Текст книги "Кодекс звезды"

– Кто вам такое сказал? – спросил Турани. – Вы знаток Корана?

– Вообще ни разу не открывал, – признался я.

– Так зачем судите о том, в чём не сведущи? Джихад – это усердие на пути Аллаха. Война против «неверных» – всего лишь часть этого пути. Мусульманин встаёт на этот путь лишь тогда, когда его Родине грозит опасность именно от «неверных». Вы собираетесь нам угрожать?

– Да вроде нет… – несколько растерялся я.

– Зато нам угрожают полчища стяжателей и властолюбцев, которые, прикрываясь именем Всевышнего, грабят и угнетают собственный народ, нарушая при этом многие заповеди, оставленные нам Аллахом. Вот против них мы вскоре объявим в Туркестане джихад!

– То есть, «Красный ислам» – религия угнетённых мусульман? – уточнил я.

Турани снисходительно улыбнулся.

– Религия у всех мусульман одна – Ислам. А «Красный ислам» позволяет всего лишь правильно толковать оставленное нам Всевышним учение.

Красиво поёт товарищ! За таким народ точно пойдёт. Вопрос: куда он его, в конечном итоге, приведёт?

– Вот вы говорите, что являетесь приверженцем новой власти. Но ведь эта власть – светская.

– Я понял, что вы имеете в виду, – кивнул Турани. – Я родился в Туркестане. Давно. Тогда у меня было другое имя. Волею Аллаха с юных лет я включился в революционную борьбу. Тогда-то и назвался Рашидом. Я много путешествовал по свету. Много учился, много воевал. Правильнее сказать: только учился и только воевал. Учился в Иране – стал имамом. Учился в Европе – получил хорошее светское образование. Воевал в Турецкой армии – дослужился до полковника.

– Вы воевали на стороне турок? – Я был поражён. – Против нас?

– Нет, – покачал головой Турани. – Мне довелось воевать в Месопотамии, на Синае, потом в Сирии. Я лично знаком с генералом Мустафой Кемалем. Именно беседы с этим незаурядным человеком окончательно сформировали меня как личность, хотя я разделяю не все его взгляды.

Скитаясь по миру, я думал о том, как сделать народ Туркестана счастливым. И понял главное: создать полностью независимое государство при таких соседях, которые есть у Туркестана, не удастся. Уйдут русские – придут англичане, персы или китайцы, которые сейчас слабы, но их много, и будущее за ними. Одно время я склонялся к союзу с Турцией, но им теперь со своими бы проблемами разобраться. А хочется ведь построить государство европейского типа, но с туркестанским менталитетом!

– Это как? – не удержался я от вопроса.

– Точно пока не знаю, – признался Турани. – Хочется, чтобы было красиво, чтобы жизнь шла в ногу со временем. Чтобы народ был образованный. Хочется, чтобы не было неравенства. Хочется быть хозяином на своей земле! Но не хочется, чтобы на благословенной земле Туркестана расцвели все те пороки, которыми так богата западная цивилизация. Потому я и говорю: государство должно быть светским, но с опорой на исламские ценности!

Ну, ну, мечтать не вредно! Это я подумал, а спросил, разумеется, про другое:

– Так кого вы определили в союзники Туркестану на пути в это светлое будущее?

– А я разве не сказал? – удивился Турани. – Россию, конечно!

– Почему, если не секрет?

– Во-первых, потому что вы и так уже в Туркестане, – начал перечислять Турани. – И добровольно оттуда не уйдёте, ведь так?

– Так! – подтвердил я.

– Сменить вас, по нынешним временам, можно разве что на англичан, раз турки нам пока не в помощь, – продолжил Турани. – Но на англичан я насмотрелся, они колонизаторы до мозга костей! А вы не улыбайтесь, – посмотрел на меня имам. – Вы тоже колонизаторы, правда, иного рода.

– Вот так-так, – опешил я. – Мы-то вам чем не угодили? Веру вашу не трогаем. Людей в рабство не забираем. Ишачим на своей работе, может, ещё и почище вашего!

