Текст книги "Черные колокола"

ПОСЛЫ «СВОБОДНОЙ ЕВРОПЫ»

Из комендатуры выскочил лихой «национал-гвардеец» в черном берете, с прилипшей к углу рта сигаретой. Подбежал к машине Андраша, стоявшей у подъезда, скомандовал:

– Эй, Миклош, готовься к поездке в Ретшаг. Отправляйся на профилактику и через час подавай «Победу».

– Куда? – переспросил Андраш.

– Да ты что, глухой? – засмеялся телохранитель, клейменный татуировкой, как почти все те, кто побывал в тюрьмах. – В Ретшаг поедешь. Личный приказ коменданта.

– А где он, этот Ретшаг собачий?

– Не знаешь?

– Первый раз слышу. На севере или на юге? В Германии или Австрии?

– А я… я, байтарш, сам не знаю, где он находится, – ответил веселый, хмельной телохранитель и расхохотался. – Я только тюремную географию изучал: пересыльная тюрьма Будапешта – каторжная тюрьма Вац. Туда, сюда и обратно. Спроси в штабе, там тебе скажут, где он, собачий Ретшаг. Или загляни в карту. Умеешь в ней разбираться?

– Как-нибудь. – Андраш достал карту Венгрии и быстро нашел на севере, в области Ноград, небольшой городок Ретшаг. Далеко он, у самой чехословацкой границы.

– Вот, будь он проклят! – Андраш ткнул в карту дулом автомата, с которым расставался только за рулем машины. – Самого коменданта повезу или штабиста какого-нибудь?

– Высокого гостя. Иностранного представителя.

– Да ну! Что за персона? Кого и чего он представляет?

– «Свободную Европу».

– Это что за государство? Не слыхал про такое.

– Мало ли ты чего не слыхал! Ретшаг сотни лет существует, а ты его только что открыл. «Свободную Европу» миллионы людей слушают, а ты…

– Понял! Это радиостанция. В Мюнхене. И я ее слушал. Еще перед двадцать третьим октября призывала венгров браться за оружие, требовать разрыва Варшавского пакта. И воздушные шары с листовками запускала в Венгрию. По тыще штук в неделю. Она?

– Она самая. Ее представитель и поедет с тобой в Ретшаг.

– А чего ему там делать? Высокий гость – и захолустный Ретшаг. – Андраш опять ткнул дулом автомата в карту.

Словоохотливый телохранитель коменданта не мог ответить на такой вопрос. Андрашу надо было обязательно знать, стоит ли овчинка выделки. Может быть, поездка ничего не даст, окажется бесполезной, съест несколько драгоценных дней. И в такое время, когда дорог и час и минута, когда Арпад Ковач должен знать каждый важный ход контрреволюции, любой ее маневр.

– Слушай, Жигмонд, окажи мне услугу. – Андраш запустил пальцы под красно-бело-зеленую ленту, пришпиленную к кожанке «гвардейца». – Если есть у тебя сердце, то окажешь.

– В чем дело? Говори! – Телохранитель оглянулся на комендатуру, не подслушивает ли кто, не наблюдает. – Секретная услуга, как я понимаю, да?

– Ничего особенного, но… Видишь ли, я собрался жениться.

– Нашел время! Да и кто теперь женится всерьез? Больше так… шаляй-валяй – и поехал дальше. Временными невестами хоть Дунай запруживай. С двадцать третьего октября моими «женами» были и Ева, и Агниш, и Маргит, и Виолетта, и Элли, и еще дюжина. А ты красавец – и жениться насовсем! Такого дурака не видел за всю революцию.

– А если люблю, тогда как? – спросил Андраш и покраснел. Покраснел от нового приступа хохота Жигмонда, от гнева, от боли за поруганных этим «революционером» венгерских девушек, от своего вынужденного бессилия.

Посмеявшись, телохранитель спросил:

– Ну, так чего ж ты хочешь от меня, влюбленный?

– А смеяться больше не будешь?

– Если не рассмешишь еще каким-либо дурачеством… Говори скорее, в чем дело.

– Свадьбу я со своей Маргит назначил на завтра. Так вот, боюсь, что не вернусь к вечеру. Скажи там, в штабе, посоветуй, чтоб другого шофера послали в этот Ретшаг, будь он проклят.

