Текст книги "Ноэтика. Беседы о разумной, счастливой и вечной жизни"

В частности, и крысы, и обезьяны, при в общем весьма значительном различии в уровне эволюционного развития, ведут себя в ситуации сопереживания страха абсолютно одинаково.

И с теми, и с другими проводили один и тот же эксперимент.

Животных сажали в клетки по одному, и помещали эти клетки в отдельные небольшие помещения. Затем одно животное периодически подвергали ударам тока. Испытывая боль, оно в страхе металось в своей клетке, издавая пронзительный визг.

Одновременно остальные особи, здоровые, сытые и не испытавшие на себе «наказания», начинали вести себя так же.

Если эксперимент затягивался на достаточно долгий срок, то, к удивлению ученых, вначале заболевали и умирали не сами «виновники переполоха» – носители изначальных страхоотрицательных эмоций, а животные, которые сопереживали им, не испытывая никакого иного физического дискомфорта.

Из сказанного вытекает вполне разумное правило: держитесь по возможности как можно дальше от паникеров и вечных страхопереживальщиков и не стремитесь вникать в их нескончаемые монологи-опасения-переживания, выслушивая и кивая головой в знак сочувствия.

Сила страха и его трудноискоренимая живучесть обусловлены также и тем, что он закрепляется в генах и передается по наследству.

Пока это скорее гипотеза, но накопленные факты говорят в ее пользу.

Американские зоологи провели наблюдение за сусликами, населяющими естественным образом изолированный участок пустыни. Здесь же обитало более десятка видов различных змей, для некоторых грызуны были основным источником питания.

Когда летом молодые суслики начинали покидать норы, чтобы погреться на солнышке и подкормиться, они никак не реагировали на приближение рептилий, которые не представляли для них угрозы, но мгновенно скрывались под землей, если в их поле зрения попадала змея, представляющая опасность.

И это не было проявлением подражательного поведения, ориентированного на повадки взрослых особей. Изъятые из естественной среды молодые суслики точно так же умели различать опасных и неопасных для них змей и в лабораторных условиях.

Конечно, данное открытие не относится к разряду сенсационных, поскольку уже давно известно, что детеныши большинства животных, кроме высших обезьян и человека, практически сразу же после рождения «генетически знают», чем им надлежит питаться и кого следует опасаться.

По мнению некоторых историков и социологов, нации, пережившие длительные периоды рабства и жесткой диктатуры, в нескольких последующих поколениях сохраняют генетический страх перед властью, и их представители не способны на решительные выступления в защиту своих прав.

Сила страха заключается также и в том, что это поистине вневременное переживание. Страх, связанный с прошлым, и страх ожидания будущего очень часто оказываются гораздо сильнее, чем страх, связанный с реально переживаемой действительностью.

…Молодые люди любили друг друга и публично объявили о скорой свадьбе.

Накануне венчания жених сказал своей возлюбленной, что обожает верховую езду и непременно купит лошадей для их совместных прогулок. Услышав это, девушка тут же встала и ушла.

С тех пор она наотрез отказывалась встречаться с бывшим избранником, как бы ее ни уговаривали.

Ее вполне искреннее чувство, связанное с настоящим моментом, было полностью уничтожено страхом из прошлого. В детстве она упала с лошади и сильно повредила ногу, а чуть позже при схожих обстоятельствах ее отец погиб. С того времени, стоило кому-то произнести слово «лошадь», ее охватывал ужас, и вся она буквально трепетала от страха.

Если страх из прошлого связан с определенной реальной травмирующей ситуацией, то страх предвосхищения будущих несчастий и неприятностей почти всегда не только не соответствует реальной опасности, но вообще не имеет под собой никакой, хотя бы малейшей реальной основы. Но именно этот страх и является самым губительным и разрушительным во всех своих проявлениях.

Уроки братьев наших меньших

Барашек, погибший из-за ожидания беды

В данном эксперименте в роли подопытных животных выступали два барашка. К их ногам привязывали электроды, через которые оба периодически получали достаточно болезненный удар электрическим током.

Суть эксперимента состояла в том, что одного барашка заранее «предупреждали» об очередном разряде сигналом лампочки, а второй получал удар неожиданно – не зная о том, когда это произойдет. Причем лампочка загоралась чаще, чем случались электрические разряды, – иногда это была заведомо «ложная тревога», но всякий раз ее свет вызывал у животного тревогу и беспокойство.

Через месяц после начала эксперимента барашек, которого «предупреждали» о приближении опасности, начал чахнуть и вскоре умер. При вскрытии у него обнаружили множественные повреждения различных внутренних органов.

В то же время второе подопытное животное, получившее не меньшее количество ударов током, но никогда не знавшее заранее о грозящем ему «наказании», все так же с аппетитом жевало травку и оставалось отменно здоровым.

Этот эксперимент со всей очевидностью свидетельствует о том, насколько губительно для здоровья переживание страха, связанного с ожиданием мнимых или реальных неприятностей.

Человек экстраполированное существо: он всегда хочет предвидеть свое будущее. Поэтому на основе уже имеющегося у нас опыта мы прогнозируем предполагаемое развитие событий и пытаемся заранее выяснить, что выйдет из каждой нашей жизненной попытки. С годами вместе с жизненным опытом мы накапливаем в подсознании все больше и больше «лампочек» – предупреждений о возможном «ударе током», которые, даже если вероятность неприятностей в будущем вовсе не очевидна, постоянно предупреждают: «Будь осторожен, впереди возможна неудача, там поджидает опасность!»

Переживая вероятные и мнимые «неприятности будущего», человек пытается «законсервировать» себя в своем нынешнем – устойчивом, не сулящем ни радости, ни огорчений, во всем заранее определенном, регламентированно привычном – «бытии без будущего». Но отказ от активного овладения будущим – это страх перед ним, который исподволь разрушает психику и физическое здоровье.

Именно поэтому люди с твердой оптимистической установкой на будущее болеют гораздо реже, чем беспроглядные пессимисты и перестраховщики, и живут значительно дольше.

Предусмотрительность, основывающаяся на жизненном опыте, это хорошее, вполне разумное качество. Но когда она трансформируется в страх перед ожидаемыми неприятностями, заставляет во всем видеть только возможные негативные последствия, это всегда неизбежно оборачивается психическими и физическими заболеваниями.

Рассматривая анатомию страха, скажем и о том, что умеренный страх перед наказанием стимулирует и улучшает качество выполнения элементарных мыслительных и несложных практических задач, но в то же время он значительно затрудняет или вовсе не позволяет добиться успеха в более трудных и действительно жизненно важных вопросах, что неоднократно подтверждала экспериментальная психология.

Практический совет Ноэтики. Если родители стремятся добиться, чтобы их ребенок был аккуратен в быту, убирал в своей комнате, бережно относился к своим вещам и одежде и т. д., то стимул в виде какого-либо умеренного наказания будет вполне оправдан.

Однако в более значительных вопросах, связанных с отношением к учебе и к другим людям, с воспитанием нравственных качеств, гораздо разумнее полагаться не на негативное, а на положительное подкрепляющее стимулирование.

Следует помнить о том, что в любой ситуации, связанной с будущим, переживания и страхи родителей неизбежно передаются детям и закрепляются в их подсознании. Опасения относительно здоровья ребенка, возможности получения им престижной профессии, правильности выбора спутника жизни и многих других, действительно важных аспектов жизни, вполне могут оправдаться, даже если изначально все складывается как нельзя лучше. Таково действие страха.

Но если человек, следуя примеру близких, с детства смотрит в будущее без страха, с уверенностью и оптимизмом, то таким позитивным оно для него и будет. Как мы уже отмечали, связано это с тем, что на тонком полевом уровне страх – это не просто негативное переживание, но способ привлечь в свою жизнь именно то, чего мы опасаемся, поскольку вибрации страха притягивают и формируют соответствующие обстоятельства и события.

Библия говорит о том, что переживание страха способно расстроить жизнь даже вполне добропорядочного человека.

Библейский персонаж Иов был «непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла». Однако настал день, когда он проклял свое рождение и с горечью провозгласил: «Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира, нет покоя, нет отрады; постигло несчастье» (Иов 3. 25).