– Ну, это вопрос спорный, – не согласился Турани. – Что-то я вашего брата на хлопковых полях не наблюдал. Так что насчёт того, кто больше ишачит… – Тут он осёкся. – Впрочем, согласен: русские работать умеют, и других вместо себя это делать не принуждают. Но ведь живёте-то вы в Туркестане, а работаете исключительно на себя. Какая от вас польза моей Родине?

– Стоп! – воскликнул я. – Вы, товарищ, часом ведомства не попутали? Здесь не ГПУ, а штаб Центрального военного округа!

– Но ведь я на ваш вопрос отвечаю? – возмутился Турани и тут же остыл. – Впрочем, вы правы. Тем более всё, о чём я тут говорил, осталось в прошлом, верно? Теперь политика России в Туркестане станет иная, и заживём мы в мире и согласии, вот только порядок у себя наведём, и вы нам в этом поможете!

Чёрт, а Макарыч, похоже, прав! Если к власти в Туркестане допустить таких ребят, как Турани, то, пожалуй, жить с такими соседями будет приятно, или, на худой конец, терпимо.

– И ваши первые шаги в этом направлении, – продолжил Турани, – мы считаем правильными. Я имею в виду формировании Туркестанской народной армии. Только такую армию народ примет и не станет вести против неё партизанскую войну. Теперь позвольте высказать несколько конкретных соображений?

– Сделайте милость, – я был сама любезность.

НИКОЛАЙ

Заседание «большой тройки» – я, Васич, Шеф – проходило на квартире Абрамовых. Ольга, когда по просьбе Васича объявляла по телефону большой сбор, добавила от себя:

– И где вы этого «духа» откопали? Мне Васич про него все уши прожужжал.

– Ты про Турани? – уточнил я. – Так это, Оленька, не ко мне. Этого кадра Шеф где-то надыбал.

– И кто бы сомневался! – Сарказма в голосе Ольги было хоть отбавляй. А потом она положила трубку.

Положить-то положила, но тема её чем-то зацепила. Потому, накрыв нам в кабинете, она против обыкновения не ушла, а села скромненько в сторонке и приготовилась слушать.

Шеф, когда узнал какие «обвинения» против него выдвигаются, сразу ушёл в отказ.

– Да вы что, братцы? Я с Турани только третьего дня познакомился. А до того слыхом о нём не слыхивал!

– А тебе не кажется это странным? – спросил Васич. – Я имею в виду, что ты, уроженец Туркестана, и ничего не слышал о таком выдающемся земляке?

– Сам диву даюсь, – признался Шеф. – Видно в ТОМ времени судьба Турани сложилась как-то иначе. Скорее всего, он тогда до этих дней не дожил, погиб в каком-нибудь сражении.

– Всё равно не сходится, – покачал головой Васич. – Не мог человек – тем более имам со звучным прозвищем Турани – сгинуть, не оставив следа в истории.

– Имам Турани не мог, – согласился я. – А вот какой-то полковник по имени Рашид, а может и не Рашид, он ведь на турецкой службе мог взять себе и какое-то другое имя, верно? – такой полковник вполне мог сгинуть безвестным. Так что я в этом вопросе полностью на стороне Шефа.

Вы думаете, Шеф обрадовался моей поддержке? Как бы не так! Вперил в меня проницательный взгляд, и проговорил, как изобличил:

– Сдаётся мне, Ёрш, ты про этого тюрка знаешь поболе любого из нас.

– А вот в этом вопросе уже я на стороне Макарыча! – воскликнул Васич. – Давай, Ёрш, исповедуйся.

– Облегчи душу, Коленька, чистосердечным признанием, – посоветовала Ольга. Голос её звучал ласково, а в глазах плясали весёлые чертенята.