– Нет, Миклош, такой совет мой язык не посмеет выговорить.

– Почему? Удружи, Жигмонд, я тебе за это…

Телохранитель растянул свой толстогубый рот до ушей – так был доволен наивностью Миклоша. Что ему может дать этот паренек? Золото? Оно есть у Жигмонда, запасся им в одном из разбитых ювелирных магазинов. Барахло? И его вдоволь и на складах, и в лавках, и в квартирах коммунистов, подлежащих опустошению. Невесту предложит во временное пользование? Не нуждается, есть в резерве дюжина своих Маргит и дюжина Ев. Водку? Есть и водка. Часы? Есть и часы: золотые секундомеры, золотые с календарем, с музыкальным боем, золотые самозаводящиеся. Во всех карманах, на левой и правой руке тикают. И все точные, швейцарские, на драгоценных камнях. Ну, что еще способен предложить этот дурашливый женишок? Тысячу или пять тысяч форинтов? Чепуха! У Жигмонда их вдоволь, тысяч сорок или пятьдесят. Не подсчитывал. Йожеф Дудаш со своими ребятами совершил тихий налет на банк, получил с неофициального разрешения премьера Имре Надя больше миллиона форинтов на свои «революционные» нужды и стал их раздавать на одной из набережных Дуная каждому встречному. «Берите, венгры, да помните своего председателя, Йожефа-апу!» В то время не зевал и Жигмонд. Брал, хватал, набивал карманы. Теперь греют они, форинты, его тело со всех сторон. Но долго ли будут греть? Со дня на день ждут в комендатуре, что последние коммунисты будут вышиблены из правительства и в парламент войдет новый премьер – кардинал Миндсенти. Тогда социалистические форинты сразу превратятся в обыкновенные бумажки.

Невеселые мысли о форинтах принудили Жигмонда несколько протрезвиться, помрачнеть

– Ну так что же ты мне дашь за это? – деловито спросил он.

– Машину уведу. Беспризорная, в гараже под домом спрятана. «Оппель-капитан». Вишневый с серым. Белые колеса. Нейлоновые подушки. Золотистый руль. Хозяин богу душу отдал, а я вступил в права наследника.

– «Оппель-капитан»? Новый? Согласен! Дай пять. Жди. – Телохранитель схватил руку Андраша, шлепнул о его ладонь ладонью и убежал в штаб комендатуры.

Вернулся нескоро, минут через двадцать, виноватый, смущенный.

– Холостой выстрел. Не вышло! Приказ подтвержден: лично тебе мчаться в Ретшаг. Высшая воля коменданта.

– Боже мой, почему я должен ехать?! – воскликнул Андраш с искренним отчаянием.

– Высокое доверие! Заслуги перед революцией. Гордись, Миклош!

– Пошел ты со своей гордостью знаешь куда! Какую шишку повезу, узнал?

– Узнал! Две шишки поедут с тобой. Старая и молодая.

– Бабы?!

– В штанах, вроде бы мужики, а там кто ж его знает, не исследовал. Бывает и так, что и в мужчине женский род вмещается.

– Ладно, хватит тебе тюрьму вспоминать! Кто они такие, эти шишки? Если я возьму с собой Маргит, не будут возражать?

– Что ты, Миклош! Откажись… Глупоство это.

– Чего? Ты что, поляк?

– Был и поляком… Опасная глупость, говорю, твоя затея. Один поедешь. Шишки эти не простые. Святые.

– Не понимаю. Говори толком, без загадок.

– Послы оттуда… – Жигмонд кивнул в ту сторону, куда садилось тусклое, задавленное осенними тучами сиротское солнце. – Чрезвычайные гуси. Ватиканские.

– Католики, что ли?

– Да. И не простые, хоть с виду ничего особенного: люди как люди. Видел я их сейчас своими глазами, когда от Белы Кираи вышли.

– Плохи мои дела! – Андраш надвинул на глаза берет. – Плакала невеста, заплачет и жених. Неужели ничего нельзя придумать, Жиги? – По лукавым глазам телохранителя, по его нетерпеливо-снисходительной улыбке Андраш понял, что он еще не все секреты коменданта выдал. – Неужели нельзя улизнуть от этой поездки?

