Текст книги "Кодекс звезды"

Офицер с невозмутимым видом дождался, пока мелкий фюрер угомонится, потом заговорил, обращаясь к шумливому штурмовику:

– Господин не знаю, как вас величать, если судно до сего времени не пустили в порт, значит, на то были весьма веские причины. Но и теперь, когда этих причин больше нет, прежде чем вы начнёте движение к входу на внутренний рейд Данцига, нам с вами предстоит утрясти ещё целый ряд формальностей, господин капитан должен всё это знать. Но… – в этом месте офицер сделал многозначительную паузу, потом продолжил: – Мы можем избежать всей этой утомительной процедуры, если вы соблаговолите выслушать следующее. Считаю своим долгом сообщить вам, господа, что не далее как сегодня днём группа молодчиков, одетых в такую же униформу как на вас, – офицер показал на штурмовика, – попыталась силой овладеть арсеналом. Скажу сразу: попытка провалилась. Мятежники арестованы. В настоящее время силы правопорядка вылавливают по городу остальных членов банды. Если вы, – офицер посмотрел на побледневшего штурмовика, – после услышанного не передумаете присоединиться к «веселью», то – милости просим! Мы дадим вам лоцмана, и он проведёт судно к причалу, где вас ждут усиленные наряды полиции. Прямо с судна вы пересядете в машины, которые отвезут вас за город, где для вас и ваших друзей оборудован концентрационный лагерь – всё, как вы любите. Но перед этим мы досмотрим судно и изымем всё имеющееся на борту оружие. Я всё сказал, господа, теперь слово за вами!

Капитан посмотрел на штурмовика и с удовлетворением отметил, что тот выглядит теперь, верно, не лучше его самого. Пауза длилась где-то около минуты, наконец штурмовик выдавил из себя, обращаясь к капитану:

– Мне нужна связь.

Капитан посмотрел на офицера, тот пожал плечами.

– Ничего не имею против.

– Проводите этого господина в каюту радиста, – распорядился капитан.

Когда через несколько минут штурмовик вновь оказался в рубке, бледности на его лице поубавилось, а вот расстройства, наоборот, прибавилось.

– Мы возвращаемся в Штеттин, – глядя в сторону, сказал штурмовик.

– Счастливого пути! – чуть насмешливо откозырял офицер и покинул рубку.

Германия. Свинемюнде

Гитлер сообщение о фиаско, постигшем Коха, выслушал на удивление спокойно. Немного помолчал, потом промолвил:

– Эрих не виноват, это всё Рём…

Потом фюрер вызвал к себе Канариса…

Петроград

– Первую битву у фашизма мы выиграли, выпьем за это!

Николай решительно двинул рюмку вперёд и вверх, Глеб и Ольга устремили свой хрусталь навстречу.

– Славная победа! – разливая по второй, заметил Глеб. – Может статься, на этот раз она будет решающей!

– Даже так? – удивилась Ольга, потом повернулась к Николаю: – Ёрш, теперь-то ты можешь рассказать, как там всё было?

Ежов, рот которого в этот момент закусывал, поспешно кивнул, и лишь протолкнув еду в желудок, заговорил, начав с ответа Глебу:

– Решающая, говоришь? Не знаю, не уверен… Впрочем, время покажет!

Потом он повернулся к Ольге.

– А вот насчёт того, что победа получилась славная, я с Васичем полностью солидарен! Затею с переворотом мы – под «мы» я подразумеваю и нашу разведку, и разведку наших немецких товарищей – просекли задолго до начала основных событий. К слову сказать, трудно такое не просечь! Фашисты пёрли в Пруссию и с суши и с моря. Мы достаточно активно этому проникновению препятствовали и своей активностью заставили наших врагов отважиться на самую настоящую авантюру. Кох с Рёмом ведь что удумали? За несколько дней до часа «Ч» штурмовики устраивают беспорядки в Кёнигсберге, в то время как в Данциге в то же время тишь да гладь. Тем самым они хотели создать впечатление, что все их силы брошены на то, чтобы захватить столицу Пруссии. Власти, купившись на эту уловку, стягивают большую часть полицейских сил и отряды своих сторонников в Кёнигсберг. И тогда настаёт черёд выступить штурмовикам в Данциге. Там уже всё должно было произойти по-взрослому, никаких уличных беспорядков. Захват с помощью предателей из числа военных арсенала, вооружение огромного числа штурмовиков, основные силы которых сосредоточены не в Кёнигсберге, а как раз в Данциге, высадка прибывшего из Германии десанта: ап! и город в наших руках. Я имею в виду: в руках фашистов.

– А почему ты назвал это авантюрой? – спросила Ольга. – Вполне жизнеспособный планчик…

– Ну да, – согласился Николай, – при условии, что мы бы про него ничего не знали и на их бы уловку купились. Но мы-то знали, потому и авантюра!

– Хорошо, – кивнула Ольга, – будь по-твоему. В конце концов, кто мне ближе: ты или фашисты? Лучше ответь: дальше-то что?

– С Пруссией? – уточнил Николай. – Думаю, всё будет в порядке. Дождёмся от фашистов очередной глупости и отделим Пруссию от Германии!

Как в воду глядел Ежов. Через месяц после неудачной попытки захватить власть в мятежной провинции с помощью штурмовиков, Гитлер подписал указ о смещении Тельмана с поста министра-президента Пруссии, назначив на этот пост Геринга, на что прусский парламент отреагировал моментально: Пруссия объявила о временном выходе из состава Германии. Лига Наций выразила по этому поводу единодушное сожаление (даже Россия не была против), признавать независимость Пруссии отказалась, но дальше слов не пошла, призвав немцев уладить свои внутренние дела за столом переговоров. Гитлер был в ярости, но что он мог поделать? О Drang nach Osten (Дранг нах Остен) в те дни он мог только мечтать…

1936 год

Петроград

ОЛЬГА

– Ты чего, мать?

Глебы, оба-два, смотрели на меня слегка недоумённо и чуть озабоченно. И в этом я их понимаю. Шла-шла, и встала посреди мостика. Чего встала? А ничего, Ёшкин каравай! Хочу и стою! Погода по питерским меркам хорошая: сверху не льёт, а наоборот, даже припекает. Под ногами гладь… Да нет! Какая, к чёрту, гладь? Под ногами мост, а вот под ним, можно сказать, гладь канала Грибоедова. А за каналом дом, откуда щурится на брызнувшее меж тучек солнышко свежевымытыми стёклами знакомая квартира. Так уж и свежевымытыми? И не сомневайтесь! Наташа Ежова такая аккуратистка. А уж по случаю праздника…

Смотрю на мужчин – своих мужчин. Тех, что нас охраняют, я уже привыкла, не в обиду ребятам будет сказано, не замечать. А моих – только слепой не заметит. Все встречные бабы, уверена, слегка окосели. И как за таких орлов хоть краешком глаза да не зацепиться? И красивы – даром, что похожи, – и военная форма им ой как к лицу. (На Глебе младшем – курсантская с лётными петлицами, на Глебе старшем – высшего комсостава с маршальскими звёздами). Улыбаются, черти. Поняли, что не хворь внезапная меня посреди мостика остановила, а блажь на бабу накатила, вот и радуются. И меня за компанию на улыбку пробило. Подхожу к ним и на полном серьёзе заявляю:

– Чего посреди дороги встали, аль притомились?

– Ах, так! – Глеб подморгнул сыну, они меня с двух сторон под руки подхватили, над мостовой приподняли и понесли прямиком к парадному.

Дверь отворила Ритка – младшенькая «ежиха». И целуется, и раздеваться помогает (больше, правда, под ногами путается), и тараторит – всё одновременно!

– Ой, тётечка Лёлечка, я в окошко видела, как вас дядя Глеб с Глебушкой через улицу несли – так здорово! А мама на кухне пироги печёт, а я ей помогаю!

Без неё бы не догадались: аромат на всю квартиру! Из кухни, по-хозяйски вытирая руки о фартук, показалась Наташа.

– Уймись, звонок! – не строго прикрикнула на Ритку, и стала с нами здороваться.

– Мужики что, в полном составе на вокзал укатили? – спросил Глеб после того, как уколол усами Наташину щёку.

– Ну да, – ответила она, потирая потревоженное место, – всё одно на двух машинах ехать пришлось.

ТАРЫ-БАРЫ ВОКРУГ ТАРЫ…

Курьерский из Москвы прибывал точно по расписанию. На перроне Московского вокзала четверо военных стояли особняком. Небольшая зона отчуждения образовалась вокруг них не из страха – из почтения. «Сам Ежов, – судачили в толпе, – с охраной!» – «Да нет, – отвечали им, – какая охрана? Это ж сыновья его. Видишь, на них форма курсантская?» – «А как же он, да без охраны?» – «А кого ему, чудак человек, в Питере опасаться? Тут за него любой горло перегрызёт!»

Обрывки пересудов долетали до Председателя комитета государственной безопасности СССР Николая Ежова, и ему – чёрт возьми! – было приятно такое слышать. И про сыновей – Наташка, умничка, родила ему тройню! – и про то, что не нужна для него в Питере охрана; хотя таковая была – куда ей деться? – разве что в глаза не бросалась.

«Вот ведь, год тот же, а Ежовы разные!» – усмехнулся маршал и шагнул к застывшему у перрона вагону.

Проводник споро протёр поручни и пригласил пассажиров на выход. Из «мягкого» люди выходили солидные, значимые. Все здоровались с Ежовым: кто раскланивался, кто козырял. Николай машинально брал под козырёк, и ждал, когда в дверях появятся те, ради кого он сюда и прибыл. Разумеется, место себе они выбрали в конце очереди. Первым в проёме встал его старинный друг Михаил Жехорский, Шеф, поседевший ещё тогда, в двадцатом, и с тех пор как-то и не изменившийся. Не успел Николай заключить друга в объятия, как на перрон выпорхнула Анна-Мария, дочка Макарыча, и повисла на шее. С улыбкой наблюдали за этой сценой и отец Машани, и сошедший на перрон адмирал Берсенев. А та, расцеловав «дядечку Колечку» в обе щёки, перепорхнула с криком «Привет, богатыри!» в сторону сыновей Ежова. Николай обнялся с шурином и спросил, заглядывая ему за плечо:

– А это, никак, Кирилл?

– Он самый, – улыбнулся Вадим.

– Ну, здравствуй, племянник!

Только и успел что обнять, как вихрем налетела Машаня и оттащила Кирилла в сторону сыновей.

– Знакомьтесь! – звенело над перроном – Это Кирька, а это Петька, Сашка и Николка!

Парни, снисходительно поглядывая на бестию с косичками, которую они с малолетства привыкли считать сестрёнкой, степенно здоровались с двоюродным братом.

– Как на Машу похожа, – сказал Николай, становясь рядом с Михаилом.

Тот лишь коротко кивнул, не сводя любящего взгляда с вертящейся возле парней дочки.

К машинам шли двумя группами. Впереди четверо парней с вещами в руках и крутящаяся подле них Машаня. Среди них разговор шёл молодой, задорный, но скорее пустяшный. Старшее поколение отставало шагов на десять. Говорили здесь негромко, о вещах серьёзных.

– Что там японцы? – спросил Ежов у Берсенева.

– Готовятся, – ответил адмирал.

– А мы что?

– Так и мы готовимся, – усмехнулся Берсенев, – второй авианосец заложили!

Николай кивнул. В Берсеневе он не сомневался. Да и в курсе был, честно говоря. А вопросы задавал больше для разговору. Вот и теперь спросил о том, что ему было уже известно:

– Слышал, Президент тебе полномочий добавил? Ты у нас теперь вроде как адмирал-губернатор?

– Только вчера всё случилось, а вы уже прозвище придумали? – от души рассмеялся Берсенев.

– Случилось вчера. А указ о твоём назначении помимо командующего флотом ещё и на пост Полномочного представителя Президента в Дальневосточной республике был заготовлен давно.

– И не без твоего участия? – посмотрел на маршала адмирал.

– Не без этого, – не стал скромничать Ежов. – Но больше Шеф постарался. Ну, так ему по штату положено.

Берсенев кивнул. О влиянии Жехорского на Президента ходили легенды. Теперь он (Жехорский) в беседе участия не принимал. Отстал, к разговору, казалось, не прислушивался, весь ушёл в себя.

– Не любит Шеф в Питер приезжать, – вздохнул Николай. – Говорит, что всё ему здесь о Маше напоминает.