– Ну не настолько и много я против вашего знаю, – предупредил я. – Но коли вы того хотите – слушайте. Началась эта история прошлым летом, во времена третьего Временного правительства. Правда, узнал я об этом с неделю назад, и совершенно, скажу вам, случайно. Бокий был в нашем ведомстве по каким-то своим делам, ну и заглянул на огонёк. И вот тогда он поведал мне начало истории появления на свет имама Турани. Было это, как я уже говорил, прошлым летом. Объявился на территории Туркестана турецкий эмиссар, в задачу которого, по разумению нашей контрразведки, входило прощупать почву на предмет грандиозного восстания, или, на худой конец, какой иной заварушки. С арестом турка решили не спешить, а попытаться взять его на чём-нибудь «горячем», заодно и связи выявить. Потаскал фигурант за собой «топтунов» с месячишко, а потом возьми да и исчезни. И было ему в этом исчезновении единственное на тот момент утешение, поскольку в миссии своей он не преуспел. Встречи с лидерами националистических группировок желаемого результата не принесли. Кто-то, как Чокаев, ратовал за автономию исключительно в составе России, кто-то был не прочь и отделиться в самостоятельное государство – но воевать с Россией не пожелал ни один. Ещё круче обошлись с турецким эмиссаром при Бухарском и Хорезмском дворах: там он не удостоился даже высочайшей аудиенции. После исчезновения, эмиссара объявили во всероссийский розыск, а дело его кочевало по кабинетам, пока не легло на стол Бокию. Тот поморщился очередному «висяку», но с розыска фигуранта снимать не стал. Каково же было его удивление, когда буквально в канун нашей с ним встречи ему доложили, что фигурант объявился в Петрограде. А ещё через пару дней получаю я вызов в ГПУ к Дзержинскому. Явился. Доложился. Попросили подождать. Сижу, жду. Через некоторое время выглядывает из кабинета Феликс: что-то ему там надо было с секретарём перетереть. Увидел меня, спрашивает:

– Ты чего тут сидишь?

– Жду, когда примешь, – отвечаю.

Феликс метнул на секретаря недобрый взгляд, а мне говорит:

– Заходи!

Проходим в кабинет. Там за столом двое сидят: Бокий и незнакомый мне тюрок.

Спрашиваю у Глеба:

– Тот самый?

Он кивает.

– Сам, – говорит, – пришёл!

Вот так я познакомился с Турани, кстати, он это прозвище взял себе только накануне. А к нам пришёл и вроде как с повинной, и, одновременно, с предложением. Повинился Турани в том, что служил в турецкой армии, хотя против русских и не воевал. А единственная его вина в отношении России заключается в том, что тайно посещал прошлым летом Туркестан в качестве турецкого эмиссара. Как он сказал: «Тогда у меня глаза окончательно открылись. Ни с кем Туркестан не обретёт большую независимость, как в союзе с Россией. Потому решил я покинуть турецкую службу и предложить услуги новому российскому правительству: свои и созданной мной боевой организации «Красный ислам». Вот, собственно и всё.

– И Дзержинский сразу решил сделать его комиссаром ТуНАра, – как бы рассуждая, произнёс Васич.

– Не сразу, и не он один, – со значением произнёс Шеф, явно намекая на свою причастность. – Но долго, действительно, не думали. Услугами таких людей, согласитесь, грех манкировать.

– Соглашусь, – кивнул Васич, потом обратился ко мне. – Так этот Турани, выходит, из турецкой армии дезертировал?

– Ты знаешь, говорит, что нет, – ответил я. – Говорит, Мустафа Кемаль подписал ему рапорт об отставке.

– Во время боевых действий? – усомнился Васич. – Ну, ну…

ОЛЬГА

– И нафига вам это надо?

Такой вопрос я задала мужу, когда он объявил мне, что Асламбек Буриханов на несколько месяцев поступает под моё командование, поскольку зачислен в группу разведчиков-диверсантов возглавляемых мной курсов. Воспользовавшись тем, что Васич по своему обыкновению не спешил с ответом, я продолжила развивать мысль:

– Нет, но я действительно не понимаю, какого рожна будущему командарму учиться на диверсанта? Ты бы его лучше в Генеральный штаб определил.

– Я его в свой штаб определю, – сказал Васич. – Хочу лично проследить за его подготовкой. Но это после. А пока пусть пару месяцев с твоими ребятами лиха похлебает. Во-первых, это полезно командиру любого ранга. Во-вторых, это его личное пожелание.

