Текст книги "Черные колокола"

БУДУЩИЙ ПАПА

Не спали в эту ночь адъютант патера Вечери и шофер Миклош Папп. Поместили их в одной комнате, кровати стояли рядом. Молодые люди разговорились и до утра не умолкали.

Начался разговор не по инициативе Андраша. Глупым, тупым он был в глазах начинающего иезуита, но все же не хотел рисковать. Любопытство и словоохотливость настораживает даже тех, кто в тебе уверен.

Андраш удобно устроил голову на подушке, закрыл глаза и приготовился якобы ко сну. В самом же деле он боялся заснуть. Во сне мог выдать себя, заговорить вслух. Не умеет он спать хорошо, как надо было бы спать настоящему разведчику. Болтлив.

Адъютант, возбужденный дальней дорогой, встречей с кардиналом в замке, его речью в церкви, жаждал поговорить, обсудить эти события хоть с шофером.

– Миклош, что ты делаешь? – воскликнул он.

– А разве не видишь? Сплю! – Андраш не открыл глаз.

– Да как ты можешь спать в такую ночь? Вставай, бегемот! Вставай, а то стащу за ноги.

Андраш с трудом открыл сонные глаза, виновато улыбнулся. – Я ж не католик, монсеньер.

– Но ты венгр. Радуйся. Ликуй. Сердце католической Венгрии вновь забилось!

– Я уже свою норму радости выпил. И закусил ликованием. Завтра еще одну хлебну. Устал я, байтарш.

– Сколько тебе лет?

– Столько же, наверное, как и вам.

– Нет, больше. Я чувствую себя молодым, а ты…

– У каждого свой характер, монсеньер. Один горячий, другой холодный, третий бешеный, а четвертый рассудительный.

– А ты каким себя считаешь?

– Монсеньер, мы еще с вами не пили на брудершафт. И свиней вместе не пасли.

– О-о-о!.. Извините, Миклош Папп.

Он улыбался, но внутренне был смущен хлесткой пощечиной этого простого с виду шофера. Интересно, что на уме у этого «национального гвардейца», так горячо рекомендованного комендатурой? Откуда он вышел? Как рос? Какой духовной пищей питался? Что любит? Ненавидит? Как взлетел на гребень венгерских событий? Каким ему рисуется будущее Венгрии, Европы, мира?

Все эти вопросы были не праздными для молодого католика, которого мы до сих пор называли просто адъютантом. Нет, он был не просто адъютантом при важной особе. Полноценный, полнокровный сотрудник патера Вечери, его помощник. Он был немцем. Звали его Вальтером Брандом. Родился в католической семье в Силезии, отошедшей теперь к Польше. Отец и братья погибли во время войны на разных фронтах: под Ржевом, на Волге, в Сталинграде, в Африке и где-то на берегах Балатон, во время великой танковой битвы за Венгрию и Вену. Мать с одиннадцатилетним Вальтером и двумя его сестренками бежала в Западную Германию. Два года осиротевшая католическая семья Брандов жила в деревянном бараке, как и все беженцы. Был и холод, и голод, и унизительное прозябание на положении бродячих собак. В тринадцать лет Вальтер был извлечен из барачной беспросветной дыры. Это сделала рука умного, дальновидного католика, рука патера Вечери. Много таких, как Вальтер, извлек он из мрака нищеты, недоедания и сиротства.

В шестнадцать лет Вальтер досрочно, с высшей аттестацией закончил подготовительное отделение при специальном католическом институте в Мюнхене, где готовились священники. В семнадцать проявил удивительные способности в изучении латыни, английского языка, истории святой веры. Превосходил своих сокурсников, гораздо старших по возрасту, и способностью мыслить, и обостренным интересом к международным делам. Выделялся он и ненавистью к тем, кто убил его отца и братьев, выгнал семью из родного дома. Все это привлекло к Вальтеру Бранду особое внимание патера Вечери, одного из руководящих деятелей католического центра Баварии, главного опекуна студентов-католиков, будущих духовных пастырей.