Ужасался Иов того, что и сегодня является причиной переживания страха многими людьми: он боялся потерять свое богатство, семейное благополучие и здоровье. Именно это и дало основание сатане сказать Богу, что почитает Иов Его не искренне, не от всего сердца, но из страха потерять дарованные ему блага. И тогда Всевышний «вручил праведника в руки сатаны для испытания». Иов лишился всего: многотысячных стад, семерых сыновей и двух дочерей… Сам же он был поражен проказой.

Но и в страданиях Иов не ожесточился, не проклял Бога, к чему призывала его жена, и ему было возращено «больше, чем было взято от него». Пережитое заставило Иова пересмотреть свою жизнь: он стал «видеть перед лицом своим Бога» и до конца дней своих избавился от власти прежних своих страхов.

* * *

Мы говорили о многих страхах, способных властвовать над человеком и превратить «в пытку и напасть» всю его жизнь.

Однако подлинный «царь» и тайный «магистр» всех страхов – это страх смерти.

Человек настолько страшится этого своего страха, что старается не думать о нем. Но «не думать» это не значит не испытывать и не переживать. Как мы уже отмечали, вытесненный в подсознание страх гораздо разрушительнее осознанного, как и тайный враг многократно опаснее нам известного.

Аутос Эфа

«Сотни, тысячи страхов одолевают человека на протяжении всей его жизни, от первого до последнего ее мгновения. И нет такого дня, чтобы это переживание во сне или наяву не посещало его.

Но главный страх, неизменно вызывающий в нем ужас и содрогание, – страх неизбежной кончины, он прячет так глубоко в душе своей, что не осознает его. В этом, пожалуй, и состоит его главное трагическое заблуждение.

Осознанный страх смерти полезен для человека – это и лекарство, и мощная сила, движущая его к Богу и к своему спасению.

Страх смерти излечивает человека от всех других страхов. Станет ли страшиться чего-то еще приговоренный к смерти и знающий, что в любую минуту к нему может прийти палач?

Зная о том, что ему самому не победить своего главного врага – смерть, человек устремляется к Богу, ища и находя в

Нем свое спасение и от страха смерти, и от неизбежности гибели своей души, которая жаждет жизни вечной и обретает ее в своем устремлении к Вечному».

Страх возникает как последствие бессилия духа.

Спиноза

Страх, испытываемый тварью, есть последствие первородного греха, отделения от Бога.

Николай Бердяев

Все страхи, живущие в человеке, разрушающие его жизнь и здоровье, обусловлены отсутствием необходимой информации о себе, мире и Боге.

Различается состояние и поведение человека, если он заблудился в незнакомом лесу в сумерках и если он совершает прогулку по хорошо знакомой пронизанной солнечными лучами роще. В первом случае малейший шорох, треск хрустнувшей под ногой ветки способен вызвать страх, тогда как во втором случае человек этого даже не заметит и будет наслаждаться красотой окружающей его природы. Как утверждал Герберт Уэллс, «вы не будете любоваться цветком, если за вами гонится тигр».

Человек не в состоянии любоваться красотой этого мира, а следовательно, быть по-настоящему счастливым, если он заблудился «в сумрачном лесу» своей жизни и испытывает страх, зная о том, что его неотступно преследует «гонящийся за ним тигр» – немощная, наполненная болезнями старость, а в дальнейшем и смерть.

Не существует человека, не испытывающего страха смерти, и глупо делать вид, что этого чувства не существует, или пытаться избавиться от него, «прячась» всеми помыслами своими в суете повседневных дел и забот.

Заметив в небе коршуна, наседка издает тревожный крик, предупреждая цыплят о грозящей опасности. Цыплята бросаются врассыпную и затаиваются в траве кому как удалось. Некоторые, спрятав только голову, остаются на виду, полагая своим цыплячьим умом, что раз они не видят опасности, то и она им не угрожает. Малыши, играя в прятки с взрослыми, поступают аналогично: они «прячутся», закрывая ладошками глаза.