– Ну и дурак же ты, Миклош, как я посмотрю на тебя! Счастье ему само в руки просится, а он ничегошеньки не чувствует.

– Какое счастье?

– Превеликое. Знаешь, зачем едут эти католические шишки в Ретшаг? – Жигмонд не стал томить недогадливого шофера и быстро ответил на свой же вопрос:– Освобождать кардинала Йожефа Миндсенти.

– Миндсенти?.. Пресвятая Мария, спаси и помилуй!.. Постой, а разве он в Ретшаге сидит? Мне казалось, где-то в другом месте.

– В Фелшепетене. В замке. И туда придется ехать. Понял теперь, к какому делу тебя, замухрышку, пристегнули?

Андраш осенил себя, как настоящий католик, крестным знамением: два пальца приложил ко лбу, а потом к плечу и к груди.

– Еду! Не обижайся, Маргит, такое дело… Сэрвус, Жиги!

Жигмонд удержал неблагодарного шофера.

– Ну, а насчет «оппель-капитана» как?

– Уведу!

– Когда?

– Считай, что он уже твой. Вернусь – вручу ключи. Патентованные. Секретные. Не подберет и взломщик.

– Подберу! Хочешь пари?

– А разве ты?..

– Да, Миклош, да! Открывал и могу открыть любой сейф. В былое время гастролировал бы: Вена – Будапешт – Рим – Париж – Берлин, а теперь… гастроль из тюрьмы в тюрьму. Десять дет отсидел. С молодых лет до первого гнилого зуба. Ну, договорились?

– Договорились.

– Смотри не стань шлюхой. Таким курочкам я свинчивал головы вот так. – Жигмунд зажал левую руку меж колен, выставил кисть и очень наглядно продемонстрировал правой рукой, как ловко он свинчивал курочкам головы.

Только привычка сдерживать себя, закалка следопыта помогли Андрашу не сорваться, довести тяжелый разговор до конца, не выдав себя Жигмонду.

Попрощался с телохранителем коменданта и побежал готовить машину.

По дороге в гараж, за ближайшим углом, затормозил «Победу», заскочил в будку телефонного автомата, сообщил дежурному офицеру оперативной группы полковника Арпада Ковача, куда, с кем и зачем едет в Ретшаг. Говорил на условном языке, почти кодом. Впрочем, мог бы и не очень осторожничать. В эти дни в Будапеште доверяли телефону и не такие секреты.

Все заводы стояли, а телефонная станция работала. И не потому, что в ней нуждался Совет Министров. В телефонной связи прежде всего нуждались разрозненные, пока полностью не вышедшие из подполья штабы контрреволюции, ее «невидимые» руководители.

Андраш подал машину к главному подъезду комендатуры.

Ждать не пришлось. Сейчас же, сопровождаемые «гвардейцами», вышли знатные путешественники. Один в сером костюме, в сером макинтоше, в серой шляпе, седой, поджарый, с гладким, без морщин, моложавым лицом. Другой совсем молодой, не старше двадцати пяти, худощавый, подобранный, в старомодных очках.

Шагая твердо, уверенно, по-военному цокая каблуками, старший направился к машине. Молодой почтительно, без унизительной для себя суеты, опередил седого спутника, распахнул перед ним дверцу «Победы».

«Адъютант и шеф», – подумал Андраш, и рука его невольно потянулась к тому карману, где лежал готовый к бою пистолет.

Пассажиры молча расположились на заднем сиденье.

На шофера изволили обратить внимание, лишь когда отъехали от комендатуры.

– Ты и есть Миклош Папп? – спросил молодой и улыбнулся, обнажая розовые, младенчески нежные десны и озабоченно поправляя очки, к которым, по-видимому, еще не привык.

– Да, я Миклош Папп, честь имею. А вы?

– Мы?.. – Адъютант переглянулся со своим шефом. – Иштван бачи и Фери. – Снова поправил очки и еще раз улыбнулся, добродушно, почти застенчиво. – Фери – это я.

Он хорошо говорил по-венгерски, но в его речи Андраш почувствовал иностранный акцент. Так твердо, отрывисто, огрубляя мягкие венгерские слова, обычно говорят немцы.

Предположения не оправдались. Послы «Свободной Европы», чуть отдернув оконные занавески, разговаривая вполголоса по-итальянски, внимательно вглядывались в улицы Будапешта. Они завалены вывороченным булыжником, газетными киосками, разбитыми машинами, трамвайными обугленными скелетами, сломанной мебелью, повозками, ящиками и книгами. Всюду, куда ни глянешь, книги и книги. Горы книг.

– Почему так много книг? – удивился Фери.

Иштван усмехнулся.

– Марксистская литература не нужна новой Венгрии, выброшена на свалку.

На стекле «Победы», справа от Андраша, багровел огромный кусок картона с черной крупной надписью:

«Национальная гвардия. Проезд всюду».

«Национал-гвардейцы» встречали машину хмуро, пытались останавливать, но, увидев пропуск, подписанный Белой Караи, торопливо отворачивали дула автоматов от лобового стекла «Победы», освобождали дорогу и любезно козыряли: «Висонтлаташра!»[12]12
  До свидания! (венгерск.).


[Закрыть]

Проехали весь Будапешт, с юга на север. Мимо зияющих пещер магазинных витрин. Виляли между баррикадами. Остерегались попасть в паутину трамвайных и троллейбусных проводов, свисающих с мачт, как тропические лианы. Объезжали переулками дымные, бушующие огнем магистральные улицы и дома, угрожающие обвалом.

Десятки улиц проехали и наконец вырвались на Вацское шоссе. И все время ехали по стеклу – по стеклу витринному, толстому и обыкновенному, выбитому из окон верхних этажей. Битое, посеченное пулями, облитое кровью, в цементной и известковой пыли, тысячи раз топтанное, размолотое, оно хрустит, рассыпается под колесами машин.

Андраш сжал челюсти. И на зубах скрежетало стекло.

– Скажи мне, сколько в городе разбитых окон, и я тебе скажу, что произошло.

Андраш вздрогнул, услышав эти слова, произнесенные старшим послом «Свободной Европы», тем, кого отрекомендовали – Иштван бачи.

– Землю Будапешта укрывает сплошное стекло. Значит, здесь грянула революция, – говорил посол. – А вот в Познани и Берлине… Я там не был в первые дни событий. Приехал, когда они были уже в разгаре. Мне говорили в Мюнхене, что я увижу революцию. Увы, я увидел и в Познани и в Восточном Берлине почти все окна целыми. Пшик, а не революция.

Адъютант сдержанно засмеялся, указал глазами на крепкий, покрытый светлым, чуть курчавым пухом затылок шофера и перешел на немецкий,

– Этот парень, кажется, прислушивается. Понимает итальянский.

– Не думаю, – ответил шеф. – Ни единого итальянского слова не знает. Немецкие, русские – да, возможно, но итальянские…

– Почему вы так уверены?

– Посмотрите, как он сидит? Бесчувственный камень. А уши! Глухие. Тупые. – Старший посол иронически улыбнулся. – У человека умного, культурного, знающего языки, слуховой аппарат чуток, как радар, и прекрасен, как жемчужная раковина. Сравните свои уши и уши этого лопуха.

Адъютант смущенно улыбнулся.

– Пожалуй, мои уши еще хуже. Я человек справедливый.

Старший посол озабоченно, вспомнив что-то, глянул на часы, тронул плечо шофера одним пальцем, на котором блестел золотой перстень с каким-то ярким камнем, сказал по-венгерски:

– Милейший, включите, пожалуйста, радио и настройтесь на правительственную станцию Кошута.

Андраш сделал все, о чем его попросили, и снова принял прежнее положение, стал «бесчувственным камнем». Сидел как обыкновенный шофер, которому уже порядочно осточертела баранка: сутулясь, втянув голову в плечи, наклонив корпус чуть вперед, к лобовому стеклу, терзал челюсти и рот сладковато-мятной жевательной резинкой.

С недавних пор, с 23 октября, американская жевательная резинка в Будапеште вошла в моду. А в последние дни она стала характерной приметой «национал-гвардейца», такой же, как и автомат с ремнем на шее, берет или меховая шапочка.

