Текст книги "Кодекс звезды"

Пока «ветер» метался по гостиной и приручаться явно не желал. Похоже, Львов не посвятил Буриханова в наши планы относительно его персоны, оставив это мне. К тому же я пригласил на встречу Ерша и Васича. Мы были облачены в военные мундиры, и бывшего подъесаула явно смущало обилие крупных звёзд на наших погонах. Хорошо, Ольга была в простом платье, не то у Буриханова совсем бы крыша поехала. Он и так был недоволен присутствием женщины при мужском разговоре, хотя Ольга и сидела в сторонке, не произнося ни слова. Так же молча наблюдал за происходящим из своего угла Львов.

Поначалу Буриханов был смущён, но спокоен. Не пришёл он в сильное волнение и после того, как я в общих чертах изложил идею о создании туркестанских военных формирований. Лишь чуть настороженно поинтересовался:

– И какую роль вы отводите в этом плане мне?

– Мы рассматриваем вашу кандидатуру на роль командира этих формирований, – сказал Ёрш.

– После соответствующей, разумеется, подготовки, – поспешил уточнить я.

Вот тут Буриханов психанул. Встал с места. Метнул недобрый взгляд в направлении Львова. Подошёл к столу, который был накрыт для лёгкого фуршета. Имелось в виду, слегка разговеться по окончании разговора. Но Буриханов поступил по-своему. Демонстративно плюнул на приличия. Налил водки одному себе, выпил, повторил. Закусывать не стал. Обвёл нас тяжёлым мутнеющим взглядом.

– После соответствующей подготовки, говорите, – усмехнулся он. – Дрессированную мартышку из меня хотите сделать? Чтобы я таскал для вас кокосы со своей же пальмы? Ай, и браво, господа! – Буриханов налил себе ещё водки, под наше хмурое молчание выпил, чем-то закусил и продолжил: – Но я вам не мартышка, дудки! – Потом его настрой как-то разом переменился. Он весело рассмеялся. – А я, пожалуй, приму ваше предложение, господа – пардон! – товарищи. Я даже натаскаю вам кокосов, немного. А потом стану вас резать, как баранов резать, господа! Как вам такой расклад?!

Буриханов захохотал. Громко. Издевательски. Запрокинув голову и обнажив ровные белые зубы.

– Ты не мартышка, – голос Васича звучал холодно и чуть надменно. – Ты – грёбаная чурка. И если в твою башку когда-нибудь вернётся эта бредовая идея, я лично примусь тебя обтёсывать. И буду делать это до тех пор, пока не придам тебе нужную форму или не пущу всего на щепки!

Буриханов перестал смеяться, оставив напоказ зубы, отчего его улыбка превратилась в оскал. Зарычав по-звериному, выхватил из-под одежды нож и бросился на Васича.

Всё разрешилось в мгновение ока. Привычка не принимать женщин в расчёт обернулась для джигита крахом. Ольга проделала всё легко и изящно. Миг – и Буриханов корчится на полу на полпути между столом и креслом Васича, который даже и не привстал. Ольга подобрала нож, подождала, пока Буриханов немного оклемается. Чуть наклонившись к поверженному противнику, который смотрел на неё полными изумления глазами, посоветовала:

– Ты сначала с русской бабой справляться научись, прежде чем на наших мужиков кидаться.

Потом протянула ему нож рукояткой вперёд.

– Возьми свою зубочистку. И никогда больше ей ни в кого из присутствующих не тыкай. Иначе в другой раз я тебе что-нибудь сломаю!

Потом она протянула Буриханову руку, чтобы помочь подняться. Тот помощи не принял, поднялся сам. Посмотрел на нож в своей руке, на Ольгу. Потом взял нож обеими руками и с глубоким поклоном протянул победительнице.

– Прими, уважаемая ханум, в знак моего глубочайшего уважения!

Ольга взглянула на мужа, Глеб кивнул, тогда она приняла подарок, который, судя по внешнему виду, был не из дешёвых. Буриханов распрямился, отошёл к столу, облокотился на него и вдруг принялся хохотать. Смеялся, как и в первый раз, запрокинув голову и обнажив зубы, но уже не издевательски, а просто и очень заразительно, вызвав улыбки на лицах всех присутствующих.

