Текст книги "Без работы"

Павел рассказал о недавнем происшествии. Арчибальд призадумался и через какое-то время проговорил:

– Был тут парень Володя. Связался он с Геннадием. Дал ему девяносто тысяч рублей, чтобы тот купил два автомата Калашникова. Геннадий денежки взял, а потом заявляет, мол, не брал я у тебя деньги, Володя. Девяносто тысяч, естественно, не Володины были. Нашли скоро два куска от Володи по обе стороны рельсы. Сам он или ему помогли, не ясно. Но Краб себя во всей красоте проявил – факт. Будь осторожен с ним.

– А мне Геннадий рассказывал, что дружил с Владимиром, а тот себя на Красной площади бензином облил, поджег и погиб.

– И ты поверил? – Арчибальд с сожалением посмотрел на Крючкова. – Ты кто по национальности будешь?

– Русский, – доложил Павел.

– Во! – Арчибальд многозначительно поднял указательный палец. – Русский человек доверчив, потому как многое понять готов. Убереги нас Господь от всякой страсти и всякой напасти. – Бродяга поднял глаза и перекрестился на стойку кафе с облокотившейся на нее толстой барменшей.

– Так что, он неправду сказал? – проговорил, оживившись, Крючков.

– Чего Краб сказал, кобель языком слизал. Наврал. Не было Володи на площади. Он уже лежал на оцинкованном столе в каком-нибудь морге. То – правда.

– А те люди были? Те, что себя сожгли…

– Были.

– Зачем они это сделали?

– Наверно, хотели, чтобы их услышали. Поднять общественный резонанс. Или еще чего там.

– Нет, мне этого никогда не понять. Бред какой-то. Убивать-то себя зачем?

– Дураки они – правда. Но если смотреть на мир их глазами… Затуманенными какой-то идеей глазами, то они герои и принесли себя в жертву великому делу, смысл, которого мне, например, непонятен.

– А кто такой Лев Троцкий, вы знаете?

– Организатор октябрьской революции, теоретик марксизма. Его ледорубом энкавэдэшный агент зарубил. Вооон… – Арчибальд крутанул глобус и ткнул пальцем в Бразилию, – здесь вроде.

– Нет. Другой. Тот, что организовал акцию с самосожженцами. Мне бомж Геннадий рассказывал, мол, он подтолкнул на это безумие бродяг.

Арчибальд наморщил лоб, припоминая, и через какое-то время изрек:

– Не слышал про него никогда. Геннадий наврать мог.

– Нет. Он существует. Я с ним лично общался. Очень странный человек.

– Как ты с ним познакомился?

– Когда таскал плакаты; он сам подошел и заговорил со мной. Он говорил всякую ересь. Только почему-то его сложно было не слушать. Очень он необычный. Шрам у него поперек лица.

– Ну, здесь всякого сброда хватает. Тут тебе и мошенники, и сектанты, и поклонники какого-то Ктулху. Вот взять тех бродяг. Думаешь, они сами на Красную площадь пошли? Их кто-то повел, настроил, организовал, выпестовал. Конечно, каждый бомж сам по себе может выкинуть все что угодно. Но здесь явно направляла чья-то рука. Очень нехорошая рука. Поэтому не всякому доверяйся и будь осторожен. Не все враги, только не все и друзья.

Павел посмотрел на Арчибальда с выражением горькой насмешливости:

– Вы, как никто другой, знаете толк в обманщиках, так?

– Да, к сожалению, – ответил бродяга. – Может, ты считаешь меня идиотом; а я знал, чего тем негодяям надо, зачем они ко мне подошли и чего добиваются. В одном была глупость. Я думал, смогу переиграть их, как-нибудь выкрутиться. И слишком поздно понял, что у добра нет оружия против коварства и подлости. Они входят в доверие, чтобы без предупреждения нанести удар в самое слабое место, не оставляя тебе никаких шансов. У них нет чести и совести. Их суть – оборотень с добродушной улыбкой, у которого в складках одежды для тебя припасен острый ножик. И его воткнут в спину, не сомневайся.

– Так что же делать? – поинтересовался Крючков.