Послы продолжали беспечно болтать. Всего, о чем они говорили, Андраш не понял достаточно ясно, но смысл разговора улавливал хорошо и запоминал надежно. Работая в органах безопасности, Андраш иногда выступал в роли переводчика.

Адъютант вдруг оборвал разговор с шефом, помолчал и негромко, но отчетливо сказал по-немецки:

– Водитель, остановитесь, ради бога!

Эту же фразу он повторил по-итальянски.

Андраш спокойно вертел баранку. Не сделал никакой попытки повернуть голову к пассажирам. Мчался себе и мчался с прежней скоростью, привычно прикованный руками к машине, а глазами – к дороге.

– Ну вот, я же говорил! – Старший посол потрепал младшего по щеке.

Адъютант смущенно молчал.

Шеф потихоньку улыбался и думал о своем молодом спутнике. «Талантлив, энергичен, умен, подает большие надежды. Повидал весь мир, понял и почувствовал, куда человечество идет, что и кто ему угрожает… В больших делах юноша сообразителен. А вот в малых… пока не умеет наблюдать, не сразу разгадывает людей, не способен читать их молчание, еще не до конца понимает, что и спина человека, как и лицо, отражает и душевное настроение и интеллект. Скажи ему сейчас об этом – засмеется. Ничего! Поживет, наберется мудрости и убедится, что человек доступен для изучения со всех сторон, даже с самой неожиданной».

Легкая музыка в радиоприемнике сменилась голосом диктора:

– Внимание, внимание! Включаем площадь Кошута, где сейчас происходит грандиозный митинг. Весь Будапешт здесь. Сейчас выступит премьер реорганизованного национального, независимого, суверенного, правительства новой Венгрии…

– Многообещающая прелюдия, – заметил молодой посол.

– Тихо, пожалуйста! – раздраженно бросил старший. Он насторожился и, выхватив из кармана крупные черные четки, стал быстро, зло пересчитывать их тонкими, в перстнях, пальцами.

После короткой паузы в радиоприемнике послышался низкий голос Имре Надя:

– Дорогие друзья! Снова обращаюсь к вам, к венгерским братьям и сестрам, с горячей любовью. Революционная борьба, героями которой вы были, победила. В результате этих боев создано национальное правительство, которое будет бороться за независимость и свободу народа. Русские покинули столицу.

«Выполнил и перевыполнил», – подумал Андраш.

Машина спустилась с крутой горы в глубокую лощину, заросшую лесом, сырую и темную. Радиоприемник фыркнул, зашипел и почти заглох.

На горе снова послышался голос премьера:

– …Меня тоже пытались оклеветать, распространяя ложь о том, будто я вызвал советские войска. Это подлая ложь. Тот Имре Надь, который является борцом за независимость, суверенитет и свободу Венгрии, не звал эти войска. Наоборот, он был тем, кто боролся за вывод этих войск. Дорогие друзья! Сейчас начинаются переговоры о выводе советских войск из страны, об отказе от наших обязательств, вытекающих из Варшавского договора…

– Что ты говоришь? – закричал старший посол, глядя на освещенную шкалу радиоприемника. Он так грохнул о свое колено четками, что нить, на которую они были нанизаны, порвалась.

– …Мы призываем вас к терпению, – продолжал Имре Надь. – Я думаю, что наши успехи таковы, что вы можете оказать нам это доверие.

Адъютант собрал рассыпанные четки и почтительно подал их своему шефу.

– Монсеньер, я не понимаю вашего гнева.

– Вы же слыхали, что несет этот петух?

– Прекрасная декларация, монсеньер. Лопнул Варшавский пакт.

– Голый он, Имре Надь. С ног до головы. Ясен и политическому младенцу. Раскукарекался, зарю празднует. Рано, рано, рано! Еще длительное время нужны непроницаемость, туманность, сумерки, силуэтность. А он… хоть бы одним словом выругал Запад, хоть бы вспомнил, что является коммунистом!..

Андраш спокойно слушал немецкую скороговорку разгневанного посла.