Обстановка в комнате окончательно разрядилась. Отсмеявшись, Буриханов подошёл к креслу Васича и протянул руку. Тот поднялся и пожал протянутую длань. Буриханов его приобнял и шепнул на ухо, но так, чтобы было слышно всем:

– Об одном прошу: никогда больше не называй меня чуркой.

– Замётано, – очень серьёзно пообещал Васич.

Забегая вперёд, скажу: Глеб сдержал слово. Он вообще изъял слово «чурка» из своего лексикона. Даже о дровах он говорит теперь не иначе как «полено».

ВЕЧЕРНИЙ ПРОМЕНАД

В сторону Крюкова канала, где на своей запасной квартире Львов поселил Буриханова, поначалу шли молча. Пётр то и дело поглядывал на Асламбека, когда тот смотрел исключительно перед собой, притом был мрачен. Понять причину угрюмости тюркского князя было несложно: фиаско в поединке с женщиной – болезненный удар по самолюбию. «А как он в своём горе меня винить станет? – думал Львов. – Нет, точно станет! Вслух не выскажет, но будет думать: не упредил. Обиду затаит. И что мне теперь – спиной к нему не повернись? Ну, что, Петруша? Другу помог – теперь думай, как себе помочь…»

Чего-чего, а думать Львов умел, и вот она – идея. Пётр негромко рассмеялся. Асламбек неодобрительно покосился, и Львов поспешил оправдать своё вроде бы неуместное веселье.

– А ты знаешь, Бек (прозвище Буриханова), мне ведь тоже довелось оступиться на том же месте, что и тебе, только было это в конце 1916-го…

Асламбек промолчал, но головы не отвернул, чем поощрил Петра на продолжение рассказа.

– То место, откуда мы с тобой идём, было в ту пору конспиративной квартирой Главного жандармского управления. Да-да! И я самолично поселил в ней одного очень ценного агента, который прибыл по вызову из Ростова. А через некоторое время выяснилось, что агент вовсе не агент, а чёрт знает кто, за агента себя выдающий. Прибываю я в адрес и с револьвером наперевес врываюсь в ту самую комнату, где ты нынче водку кушал. И вижу: сидит мой агент как ни в чём не бывало в кресле, и на меня доброжелательно так пялится. А с ним в комнате ещё и некая особа, мне совсем незнакомая. Попросил я даму обождать меня внизу, а сам к агенту, очень уж хотелось съездить его по наглой роже рукоятью револьвера…

Львов примолк, и Буриханову, которого рассказ явно заинтересовал, пришлось его поторопить:

– И что, съездил?

– Для этого мне надо было до него добраться, – усмехнулся Львов. – А этого мне как раз и не дали сделать. Не знаю, как там было – беспамятствовал, но когда пришёл в себя, вижу: сидит мой лжеагент, где сидел. И я сижу в таком же кресле напротив, руки к подлокотникам верёвками привязаны, рот полотенцем замотан…

Львов вновь замолк, а Буриханов наморщил лоб, что-то там себе соображая.

– Погоди, погоди… – начал он. – Эта женщина в комнате… Это была Ольга? – Львов кивнул. – Так это она тебя… – Буриханов не закончил и рассмеялся.

– Так что я такой же Ведьмин крестник, как и ты, – подытожил Львов. – На удивлённый взгляд Буриханова, пояснил: – Ведьма – подпольная кличка Ольги. Она известная террористка, теперь, конечно, в прошлом, очень опытный боец.

Асламбек взглянул на Петра с подозрением.

– И тогда кто-то из той троицы – кто сидел тогда в кресле, изображая твоего агента? – тебя завербовал. Так?

– Не мели чушь! – вполне убедительно рассердился Львов. – Не суди о том, в чём ничего не смыслишь. В кресле был Михаил. В тот день мы затеяли с ним оперативную игру, что-то наподобие встречного боя. У меня были виды на него, у него – на меня.