– Не связываться, – произнес Арчибальд. – В крайнем случае, просто бежать. Заступиться за тебя здесь некому. Если возьмут в оборот, будет поздно.

– Странные вещи вы говорите. Почему я должен убегать?

– Потому что ты в одиночку не сумеешь одолеть зло. Зло организованней и сильнее. А хорошие люди пока не готовы объединяться.

– Ну так значит, зло победит, – проговорил мрачно Крючков. – Убегая, можно оказаться там, где еще ужасней.

– Павлик, у тебя же есть дом. Чего тебе здесь? Только тоска. Не думал тронуть домой?

– Только что думал.

– Хорошо, когда есть свой дом. А у меня только пара зарытых в сугробе пакетов с едой и вот… – Арчибальд показал на глобус и лежащую рядом Библию. – Все свое ношу с собой. Гуляю по свету. Я уже стал забывать, что такое для человека свой угол, крыша над головой, что такое свой дом…

Павел произнес:

– Дом – это место, где тебя ждут. Где все родное, куда хочешь вернуться.

В приступе ностальгии Крючков стал рассказывать Арчибальду о себе, о своей маме, о родном городке. Рассказывал, как в детстве, встав спозаранок и привязав к раме велосипеда удилище, выезжал в поле; долго гнал по пыльной грунтовой дороге на озеро, в котором водились величиной с ладонь караси. Как впервые забрался на крышу пятиэтажки, увидел багряный закат над тонущим в голубой дымке лесом; такой величественный и неповторимо красивый, что хотелось кричать от переполнявшего сердце восторга и радости прикосновения к открывающемуся перед ним миру. О мужиках, которые стучали фишками домино по самодельному столику под майскими тополями. О девчонке, с которой ходил целоваться за огороды. Павел рассказывал обо всем, что было на время забыто, но вдруг неожиданно ярко всплыло в его памяти. О таких совсем не имеющих смысла, пустячных вещах, которые неожиданно приобрели для него столь серьезную значимость.

Арчибальд слушал не перебивая. Крючков делился с бродягой самыми сокровенными, вынутыми из глубины души чувствами, не ведая, что видится с ним в последний раз. Он не знал, что на следующий день добрый священнослужитель предложит Арчибальду теплое место в подмосковной библиотеке, на что тот с готовностью согласится; покинет вокзалы. А сам наш герой станет участником мрачных событий. Сразу оговорюсь, правда, под грифом «секретно». И мы с вами вынуждены доверять только слухам о том, что же произошло тогда.

Вакансия Павлу не импонировала; она рассматривалась им как временная подработка.

С другой стороны, привлекало, что наниматели предлагали за такую работу хорошие деньги. Но это и настораживало больше всего. Что за курьер на общественном транспорте, развозящий по организациям какую-то полиграфию, которому ежемесячно обещают платить сорок тысяч? Одним словом, в Бибирево Павел поехал, заблаговременно предполагая какой-то подвох.

Он искал нужный дом, ходя по грязным дорогам между бетонных заборов, приставая с расспросами к водителям грузовиков. Наконец, не желая опаздывать, разорился на телефонный звонок. И здорово разволновался, пока в трубке пиликало, а на счету таяли скудные средства. За сигналы дурацкого коммутатора деньги снимали как за разговор.

Девушка на другом конце провода не сразу сообразила, где Павел стоит, принялась объяснять, как идти от метро. Крючков запутался в ориентирах и окончательно заблудился в гаражах и заборах. Помогла информация, что здание расположено на территории промзоны, куда можно попасть через желтые ворота с прикрепленным к ним «кирпичом». Вспомнив, что уже несколько раз проходил эти ворота, сдерживая ожесточение в голосе, Крючков вежливо поблагодарил зевающую секретаршу и завершил разговор.

Офис находился в отапливаемом углу на втором этаже большого ангара. Внизу Крючков обнаружил значительные запасы мешков с цементом, рулоны теплоизоляции и еще какие-то пыльные коробки. Он поискал глазами, кого бы спросить. Кроме скачущих по пыльным мешкам двух черных кошек, никого не было видно. Из-за пластиковой перегородки, образующей стену помещения, куда вела железная лестница, доносились хлопки и задорные выкрики. Стену из пластика сотрясали составленные на синтезаторе граммофонные звуки уродливой музыки.