– Да ну… – не поверила я. – Шутишь?

– Ничуть. – Муж стоял ко мне спиной, и выражение его лица я не видела. – После того, как ты его победила, он себе места не находит. Хочу, говорит, научиться всему, что умеет эта женщина, иначе не будет мне покоя!

Я с подозрением посмотрела на мужнину спину. Ёрничает определённо, но так и врёт, небось? Потом сама себе возразила: скорее привирает слегка. В любом случае чего-то обиделась, потому сорвалась на грубость:

– Ладно, коли ему так неймётся. Конечно, за пару месяцев он всего не освоит, но жрать за собой дерьмо мы его научим!

Перво-наперво я приняла все меры к тому, чтобы у курсанта Буриханова не было доступа к боевому оружию, кроме как на занятиях. Никаких личных ножей, не говоря о пистолетах. Естественно, этот запрет я распространила на всю группу. А командира группы предупредила особо:

– Проследи, чтобы Буриханова никто не задирал, может плохо кончится!

Не помогло. Нашёлся шутник, хорошо – отделался лёгким сотрясением мозга. Отчислять я в этот раз никого не стала. Заменила командира группы. Шутника навестила в лазарете и сделала последнее серьёзное предупреждение, отнюдь не китайское. Потом вызвала в кабинет Буриханова.

– Вы хотели научиться тому, чем владею я? Так вот, начните с того, что учитесь держать себя в руках в любых жизненных обстоятельствах. Хладнокровие – очень сильное оружие диверсанта!

Что-то у него в тот момент в глазах промелькнуло, надеюсь, что понимание. Так или иначе, но с дисциплиной с той поры у курсанта Буриханова был полный порядок.

До того момента я его никогда живьём не видела, а как увидела – поняла: этому у меня учится нечему. Тогда зачем пришёл? Скажу честно: из его соплеменников у меня друзей было крайне мало, зато те, кого я к таковым причисляла, были настоящими мужиками. Вот и Турани был из таких, настоящих. Это я поняла с того же первого взгляда. И ещё у меня тогда мелькнула шальная мысль: он же свой! Господи, неужели ещё один попаданец? Уже потом, когда я поделилась с ребятами этой мыслью, они только заулыбались, а Мишка, как самый умный, разъяснил:

– Понимаешь, Оленька, есть люди, которые рождаются как бы раньше своего времени. Турани как раз из таких. Ему, по-доброму, следовало появиться на свет чуть позже, где-то вместе с нами. Вот тебе и почудилось. Ты ведь у нас имеешь самую тонкую душевную организацию.

Умеет Мишка мягко стелить, этого у него не отнять.

Но это было потом, а тогда я просто поинтересовалась у Турани о цели визита.

– Хочу, с вашего позволения, посмотреть на курсанта Буриханова, – с мягкой улыбкой ответил бородач.

– Отчего нет? – голосом радушной хозяйки ответила я. – И посмотреть можно, и пообщаться…

– Извините, Ольга Владимировна, – остановил мои словоизлияния Турани, – но общаться мне с Бурихановым или нет, я решу после того, как его увижу. Если вы, конечно, не против…

– Я не против, – стараясь скрыть раздражение, ответила я. – У их группы сейчас занятия по рукопашному бою. Пойдёмте, посмотрим?

Надо сказать, Буриханов успевал по многим предметам, в том числе и по этой дисциплине. Вот и сейчас он побеждал в одном спарринге за другим. Закончив последнюю схватку, Асламбек замер посреди ковра с улыбкой на лице. Инструктор хотел объявить об окончании занятий, когда вперёд выступил Турани.

– Можно мне выступить против вашего чемпиона? – попросил он, и добавил: – Если уважаемый Асламбек не очень устал.

А тот впился в лицо соплеменника цепким взглядом. Улыбка постепенно стала сходить с его – чего уж там таить? – красивого лица.