– И он, в конечном итоге, победил, – констатировал Асламбек.

Львов вздохнул.

– В общем, да. Февральские события 1917 года были ему в помощь. Но я не сразу согласился на сотрудничество. Только после ареста Государя, поставив условие: моя лояльность в обмен на помощь в освобождении царской семьи. И ты знаешь, они сдержали слово!

Буриханов кивнул.

– Знаю. Ты мне об этом третьего дня сказал. Иначе бы я здесь не оказался, и сегодняшний разговор не состоялся.

– Ты ведь не станешь отрицать, что они оказались честными людьми и хорошими организаторами? – спросил Львов.

– Не стану, – согласился Асламбек. – Жаль только, что они не смогли предусмотреть мину в фарватере.

– Такого никто не мог предвидеть, – вздохнул Львов. – Но они ведь вычислили виновника гибели царской семьи и выдали нам его имя.

– И я перерезал мерзавцу горло, – оскалил зубы в мстительной улыбке Буриханов. – Тем самым ножом перерезал, который вручил сегодня Ольге в качестве подношения, хотя, если честно, это её законный трофей.

МИХАИЛ

Ёрш не был первым, кто настоятельно советовал привлечь к работе в «Главтурке» Куропаткина.

– И ты туда же! – раздражённо произнёс я, когда услышал от него порядком поднадоевшую фамилию. – А ничего, что он в бытность главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооружёнными силами в Русско-Японской войне, эту самую войну просрал?

– Зато в бытность Туркестанским генерал-губернатором зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, и как раз в отношениях с туземцами, – парировал Ёрш. – И что для тебя важнее?

– Да, мне говорили об этом…

Я призадумался, а Ёрш подначил:

– Видишь, не я один так думаю. На моей стороне общественность!

Он явно пытался меня рассмешить, зная: рассмеюсь – подобрею, подобрею – может, и соглашусь с его доводами. Я рассмеялся, но продолжал артачиться:

– Но сколько ему теперь лет? Около 70-и?

– Как раз 70 и есть, – сказал Ёрш.

– Вот видишь? – я уже твёрдо решил: откажу! – Как его в таком возрасте возвращать на государственную службу?

– А разве я предлагал что-то такое? – вполне искренне удивился Ёрш.

Я слегка растерялся.

– Вот тут я не понял…

– Да всё тут понятно! Определяешь его за штат, скажем, консультантом. И делу польза, и старику развлечение, да и на хлеба кусок – не бесплатно же ты будешь дедушку эксплуатировать? – заработает.

– Он что, так нуждается? – спросил я.

– Точно не знаю, – пожал плечами Ёрш, – но, полагаю, не шикует.

И тут я взял и согласился.

– Ладно. Адрес его знаешь?

– Да, – обрадовался Ёрш, – сейчас запишу.

Он взял карандаш, написал на листе бумаги адрес и протянул мне.

– Вот. Когда собираешься к нему заехать?

– Никогда, – остудил я пыл моего друга. – Много чести. Отправлю приглашение с курьером. С него и этого довольно.

Старик мне понравился тем, что не выглядел измождённым жизнью и возрастом. Спину держал прямо, глядел без страха. Я усадил гостя в кресло, велел подать чай, и лишь потом приступил к разговору. Поинтересовался здоровьем, спросил о житье-бытье. Старик ни на что не жаловался.

– А что тогда в деревню решили перебраться, коль жизнь в городе для вас не худа? – Я успел навести справки и задал вопрос целенаправленно.

Куропаткин отвёл взгляд в сторону, пожевал губами, потом сжал их твёрдо, отвечать не стал.

«Крепкий старик!» – решил я, и сказал уже значительно мягче:

– А что, Алексей Николаевич, если я предложу вам с отъездом повременить?

Куропаткин перевёл взгляд на меня.

– На госслужбу я вас вернуть не могу по возрасту, – продолжил я, – а вот пригласить за штат, консультантом по туземным делам, пожалуй.

– Это в «Главтурку», что ли? – улыбнулся Куропаткин.