Молодой человек, подающий надежды, всеми своими корнями уходящий глубоко в почву, питающую душу всякого истинного католика, был выведен на большую дорогу патером Вечери, венгром по происхождению, зачислен в кадры святейшего престола, в его большой резерв.

Вальтер по ватиканской путевке выехал в Рим. Там впоследствии и «короновался». Пять лет набирался мудрости в папском венгерском институте. Изучал общую и церковную историю, философию, русский язык, диалектический материализм, «Краткий курс истории ВКП(б)», Маркса, Ленина и многое другое. За время пребывания в институте изучил венгерский, русский, итальянский.

В папском университете с недавнего времени действует кафедра атеизма, на которой готовятся отборные, верные из верных, кадры святых отцов, нацеленные для борьбы с атеистами. Там же действует и еще одна особая кафедра – коммунистическая, замаскированная обычной ватиканской этикеткой. Целенаправленность ее та же, что и кафедры атеизма, – подготовка отборных кадров для борьбы с коммунистами в мировом масштабе.

Вальтер Бранд был воспитанником этой кафедры.

В каникулярное время он получал из папской кассы итальянские лиры, валюту и отправлялся в дальние заграничные путешествия. Денег ему давали немного, но их хватало на оплату железнодорожных билетов третьего класса, недорогих пансионов в землячестве и безбедного питания. Кое-что удавалось даже и экономить. Вальтер ездил в поездах только там, где не было автострад. Обычно передвигался на автомобилях, за чужой счет. Высокий, тощий, с рюкзаком на спине, в темном пиджаке, из-под которого выглядывал белый твердый воротничок, близорукий, в очках, он выходил на шоссе, поднимал руку, просил попутные машины подхватить его. В Европе так многие путешествуют. Называется это «автостоп».

Пользуясь автостопом, ночуя и питаясь в студенческих и католических землячествах, он в первый же год, не потратив на дорогу ни одной лиры, пробрался из Рима во Францию, в Авиньон, где когда-то, в средние века, была папская резиденция. Был и в Париже, и в Марселе, и в Ницце. На другой год, в каникулы, бродил по Испании и Португалии. Изучал не только картинные галереи и достопримечательности. Все должен видеть, чувствовать, знать будущий пастырь, борец против коммунизма. Ученый, повидавший свет священник стоит сотни домоседов, имеющих докторские дипломы…

Путешествуя по Финляндии, Швеции, Норвегии и Дании, Вальтер Бранд, уже закончивший высшее образование, надолго задержался на ближнем от Стокгольма севере, в небольшом университетском городе Упсала. Не университет заинтересовал Вальтера, не холмы, парки и живописные улицы тихого, уютного города. Привлек его кафедральный, самый большой в Скандинавии собор. Посмотреть на него, полюбоваться стариной, поклониться ей приезжают из многих стран. Здесь похоронен Линней с женой. Мраморный памятник ученому стоит в притворе храма. Надгробная плита вмурована невдалеке от входа.

Построен собор в 1293 году Этьеном в стиле французской готики. Громадная высота. Колонны. Фрески. Картинные витражи. Изумительная акустика. Беломраморные ангелы. Под гигантским цветным окном – самый древний из древних витражей – орган, по звуку которого нет равных в Европе. Во всяком случае, он в ряду лучших.

Все эти сведения, почерпнутые из надписей и отрывочных высказываний бывалых туристов, Вальтер Бранд старательно записывал в свой дневник путешественника. Все пригодится в будущем. И далекое и близкое прошлое.

Вальтер стоял около мощей святого Эрика, того самого Эрика, которого он видел в стокгольмской ратуше, покровителя шведской столицы, когда услышал русскую речь. Это было так потрясающе, так неожиданно для будущего борца против коммунизма, что он вздрогнул, испугался, онемел.

Русские в Упсала, в древнейшем соборе Европы!

Действительно, это были русские туристы. Мощи святого Эрика ненадолго заинтересовали их. Учтиво переглянулись и двинулись дальше.

Вальтер бессознательно пошел за ними. И только потом, несколько минут спустя, понял, что делает. Делал он хорошо. Надо было ему посмотреть на русских, послушать их, почувствовать, заглянуть в живую душу, а не отраженную книгами, лекциями, рассказом, кинокартинами, плакатами.

Усыпальница шведского короля Густава Вазы привлекла внимание русских. Рассматривали старый, обласканный руками скульптора мрамор, читали надписи. Улыбались, узнав, что слева и справа от Густава Вазы покоятся его жены. Перестали улыбаться, когда гид сообщил, что наследники Густава Вазы, его сыновья, смертельно ненавидели друг друга и что младший брат отравил старшего гороховым супом.

Отравителю воздвигнут памятник, окруженный хороводом ангелов, как бы замаливающих грехи королевича. Тишина, покой, мудрость, жизнь на лице молодого преступника. Ожил мрамор. Потеплел. Светится. Дышит.

– Красив, подлец! – заметил кто-то из русских.

– Не веришь, что это камень. Человек! – сказал второй русский турист. – Будто бы на мгновение закрыл глаза, вот-вот очнется, встанет, пойдет.

– Вот что делает искусство, – сдержанно засмеялся третий. – Реабилитирует даже братоубийцу.

После таких слов Вальтер Бранд не мог сдержаться, вступил в разговор. Поправил очки, улыбнулся так, что стали видны розовые детские десны, и сказал по-русски:

– Если бы люди умели так возвышать своего ближнего!

С этого восклицания и завязалась оживленная беседа. Вальтер был очень приветлив, держался непринужденно, беспрестанно улыбался, шутил, часто употреблял ту же терминологию, что и русские. Он поразил их знанием Ленинграда, Москвы и лучших картин Эрмитажа и Третьяковской галереи. Знал превосходно не только русскую литературу девятнадцатого и начала двадцатого века, но и советскую: Маяковского, Блока, Есенина, Демьяна Бедного, Шолохова, Алексея Толстого, Фадеева, Эренбурга и менее знаменитых – Тихона Семушкина, Бориса Слуцкого, Ольгу Берггольц, Бориса Корнилова, Тендрякова, Сергея Антонова. Успел даже прочитать только что напечатанный в «Новом мире» роман Дудинцева «Не хлебом единым».

Представляясь, он широко, добродушно осклабился, поправил очки и вызывающе, под всеобщий смех русских, отрекомендовался:

– Я из самого центра мракобесия. Бывший студент папского университета. Священник.

Находчивый русский подхватил вызов:

– И будущий кардинал, а может быть, и папа римский.

– Может быть, может быть. – Вальтер Бранд засмеялся. – Папой не рождаются. Но как это по-вашему… плох тот казак, который не хочет быть атаманом…

Осмотрев собор, русские туристы поехали дальше на север, к Фалуну. Использовав автостоп, поехал с ними в одном автобусе и будущий папа энский. Спорил, убежденно доказывал. Исповедовался. Внимательно выслушивал доводы своих противников… И ни на мгновение не заскучал, не пожалел, что встретился с русскими.

Случайная встреча, но не мимолетная. Глубоко распахала она душу Вальтера. Вся жизнь Вальтера Бранда дальше покатилась под знаком того, о чем думал, разговаривая с русскими, что чувствовал, какие сделал выводы. Он понял всю мудрость святейшего престола, всю силу его замысла, дальновидности. Смертельного врага своего нельзя победить одной лишь ненавистью. Его надо хорошо знать, неустанно изучать, и не поверхностно. Надо исследовать его изнутри. Его глазами увидеть мир. Достичь того, к чему он сам стремится, и разведать, что это такое, в какой мере опасно для святой веры.

После этой встречи Вальтер с новой энергией набросился на русский язык, на русскую и советскую историю, на книги Ленина, Маркса. Ежедневно в институтской библиотеке читал московские, варшавские, будапештские газеты, журналы.

