Текст книги "Кодекс звезды"

– Тьфу, зараза! – ругнулся Бокий. – Совсем я с тобой зарапортовался. Не комиссары, конечно, офицеры по воспитательной работе.

– Другое дело, – улыбнулся Егоров. – Ладно. Напрягу я своего зама по этой самой воспитательной работе, чтобы он подчинённым хвосты накрутил.

– Во-во, – одобрил Бокий, – чем лучше они со своей задачей справятся, тем меньше у нас с тобой будет поводов встречаться.

– Да не так уж и сильно ты мне мешаешь, – соврал Егоров, и тут же перевёл разговор на другую тему. – Ты мне лучше вот что заясни. Меня этим мой зам по тылу озадачил, а я, стало быть, у тебя хочу спросить. По новой моде мы по мере продвижения вглубь польской территории ничего у местного населения реквизировать не будем, так?

– Так, – подтвердил Бокий.

– А как? Неужто всё из России завозить будем?

– Зачем, – улыбнулся Бокий. – Реквизировать не будем, будем покупать.

– У нас что, на это деньги есть? – удивился Егоров.

– А ты об этом у своего начфина спроси, – посоветовал Бокий.

Когда начфин подтвердил, что в его распоряжении имеется достаточное количество польских марок (денежная единица Польши), Егоров только головой покачал.

* * *

За эту операцию командир спецподразделения был представлен к ордену Красной Звезды.

Литерный поезд шёл из Варшавы в сторону границы. В одном из вагонов везли деньги для нужд Центрального фронта. В виду предстоящей военной операции сумма была весьма внушительной. Учитывая обстоятельства, с охраной тоже не поскупились. Мало что в вагоне с деньгами помимо банковских служащих было несколько вооружённых охранников, так ещё рядом был прицеплен вагон с жандармами. После одной из станций, где до конечного пункта следования было уже рукой подать, жандарм, дежуривший в тамбуре последнего вагона, заблокировав дверь, ведущую в вагон, открыл заднюю дверь вагона. Поезд после стоянки ещё не набрал ход, потому те несколько человек, что влезли в вагон через открытую дверь, сделали это быстро и без особого труда. Когда огни станции померкли в ночи, дверь снова открыли, и диверсанты (будем называть их так) перебрались на крышу. Жандарм в тамбуре закрыл дверь наружу и разблокировал дверь в вагон. А диверсанты были уже на крыше вагона с деньгами. Заложили под верхний люк взрывчатку и распластались на крыше. Хлопок – и люк, подскочив на несколько сантиметров, улетает в ночь. Взрыв малой силы услышали только в самом вагоне, но не сразу сообразили, в чём дело. А когда сообразили, стало поздно: в люк полетели баллоны со слезоточивым газом. Трое диверсантов в противогазах спрыгнули в люк, двое остались на крыше.

Жандарм в тамбуре последнего вагона услышал условный стук и открыл заднюю дверь, не забыв вновь заблокировать дверь в вагон. Диверсанты сначала спустились в вагон, а потом, дождавшись, когда поезд на очередном опасном участке замедлит ход, по очереди стали спускаться на рельсы, скинув туда же мешки с деньгами. За последним диверсантом жандарм запер дверь, разблокировал дверь в вагон и спокойно продолжил дежурство. Потом его, разумеется, неоднократно допрашивали, но доказать его участие в акции так и не смогли.

Так польское правительство само оплатило будущие расходы русской армии на закупку продовольствия и фуража у польских крестьян.

Осталось добавить, что акции предшествовали упорные тренировки, сначала на стоящем вагоне, а потом на ходу, на безлюдной тупиковой ветке под Петроградом. Курировал операцию сам нарком ГБ Ежов. Он же изготовил взрывчатку.

Западная Украина

– Что, брат, потрепали тебя гайдамаки? – спросил Миронов у своего старого знакомца, полковника Кожина.

– Тю на тебя! – ответил тот. – Чтоб ты знал, не родился ещё тот гайдамак, что победит Кожина!

– А как же тогда прикажешь понимать твой драп нах остен?