Это мне тоже понравилось. Значит, не ушёл старик от жизни, раз знает про существование главка, держит руку, так сказать, на пульсе. Я улыбнулся в ответ, улыбнулся со значением, давая понять, что Куропаткин не ошибся в своём предположении. Потом уточнил:

– Так что?

Старик не стал кочевряжиться. Ответил просто, но с достоинством:

– Что ж. Буду рад оказаться полезным!

НЕЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Октябрь 1920 года

Два невысоких господина средних лет, одетые по европейской моде 20-х годов 20-го же столетия, прогуливались вблизи недостроенной Стокгольмской ратуши.

Не так давно они бродили по узким улочкам Старого города, теперь добрались сюда, на ходу неторопливо обмениваясь впечатлениями на чистейшем русском языке.

На русском? Даже так… Х-мм… Подслушаем, о чём они говорят?

– Под серым небом серый город. Приземистый и основательный, – рассудил один.

– Прям как Питер, – подхватил его спутник.

– Ну, это ты, Ёрш, хватил, – возразил первый. – Питер поболее будет и покрасивее. Да и повеселее, если уж на то пошло. Особенно когда солнце выглянет.

– Так и тут, Шеф, когда небо не в тучах, тоже, небось, веселее становиться.

Шеф и Ёрш, Жехорский и Ежов. Совнарком и НГБ. В Стокгольме. Какого рожна? Фу, как невоспитанно! Можно и поделикатнее выразиться. Тем более что основания находиться в столице нейтральной Швеции у наших друзей есть. И основания весьма веские. Нет, вы скажите, где ещё в Европе можно без лишнего шума и пыли провести сверхсекретные переговоры между Россией и Великобританией, притом на достаточно высоком уровне? Это чтобы, если удастся прийти к консенсусу, закрепить достигнутое межправительственными соглашениями, а не ограничиться договором о намерениях.

А чем плоха, скажем, Швейцария, спросите вы. Это там, где крепки позиции германской, итальянской и французской разведок? Покорнейше благодарим! А в Швеции, с лёгкой руки нынешнего заместителя руководителя внешней разведки России, генерал-майора Львова, теперь крепки позиции только одной разведки – российской, и остальные коллеги вынуждены с этим фактом считаться. Так что за безопасность переговоров можно не опасаться.

Это хорошо, что ты нам это гарантируешь, сказали Львову. Это очень хорошо. Но как бы сделать так, чтобы этих переговоров совсем не было? То есть, они бы были, но со стороны казалось, что их нет? А? Ты над этим подумай.

Шапка-невидимка пришла в голову первой. Да вот беда: не было в наличии такого количества этих замечательных головных уборов, чтобы покрыть ими головы всех членов обеих делегаций – одной, и то не было. Впрочем, в отношении некоторых участников предполагаемых переговоров, скажем тех, кто должны были представлять спецслужбы обеих стран, такого и не требовалось. Их и так мало кто знал в лицо. А вот в отношении дипломатов, и, в особенности, в отношении лично пожелавшего возглавить британскую делегацию министра иностранных дел Великобритании лорда Джорджа Натаниэла Кёрзона, чей аристократический профиль (равно как и анфас) был известен каждой европейской собаке, что прикажете предпринять?

«Ничего не прикажу, пусть живёт!» После этих слов Львов напомнил товарищам, что лучший способ что-нибудь спрятать – расположить это прямо у всех на виду: вроде это совсем и не то, что все ищут. В конечном итоге план Львова одобрили и в Петрограде и в Лондоне…

Так, октябрьским утром 1920 года, прямо из тумана (не иначе лондонского) возникла вблизи шведских берегов английская эскадра. А когда на мостике одного из линкоров рядом с фигурой адмирала, командующего этой самой эскадрой, появилась фигура наследника британского престола принца Уэльского Эдуарда, шведы зачесали в затылке. Это что, визит? – спросили. Как бы и нет, ответили англичане. Юноша просто проходит на корабле воинскую службу. Хотя, если вы настаиваете, пусть будет визит, неофициальный. Ладно, сказали шведы, тогда милости просим на берег, к нашему королевскому шалашу. Принц сошёл на берег, а с ним… нет, не адмирал. Вслед за принцем на берег сошёл – кто бы мог подумать! – лорд Кёрзон. «А чему вы удивляетесь? – удивлялся в ответ могущественный министр. – Мальчику всего 26 лет, за ним глаз да глаз нужен. Я тут никому мешать не буду. По совести говоря, укачало меня на корабле, господа. Отдохнуть хочу. Поживу где-нибудь за городом. Тихо подожду, пока особы королевской крови насладятся обществом друг друга».