Это был один из самых опасных бойцов, – я имею в виду Турани – которых я встречала за свою жизнь. Может быть, даже самый опасный. На ковре он играл с Бурихановым, как кошка с мышкой. Наблюдавшие за схваткой курсанты притихли, а инструктор то и дело покачивал головой. Буриханов прекрасно понимал всю обречённость своего положения, но хладнокровия – молодец! – не терял и упорно искал свой шанс на победу. И нашёл-таки! Турани, делая шаг назад, неожиданно оступился, стал терять равновесие и на миг ослабил концентрацию. Асламбек этим тут же воспользовался и под одобрительные крики товарищей провёл блестящий приём. Интересно, кроме меня кто-нибудь заметил, что Турани оступился нарочно? Отдав победу на ковре, он выиграл в главном: заручился дружбой своего будущего командира. Стратег, Ёшкин каравай!

Потом они, с моего разрешения, уединились и проговорили без малого три часа.

ГЛЕБ

В своё время Николай II взял да и лишил коренных жителей Туркестана избирательного права. А тут война. В армию лишенца не призовёшь, не положено-с! А вот привлечь к разнообразным тыловым работам – это можно, это запросто! Что и было сделано, притом со всей российской дурью. Туземцы возмущались, даже бунтовали, но государственную бюрократическую машину это, понятно, не остановило. Так появилась в ближнем тылу наших войск армия тюрок, вооружённая не винтовками, а шанцевым инструментом. Потом власть переменилась, но трудовую армию никто распускать не спешил. И только в начале 1918 года СНК издал одновременно два декрета: один об отмене царского оргнабора на тыловые работы, другой о формировании Туркестанской народной армии, небезызвестной вам ТуНАр. Туземцы, прознав про первый декрет, скоренько собирали пожитки и бежали к воротам, где попадали в руки вербовщиков, действующих во исполнение декрета второго. Представители «Красного ислама», надо отдать им должное, в качестве вербовщиков в новую армию преуспели пуще остальных. Благодаря их усилиям контингент для учебных центров набрать худо-бедно удалось. Другой разговор, что это был за контингент…

В крупный фильтрационный лагерь, который острословы при моём штабе окрестили «Чистилище», я прибыл в сопровождении Турани.

Промозглое весеннее утро, пустынный плац, унылые бараки, из которых то и дело доносились невнятные звуки, издаваемые одновременно сотнями мужских глоток.

– Что тут у вас происходит? – спросил я у коменданта лагеря после того, как принял рапорт.

– Утренний намаз, товарищ командующий! – доложил тот.

Я кинул взгляд на Турани, тот оставался невозмутим. Ну, ну…

Уже к середине дня мне страшно захотелось отсюда уехать. И дело совсем не в том, что в лагере творились какие-то безобразия. Нет. Распорядок дня соблюдался строго в соответствии со мною же утверждённым планом. Просто вид дикой причудливо одетой орды отвращал от любой мысли о возможности создания на её основе полноценного воинского подразделения.

Осмотр лагеря закончили кухней. Оценили уровень приготавливаемой пищи – вполне сносно, – но предложение остаться отобедать отклонили категорически. Если быть более точным – отклонил я, сославшись на нехватку времени.

Уже за воротами лагеря Турани, сидевший рядом со мной на заднем сидении, спросил:

– Ты разве ожидал увидеть что-то иное?

К сведению: мы давно перешли на «ты».

– С чего ты взял? – сделал я неуклюжую попытку соскочить с неприятной для меня темы.

– Когда б ты мог видеть себя со стороны, то не задал бы сейчас этого вопроса, – ответил Турани.

Чёрт! Неужели моё недовольство было выражено столь явно? А я ведь старался не подавать виду.

– Не волнуйся, – как бы прочитал мои мысли Турани. – Тебе вполне удалось остаться в рамках. Ведь никакого разноса ты никому не учинил. Что до кислого вида, так он вполне приличествует твоему положению. Так что будь спокоен: твоё разочарование было очевидно только мне!

– Спасибо, утешил! – буркнул я и отвернулся от соседа, надеясь, что он от меня отстанет. Не тут-то было!