– Так то не гайдамаки были, – сплюнул Кожин, – то пшеки.

– ?

– Ну, ляхи, – так понятнее?

– Пшеки, ляхи… поляки, что ли? – нахмурился Миронов. Уверен?

– Я что тебе, регулярное войско от гайдамаков не отличу? – обиделся Кожин.

* * *

– Ну что, брат, проверим, дурнее петлюровцы австрийских гусар, чи нет? – обратился Миронов к Кожину.

– Та такие же дурни, – ответил тот. – Глянь, уже на намёт перешли!

– Тогда разъезжаемся! – скомандовал Миронов.

И опять, как тогда, в 18-ом, не так уж, кстати, и далеко от этих мест, развели за собой конников казак Миронов и махновец Кожин, оставив мчащуюся конную лавину один на один со строем пулемётных тачанок. Вот только петлюровцы поступили точно так же: разъехались в разные стороны. И оказалось, что это не конная лавина, а небольшая конная группа, за которой уже изготавливалась к стрельбе батарея полевой артиллерии. Получилась, как говорят в Одессе, «картина маслом». И кто тут кого передурил? Думаете, гайдамаки казаков с махновцами? Так вы не угадали! Дело в том, что тачанки на этот раз были не настоящие. Нет, не так. Тачанки как раз были самые настоящие, а вот пулемёты на них были установлены из числа сломанных, а то и вовсе бутафорские. И сидели за ними не бойцы внутренних войск Украины и казаки, а пленные гайдамаки, под них снаряжённые и привязанные к тачанкам верёвками. План был таков. Никакого огня с тачанок, конечно, вестись не будет. Когда конная лавина на них налетит, образуется куча мала из кричащих, мало что понимающих людей, ржущих лошадей и повозок с хламом. Вот тут и накроет их артиллерия. Потом подлетят уже настоящие тачанки. А когда побитая взрывами и посечённая пулями конница пустится наутёк, устремятся за ней лихие кавалерийские полки и будут рубить отступающих острыми саблями. Этот план, как вы понимаете, гикнулся. Что прекрасно понимал командир стрелкового полка, который исхитрился выделить из своего скудного резерва в помощь Миронову и Кожину Брусилов. Свой НП (наблюдательный пункт) полкан расположил на мельнице, что торчала на самой макушке невысокого холма, аккурат вблизи места событий. Между холмом и петлюровской батареей, позади которой расположилось ещё и изрядное количество конницы, был неширокий пролесок. А по другую сторону холма стояли приданные полку две гаубичные батареи. Они-то и должны были накрыть бутафорские тачанки вместе с запутавшейся меж ними конницей. Теперь надо было срочно менять координаты для стрельбы. С мельницы на батареи прошли соответствующие приказы, на их выполнение потребовалось время. Когда гаубицы были готовы открыть огонь по новым целям, петлюровская артиллерия уже разносила в щепы тачанки с сидящими в них опять же петлюровцами. За эту братоубийственную стрельбу бог их (петлюровцев) и наказал. Хоть и не с первого залпа, но накрыл навесной огонь петлюровскую батарею. Конники не стали ждать, пока их постигнет та же участь. Они ломанулись через подлесок к холму, верно определив, что от него (вернее, от того, что за ним) исходит всё зло. У холма конники разделись на три части. Две конные группы стали огибать холм с двух сторон, а третья спешилась (крут был склон для коней) и стала карабкаться наверх, мягко говоря, на четвереньках. Не подфартило всем трём. На вершине холма возле мельницы окопался стрелковый батальон, да с пулемётами. Кто из гайдамаков не полёг под пулями, покатились по склону кувырком под ноги своим коням. А две другие группы, после того, как обогнули холм, были встречены огнём двух других стрелковых батальонов и разящим свинцом с настоящих тачанок. В общем, кончилось всё по сценарию Миронова да Кожина: дорубали в поле убегающую петлюровскую конницу их лихие всадники. Бой этот стал переломным. Погнали «освободителей» обратно к польской границе.

Западный фронт

Северо-западнее Бреста

Всю ночь гремела канонада, и полыхали где-то в районе Бреста военные зарницы. А тут сонный Буг был ленив и подёрнут туманом. Столь же ленивы и подёрнуты сном были польские солдаты, которые здесь, вдали от грохота и дыма, никакой беды для себя не ждали. Поэтому когда на том берегу вдруг взревели моторы и в воду полезли какие-то невиданные машины, не сразу и огонь открыли.

Плавающие танки Т-22ПР быстро и без потерь переправились через Буг и уже давили гусеницами первую линию окопов, круша блиндажи и ДЗОТы. Их малый десант занимал траншеи, которые уцелевшие польские солдаты покидали в страхе и панике. А в берег тыкались носом лодки, и бежала вперёд пехота. И ворвалась она на плечах очумевших поляков во вторую линию окопов, захватила её и стала расширять захваченный плацдарм. А на том берегу в воду завезли специальные прицепы, и с них сталкивали малые катера, которые тут же запускали моторы и спешили к понтонам, которые тоже были на плаву. Катера цепляли их и соединяли между собой, наводя сразу несколько мостов. И вот по ним двинулись танки: и новые Т-31, и уже привычные лёгкие Т-21, Т-22 и Т-23, таща за собой орудия. За несколько часов на левый берег Буга переправился весь 1-ый механизированный корпус, все четыре бригады. Закончив переправу, корпус двинулся по польским тылам в направлении Бреста, а его место занимала полевая армия, которая стала спешно окапываться, готовясь отразить контрудар со стороны Ломжи.

Варшава

Бельведерский дворец

– Ситуация на фронтах, пан маршал, становится критической, – голос генерала Розвадского был напряжён до крайности. – После того, как Северный фронт силами 1-ой армии генерала Латника легко овладел предместьями Гданьска и почти полностью окружил город с суши, польские солдаты вот уже седьмой день безуспешно штурмуют крепостные укрепления, неся при этом огромные потери. Мы перебросили туда одну дивизию из 5-ой армии и половину дивизий из состава 2-ой армии, но… – Генерал закашлялся, а когда кашель прошёл, продолжил доклад с другого места: – Ещё хуже обстоят дела на нашем Центральном фронте. После того, как русские механизированные части переправились на левую сторону Буга они совершили стремительный марш-бросок и нанесли удар в тыл нашей 3-ей армии. Одновременно русские атаковали наши части с фронта и после тяжёлого боя овладели укрепрайоном на левом берегу Буга в районе Бреста. Части генерала Зеленского понесли тяжёлые потери и вынуждены были отступить к Седельце, где соединились с 6-ой армией…

– Седельце? – перебил генерала министр иностранных дел, а со вчерашнего дня ещё и премьер – министр Польши, Габриэль Нарутович, которого Пилсудский скрепя сердце был вынужден допустить на совещание. – Но ведь это совсем близко от Варшавы!

– Так, пан премьер, – подтвердил Розвадский.

– Но… – переводя взгляд с генерала на маршала, начал Нарутович. Тут Пилсудский его и перебил.

– Скажите, ясновельможный пан, вам, как дипломату, приходилось идти на временные уступки, для того, чтобы добиться главного успеха?

– Разумеется, пан маршал, – осторожно ответил Нарутович, пытаясь понять, в какую ловушку его сейчас заманивают.

– Значит, если дипломат согласился пойти на уступку, это может и не означать того, что он признал окончательное поражение?

Нарутович лишь кивнул, почувствовав спинным мозгом, как захлопнулась дверца ловушки.

– Так у нас, военных, то же самое! – довольным тоном воскликнул Пилсудский. – Временное отступление наших армий вовсе не означает, что война проиграна. Тем более что подобный вариант был предусмотрен, и в районе нынешней дислокации наших войск восточнее Варшавы были заранее построены долговременные оборонительные позиции, на которые наши солдаты, собственно, и отошли! Скажу больше, в том же направлении отводится и наша 4-ая армия, чтобы занять позиции на левом фланге обороны Варшавы. Ведь так, пан генерал?