Ага, так мы и поверили! Сомнительно, чтобы особы королевской крови так уж жаждали встречи друг с другом. Да кто у нас теперь спрашивает королей, чего им на самом деле хочется? Просто Кёрзону понадобился повод, чтобы очутиться ближе к театру военных действий, – аншлюс по-польски теперь в самом разгаре – пусть повод и надуманный. Из Стокгольма грозить России пальцем куда как сподручнее.

Буквально на следующий день в шведскую столицу прибывает крупная российская делегация, во главе с Анастасом Микояном, якобы для заключения серьёзных торговых сделок. И пусть этот визит был как раз и плановый и официальный, знатоков от политики это не смутило. Засуетились русские – решили. Микоян хотя и отвечает в наркомате торговли как раз за её (торговли) внешнюю часть, но приехал точно не за этим, вернее, не столько за этим. Наверняка будет искать встречи с Кёрзоном, а торговля это так, для отвода глаз.

Но нет. Кёрзон, как и обещал, тихо живёт за городом, русские – торговые сделки заключают. Через три дня принц, а вслед за ним и Кёрзон, грузятся на корабль, и эскадра дымит в сторону Туманного Альбиона. И чего приходили? Неужто и вправду между королевскими домами отношения укрепляли? А русские побыли ещё пару дней и с подписанными контрактами тоже отбыли восвояси. Так были контакты между русскими и англичанами, или нет?

Были! И очень плодотворные…

В тот день в честь принца Уэльского в королевском дворце Стокгольма был устроен приём, куда были приглашены и российские дипломаты. В другой части города воротилы шведского бизнеса на дружеском рауте привечали членов российской делегации, и там были англичане. Агентам иностранных разведок и так в Стокгольме приходилось несладко: не давал развернуться Львов. А их добровольных (пусть не всегда о том ведающих) помощников – журналистов – в шведской столице по пальцам можно было пересчитать. Но засечь контакты русских и англичан хотелось всем. Пришлось разделиться. Кто-то ухитрился попасть на королевский приём, кто-то объедал промышленников, кто-то (их было меньшинство) скучал возле резиденции Кёрзона. Вот им-то, казалось, повезло больше всех. Лорд неожиданно вышел из дома, сел в машину и в сопровождении немногочисленной свиты отбыл в неизвестном направлении, уведя за собой оставшихся разведчиков и папарацци. Забегая вперёд, скажу: отъехав от места пребывания на почтительное расстояние, лорд покинул машину и устроил променад по довольно живописным местам в окрестностях Стокгольма, с наслаждением вкушая свежий воздух, и ни с кем из посторонних при этом не встречался. В двух других упомянутых мной местах контактов между русскими и англичанами также зафиксировано не было. Зато в доме, где остановился Кёрзон, и за которым никто больше не следил, вовсю шли те самые секретные переговоры, ради проведения которых в строжайшей тайне весь этот спектакль и был затеян.

Английскую делегацию возглавлял министр иностранных дел Великобритании лорд Кёрзон, российскую – нарком иностранных дел Павел Афанасьевич Виноградов.

Что там было, на этих переговорах, могу, конечно, рассказать и я, но лучше вам послушать о них из первых, так сказать, уст.

НИКОЛАЙ

Для тех, кому не терпится узнать, как Кёрзон мог оказаться в двух местах одновременно, спешу пояснить: никак! В отвлекающей операции его роль с успехом исполнил слуга лорда, прослуживший у него много лет. Верные слуги – как собаки: со временем становятся очень похожи на хозяев. Добавьте к этому грим, и то, что преследователи видели «лорда» только на расстоянии. Думаю, здесь пояснения можно закончить?

