Текст книги "Без работы"

Глава VII
Воспитанница детского дома с ангельской внешностью

В медицинской карточке Анны значилось, что она злобно-упрямый дебил. Таким было заключение авторитетной комиссии, состоящей из медиков и воспитателей интерната, где Аня провела свое детство. Пятилетняя девочка оказалась на попечительстве у государства после того, как ее окончательно спившаяся, безработная мама продала их квартиру и посчитала за благо отдать свою дочку воспитываться в интернат.

У Анюты не было маниакальной, как у Ломоносова, тяги к учебе. На школьных занятиях она не усердствовала, но и не отставала. В каких-то предметах даже смогла продемонстрировать кое-какие успехи. Самое главное зло заключалось в том, что она ненавидела интернат.

Когда Аня впервые совершила побег и стала разыскивать сохранившуюся в памяти улицу, ее остановил милиционер с добрым лицом. Aim доверчиво рассказала, что хочет обратно домой – к своей маме. Милиционер внимательно выслушал девочку, взял за ручку и вернул в унылый, холодный, полный сирот детский дом, за бетонный забор.

Через год Аня снова сбежала. На этот раз она бродяжничала около суток, стараясь не попадаться на глаза людям в погонах. В магазине украла буханку черного хлеба и съела. Была поздняя осень. Прячась от холода, девочка заночевала в незнакомом подъезде. Утром ее обнаружила женщина, которая отвела ее в отделение милиции. История возвращения повторилась. Только на этот раз в личной карточке девочки появилась красноречивая запись: «склонна к побегу». Так Аня попала на особый контроль.

Третий раз Анюта покинула ненавистные стены с одной из приютских подружек. Их нашли только через неделю. Все это время беглянки прожили в избушке в глухой деревушке у пьющей старухи – бабки подружки. Там Аня впервые узнала, что такое самогон.

В интернате с рецидивисткой решили бороться привычными методами – прибегнув к обыкновенному в таких случаях медикаментозному устранению данной проблемы. Но, чтобы направить сиротку в больницу и несколько месяцев колоть ей убойные дозы аминазина, нужно было поставить достойный диагноз. К слову, в составе авторитетной комиссии не было эдаких извращенных, бесстыжих злодеев-садистов, ставящих целью превратить ребенка в жалкого, ни на что не пригодного имбецила. Медики и воспитатели рассматривали находящуюся в их руках личность, прогнозируя ее социальную адаптацию в будущей самостоятельной жизни. Иногда всплывали такие вопросы: потребуется ли выпускнице приюта жилплощадь, отдельная комната в общежитии или Аня имеет свой дом.

На экзамене, учрежденном комиссией, девочка объяснила, что если до бесконечности кипятить воду, то без заварки она не превращается в чай, прочла наизусть несколько стихотворений и решила пару выуженных из школьной программы задач. Однако система работала безотказно. Диагноз был очевиден. Анюте прописали профилактическое лечение в больнице, где ее продержали два месяца. Еще бы немного такого лечения и диагноз комиссии, установившей умственную патологию у воспитанницы интерната, оказался бы верен.

Через год на праздничное мероприятие из другого детского дома приехали мальчики. Один из них, самый подтянутый и серьезный, заметил Анюту и, улучив момент, подошел к ней, произнес на ухо несколько слов. Аня прошептала ему: «Я согласна».

В тот вечер Дима ждал Аню в условленном месте. Они решили бежать туда, где их никогда не найдут. Аня влюбилась в Диму с первого взгляда. Тот быстро уговорил ее ехать в Москву и поселиться на трех вокзалах. В то время детдомовские бежали туда целыми толпами. Их тянула свободная от навязываемых обязательств, тупой дисциплины и власти церберов-воспитателей, вольная, какая-то запредельная по своей романтичности жизнь. Главное, на трех вокзалах можно было делать все, что угодно. То, что было опасным, относилось к разряду благородного риска. Нужно понять – многие из этих отчаянных беспризорных детей уже в своем возрасте думали, что им нечего терять.

Летом Дима и Аня жили под платформой железнодорожной станции Серп и Молот вместе с другими такими же сбежавшими из приютов детьми. Дима казался не по возрасту развит. Он имел задатки настоящего лидера. Группа подростков под его предводительством стала совершать партизанские вылазки. Мальчики куда-то уходили, а Аня оставалась с маленьким Антохой и его сестрой Машей, которых выгнала из квартиры-притона озверевшая от нескончаемых возлияний родня. Однажды мальчики принесли под платформу сумки с продуктами. Там были царские деликатесы. С самогоном Аня уже познакомилась. Теперь она узнала, что такое шампанское и красная икра. Один уже находившийся в сильном подпитии мальчик со смехом сказал: «Здорово Димка у мандмазели сумочку вырвал. Но если бы я не толкнул ее, она бы догнала и отобрала».

Дима помрачнел, поднялся со своего места, подошел к товарищу и со всего маху ударил его кулаком в глаз.

– Еще раз кому-нибудь скажешь, я тебя по стенке размажу, – сказал Дима ударенному пареньку, который от боли и страха заплакал. Аня сообразила, на какие шиши мальчишки купили продукты, но предпочла промолчать.

Вскоре жить под платформой стало немыслимо. Одна за другой прокатились облавы. Сильно похолодало. Дима и Aim перебрались жить в грязный барак.

Это было по-настоящему адское место. В бараке шла вечная, до восстания чертей, пьянка. Средь гор никем не выносимого мусора бегали здоровенные крысы. Синие от покрывающих все тело наколок, обритые налысо люди резались в карты. Иногда они подрезали друг друга. Кровь раненых впитывалась в деревянный настил и оставалась там бурыми пятнами, ее никто не вытирал.

В первый же вечер один из таких страшных людей подступил к Ане и, взявшись за молнию своих грязных брюк, сглотнув слюну, прошептал:

– Хороша босявка. Будешь моя.

Девочка забилась в угол. От сильного испуга она даже не могла закричать. Внезапно педофил рухнул вместе с обломками табурета, которым Дима ударил его по затылку.

– Тебя здесь никто не тронет. Если бы я не был уверен, то не привел бы сюда, – произнес Дима, гладя на трясущуюся от пережитого ужаса Аню. Потом он отвел ее на второй этаж, где сидел важного вида очень прилично одетый и до странности вежливый дядя. Оказалось, что Дима при нем вроде пажа. Если что-то ему было нужно, Дима тут же кидался исполнять приказание. К Ане дядя, которого звали Семен Борисович, стал относиться по-отечески ласково. И страшным людям в бараке не приходило теперь даже в голову как-нибудь ей досаждать.

Так пролетело два года. Период относительно сытой, устроенной жизни. За это время Аня успела познакомиться с жизнью вокзалов и его обитателями. Теперь она была при делах. В своей сумочке девочка переносила маленькие свертки фольги, попадаться с которыми было нельзя. Она доставляла клиенту наркотики, а Дима забирал деньги. Все проблемы решали люди Семена Борисовича. Ане и Диме никто не мешал.

Однажды Аня вернулась в барак, поднялась на второй этаж. Вдруг она почувствовала, как похолодело и замерло сердце. Перед ней открылась картина, от которой она не могла отвести взгляд. Семен Борисович сидел в кресле. Его остекленевшие глаза смотрели на нее, а между ними зияла рыхлая багровая дыра. Занавеска была выпачкана брызгами разнесенного мозга. У стола лежал Дима. Из-под него вытекала красная река. Аня подошла, нагнулась и потрясла его за руку.

– Дима, вставай, – прошептала она. Мальчик не шевелился. Аня вскочила и бросилась бежать.

Возвращаясь к событиям, связанным с основной ветвью повествования, упомянем, что Аня за девять лет сменила множество разных занятий. Благодаря своей ангельской внешности, которую не успел изуродовать алкоголь и курение марихуаны, она пользовалась покровительством «авторитетных» мужчин. Если она когда-то кого-то любила, то теперь заперла свое сердце на замок. Потому что так было проще и безопаснее. Покровители периодически исчезали, ударяясь в бега, отправляясь в отсидку или туда, откуда никогда не возвращаются. Но Аня могла сама себя содержать. Работала в основном как красавка-кидала. Брала предоплату с клиента и тут же пускалась бежать в проходняк, пока искателя привокзальной любви задерживали у пустого корыта два огорченных каким-нибудь вздором бугайщика.

В милиции ее хорошо знали. Иногда менты предлагали сыграть совместный спектакль с названием «ловить карася». Клиент сажал Аню в такси. Такси трогалось. На первом же повороте автомобиль останавливался. Милиционеры требовали предъявить документы. Неожиданно выяснялось, что Aim – давно засветившаяся малолетняя проститутка. Девушку показательно арестовывали. Клиенту предъявляли претензию. Порою «карась» был настолько напуган, что не мог хладнокровно послать эту компанию на болт. С предрасположенного к панике фраера удавалось взять сверх уже им заплаченного, чтобы урегулировать вопрос аморального поведения без широкой огласки и постановлений суда.

В последнее время Аня вновь занялась распространением наркотиков. Виной тому стал ее новый мужчина и покровитель Вепхо. Этот безжалостный человек имел своеобразные представления касательно отношений с любовницей. Скорее всего, он видел в Ане лишь девку, которую можно использовать в грязной работе. К сожалению, на этот раз чутье обмануло Анюту. Теперь у нее было два пути – либо покинуть вокзалы, либо продолжать подчиняться его указаниям. За неповиновение и споры Вепхо жестоко карал. Аня была им неоднократно избита. Ее гордость страдала. Она устала от всей этой унизительной жизни. Не видела будущего. Она хотела покинуть пределы порочного круга. Искала момент, чтобы без риска быть покалеченной или еще чего хуже вырваться из сжимающего ее беспощадного кулака. Аня хотела оказаться там, где о ней никто ничего не знает. Бросить все; покинуть вокзалы навсегда.

Сегодня она забрала у любовника часть положенных за старания денег. Эти средства могли помочь в задуманном мероприятии. Офис, где она встречалась с Вепхо, располагался в странном вагоне (о нем еще будет рассказано), стоящем в глухой технологичной кишке за Ленинградским вокзалом. Покинув вагон, Аня зашагала в сторону площади. Уже здорово потемнело. Зажглись фонари. Дул пронзительный ветер. С неба сыпала колючая снежная крупа. У входа в старинное желтое здание с башней Аня чуть задержалась, встретив знакомую «мамку»; перебросилась с ней парой приветливых фраз. Затем двинулась через непривычно пустынную «Плешку». Неожиданно кто-то подскочил сзади и сорвал сумочку с ее плеча.

В растерянности Анюта застыла на месте, глядя вслед быстро бегущему человеку, который мчался через проход между строениями в сторону «Креста». У него на пути замаячила чья-то фигура.

– Держите вора! У меня сумку украли! – в отчаянии крикнула девушка.

Грабитель хотел обежать возникшего перед ним человека, но тот крепко схватил его за рукав. Последовала очень непродолжительная борьба. Преступник бросил трофей, вырвался и кинулся улепетывать дальше.

Через минуту Павел Крючков стоял рядом с Аней. Та сжимала возвращенную сумочку.

– Спасибо, спасибо, – растеряно бормотала она. (Голос у нее был какой-то скрипучий, но очень приятный). – Я что-нибудь вам должна?

– Ничего не надо, – ответил Павел. – Вы не пострадали?

– Кажется, все в порядке.

– Здесь очень опасное место. Все нормальные люди его за километр обходят.

– Да ну. Я и сама знаю, – сказала Анюта. Ей вспомнилось, как она так же быстро бежала с чужими деньгами. И, как по сценарию, этот рыжий бугайщик ее спас. Изучив наметанным взглядом Крючкова, девушка безошибочно определила, что Павел уже не первый день околачивается на вокзале. «Скорее всего, в поисках заработка», – вновь угадала она.

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

Павел представился.

– Меня Аня. Будем знакомы.

На мгновение она задумалась, что для нее означало бы потерять сумку с деньгами. Чувство благодарности к этому рыжему побудило ее задержаться и поинтересоваться:

– Как ты тут, вообще, оказался, Паш?

– Решил подышать свежим воздухом, – оглядываясь на дымящие автомобили, пошутил Павел.

– Понятно. Ты где-то здесь рядом живешь?

– Да. Вон в том сказочном тереме, – Павел указал на возвышающийся в отдалении Ярославский вокзал.

– Хорошо устроился, – так же улыбнувшись, проговорила Анюта. – Трудиться в Москву приехал?

– Да. Как бы так. А вы где-то здесь рядом работаете?

– Неподалеку, – расплывчато ответила Aim.

– Тогда, может быть, мы еще встретимся.

– Может. Спасибо тебе еще раз, – Анюта протянула Павлу руку. Но тот неожиданно подхватил ее запястье и прикоснулся губами. Этот жест был непривычен для Ани. Она смутилась и резко выдернула свою руку, но тут же опомнилась и, пытаясь смягчить ситуацию, произнесла:

– Если смогу как-нибудь выручить, я обязательно это сделаю.

– Договорились, – заулыбавшись, ответил ей Павел. Аня вновь протянула свою лапку в перчатке, которую Крючков аккуратно пожал. Так, познакомившись, молодые люди расстались. И каждый отправился по своим делам.

Глава VIII
Кошмарное царство Агхори

Арчибальд был прирожденный бродяга. Он никогда не стремился обустроить свой быт. Не знал цену деньгам и вещам. Он не пил спиртное и не употреблял никакие наркотики. Между тем его голову заполняло нечто абстрактное, нечто плохо соотносившееся с реальностью. Придуманные обстоятельства и яркие, порожденные воображением образы – это было его эксклюзивное бегство в себя.

Как-то в пасхальное воскресенье, закончив рабочую смену на паперти, где, изображая слепого, он выпрашивал милостыню у прихожан, Арчибальд почувствовал на себе действие какой-то неодолимой силы. Он зашел в церковь и, потаращившись на вызолоченный иконостас, приобрел Святое Писание. Это событие перевернуло в нем все.

Углубившись в чтение Библии, Арчибальд наконец-то нащупал основу. Все стало ясно! Никакие научные и философские книги теперь не имели значения. Он прозрел среди навалившихся на него испытаний. Жизнь снова наполнилась смыслом. Это, что очень важно, родило необходимую твердость, стало опорой.

Особенно Арчибальду понравился Новый Завет. Слова Евангелия импонировали ему и утешали. Ведь Сын Господа Бога Иисус и апостолы веры были великими представителями неувядающей лиги бродяг! Богу были угодны бесприютные странники.

Арчибальд любил жизнь и не требовал от нее слишком многого. Да, ему было очень тяжко без дома. Особенно в зимнюю пору. Но, даже лишившись квартиры, он находил свою участь не безнадежной. Он умел радоваться обыкновенному ясному дню, или мелкой находке, или великой, как он считал, по значению мысли и не хотел умирать.

Что касается практической стороны дела, то таким просветленным бродягам сердобольные прихожане особенно любили помогать. Арчибальд никогда не оставался голодным. Иногда приторговывал подаренными вещам на барахолке. И щедро делился с другими бродягами угощением и собранной мелочью. Правда, вел себя грубовато, когда кто-нибудь к нему приставал. Он любил уединение, потому что ему одному «шибко» думалось. Ведь, когда ты один, можно представить себе все что угодно. Кроме Библии, он с удовольствием перечитывал старые приключенческие книги – в них были захватывающие сюжеты, романтика странствий и тяжелые испытания для благородных героев. Проповедовать не любил. А в душе желал всем добра.

Зимой Арчибальд жил на Ярославском вокзале. Он исходил прилегающие территории и мог провести вас по скрытым от непосвященного в привокзальную жизнь наблюдателя злачным местам. Он знал, где располагаются свалки с «полезностями», места, где лучше всего побираться, заведения, где могут дать ему в долг, а где могут дать в глаз. Только к северу, вдоль путей Транссибирской железной дороги, оставался один не пройденный Арчибальдом маршрут. Он хаживал по нему только до мрачных кирпичных бараков, которые возвышались в узком проходе за рынком. Даже в самый погожий денек за бараками разливался свинцовый туман, его клубящийся паром язык иногда устремлялся к вокзалу и доползал до «Креста». Не раз Арчибальд наблюдал, как из утробного пара выныривали цветники – самые жалкие из бродяг. Ему было известно, что за паром скрывается некое поселение, где можно перезимовать. Не многие приписывали образование облака деяниям человеческим. Между вокзальными жителями ходили основанные на невероятных рассказах леденящие сердце легенды. Возможно, в том месте из-под земли били гейзеры и бурлили горячие ванны, что объясняло появление пара. Но если судить по тому, как цветники были грязны, купаться им в них не приходилось. Рано или поздно Арчибальд должен был выяснить, что там творится.

Как-то особенно пасмурным вечером он побрел по проходу между высоким забором и длинным зданием административного корпуса, мимо надрывно дышащих аммиачными испарениями туалетов. Вдоль рынка знакомой дорогой достиг с выщербленными кирпичами крепостной башни барака с ржавым скошенным шпилем и остановился.

Кругом было мрачно, пустынно. Пахло сжиженным газом. Там, где из дымки чертовым пальцем торчал обломанный фонарный столб, начиналось неизвестное царство.

«Вперед», – сказал сам себе Арчибальд и шагнул в вязкий туман.

Пройти ему дали не много. На грунтовой дороге, где по обочинам валялись грязные обрывки закатанного в глинозем полиэтилена, обломки бетонных плит с изогнутыми щупальцами арматур, какие-то грязные доски и обожженные корды автомобильных покрышек, в тумане вырисовались три человека. Двух из них, в жалких лохмотьях, с перекинутыми через плечо торбами, Арчибальд знал. Это были цветники Вася и Слава. Третий тип, с противной козлиной рожей, стоял чуть в стороне у пылящейся кучи асбеста. Он дерзко смотрел на Арчибальда, постукивая грязным башмаком по лежащему поперек дороги бревну. Было ясно, что этот тип не страдает никакой хромотой. Но в руке у него красовалась тяжелая трость со свинцовым набалдашником в форме головы беспородной собаки. Видимо, он применял ее в качестве палицы. Козлорожий произнес:

– Ты кто такой?

– Я житель вокзала – бездомный бродяга, – произнес Арчибальд.

– Документы есть?

– Нет. Ни паспорта, ни регистрации, никаких других справок.

– Спирт, одеколон или еще чего выпить имеется?

– Нет. Только хлеб и кусочек просроченного пошехонского сыра.

Вася и Слава начали объяснять козлорожему, что знают Арчибальда. Они уверяли, что Арчибальд – бомж.

– Свой человек, – говорили они, – кровь от крови.

Козлорожий подумал немного, потом, скривившись, проблеял:

– Хрен с ним. Пусть идет. Пропускай. – Он повелительно махнул тростью.

Вася и Слава оттащили тяжелое бревно в сторону. Арчибальд поблагодарил:

– Спасибо, ребята, – и пошел дальше.

Туман прятал в себе детали пейзажа. Они возникали урывками. Вот группка бродяг греется у чадящего в баке огня, вот помойная куча, где другие бродяги сортируют мусор, выискивая алюминиевые банки и котирующиеся в пунктах приема бутылки. Еще маленький костерок, где обжигают оплетку, чтобы извлечь медные провода. Все эти виды были обыденны и не новы для Арчибальда. Вдруг он заметил странное сооружение. Это был фрагмент гигантского, высотой с двухэтажный дом коллектора теплотрассы, который оказался настолько громадным, что Арчибальд поначалу принял его за стену, на которой стояли полиэтиленовые шалаши. Труба делала в этом месте изгиб, образуя нечто вроде загона. Впереди виднелись очертания странного сооружения, напоминающего триумфальную арку. Когда дымка немного рассеялась, стало понятно, что это воткнутые под углом и скрещенные наверху гигантские вилка и ложка. За ними начиналась площадка загона. Посреди нее ярко пылал костер. У огня сидело живописное общество – толпа самых оборванных и грязных бродяг. Все они, включая чумазых беременных женщин, коих среди присутствующих оказалось немало, были пьяны. Пламя скользило оранжевыми отсветами по их искаженным каким-то неистовым, диким весельем лицам. Некоторые держали в руках миски с гороховой кашей. Из рук в руки гуляла баклага со спиртом. Цветники пили страшное пойло, грубо шутили и веселились, не думая, что для кого-то из них завтра уже не наступит. Кто-то не переживет эту ночь. А кое-кто по утру, встав на карачки, страдая от тяжкой болезни, под оглушительное громыхание замерзшего, рвущегося на ветру полиэтилена, в отчаянии призовет Смерть. Над всем этим сборищем клубились тлетворные испарения, которые поднимались вверх, но там, под влиянием холодного воздуха, вновь оседали и ползли по земле сизым, непроницаемым пологом.

Рядом с Арчибальдом возникли Вася и Слава. Они подтолкнули нерешительного гостя. Тот вышел из тени, подошел ближе к костру. Увидав его, компания взвыла в восторге, приветствуя нового прибывшего. Арчибальду было непонятно, чем он смог вызвать подобную радость. Волнение не успокаивалось.

В самом центре компании сидел коренастый тип в телогрейке. Внешность его была чудовищна. Лицо сплюснуто, как блин. Обрубленные треугольные уши и страшный, разрушенный какой-то болезнью нос делали его похожим на зловещего борова. Он поднял руку. Компания неожиданно замолчала. В наступившей тишине негромко и в то же время пронзительно, так, что все услышали, боров изрек:

– Говорят, что ты сторонишься близких товарищей. А я не сомневался, что ты рано или поздно придешь сюда.

Боров говорил так, будто знал Арчибальда. Некоторых из этой компании Арчибальд помнил. Но борова видел впервые.

– Я хотел посмотреть, что здесь за место, – проговорил Арчибальд. Ему стало жутковато от уродливой внешности борова, голос у него дрожал.

– Хрен там. Не ты захотел посмотреть это место. Само место захотело тебя, – произнес боров, – потому что здесь твое место. Ты целиком принадлежишь ему. Теперь ты наш!

– Я никогда вашим не был и теперь не стану, – содрогаясь от ужаса, пролепетал Арчибальд, следя, как страшные лица медленно надвигаются, обступают.

Из зияющей щели рта борова раздалось злое рычание: – У бомжа одна дорога – в царство Агхори. Сюда! Дайте ему хорошую порцию сатанинского зелья. Пусть выпьет.

Кто-то сильно пихнул в бок Арчибальда, кто-то запрокинул ему голову и насильно влил в рот обжигающую, вонючую жидкость.

– Пей до дна! – загомонила оголтелая толпа.

– Накормите его горохом-то! – взвизгнула особа неопределенного пола и возраста.

В рот Арчибальду стали пропихивать ложку с холодным горохом.

– А теперь тащи его к девкам! – скомандовал боров. – Пусть войдет во вкус настоящего удовольствия! Пусть выпьет чашу до дна! Ах ты, чистоплюй Арчибальд!

Арчибальд в ужасе увидел, как во тьме, в зачумленном углу на зловонных изодранных грязных матрацах в отблесках пламени костра белеют огромные раскинутые женские ноги. Его сердце стучало бешеным молотом. Навстречу бежал с распухшим, покрытым струпьями засохших болячек лицом распоясанный ухарь. На ходу он пытался застегнуть молнию грязных брюк и весело кричал:

– Следующий!

– Нет! – завопил Арчибальд, вырвался, кого-то ударил по омерзительной морде. Рванул и что есть духу помчал. Он спотыкался, падал и, различая звуки погони, звериное пьяное гиканье, снова вставал и бежал. Он несся по железнодорожным стрелкам, которые стукали при приближении поезда. Оказавшись за железобетонным забором, покатился с откоса, поднялся и ринулся дальше, чувствуя, как ноги оплетает буйно разросшаяся трава. Вот и бараки. Преследователи безнадежно отстали. Впереди показались огни родного вокзала. Благополучно достигнув его, Арчибальд нашел спасение в знакомых стенах. Минуло три года, а он до сих пор не мог вспоминать жуткий вечер без содрогания. Теперь он знал, где находится адское пекло – «труба».