– Ещё нет. – Эта непонятая мной фраза заставила меня повернуть голову в сторону Турани. Он лукаво улыбался. – Я имею в виду, что утешение для тебя ещё не наступило. Но я постараюсь это исправить. Если я, конечно, правильно понял, что тебя встревожило. Ты увидел толпу, орду, дикую и непонятную в плане её армейской будущности, так?

Я не ответил. Сидел, поджав губы и глядя прямо перед собой.

– А я, – продолжил Турани, – видел соплеменников, растерянных и напуганных новыми для себя обстоятельствами. И что же мы имеем? Верхи готовы командовать, но не знают, кем и как. Низы – раз согласились служить добровольно – готовы подчиняться, но тоже не знают, как. Возникает извечный русский вопрос: что делать?

Я невольно хмыкнул, и Турани сразу откликнулся:

– Верно! Верхам можно использовать старый проверенный метод: начать вбивать в головы низов непонятную им военную науку. Рано или поздно, но результат будет! Скажу больше, так бы оно и было, не окажись между двумя сторонами конфликта мы (в данном случае я имею в виду не только «Красный ислам», но и остальных посредников).

Ишь ты, посредники! Второй раз слышу это непривычное для офицерского уха слово (оба раза от Турани) и пока не могу привыкнуть.

Тем временем мускулы моего лица расслабились, я вновь повернул голову в сторону собеседника, хотя и продолжал молчать. А Турани нет, он говорил:

– И тут нам, посредникам, надо понять, кого к кому подтягивать, или надо тянуть обе стороны одновременно? Ответ прост. Верхам, в вашем лице, товарищ генерал, это всё не очень-то и надо. Туземная армия для вас, скорее, обуза. А вот низам, в лице моих соплеменников, это жизненно необходимо. И они это понимают, пусть пока и не до конца осознают – и такое бывает! И я, в своём лице, ставлю перед посредниками задачу: низы должны быть приведены к такому состоянию, когда верхи смогут начать делать из них солдат!

Внутри себя я зааплодировал, но внешне виду не подал.

– Так вот, дорогой товарищ Глеб Васильевич, – Турани накрыл ладонью моё колено, – именно этим мы, посредники, в фильтрационном лагере и занимаемся. Не думайте об этом объекте, как о военном… – Я кинул на Турани предупредительный взгляд, и он поспешил поправиться: – Отставить! Объект, контролируемый военными, невоенным быть не может по определению. Тогда считайте, что ваши люди охраняют там склад с заготовками под будущих солдат!

«Склад с болванками», – тут же подумал я, и на душе сразу полегчало. А Турани меж тем продолжал:

– Что должен знать будущий солдат в первую очередь? Он должен знать язык, на котором будут отдаваться команды, в нашем случае русский, в пределах, достаточных для их понимания, верно?

– Это как минимум, – кивнул я.

– Вот этим минимумом мы в фильтрационных лагерях и занимаемся, и это вам известно. Если новобранец таким минимумом владеет, его отправляют дальше, в учебную часть. Если нет – он остаётся в фильтрационном лагере до тех пор, пока его, минимум, не усвоит. А вот и учебная часть!

Мы миновали КПП и въехали на территорию воинской части. Ну, это уже на что-то похоже! Здесь нет толпы, а есть строй солдат, одетых в приятную моему глазу форму защитного цвета. Пусть неуклюже, но маршируют по плацу, и даже что-то на полосе препятствий изображают. Сержанты, заметив начальство, проявляют дополнительное усердие – всё, как положено. Добавлю только, что многие сержанты – единоверцы будущих солдат. Правда, они не из Туркестана, из других регионов России, но это не страшно.

В этой части задержались подольше и покинули расположение только под вечер. Турани, гладя на моё довольное лицо, поинтересовался:

– Полегчало?

– Отчасти… – Обнадёживать комиссара было, на мой взгляд, рановато.