Тем более, на мой взгляд, куда больший интерес должна представлять для вас личность наркома иностранных дел Виноградова.

Пока в изменённой (не без нашей помощи) России на ключевых позициях оказались те же личности (пусть они и играют по новым правилам), что и в покинутой нами реальности. Но – и это нас радовало – чем дальше уходили рельсы нового пути от тупиковой ветки, по которой катился и где свалился под откос «наш паровоз», который «вперёд лети», тем больше людей, безусловно существовавших и в ТОМ времени, но как-то громко о себе не заявивших, пополняли ряды строителей новой жизни. – Уж простите меня за столь пафосную речь а-ля Жехорский. – Но особенно радовало нас то, что среди новобранцев было немало молодых людей, таких, как Берсенев и Виноградов…

Шла весна 1919 года. Де-факто Первая мировая война давно закончилась, а вот оформить сей отрадный факт де-юре никак не удавалось. Парижская мирная конференция грозила вновь стать одним из самых продолжительных саммитов в истории дипломатии. Хотя, строго говоря, саммитом на всём её протяжении Парижскую мирную конференцию назвать нельзя. Главы государств то съезжались в Париж, то разъезжались по своим столицам, оставляя конференцию на откуп экспертам – участникам различных согласительных комиссий. Но в те дни проходил именно саммит. И всё там складывалось как-то не в пользу России. При всём при том, что в составе российской делегации были опытные эксперты по всем обсуждающимся на конференции вопросам, мы сдавали позицию за позицией, а от нас требовали всё новых и новых уступок. Понятно, подобное положение вещей никак не устраивало ни главу делегации Председателя ВЦИК Спиридонову, ни большинство из рядовых членов, среди которых был и ваш покорный слуга.

И вот одним из вечеров очередного неудачного для нас дня, в моём гостиничном номере собрались несколько членов делегации, во главе со Спиридоновой. Почему в моём? Чтобы не привлекать внимание тех членов делегации, которых мы не желали посвящать в наши дела. К тому же именно я был начальником службы безопасности российской делегации. Сидим, значит, пьём чай – исключительно чай! – и горькую думу думаем. Что-то с российской делегацией, очевидно, не так. Ходим вроде с козырей, а наша карта постоянно оказывается битой.

– Что думаете по этому поводу вы, Михаил Дмитриевич? – спросила Маша у Бонч-Бруевича.

Заместитель начальника Генерального штаба ответил по-военному прямо:

– Полагаю, среди членов нашей делегации есть изменник!

Маша перевела взгляд на Бокия.

– Согласен с генералом, – сразу ответил тот. – Кто-то сливает информацию обо всех готовящихся нами демаршах.

– И ты, разумеется, считаешь, как они? – Машин взгляд остановился на мне.

– Разумеется, – кивнул я. – А ты разве считаешь иначе?

– Уже не считаю, – вздохнула Маша. – Всё указывает именно на то, что в наши ряды затесался провокатор. – В этот миг голос Спиридоновой сделался крайне жёстким. – Необходимо его выявить и обезвредить, и как можно скорее!

Чёрт! Её последняя фраза предназначалась персонально мне. И она была права. Кто, как не начальник службы безопасности, должен искать «крота»? И я даже открыл рот, чтобы сказать что-то вроде «есть!» или «будет сделано!», но тут раздался осторожный стук в дверь. Я, так и не произнеся ни слова, закрыл рот, приложил палец к губам, призывая всех соблюдать тишину, потом указал свободной рукой в направлении соседней комнаты. – Гостиница, в которой остановилась российская делегация, была довольно скромной, но номер у меня был двухкомнатный. – Когда остальные скрылись в спальне, оставив дверь чуть приоткрытой, я подошёл к входной двери и открыл её. За порогом стоял знакомый мне молодой человек из состава вспомогательного персонала нашей делегации, Паша Виноградов, помощник нашего главного дипломатического советника. Я прочёл в устремлённом на меня взгляде нечто такое, что сразу заставило меня произнести «Проходи!» и посторониться, пропуская Виноградова в комнату. Парень был мрачен, но настроен весьма решительно.

