Текст книги "Десять дней. Хроника начала войны"

Брынцев стоял на основательно заросшей просеке, уходившей на север и на юг.

– Смотрите, товарищ сержант, – он указал налево, на север, – возвышенность находится вот там, мы немного уклонились.

Михалыч посмотрел налево и направо. Да, слева начинался небольшой подъём.

– Пошли! – коротко приказал он, отметив сломанными ветками выход из леса.

Они попытались идти по просеке, но заросли молодых деревьев были настолько густыми – лес стремительно завоёвывал освободившееся пространство, что приняли решение пойти по восточной стороне просеки.

Через сорок минут они достигли вершины этой невысокой возвышенности.

После недолгих поисков нашли подходящее дерево. Михалыч помог Саше забраться на нижние ветки и смотрел, как ловко он лезет к макушке дерева.

– Всё видно! Залезьте и посмотрите сами, – глухим голосом, слезая, сказал Саша.

– Ну что там? – не выдержал Михалыч, глядя на расстроенное лицо Брынцева.

– Всё в дыму, всё горит и одни немецкие самолёты! Ни одного нашего… – он отвернулся, на глазах показались слёзы.

– Помоги-ка мне, Сашок, – попросил сержант, делая вид, что ничего не заметил.

Подниматься было легко, толстые ветви образовывали как бы лестницу. Михалыч лез с замирающим сердцем – что он увидит? Почему Саша заплакал?

Вот и вершина, вот удобная развилка. Он встал в полный рост, держась за тонкий ствол. Ветка, мешавшая рассматривать восточную часть горизонта, была сломана бойцом.

Увиденное его поразило.

Впереди, километрах в семи-восьми, очевидно, проходила дорога. Он вынул карту – да, вот она, ниточка дороги, идёт с северо-запада на юго-восток. И вся она обозначилась чёрными дымами, начиная с далёкого северного участка, и пропадая на юго-востоке.

У самого горизонта, на юге, над ней стаей кружились немецкие самолёты, там поднимались такие же чёрные дымы и слышались тупые звуки взрывов.

Никакого сопротивления, никаких белых облачков от разрывов зенитных снарядов, никаких трассеров зенитных пулемётов. Деловито, самолёт за самолётом пикировали вниз и от земли взметались кусты поднятой взрывами почвы. Самолёты взмывали вверх, делали круг и снова пикировали. Отбомбившиеся самолёты поднимались выше, собирались в тройки, и летели на запад, к своим аэродромам. Оттуда, низом, летели новые машины.

Дальше, за дорогой, тоже поднимались чёрные дымы. Что там было – населённые пункты, военные склады?

Михалыч опустился на ветку, разглядывая карту, пытаясь определиться. Вот там, слева, наверное, Хлебетки, а там, справа, – Пеньешки, левей река Нарев, её надо форсировать. Река делает поворот почти на девяносто градусов.

Идти нам надо к этому выступу, если не встретим своих раньше.

Он снова и снова оглядывал горизонт, решая эту задачу. Куда деваются люди, попавшие под бомбёжки? Очевидно, что в леса и бегут на восток, к Белостоку.

В каком состоянии эти люди?

Наверняка, какая-то часть этих людей сохранила дисциплину, и ушла предназначавшимся ей маршрутом, а те, убежавшие в лес, ничем нам, кроме паники, помочь не могли бы.

Сержанту стало ясно, что немцы главное наступление вели на северном и южном участках Белостокского выступа. А там, где мы строили – для чего, кстати? – их и не могло быть. Поэтому здесь, где мы есть, никого нет – ни немцев, ни наших. Те, которые шли походным маршем, предназначаются для захвата Белостока.

Но зачем надо было гнать войска на юг? Ведь немцы наверняка наступают и на северном участке, в направлении на Гродно…

Он спустился с дерева, присел у мощного ствола, продолжая разглядывать карту.

– Давай-ка, Сашок, – он повернулся к бойцу и увидел его расстроенное, испуганное лицо, – ты что это, боец Брынцев? Немцы тебя на испуг взяли, что ли? Беги за ребятами и приведи сюда, да по дороге успокойся. Поворот не пропустишь? Если заблудишься, сигналь.

Сашка молча мотнул головой и побежал к просеке.

Сержант смотрел ему вслед, пока он не скрылся за деревьями.

Да, дела паршивые, тут не то, что паника, тут зарыдаешь. Но дело-то делать надо? Надо! И слезами тут не поможешь!

Итак: – впереди дорога, там бомбили наши войска, там может быть оружие, но там могут быть и немецкие мотоциклисты, те, которые собирают пленных.

Но могут и не быть.

Дорогу пересекать надо, но с разведочкой, с опаской! Главное – найти оружие, да и ещё чем-нибудь разживёмся!

Стук палочек – Сашка привёл ребят, – постучал в ответ. И скоро все сидели на тёплой земле и вопросительно смотрели на него.

– Брынцев!

Саша встал.

– Познакомил бойцов с обстановкой?

– Так точно, товарищ сержант!

– Значит, так, бойцы. Сейчас я с Брынцевым и, – он поискал глазами более бодрое лицо, – и Васиным пойду вперёд, в разведку. Здесь остаётся командовать Баев, – Баев вскочил, Михалыч посмотрел на него – испуга не видно, – командуй здесь. Дозор обязателен. Остальные могут отдыхать.

Да, Прохор Прохорович, освободите для нас три рюкзака.

– Товарищ сержант! А мясо можно вялить? Здесь, на вершинке, ветерок гуляет.

– Конечно! Только мух гоняйте! Кстати – как оно?

– Скоро совсем дойдёт, товарищ сержант, – бодро ответил Яша Бунякин.

– Олег! Возьми винтовку у Баева, а ты, Прохор, приготовь пулемёт, потому как нам, возможно, придётся убегать, если нас обнаружат. Ружьё, Гнат, тоже в готовности должно быть. Мы, когда отступать будем, южнее постараемся взять. Услышите стрельбу, сядьте с Гнатом в засаду вот там, – он указал просвет между деревьями, – вот за тем пеньком. Стрелять надо во фланг, по ясно увиденному противнику. Всё понятно?

Прохор, донельзя озадаченный, только мотнул головой в знак согласия.

– Пошли, ребята! Саша – вперёд, Олег – сзади, в пределах видимости.

Михалыч взглянул на часы – 14–30. На пять-шесть километров потребуется минут пятьдесят. Значит, через сорок минут нужно остановиться, до дороги останется меньше километра. А дальше – по обстановке.

Эти минуты пролетели быстро. Ровно в 15–10 Михалыч стукнул палочками – ко мне!

Первым подбежал Брынцев, вопросительно взглянул на сержанта.

«Молодец, Сашка, уже полностью втянулся в эту жизнь, рад, что не ошибся в нём» – с удовлетворением подумал Михалыч.

– Слушайте сюда! – обратился к Саше и подошедшему Васину, – я сейчас в разведку пойду, один, одного тяжелей обнаружить, чем троих. Разведаю, что и как. Дай-ка мне твою винтовку, Сашок, а тебе вот мой наган. – Михалыч видел, что Брынцев на привалах каждую свободную минуту тратит на знакомство с оружием, будь это винтовка неизвестного образца, немецкий пулемёт, наган и даже двустволка.

– Если меня обнаружат, убегать буду также южнее. Думаю, что преследовать меня будут два, максимум три человека. Ваши действия должны быть такими же – ударить во фланг.

Михалыч встал и пошёл к дороге.

Как он и предполагал, до неё было метров пятьсот. Скоро он ощутил запах горящей резины. Впереди было тихо. Остановился, когда в просвете между деревьями увидел жарко горевшую автомашину – это был бензозаправщик. Дверцы кабины распахнуты, машина пыталась съехать с дороги и попала в кювет.

Горела, чадя чёрным дымом солярка, горели скаты. Левее дорога была пустынна, только за поворотом снова поднимались, отгоняемые слабым ветром на восток, чёрные дымы. Здесь самолёты прихватили, очевидно, какое-то топливозаправочное подразделение. Воронок от авиабомб не было, машины расстреливались из авиационных пулемётов.

Сержант, не выходя на дорогу, пошёл опушкой параллельно ей на юг. Метров через двести он увидел стоящую поперёк дороги полуторку с расщепленным бортом, с пробитыми скатами. И снова никого, ни живых, ни мёртвых. Михалыч постоял, прислушиваясь, поднялся к машине. Кузов – пустой, с поваленными скамейками, машина, значит, перевозила бойцов, разбежавшихся при обнаружении самолётов. Машину развернуло взрывом небольшой авиабомбы. Михалыч обошёл её кругом – ничего стоящего. Ничего! Он спустился с дороги в лес. Да, здесь сидели и лежали те, кто спрыгнул вовремя, курили, смотрели в небо, а здесь даже стреляли по самолёту – вот свежие гильзы.

Дальше дорога делала крутой поворот. Идти дальше? Нет, раз здесь пусто, здесь и перейдём дорогу.

Справа, за поворотом, тоже поднимался дым. Подмывало сходить, разведать. Нет, надо идти к ребятам!

Старыми следами он вернулся к ожидавшим его Саше и Олегу. Ещё раз, идя, отметил – как легко находить, при желании, следы в лесу.

– Ведите сюда группу! – не объясняя, что к чему, приказал сержант.

У него было около двух часов свободного времени. Снова вынул карту. Вот резкий поворот влево, там дорога пересекает ручей, значит, есть мостик. Перейдём дорогу и разведаем, что там такое. Эх, если бы найти оружие!

Ребята подошли раньше, чем он предполагал. «Это хорошо, – подумал он, – ребята становятся бойцами».

– Я впереди, Брынцев за мной, остальные в обычном порядке! – и пошёл к горевшему топливозаправщику, оттуда видна дорога вправо и влево, кроме того дым прикрывает.

Михалыч остановился метрах в десяти от дороги. Подождал, пока соберутся все.

– Саша, перебеги дорогу и заляжь так, чтобы дорога была видна в обе стороны, и просигналь! В случае опасности – дробный стук!

Саша исчез за дымом. Всё тихо. Сержант подождал – звонко щёлкнули палочки.

– Олег! – Васин вытянулся по стойке «смирно», – давай ты. Перебежишь дорогу, сразу по опушке влево метров на пятьдесят, спрячься, но чтобы дорога видна была. Ясно?

– Ясно, товарищ сержант, не маленькие.

– Вперёд!

«Вот как заговорили!» – с удовольствием, про себя, отметил сержант, наблюдая, как за дымом исчез Васин.

– Ваня! – обратился к Липатову, – твоя очередь. Тоже самое, только заляжь правее, вот за тот грузовик.

Подождал стука палочек.

– Прохор Прохорович! Сейчас пойду я, ты – замыкающий.

Михалыч поднялся, пригибаясь, пересёк дорогу, и, перепрыгнув кювет, увидел настороженное лицо Брынцева. На бегу успел бросить взгляд направо – налево – всё тихо! Присел рядом с Сашей.

– Сашок! Как только перейдут все, отведи их в лес, метров на двести-триста, здесь дышать нечем. Дозоры – один от дороги, другой от леса. Ждите меня. А я с Липатовым схожу за поворот, разведаю.

– Разрешите мне, товарищ сержант?

– Нет, Сашок, если будет что-нибудь интересное, я простучу пять раз, тогда все ко мне, за исключением дозора у дороги, – сержант поднялся и пошёл по опушке к Липатову.

Ваня лежал за кустами ольхи, наблюдая за своим сектором. Услышав шаги, испуганно оглянулся.

– Что такое?

– Товарищ сержант, там убитый! – он показал рукой влево.

– Пошли!

Метрах в шести ничком лежал красноармеец. Пуля с самолёта ударила его в затылок, раскроив череп. Судя по замасленной одежде, это был водитель грузовика. На деревьях остались следы той очереди, которая настигла его, бегущего.

Михалыч перевернул труп на спину. Лица не было, оно, кровавым ошмётком, осталось лежать в редкой траве подлеска.

Из кармана гимнастёрки торчал засаленный кошель обрызганный каплями крови. Михалыч осторожно вытащил его, раскрыл.

Красноармейская книжка на имя Скворцова Петра Степановича, уроженца хутора Валуйский Ростовской области, фотография женщины с ребёнком на руках, три письма, написанные чуть ли не печатными буквами, три рубля денег, продаттестат, права на вождение.

Услышал за спиной странные звуки, оглянулся – Ваню, спрятавшегося за кустом, рвало.

Во втором кармане – пачка накладных, путёвки – Михалыч почему то засунул их обратно в карман.

– Иван! – не оборачиваясь, чтобы не показать, что увидел его слабость, сказал сержант, – это водитель, в кабине где-то должен быть его вещмешок, может быть найдёшь и оружие. Посмотри за спинками сидений, под ними, водители всегда там прячут что-нибудь.

Послал его не в надежде найти стоящее, а чтобы успокоился, чтобы не стояла в памяти эта голова без лица.

В карманах солдатских, замасленных на коленях, штанов оказался большой складной самодельный нож, в мешочке, задёрнутом кожаным шнурком, кресало с трутом и куском рашпиля, наверное, самая большая ценность красноармейца. Кресало решил оставить себе, а то, найденное у казака, отдать Баеву.

Присел на пенёк, наблюдая за дорогой и за Липатовым, возившимся в кабине.

Всё ещё бледный, подошел Ваня, молча положил перед сержантом тощий вещмешок, небольшой топор, ржавый наган.

– Всё осмотрел?

– Да, товарищ сержант. Я и в кузов заглянул, ничего нет. А что будем делать с этим? – глазами указал на труп.

– Ничего, Ваня, не будем делать. Не можем мы всех хоронить. Задержимся – нас самих похоронят! К своим надо идти! – отвечая Ивану, Михалыч развязал узел бечёвки и вытряхнул на траву содержимое вещмешка.

Застиранные кальсоны и исподняя солдатская рубаха, грязноватое полотенце, помазок, кусок мыла, опасная бритва в дермантиновом футлярчике. Початая буханка армейского хлеба, десяток сухарей, завёрнутый в тряпицу кусок староватого сала, банка каких-то консервов без надписи.

Всё.

Всё богатство, оставшееся от рядового Скворцова Петра Степановича, двадцати двух лет от роду, женатого, оставившего сиротой девочку Машу, и вдовой – Глафиру Ивановну – так было написано на обороте найденной фотографии.

Сложил найденное в вещмешок, сунул туда же наган – Брынцев починит!

Топор отдал Ивану:

– Засунь за пояс, пригодится.

Поднялся, огляделся кругом – ничего.

– Пошли, Ваня, разведаем, что там, за поворотом.

Они прошли опушкой метров сто. Дорога поворачивала влево, на их стороне лес кончался, переходя в низину, поросшую ивняком, ещё дальше кустарники кончались, за ними начиналось большое зелёное поле болота.

Уходящая влево дорога была не видна, её скрывал густо разросшийся ольховник. Там, дальше, в небо поднимались столбы дыма, именно их сержант принял за сгоревшее селение. Может дорога шла через село?

Липатов первым начал продираться через кустарник. Сержант немного отстал, чтобы ветки, отпускаемые Ваней, не хлестали по лицу.

Перед самой дорогой путь преградила канава, заполненная тёмной болотной водой. Поискав переправу через неё, Иван посмотрел вправо, влево, ничего путного не нашёл, что-то пробормотал про себя, разбежался и прыгнул. До края канавы он не долетел чуть-чуть, ноги скользнули и оказались в воде, доходившей до края голенищ.

– Похоже, тут мелко, товарищ сержант, – обернувшись к Михалычу, сказал боец, пытаясь выбраться.

Сержант поднял валявшуюся рядом палку, померил ею глубину и осторожно, не набрав в сапоги воды, пересёк канаву и полез на насыпь. Глина осыпалась под сапогами, он с трудом, цепляясь за стебли травы, вылез на обочину. Иван сопел рядом.

Дорога уходила ещё левей и не просматривалась за придорожными кустами. Пригнувшись, он бегом пересёк её и скатился в канаву на другой стороне, оказавшуюся сухой. То же проделал и Липатов.

Приподнявшись, Михалыч огляделся.

И справа и слева никого не было. Он встал, прошёл к опушке и пошёл влево, туда, где сквозь дым прорывались языки пламени, полагая, что это горят постройки.

То, что он увидел впереди, в километре, холодом сжало сердце – дорога, придорожье, были буквально завалены горевшей, уже сгоревшей и не горелой техникой. Танки, танкетки, автомобили-заправщики сгрудились на дороге, валялись перевёрнутые по обочинам.

Почти бегом он побежал по опушке, виляя между деревьями, инстиктивно желая помочь тем, кто находился в кабинах и внутри брони. Иван топал рядом. На бегу сержант оглянулся на него и увидел безумные, широко открытые глаза.

Приблизившись к этому скопищу он понял причину случившегося. Немцы удачной бомбой разбили мост, пересекавший болотистый ручей. Техника, напиравшая сзади и не видевшая случившегося впереди, сгрудилась, став прекрасной мишенью немецким летунам. Попытки съехать влево, на зелёный луг, оказавшийся болотиной, кончились тем, что танки – их было семь, завязли. Съехать вправо мешала глубокая канава.

И дорога и придорожье были густо усыпаны оспинами от взрывов авиабомб.

Ещё сто метров и перед глазами Михалыча открылся этот взорванный мостик.

Всё пространство между берегами – метров тридцать, было забито сброшенной туда техникой. Кто-то, командовавший колонной, приказал сбрасывать в это пространство всё, лишь бы осуществить переправу. Сколько валялось в этом проёме техники, подсчитать было невозможно, сбрасывали до тех пор, пока не образовалось подобие моста.

Никогда до этого не видел Михалыч такого разорения добра, такого бессмысленного истребления не сделавшей ни одного выстрела по врагу техники.

– Ёксель-моксель…, – только и смог выговорить сержант, потрясённый увиденным.

– Точно предательство! – вырвалось у него.

– Какое предательство, товарищ сержант? – Ваня стоял рядом и с ужасом смотрел на эту свалку.

– У кого же рука поднялась сотворить такое? Где же сапёры, понтонёры? Я же знаю, что всё это включено в войска! В каждой части есть роты, батальоны сапёрные! Лес рядом – вали и строй, что хочешь! Да на это и потребовалось бы не больше двух часов! Какой же головотяп здесь командовал?

Липатов с испугом смотрел на сержанта – рехнулся, что ли?

Всё сразу навалилось на сержанта – и то, что их безо всего оставили немцам, и что погранцы куда-то смылись, и мёртвые наши, брошенные товарищами без погребения, – этот камень, давивший душу с самого начала этой непонятки – да какой непонятки? – предательства! – сейчас обрушил его жизненные силы, убил без выстрела.

Плюнуть на всё, бросить, сесть и ждать, пусть будет всё как будет!

Он опустил голову и закрыл глаза, чтобы не видел боец его крайней растерянности и отчаяния.

– Иван, – глухо, без выражения, сказал сержант, – пробеги-ка по машинам, пошарь, может найдёшь что полезное, – приказал, скорее лишь бы избавиться от свидетеля своей беспомощности.

– Нам оружие нужно позарез, а я тут покараулю.

Он безучастно наблюдал, как Липатов бегом, наспех, осматривал кабины машин, что-то искал возле них, вот что-то поднял, бросил, побежал к лежавшей вверх колёсами полуторке, покопался внутри – ничего! – и побежал дальше, скрывшись из глаз.

Было тихо, только слышно звяканье металла о металл, производимое Иваном. Не пели птицы, распуганные бомбёжками, дымом.

А сержант всё думал, думал, думал. Мысли, одна черней другой, забили его не глупую голову.

Что делать? Как противостоять этому предательству? Как спасти себя и этих, ничего не понимающих в военном деле, ребят?

О сдаче в плен не думалось ни на мгновение. Очень хотелось остаться в живых, вернуться домой, к жене, сыну, родным.

Показался Иван, он волоком тащил что-то тяжёлое, неподъёмное. Сержант бросился к нему на помощь.

– Что это?

– Гранаты, товарищ сержант! – ликующе, мокрый от пота, сказал Липатов, – там их целый ящик! Я такие в кино видел! – Его круглая улыбчивая физиономия светилась от свалившегося счастья.

Михалыч подхватил мешок, помог отнести его на опушку, за кусты, развязал узел, взглянул… – лежавшие сверху гранаты – «лимонки», были без запалов. Он вытряхнул на землю содержимое – точно, они все были без запалов. Ваня по его виду почувствовал что-то неладное.

– Что такое, товарищ сержант?

– Ваня, а ты вот такие палочки, – он показал пальцами размер, – с колечками проволочными не видел?

– Не знаю, – честно ответил Липатов, – вроде не попадались.

– Пошли туда! – и, не особо таясь, сержант потащил Липатова за собой чуть ли не бегом.

«Гранаты – это вещь! Неужели взрывателей не найдём?»

Ящик, до половины наполненный гранатами, валялся в осоке. Толи взрывом, толи от столкновения он выскочил из кузова и его никто не увидел. От удара он разбился, из него высыпались несколько кругляшков – их и заметил Иван. Тут же валялась наша трёхлинейка с расщеплённым прикладом – Иван посчитал её негодной. Машина, перевозившая груз, была разрушена взрывом и сгорела полностью.

Вдвоём они обыскали всё кругом – ничего не было. Гранатами без взрывателей можно было только кидаться.

– Что в машинах?

– Да ничего, вот винтовку нашёл, да и та негодная.

Сержант не стал перелезать через кучу металлолома. За той стороной дороги, в болоте, застрявшие танки, но они стоят на виду, шарить по ним сейчас опасно. Надо придти к вечеру, по темноте.

– Пошли к ребятам! Винтовку прихвати! – сержант решительно пошёл к месту, где лежали бесполезные лимонки. Хозяйская жадность не позволяла ему бросить добро. Не все, но по штуке каждому надо прихватить. Взяв в мешок десяток, для ровного счёта, гранат, они прошли опушкой за поворот. Топливозаправщик всё ещё чадил, они быстро перебежали дорогу, с опушки их окликнул Яша Бунякин, дозорный.

– Всё спокойно?

– Да, товарищ сержант.

– Продолжай наблюдать!

Группа расположилась под развесистым дубом. Горел бездымный костерок, над ним висела единственная кастрюля, в ней булькала вода. Кто-то нашёл проволоку и сделал дужку. Ругать за самовольную отлучку? Не надо, пусть учатся быть самостоятельными. Ребята вскочили, вопросительно глядя на подошедших.

– Ну что там, товарищ сержант? – не выдержал «начштаба».

Не отвечая, Михалыч скомандовал:

– Будем ужинать, молодцы, что подготовились, я, вижу, и мясо вялится! Молодцы! Вечером пойдём проверять танки!

– Танки? – у Брынцева загорелись глаза – танки была его страсть. До армии он успел поработать на тракторе, в военкомате слёзно упрашивал направить его в танкисты, но у военкома была разнарядка, которую он обязан был выполнить, и он попал в сапёры, а, вернее, в строители.

Михалыч коротко рассказал об увиденном, умолчав о трупе. Обратил внимание, что Вася Бойко и Гнат тихо переговариваются. Бойко был призван в армию из Львовской области. Был неразговорчивым, стеснительным, но безотказным в работе.

Конечно, сержанту по должности положено знать всех бойцов отделения, но лучше он знал трудных, тех, которые нарушают что либо. Вот Олег Васин – из таких, с ним постоянно якшался и Липатов. Но оба, если захотят, были бойкими, находчивыми в работе. Михалыч постоянно воевал с ними, хотя в душе радовался. Больше всего не любил он лизоблюдов, ловивших каждый его взгляд, угодников, с рабской покорностью сносивших несправедливости от начальства, от старослужащих.

А Вася был молчун. О чём это они?

– Прохор Прохорович! Давайте ужинать!

После ужина Михалыч допоздна объяснял ребятам тактику боевых действий, насколько сам знал.

Сменившийся Яша Бунякин, поужинав, долго присматривался к лежащей на траве винтовке с расщеплённым ложем, потом подошёл к Михалычу:

– Товарищ сержант! А дайте мне эту винтовку, я попробую ложе приделать.

Не прерывая занятий, сержант протянул ему покалеченную винтовку – действуй.

В сумерках, расставив дозорных, сержант повёл оставшихся на поиски всего, что пригодится. По дороге сорвал с берёз несколько витков бересты, ребята с удивлением смотрели на него – для чего?

Дорогу перешли сразу, потом, напротив застрявших танков, перешли в обратном направлении. Ещё вечером сержант определил – три тридцать четвёрки и четыре БТ. Выставив дозорного со стороны мостика, с остальными пятью подошёл к технике. Коротко проинструктировал:

– В танк залезать вдвоём, один закрывает люк, второй внутри зажигает бересту и оба тщательно осматривают внутренность. Искать оружие, боеприпасы, попробовать вытащить танковые пулемёты. Не шуметь!

Первыми осмотреть тридцать четвёрки.

Он роздал бересту, назначил старших – Баева и Васина.

– Спички есть?

Спичек не было у Васина с Денисовым. Сержант отдал им свои, надеясь на кресало.

Они прошли по мягкой, чавкающей пойме к дальним танкам. Это были тридцать четвёртки, пытавшиеся, благодаря своим широким гусеницам, проскочить обманчивую ровную зелень. Два из них утонули почти до лючка водителя, наверняка в корпусе была вода. Третий стоял недалеко от дороги, приподняв кормовую часть. Люки танков были открыты.

Сержант, взявший в напарники дрожавшего от возбуждения Сашу Брынцева, подошёл к этому третьему, без труда взобрался на корпус, потом на башню, держась за скобу люка опустил ноги в тёмное чрево, ища скобы. В учебке он спускался туда, в бронированную внутренность, – земляк показывал своё место водителя.

Чуть ли не на голову ему лез в танк нетерпеливый Саша. Сержант помог ему, направляя рукой сапог, найти скобы. Саша с усилием закрыл за собой люк, в танке стало темно. Сержант достал драгоценность – кресало, приложил трут к кремню, чиркнул по нему рашпилем. Сноп искр, трут затлел, сержант подул на тление и сразу вспыхнуло пламя. Быстро занялась огнём и береста, освещая трепетным светом внутренности.

Боезапас был на месте, все ячейки заняты. С пулемётов сняты затворы, вытаскивать их нет смысла. Не было и лент для пулемёта, их либо унёс экипаж, либо до них кто-нибудь успел побывать. На полу валялась грязная роба.

Сашка залез на сиденье водителя, взялся за рычаги. Михалыч ждал – сейчас загудит, имитируя рокот мотора, засмеялся. Саша повернул к нему лицо:

– Товарищ сержант! – голос его был хриплый, – можно я попробую завестись?

Береста догорала.

– Уходим, Сашок.

– Товарищ сержант! Ну, пожалуйста! – Саша нашёл кнопку пускача, палец так и тянулся к ней.

– Ладно, попробуй, – абсолютно не веря в возможность пуска двигателя – должен же экипаж что-нибудь сделать так, чтобы танк никому не достался!

Завыл движок пускача, двигатель чихнул и ровно загудел. Загорелась маленькая лампочка. От неожиданности, от невероятности произошедшего, Михалыч забыл потушить бересту, она обожгла его пальцы.

– Глуши, Саша! – зачарованно слушая гул мотора, ещё не вполне понимая ценность обнаруженного, но в голове уже крутились варианты использования.

– Глуши!

– Товарищ сержант! – горячо, почему-то шёпотом, торопясь, начал Саша. – Я его вытащу. Это же целый танк! И снарядов сколько! Да мы на нём…

– Подожди, Сашок, подожди, обдумать всё надо! А сейчас уходим!

Он поднял крышку люка и вылез на тёплую, не успевшую остыть после дневного солнца, броню. Следом выскочил, успевший за что-то зацепиться, Брынцев. К танку бежали его бойцы, обегая водяные блюдца воронок.

– Товарищ сержант! Я его вытащу, он не глубоко увяз, надо сзади подкопать, два-три бревна – и задом, задом! – горячо шептал Саша.

– Хорошо, Саша, но это утром всё решим, – Михалыч обернулся к подбежавшим бойцам: – А вы чего прискакали?

– Так вы же загудели! – за всех ответил Липатов.

– Обыскали? Нашли что-нибудь?

– Снаряды, товарищ сержант!

Михалыч опустил руку в тяжёлый рюкзак – снаряды к танковой сорокопятке.

– Выбрасывай! А кроме снарядов что-нибудь есть?

– Да, у Вани в рюкзаке.

– А у тебя, Прохор?

– Есть маленько. Только не знаю, пригодится или нет.

– Ничего, утром разберёмся.

Трёхкратным стуком палочек сержант снял дозорного, это был Гнат, подождали, пока подойдёт.

– Пошли, хлопцы!