Другого «второго уровня» в помещении не имелось. Крючков пошел вверх по лестнице. Оказавшись у металлической двери, Павел помедлил, прислушиваясь к уже хорошо различимым словам, вздохнул и, решительно распахнув дверь, вошел.

Минуты две Павел стоял у стены, наблюдая за ходящими по кругу, бьющими в ладоши и раскачивающимися из стороны в сторону людьми разного пола и возраста. Действием верховодил подтянутый молодой человек в строгом костюме, который то и дело выкрикивал:

– Станем сильней… Раз! Возьмем высоту… Два! Мы сможем… Три! Вместе…

Четыре!

Все участники ритуального шествия были чрезвычайно сосредоточены на происходящем процессе.

Внезапно женщина с расширенными от возбуждения глазами в фиолетовом брючном костюме с крупными красными бусами отделилась от группы и подскочила к Крючкову, взволнованно проговорила:

– А вы почему не танцуете?

– Я вообще-то на работу устраиваться пришел, – сообщил Крючков. Прием внезапного вовлечения не произвел на него впечатления. Только в уставшем сознании мелькнула печальная мысль, что опять обманули. У него не осталось сил даже на то, чтобы выразить негодование.

– Ничего. Ничего. Так и надо, – продолжила убеждать женщина. От нее дурно пахло, и Павел непроизвольно пятился и отворачивался. – Пойдемте, – уговаривала преследовательница, беря окончательно потерявшего присутствие духа Павла за руку.

Крючков ощутил, как что-то неодолимое поднимается изнутри его тела, наливает свинцом его голову, картинка перед глазами темнеет.

– Хорошо! Хорошо! – закричал он и грубо оттолкнул женщину. – Я станцую! Дайте мне бубен… Раз! Харе Кришна… Два! Вместе победим… Три! Сильно грянем…

Четыре! – Он заходил по кругу, как полоумный, продолжая кричать всякие бессмысленные глупости.

Странно, но люди не были обескуражены его поведением. Мало того, они принялись ходить вместе с ним, повторяя его нелепые выкрики. Наконец Крючков окончательно выдохся. Вместе с тем ему стало значительно легче, вернулась способность оценивать ситуацию критически.

– Санитаров позвать… – уже негромко проговорил он.

На сей раз никто не повторил его фразу. Инициативу вновь перехватил мужчина в костюме. Он поднял руку и, остановившись, заговорил:

– Сегодня мы с радостью поздравляем лидера прошлой недели Никиту, который реализовал четыреста сорок четыре тома «Технологии управления реальностью».

Парень огромного роста покраснел от смущения, так как все (кроме Крючкова) зааплодировали, глядя на него благосклонно. Джентльмен продолжил:

– Мы желаем тебе новых личных рекордов, Никита. Не останавливайся на достигнутом результате, Никита. На этой неделе проданных экземпляров, Никита, должно быть не менее чем четыреста сорок пять!

Никому ничего не сказав, Крючков покинул собрание, посчитав, что если трудоустройство началось с плутовства, им же все и закончится.

У входа в метро, где наш герой решил выпить взятую в «Крошке-Картошке» чашечку растворимого черного кофе, он снова увидел Никиту. Тот тащил на широких плечах громадный, битком набитый «товаром» абалаковский рюкзак. Глаза продавца книг по технологии управления реальностью были как у коровы, жующей прошлогоднее сено.

Глава XI
Черный вагон, бомж Геннадий и миллионы в Сокольниках

Павел не представлял, что делать дальше. Ни на что не было сил. У него ничего не осталось, кроме неудобного кресла на Ярославском вокзале. Он принадлежал к категории тех, кто приехал в столицу на заработки, профукал свои сбережения и не заработал здесь ни шиша.

Заглянув в зеркало, он не узнал себя. На него смотрел незнакомец. Его взгляд был тяжел, лоб прочертили морщины, щеки ввалились, легкая седина серебрилась на рыжих висках. А ведь ему было всего двадцать пять! Чего он добился в Москве? Стал бродягой. Потерпел сокрушительное поражение. Потерял веру. Не далась Москва!