МИХАИЛ

В боевых действиях на Восточном фронте ТуНАр, как тактическая единица, участия не принимала. Но отдельные подразделения (до батальона) были включены в состав мусульманских частей русской армии, где дрались храбро. Потому к окончанию боевых действий среди туркестанских воинов было немало обстрелянных бойцов, некоторые имели правительственные награды. Полковник Буриханов в осеннюю кампанию находился при штабе Абрамова, и, со слов моего друга, был вполне готов занять зарезервированную за ним должность. Я, как исполняющий обязанности наркома обороны, подготовил все необходимые бумаги и передал их во ВЦИК и Совнарком. Но наша национальная привычка «долго запрягать» сыграла и на этот раз почти роковую роль. Сначала было «не до того». Потом Буриханову присвоили-таки генерала, но в должность командующего ТуНАр он так и не вступил – опять стало не до того. А потом пришёл новый нарком обороны товарищ Троцкий и вообще решил похоронить, как он выразился, «туркестанский проект», похоронить за ненадобностью. Сначала он захотел сделать туркестанские части интернациональными. Не лишая их статуса национальных, Троцкий попытался включить в состав туркестанских полков по нескольку батальонов, составленных из представителей других народностей, населяющих Россию и не имеющих к Туркестану никакого отношения. Когда это не прошло, попытался вообще расформировать ТуНАр, которая и так существовала только на бумаге. Это чуть не привело к мятежу в некоторых частях, что дало повод говорить о ненадёжности туркестанских формирований. В итоге было принято половинчатое решение. Несколько полков, включая конный Текинский, были отправлены в Туркестан для плановой замены находящихся там частей. Однако в отдельную армию они сведены не были, растворившись среди частей Туркестанского военного округа. Оставшиеся на территории Центральной России туркестанские части были сведены в отдельную бригаду, командиром которой был назначен генерал Буриханов. Местом дислокации бригады была определена Самара. Было очевидно, что рано или поздно Троцкий вернётся к вопросу о её расформировании. Мы, со своей стороны, делали всё, чтобы этого не допустить. В расположении бригады был создан учебный центр, который действовал по принципу, предложенному ещё Турани: сначала фильтр, потом КМБ. Будущих солдат набирали в Туркестане и везли под Самару. Это требовало огромного напряжения сил, поскольку Троцкий, а потом и Тухачевский, всячески нам мешали.

Всё переменилось в лучшую для осуществления наших панов сторону после подавления мятежа 1920 года. Но я узнал об этом только после выздоровления…

1920 год

Ленин не забыл своих слов, сказанных мне при расставании в поезде Москва-Петроград. Очень скоро он пригласил меня для беседы.

Судя по всему, Ильич полностью восстановился. Был свеж и энергичен. Меня встретил приветливо, но был не на шутку озабочен состоянием моего здоровья. А что поделать? Чувствовал я себя на тот момент действительно неважно. А тут ещё охрана трость отобрала – знающие парни попались. Я и не противился: заходить в кабинет пред. Совнаркома с запрятанным в трость клинком и правда не следовало. Вот только без трости моя походка сразу потеряла твёрдость, плюс внешний вид… Короче были у Ленина основания расспрашивать про моё здоровье, были. Вот только у меня эта тема положительного отклика не находила, так что когда вступительная часть беседы подошла к концу, я разве что не вздохнул с облегчением.

– Чем теперь планируете заняться? – вопрос заданный Лениным означал, что пришла пора серьёзного разговора. – Или работа во ВЦИК отнимает все ваши силы?

Ленин, конечно, знал о том, что я принял предложение Александровича стать его заместителем в «Комиссии по подготовке Союзного Договора» (другим заместителем был Сталин).

Пока я размышлял, что ответить, Ленин, продолжая заглядывать мне в лицо, сказал фразу, которая стала ключевой в определении моей судьбы на ближайшие два года.

– Мы тут, в Совнаркоме, решили вновь плотно заняться Туркестаном, – вопрос, как вы понимаете, давно перезрел – в связи с чем учредили должность зам. пред. Совнаркома по Туркестанскому краю. Вот я и подумал, а не занять ли эту должность вам? Что на это скажете?

А что тут сказать? Что всю жизнь об этом мечтал? Так совру. Что никогда об этом не думал? И опять ведь совру! Ответил осторожное:

– Мне надо подумать…

Мой ответ Ленина определённо разочаровал. По лицу пробежала тень неодобрения. Он даже рукой хотел взмахнуть с досады – удержал на полпути.

Не тот, не тот стал Жехорский. Раньше он такие вопросы на раз решал! Так он, верно, подумал, а сказал, разумеется, иное:

– Подумайте. Недели вам на раздумье будет достаточно?

– Достаточно, Владимир Ильич!

– Вот и хорошо… – Ленин сделал пометку в настольном календаре. – Значит, ровно через неделю жду вас в этом кабинете. Очень рассчитываю на то, что ответ будет положительный!

* * *

– Странно, что ты сразу не согласился, – сказал Васич после того, как я рассказал друзьям о предложении Ленина. – О чём размышлять, если и так ясно: должность под тебя заточена!

– Я, честно говоря, тоже думал, что сегодня мы обмоем твоё новое назначение, – поддержал Васича Ёрш.

Привычные интерьеры. Уютные кресла. Наша беседа проходила в кабинете на втором этаже квартиры Ежовых – с недавнего времени я даже в мыслях перестал называть её своей. Я смотрел на двух наркомов, для которых всё было просто, и которым всё было понятно, кроме одного: как столь очевидное может быть непонятно мне. И та половинка моего «я», которая помнила меня уверенным и всё понимающим, была с ними солидарна. Но там, в кабинете Ленина, этой половинки хватило лишь на то, чтобы не сказать «нет», о чём просила вторая половинка.

Что может расколоть «я» пополам? Да много чего. Например, маленький кусочек свинца весом каких-то девять грамм, выпущенный злодейской рукой точно в сердце любимого человека. И неважно, сколько таких кусочков вонзится потом в твою спину, если этот попал в цель. Потом ты приходишь в себя в больничной палате, и первое, что хочешь узнать, это удалось ли тебе стать героем? Тебе не смотрят в глаза и качают скорбно головой. Дзинь! Тебя целого больше нет. В одном теле поселяются два разных человека. Один – тот, кем ты был раньше. Он мужественно переносит боль и страдания, а главное, старательно прячет от окружающего того, второго – нытика и пораженца, который скулит, забившись в дальний угол сознания, и мало во что верит. Чаще всего у первого всё получается, потому что он сильнее. Однако когда надо принимать важное решение, он не может этого сделать, не договорившись со вторым.

Слушай, Жехорский, а ты, случаем, не бредишь? Со стороны выглядит очень похоже. Согласен. Потому и не обсуждаю это с ребятами.

А друзья тем временем продолжают критиковать мою нерешительность.

– Я не понимаю, в чём тут можно сомневаться? – возмущается Васич. – Тем более что ты сам всё время носился с Туркестаном, как с писаной торбой.

– Действительно, Шеф, – вторит ему Ёрш. – Ты был настроен куда решительнее, когда дело было на нуле. Теперь, когда по линии обоих наших наркоматов в Туркестане подготовлена такая шикарная почва, ты проявляешь нерешительность. Что за дела?

– О какой почве ты говоришь? – Я не просто тяну время, мне действительно интересно.

– Мы в наркомате обороны решили все технические вопросы, касающиеся комплектования ТуНАр личным составом и вооружением. – Васич явно гордился достижениями своего ведомства. – Под Самарой теперь сосредоточена уже не бригада, а почитай, целый корпус! Другой корпус можно легко сформировать из уже отправленных в Туркестан частей. Вот тебе и армия! Не хватает только подписи и печати.

Замечательная новость! Мой интерес растёт и ширится. А тут ещё Ёрш масла в огонь подлил.

– Турани помнишь?

– Конечно, помню! – обрадовался я напоминанию о старом знакомом. – Как он? Где?

– Вскоре после упразднения института военных комиссаров перешёл в наше ведомство. С недавних пор возглавляет НГБ Туркестана. – Ёрш внимательно следил за изменениями выражения моего лица. – Ты, я вижу, не удивлён?

– Не очень, – подтвердил я. – Хорошие новости. Спасибо, ребята!