– Николай Иванович, – глухим голосом начал он. – Простите, что величаю вас по имени-отчеству, но поскольку я не осведомлён о вашем чине и звании…

– Это несущественно, – прервал я его, – пожалуйста, высказывайтесь по существу!

– Считаю своим долгом заявить, – твёрдо сказал Виноградов, – что мой непосредственный руководитель всячески саботирует работу делегации. Скажу больше, он передаёт секретную информацию англичанам.

Виноградов не сказал «непосредственный руководитель», он назвал имя и фамилию – я не хочу этого делать. Причина проста: кто-то может посчитать изменника борцом с режимом и выразить ему своё сочувствие и даже одобрить его поступок. Так пусть сочувствует анониму! А в нашей истории этот человек останется без имени.

Дверь в спальню распахнулась и в комнату стремительно вошла Спиридонова, за ней все остальные. Я поспешил успокоить побледневшего Виноградова:

– Здесь нет никакого подвоха. Мы же не могли знать в вашем визите?

Павел согласно кивнул. Спиридонова меж тем буквально впилась в лицо Виноградова взглядом, ничего хорошего тому не предвещающим, и заговорила тоном, от которого даже у меня – ей-ей не вру! – по коже побежали мурашки.

– Ответьте честно, Виноградов, всё, что вы тут сейчас наплели – это ведь оговор с целью опорочить вашего начальника? Не знаю, зачем вам это нужно, но если вы немедля признаетесь в совершённой вами подлости, то, может, и отделаетесь сравнительно лёгким наказанием. Отвечайте же!

Мне доводилось видеть разгневанную Ольгу, но разгневанная Маша была всё-таки круче! И, может, именно после этого у Виноградова поседели виски. Правда, я заметил это гораздо позже, потому утверждать не могу. В любом случае юноша был на грани обморока, но всё же нашёл в себе силы ответить:

– Если я в чём и повинен, так это в доносе, всё остальное – правда!

И грохнулся-таки в обморок.

Когда же очнулся, то первое, что увидел, были Машины набухшие слезами глаза.

– Прости меня, мальчик, – сказала она, – за то, что подвергла тебя такому страшному испытанию. Но политическая борьба – штука беспощадная. И коли уж ты вступил на этот путь – готовься к новым испытаниям! А теперь рассказывай всё, и в подробностях…

Старческий голос из-за двери спросил:

– Кто там?

– Это я, Павел, – ответил Виноградов.

Дверь номера отворилась, старик в халате принялся раздражённо отчитывать Виноградова:

– И чего это вам, голубчик, неймётся в такое-то время…

Я не дал ему договорить, отодвинул Павла в сторону и буквально внёс старика в комнату, где толкнул его в кресло. За нами в номер вошли Павел, Спиридонова и Бокий, который затворил и запер входную дверь. Старик, который до этого бурчал нечто невразумительное, кажется, очухался.

– Что всё это значит, господа? – внятно спросил он.

Ответила Спиридонова. Зло ответила, и одновременно насмешливо:

– Это значит, старый прохиндей, что всё хорошее для тебя на этом свете кончилось. Теперь ты до самой смерти будешь расплачиваться за предательство!

Это звучало как приговор, но старик не собирался сдаваться. Взгляд его перепрыгивал с одного из нас на другого. Вот глаза его зло блеснули, видно, он посмотрел на Виноградова.

– Не знаю, что вам наболтал этот мальчишка… – начал он, но тут Маша удивила меня ещё раз за вечер.

Она чисто в Ольгиной манере подскочила к креслу, резко наступила ногой на сидение как раз между ног старика, может, что при этом и задела, и ухватила его за бороду, да так, что тот замычал от боли.

– Если ты не прекратишь юлить и выкручиваться, – прошипела Маша ему в лицо, – то я выдеру тебе всю бородёнку. – Потом отпустила бороду и отступила от кресла на шаг, любуясь делом рук своих. Старик побагровел. Он задыхался, и я подумал, что его сейчас хватит удар. Но дед оказался крепок. Кровь отлила от лица, и он выкрикнул:

– Будьте вы все прокляты!