Но от осознанного или неосознанного, но всегда присутствующего в нас страха перед неотвратимо приближающимися старостью и смертью такие «детско-цыплячьи» хитрости не спасают. У нас есть только одна возможность – бросить главному страху нашей жизни вызов и победить его и тем самым укрепить свое психофизическое здоровье, обрести ничем не омраченную радость жизни и возможность любоваться красотой окружающего нас мира.

Борьба в этом случае предстоит отчаянная, но при твердой решимости и непоколебимой стойкости победа всегда остается за человеком, что с неопровержимой истинностью доказал своим жизненным примером Лев Толстой.

В своей «Исповеди», написанной с предельной искренностью, скорее, как дневник, предназначенный для себя – чтобы лучше понять свое душевное состояние, Толстой приводит восточную притчу о путнике, застигнутом в степи разъяренным зверем.

Спасаясь от хищника, путник вскакивает в безводный колодезь, на дне которого он видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезти, чтобы не погибнуть от когтей разъяренного зверя, и не смея также спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, хватается за ветви выросшего в расщелинах между камнями куста. Руки его постепенно слабеют, но путник все еще держится. Он видит, как две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, подтачивают ее. Путник знает, что он неминуемо погибнет. Но пока он еще не сорвался вниз, он ищет глазами вокруг себя и находит на листьях капли росы и меда, и слизывает их.

«Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и я не могу понять, зачем я попал на это мучение», – этим признанием заключает писатель притчу о путнике.

Поясним, что «зверь» – это всегда агрессивно настроенный по отношению к человеку внешний мир, колодец – прибежище, куда человек, путник жизни, пытается спрятаться от нападок мира-«зверя», терзающего его тело и душу непрекращающимися страданиями, а белая и черная мыши – чередующиеся день и ночь, неумолимо приближающие падение в пасть дракона – смерти.

Толстой, обладая недюжинным умом, мужеством и честностью пред самим собой, осознавал, что ни его графский титул и состояние, ни его великий писательский дар, ни всемирная слава не спасут его от пасти дракона, и он никогда не будет избавлен от преследования внешнего «зверя» – мира.

«И в таком положении, – пишет он, – я пришел к тому, что не мог жить и, боясь смерти, должен был употреблять хитрости против себя, чтобы не лишить себя жизни». Эти хитрости заключались в том, что писатель прятал ружья, чтобы в минуты особого отчаяния не застрелиться, и ремни, чтобы не повеситься.

В пятьдесят лет Толстого, осознавшего кратковременность своего бытия, неотступно мучает вопрос: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?»

Гений потому и гений, что он, как правило, всегда и во всем гениален. Вопрос, поставленный Толстым в отношении смысла своей жизни, не только личностный – это главный и основной вопрос смысла появления и эволюции человека на Земле.

И вопрос этот в подлинной своей сущности таков: есть ли смысл в том, что на протяжении всей многовековой мировой истории человечества люди рождались, страдали и умирали в страхе, и поколения одно за другим, как волны, накатывающиеся на песчаный берег, являлись и исчезали бесследно в небытии?

Если смысл только в этом вечном кругообороте вещества-материи, то зачем человеку – песчинке, на мгновение возникающей в этом гигантском процессе, дано осознание самого себя и мучительное стремление к пониманию того, для чего он явился в этот мир и почему он должен жить в вечном страхе и умереть, так и не получив ответа на этот вопрос? Толстой объяснил это себе так: «Все развивается, дифференцируется, идет к усложнению и усовершенствованию, и есть законы, руководящие этим ходом. Ты – часть целого. Познав, насколько возможно, целое и познав законы развития, ты познаешь и свое место в этом целом, и самого себя». Однако это умозрительное объяснение конечного смысла своей жизни удовлетворило его лишь на короткое время.

Не нашел Толстой ответа на вопрос о смысле жизни и в философии. «Там, где философ не упускает из вида существенный вопрос, ответ всегда один и тот же, – ответ, данный Сократом, Шопенгауэром, Соломоном, Буддой», – пишет он в «Исповеди». И далее цитирует Сократа: «Мы приблизимся к истине только настолько, насколько мы удалимся от жизни, готовясь к смерти. К чему мы, любящие истину, стремимся в жизни?

К тому, чтоб освободиться от тела и от всего зла, вытекающего из жизни тела. Если так, то как же нам не радоваться, когда смерть приходит к нам?»

Вся сущность Толстого протестует против признания конечного смысла бытия в сознательном удалении от жизни и радостном ожидании смерти. Он понимает, что это лишь хитрая уловка ума, переворачивающего все с ног на голову, пытающегося заменить страх смерти любовью к смерти и радостным ее ожиданием. И Толстой вновь продолжает искать «причину причин всего, что есть» – Бога, чтобы наконец избавиться от гнетущего страха смерти, который неотступно и настойчиво провоцирует его на совершение самоубийства.

«И эта причина всего есть то, что называют богом; и я остановился на этой мысли и старался всем существом сознать присутствие этой причины. И как только я сознавал, что есть сила, во власти которой я нахожусь, так тотчас же я чувствовал возможность жизни», – на этой оптимистичной ноте завершает писатель свои долгие и мучительные искания.

Однако уже вскоре к нему вновь приходит разочарование.

Признание присутствия во Вселенной Бога дает некоторую надежду на то, что со смертью жизнь не завершается, а только переходит в новую фазу. Но Толстой не приемлет бездеятельное «висение на кусту» и «слизывание капель росы и меда» в ожидании даруемого Свыше спасения, он здраво понимает, что «истина спасения» и от «зверя», и от «дракона» заключена не только в Боге, но и в самом человеке.

Но в чем именно состоит единение этих усилий?

Богоискательство не освобождает Толстого от страха смерти, и он вновь от временно обретенного состоянии мира с самим собой переходит к безжалостному отрицанию смысла своего существования: «Не два, не три раза, а десятки, сотни раз приходил я в эти положения: то радости и оживления, то опять отчаяния и сознания невозможности жизни».

Толстой страдает, мучается, разочаровывается, отчаивается, но не сдается, и это вознаграждается, как всегда вознаграждается то высшее, к чему человек стремится и ради чего он жертвует своим маленьким «благополучным» безальтернативным бытием «в колодце». Он пишет:

«Со мной случилось как будто вот что. Я не попомню, когда меня посадили в лодку, оттолкнули от какого-то неизвестного мне берега, указали направление к другому берегу, дали в неопытные руки весла и оставили одного.

Я работал, как умел, веслами и плыл; но чем дальше я выплывал на середину <возрастную середину жизни>, тем быстрее становилось течение, относившее меня прочь от цели, и тем чаще и чаще мне встречались пловцы, такие же, как я, уносимые течением. Были одинокие пловцы, продолжавшие грести; были пловцы, бросившие весла; были большие лодки, огромные корабли, полные народом; одни бились с течением, другие отдавались ему. И чем дальше я плыл, тем больше, глядя на направление вниз, по потоку всех плывущих, я забывал данное мне направление. На самой середине потока, в тесноте лодок и кораблей, несущихся вниз, я уже совсем потерял направление и бросил весла. Со всех сторон с весельем и ликованьем вокруг меня неслись на парусах и на веслах пловцы вниз по течению, уверяя меня и друг друга, что и не может быть другого направления. И я поверил и поплыл с ними. И меня далеко отнесло, так далеко, что я услыхал шум порогов, в которых я должен был разбиться, и увидел лодки, разбившиеся в них. И я опомнился. Долго не мог понять, что со мной случилось. Я видел перед собой одну погибель, к которой я бежал и которой боялся, нигде не видел спасения и не знал, что мне делать. Но, оглянувшись назад, я увидел бесчисленные лодки, которые не переставая упорно перебивали течение, вспомнил о береге, о веслах и направлении и стал выгребать назад вверх по течению и к берегу.

Берег – это был бог, направление – это было предание, весла – это была данная мне свобода выгрестись к берегу – соединиться с богом. Итак, сила жизни возобновилась во мне, и я опять начал жить».

В чем же состояло обретенное спасение Толстого, вернувшее его к жизни и не позволившее ему совершить с радостью и облегчением самоубийство? (И это не будет преувеличением, поскольку большинство суицидов в существовании без смысла совершаются именно с этими чувствами.)