– Что, с тех пор так ни с кем и не сошёлся? – полюбопытствовал Берсенев.

– Хреново ты его знаешь, – хмыкнул Николай. – Разве что год без бабы продержался. – И тут же поправился: – Но всё только здоровья для, каждый раз короткий роман, и в дом ни ногой!

– Ты и про это знаешь? – хитро прищурился Берсенев.

– Исключительно от него, – поторопился сказать Ежов. Кинул взгляд на хитрую физиономию шурина и решил слегка оскорбиться. – Ты что, думаешь, я другу в постель заглядываю?

– Что ты, что ты, – поспешил соскочить со скользкой темы Вадим.

– А вы, братцы, никак мои косточки перемываете? – раздалось за их спинами.

Жехорский нагнал друзей и втиснулся между ними.

– Как ты мог такое про нас подумать? – деланно возмутился Ёрш.

– Потому что знаю вас, чертей, как облупленных, да и не оглох ещё, – усмехнулся Михаил. – Да вы не тушуйтесь, – последнее относилось исключительно к Берсеневу, который и вправду испытал некоторую неловкость, – вам в этом вопросе дозволено многое, если не сказать всё! А Питер я не разлюбил, просто бывать здесь для сердца тревожно…

После этих слов меж них троих в речах наступила пауза. Теперь они просто шли рядышком, улыбались отдельным долетавшим до ушей фразам щебечущей впереди молодёжи, пока таким порядком не дотопали до ожидавших их авто.

Разговор продолжился в машине. Молодёжь (все пятеро) набились в первое авто. Ежов, Жехорский и Берсенев устроились на заднем сидении служебного автомобиля Председателя КГБ, машина с охраной замкнула кортеж.

Ежов нажал на кнопку, и поднявшееся стекло наглухо разделило салон автомобиля.

– А Машаня уже совсем невеста, – сказал Николай. – Вот только характер тот же: всё такой же «звонок»!

– Неправда ваша, – возразил Михаил. – Дочь у меня повзрослела не только внешне, она стала намного серьёзнее. А сегодня, это так, детство вспомнила!

– Как она окончила школу? – спросил Николай. – Медаль всё-таки профукала?

– Профукала, – рассмеялся Михаил, – на это у неё серьёзности не хватило. Но аттестат всё равно очень приличный!

– Но Кирилл-то, надеюсь, медаль не упустил? – обратился Николай к шурину.

– Не упустил, – подтвердил Вадим, в голосе его слышалась гордость за сына.

– Не передумал, куда поступать будет? – продолжил допытываться Николай.

– Не передумал, – подтвердил намерения сына Вадим.

– Кстати, почему Петроград? – вмешался в разговор родственников Михаил. – В Москве я этот вопрос задать не успел, спрашиваю сейчас. Ведь во Владивостоке, я слышал, очень приличное военно-морское училище?

– Так он у нас в подводники собрался, – пояснил за шурина Николай, – а такой факультет есть пока только в Петрограде.

– Понятно… – протянул Михаил.

– Ещё нет, – сказал Николай. – Я имею в виду, не всё тебе понятно в причине, побудившей Вадима привезти сына в Петроград. Есть один немаленький нюанс, но об этом он тебе сейчас расскажет сам.

Михаил посмотрел на Вадима.

– Понимаешь, – начал тот, – в Москве у нас действительно не хватило времени об этом поговорить… В общем, Миша, я хочу, чтобы Кирилл принял участие в разговоре, который вы наметили провести с детьми. Ты ведь не будешь возражать?

Михаил перевёл взгляд на Николая.

– Если я правильно понимаю, моё слово последнее?

Ежов мимикой лица подтвердил его догадку.

– Я не возражаю! – поставил жирную точку Жехорский. Потом обратился к Николаю:

– Твои-то почему в курсантской форме?

– А ты разве забыл? – удивился Ежов. – Они ведь Старшую школу с военным уклоном закончили.

– Это я помню, экспериментальный класс и всё такое. Но разве на поступлении в училище это отражается?

– А ты что, думал, я для них особые правила изобрёл? – обиделся Ежов. – Нет, Шеф, здесь всё по чесноку. После школы, если аттестат подходящий, зачисление автоматом в любое военное училище. Дальше – отпуск до начала занятий. Но мои парни от отпуска отказались, и уже службу тянут. Потому им форму и выдали, авансом. А сегодня они в увольнении.