Потом закрыл лицо руками и натурально заплакал.

– Этим вы нас не разжалобите, – в голосе Маши не было сочувствия. – Ваше предательство слишком дорого обошлось стране, которой вы присягали на верность. За это придётся платить!

Старик убрал ладони от лица, которое было мокро от слёз.

– Я присягал Государю Императору! – воскликнул он. – А вам я не присягал!

– Тогда зачем согласились участвовать в переговорах? – спросила Маша. – Вас ведь никто не неволил. Или тридцать английских серебряников перевесили чувство долга, да и совесть заодно?

Старик угрюмо молчал.

– Понимаю, – усмехнулась Маша. – Серебряников было много больше, верно?

Старик опустил голову.

– Так вот что я вам скажу, господин хороший: не видать вам награды, как своих ушей, уж об этом мы позаботимся!

Маша повернулась и направилась к двери, бросив на ходу в нашу с Бокием сторону:

– Он ваш, товарищи!

Старик глухо зарычал, вскочил с кресла, сунул руку в карман халата. Я метнулся к нему, но Виноградов успел раньше. Он буквально повис на руке старика, не давая вынуть из кармана. Тут и я подоспел, а потом и Бокий. Втроём мы справились с отчаянно брыкающимся дедом, потом я достал из кармана его халата маленький пистолет. А что Маша? Она даже не обернулась и покинула номер, так и не поинтересовавшись, что происходит у неё за спиной.

Эта ночь была для нас длиной. В особенности для предателя: ему пришлось пережить допрос, который мы с Бокием учинили. Утром я постучался в номер Спиридоновой, доложить, что изменник на пути к аэродрому, где его ждёт самолёт в Питер. Не знаю, ложилась ли она, но дверь открыла абсолютно прибранной. Это была прежняя, привычная Маша, а не та фурия, что удивляла нас несколько часов назад. Мой доклад выслушала молча и только кивнула в знак одобрения. Потом взглянула на меня, слабо улыбнулась:

– Что, не ожидал меня такой увидеть? Не отвечай! Я и сама не ожидала. Просто много чего за каторгу накопилось, а выхода всё не было. Вот и прорвало плотину…

* * *

Экстренное собрание российской делегации прошло в небольшом банкетном зале при гостинице, который, согласно договору найма, находился в нашем распоряжении. Присутствовали все, включая технический персонал. Речь держал Бокий. Начал он с короткого сообщения о произошедшем прошлым вечером ЧП, а закончил словами:

– Изменник уже доставлен в Россию, где его ждёт суд, и суровый, можете в этом не сомневаться, приговор. Но перед тем, как отбыть в сопровождении сотрудников безопасности на аэродром, изменник успел поведать нам с товарищем Ежовым обо всех мерзостях, которые он совершил против страны, интересы которой был призван защищать. Также он назвал имена всех сообщников из числа членов делегации…

После этих слов в зале возник шум, и Бокию пришлось поднять руку, призывая присутствующих к порядку. Когда шум несколько стих, он продолжил:

– К счастью для провинившихся, изменник оказался патологическим жадиной. Он не желал ни с кем делиться теми деньгами, что ему обещали заплатить за измену. Поэтому в своих преступных целях использовал многих из вас, но всегда «в тёмную», никого не посвящая в суть своих намерений. Разумеется, это никоим образом не освобождает провинившихся от ответственности, но существенно снижает её (ответственности) степень. Поэтому руководителем нашей делегации принято решение применить к этим товарищам меры дисциплинарного воздействия, освободив их от более строго наказания. Это всё, что мне поручено вам сообщить. Все могут быть свободны, кроме тех, кто считает себя причастным к противоправной деятельности изменника.

Несколько человек остались на местах, остальные поспешили к выходу. Маша, глядя в спину Литвинова, который на саммите представлял наркомат иностранных дел – Наркоминдел Троцкий был в это время поглощён внутрипартийной борьбой и Россию покидать не пожелал – наклонив ко мне голову, сказала: