Текст книги "Петр Великий и Санкт-Петербург в истории России"

22 мая 1717 года первая петербургская типография напечатала первый в Петербурге номер «Ведомостей». 20 декабря того же года в Парадизе прогремел и первый фейерверк.

1 марта 1712 года в деревянном Исакиевском соборе состоялось бракосочетание Петра и Екатерины. За год до этого в Петербурге открылся Почтовый двор – почта отправлялась по понедельникам и пятницам; началось строительство большой дороги из Петербурга в Москву с почтовыми станциями через Старую Руссу и Ржев. Были построены Адмиралтейство, Партикулярная, Охтинская, Галерная верфи, Арсенал, Смоляной, Канатный, Монетный дворы, Крестовский и Охтинский пороховые заводы. Открылась Морская академия, инженерная, артиллерийская, медико-хирургическая школы, Пажеский корпус, кунсткамера – первый естественно-научный музей страны. Город быстро рос и в 1715 году Петр издал указ об обязательной полицейской прописке жителей Петербурга.

В 1710–1714 годах «на том месте, где из большой Невы истекает река Фонтанка» Петру построили Летний дворец. Царь любил Летний дворец и вместе со всей семьей жил там с весны почти до первых заморозков. В это же время рядом с Летним был построен почти такой же по размеру Зимний дворец, в 1720 году значительно перестроенный. В этом дворце Петр всегда жил зимой, здесь же и скончался. При императоре маленькие мосты были устроены только через Фонтанку и Мойку, сообщение между петербургскими островами производилось на лодках. Петр приказывал придворным приезжать во дворец только по Неве. Хозяева домов обязаны были иметь у «своего» берега «во всякое время перевозные суда, кои должны быть употребляемы также, как на сухом пути кареты и коляски». Сам Петр всюду, где можно было «подъехать водою», использовал катер.

Летний дворец стал составной частью Летнего сада, разбитого в 1704 году по плану Петра в регулярном стиле со строгой симметричной планировкой аллей. Сад украсился галереями, беседками, гротами, оранжереями, фонтанами, прудами. Петр считал, что Летний сад должен был стать не только местом отдыха, но и просветительным «учреждением». В Италии было куплено более сотни мраморных статуй из европейской истории и мифологии. Петр сам купил скульптурную аллегорию «Победа и мир» о победе России над Швецией в Северной войне.

В 1711 году для осушения болотистой местности вдоль Летнего сада прокопали Лебяжью канаву, соединившую Мойку с Невой и сад стал островом. Именно там проводились ассамблеи, празднества, иллюминации, фейерверки, даже приёмы иностранных послов. Царь праздновал в Летнем саду именины и бракосочетания членов своей семьи.

Петербург стал единственным городом в России, где на каменных тротуарах горели фонари, каменные фасады домов составляли уличные «перспективы», где создавались парки и сады с мраморными скульптурами. Ничего подобного не было ни в одном городе Российской империи. Историк Петербурга Н. Федотов писал:

«Велики были заслуги Петра, строителя величия и славы России и основателя Петербурга, в котором совершилось перерождение нашего Отечества. Петр, казалось, вещал миру: «Как восстала столица моя из болот севера, под творческой моей волей, так из политического небытия слабого царства Русского возникнет под мудрой державой могущественная и славная Империя Российская».

Еще в начале Северной войны на южном побережье Финского залива были устроены «попутные станицы» с пристанями, где Петр отдыхал во время поездок из Петербурга в Кронштадт – Стрельня и «Петров двор» – Петергоф. Н. Федотов писал:

«Первый загородный двор – Екатерингоф, названный так в честь Екатерины, в марте 1711 года всенародно объявленной супругой царя и ей подаренный. Он был основан в память победы, одержанной близ этого места в 1703 году над двумя шведскими судами.

Недалеко от этого места, на острове, лежащем перед выходом из Большой Невы в протоке между нынешним Гутуевым островом и Екатерингофским берегом, был построен ещё небольшой каменный дворец с башней, названный Подзорным: из него открывался вид на море. Петр любил смотреть оттуда, не идут ли к Петербургу иностранные суда.

В это же самое время был заложен еще каменный дворец в 15 верстах от Петербурга, по финскому и карельскому берегу, между деревнею Лахтой и Сестрорецком. Царь, прельщенный положением этого места, откуда взор простирался к Петербургу и Кронштадту, основанному одновременно с градом Петра, повелел насадить там дубовую рощу, и потому дал дворцу наименование Дубки.

На другой стороне залива, на ингерманландском берегу, Петр избрал еще два места для постройки увеселительных дворцов, из которых один в 17 верстах от столицы, при реке Стрельне, подле моря, назвал Стрельной и подарил царевне Елизавете Петровне, второй украсил садом и фонтаном и назвал Петергофом».

Стрельнинский путевой дом «в две залы и восемь комнат со светелкою» был построен на возвышенном берегу в версте от реки Стрелки в 1711 году. Недалеко от него у древней липы была сделана беседка, в которой проезжающий в Кронштадт Петр пил чай и смотрел на море. В 1720 году там же был построен четырехэтажный каменный замок длиной в пятьдесят метров и высотой в десять метров. Парадная лестница вела на великолепную террасу, выложенную камнем, специально привезенным из Пудожа. От террасы было прорыто к реке несколько каналов, на одном из которых был создан небольшой круглый остров, где Петр посадил смолистые сосны, семена которых привез из своего заграничного путешествия.

В 1711 году был построен небольшой домик и пристань на берегу против Кронштадта – Петергоф. В 1716 году здесь началось строительство Большого дворца. Петров двор стал любимым детищем Петра и великолепным бриллиантом в императорской короне. Петр сам рисовал эскизы скульптур для петергофских фонтанов, до 1723 года никто не смел приезжать в Петергоф без позволения государя; он всегда сам принимал гостей и показывал все окрестности своего «двора».

20 августа 1721 года, на следующий день после открытия Ропшинского канала начали работать фонтаны Петергофа. К этому времени Петров двор был благоустроенной загородной резиденцией, с двухэтажным дворцом, беседкой Марли, которую Петр называл «Mon bijou», маленьким домиком в голландском стиле «Монплезиром». Кровать Петра стояла у окна и просыпаясь, первое, что он видел, было море и Кронштадт.

Официальное открытие летней резиденции Петра состоялось 26 августа 1723 года – в великолепных торжествах участвовал император, дипломатический корпус, высшие сановники и многочисленные гости.

Первая постройка южнее Петербурга была начата в 1717 году – в Сарской мызе, владении царицы Екатерины. С 1725 года эта мыза стала именоваться Царским Селом. Дворцы Петербурга, Стрельны, Петергофа, Ораниенбаума стали символом петровских преобразований, Российской империи. Триста лет последователи Петра украшали петербургские земли изумительными дворцами – резиденциями с прекрасными парками – Петергофом, Стрельной, Ораниенбаумом, Царским Селом, Павловском, Гатчиной, – восстанавливали их после фашистского нашествия, создав произведения искусства, «которые описать трудно, забыть нельзя и можно только восхищаться».

Град Петров действительно рос не по дням, а по часам, несмотря на сложные природные условия – низкое месторасположение, близость моря и сильные северные ветра не раз подвергали Петербург опасным наводнениям. Первое зафиксированное историками наводнение, затопившее основание Ниеншанца, произошло в 1691 году. В ноябре 1715 года вода снесла все мосты и разломала набережные, в 1716 году на Неве было разбито несколько судов, низкие части города затоплены. 5 ноября 1721 года «после жестокого юго-западного ветра, дувшего сряду 9 дней, вода выступила из берегов; в высоких частях города она доходила лошадям по грудь, в низких частях поднялась до двух с половиной метров; по всем улицам ездили в лодках».

В новом городе шла новая жизнь. 8 декабря 1718 года в доме вельможи Бутурлина на Городском острове прошла первая петербургская ассамблея; ассамблеи поочередно проводились знатными горожанами – на них играли, пили, танцевали. Город салютовал победам, проводил маскарады, стрелял фейерверками, складывая в небе целые горящие фразы, смотрел спектакли, проводил смотры флота российского. На замерзшей Неве шли народные гуляния, во дворе и парках делались катальные горки.

10 сентября 1723 года на Государевом бастионе Петропавловской крепости торжественно был установлен ботик Петра Первого, перевезенный в Петербург из Москвы. По указу Петра Первого ежегодно в этот день ботик спускали в воду Невы. В 1761 году для ботика был построен специальный Ботный дом.

Петр внимательно смотрел за своим Парадизом. Указ 26 ноября 1718 года «О назначении рынков в Санкт-Петербурге, о наблюдении чистоты торгующими съестными припасами и о ношении ими белых мундиров» запрещал торговать вдоль больших улиц, «ибо проезд по большой дороге от тесноты за многолюдством весьма труден и от того чинятся великие драки». Белые халаты продавцов-торговцев, как и все нововведения Петра расходились по всей России.

В Европе с начала XVIII века постоянно рос интерес к новой России, ее истории, географии, экономике, культуре, быту. Сохранились сочинения современников-иностранцев о Петербурге первой половины XVIII века:

«С утра до вечера в городе промышленники и рабочие строили корабли и галеры, деревянные и каменные дома, мостили улицы и копали каналы. По реке большие корабли везли различные строительные материалы, в том числе камень для мостовых и домов, кирпич и черепицу для стен и крыш. Все были заняты тем или иным делом и не было видно ни одного бездельного человека».

«В Петербурге совершается публичное отправление четырех религий».

«Численность работающих на Охтинском пороховом заводе около пятисот человек; более ста женатых рабочих имеют дом и небольшой участок; остальные живут в казармах; у них есть хлеб и крупа».

«Ямщики и кучера носят на спине жестяную бляху с номером, под которым они зарегистрированы в полиции; в городе более 3000 саней, запряженных одной или двумя лошадьми; цена поездки из одной части города в другую большая».

По заведенному Петром обычаю жители Петербурга почти весь XVIII век 1 мая встречали лето в Ектерингофе. В Екатерингофском парке был построен одноэтажный дворец, находились два выложенных булыжником пруда, небольшой зверинец, аллеи вели сквозь рощу к воде. Рядом для дочерей Петра были построены летние дома – Анненгоф и Елизаветингоф. В этих летних дворцах до 1720-х годов жила царица с дочерьми.

1 мая петербуржцы гуляли по Екатерингофскому парку, в котором кроме иллюминации бывали и фейерверки, а также «пуски» воздушных шаров. Встречал лето в Екатерингофе и А. Пушкин.

По распоряжению лейб-медика Петра Л. Блюментроста на Аптекарском острове был разведен огород дал выращивание лекарственных трав и ботанический сад. На петербургских островах на зайцев и тетеревов охотились императрицы Анна Иоанновна и Екатерина Вторая. Указ Екатерины 1769 года гласил: «для пресечения истребления дичи, коя почти совсем выведена в заповедных местах, брать в солдаты и наказание всех тех преступников, кои будут изыманы без билетов в тех запретительных местах в произвождении охоты с борзыми собаками, с фузеями, или же с какими-то ни было орудиями около Санкт-Петербурга, Петергофа, Царского Села и Кикинской мызы в трех верстах».

На островах в белые ночи играли военные оркестры, гуляла «блестящая публика» – по аллеям, на которых для отдыха были установлены «деревянные диванчики», – «вся знать собиралась на эти вечера, так как их иногда посещал Государь и Императрица с детьми».

Часто на петербургские гуляния «собирался весь город». Самые грандиозные проходили на масленицу и на пасху – с каруселями, иллюминациями, фейерверками, ярмарками, маскарадами, карнавалами, цирковыми представлениями, народными театрами. Большой популярностью пользовались катания на санках с ледяных горок. Иностранцы – современники Петра оставили описания любимой забавы петербуржцев:

«Находили высокую крутую гору или строили деревянную и поливали водой до тех пор, пока она не обледенеет. По одну её сторону устраивали длинный каток, по другую – лестницу. На вершине горы стоял стол с водкою, с которого катавшиеся получали сначала выпить на дорожку. Вместо санок для спуска использовался соломенный коврик, на который один за другим садились два или три человека. Подавался знак подтолкнуть их, и они скользя, стрелой летели вниз.

С наступлением масленицы там всю неделю напролет с утра до позднего вечера гуляют множество людей обоих полов. Они садятся на специальные маленькие санки, ждут, пока их подтолкнут вниз, и мчатся далеко вниз по катку с неописуемой скоростью. Зрителей при этом бывает столь же много, как и катающихся».

Большой популярностью пользовались святочные потехи, кулачные бои, гонки на санях, сопровождавшиеся разгульными пирами. Гуляли по всему льду Невы, на городских площадях, на островах. Места гуляний иллюминировались: «отражение сей массы разноцветных огней в снегу, мешаясь с тенями, представляет необыкновенное зрелище». В балаганах выступали кукольники, фокусники, циркачи и актеры, представлявшие «наиувеселительнейшим образом всякие комические и трагические важные деяния, басни, сказки, чудеса». Представление приезжало смотреть множество людей – «Нева почти покрыта вокруг гор людьми, каретами и санями, ибо большая часть жителей едет туда один или несколько раз, чтобы видеть гулянья». Постепенно народные гулянья и празднества из Петербурга распространились по всей Российской империи.

Автор биографии Петра Первого российский историк Н.Павленко писал об императоре и его городе:

«Санкт-Петербург был не только любимым детищем и гордостью Петра, но и символом его царствования, выражением эпохи преобразований.

Петербург по праву можно считать примером того нового, что Петр стремился дать России. Оно только появилось. Понадобятся еще десятилетия, чтобы ростки этого нового окрепли и распространились по всей стране, но начало положено, и процесс стал необратимым.

Сам Петр также считал создание новой столицы одним из важнейших итогов своего царствования. Сохранились несколько описаний Летнего сада, по которым можно судить о размахе и скорости преобразований Петра, изменивших все Российское государство. В 1711 году «Сад сам по себе довольно велик и хорошо разбит, но я не нашел в нем ничего особенно примечательного». Описание 1720 года совсем другое: «Летние сады красивы. Сюда привезено морем из Венеции, Италии, Англии и Голландии множество статуй и колон. Даже целая беседка из алебастра и мрамора привезена из Венеции для сада. Здесь множество замечательных вещей, беседок, галерей, насосов и удивительно красивых деревьев. К реке ведут галереи, где можно сесть на ботик, галеру, яхту, чтобы ехать на море и гулять по каналам и большой широкой реке. Изумительны грот, Готторпский глобус и статуя Афродиты».

В 1782 году «Петру Первому Екатерина Вторая» поставила в северной столице памятник – между Адмиралтейством, Сенатом и Синодом. Историк Н. Федотов писал:

«Вы видите колоссальное бронзовое изображение Петра, одетого в полу-римскую, полу-славянскую одежду, с лавровым венком на голове. На пламенном коне взлетает Он на крутую, дикую скалу. Под копытами коня извивается придавленный Им змей. Простирая правую руку к Неве, адмиралтейству, академии и крепости, Петр как бы напоминает, что флот, торговля, науки и могущество России возродились и пришли в цветущее состояние под Его покровом, и, кажется, вещает: «Чудеса этти – творение Моей руки!» Полагают, что художник Фальконе, изображая змея под ногами коня, имел в виду бесчисленные препятствия, преграждавшее Петру быстрый полет Его к совершенству и устраненные твердостью Его непреодолимой воли.

 
«Над ограждённою скалою
Гигант с простёртою рукою
Сидит на бронзовом коне…
Какая дума на челе!
Какая сила в нём сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О, мощный властелин судьбы,
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной
Россию вздернув на дыбы?»
 

16 мая 1803 года перед Медным всадником праздновалось столетие Петербурга. Перед бронзовым Петром прошла созданная им Российская гвардия, преклонив знамёна перед монументом. 20000 воинов салютовали величию Петра. На его саркофаг Петропавловской крепости была положена специальная медаль с его профилем и надписью – «От благодарного потомства».

В 1903 году празднества по поводу 200-летия Петербурга продолжались 3 дня. Золотая медаль, отлитая к юбилею столицы, была торжественно положена на саркофаг Преобразователя, у монумента которого состоялся парад войск гвардии и собрались представители всех сословий Империи, исполнившие государственный гимн. Из домика Петра под эскортом Балтийского флота по Неве к памятнику первого императора подошёл его знаменитый ботик. На торжественном заседании городской думы был прочитан исторический очерк Санкт-Петербурга. Во всех театрах города, украшенного флагами и великолепно иллюминированного, прошли парадные спектакли. Народные гуляния, на которые были приглашены городские головы всех губернских городов Российской Империи, всех уездных городов Санкт-Петербургской губернии, городские головы иностранных столиц и городов, в которых побывал Пётр, завершились изумительным фейерверком.

В городе были устроены детские праздники, все учащиеся и солдаты гарнизона получили «угощение от города». Подарки от города были поднесены офицерским собраниям всех гвардейских полков и всех полков, созданных Петром.