Павел вспомнил тот вечер, когда хотел замерзнуть на лавочке в парке. Вспомнил спокойно. Не разозлился, как случалось с ним ранее. В нем поселилась апатия. Ему стало на все наплевать. Теперь он считал себя законченным неудачником. Он не был достоин победы. Оставалось только отступить.

День прошел в тягостных размышлениях. Вечером Павел узнал стоимость места в плацкартном вагоне до своего городка. Пересчитав всю наличность, которая у него оставалась, он определил, что на билет не хватает двух сотен рублей. Еще висел долг, который он обещал возвратить Васе Брусничникову. Павел прикинул возможность собрать необходимую сумму. С билетом у него получалось, но вернуть деньги Васе Брусничникову…

– Эй, – прозвучал голос, – земляк, как дела?

Павел вздрогнул. Не оборачиваясь, он сообразил, кому принадлежит голос. Рядом с ним стоял Хмель и еще двое мужчин. Один походил на Антона Чигура из фильма «Старикам здесь не место»; лицо его было отмечено выражением какой-то изощренной жестокости. Другой был с глазами навыкате, обрит наголо, но при этом с курчавой густой бородой, из которой скалил золотые зубы.

– Что вам от меня нужно? – дрогнувшим голосом произнес Павел.

– Говорят тебе, дело есть, – улыбнулась крокодильей улыбкой копия Антона Чигура. – Или оглох?

– Еде Краб? – спросил Хмель.

– Не знаю, – ответил Крючков.

– А деньги за мобильники не у тебя ли?

– Какие деньги? Какие мобильники? – принялся возмущаться Крючков.

– Так. Понятно. Пойдем, – решительно проговорил Хмель.

Павел уперся:

– Я никуда не пойду.

– Пойдешь, ты, логопед гуттаперчевый, – схватив и сильно дернув Павла за рукав, пролаял бородатый спутник Хмеля, который до этого времени молча стоял чуть поодаль, отпугивая злобным оскалом случайных свидетелей.

– Зачем я вам нужен? – взмолился Крючков. Он заметил показавшийся в другом конце зала милицейский наряд. Павел прикинул, что лучше: закричать или убежать.

– Да ты не бойся, – поспешил успокоить Крючкова догадавшийся о его соображениях Хмель. – Никто тебя не обидит. С тобой хочет поговорить один уважаемый человек. Он сам не может подойти; попросил, чтобы мы проводили тебя к нему в офис.

В подтверждение сказанных слов, двое сопровождающих закивали зверскими рожами.

– Я никуда не поеду, – неуверенно проговорил Павел.

– И не надо, – произнес заулыбавшийся Хмель.

– Здесь совсем рядом.

Заверение почему-то подействовало успокаивающе. Взять с него все равно было нечего. Апатичный, измотанный Павел отдался на милость судьбе и покорно проследовал в окружении своих конвоиров к выходу. Вскоре все четверо оказались на задворках Ленинградского вокзала, прошли вдоль платформы и свернули в спрятанный за высоким забором железнодорожный тупик – глухое, безлюдное место. В самом конце тупика вырисовывались очертания вагона, который стоял на заржавленных рельсах. Свет из окон вагона отбрасывал блики на деревянный ангар, возвышающийся над бетонным полуразрушенным пандусом. Из кустов, поблескивая глазами, вынырнуло несколько здоровенных собак. Высунув языки, надсадно дыша, псы перегородили дорогу.

– Тубо! Тубо! – залаял на них бородач.

Вагон был старинного образца, черного цвета; на его крыше торчали металлические, похожие на грибы, вентиляционные трубы. Хмель открыл лючок, за которым прятался коммуникатор. Нажав кнопку, он произнес:

– Это я, Чичико и Вахтанг. Открывайте.

Зашипел пневматический привод, отползла в сторону дверь. На землю опустился маленький эскалатор с красной подсветкой ступеней. Тихонечко зажужжал электродвигатель, ступени поползли вверх. Хмель подтолкнул Павла, и тот, встав на эскалатор, поднялся в салон. Вслед за ним на борту очутились сопровождающие.

В салоне вагона у металлической клетки дежурил необъятный по своим габаритам охранник. По обе стороны на мраморных тумбах красовались два готовящихся к нападению бронзовых льва. На полу лежал пестрый ковер, простирающийся до дубовой стены. Стена была украшена филигранной резьбой, где мастер изобразил яркую сцену горской охоты.

Было время, когда сотрясаемый музыкой группы «Мираж» черный вагон раскатывал по просторам необъятной России в составе вооруженного многоствольными пулеметами Гатлинга M134D Mini gun и ракетными установками «Град» бронепоезда. Его бывший владелец Васо Шевелидзе, одно имя которого сеяло ужас в период кровавого передела наследия СССР, по какому-то известному в узких кругах поводу именовавшийся «миротворец», был отравлен собственным поваром. Жена Шевелидзе продала вагон с аукциона. Вепхо Зверидзе выкупил раритет, поставил его в тупике и устроил в нем свой головной офис. Он предполагал: подобное приобретение поможет ему стать королем трех вокзалов, и черпал в его легендарных стенах ретроспективное вдохновение. Но до сих пор не отвоевал и десятую долю могущества, коим располагал прежний владелец вагона – тот, чьи никчемные кости лежали теперь под мраморным изваянием скорбящего ангела на элитном городском кладбище в центре Москвы.

Охранник потребовал, чтобы Павел снял свои покрытые грязью ботинки. Крючков подчинился. В мокрых носках в сопровождении так же разувшихся конвоиров прошлепал к дубовой двери.

Хмель нажал серебряную кнопку звонка. Щелкнул замок. Дверь открылась. Крючков попал в кабинет, где замер на персидском ковре перед хозяином офиса. То был щупленький человек с жеваной кожей, отмеченной крупными оспинами. Под его бугристым, напоминающим клубень картофеля носом топорщилась щетка усов. Он был одет в смахивавший на спецовку костюм из тонкого серого сукна с большими латунными пуговицами, с плотно запахнутым воротом. Перед ним на огромном столе с зеленым сукном покоились: ноутбук, мобильный телефон – золотой Vertu Constellation, одноразовая зажигалка, кисет с табаком и погасшая трубка.

– Мы привели его, – переступая порог, доложил Хмель. – Вот кореш Краба.

Вепхо ничего не ответил и не пошевелился, только своими желтыми, похожими на нарывы, глазами уставился на визитеров.

– Он денежки должен был у Бабая забирать, – неуверенным тоном уточнил Хмель. Шишка на его лбу заалела. Бандит дернул Павла за шиворот. Павел с ненавистью посмотрел на своего мучителя и даже попробовал оттолкнуть, но тот был значительно тяжелей и сильней Павла.

– Ничего я не должен! – закричал Крючков. – Старик обманул вас. Он на меня показал, а я мимо проходил просто.

Вепхо молча наблюдал за противоборством Хмеля и Павла. Хозяин офиса напоминал каменного истукана – настолько он был неподвижен. Вдруг он зашевелил губами и негромким голосом с легким кавказским акцентом проговорил:

– И где ты нашел этого заправилу? Ты его привел сюда, чтобы он затоптал мне ковер, да?

– Да как же! – закипятился Хмель. – Нам попался сообщник Краба, и мы его взяли.

Вепхо вытянул из кисета щепоточку табака, запихнул в трубку, чиркнул зажигалкой и стал неспешно раскуривать.

Прошла минута, другая. Все это время присутствующие наблюдали за телодвижениями своего шефа, как за работой великого мастера. Никто не смел выказать нетерпение, все ждали.

– А что же ты, Хмель, сразу денежки не принес сюда?

– Так ведь все у Краба! – продолжил разоряться Хмель.

Вепхо оторвал от мундштука свои тонкие губы, выпустил струйку сизого дыма.

– С чего ты взял? – спросил он.

– Ну как с чего? – опешил Хмель.

Чичико и Вахтанг уставились на него и садистски заухмылялись. Было видно, что они не испытывают к попавшему в затруднительное положение товарищу никакого сочувствия.

– Да, с чего ты взял? – Вепхо повысил голос.