ЧЕРНЫЙ СУЛТАН

В течение последней недели октября почти на всем протяжении австро-венгерской границы хозяевами положения стали «национал-гвардейцы». Они держали шлагбаумы контрольно-пропускных пунктов поднятыми постоянно. Все машины, прибывающие с запада и клейменные красными крестами, беспрепятственно мчались в Венгрию. По зеленым пограничным улицам хлынули в Венгрию ударные силы ее оголтелых врагов. Хортисты. Нилашисты. Легитимисты. Молодчики из «Скрещенных стрел», черного «Венгерского легиона». Князья и помещики. Генералы. Графини. Бароны. Отряды «людей закона Лоджа». Специализированные группы «Отдела тайных операций»: террористы, подрывники, артиллеристы, пулеметчики, военные боевики всех профилей, в том числе и знатоки баррикадных уличных боев.

В Дьер прилетел Лайош Шомодьвари, чтобы создать из северных областей, примыкающих к западной границе, «независимую» Венгрию.

Графиня Беатриса Сеченьи, отпрыск рода Габсбургов, специальный корреспондент эмигрантской газеты «Уй Хунгария», заброшенная в Венгрию на машине Красного Креста, мечется по Будапешту, разыскивает одряхлевших знаменитостей старого мира, бывших министров, главарей распущенных партий, вспрыскивает им живительный эликсир, поставляемый из Бонна и Вашингтона. За короткое время она успела побывать и у бывшего президента Венгрии Тильди Золтана, и у Иштвана Б. Сабо, вице-президента партии мелких хозяев, и у Белы Кираи. Проникла графиня и к «невидимому» руководителю восстания Палу Малетеру. Получила аудиенцию графиня Беатриса Сеченьи и у Дудаша, главаря армии, сражавшейся на баррикадах, как о нем писала пресса Запада. Вчера он был специалистом по холодильным установкам, а сегодня возглавил «Венгерский революционный совет» и создал свою штаб-квартиру в захваченном здании «Сабад неп», центрального органа венгерских коммунистов.

И всюду графиня Беатриса Сеченьи информировала о позиции Запада, всюду и всем советовала, куда должна идти и что должна делать Венгрия.

Титулованные и нетитулованные информаторы и советники стаями и в одиночку рыскали по Венгрии.

Замаскированный западногерманским и швейцарским Красным Крестом, действовал в Будапеште и Xубертус фон Лёвенштейн, герцог, рыцарь Мальтийского ордена, депутат западногерманского парламента, близкий друг доктора Аденауэра, совладелец крупнейших заводов, миллионер, состоящий в родстве с аристократическим родом Габсбургов по линии эрцгерцога Йожефа, и родственник Мартенов, немецких «королей металла», доверенное лицо концерна «Тиссен», один из директоров, которого женат на венгерской аристократке графине Зичи.

Хубертус фон Лёвенштейн информировал и советовал только в высших сферах: в кабинетах заместителя премьер-министра Тильди Золтана, председателя «Венгерского революционного комитета» Йожефа Дудаша, Иштвана Б. Сабо, посланника США Уэйлеса, атташе Англии полковника Каули и во многих других местах, в частности в радиостудии Будапешта. Он сказал там – его слова транслировались по всей Венгрии – и такое: «Нам в Германии, в Германской Федеративной Республике, нельзя забывать, что Венгрия воевала за нас».

И дальше он недвусмысленно, ясно намекнул, что и теперь Венгрия воюет за них, и заверил, что ей обеспечена со стороны ФРГ и политическая и моральная поддержка.

Единокровный брат герцога Лёвенштейна, владелец большого электрозавода капиталист герр Сименс – пятый или шестой, а может быть, и седьмой – в это же самое время объявил рабочим и служащим своего завода, что они до сего дня были самозванными хозяевами и отныне становятся тем, чем были до 1945 года.

Господин Кертес, фабрикант, примчался в город Дьер и обосновался со своим штабом на ткацко-прядильной фабрике, которой он владел когда-то, и «посоветовал» рабочим вернуть ему предприятие.

Помещик Петерди ворвался с вооруженным отрядом в бывшие свои владения, в село Герьен, и «посоветовал» членам кооператива имени Ракоци, добывающим хлеб на «его» земле, убраться, если они хотят остаться в живых.

Явилось в Будапешт и воинство, ударная гвардия папы римского Пия XII. Как же! Ни одно черное мирового масштаба дело не делается без участия святых отцов.

С благословения Ватикана, под его нажимом в Венгрии, где сильна католическая церковь, восторжествовала в 1919 году контрреволюция, и впервые на берегах Дуная, впервые в Европе и в мире разразилась человеконенавистническая эпидемия. Родился фашизм, и в числе его повивальных бабок были венгерские и другие «путешествующие» иностранные святые отцы. Повивальной бабкой фашизма они были и в других странах – Италии, Португалии, Испании, Латинской Америке. Муссолини, Франко и Салазар вспоены молоком обновленной «римской волчицы» – тайной канцелярии Ватикана. И сам фюрер Гитлер, хотя он и не был католиком, – молочный брат Хорти. Муссолини, Франко, Салазар, Адольф Гитлер пришли к власти с помощью партий и магнатов, состоящих в духовном родстве с Ватиканом, исповедующих его философию и политику, с лютой силой ненавидящих революцию и все, что она творит после своего утверждения.

На эти партии и на этих магнатов в течение двенадцати лет влиял папский нунций в Берлине, сиятельный кардинал. Когда он был простым смертным, его звали Евгений Пачелли. С 1917 по 1929 год он вдалбливал в головы заправил Германии: «Немецкие коммунисты придут к власти, если вы не остановите их железной стеной национал-социализма, беспощадной рукой Адольфа Гитлера и его коричневой гвардии». С 1929 по 1939 год бывший папский нунций в Берлине подвизался в Риме в должности статс-секретаря Ватикана. В качестве министра иностранных дел вкусил он плоды бурной многолетней деятельности, поздравлял с восшествием на престол своих крестных сыновей: ефрейтора Гитлера, генерала Франко и фюреров пониже рангом, пришедших к власти в разных уголках земного шара.

В 1939 году бело-черно-коричнево-желтый кардинал (не в пример «серому кардиналу» Ришелье) стал папой римским Пием XII. Ничего не изменилось в этот день, кроме масштаба деятельности тайной канцелярии Ватикана. Она стала важным мировым ведомством, где вынашивались и созревали планы всяческих войн против всех настоящих революций, против всех настоящих коммунистов. Планы эти в виде советов и информационных материалов чаще всего подсовывались правительствам, имеющим вермахт, королевскую армию. Некоторые планы осуществлялись и собственными силами, на свой страх и риск. Были и такие, которые претворялись смешанной компанией: святыми отцами из тайной канцелярии Ватикана и сотрудниками «Отдела тайных операций» Си-Ай-Эй.

В Будапеште в высших церковных сферах «информировали» и «советовали» таинственный монсеньер Роден, монсеньер Загон, ректор папского венгерского института. Оба они тайно проникли в Венгрию, и не в сутанах, конечно.

Был еще и третий «информатор и советник» Ватикана – патер Вечери.

Американцы любят клички. Даже своего президента они называют Айком. Патер Вечери в «Отделе тайных операций» был окрещен Черным Султаном. Обычно его называли Султан или еще более фамильярно – Сул.

Радиоцентр «Свободная Европа», один из главнейших отделов американской разведки, подчиненный непосредственно Аллену Даллесу и его наместнику в Европе генералу Артуру Крапсу, привольно, на правах города в городе, обосновался на духовной родине Гитлера, в бывшей столице коричневых рубах – в Мюнхене.

Среди многих тысяч сотрудников радиостанции был один особо приметный – венгр в черной сутане, патер Вечери, работник венгерской редакции. На протяжении последних лет Вечери призывал венгерских католиков всюду, где только можно, оказывать сопротивление богонеугодным властям, отмеченным «клеймом сатаны» – красной звездой.

В свое время Вечери окончил Ватиканский университет, высшую академию религиозного мракобесия, отменно был вышколен иезуитами. За свою долгую жизнь он прошел все закоулки ватиканской преисподней. Работал в личных апартаментах папы, в «Священной канцелярии», в застенках, где творились дела инквизиции, в «Священной римской роте», где чинилась расправа над провинившимися пастырями. Сотрудничал в ежедневной ватиканской газете «Оссерваторе Романо». Трудился и у статс-секретаря, ведающего политическими делами, и в конгрегации по религиозным делам и священным ритуалам, в конгрегации по пропаганде веры. Был какое-то время и в дипломатической свите папского нунция в одной из католических стран Европы.