Розвадский счёл за благо кивнуть.

– Однако мне хотелось бы знать, – упрямо поджал губы премьер, – по какой причине столь тщательно проработанный план военной компании стал давать сбои?

– Ответьте, пан генерал, – приказал Пилсудский.

«Ага, – сообразил Розвадский. – Раз сам маршал называет поспешное отступление 4-ой армии запланированным отводом, то и мне следует придерживаться подобной тактики».

– Дело в том, пан премьер, что план составлялся с учётом данных о состоянии русской армии, переданных нам англичанами и нашим министерством иностранных дел. – За эти слова генерал удостоился одобрительного взгляда Пилсудского, в то время как Нарутович слегка скривил губы. – А они, я имею в виду данные, оказались, как бы помягче выразиться, не вполне точными. Так, в Гданьске нам противостоят не 2–3 бригады, а целая армия. Да ещё русский линкор, вопреки обещаниям англичан, поддерживает обороняющиеся части огнём тяжёлых орудий. А то, что у русских оказался в наличии целый механизированный корпус? Мне продолжать?

– Не стоит, – нехотя произнёс Нарутович.

– Продолжайте основной доклад, пан генерал, – разрешил Пилсудский.

Разошедшийся Розвадский решил не слезать с объезженного конька.

– Обстановка в Галиции, вопреки сообщениям некоторых газет, беспокойства не вызывает. Войска Петлюры выполнили поставленную задачу и планомерно отходят к нашей временной границе.

Пилсудский чуть не обзавидовался. Обошёл его генерал в искусстве вешать шпакам лапшу на уши. На самом деле дела на границе Польши и ЗУНР были из рук вон плохи. После того, как Миронов и Кожин разбили петлюровскую конницу, где под губительным огнём полегла и большая часть польских «добровольцев», а полковник Янота по неподтверждённым данным попал в плен, освободительный поход Петлюры тут же превратился в паническое бегство назад, к польской границе. Сейчас польский Генштаб лихорадочно собирал резервы для отправки в Галицию.

– Как видите, пан премьер, всё обстоит не так уж плохо! – стараясь казаться весёлым, воскликнул Пилсудский. Я думаю, мы можем отпустить пана генерала и перейти к вопросам гражданской тематики?

Все бы так и случилось, кабы не судьба, вестником которой на этот раз выступил адъютант Пилсудского. Он вошёл в кабинет с таким взволнованным лицом, что Пилсудский сразу показал глазами на Розвадского, ему, мол, докладывай. По мере того, как мрачнело лицо Розвадского, которому адъютант вещал что-то, неслышное в том месте, где располагались Пилсудский и Нарутович, уткнувшись губами чуть ли не в генеральское ухо, сердца правителей страны синхронно холодели в предчувствии дурного.

Адъютант покинул кабинет, а генерал ещё молчал, погружённый в невесёлые думы. Пришлось Пилсудскому его подстегнуть.

– Ну? – промолвил он, надеясь, что Розвадский поймёт «ну» правильно, и не станет при премьере сильно сгущать краски.

Но, видимо, события требовали немедленного решения, и время экивоков прошло. Розвадский решился и приступил к докладу.

– Несколько часов назад в районе Остроленки противник навязал нашим войскам сражение, по итогам которого 4-ая армия фактически перестала существовать…

Пилсудский прикрыл глаза. Матка Бозка! Спустя почти сто лет, в том же месте, и с тем же исходом! Голос Розвадского долетал как бы издалека.

– … Успеху русских во многом способствовало появление на поле боя танков, которые в самый ответственный момент нанесли удар во фланг нашей армии. Большая часть из тех, кто не пал в бою, попали в плен. Те, кто не утратил боеспособность, отступают к Варшаве. Русские не стали их преследовать. Они развернули вектор наступления и теперь продвигаются в направлении Эльблонга. – Генерал перевёл дух. – Но и это не всё. Русские части перешли нашу границу в Галиции.

– А украинские войска? – встрепенулся Нарутович.

– Нет, – покачал головой Розвадский. – Только русские. Украинцы остановились на рубеже.

Нарутович встал с места.

– Панове! Я человек сугубо гражданский, и не мне указывать вам, как следует воевать. Скажу одно. Единственный для вас выход спасти и нацию, и репутацию – взять Гданьск! Как только такое свершится, мы тут же можем начать переговоры о перемирии, наши друзья в Лиге Наций нам в этом помогут! Бог вам в помощь, панове! Об одном прошу: не используйте при штурме осадную артиллерию. Русские ответят на это бомбардировками наших городов. Пожалейте Польшу и поляков, панове! Теперь, с вашего позволения, пан маршал, я покидаю совещание!

Пилсудский подождал, пока за премьером закроется дверь кабинета, после чего обратился к Розвадскому:

– Что нам делать, Тадеуш?

Генерал грустно усмехнулся.

– Как ни странно, следовать советам пана премьера, пан маршал! Возьмём Гданьск – и «Северные земли» наши. А там пусть поработают дипломаты!

– Что ты конкретно предлагаешь делать?

– С учётом того, что русские направили часть войск на помощь осаждённому Гданьску, на Варшаву им наступать нечем! – уверенно ответил генерал. – Как бы быстро ни продвигались русские, к Гданьску они подойдут дня через два, не раньше.

– Ты забываешь, что им предстоит сломить сопротивление армии Скифского.

– Я про то помню, пан маршал. Но 5-ая армия и так уже ослаблена. Одну дивизию, как вы помните, мы передали Латнику. Скифский задержит продвижение русских на сутки, не больше.

– Ты считаешь – этого мало? – удивился Пилсудский.

– Если при этом мы потеряем армию и не возьмём Гданьска – мало! Я предлагаю другой план. Пусть Скифский оставит на пути русских небольшой заслон, а остальные войска спешно отводит к Гданьску. Туда же пусть ведёт всё, что у него осталось, генерал Ружинский. Тогда у нас хватит войск, чтобы штурмовать крепость сразу с нескольких направлений, где-нибудь да прорвёмся!

Пилсудский задумался. Чертовски рискованный план! Если что пойдёт не так… Но есть ли у него иной выход?

– Хорошо! – прихлопнул ладонью по столу маршал. – Отдавай приказ. Да, и распорядись, чтобы к городу доставили осадные орудия. – В ответ на тревожно-вопросительный взгляд Розвадского, пояснил: – Когда возьмём город, тут же запросим перемирия. Русские не успеют начать бомбардировки.

Генерал склонил голову в знак понимания и повиновения.

Данциг

Вы когда-нибудь пробовали сидеть на краю облака, болтать ногами и рассматривать проплывающую внизу землю? Умоляю вас, не пробуйте, не надо! Мне можно. Я автор, и на страницах своей книги волен делать, что вздумается. Писателям, скажу я вам, летать на облаках довольно комфортно: под попой мягко и обзор хороший. Правда, немного сыровато. Но насморк – фигня по сравнению с тем, что я могу отсюда увидеть, а значит, и описать.

Солнце, уработавшись за день, спешит окунуться на западе в багряную ванну, чтобы потом, укутавшись в чёрное, усыпанное мириадами звёзд покрывало, дрыхнуть до утра, пока свежий ветерок не сорвёт его (покрывало), но уже на востоке.

Мне следует поторопиться, пока внизу ещё довольно чётко различимо.

Только что проплыла и осталась сзади полноводная река. Это Висла. Отсюда сверху хорошо видно её новое устье со стоящими в нём кораблями и снующими туда-сюда паромами. Корабли: и те, что в устье, и те, что в море – призваны огнём своих разнокалиберных орудий прикрывать левый фланг Данцигского оборонительного района, а паромы без устали переправляют на левый берег Вислы войска и различные припасы. Обозы и маршевые колонны растянулись вдоль по косе аж до самого Пиллау.

Спросите, почему я назвал устье реки новым? Так как мне его ещё называть, если самой реке страшно подумать сколько лет, а это устье она проковыряла сквозь дюны каких-то 80 лет назад? А куда, опять спросите вы, подевалось устье старое? А вон, видите, в нескольких километрах от побережья от материнского русла слева как бы пуповину обрезали? Так эта самая «пуповина» и есть старое русло. Его ещё называют Мёртвая Висла. В нём, не так далеко от того места, где впадает оно в Балтийское море, а в него самое впадают две весёлые речушки Мотлау и Родауне, запутался (или удобно расположился, если пожелаете) Вольный город Данциг. Запутался, оно, конечно, смешнее, но «удобно расположился» будет, однако, правильнее. Ибо лучшей внутренней гавани для города-порта трудно придумать. А коли нужна внешняя, так вон она, пожалуйста, аванпорт Нейфарвассер, если какому судну забираться во внутреннюю гавань осадка не позволяет.

Сам Данциг городок хоть и не великий, но живописный. Тесно прижатые друг к другу дома поблёскивают в лучах заходящего солнца черепичными крышами. Десятки готических шпилей так и норовят пронзить небо. Но до урбанистических ли изысков нам теперь, вечером дня, предшествующего генеральному штурму? Не лучше ли разобраться в расположении войск?

Начнём, пожалуй, с поляков. У них, как и приличествует армии осаждающей, численный перевес. Основные силы сосредоточенны с западной стороны. Здесь командующий Северным фронтом генерал Холлер сосредоточил две армии: 1-ую генерала Латника и приданную из Резервного фронта 2-ую генерала Ружинского. 5-ая армия генерала Скифского, что была переброшена накануне из-под Эльблонга, готовится штурмовать город с юга. Полностью блокировать Данциг с суши, как рассчитывал начальник польского генштаба Розвадский, не удалось. К морю польские войска вышли только в районе Сопота, замкнув сухопутную блокаду Данцига с запада. На востоке же наступающие по левому берегу Вислы польские части были остановлены на рубеже Мёртвой Вислы. Закрепившиеся на правом берегу старого русла русские войска, при поддержке артиллерии флота, успешно отразили все попытки замкнуть блокаду с востока, обеспечив, таким образом, коридор со стороны Вислинской косы. Немногим преуспели войска, наступавшие по правому берегу Вислы. Они хоть и вышли к морю в районе Эльблонга, но пробиться к основанию Вислинской косы также не сумели.

Шишко мог быть вполне доволен: оборону он вёл умело. Левый фланг обороны, так называемый «Вислинский рубеж», который обороняла стрелковая дивизия, в плане фортификации был укреплён менее всего. Однако этот пробел с лихвой восполняли естественные водные преграды и та огневая завеса, которую могла поставить на пути атакующего противника корабельная артиллерия. Впрочем, штурмовать этот рубеж полякам не было никакого смысла. Ну, прорвались бы они к морю, положив при этом почти армию, и что? Города бы они всё одно не взяли. Нет, поляки будут штурмовать крепость с двух направлений: с юга и с запада. Притом с юга очень узким фронтом вдоль насыпи железной дороги. Шире развернуться им не даст боязнь потонуть как котятам, если, когда пехота побежит по низине, будут открыты шлюзы. Можно, конечно, использовать конницу. Она до укреплений, может, и доскачет. А дальше что? С саблями на бастионы? Смешно, право. Наиболее успешно можно атаковать крепостные укрепления с запада. Там местность повыше, не затопишь. Там и будет нанесён основной удар. Но так ведь там расположены и основные крепостные укрепления: форты Бишофсберг и Хагельсберг. Их стены и тяжёлой артиллерией не расковыряешь. Тут нужны сверхтяжёлые пушки, такие, как те, что прибыли недавно на железнодорожную станцию, что находится в ближнем тылу Северного фронта. Шишко об этом знал. Знал и о том, что перед генеральным штурмом Холлер обязательно эти пушки задействует, проигнорировав угрозу ответной бомбардировки польских городов. Нет у него другой надежды на победу! Вот только в успех польского наступления Шишко не верил никак. Потому что твёрдо верил в свою Особую армию, стоящую на Центральной и Приморской позициях. И верил в адмирала Развозова, который, если приспичит, плюнет на хорошие манеры и откроет огонь всей тяжёлой артиллерией своих линкоров прямо через головы англичан, пусть оглохнут! В драку, небось, не полезут?

И от удара в спину Шишко был застрахован тоже. Вы ведь не забыли, что мы витаем в облаках? Отсюда очень хорошо видно, как по мостовым Данцига маршируют отряды самообороны, состоящие, разумеется, сплошь из немцев – поляки при таком взрыве патриотизма немецкого населения носа из дому не кажут. А те настроены очень воинственно. Ходят со знамёнами под барабанный бой и распевают во все глотки:

 
Есть город на янтарном берегу
в лесов вечнозелёном обрамлении.
Дома его величия полны,
свои фронтоны тянут прямо к свету.
И если мне захочется веселья,
найду его я в Данциге моем!
 

На крепостных стенах их Шишко, разумеется, не ждёт, но за свои тылы он в надёже.

Если всё так не плохо, то о чём сейчас беседует Шишко с начальником армейской разведки? Срочно с небес на землю, чтобы услышать хотя бы последнюю фразу этого разговора.

– Что хочешь делай, но эти пушки не должны выстрелить ни разу!

Вы поняли, о каких орудиях идёт речь? Я так да!

* * *

Начальник армейской разведки был отнюдь не глуп, ждал от командующего такого приказа, потому его бойцы излазили станцию загодя вдоль и поперёк. И план операции был уже готов, так что этой ночью действовали быстро и слажено.

«Особый штрафной» последние несколько дней муштровали по полной программе. А сегодня слегка погоняли с утреца, на обед сытно накормили и оставили в покое. Кому-то от такого стало весело. Тогда Тухачевский сказал громко и чётко, чтобы слышали все:

– Если кто не понимает – это конец. До утра мы точно не доживём. Теперь веселитесь, коли охота не пропала! – улёгся на тюфяк и отвернулся. Вскоре все последовали его примеру: каждому было о чём подумать перед смертью.

Ужин был очень лёгкий. Потом их погрузили в закрытую машину и куда-то повезли. Выгрузили во дворе, окружённом каменными стенами. Потом был спуск в подземелье и долгое путешествие по глухим коридорам. На поверхность вышли, как догадался Тухачевский, уже за линией польских окопов. Потом был марш-бросок в ночи до железнодорожной станции. Там со всеми предосторожностями пробрались в какой-то пакгауз. Здесь их оставили одних. Перед тем как раствориться в темноте полковник протянул Тухачевскому часы.

– Покомандуй напоследок. Вон в том углу, – полковник посветил в нужном направлении фонарём, – ящики со всем вам необходимым. Вооружайтесь, занимайте оборону. Ровно через полчаса завяжете бой. Постарайтесь продержаться как можно дольше. Прощайте!

Полковник вместе с охраной пропал, а смертники стали открывать указанные ящики. В них оказались винтовки, пистолеты и три ручных пулемёта, а также патроны и гранаты. В пакгаузе были ещё какие-то ящики, уложенные штабелями. Их проверять не стали: времени нет, да и неинтересно. Когда Тухачевский расставил всех по местам до времени «Ч» осталось ровно пять минут.

– А что будет, если мы просрочим время? – спросил Дыбенко.

Тухачевский усмехнулся.

– Давай проверим!

Через оконца пакгауза, которые превратились теперь в амбразуры, были видны польские часовые, которые, судя по их поведению, не ведали, что творится на охраняемом объекте. Секундная стрелка не дотянула до нужной отметки двух делений, как часовые один за другим повалились на землю.

– А ты думал, они это пустят на самотёк? – спросил Тухачевский у Дыбенко.

Тот только смачно сматерился, а когда в зоне поражения оказались первые польские солдаты, выпустил в их сторону длинную очередь из пулемёта.

Бой в районе пакгауза шёл уже около получаса. Когда в том направлении пробежала чуть ли не рота солдат, командир разведывательно-диверсионной группы отдал приказ:

– Пора!

В районе сортировочной горки развернулась основная фаза операции. Пока одни разведчики, захватив маневровый паровоз, подгоняли его к составу с боеприпасами, другие минировали у того же состава ближние к горке вагоны. За сортировочной горкой, у стрелок, ведущих на пути, где стояли платформы с гигантскими орудиями, произошла смена часовых, правда, без их согласия. А к стрелкам уже гнали путейцев, чтобы те расшили остряки, сняли навесные замки и убрали закладки. А паровоз уже затолкал на горку первые вагоны. Путейцев, которые сделали своё дело, отпустили, и те стали разбегаться, кто куда. Теперь возню на сортировочной горке заметили, но было поздно. Вагоны со снарядами катились вниз. Одни разведчики, переводя стрелки, направляли их по нужным маршрутам, другие метким огнём с горки прикрывали действия товарищей. Большая часть станционной охраны была отвлечена боем у пакгауза, потому затея с горкой удалась. Когда вагоны покатились прямо на платформы с орудиями, кто-то крикнул: «Лови их на башмаки!» Один из солдат, бросив винтовку, схватил тормозной башмак и попытался приладить на рельс перед катящимся вагоном. Но ему не повезло, башмак «отстрелило», и он, выскочив из-под колеса, отлетел прямо в смельчака, убив того наповал. Тех, кто по его примеру ухватился было за башмаки, это привело в замешательство, и вагоны со снарядами стали таранить платформы. А потом загремели мощные взрывы. Платформы корёжило. Орудийные стволы срывало с лафетов и сбрасывало на соседние пути. Осадная артиллерия поляков, так и не сделав ни одного выстрела, перестала существовать. А горку уже окутала дымовая завеса, под прикрытием которой, прихватив своих раненых и убитых, разведчики покинули станцию.

В пакгаузе из тех, кто мог ещё держать оружие, оставалось двое: Тухачевский и Крыленко. Но был ещё и третий. Негодяев, который в самом начале боя притворился мёртвым, решил, что пришла пора привести в исполнение приказ полковника: никто из смертников не должен попасть в плен ни живым, ни мёртвым. Негодяев хладнокровно расстрелял в спину Тухачевского и Крыленко, после чего метнулся в дальний угол пакгауза. В противоположном углу строения уже слышалась польская речь, когда Негодяев подпалил бикфордов шнур, проложенный к ящикам со взрывчаткой, а сам нырнул в лаз, пролез под стенкой пакгауза и помчался прочь. Взрывная волна настигла его и швырнула на землю.

Полковник перевернул тело. Негодяев пришёл в себя и улыбнулся.

– Ваш приказ выполнен, – чуть слышно произнёс он.

– Молодец, – похвалил его полковник, распрямился и всадил пулю прямо в лоб лежащему у ног человеку. Жалости к мерзавцу он не испытывал.

Полковник отвёл взгляд от стекленеющих глаз, посмотрел на жарко полыхающие развалины пакгауза и поспешил прочь к ожидавшим его разведчикам.

Варшава

Резиденция премьер – министра

Этой ночью Нарутовичу поспать не удалось. Когда он собирался лечь в постель, пришло сообщение о том, что русские, совершив двойной фланговый охват, окружили польские войска в районе Сидельце. «Сведения требуют проверки, – думал Нарутович, спешно одеваясь. – Но если они подтвердятся, то путь на Варшаву для русских армий открыт. Теперь всё зависит от того, кто успеет раньше: мы возьмём Гданьск или русские осадят Варшаву». Нарутович прошёл к телефону и связался с генералом Холлером.

– Генерал, вы немедленно должны отдать приказ о начале штурма! – без обиняков объявил Нарутович, как только на том конце провода взяли рубку. Потом он довёл до генерала причину спешки. Холлер выслушал его молча, потом произнёс:

– Я немедленно отдам приказ, пан премьер!

Военный и политик были если не друзьями, то хорошими знакомыми точно. Нарутович уловил в голосе Холлера тревожные нотки, потому спросил:

– Что не так, Станислав?

– Полчаса назад русские диверсанты уничтожили наши осадные орудия, – тусклым голосом доложил генерал.