Текст книги "Без работы"

И часто их вера была намного сильнее, чем у обеспеченных обыкновенными благами быта людей; наверное, потому, что больше у них ничего не было.

Арчибальд проигнорировал вопрос о сыне-миллионере. Он пустился рассказывать, как хорошо было в богадельне. Больше всего его впечатлил вежливый парикмахер, обривший его наголо, и поход в настоящую баню.

– Настоящая баня с парилкой и душем. Это не то что, когда тебя моют химическими растворителями, от которых грязь вместе с кожей слезает. Обычно химией обрабатывают нашего брата так, что потом все тело покрывается язвами. Когда у меня была квартира в Текстильщиках, – говорил Арчибальд, – я любил мыться-купаться. Сейчас нет. Грязь, она, как бы лучше сказать, защищает от сырости, делает тебя влагоотталкивающим. Своя крыша – это второй рай после того, где живет Он. – Арчибальд поднял указательный палец. – Многие здесь – на земле – не понимают своего счастья.

– А как вы оказались на улице? – поинтересовался Крючков.

Арчибальд рассказал Павлу, как лишился квартиры. Бедняга перескакивал с пятое на десятое, говорил запутанно и начал издалека.

Поучительная история о том, как Арчибальд превратился в бомжа

В восьмидесятые годы Арчибальд работал сварщиком на автобазе. То было беззаботное время, когда торжественными голосами по радио и телевизору сообщали о близости величайшей победы советской системы над капитализмом. Эфир полнился новостями о величественных достижениях трудового народа. Советские люди били рекорды по выплавке стали, сборам пшеницы и хлопка и покорению бездонного космоса. Ядерный щит и наилучшая армия в мире защищали страну от врага. Все питались надеждой на улучшения и с уверенностью глядели в грядущее будущее.

Особую ставку правительство делало на производство «умных машин», или, попросту, роботов. ЭВМ и автоматизированные механизмы покорили сознание прогрессивных ученых. Писатели-фантасты подогревали уверенность в том, что очень скоро человечество сможет не занимать себя тяжкой физической деятельностью, освободит надрывающихся молотобойцев. Появление роботов предвосхищало наступление эры нравственности и гуманного отношения к ближнему в мире, где больше не нужно заботиться о хлебе насущном. А высвободившийся потенциал человечество перенесет в сферу духовной жизни и просвещения во имя добра.

Нужно заметить, в Советском Союзе было достаточно просто поверить в самое парадоксальное чудо. Арчибальд жил среди чудес. Например, мог бездельничать и за это ему выдавали зарплату. В молодости он не получил достойного образования. Однако теперь, чувствуя упущение и острую необходимость не отставать от эпохи грандиозных свершений, занялся саморазвитием. В нем открылась великая тяга к чтению разнообразнейшей литературы. Его холостяцкая квартира наполнилась подшивками всевозможных журналов и разнообразных газет.

Арчибальд впитывал в себя свежее веянье времени как благотворный бальзам. И наконец стал обдумывать то, что прочел, глубоко и критично. Он вступал в мысленный спор с академиком Нерсесянцем о праве и буржуазном конституционализме. Он вторил Толстому и недолюбливал Чехова, зацикленного на пессимизме. Даже пробовал что-то писать, но на следующий день, отбарабанив смену со сварочным аппаратом в руках, безвозвратно терял найденную и вертевшуюся накануне в голове мысль.

В 1989 году Арчибальд был обеспечен всем необходимым для скромной, насыщенной духовными изысканиями жизни. Вот-вот всемогущие роботы должны были спрыгнуть с конвейеров мощных советских заводов, прибыть на автобазу и его подменить. Он все меньше внимания уделял сварочному аппарату, сконцентрировав на просвещении все свое время и силы. Между тем с экрана его телевизора зазвучали так непохожие на привычные сладкие увещевания выступления с диким, не поддающимся пониманию смыслом.

Одним вечером важный человек в пиджаке заявил, что в СССР есть и проституция, и коррупция. В новостях заговорили о серьезных проблемах и все меньше и меньше вещали о достижениях социализма. Эти слова начали подтверждаться в действительности. У магазинов растянулись километровые очереди. Сахар, сигареты и хлеб отпускались по карточкам. Любая необходимая вещь называлась теперь «дефицитный товар».