В заключительных строках «Исповеди» вполне ясно высказывается мысль о том, что не «искать» умозрительно должен человек Бога, не ждать его откровений, наставлений и его спасительной помощи. Ему на то и даны разум и свобода воли, чтобы понять Божественное предопределение всего бытия и жизни своей и выполнить его – «выгрестись к берегу», где и соединиться с Богом.

* * *

Давайте ответим на последний и ключевой вопрос в разговоре о страхе: чего только и должен бояться человек в своей жизни?

Библия отвечает на него так: человек должен бояться Бога, в страхе господнем заключена его мудрость. Но эта истина сформулирована сообразно уровню сознания людей начального времени человеческой истории – так же и малому ребенку, только-только осваивающему окружающий его мир, о многом вначале говорят, используя внушающие страх предупреждения.

В Евангелие красной нитью проходит мысль о том, что не бояться должен человек Бога, а любить Его за то, что Он дал ему жизнь и предоставил великую возможность – спасти от гибели свою душу-сознание и помогать по возможности в этом другим.

Именно поэтому бояться и страшиться человек должен только одного – не реализовать за время своей жизни это свое сущностное предназначение, не выполнить свой долг перед Богом, самим собой и другими людьми.

Не существует страха смерти как такового, есть только страх неизбежного наказания за бессмысленно прожитую жизнь, в которой был не понят и не реализован Замысел Творца, а было только «висение на кусте» и «слизывание капель росы и меда».

Интерпретируя эту ситуацию на современный лад, можно сказать и так: не испытывает страха быть уволенным и может рассчитывать на продвижение по служебной лестнице тот, кто усвоил, в чем состоят его «земные» обязанности, и успешно их выполняет. Точно так же и дальнейшее «продвижение» по иерархии Космических Миров невозможно, если работником-человеком не усвоены и не исполняются как следует его основные «земные» обязанности, и он не удосуживается установить правильные отношения с Руководством Мироздания. В этом случае страх перед «увольнением за непрофессионализм» – страх перед смертью, страх перед неотвратимой расплатой за бессмысленно прожитую жизнь, растраченную на пустяки и ничего в общем-то не значащие дела и заботы, будет всегда властвовать над человеком, лишая его радости жизни и препятствуя самым лучшим его достижениям.

На Иисуса Христа была возложена непосильная по меркам человеческим миссия: Он должен был, пройдя сквозь неимоверные мучения, на своем примере показать всем людям, что Любовь и Истина в конечном итоге всегда побеждают зло, невежество и смерть и открывают врата в Царство Небесное – Жизнь вечную.

Будучи не только Сыном Божьим, но и сыном человеческим, Иисус дважды испытывал страх. Впервые, когда царь Ирод обезглавил пророка Иоанна, Он скрылся в смятении духа в пустыню, опасаясь такой же участи; и во второй раз, когда перед арестом молился в Гефсиманском саду до кровавого пота, прося у Отца избавления от ожидавшей его участи и одновременно принимая ее, повторяя после каждой молитвы: «…впрочем не как я хочу, но как Ты» (Мф 26. 39).

И Он победил и страх смерти, и саму смерть, поскольку любил Бога больше себя, а всех людей и каждого человека – как себя самого, но по сути все же сильнее. «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершенен в любви. Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас», – говорит в своем послании апостол Иоанн (1 Ин 4. 18), став очевидцем великой всепобеждающей Любви Иисуса Христа.

Аутос Эфа

«Утеряв свою первую любовь и еще не научившись последней своей любви – любви во Христе, человек озирался в своем огромном и холодном логовище мира – и страшился. Так началась его история, которая не изжита доныне человечеством. Он стал истаивать очами от опасности, от неверности своей жизни и жизни другого человека. Злые силы стали мучить его, влечь к себе, дарить ему свои призрачные наслаждения, а после бить его, наслаждаясь его беспомощностью и омраченностью.

И человек привык к власти темных сил над собою. И стало его посещать новое чувство – радость быть злым и страшным для окружающих. И чем более он живет в своей злобной усладе ненависти к другому человеку, властности и гордости, тем более он страшится и опасается другого человека… и смерти своей.

 
Нельзя, чтоб страх повелевал уму,
Иначе мы отходим от свершений,
Как зверь, когда мерещится ему».