В слабом свете звёзд дорога была видна хорошо. По привычке, гуськом, первым Брынцев, они пошли по ней, обходя воронки от взрывов авиабомб.

Автозаправщик, возле которого им надо было сворачивать к лагерю, уже догорел. Вася Бойко ждал их.

– Всё спокойно?

– Да, товарищ сержант.

Они свернули в лес. Пару раз стуком палочек сверялись с направлением, слушая ответный стук Яши Бунякина, коменданта лагеря, как назвал его, уходя, сержант.

Перед сном выпили по кружке жиденького чая под горькие разговоры об увиденном.

Уже в полудрёме Михалыч услышал, как Олег, в споре с кем-то, сказал:

– Да если бы там наш Михалыч командовал, он бы никогда этого не допустил! Мы вот за два дня вон сколько насобирали! А здесь такую силищу… – Васин не договорил.

– Вот завтра танк вытащим и мы им покажем как надо воевать! – вступил в спор Саша.

– Кому – им? – то ли недоумевая, то ли провокационно, спросил Прохор.

– Им? А и нашим и немцам! – горячо, как всегда, ответил Сашок.

«Дети!» – про себя отметил Михалыч, предчувствия его в отношении будущего были самые мрачные.

Герман Геринг, рейхсмаршал, доложил фюреру, что его доблестные лётчики уничтожили за первый день боёв 1811 русских самолётов, потеряв только 35 своих машин. Из них 1489 не успели взлететь, они были сожжены на 66 пограничных аэродромах, и лишь 322 пришлись на долю истребителей и ПВО.

Фюрер удовлетворённо отметил, что соотношение один к десяти – очень хорошее соотношение!

Утром 23 июня части 4-го механизированного корпуса генерал-майора Власова получили приказ окружить и уничтожить противника в районе Мостиска. Но на марше, пройдя 50 километров, в 10–00 получили другой приказ – развернуться на 180 градусов и уничтожить танки противника в районе Мосты Вельке. По прибытии в указанный район танки противника обнаружены не были.

В 17–00 корпус получил приказ командующего 6-ой армии Музыченко о выдвижении в район урочища Чёрный Лес, однако, чуть позже, поступил новый приказ – уничтожить 300 танков противника и прорвавшуюся пехоту в районе Каменка-Струмилова. Но никаких танков противника и пехоты в этом районе не было, а в Каменке находились советские танки.

В течение дня части корпуса не имели ни одного боестолкновения, изматывая личный состав и технику.

4-й мехкорпус был одним из самых мощных в Красной армии, в его составе было около 1000 танков, в том числе 89 КВ и 327 Т-34.

Начальник штаба 2-го воздушного флота генерал-фельдмаршала Кессельринга доложил командующему группой армий «Центр» генерал-фельдмаршалу Фёдору фон Боку об опустошительном эффекте воздушных атак на колонны русских войск, отступающих к Минску.

Сводка Главного Командования Красной Армии за 23.06.1941 года.

В течение дня противник стремился развить наступление по всему фронту от Балтийского до Чёрного моря, направляя главные свои усилия на Шауляйском, Каунасском, Грдненско-Волковысском, Кобринском, Владимир-Волынском, Рава-Русском и Бродском направлениях, но успеха не имел.

Все атаки противника на Владимир-Волынском и Бродском направлениях были отбиты с большими для него потерями. На Шауляйском и Рава-Русском направлениях противник, вклинившийся с утра в нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за госграницу; при этом на Шауляйском направлении нашим артогнём уничтожено до 300 танков противника.

На Белостокском и Брестском направлениях после ожесточённых боёв противнику удалось потеснить наши части прикрытия и занять Кольно, Ломжу и Брест.

Наша авиация вела успешные бои, прикрывая войска, аэродромы, населённые пункты и военные объекты от воздушных атак противника и содействуя контратакам наземных войск. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии в течение дня на нашей территории сбит 51 самолёт противника; один самолёт нашими истребителями посажен на аэродром в районе Минска.

За 22 и 23 июня нами взято в плен около пяти тысяч германских солдат и офицеров.

По уточнённым данным за 22.06. всего было сбито 76 самолётов противника, а не 65, как указывалось в сводке Главного Командования Красной Армии за 22.06.41 г.