Арчибальд понимал, что ведется борьба с тупиковыми, разрушавшими стройность системы анахронизмами. Он не унывал и смотрел на реформы с надеждой и оптимизмом. Происходила масштабная перестройка, чтобы начался новый виток развития, чтобы у советских людей в ближайшие годы поднялся уровень жизни. Великий народ-победитель не мог проиграть.

Вскоре грянуло что-то невообразимое. Было объявлено чрезвычайное положение. Против краснозвездочных танков человеческой баррикадой встали советские жители. СССР закачался от потрясений и затрещал по швам. В 1991 году, благодаря частным инициативам государственных деятелей, Советский Союз развалился.

Словно граната попала в скворечник и теперь под обломками копошились чудом выжившие, контуженые птенцы. Многие не знали, как вести себя дальше и куда идти. Некоторые, включая Арчибальда, надеялись на хорошие изменения, инициированные новым, не скупящимся на обещания правительством. Но перемены принесли абсолютно иные, совсем незнакомые правила. Теперь стало не принято говорить о благополучии всех.

Система расстроилась. Общество разделилось. Замаячили лики ненависти и неприятия по не имевшим еще так недавно значения признакам. Если роботы и работали, то приносили частную прибыль. Взамен позабытых идей гуманизма росло нечто зверское там, где кто-то «удачно» все поделил.

Падение вышвырнутых из теплицы «социального блага для всех» не воспринявших новые правила жизни людей было неотвратимо. У автора не повернется язык назвать их аутсайдерами. Когда реальностью распоряжались циничные, идущие к деньгам и власти на танках прагматики, а по селам и весям поехали новые вершители судеб – громилы с мачете, автоматами и бейсбольными битами, в падении принимало участие практически все население страны.

Всколыхнувшийся на волне перемен Арчибальд стал быстро погружаться в пучину незнакомого мира. Сначала он понял, что «хозрасчет» – это когда месяцами не платят зарплату. Потом директор родной автобазы неожиданно стал ее собственником и, заходя в цех, никого не приветствовал, как было прежде, крепким пожатием руки. «Здорово перестроился», – говорили теперь про него мужики.

Во всем окружающем не осталось какого-либо стержня, какого-либо смысла. Кто-то начал активно спиваться, кто-то подался в бандиты, кто-то крутился как мог, а разочарованный Арчибальд с головою ушел в чтение книг. Если раньше его сердце подогревало предчувствие какой-то близкой победы, то теперь ничего не вдохновляло. Сварочная специальность ему опостылела; на работу, где не платили, он не ходил. Чтобы не протянуть ноги с голоду, занялся собиранием бутылок и сдачей выкинутых на помойку электроприборов в утиль. Под низким московским небом в начале девяностых годов подобный промысел не казался ему унизительным, когда миллионы по всем городам влачили полуголодное существование в независимой и обновленной России. Кто получал на своем производстве зарплату гвоздями, тот продавал гвозди. Каждый как мог, так и жил.

Кроме бутылок, выкинутых утюгов и ламповых телевизоров на свалках встречалось много других полезных в хозяйстве вещиц. Арчибальд обязательно захватывал что-нибудь для себя на помойке. За несколько лет у него, как у Плюшкина, скопилась целая коллекция разнообразного барахла. Соседи по лестничной клетке стали жаловаться на странные запахи, раздающиеся из его заваленной хламом квартиры. Вскоре открылась причина. У Арчибальда завелись крысы. Он наткнулся на одну из них в хлебнице. Ему сделалось так противно, что он несколько дней ночевал во дворе. Стояло жаркое лето, и спать на лавочке рядом с домом было намного комфортнее, чем в душной комнате. Так началась его бродяжья жизнь.

Как-то под вечер в раскаленный летним жаром двор заехала черная легковая машина. Из нее вылезли два крепких молодых человека с интеллигентными лицами. Они подошли к Арчибальду, который в последних лучах заходящего солнца, рассевшись на лавочке, увлеченно разглядывал старый журнал. Молодые люди вежливо с ним заговорили:

– Здравствуйте. Администрация сообщила, что вы сдаете жилье. Мы хотим арендовать у вас комнату для нашего водителя.

В голове Арчибальда зазвенел тревожный звоночек. Он удивился:

– Какая администрация? Я ничего не сдаю. Мне никакие жильцы не нужны.

– Обычно люди летом живут на природе, на даче и получают хорошие деньги, сдавая квартиру.

Арчибальд не стал выяснять, кто эти двое и какая администрация им о нем сообщила, потому что знал наперед: польется несусветное вранье. Он сообщил молодым людям только, что у него нет дачи.

– Мы вам посодействуем. Вы же хотите на природе пожить?

Арчибальд был не против отдохнуть где-нибудь и подышать свежим воздухом. Он устал от жаркой Москвы. Только, не доверяя новым знакомым, сказал, что ему не хочется переезжать из столицы. Наотрез отказался от радушно предложенной выпивки. Наконец сердобольные молодые люди отстали от него и ушли.

Арчибальду стало не по себе. Он решил заночевать в доме. К утру тревога утихла. Он отправился побродить.

У подъезда его подкарауливала одетая в легкое красное с глубоким вырезом платьице женщина. Она весело, будто близкий знакомый, приветствовала Арчибальда, сказала, что ее зовут риэлтор Светлана, и возжелала поговорить. На этот раз речь пошла о замечательном подмосковном участке с хорошеньким домиком.

– Вы можете получать деньги и жить там до конца лета, – увещевала пышногрудая Света.

Арчибальд долго слушал ее. Ему было жутко. Он решил, что его обложили. У него хотели забрать квартиру. Он слышал, что многих людей увозили и те навсегда пропадали. И его могли увезти, угробить и где-нибудь в глухом месте зарыть.

С трудом отвязавшись от женщины, что предлагала сейчас же ехать смотреть загородный дом, Арчибальд побежал к своему приятелю и соседу Степану.

– Степа, смотри, – сказал Арчибальд, – если меня посадят в черную машину, прыгай в свой москвичонок и дуй за ними. Увидишь, куда меня привезут, и в милицию сообщи. Помоги мне. Спаси. Я в долгу не останусь. Они хотят отнять у меня квартиру, а меня убить.

Степан отнесся к опасениям Арчибальда скептически: – Если тебя преследуют, напиши заявление.

– Ну о чем в заявлении писать? Меня же не бьют, не грабят, – засомневался Арчибальд. – Эти ребята всегда вежливо со мной разговаривают. Я же не сумасшедший человек, чтобы на нормальных людей набрасываться и всякое сочинять. Просто почему-то страшно мне. Ты же знаешь, какое время сейчас. Людей за всякую ерунду убивают. А в милиции участковый посадит меня в кутузку. Ему не нравится, что я по помойкам себе пропитание собираю.

– Может, они узнали, что ты мечтаешь жить на природе, и хотят, чтобы ты квартиру на дачу обменял?

– Но я городской житель. Мне нужна московская квартира!

– Ты же говоришь, что они не бандиты.

– Нет, не бандиты.

– Тогда никаких бумаг не подписывай и никто у тебя ничего не отнимет. Это алкашей так разводят. Сначала спаивают, потом дают ручку и бумагу. Те ставят свою резолюцию, потому что пропили мозги. А ты же непьющий, нормальный мужик. Сам все понимаешь.

Успокоившись, Арчибальд решил, что впредь постарается избегать разговоров со странными интеллигентными людьми. Покинув Семена, он как ни в чем не бывало пошел собирать бутылки.

Визиты молодых людей не прекратились. В течение месяца Юра и Вадик по очереди навещали Арчибальда, и тот к ним привык. Первое время ребята ни на чем не настаивали.

В разговорах за жизнь они выясняли проблемы Арчибальда и обещали помочь их решить. Они взяли за правило привозить продукты. Сами закусывали с Арчибальдом на лавочке, называли его своим другом, показывали фотографии дачных участков с красивыми домиками и обещали, что обязательно свозят его за город на пикник.

– Мы тебя повезем, – говорили они, – и ты сам все посмотришь и выберешь. Нравится дачка?

Арчибальд был себе на уме. За прошедшее время доверия к молодым людям у него не прибавилось. Ему ничего от них не было нужно. Но молодые люди были очень настойчивы и не отставали.

Вскоре к Юре и Вадику присоединился еще некий Саня. Он представился консультантом. Теперь над Арчибальдом работала группа из четырех человек. С их слов выходило, что они хотят только, чтобы одинокий, страдающий от нужды Арчибальд был счастливым. В какой-то момент бедняга поддался на уговоры. Перед ним раскрылась задняя дверь черного джипа. Арчибальд оглянулся, ища глазами Степана на москвиче, не заметив его, тихо вздохнул, залез на сиденье и поехал смотреть загородную недвижимость.

Уже давно Юра, Вадик и Света под разными предлогами пытались забрать Арчибальдовский паспорт. Арчибальд спрятал его и врал, что документ потерялся.

Бродягу пытались отвезти в паспортный стол. Но он не поддался. Правда, вскоре паспорт действительно исчез.

Арчибальда долго везли по скоростной трассе. Он сидел на заднем сиденье рядом с Вадимом и успокаивал себя мыслью, что по дороге встречается много людей и машин. Ели его начнут убивать, можно разбить стекло и крикнуть: «Ераждане, помогите!» Но ничего плохого не происходило.

Через час автомобиль свернул с оживленной дороги и, проехав по ухабам, остановился у оградки участка на высоком холме. Там стоял симпатичный домик, рядом с которым торчало несколько сиротливых деревьев. На деревьях почему-то не было листвы.

Арчибальд, Юра и Вадик прошли в помещение, где их встретил длинный как каланча сорокалетний мужчина в домашней шерстяной без рукавов кофте. Он поднялся из глубокого кресла, нацепил очки в тяжелой роговой оправе.

– Как меня зовут? Называйте меня просто – хозяин, – улыбнувшись, ответил мужчина и гостеприимно предложил осмотреть дом и участок. Он устремился на улицу. Все пошли вслед за ним в сад.

– Здесь очень красиво, – сказал хозяин, указывая Арчибальду на голые прутья-деревья.

Дальше компания вернулась в дом, где хозяин заметил, что не мешало бы подкрепиться. После обеда Арчибальду очень сильно захотелось спать. Очнулся он на следующий день, то есть проспал целые сутки. Юра уговорил Арчибальда помыться, выдал ему поношенный, но чистый костюмчик, посадил в машину и повез в город.

– Мы оформим доверенность, чтобы официально могли отстаивать твои интересы и, если чего, заступиться за тебя, – говорил Юра. Тут Арчибальд заметил у Юры свой паспорт.

– Это мой паспорт, – сказал Арчибальд, – верни.

– Верну. Только сначала оформим документы, – сказал Юра.

В нотариальной конторе у Арчибальда поинтересовались, зачем он хочет оформить названный документ. Арчибальд пересказал Юрины слова, его на время процедуры попросили выйти из кабинета.

– В этом нет необходимости, – выслушав Арчибальда, проговорил нотариус и отказался что-либо оформлять.

– Что ты ей наговорил?! – с неожиданной яростью набросился Юрий на Арчибальда, когда они сели в машину.

– Сказал, что ты мне сказал, – испуганно ответил ему Арчибальд.

– Тебе не нужно было вообще рта разевать! Нужно молчать! – заорал Юрий. Правда, потом немного смягчился. Он снова отвез Арчибальда на загородную дачу и оставил с уютным, немногословным хозяином.

Новых книг Арчибальд не читал. Он много лежал на кровати, иногда листал цветные журналы. Ему очень полюбилось сидеть на холме и смотреть на далекую железную дорогу, где, тихо шумя, проползали зеленые гусеницы-электрички.

То ли природа оказывала на его волю расслабляющее воздействие, то ли ему чего-нибудь подсыпали, но запомнилось, что постоянно хотелось спать. Через три недели он затревожился, подошел к хозяину и попросил вернуть паспорт. Хозяин сказал, чтобы Арчибальд не беспокоился. Паспорта у хозяина нет, но его должны привезти.

– Что с моей квартирой? – спросил Арчибальд.

– С квартирой все хорошо, она стоит под охраной, – ответил хозяин. И прибавил, что нужно зачем-то чего-то подождать.

День сменял день. Хозяин постоянно рассказывал про хорошие связи в серьезных структурах. Зная, что Арчибальд любит книги, он заявил: его друг полковник устроит Арчибальда в библиотеку при министерстве.

Дождливым сентябрьским днем хозяин дал Арчибальду сумку с продуктами, отвел в поселок и посадил на автобус, сказав, что на вокзале его будет ждать Михалыч – тот самый полковник. Арчибальд прибыл в Москву, но у автобуса его никто не встречал.

Когда стемнело, бедняга понял, что за ним не приедут. Он устремился в Текстильщики, добрался до своего дома, зашел в свой подъезд и увидел на первом этаже вместо фанерной двери черную броню. Арчибальд постучал. Ему никто не ответил. Тогда он устроился на лестничной клетке, съел две сосиски и, свернувшись калачиком, заснул на полу.

Утром Арчибальд отправился в ЖЭК, где попросил вызвать слесаря, чтобы открыли замок неприступной двери. Но ему объяснили, что за броней не его квартира. Свою квартиру он продал.

– Как продал?! – в отчаянии закричал Арчибальд.

– Ничего не знаем. Собственность переоформлена на другого жильца, – объясняли бродяге. – Если вас обманули, пишите заявление в милицию.

Арчибальд написал. Началось следствие. У бездомного взяли образцы подписи для графологической экспертизы.

– С тех пор прошло десять лет. Расследование продолжается. А воз, как говорится, и ныне там, – завершил свое невеселое повествование Арчибальд.

– Так вы подписали документ у нотариуса? – спросил Павел.

– Нет, – ответил рассказчик.

– Но ведь без вашей подписи не могли переоформить квартиру.

– В том все и дело, что не было подписи у нотариуса! Не было моей подписи! Ее подделали эти мошенники – Юрик, Вадик, Света и Саня с хозяином.

– Потому что ты, лошара, отдал им свой паспорт, – сказал бомж Геннадий. В какой-то момент он подсел к Арчибальду и Павлу. Следом подтянулись Любовь Францевна с каким-то чумазым, пахнущим клеем, насупленным мальчиком. Все они молча слушали рассказ.

– Паспорт у меня украли! – воскликнул Арчибальд.

– Украли потому, что ты дурак, – не унимался Геннадий.

– А ты – жлоб. Живешь паразитом, за счет других питаешься, – ответил на грубое замечание Арчибальд.

Бывший старатель зло усмехнулся:

– Чья бы корова мычала, твоя бы молчала. Каждый день ходишь с протянутой рукой, побираешься.

– Получая милостыню, я подтверждаю, что еще есть… осталось чего-то гуманное в людях! Все в нас от Бога либо от Дьявола. Такая моя дорога к Богу, – парировал замечание Арчибальд.

Крючков сидел в глубокой задумчивости. Его вновь поразила несправедливость, с которой сталкивались слабые, беззащитные люди. Как запросто можно остаться без дома! Какая жестокая жизнь! Как свирепа судьба, когда на твоей стороне правда, но ты не можешь ничего доказать. А ведь таких людей сотни. Кто поможет им, если всем на них наплевать? Если даже старик Геннадий, который сам живет на вокзале, рассуждает так, что рядом с ним человек словно бесправная муха, и сам себя мухой считает. Если жизнь общества ограничена грубым, животным инстинктом. Существуют ли те, кто мыслит не так?

Вдруг суетливо начал озираться пахнущий клеем мальчишка.

– Моя мать… Еде моя мать? – тревожно поблескивая глазами, обратился он к окружающим.

– Успокойся сынок, – произнесла Любовь Францевна. – Мама рядом.

Женщина улыбнулась. От улыбки морщины разгладились на ее некрасивом лице. Она погладила мальчика по голове и, выудив из кармана, протянула ему мармеладину.

Глава VI
Опекуны социального гетто

И все-таки были великодушные, те, кто, видя чужие страдания, не мог пройти мимо. Кто, следуя заповедям бескорыстной любви, не бросал беззащитных и обездоленных. Кто своим праведным словом и делом спасал от окончательной гибели потерявших жилище, оставленных всеми несчастных и слабых людей. Эти славные граждане называли себя «люди вокзалов». Движение возникло под сводами православного храма, что располагался неподалеку от Комсомольской площади. Добрые самаритяне ходили по залам и на свои скромные средства кормили хлебом, горячим супом и кашей этих оборванных, с трудом переставляющих ноги, убогих бродяг.

Дело благотворителей не ограничивалось только кормежкой бездомных. Кому-то они помогали наладить утерянную по каким-то причинам связь с родными, покупали билеты на поезд, чтобы бродяги могли уехать в родные отдаленные города. Ведь некоторые бедолаги, потеряв деньги и билеты на поезд, не могли вернуться домой. Тогда их вынужденным домом становился вокзал. А сколько добра заключалось в обыкновенной душевной беседе, когда неравнодушные к страданиям несчастных общались с «неприкасаемыми». Об этом знали благородные люди, кто в стремлении делать добро преодолел в себе страх и брезгливость, протягивая милосердную руку тем, кто очень долго был лишен всякого тепла.

Не единожды наш герой замечал снующих между металлических кресел благотворителей. Как-то он проснулся и, озираясь вокруг, пытался примириться с невеселой реальностью. В этот психологически трудный момент к нему подошел человек в монашеской скуфейке, а из-под куртки видна была черная ряса. Священник поздоровался и поинтересовался: давно ли Крючков перебрался жить на вокзал.

– Я тут неделю. Приехал устраиваться на работу. Жду предложения, – сообщил священнику Павел.

– Может быть, вам помощь нужна?

Павла кольнуло чувство покоробленной гордости. Неужели он похож на немощного цветника?

– Нет. Спасибо, я разберусь со своими проблемами сам.

– Хорошо если так, – произнес священник. Еще раз внимательно оглядел Павла и, понимающе покачав головой, извлек из кармана визитную карточку, где были обозначены название храма, номер мобильного телефона и адрес.

– Возьмите на всякий случай. Вдруг появится необходимость.

Павел поблагодарил священника за беспокойство и запихнул принятую визитку в карман.

– С Богом, – сказал священник и, покинув Крючкова, продолжил обходить зал.

Впоследствии Арчибальд рассказал, что этого человека зовут отец Федор. Он и прихожане храма Покрова Пресвятой Богородицы не раз оказывали неоценимую помощь бездомным. Прошлой зимой Арчибальд простудился и заработал воспаление легких. «Люди вокзалов» выхлопотали для него койко-место в больнице, где он получил все – от еды до лечения и необходимых лекарств.

– Если бы не благотворители, я бы умер на улице. Представь, как бы я добывал себе пищу. Воспаление легких – это практически стопроцентная смерть для бомжа, – сообщил Арчибальд.

К удивлению Павла, бомж Геннадий смотрел на проявления сострадания к бездомным скептически.

– Волка сколько не корми, он все равно в лес смотрит. Чего бомжам помогать?

– Ведь не все стали бродягами добровольно. Ведь это трагедия – остаться без дома, – высказал мнение Павел. – Кто-то лишился квартиры в результате ужасного стечения обстоятельств. Или был обманут, как Арчибальд.

Старик неожиданно разгорячился и выпалил:

– Арчибальд твой – дурак. Лишился хаты за дюжину дохлых сосисок. Он всегда жил, как бродяга. Не работал. По помойкам шатался, спал где попало. Считал, что все ему обязаны помогать. Наказания без вины не бывает. Нечего волосы теперь на себе рвать.

– Но, положим, родился человек не самым умным, получил неправильное воспитание… По-вашему, такой человек не заслуживает сострадания?

– Значит, такая его судьба – страдать.

Павел почувствовал, как кровь прилила к лицу и застучала в висках.

– Значит, и вас можно сожрать вместе с вашим дерьмом и не подавиться! – крикнул он в неожиданной ярости на старика.

Бомж Геннадий скривил свою бороду набок, с презрением посмотрел на Павла и негромко сказал:

– Меня никто есть не будет. Я не сладкий. Надеюсь, ты меня правильно понял, паря.

– Просто не надо осуждать тех, кто стремится делать добро, – слегка успокоившись, произнес Павел. – Человеку нужно сеять добро.

– Никто их не судит, – ответил старик. – Может, они так хотят попасть в свой придуманный, несуществующий рай. Делают свое добро, значит, могут себе это позволить. Бывал я и на севере, и на юге, на западе, и на востоке; много в жизни разного повидал. И могу сказать: не делай добра, не получишь зла. За добро теперь, как за глупость, наказывать можно. Это и есть моя вера. Вот так. – Старик сделал добрый глоток из бутыли.

– Тяжело с вами общаться, – сказал Павел.

– Просто я тебе правду втолковываю, – ответил старик. – Эдакая, стало быть, правда.

– Неправда.

– Встречались мне такие, как ты, пустозвоны, любители метлой потрепать. Пройдет время, сам все узнаешь.

Крючков решил прекратить препирательства с бомжем Геннадием, не пытаясь более ничего тому доказать. Мир старика был неказист и жесток. Наверное, думал Павел, старику удавалось выжить лишь потому, что он рассчитывал только на свои силы и никому не доверял. После случая с дисками, Крючков определил – бомж Геннадий по своей сути являлся настоящим стервятником. Их анклав держится на взаимной выгоде. Может, старик и не отличается изощренным коварством, может, у него даже остались какие-то принципы. Но если возникнет возможность выгодно продать его – Павла, он его, несомненно, продаст.