При папе Пие XII патер Вечери выполнял на первый взгляд более скромную роль, чем при его предшественнике. На самом же деле он поменял шкуру. Вечери стал мюнхенским легатом, представителем папы, не имеющим официальных дипломатических функций, но фактически наделенным особыми полномочиями, известными только верхушке католической церкви.

Черный Султан рьяно выполнял священные приказы, исходившие из тайной канцелярии статс-секретаря. Теперь он столь же рьяно проводил в жизнь все советы испытанных друзей Ватикана, хозяйничающих в радиоцентре «Свободная Европа».

Как только определился успех операции «Черные колокола», деятели из «Отдела тайных операций» бросили в Венгрию второй ударный эшелон своей армии. Черный Султан оказался в первых ее колоннах. Направился он в пылающий Будапешт с особой миссией: осуществить то, что богом и его верными слугами подготовлено, – воскресить заживо похороненного в венгерской тюрьме кардинала, одного из семидесяти высших сановников римской церкви, назначенных папой, обязанных выполнять его волю.

Программа деятельности патера Вечери на территории Венгрии была не расплывчатой. В нескольких пунктах точно было сформулировано все, что ему надлежало сделать в самое короткое время: добиться полной реабилитации кардинала Йожефа Миндсенти, осужденного высшим судом Венгерской Народной Республики на пожизненное тюремное заключение, добиться освобождения воинствующего «апостола правды», организовать его возвращение в Будапешт, придав этому событию пышную окраску национального торжества. Новый Наполеон, призванный «раскаявшейся Венгрией», должен возвращаться с «острова Эльбы» – замка в Фелшепетене.

Все это должно было привлечь к Миндсенти, к этой знаменитой на Западе фигуре, теперь уже почти преданной забвению, новый, как никогда живой интерес со стороны Вашингтона, Рима, Бонна, Лондона, Парижа, Мадрида, Лиссабона и южноамериканских католиков, поставить кардинала в центре венгерской бури, сделать его политическим барометром и той личностью, которая способна пастырским словом и мановением святой руки высечь гранитное русло для венгерской контрреволюции.

Большие эти задачи оказались бы не по плечу патеру Вечери, будь он хоть семи пядей во лбу, королем среди высокооплачиваемых агентов Си-Ай-Эй, если бы он решал их в одиночку или даже при солидной помощи себе подобных.

Давно прошли времена, когда князья католической церкви всякую работу, и благородную и черную, выполняли своими руками. В новую эпоху крестоносных войн, беспрестанно бушевавших во имя Христа и девы Марии в Европе, Азии, Африке и на Ближнем Востоке, ватиканский штаб действовал, сам оставаясь в тени. Он орудовал главным образом чужими руками, изрядно позолоченными приношениями католиков, и в тесном сотрудничестве со своими боголюбивыми союзниками.

Прибыв в Будапешт, патер Вечери через негласных друзей радиоцентра «Свободная Европа» без особого труда добился выполнения первого пункта своей программы.

Премьер-министр Имре Надь собственноручно облачил кардинала-заговорщика в белоснежные ризы невинного агнца, одним росчерком пера отмел гору неопровержимых доказательств и свидетельских показаний, уличавших преступника Миндсенти. Вот документ, подписанный Большим Имре в одну из самых мрачных ночей мрачной венгерской недели:

«Венгерское национальное правительство констатирует, что процесс, начатый против кардинала Йожефа Миндсенти в 1948 году, не имел никаких законных оснований, обвинения, предъявленные ему тогдашним строем, были несостоятельными. На основании этого Венгерское национальное правительство объявляет все меры по лишению прав кардинала Йожефа Миндсенти не имеющими законной силы, вследствие чего кардинал может неограниченно пользоваться всеми гражданскими и церковными правами[13]13
  Воспроизводится по книге «Контрреволюционный заговор Имре Надя и его сообщников».


[Закрыть].

Премьер-министр

Имре Надь».

Патер Вечери радовался первой победе. Премьер-министр, называвший себя коммунистом, безоговорочно реабилитировал кардинала, а заодно отрекся от социалистического строя. Главное сделано. Завоевано предмостное укрепление, создан великолепный плацдарм, откуда можно наступать дальше.