– Я думал, он поможет найти…

Внезапно лицо Вепхо побагровело и перекосилось от бешеной ярости.

– Кого?! – взорвался он, перегнулся через стол и заорал. – Ты думаешь, мне нужен твой Краб, или этот болезный, или твои вшивые бредни?! Меня не интересует местонахождение мертвеца! Мне нужны деньги за товар! Ты мне должен, а не кто-то другой! Если не вернешь долг… Знаешь, чем для тебя это закончится?!

Хмель затрепетал. Он заметно боялся своего шефа. Стоящий рядом с ним Павел не выказывал никакого волнения. Он принял независимый вид, ждал момента, когда его отпустят.

Вепхо подошел к визитерам и, попыхивая трубкой, на этот раз очень спокойно объяснил, что бомжа Геннадия нашли мертвым неподалеку от площади академика Люльки. Ничего, кроме нескольких тысяч рублей и початой баклаги с техническим спиртом, при нем не обнаружили.

– Есть сведения, что перед тем как замерзнуть в сугробе, Краб нанял убийцу и расправился со своим сыном – черным риэлтором. Киллер спалился и дает показания в прокуратуре.

– О как… – сокрушенно закачал рогатой головой Хмель.

– А ты слушай теперь, – проговорил негромко Вепхо. Затем обратился к Крючкову; попросил объяснить, какие дела у того были с бомжем Геннадием. Крючков поведал, что тот за скромное вознаграждение помогал ему находить подработки. Ни о каких кознях и махинациях Геннадия Павел не знал.

Когда Крючков сообщил размер заработка старика, Чичико и Вахтанг расхохотались; шишка на лбу Хмеля побледнела еще больше. Вепхо проговорил что-то презрительное в адрес покойника. Потом он стал расспрашивать, знает ли Павел о настоящей роли бомжа Геннадия в привокзальных делах и об имеющихся якобы у того миллионах. Крючков ничего не знал. Вепхо поинтересовался, с кем еще общался Геннадий. Крючков рассказал, что видел старика с разными людьми, и перечислил знакомых работодателей и бродяг.

Вепхо внимательно слушал, а потом изрек:

– Значит, ты приехал в Москву, чтобы работать?

– Да, – ответил Павел. – Только не получилось ничего подыскать. Сейчас кризис.

– Это у них кризис. А у нас есть хорошая работа.

– Меня это уже не интересует. Я решил уехать отсюда, – поспешил объяснить Павел.

– Сколько ты хочешь получать? – вкрадчиво поинтересовался Вепхо, и глаза его сузились в узкие щелки.

Крючков ответил, что уже ничего не хочет.

– Так ты вернешься нищим домой. На моей стройке можешь получить очень хорошие деньги.

Мужчина, похожий на Антона Чигура, уточнил:

– Три тысячи рублей в день даем.

– А что нужно делать? – устало поинтересовался Крючков.

– Цемент месить, кирпичи на тачке возить. Питание бесплатное.

Павел заколебался. Если бы у него имелись недостающие двести рублей на билет и батон хлеба, чтобы утолить голод, он бы отверг предложение, он не доверял этим людям.

Вепхо не дал Павлу опомниться и распорядился:

– Вахтанг, отвези парня на стройку сто двадцать семь. – Уже обращаясь к Крючкову, проговорил:

– Тебя там оденут, накормят. Потрудишься, заберешь деньги, уедешь, когда пожелаешь.

Все эти распоряжения наш герой выслушал молча.

Из тупика на Комсомольскую площадь Вахтанг и Крючков выбирались знакомой дорогой. Павел плелся за сопровождающим, погруженный в тяжелые, вязкие, как смола, думы. Все говорило за то, чтобы бежать без оглядки. С криком о помощи броситься к добрым законопослушным согражданам. Но что-то внутри поломалось. Его волю парализовало. Он не мог противодействовать. Возможно, подобное состояние бывает у жертвы, которая без сопротивления, даже с готовностью кладет шею на плаху, прямехонько под топор палача. Так же и Павел покорно сел в Land Cruiser жутко улыбающегося человека. Автомобиль тронулся и вскоре выехал за пределы Москвы, понесся по загородному шоссе, увозя Крючкова вперед – в страшное будущее.

Больше всего бомж Геннадий боялся быть разоблаченным и схваченным ранее, чем заберет из тайника ценности и покинет столицу. Он сознавал – все богатства унести невозможно. Одно золото, лежащее под ржавым железным листом, весило около двадцати килограммов. Старик хотел прихватить только бумажные деньги, что хранились в мешке, присыпанные полуметровым слоем земли в глухой заболоченной части парка «Сокольники». Там же рядышком он успел закопать и пакет с миллионом рублей. Этот куш бомж Геннадий сорвал на последнем рисковом своем предприятии, продав партию краденых телефонов.

Когда старик сообразил, что унаследовать состояние сына ему не придется, он с бешеной алчностью решил заграбастать чужое добро, быстро сбагрить товар и удариться в бегство.

Да, его жадность не знала границ. Под маской бездомного нищего, собирающего жалкие крохи, прятался беспринципный ворюга, миллионер, аферист. Не много ли для одного человека? – спросите вы. Нет! Бомж Геннадий ко всему перечисленному занимался еще сводничеством и ростовщичеством. Такой он был человек – лютый, до невероятия скупой, не желающий для себя ничего, кроме денег. Денег как таковых, заменивших ему все на свете. Ему не было дела до комфорта и роскоши и удовольствия, что могли принести вкусная еда и теплая постель. Он не знал ни любви, ни привязанности людей, не хотел от них ничего, кроме наживы. Что люди? Люди могли разлюбить, предать, умереть. А золото всегда будет золотом, а деньги – деньгами. Только обладание такими сокровищами дарило его черной душе беспокойную радость. Сознание, что он может купить себе все. Но старик не тратил на себя ничего, испытывая удовольствие, только когда его схроны росли и пухли от золота.

Старик оглядывался на свою жизнь и гордился собой. Он всегда находил подтверждение своей правоте. И не отступился от желания оставить все золото только себе, даже когда подельники беспощадно пытали его, отрубали пальцы, уродовали загребущие руки. Он утвердился в своих убеждениях еще больше, когда его собственный сын выгнал вернувшегося из Сибири отца из дому.

Да! Он заслужил свои сокровища, заплатив за них огромную цену. И ни разу не пожалел никого, и себя в том числе. Он видел перед собой только соперников по обогащению. И это сознание умертвило в нем совесть. Того самого зверя, который грызет тех, кто нечестен, не в праве быть в согласии с собой, если не выстрадал, не отдал себя в жертву всепоглощающей алчности, не испил чашу до дна и не увидел на ее дне, что жизнь на самом деле уродлива и жестока. Старик обличал человеческую природу с высоты своего осатанелого опыта.

Теперь он бежал от возмездия. Что же, он был подготовлен к подобному повороту событий. И, наблюдая над своей головой неподвижную тучу, радовался, что с неба капает дождь. Ему улыбалась промозглая оттепель, ведь, добираясь до клада, ему не придется долбить заступом оледеневшую почву. Все дело можно уладить за пару часов. Потом на попутках покинуть Москву; бомж Геннадий загодя подыскал для себя тихое место, чтобы переждать наступавшую бурю.

Итак, старик должен был проникнуть в ночной, погруженный в темноту парк и, двигаясь по 5-й Лучевой просеке, достигнуть точки в районе Путяевских прудов. По дороге ему требовалось забрать лопату, спрятанную в заброшенной водонапорной башне. Затем откапать часть сокровищ.

Старик прошел мимо главного входа, желая проникнуть на территорию «Сокольников» сквозь известную ему дыру в чугунном заборе. Он шагал по Богородской улице, но на пересечении с Охотничьей повернул прочь от парка к жилому району.

Ему в голову пришла мысль, что следует заскочить в некое злачное заведение и взыскать «принципиальный» должок. Чуть поодаль, средь панельных домов, пряталась кирпичная хрущоба. В одной из ее квартир располагался маленький цех по производству самопального алкоголя. Туда и направился бомж. Было время, он являлся хозяином этого заведения. Но потом передал дело в распоряжение женщины по прозвищу Матылениха. Та выплачивала бомжу Геннадию процент с оборота, а старик приводил на точку новых клиентов – любителей дешевого «шаробойного» алкоголя. Правда, жадная Матылениха стала бессовестно урезать его долю. Бомж Геннадий возжелал получить компенсацию с этой прохвостки, а заодно прихватить бутыль известного своими волшебными качествами «фирменного» самогона.

После условного стука хозяйка открыла бронированную дверь и пропустила делового партнера в прихожую. Старик оказался в помещении с ободранными обоями. У стены стоял развалившийся ящик для обуви. На полу под слоем грязи лежал выцветший и протертый ковер. В воздухе витал особенный запах. Здесь, только вдыхая пары производства, можно было стать дурачком, заработать какую-нибудь психическую патологию.

Маленькая комната была превращена в склад, где стояли стеклянные банки, канистры и большая пластиковая бочка. Там же располагались коробки с ингредиентами типа средства для мытья окон. Еще в комнате имелся грязный зеленый диван и возлежавший на нем обнаженный по пояс мужик, чье костлявое тело было покрыто наколками. Мужчина находился в алкогольном беспамятстве. Запрокинув голову вверх, он неподвижно смотрел в потолок. Цвет его тела сливался с цветом дивана так, что можно было случайно сесть на него, но и тогда бы он, скорее всего, не пошевелился и не издал ни звука.

Помещение кухни предназначалось для приготовления пойла. Для избранных в данном процессе использовался перегонный куб и ректификационная колонна, а также употреблялись натуральные ингредиенты, позволявшие выделить «чистый» продукт. Для всех остальных – левых – клиентов выбирались синтетические препараты, которые смешивались в банке и выливались в бочку, стоявшую в комнате.

Сама хозяйка была особой очень крепкого кроя. Матылениха напоминала Царь-колокол. Ее надменное лицо украшал крючковатый нос, толстые губы, огромные круглые, как тарелки, глаза. Она говорила сиплым прокуренным басом, хотя в ее голосе периодически появлялись визгливые истеричные нотки.

Разговор Матыленихи и бомжа Геннадия начался с взаимных упреков и вскоре перерос в ожесточенную склоку.

– Те, кто берут, они сами берут. А ты никого не приводишь. За что тебе, тля, давать?! – кричала на старика Матылениха.

– Ты, стерва, – шипел на нее бомж Геннадий, – если не хочешь платить, натравлю ментов.

Конечно, старик блефовал, понимая, что сам на сегодняшний день как заказчик убийства находится в розыске.

Матылениха пришла в ярость и чуть не бросилась на старика с кулаками. Но, хоть и с трудом, удержала себя. Ей было известно, что обиженный ею коварный партнер сдержит угрозу. И лучше расстаться с ним по-хорошему. Еще лучше, чтобы он не совался сюда вообще никогда.

Разговор происходил в комнате с коматозным пьянчугой. Прекратив спорить, Матылениха оставила бомжа Геннадия, вышла на кухню. Там она быстро подставила под сцеживающий сосок ректификационной колонны бутыль с неразбавленным ядом, догадываясь, что старик не откажется взять с собой бутылочку «элитарного» алкоголя. Вернувшись к старику, она протянула ему десять тысяч рублей.

Бомж Геннадий, брезгливо наморщившись, взял подношение. По его мнению, сумма должна была быть в три раза больше. Потом он в сопровождении хозяйки проследовал на кухню, где потребовал два литра качественного самогона. Уловив взгляд старика, направленный в сторону полной бутылки, стоящей под ректификационной колонной, Матылениха разыграла сцену, попробовав всучить ему другую. Но бомж Геннадий не дал себя провести.

– Я возьму, что ты приготовила для себя и своего хахаля, – заявил он, пряча за пазуху ядовитое пойло.

– Да ты, супостат… Как ты смеешь?! Сейчас разбужу Рачика, он тебя урезонит! – заголосила Матылениха. Только почувствовав, что переигрывает, закрыла рот и посторонилась, освобождая дорогу. Бомж Геннадий, не попрощавшись с хозяйкой, покинул квартиру, быстро спустился во двор.