На Неве все три дня за украшенным цветами и лентами ботике Петра Великого стояли корабли времён Преобразователя, построенные специально к юбилею. Музыканты Санкт-Петербургской консерватории сыграли исторический концерт из музыкальных произведений начала XVIII века, завершившийся Петровским маршем. Именно этим маршем идёт новая Россия – Россия XXI века, в 2003 году салютовавшая 300-летию Санкт-Петербурга.

О Санкт-Петербурге, его роли в преобразованиях Петра, его месте в истории Российского государства писали русские и иностранные поэты, писатели, философы, общественные и государственные деятели все триста лет существования Северной Пальмиры.

Великий российский историк С. Соловьев писал:

«С детства в школах мы узнаем из учебников русской истории, что у нас переносятся столицы из одного места в другое, из Новгорода в Киев, из Киева во Владимир, из Владимира в Москву. Откуда это явление, отчего мы не видим его в других государствах, государствах Западной Европы? Причина уясняется при первом взгляде на карту. Чрезвычайная обширность государства, особенно при малочисленности народонаселения и отсутствие цивилизации необходимое условие этого явления. Как человек, находящийся в очень обширном помещении не может, оставаясь неподвижно в одном каком-нибудь углу, ясно обозревать всего помещения, всего разнообразно находящихся в нем предметов, и потому необходимо сосредотачивает свое внимание на одном каком-нибудь круге предметов, особенно ему нужных, и остается какое-то время там, где они помещаются, и потом переходит на другое место, обратившее на себя его внимание, и здесь опять останавливается: так и правительство большой страны принуждено переносить свое местопребывание из одной части страны в другую по мере надобности, про мере прилива и отлива сил народных в ту или другую сторону, по мере сосредоточения народных интересов, народного внимания здесь или там, следовательно, это перенесение правительственных местопребываний не может являться в истории чем-то произвольным».

Историки писали, что суть города определяет его столичный статут, а ключом к его развитию является политическое движение. Петербург не просто сменил Москву, как столичный город, он встал во главе новой державы – Российской империи. Российский энциклопедист В. Даль приводил народную пословицу: «Новгород – отец, Киев – мать, Москва – сердце, Петербург – голова». Через Петербург в русскую культуру и быт ворвались европейские традиции, со временем ставшие нормой для российского общества, для всей России. Роль Петербурга в военной, политической, экономической истории нашего государства начала XVIII века очевидна.

Великий поэт А. Пушкин, создавший великолепного «Медного всадника» и «Полтаву», в 1835 году написал в «Путешествии из Москвы в Петербург»:

«Петр I не любил Москвы, где на каждом шагу встречал воспоминания мятежей и казней, закоренелую старину и упрямое сопротивление суеверия и предрассудков. Он оставил Кремль, где ему было не душно, но тесно, и на дальнем берегу Балтийского моря искал досуга, простора и свободы для своей мощной и беспокойной деятельности».

Великий Н. Гоголь писал в «Петербургских записках 1836 года»:

Как вытянулся в струнку щеголь Петербург! Перед ним со всех сторон зеркала: там Нева, там Финский залив. Ему есть куда поглядется.

Москва женского рода, Петербург мужского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи.

Петербург – аккуратный человек, совершенный немец, на все глядит с расчетом.

Москва – большой гостиный двор; Петербург – светлый магазин.

Нева вскрылась рано. Льды, не тревоженные ветрами, успели истаять почти до вскрытия, неслись уже рыхлые и разваливались сами собой. Ладожское озеро выслало и свои почти в одно время. Столица вдруг изменилась. И шпиц Петропавловской колокольни, и крепость, и Васильевский остров, и Выборгская сторона, и Английская набережная – все получило картинный вид.

Когда открылась передо мною Нева, когда розовый цвет неба дымился в Выборгской стороны голубым туманом, строения стороны Петербургской оделись почти лиловыми цветом, скрывшим их неказистую наружность, когда церкви, у которых туман одноцветным покровом своим скрыл все выпуклости, казались нарисованными или наклеенными на розовой материи и в этой лилово-голубой мгле блестел один только шпиц Петропавловской колокольни, отражаясь в бесконечном зеркале Невы, – мне казалось, будто был не в Петербурге: мне казалось, будто я переехал в какой-нибудь другой город, где уже я бывал, где все знаю и где то, чего нет в Петербурге».

Прекрасный панегирик Петру Великому и Санкт-Петербургу одновременно с А.Пушкиным и Н.Гоголем написал выдающийся российский критик В. Белинский:

«В конце XVII века Московское царство представляло собой уже слишком резкий контраст с европейскими государствами, уже не могло более двигаться на ржавых колесах своего азиатского устройства: ему надо было кончиться, но народу русскому надо было жить. Ему принадлежало великое будущее, и потому из него же самого Бог воздвиг ему гения, который должен был сблизить его с Европой.

Совершенные невежды и фанатики обвиняли его в презрении к родной стране, но они обманывались. Петра тесно связывало с Россией обоим им родное и ничем непобедимое чувство своего великого призвания в будущем. Петр страстно любил эту Русь, которой сам он был представителем по праву высшего, от Бога истекавшего избрания. Но в России он видел две страны – ту, которую он застал, и ту, которую он должен был создать: последней принадлежали его мысль, его кровь, его пот, его труд, вся жизнь, все счастье и вся радость его жизни. Ученик Европы, он остался русским в душе, вопреки мнению слабоумных, которых много и теперь, будто бы европеизм из русского человека должен сделать нерусского, и будто бы всё русское может поддерживаться только дикими и невежественными формами азиатского быта.

Прилежащие к Балтийскому морю страны исстари знакомы были русскому мечу. Много пролилось на них русской крови, и оставить их в чужом владении, не сделать Балтийского моря границей России значило бы сделать Россию навсегда открытой для неприятельских вторжений и навсегда закрытой для сношений с Европой.

Петр смотрел на Петербург, как на свое творение, любил его, как дитя своей творческой мысли. Может быть, ему самому не раз казалось трудной и отчаянной эта борьба с дикой, суровой природой, с болотистой почвой, сырым и нездоровым климатом, в краю пустынном и отдаленном от населенных мест, откуда можно было получать продовольствие, – но непреклонная сила воли надо всем восторжествовала. Гений упорен, потому именно, что он – гений.

Петербург строился экспромтом: в месяц делалось то, чего бы стало делать на год. Воля одного человека победила самую природу. Казалось, судьба хотела, чтобы спавший дотоле непробудным сном русский человек кровавым потом и отчаянной борьбой выработал свое будущее, ибо прочны только тяжким трудом одержанные победы, только страданиями и кровью стяжанные завоевания!

Планы и предначертания Петра Великого должны были продолжаться вековечно. Таковы право и сила гения: он кладет камень в основание новому зданию и оставляет его чертеж; преемники дела, может быть, и хотели бы перенести здание на другое место, да негде им взять такого прочного камня в основание, а камень, положенный гением, так велик, что человеческими силами нельзя и мечтать сдвинуть его. Петербург не мог не продолжаться, потому что с его существованием тесно было связано существование Российской империи, сменившей Московское царство.

Иностранец Альгаротти сказал: «Петербург есть окно, через которое Россия смотрит на Европу», – счастливое выражение, в немногих словах удачно схватившее великую мысль! Вот в чем заключается твердое основание Петербурга, а не в сваях, на которых он построен, из которых его не так-то легко сдвинуть! Вот в чем его идея, его великое значение, его святое право на вековечное существование!

Петербург есть образец во всем, что касается до формы жизни, начиная от моды до светского тона, от манеры класть кирпичи до высших таинств архитектурного искусства, от типографского изящества до журналов, исключительно владеющих вниманием публики.

Петербург – представитель новизны, и в этом его великое значение для России.

Петербург не верит, а требует дела. В нем каждый стремится к своей цели, и какова бы ни была его цель, петербуржец её достигает. Это имеет свою пользу, и притом большую: какова бы ни была деятельность, но привычка и приобретаемое через нее уменье действовать – великое дело. В Москве больше, чем в Петербурге, молодых людей, способных к делу, но делают что-нибудь они опять-таки только в Петербурге, а в Москве только говорят о том, что бы и как бы они делали, если бы стали что-нибудь делать».

В середине XIX века из Лондона о роли Петербурга в истории России писал общественный деятель и революционер А.Герцен:

«Говорить о настоящем России – значит говорить о Петербурге, об этом городе без истории в ту и другую сторону, о городе настоящего, о городе, который один живет и действует в уровень современным и своеземным потребностям на огромной части планеты, называемой Россией.

Петербург – удивительная вещь. Я всматривался, приглядывался к нему и в академиях, и в канцеляриях, и в казармах, и в гостиных, – а мало понял. Я видел разные слои людей: людей, которые движением пера могут дать орден Станислава или отнять место; людей, беспрерывно пишущих, то есть чиновников; людей, почти никогда не пишущих, то есть русских литераторов; людей, не только никогда не пишущих, но и никогда не читающих, то есть лейб-гвардии офицеров; видел львов и львиц, тигров и тигриц; видел таких людей, которые ни на какого зверя, ни даже на человека не похожи, а в Петербурге – дома, как рыба в воде. Наконец, я видел поэтов в III отделении собственной канцелярии – и III отделение собственной канцелярии, занимающееся поэтами; но Петербург остался загадкой, как прежде. И теперь, когда он начал исчезать в тумане, которым Бог завешивает его круглый год, чтоб издали не видно было, что там делается, – я не нахожу средств разгадать загадочное существование города, основанного на всяких противоположностях и противоречиях».

Литературовед и историк начала XX века А.Анциферов писал:

«Само существование столицы на покоренной земле говорит о торжестве её народа в борьбе за свое историческое бытие, и о предназначенности её увенчать великую империю и стать Северной Пальмирой.

Столица на отвоеванной земле указывает и на возможность бурного разрыва с прошлым, свидетельствует о революционности своего происхождения, об обновлении старого быта, ибо неизбежен здесь обильный приток свежего, порой животворящего, а порой и мертвящего ветра из краев далеких. Туманы и болота, из которых возник город, свидетельствуют о той египетской работе, которую нужно было произвести, чтобы создать здесь, на зыбкой почве, этот «Парадиз». Здесь все повествует о великой борьбе с природой. Здесь все «наперекор стихиям». И город создается как антитеза окружающей природе, как вызов ей».

Прекрасно писали о северной столице французы, побывавшие в Петербурге XIX века – А. де Кюстин, Т.Готье, А.Дюма-отец.

В 1839 году А. де Костин писал:

«Очарование Петербурга – в магии туманных северных ночей, в светлом сиянии, полном величавой поэзии.

Со стороны заката все было погружено во тьму. Город черный, словно вырезанным из бумаги силуэтом вырисовывался на белом фоне западного неба. Мерцающий свет зашедшего солнца ещё долго горит на западе и освещает восточную часть города, изящные фасады которой выделяются на темном с этой стороны небе. Таким образом: на западе – город во мраке и светлое небо, на востоке – темное небо и горящие в отраженном свете здания. Этот контраст создает незабываемую картину. Медленное, едва заметное угасание света, словно борящегося с надвигающейся неумолимой темнотой, сообщает какое-то таинственное движение природе. Кажется, что едва выступающий над водами Невы город колеблется между небом и землей и готов вот-вот исчезнуть в пустоте.

Стоя посредине моста, переброшенного через Неву я долго любовался этой красотой, стараясь запечатлеть в памяти все детали двух столь различных ликов белой петербургской ночи».

В 1867 году Т.Готье вспоминал о своем путешествии в Россию и в Петербург:

«Мы вошли в залив, куда впадает Нева. Гладь воды, казалось, простиралась выше земли, выглядевшей узкой черточкой, проведенной кистью на монотонной акварели. Яркий, но холодный свет струился с ясного неба: то была северная, полярная лазурь молочных, опаловых, стальных оттенков, о которой мы под нашим небом не имеем ни малейшего представления. Чистое, белое звездное сияние исходило бы будто не от солнца. Под этим молочным сводом огромная пелена залива окрашивалась в непередаваемые цвета, среди которых обычные тона воды вовсе отсутствовали. Как в створках раковин возникали то перламутрово-белые оттенки, то неописуемой тонкости жемчужно-серые. Дальше – матовая или струйчатая голубизна как на дамасских клинках или ещё радужные отсветы, похожие на поблескивание пленки на плавящемся олове. За зоной зеркальной глади следовала муаровая лента, и все такое легкое, расплывчатое, такое смутно-прозрачное, сияющее, что палитра и словарь оказываются бессильными перед эдакой красотой. Самый свежий тон кисти художника окажется грязным пятном на этой идеальной, божественной прозрачности.