– Вон оно как… – протянул Жехорский.

– Да, вот так! – сказал Ежов и тут же сменил тему разговора.

– Ты Крупскую когда видел?

– Да буквально вчера, – ответил Жехорский, – соседка, как-никак, а что?

– Просто хотел узнать, как она…

– Тебе привет точно не передавала, – усмехнулся Жехорский. – А так, ничего, держится бодрячком.

(Ленин, после того, как истёк второй и последний дозволенный Конституцией срок пребывания на посту Президента СССР (т. е. после 1933 года), никаких государственных постов больше не занимал, потому что много болел и прожил ещё только два года. В прошлом году его похоронили в Петрограде на Волковом кладбище со всеми причитающимися бывшему президенту почестями. Крупская и до, и после смерти Ленина, работает в газете «Правда»).

– А вы знаете, – после небольшой паузы, сказал Михаил, – я об этом раньше не рассказывал, но перед смертью он меня позвал в Горки.

Ни Ежов, ни Берсенев, не уточнили кто это «он», и так было понятно.

– О многом не говорили, – продолжил Михаил, – он вообще уже говорил с трудом. Попросил только, чтобы я проследил за тем, чтобы его похоронили рядом с матерью. Я пообещал…

– И слово своё сдержал, – сказал Николай, – хотя и ТЕПЕРЬ нашлись желающие упечь Ильича в мавзолей.

– Да уж, – передёрнулся Жехорский от неприятных воспоминаний. – Хорошо, Надежда Константиновна меня поддержала. Ей самой после смерти мужа из Горок пришлось уехать. А мы как раз первую очередь «золотого» квартала сдали, ну и пробил я ей там квартиру. Так и стали соседями…

– «Золотого», говоришь? – улыбнулся Николай. – И кто такое название придумал?

– Ну, не я же, – вздохнул Михаил. – Народ. Он у нас, сам знаешь, языкастый.

– Это точно, – согласился Николай, – чего-чего, а этого у нашего народа не отнимешь… И как там? Шеф, расскажи!

– Ты же там был, – покосился Жехорский на друга.

– Только во время строительства, – быстро ответил Ежов.

– Пусть тебе твой шурин расскажет, – кивнул Жехорский на Берсенева. – Он буквально вчера всем там восхищался, а у меня, верно, уже глаз замылился.

– Ну, давай, тогда ты рассказывай, – повернулся Ежов к Берсеневу.

– Я ведь в Москве редко бываю, – начал Берсенев, – да и то всё время проездом. Скажу честно: Питер мне ближе. Но в этот раз Москва меня удивила. Куда ни кинь взгляд – повсюду грандиозная стройка идёт! Где дома новые возводят, где в землю зарываются: метро строят. Это я всё из окна автомобиля видел, когда Миша меня в Кремль вёз.

– Ты его что, в аэропорту встречал? – посмотрел Николай на Михаила, и, не дожидаясь ответа, обратился к Берсеневу, правда, в шутливом тоне: – Ты это, брат, цени, сам Секретарь Государственного Совета СССР тебя у трапа встречал! Ведь у трапа, Шеф?

– У трапа, у трапа, – успокоил Жехорский Ежова. – И он, кстати, оценил это и без твоей подсказки: целый бочонок красной икры презентовал, не считая прочих подношений!

– Что, правда? – спросил Николай у Вадима. – Целый бочонок? А сюда-то икру везёшь, или всё на взятки пустил?

– И сюда везу, – улыбнулся Берсенев.

– Тогда, ладно, – успокоился Николай, – продолжай рассказ.

– Доехали мы до Красной площади, там Машаня и Киря из авто вылезли. Машаня сказала, чтобы мы за них не беспокоились. Они, мол, побродят, а потом домой на метро доедут.

– А разве входы на правительственную ветку в городе не заблокированы? – обратился Ежов к Жехорскому.

– Разумеется, заблокированы, – ответил тот. – Но Машаня имела в виду обычное метро, ветка которого, как ты знаешь, идёт параллельно правительственной и только под Садовым кольцом уходит немного в сторону. В том месте как раз расположена станция, с которой есть переход на правительственную ветку, и при наличии пропуска…

– Точно! – хлопнул себя ладонью по лбу Николай. – Вот ведь, запамятовал.

– В отличие от вас, – сказал Вадим, – я о том, что от Кремля к «золотому» кварталу идёт какая-то особая ветка метро, ничего не знал. Миша, после того, как аудиенция у Президента закончилась, повёз меня по верху. За что я ему благодарен, так было намного интереснее. Из Кремля мы выехали снова на Красную площадь, оттуда проехали на… на площадь…

– Манежную, – подсказал Николай.

– Точно, Манежную! От неё начинается широкая улица, Михаил сказал, что называется она Союзный проспект и проходит через место, где совсем недавно были старые арбатские переулки. О ней ничего доброго сказать не могу, кроме того, что там по обеим сторонам идёт строительство. А упирается эта улица в мост через Москву реку. За мостом начинается уже Кутузовский проспект и сразу справа от него находится «золотой» квартал. Притом жилая часть расположена по левую сторону реки, а деловая – по правую. Между собой их связывают несколько пешеходных мостов. Жилой квартал построен полностью, но заселён, насколько я могу судить, едва ли наполовину. В некоторых квартирах ещё идёт отделка, остальные пустуют в ожидании хозяев. Правильно я говорю? – обратился Вадим за поддержкой к Михаилу.

– Истину глаголешь! – подтвердил тот. – Ты же помнишь, – повернулся Жехорский к Ежову, – жильё в госквартале строится опережающими темпами. Твоя квартира, кстати, уже готова.

– Знаю, – кивнул Ежов. – Квартира готова, а в здании комитета ещё отделка идёт.

– К осени обещают закончить, – заметил Жехорский.

– Вот к Новому году и переедем, – заключил Ежов. – Ты, Миша, лучше скажи, что с питерской квартирой делать думаешь? За собой оставишь?

– Хотелось бы, – вздохнул Жехорский. – Только как это сделать? Квартира в Москве, квартира в Питере, жирновато получается…

– Так в Москве-то у тебя квартира служебная, – напомнил Николай.

– Так-то оно так, – согласился Михаил, – но всё одно пойдут ненужные разговоры. Тем более с жильём в Питере напряг. Может, Васич с Ольгой в ней пока поживут?

– Они к своей квартире привыкли, – возразил Николай, – Да и есть ли смысл переезжать с места на место, когда через пару лет им тоже в Москву перебираться?

– Парой лет тут не обойдётся, – сказал Михаил, – под «Пентагон» ещё даже фундамент не залили. Думаю, раньше 39 года не возведут, а то и в 40–м…

– А почему «Пентагон»? – спросил Берсенев.

– Ты же вроде в Вашингтоне был, – сказал Ежов. – Здание Министерства обороны США видел? Оно, если посмотреть сверху, имеет форму правильного пятиугольника. Так у нас будет построен двойник этого здания, и там и там над проектом трудился один архитектор.

– Постой… – нахмурил брови Берсенев. – Что-то я ничего подобного в Вашингтоне не припомню…

– И не удивительно, – усмехнулся Жехорский, – нет там такого здания!

– Как это нет? – удивился Ежов. Потом до него дошло. – Вот чёрт! – воскликнул он. – Получается, мы у американцев проект перехватили. Это теперь у них копия будет? Вот потеха!

– Если будет, – усомнился Жехорский. – Они, может, теперь другое здание захотят построить.

– Ну и хрен с ними! – отмахнулся Ежов. – Давай лучше про квартиру договорим. Может в неё Машаня заселится?

– Как это заселится? – не понял Жехорский. – Её же в МГУ зачислили?

– Переведётся в Питер, – пожал плечами Ежов.

– Ладно, – чуть раздражённо сказал Жехорский. – Сейчас пусть лучше Вадим рассказ продолжит, а с квартирой мы что-нибудь решим. На крайняк опять сделаем её конспиративной.

– А что? Это мысль! – согласился Николай и повернулся к шурину. – Так что ты мне ещё не рассказал?

– Я хотел сказать насчёт архитектуры «золотого» квартала, – оживился примолкший было Берсенев. – Я в этом деле никакой не специалист, потому не сразу понял, что она мне напоминает. А как ты сказал, что над проектом трудились, в том числе, и американские архитекторы, до меня дошло: Америку и напоминает! У них там тоже высотные здания уступами друг к дружке поналеплены. Только в «золотом» квартале дома всё-таки пониже, и хотя построены теми же уступами, но напоминают не отвесные скалы, а океанскую волну, что, на мой взгляд, более красиво. Вдоль Кутузовского проспекта стоят самые низкие дома, хотя и в них, по-моему, не меньше десяти этажей. По краям квартала дома задираются этажей до двадцати – там располагаются гостиницы. От них к набережной снова идёт спад этажей до пятнадцати, а потом постепенный подъём к середине, где возвышается самое высокое здание, я в нём насчитал аж тридцать этажей, и это не считая шпиля наверху! Но главное даже не это. Главное то, что внутри квартала есть всё, что необходимо для нормальной жизни: и школы, и детские сады, и магазины, и спортплощадки, и…

– … парикмахерские, – подсказал Николай.

– Да, и парикмахерские, – посмотрел на него Вадим. – Это разве плохо?

– Это просто замечательно! – улыбнулся Николай. – А как тебе глянулся комплекс государственных зданий?

– Так они ещё наполовину в строительных лесах, – пожал плечами Вадим. – Что там будет, можно только догадываться. А из того, что построено, впечатлил, конечно, Дворец Народов!

– А метро? – спросил Николай. – Впечатлило?

– Если ты про правительственную ветку, так я по ней не ездил, – ответил Вадим. – А если про малое кольцо, что проходит под «золотым» кварталом, то красиво конечно, на станциях, я имею в виду, вот только…

– Чего примолк? – спросил Николай.

– Да вот думаю, – ответил Вадим, – не лишнее ли это? Ведь там всё и так довольно близко, да и народ на работу предпочитает пешком через мосты идти.

– А тебе не пришло в голову, что это не столько метро, сколько бомбоубежища? – спросил Николай. – Надёжное укрытие для обитателей госквартала в случае возникновения угрозы нападения с воздуха?

– О таком я точно не подумал, – признался Берсенев. – Зато подумал о другом. А нельзя было «золотой» квартал построить рядом с Кремлём? Дешевле бы обошлось.

– Неверно мыслите, товарищ адмирал! – сказал Жехорский. – В центре города земля самая дорогая, так что дешевле бы точно не обошлось. Мы как рассудили. Исторический центр (всё, что находится в пределах Садового кольца) – место в Москве самое престижное, земля, которая должна приносить доход. А какой доход от госучреждений? Вот мы их по максимуму их центра и выносим. Начали с органов власти, потом будем выселять за пределы Садового кольца прочую чиновничью братию, а там и до высших учебных заведений дело дойдёт!

– А что останется? – спросил Берсенев.

– Театры, музеи, магазины, рестораны, в конце концов! Чтобы было где москвичам и гостям столицы мошной тряхануть!

– Гостиницы, – подсказал Ежов.

– Да, и гостиницы! – кивнул Жехорский. – А ещё будем предлагать предприимчивым людям строить в центре Москвы деловые зоны. Любой уважающий себя бизнесмен захочет снять там офис!

– Ну, хорошо, – хитро прищурился Берсенев, – коли вы такие умные, зачем резиденцию Президента в Кремле оставили, да ещё дорогостоящую ветку метро туда протянули?

– Нет, он точно не догоняет! – пожаловался Жехорский Ежову. – Вадим, голубчик, Кремль – это не просто средневековая крепость. Кремль – это памятник, имеющий громадную историческую ценность. Более того – один из символов государства Российского! И государство просто не вправе оставить этот символ без особого присмотра.

– Можешь не продолжать, – рассмеялся Вадим. – Я понял: Президент у вас ещё и сторожем подрабатывает, верно, на полставки?

– Опасно шутите, товарищ, – заметил Ежов. – Хотя, если копнуть совсем глубоко, доля истины в твоём ха-ха есть…

* * *

В квартире на канале Грибоедова, за богато накрытым праздничным столом, собрались все участники Большого Сбора, как окрестил событие Николай Ежов. Во главе стола, на правах хозяйки, сидела Наташа Ежова. По левую руку от неё примостился Николай Ежов-старший, дальше расположились: Вадим Берсенев, Ольга и Глеб Абрамовы, замыкал «старшую группу» Михаил Жехорский. «Младшая группа» была представлена (слева направо) Александром Ежовым, Анной-Марией Жехорской, Глебом Абрамовым-младшим, Петром Ежовым, Кириллом Берсеневым, Маргаритой Ежовой и Николаем Ежовым-младшим. Такая посадка за столом – старшие напротив младших – была совсем не случайна, только младшие об этом пока не догадывались: посадили и посадили! Пили нынче мало. Курсантам, при наличии за столом старших командиров, спиртного не предлагали, остальным «мелким» и подавно. Молодёжь, впрочем, огорчена не была. Им и так было весело. А вот старшие были чем-то явно озабочены. Со значением переглядывались, говорили мало, больше слушали беззаботный трёп молодёжи.

Когда было покончено с гусем, что был на горячее, женская половина стала накрывать к чаю, а мужчины удалились на перекур. Когда все вновь собрались за столом, Михаил Жехорский постучал чайной ложечкой по хрусталю.

– Молодёжь, прошу внимания!

«Молодёжь», кто с пирожным во рту, кто в руке, дружно на него уставились.

– Как вы, ребята, относитесь к мечте? – Вопрос был вроде простой, но Жехорский отчего-то заметно волновался.

У молодого же поколения его слова вызвали одни улыбки. «Барахло вопрос!» читалось в их смеющихся глазах. На правах старшего среди младших, общий ответ озвучил Глеб Абрамов-младший:

– Положительно, дядя Миша!

– Ну и славно! – Жехорский облегчённо выдохнул. – Тогда давайте попробуем перенестись лет, скажем, на девяносто вперёд!

– Папка, легко! – воскликнула Машаня. – Вижу счастливые лица людей везде, в любом уголке Земли!..

– А почему только Земли? – перебил её Кирилл.

– Верно, Кирька, – улыбнулась Машаня. – Мы же к тому времени уже освоим Солнечную систему? Так что счастливы люди будут и на Марсе, и на Венере, и везде – везде, куда ступит нога человека!

– А с чего им быть такими счастливыми? – спросил Ежов-старший.

– Как с чего, дядечка Колечка? – прижала к груди руки Машаня. – Ведь будет к тому времени построено государство справедливости и добра! Весь мир встанет под эти знамёна, разве нет?

Заметив, что взрослые отчего-то потупили глаза, Машаня растерялась.

– Разве я что-то не то сказала?

Её смятение передалось остальным ребятам. Их глаза требовали от взрослых ответа.

Первой не выдержала Ольга.

– Ёшкин каравай! Не к столу будет сказано. Ну чего ты, Мишка, язык-то проглотил? – Потом обратилась к Машане: – Всё ты, дочка, верно сказала. Если по мечте – то верно!

– А если по жизни, – собрался, наконец, с мыслями и перехватил слово Жехорский, – то всё может сложиться несколько иначе…

– Как это? – нахмурил брови Пётр Ежов.

– Ну, например, может оказаться, что ваши родители не совсем те, за кого себя выдают…

От этих слов, сказанных на полном серьёзе, у Риты округлились глаза, да и остальные ребята пришли в явное смятение.

– Ну, ты, Макарыч, куда-то не туда заехал! – покачал головой Абрамов-старший. – Ребята, спокуха! Не враги мы и не шпионы. Просто мы когда-то попали сюда из другого времени.

Бодрости это сообщение ребятам не прибавило, а Кирилл так и впился в отца глазами. Берсенев лишь отрицательно покачал головой, и юноша облегчённо выдохнул.

Ольга меж тем горестно вздохнула:

– Всё это правда, ребятки. Так уж получилось, и ничего с этим не поделаешь. Вы давайте-ка успокаивайтесь. Ешьте пирожные, запивайте чаем и слушайте дядю Мишу. Он сейчас соберётся с мыслями и всё вам разъяснит!

Начало рассказа, как и предисловие, получилось немного путанным, но потом Михаил и в самом деле собрался, и дело пошло на лад. По мере того, как он говорил, испуг у ребят стал проходить, на лицах появилась заинтересованность. Потом с их стороны посыпались уточняющие вопросы, и дело окончательно наладилось. Закончил Жехорский словами: