Текст книги "Десять дней. Хроника начала войны"

В 22–00 21 июня к нему, сидящему на спектакле, подошел начальник оперативного отдела штаба Семёнов:

– Товарищ командующий, из генштаба сообщили, что в ближайшее время придёт важное сообщение, вас просят быть в штабе.

Павлов кивнул, не отрывая глаз от сцены, рукой показал – идите, приду, и продолжал смотреть спектакль. Семёнов, козырнув, удалился.

Директива № 1 Генштаба за подписями Тимошенко и Жукова была принята и расшифрована в 00–45 22 июня.

Павлов явился в штабе округа в 01–00 22 июня. Ознакомился с директивой, просмотрел разведсводки, выслушал доклады начштаба Климовских, начальника разведки.

В 02–00 отдал приказание всем военачальникам прибыть в штабы, предложил объявить боевую тревогу. Выслушал доклады:

– 3 —я армия Кузнецова – войска занимают сооружения;

– 10 – армия Голубева – штабы на местах;

– 4 – армия Коробкова – войска готовы, боеготовность Брестского гарнизона обещал проверить;

– командующий ВВС Копец – авиация рассредоточена, доложил лично, прибыв в штаб вместе со своим заместителем Таюрским.

На звонок Тимошенко в 03–30 ответил: всё спокойно.

В 03–38 Кузнецов: – по всей границе орудийная и ружейно-пулемётная перестрелка.

Проводная связь повсеместно стала пропадать.

Голубев из Белостока в 04–00: – у нас всё спокойно.

Голубев через двадцать минут: – на границе стрельба.

В 04–30 Павлов по ВЧ докладывает в Генштаб о происходящем.

Через десять минут связь прерывается.

В 05–00 Кузнецов: – атаки сдерживаются, связь прерывается снова.

В 07–00 – Голубев: – на всём фронте перестрелка.

Начальник оперативного отдела штаба Семёнов: – взята Ломжа, 6-я кавдивизия пытается его отбить.

113 стрелковая дивизия 10-й армии ведёт бой, батальон связи – в окружении.

Павлов: – приказ 10-й армии – развернуть противотанковую артиллерию в районе Михалово, преградить путь танкам.

Коробков: – 4-я армия будет наносить контрудар на Жабинки.

– Как на Жабинки? Это же 30 километров от границы! Почему? – растерянность Павлова усиливается. Проводной связи нет, радио забито помехами.

Коробков: – корпус Оборина бросаю в контратаку.

Коробков: – пехота отходит к Кобрину.

Командир 14-го механизированного корпуса 4-й армии генерал-майор Степан Ильич Оборин день 21 июня провёл в Бресте в 22-й танковой дивизии своего корпуса. Несмотря на то, что 61-й танковый полк майора Иванюка только что вернулся с полевых занятий, Оборин решил провести внеплановый строевой смотр.

За смотром с интересом наблюдали немцы со своего наблюдательного пункта, расположенного в двух с половиной километрах за рекой Буг.

После ужина Оборин с командиром 22-й дивизии генерал-майором танковых войск Пугановым и его заместителем полковником Кононовым выехали на полигон южнее Бреста, где 22 июня планировалось проведение учений по прорыву второй полосы обороны условного противника.

Осмотр выстроенных для встречи подразделений 28-го стрелкового корпуса и корпусной артиллерии, а также танков Т-26 корпуса, был прерван посыльным из штаба армии, передавшим приказание Павлова отложить учения.

Оборин связался со штабом армии, уточняя – отложить или отменить? Нет, учения только откладываются. Он поблагодарил командиров и приказал им вернуться в свои части, оставив технику и обслугу на месте.

В 03–15 немцы открыли шквальный огонь по разведанным заранее целям. Взрывы накрыли артиллерийские парки, стоянки танков, казармы, склады неприкосновенного запаса, горючего и боеприпасов. Били по домам комсостава, по окружному госпиталю. Была уничтожена большая часть автотранспорта, полностью уничтожен конский состав батарей.

Через двадцать минут после начала немецкой артподготовки, крепость, полигоны с артиллерией и техникой, полевые аэродромы, расположенные вблизи границы, с выстроенными в красивые ряды самолётами, стоявшими без вооружения и боеприпасов, подверглись беспощадной бомбардировке с воздуха. Сумевший взлететь под бомбами лейтенант Кокорев пошёл на таран немецкого бомбардировщика – стрелять ему было не из чего. Это был первый таран в войне.

У многих бойцов не было патронов, их не успели выдать. В места сосредоточения от двух стрелковых дивизий, расположенных в Бресте, явились бойцы, из которых можно было составить не больше двух батальонов, а войска, предназначенные для обороны, не смогли попасть в неё – единственный выход – северные ворота – был перекрыт огнём немецких батарей и выходящими из крепости войсками. В крепости остались и около месяца сражались бойцы и командиры, не сумевшие вырваться из неё, защищавшие свои семьи.

Ничем другим произошедшее, кроме как изменой командного состава, вырвавшиеся из ада не могли объяснить.

Сержант проснулся мгновенно, словно и не спал. Взглянул на часы – 15–10. Осмотрелся – рядом, подложив под щеку ладонь, посапывал Саша Брынцев. Пересчитал спавших – шестеро, значит двое в дозоре, молодец заместитель!

Тронул Сашу за плечо:

– Подъём! Буди всех!

Определился с направлением. Солнце смещается с юга на запад. Посмотрел на карту – если идти по лесам, нужно держать его за спиной. Лучше было бы идти с компасом.

– Ку-ку, ку-ку, ку-ку, – стараясь точно копировать крик птицы, прокуковал сержант, что означало – «Все ко мне!»

Из кустов, через три-четыре минуты появились Липатов и Бойко.

– Что-нибудь заметили? – обратился к ним сержант.

– Ничего, товарищ сержант, – первым ответил Липатов, он был восточнее. – Впереди как будто выстрелы слышались, далеко.

– Так, ясно! Поднялись, пошли! Порядок движения – цепочкой, стараться идти след в след, в пределах видимости впереди идущего. Брынцев первый, я за ним, Баев замыкает. Сигналы прежние. Да не спутайте нас с настоящими птицами!

Ребята заулыбались, а сержант подумал, что сигналы надо придумать другие.

– Саша, держи солнце сзади и чуть правее.

Через двадцать пять минут послышались два двойных Сашиных ку-ку. Михалыч поспешил к нему, стараясь разглядеть оставленные им следы – нужно привыкать быть следопытом. Вот здесь Саша запнулся о кочку, здесь надломил веточку. Отчётливо видны следы на мху.

Направление выдерживал хорошо!

Лес редел, больше попадалось высоких кустов лещины. Впереди как будто просвет и тут он увидел лежащего за кустом можжевельника Брынцева.

– Саша! – негромко позвал Михалыч.

Саша оглянулся, сделал знак рукой – пригнись! – приложил палец к губам – тише!

Михалыч, пригнувшись, приблизился к Брынцеву, лёг рядом, всматриваясь в направлении, куда смотрел Саша.

Впереди, метрах в тридцати, был виден обрыв, за ним виднелась зелёная пойма, за которой снова начинался лес.

«Так, значит, правильно определились – впереди речка, слева, в нескольких километрах, должна быть дорога и мост через неё, – подумал сержант, – надо пробраться к обрыву».

Чуть правее, возле самого обрыва, рос мощный куст лещины.

– Саша, вот к тому кусту, ползком, – и первый, извиваясь, пополз в густой траве. Оглянулся – Саша полз следом, высоко поднимая зад.

«Господи, их даже ползать не учили!»

– Пригнись! Смотри, как я ползу! – свистяще скомандовал он.

Саша начал копировать движения сержанта, получалось.

Михалыч подполз под куст – впереди, метрах в четырёх, под обрывистым берегом медленно текла речка. Дно не просматривалось, вода, как во всех лесных речках, была коричневого цвета. За речкой лежала болотистая пойма, поросшая камышом, рогозом, кустами ивняка и ольхи. Ещё дальше начинался такой же лес. Слева, километрах в четырёх-пяти в направлении на восток двигались конные повозки.

– Эх, бинокль нужен! – вслух произнёс мысль сержант.

Повозки кончились, за ними следовал строй солдат в зеленоватой форме.

– Немцы!

Сашка, не отрываясь, подтвердил:

– Точно, не наши.

«А где наши? – подумал сержант. – Это же наша территория, может её добровольно отдали немцам? Потому и застава эвакуировалась без боя. Чертовщина какая-то! Но почему же нас не предупредили? Мы что – на вражеской территории? А что дальше делать?»

– Смотрите, смотрите! – прервал мысли Михалыча Брынцев, указывая вправо.

По опушке леса, к дороге, рысью, двигался отряд конников. Вот они остановились, видимо старший достал бинокль и стал рассматривать идущую колонну. Оглянулся, что-то приказал, показывая рукой на лес, и развернул коня. Остальные спешно последовали за ним.

– Это же наши! – возбуждённо крикнул сержант, не зная, что предпринять – кричать, стрельнуть из нагана.

– Товарищ сержант, смотрите! – Сашка смотрел уже влево.

Из-за поворота, по опушке, треща моторами и выпуская синие дымки, выскочили пять мотоциклов, в переднем трое, в остальных по двое. На двух мотоциклах – пулемёты.

Сидевший на первом мотоцикле немец в мятом картузе командира, приподнялся на сиденье, поднял руку – мотоциклы остановились. Немец что-то скомандовал, вперёд выехали те два, с пулемётами, развернулись к лесу. Сидевшие в люльках пулемётчики припали к пулемётам и дали длинные очереди в направлении скрывшихся конников. В лесу громко заржала лошадь, хлопнули выстрелы винтовок. Водитель стоявшего ближе к лесу мотоцикла резко вскочил и мешком свалился в траву. Немецкий начальник что-то крикнул, спрыгивая с сиденья, в руке у него был пистолет. Остальные немцы, как заведенные, одновременно соскочили с машин и, пригибаясь, держа винтовки наперевес, развернувшись в цепь, побежали в лес. Пулемётчики, сдёрнув пулемёты с креплений, побежали за ними. Снова захлопали винтовки, из леса выскочила обезумевшая лошадь, отпрянула от мотоциклов и понеслась вправо, на правом боку большое пятно крови, толи её собственной, толи сбитого пулей седока. Минут пять слышались выстрелы винтовок, швейными машинками стучали пулемёты. Стихло.

Из леса вышел немец с винтовкой наперевес, огляделся, повернувшись к лесу, что-то крикнул. Вышли, во главе с начальником, ещё четверо, за ними двое пулемётчиков. Все собрались возле упавшего, командир опустился на корточки, осматривая. Поднялся, махнул рукой – мёртв. Из леса вышли оставшиеся: двое вели взятого в плен русского, окровавленная правая рука висела плетью, третий вёл в поводу двух лошадей. Немецкий командир посмотрел на пленного, что-то приказал, один из немцев достал перевязочный пакет, разорвал его, подошел к пленному и прямо поверх гимнастёрки перевязал ему руку. Командир достал нож, подошёл к русскому, отрезал висевшие у него на поясе сабельные ножны и бросил их в кусты.

Пленного подвели к лошади, подсадили в седло, привязали ноги к подпруге. Убитого вложили в коляску, его место занял пулемётчик.

Мотоциклы гуськом развернулись и медленно поехали назад. Седок последнего мотоцикла держал в поводу лошадь с пленным, лошадь без седока привязали ко второму мотоциклу.

Михалыч с Сашей лежали рядом не шевелясь, безотрывно наблюдая картину боя, занявшего всего пятнадцать-двадцать минут.

– Видал, Сашок? – глухим голосом спросил Михалыч.

Саша посмотрел на сержанта – по его лицу текли слёзы.

– Видал, Сашок? – повторил Михалыч, – а наших то было больше!

Позади, с опушки, послышалось «ку-ку», сержант оглянулся: – из-за дерева выглядывал встревоженный Баев. Сержант махнул ему рукой – ложись!

Скомандовал Сашке:

– За мной, ползком!

Достигли опушки, встали.

– Ты почему примчался, Прохор? Тебе где приказано находиться? – голос сержанта потерял свою обычность.

– Так я же…. Тут же стреляли…. Я думал – это в вас… – начал оправдываться Баев.

– Прохор Прохорович! Запомни – это война, и приказ – закон! За неисполнение его положен расстрел на месте или через трибунал!

Баев побледнел, сделал попытку оправдаться.

– Молчать! – сержант менялся на глазах, вместо прораба-строителя, бригадира, сейчас на него смотрел командир.

– Слушаюсь, товарищ сержант! – прошептал он, вытягиваясь по стойке смирно, – больше не повторится!

Сашка, с испугом и удивлением смотревший на них, открыл рот:

– Разрешите обратиться?

– Давай, Брынцев, обращайся.

– Что мы будем делать?

– Пошли к бойцам, посовещаемся.

И они пошли в лес по натоптанным следам.

– Вот смотрите, ребята, – указывая на следы, сказал сержант, – такого не должно быть, мы теперь зайцы, на нас охотники есть!

А сам подумал – а ведь всему этому надо было учить раньше, а сейчас времени нет – пропадём мы ни за понюшку табака! И сигналы наши примитивные – ку-ку. А какие ещё придумывать, кто знает – как и какая птица кричит? И есть ли вообще в этих лесах кукушки?

И снова чёрная тревога поползла в душу – как действовать, чтобы хотя бы нас как котят не передушили. Страх не за себя, за ребят, холодил сердце.

Бойцы, встревоженные близкими выстрелами, сидели испуганной стайкой под раскидистым буком, при их появлении дружно встали, в глазах немой вопрос – что там было?

Коротко, как сам понял, сержант рассказал о боестолкновении нашей и немецкой разведок.

– А дальше вот что, – начал сержант, предугадывая вопрос, – сейчас Баев и Брынцев пройдут по опушке вправо и влево шагов на двести от нашей тропки, залягут и внимательно понаблюдают – что и как. Мы продвинемся по нашей тропке к опушке. Я прокукую один раз – вы вернётесь и доложите, что видели. Ясно?

– Ясно, товарищ сержант! – ответил Баев.

Сашка согласно кивнул.

– Вперёд!

Баев и Брынцев исчезли за деревьями.

Немного подождав, сержант и остальные, всё также, гуськом, пошли к опушке с Михалычем во главе.

Сержант приказал скрытно рассредоточиться по опушке и, не отрываясь, наблюдать за противоположным берегом.

После сигнала Баеву и Брынцеву, которые, прибежав, доложили, что ничего подозрительного не заметили, Михалыч, собрав в кружок бойцов, объявил:

– Будем переправляться через речку. Слева – видите? – по дороге двигаются немцы. Наших не видно, а нам надо к нашим, одни, без оружия, пищи мы не проживём, не продержимся. Сейчас главное – дисциплина. Мои приказы, приказы старших, кого назначаю, – закон! Ясно?

Вразнобой, кто просто кивнул, кто сказал – «ясно», но не нашлось ни одного, кто бы подвергнул сомнению слова командира.

Сержант продолжал:

– Переправляться будем вот там, правее, там спуск к речке лучше, да и с дороги не видно. На той стороне видите ивняк? По нему до конца, а от него до опушки всего метров пятнадцать, их надо ползком. Сдаётся мне, что у немцев есть дозоры, которые охраняют мост от возможных нападений. Уж больно быстро мотоциклисты появились. Первым пойдёт Брынцев. Саша, возьми винтовку, когда достигнешь леса, побеги влево метров сто – видишь кусты? Там спрячься, держи под наблюдением левый фланг. Если что – стреляй, задержи. По моему сигналу бегом назад! А сейчас встали!

Бойцы поднялись, одели вещмешки. Михалыч оглядел каждого– «Ну и воинство! У меня пулемёт, неизвестно – работает ли? – у Шешени ружьё, Сашка с винтовкой. Шестеро со штык ножами. Только и годятся – на охоту идти! Шестеро в загонщики, двое на номерах». Вслух ничего не сказал.

– Всё! Пошли! Саша – вперёд!

Воинство гуськом потянулось за ним. Обернулся:

– Будем переправляться – напейтесь от пуза! У кого пустые фляжки – наберите! По карте впереди лес, речек, ручьёв нет.

Подошли к намеченному кусту, Сашка уже полз пологим спуском к воде. Сержант показал на него:

– Смотрите, как ползёт, видите? Учитесь!

Саша ящерицей спустился к воде, разделся догола, сунул одежду и обувь в вещмешок, поднял его над головой, и, сверкнув белыми ягодицами, юркнул в воду. Река делала здесь поворот и самое глубокое место должно быть у этого берега. Саше было по грудь.

«Ну и слава Богу! А то пришлось бы сооружать плавсредство» – подумал сержант.

Саша торопливо пересёк реку, скрылся в ивняке. Через пару минут, уже одетый, он полз к опушке. Поднялся, оглянулся на них, и побежал влево.

Немного подождав, Михалыч распорядился:

– Я следующий. Баев! Пойдёшь последним! Шешеня! За мной!

– Слушаюсь! – дружно ответили Прохор и Гнат.

Михалыч пополз к переправе, слушая, как Баев устанавливал очерёдность.

Переправившись, Михалыч послал следовавшего за ним Шешеню вправо, в дозор, как и Брынцева.

Переправа заняла минут сорок, при этом, конечно, не обошлось без происшествий. Сначала Ваня Денисов перед самым выходом из воды поскользнулся и уронил свой вещмешок, в котором, помимо одежды, находились продукты. Бросившийся спасать драгоценный вещмешок Яша Бунякин кинул свой на берег, но не рассчитал, его мешок тоже упал в воду.

Но, главное, продукты почти не пострадали, а одежду быстренько выкрутили и развесили для просушки в тех местах, куда проникали солнечные лучи.

Распорядившись, чтобы пострадавшие оделись, Михалыч подал сигнал дозорным. Первым прибежал Шешеня, а Брынцева всё не было. Опять тревога – может немцы дозор сняли и сейчас крадутся к ним? Он уже хотел что-то предпринять, но Сашка появился совсем не с того места, откуда ждали.

– Товарищ сержант! Я маленько в лес пробежал, куда немцы наступали. Там наш лежит, убитый. А с моей стороны всё было спокойно, тихо.

Хотел отчитать его Михалыч за самовольство, да подумал, что нельзя инициативу убивать, как– никак, а начальник, мною назначенный.

– Пошли! Баев! Подождите нас здесь.

Брынцев с готовностью потопал вперёд, вглядываясь в свои следы и оставленные приметы. Они прошли около трёхсот шагов, наконец Саша остановился и показал влево – там, в десяти шагах, подмяв молоденькую рябинку, на спине, раскинув руки, лежал боец. В грудь ему была воткнута его же сабля – работа немцев. Круглая шапка-кубанка с малиновым верхом, валялась рядом.

Русый чуб, невидящие, широко открытые глаза, чуть выше живота – большое мокрое пятно крови, его рана. А смерть он принял от своей сабли, прежде увидев убийцу.

Михалыч нагнулся – карманы гимнастёрки пусты, в кармане шаровар великая ценность – кресало с трутом, завёрнутое в платочек.

Больше ничего. Поднял кубанку – на подкладке надпись: – Коля Кравцов. Его ли эта кубанка, друга ли – неизвестно. Будем считать, что его.

Саша, побледневший, топтался рядом.

– Саша, веди всех сюда, похороним бойца, – приказал он, ища глазами место для могилы.

Пока подходили бойцы, кругами обошёл место стычки. В метрах семидесяти, глубже в лес, лежала убитая лошадь, к седлу приторочен вещмешок. Сержант отвязал его – нехитрая снедь, пара белья, грязноватое полотенце, патроны россыпью, на глаз штук тридцать. Вроде они ни к чему – но взять надо, а вдруг винтовку родную, мосинскую, найдём.

«Итак, наши убили одного немца, ещё одного ранили, потеряли одного убитым и одного раненым, да ещё четыре лошади. Почему не вернулись за убитым?

Нехорошо это!

А вот лошадь убитая, это хорошо, это мясо!»

Дважды ку-ку – Саша привёл бойцов. Ответил. Поспешил к ним, надламывая веточки на уровне груди, метил путь к убитой лошади.

Ребята уже копали могилу, не там, где он хотел, ну да Бог с ней, могилой.

– Прохор Прохорович! Свежевать скотину умеешь?

– Да, товарищ сержант, приходилось, – озадаченно ответил Баев.

– Найди среди ребят ещё пару умельцев, выбери самые острые ножи, возьмите три рюкзака пустых и пойдите по моим следам – я веточки надламывал, там убитая лошадь – срежьте мякоти как можно больше – и сюда!

Проследил – правильно ли взяли направление, вернулся к похоронам.

Пока копали могилу, Брынцев финкой вырезал крест, очистил на нём место для надписи.

– Что писать, товарищ сержант?

Михалыч молча показал ему кубанку и показал надпись. Подошёл к убитому, выдернул саблю, посмотрел на неё – может, пригодится? Нет, применения ей не нашёл, хотел бросить в кусты, но подумал – а вдруг пригодится кому-нибудь? Срезал ножны с пояса убитого, вложил в них саблю, отошёл в кусты и положил её там.

Васин и Денисов взяли труп за руки и ноги, подняли, чтобы уложить в выкопанную могилу, и – о, радость! – под телом лежала короткая кавалерийская винтовка, карабин СВТ – самозарядная винтовка Токарева, определил, с восторгом в душе, сержант. Он даже один раз стрелял из неё!

И патроны есть!

Пока хоронили, правили могилу, устанавливали крест с надписью: – «Красноармеец-кавалерист Николай Кравцов. 22.06.1941 года», подошли Баев, Бойко и Бунякин, неся тяжело нагруженные вещмешки.

– Простимся с товарищем! И погиб недаром! Пусть земля ему будет пухом!

Он встал, снял мятую, с тёмным от пота пятном на верху, фуражку. Ребята окружили могилу, комкали в руках пилотки. Сержант оглядел их, испуганных, ещё раз столкнувшихся со смертью.

– Всё, хлопцы! Хватит! Брынцев! Держи! – он протянул ему карабин, – винтовку отдай Баеву. Давай, Саша, вперёд. Солнце держи за спиной и чуть левее. Баев замыкающий!

Михалыч взглянул на часы – пятнадцать минут седьмого, – потеряли три часа, но кое-что приобрели, уже не голые. Поднял пулемёт на плечо, оглянулся – ребята дружно собирались, деля между собой поклажу.

Они шли два часа на восток, ориентируясь по солнцу. Пару раз на ходу сержант глядел на карту, но там только зелень леса, никаких ориентиров. Ребята стали спотыкаться, доносились чертыхания. Михалыч выбрал поляну под мощным, раскидистым дубом, остановился, подал сигнал – «Все ко мне!»

Когда собрались, объявил привал. Ребята попадали на прошлогодние листья, пилотками вытирали потные лица.

– Будем разводить костёр! – и оглядел сидевших, выискивая менее уставших, – Бойко! Возьми у Брынцева карабин и вперёд на сто шагов, в дозор. Денисов! Возьми у Баева ружьё и назад на сто шагов. Когда пища будет готова, подменим.

Заметил недоумённые взгляды Прохора и Саши:

– Брынцев, ты же лесной человек? Вот возьми с собой вот, хотя бы Липатова, и наберите дров, да таких, от которых дыма не будет. А тебе, Прохор, задача – резать мясо тонкими ломтиками, будем вялить, без этого пропадёт оно.

В небе по-прежнему слышались гулы пролетавших самолётов, издалека доносились глухие удары разрывов бомб, но на это уже не обращали внимания.

Принесли две охапки сухих сосновых и еловых веток.

Проблема – как установить вычищенную кастрюлю, чтобы вскипятить воду. Подвесить не за что – нет проволоки, чтобы сделать дужку. Нет ни камней, ни кирпичей. Сержант попробовал вырыть ямку, но края её осыпались.

Вот и проблема!

Михалыч выбрал два еловых сука потолще, топором укоротил их, уложил по краям вырытой ямки. Конечно, будут гореть, но, будем надеяться, что не успеют. Ребята с интересом смотрели за его действиями – пусть учатся. Ещё и ещё подумал – как всё не просто!

На дне ямки устроил домик из тонких веток, зажёг пучок сухой травы спичкой, сунул в основание домика. Тощий костерок быстро занялся бездымным огнём. Сержант поставил на подготовленные основания кастрюлю, вылил в неё воду из трёх баклажек и начал кормить огонь всё более и более толстыми веточками.

– Баев! Порежь мясо кусочками, штук тридцать-сорок, и давай сюда. А оставшееся продолжай резать ломтиками, возьми бечёвку, нанизывай на неё мясо и подвесь её вот там, где ветерок гуляет. И поставь смотрящего, чтобы муха не села! Подожди, – спохватился, – подсоли ломти немного, с обеих сторон и подожди, пока соль растает.

Бросил в кастрюлю кусочки мяса, подсолил воду, сунул ложку – не пересолить бы, воды маловато, чтобы жажду утолять.

Наблюдал, как выполняются его указания, как двигаются ребята, оттаивая от главного испуга и свалившихся на них событий, связанных с войной – это уж точно, война!

Он смотрел, как хозяйственный Баев, расстелил рюкзак, который почище, ровными рядками раскладывал ломтики мяса, солил их, потом переворачивал, снова солил, экономя соль. Рядом стояли добровольные помощники, нанизывали их на бечёвки и подвешивали снизки между двумя суками могучего дуба.

– Сколько получилось? – спросил Михалыч, имея в виду мясо, подготовленное для вяления.

– Килограммов двенадцать уже будет, – оценил на глаз Баев.

– Мало. Нарежь ещё несколько кусков для варки, а остальное всё вялить!

Вода в кастрюле закипела, потянуло вкусным духом. Михалыч усмехнулся, увидев, как заходили кадыки у ребят, глотавших голодные слюни.

«Хорошо, что бечёвку взял, а то бы сейчас на прутиках вялили» – похвалил себя сержант.

Отец его, Михаил Дмитриевич, сполна познал ужасы безумной революции, голод двадцатых, даже пытался от него уехать в Сибирь, да вернулся в изодранной рубахе и таких же портах, поясняя, что дыры образовались от чрезмерного употребления белого хлеба. Михалыч, не видевший никогда белого хлеба, а временами и чёрного, с сомнениями, но верил отцу.

Михаил Дмитриевич, хлебнувший горя по полной, стал очень бережлив, любую, ставшую ненужной вещь, он долго рассматривал так и этак, соображая – на что она может ещё пригодиться?

И Михалыч это качество перенял у отца полностью.

Между тем варево было на подходе, Михалыч вынул кусочек мяса, попробовал – готово. Жестковато, но сойдёт, быстро не поглотают.

– Саша, нарви-ка папоротника побольше!

Сашка бегом принёс охапку резных листьев.

Михалыч разложил на земле папоротник, сделав своеобразную скатерть, и выложил на неё сварившееся мясо.

Баев, Шелупеня, Бунякин старательно пластовали мясо, остальные нанизывали его и подвешивали готовые гирлянды на дерево.

Остались обрезки, сержант собрал их и положил в кипящую воду. Добавил воды.

– А теперь, Прохор Прохорович, подели мясо на девять кучек. Костёр будем поддерживать до сумерек, ночью палить нельзя – вдруг кто бомбу сбросит – поминай, как звали! – говорил сержант, наблюдая, как Баев делит мясо. – И идти ночью не будем. Навыка нет, нарвёмся запросто на кого-нибудь, а то и на пулю своих. Пока идём лесом, будем идти днём!

Баев, раздав по куску хлеба, разложил на кучки готовое мясо и попросил Яшу Бунякина отвернуться. Показывая на кучки, – кому? – быстро распределил еду, включая и командира.

«Молодец, хорошо сделал, без обид будет» – подумал сержант.

Заметив, что некоторые глотают быстро, попросил:

– Ребята, жевать надо медленно, с чувством.

Юмор поняли.

Сержант, прожёвывая очередной кусочек, продолжал:

– Покушаем, возьмёмся за изучение оружия. А то всё бежим, бежим..

Увидел, что все покушали:

– Давайте кружки.

Самой маленькой доставал из кастрюли навар и разливал его поровну. Ребята откусывали хлеб и, обжигаясь, запивали ароматным и сытным бульоном.

Сержант оглядел повеселевшие лица, закурил. От первых затяжек слегка закружилась голова. Подумал: – бросать надо! Никчемное и ненужное занятие, никакой пользы, одна демаскировка.

«А если бы не было вот этого обеда? Как бы мы смотрелись?» – подумал, походя, и приказал:

– Бунякин и Шелупеня – в дозор! Бунякин – вперёд! Не спать! Поменяем через два часа. Оружие возьмёте у ребят.

Дозорные ушли. Через считанные минуты появились Денисов и Бойко.

Денисов, пост которого был на подветренной стороне, пожаловался:

– Все слюнки проглотил, товарищ сержант! Такой дух!

– Ты потише глотай, помедленней, чай не крокодил, – вступился Баев, показывая его долю. Он начал привыкать к начальническому положению и бессознательно копировал старшину роты. Михалыч усмехнулся – где теперь Крикун, на кого покрикивает? Кого поучает?

Саша ждал в нетерпении, когда Михалыч бросит папироску, первую за весь этот непредсказуемый день, чтобы начать знакомиться с оружием, под которым он подразумевал только немецкий пулемёт, остальное он, в силу природной любопытности, уже изучал. И винтовку Токарева держал в руках.

Даже целился из неё.

Сержант начал с бельгийки, которую и сам не знал точно. Но ничего особенного – затвор, снизу магазин на пять патронов. Он отвёл затвор – из ствола вылез патрон, похожий на немецкий. Вот и вся премудрость. Разбирать затвор не стал, во-первых – ни к чему, а во-вторых – целиться надо научить, да на спусковой крючок правильно нажимать.

– Слушайте сюда. Наша задача на сегодня простая – научиться стрелять из трёх положений: стоя, с колена и лёжа. Показываю.

И сержант показал эти положения.

– А чья это винтовка, товарищ сержант?

– Не знаю, – честно признался Михалыч, – может, английская, может, французская, а может и бельгийская. Немцы всю Европу под себя подмяли, всех пограбили. А теперь, ребятки, посмотрите, как правильно выстрелить. Надо прицелиться, затаить дыхание и плавненько, легко нажать на спуск.

Ясно? – и, не дожидаясь ответа, предложил Брынцеву начать первым тренироваться.

Делая по ходу тренировки замечания, он смотрел, как бойцы выполняют упражнение, определяя лучших, которые могут стать настоящими стрелками.

Конечно – хорошо бы пострелять боевыми, да кто ж их даст, боевые патроны?

Итак, получилось, что из восьми человек реально стрелками можно назвать четверых – Брынцева, Баева, Денисова и Шешеню.

У Васина дрожат руки, Бойко спуск дёргает и глаза закрывает.

Михалыч отправил в дозор смену с бельгийкой, с тем, чтобы принесли карабин СВТ.

Брынцев чуть не вырвал СВОЮ винтовку из рук Бунякина и подбежал к Михалычу с ней:

– Расскажите о ней побольше, товарищ сержант!

– Смотрите, товарищи, – начал он, приняв от Саши оружие, – самозарядная винтовка Токарева, – СВТ, если короче, имеет магазин на десять патронов. Клацать затвором не надо, патрон, после выстрела, сам лезет в дуло.

Все подержали и СВТ в руках, взводили затвор, целились, щелкали бойком. Михалыча подмывало использовать хотя бы восемь боевых патронов, но жадность победила – а вдруг отстреливаться? – да с такими стрелками? Нет!

Наигравшись оружием, все дружно начали поглядывать на конфетку – немецкий пулемёт.

Усмехнувшись, он подозвал Брынцева:

– Вырежи мне орешинку вместо шомпола, Сашок, будем пытаться этого крокодила реанимировать.

Сержант вытащил ленту с оставшимися патронами и начал бережно очищать ствол от копоти, грязи, трогая всякие крючочки, кнопочки. Он абсолютно не знал, как обращаться с пулемётом.

«Хоть бери да лови немца, – пусть объясняет!» Нажал какой-то рычажок и вдруг ствол подался и выскочил из своего места. Михалыч испугался – неужто от жары немецкая сталь лопнула? Оглядел со всех сторон – всё в порядке, догадался: от жары ствол расширяется, воздуха через щели в кожухе не хватает для охлаждения, вот немцы и придумали стволы менять!

Взглянул на заходящее солнце через канал ствола – с трудом, но просматривается родное солнышко!

Саша притащил три ровных прута, сержант выбрал один поровнее, намотал на конец приготовленную тряпочку, примерил – в самый раз. Насадил на кончик второго прут кусочек сала, подержал над костром и как только сало начало капать, вытащил его из костра и подставил под капли выструганный шомпол. Скоро тряпочка стала мокрой от сала и сержант стал драить шомполом ствол. Копоти было много, пришлось тряпочку два раза менять.

Наконец, ещё раз взглянув на солнце, решил – хватит.

Не без труда вернув ствол на место, Михалыч потянул рычаг затвора, взвёл боёк, нажал на спусковой крючок. Боёк сухо щёлкнул. «Порядок! – про себя подумал сержант радостно, – порядок! Теперь надо проверить выстрелом».

– Ну что, стрельнём? – поглядел на обступившую публику. По лицам, горящим глазам, понял: – да! да!

– Ищите мишень, дальность – двести шагов.