Встреча в соборе Упсала знаменательна была еще и в другом отношении. Она заставила Вальтера основательно, глубоко изучить родословную святых отцов, Джузеппе Сарто и Ахилла Ратти, предшественников нынешнего папы римского – Пия Х и Пия XI. Два этих владыки пронесли факелы святой веры от истока двадцатого века чуть ли не до его золотой середины.

Еще в 1905 году Пий Х призвал всех католиков русской империи, прежде всего польских епископов и их паству, воздвигнуть нерушимую стену на пути революции, надвигавшейся из Петербурга, Москвы, Баку, Киева, сохранить любовь и верность царю-батюшке. Позже Пий Х принимал решительные меры, хотел обновленным на современный лад средневековым клерикализмом сокрушить все зарожденные и развивающиеся социалистические идеи. В 1907 году Пий Х обнародовал энциклику, направленную против всего, что угрожало расшатать величие святейшего престола. Накануне первой мировой войны Пий Х поддержал габсбургскую монархию, главный опорный пункт Читта дель Ватикано в Европе.

Ахилл Ратти, папа Пий XI, был еще более нетерпимым ко всему красному. В 1919 году, в роли папского нунция в Варшаве, он опекал все антисоветские объединения, был душой всех заговоров, толкнул армию Пилсудского на войну с Советами, благословил поход на Киев. Пий XI повысил авторитет Читта дель Ватикано в решении международных проблем, заключив конкордаты с сильнейшими европейскими государствами. Латеранским договором в 1929 году он оформил тесный союз с Муссолини и его партией, а в 1933-м, когда Гитлер пришел к власти, – конкордат с новой Германией. В тридцатые годы стал во главе «крестового похода» против большевистской России. Беспрестанно поддерживал и дуче, и фюрера, и каудильо.

Пий XII, следуя по стопам своих предшественников, во многом превзошел их.

Всякий, кто проявляет ожесточение, подобное тому, какое жило и живет в сердцах пап двадцатого столетия, возвышается в глазах святейшего престола и в мире католиков. Борись с коммунистами во всеоружии, талантливо, и ты обеспечишь себе место в ряду богом избранных.

Кто станет новым папой римским? Тот, кто умножит антикоммунистическую славу своих предшественников. Кардинал Миндсенти умножал ее на протяжении долгих лет, даже в тюрьме. Ему и быть на святейшем престоле.

А кто его сменит? Где же железные роты, из которых выйдут римские папы шестидесятых, семидесятых годов и последних десятилетий двадцатого века?

Вальтер Бранд в числе многих достойных католиков, кандидатов в папы, видел и себя. Да, он и здесь, вдали от Рима, от святейшего престола, твердо уверен, что доберется до цели. Пусть всю жизнь будет шагать, ползти, но в конце концов все-таки доберется…

Большие воспоминания и размышления вызвал у Вальтера Бранда этот чернорукий, плохо умытый, но гордый «национальный гвардеец», в прошлом коммунист.

Не хочет, чтобы его называли на «ты». Обижен, оскорблен. Почему?

Вальтер Бранд сел на край кровати шофера. Положил руку на его спину.

– Миклош, правда, что ты был и ударником, и комсомольцем, и коммунистом?

– Был.

– Значит, раскаялся?

– Разве не слыхали?

– Как же, слыхал! Прославился перед людьми и богом. Тебя, Миклош, ждет блестящее будущее, если ты, конечно, не забудешь своего прошлого, используешь его разумно.

– Не понимаю… Как это… разумно использовать свое прошлое?

– Такой смышленый – и не понимаешь! Скажи, ты был плохим или хорошим коммунистом?

– Выговоров не имел.

– Не имел? Это хорошо. «Коммунистический манифест» изучал?

– Читал.

– Читал или изучал?

– Так это же коммунистический букварь.

– Не говори больше так. Не букварь. Библия. В «Коммунистическом манифесте» вся кровь, весь свет, вся красота коммунистического мира. Это тебе не было известно, да?

– Известно! Знаю я и «Манифест» и еще кое-что.

– Например?

– «Капитал» изучал.

– Ого! Даже «Капитал»?

– Не все четыре тома. Только первый. Там все есть: и труд, и рабочие, и эксплуататоры, и торговая прибыль, и прибавочная стоимость. Все законы капиталистического мира выведены.

– Смотри, какой грамотей-марксист!.. Ну, а еще чему тебя учили?

– Сам я больше учился. Читал и «Гражданскую войну во Франции» и «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Это где про контрреволюцию говорится. Вам не довелось познакомиться с этой работой?

– Знакомился. – «Будущий папа» некоторое время пытливо вглядывался в шофера. Простенький с виду, а в такие ученые дебри погружался! И вышел сухим из воды, не заразился марксизмом. Наоборот, возненавидел его, отомстил ему, пролив кровь безбожников.

«Брат ты мой единоверный!» – подумал Вальтер Бранд, и теплая волна нежности затопила его сердце, наполнила глаза слезами. Он нагнулся, поцеловал Миклоша в лоб.

Тот почему-то отпрянул и старательно вытирал пододеяльником лоб, испуганно-брезгливо таращил свои красивые глаза.

Вальтер Бранд засмеялся. Он истолковал тревогу Миклоша по-своему. Испугался мальчик, подумал, что его хотят сделать девочкой. Среди святых отцов, которым запрещено жениться и общаться с теми, кто носит юбки, принято ошибаться, принимать штаны за юбку.

– Не бойся меня, Миклош, я твой друг. Только друг. И в знак этой дружбы хочу тебе преподнести святой подарок.

Вальтер Бранд расстегнул глухую, черной чесучи курточку, которую он носил под пиджаком вместо рубахи, достал яркую открытку и торжественно вручил ее Андрашу.

Это была уменьшенная дешевая литографская репродукция с портрета папы римского. Роскошная, из белого атласа мантия с пелериной, с двухэтажными рукавами, с широким белым муаровым поясом, с рядом, от шеи до подола, пуговиц, похожих на корабельные заклепки. Большой крест, усыпанный драгоценными камнями, массивная золотая цепь. Перстень с крупным бриллиантом на безымянном пальце левой руки. Белая ермолка на лысом темени. А позади папы и вокруг него живописный фон, выгодно оттеняющий белоснежную, младенчески непорочную фигуру владельца святейшего престола: шелковые обои темно-красных тонов с оттисками листьев папоротника, громадный полированный стол, крытый красным сукном, гнутая, под цвет сукна и обоев, спинка кресла, угол драгоценного шкафа, кусок коричневого ковра.

Серьезно, важно вглядывался Андраш в изображение папы, но внутренне усмехался.

Будь он католиком, то, чего доброго, мог бы попасть в конгрегацию, на расправу к иезуитам. Не видел, не чувствовал он и в этом слащаво-приторном, сытом человеке, изображенном на открытке, наместника бога на земле.

Художник, рисовавший папу, оказался беспощадно правдивым, может быть, и против своей воли. Кисть его так распределила краски, что на первый план выступила не пышная декоративность, не алмазы и бриллианты, не атлас мантии, а плоская душонка мелкого человека.

Андраш поблагодарил адъютанта за подарок, спрятал открытку в карман.

Вальтер Бранд продолжал свое благородное дело духовного пастыря. Обрабатывал мрамор, отсекал от него все лишнее, творил гвардейца армии бога, короновал его многовековой мудростью Читта дель Ваткано, нацеливал на долгую жизнь борца против коммунизма, на большие дела во имя бога и его святой вотчины Венгрии.

– Миклош, ты когда-нибудь участвовал в диспутах?

– Приходилось. В школе. В литературном кружке. На политсеминарах. В вечернем университете.

– Умеешь отстаивать свою точку зрения?

– Вроде бы так. Не отступал никогда от того, в чем был убежден. А почему это вас интересует?

– Одна мысль возникла. В Риме, в университете, на моей кафедре часто дискутировали, ожесточенно спорили.

– Даже там, в папском университете, ожесточенно спорят? А я думал…

– И правильно думал. Полное единоверие и единодушие у нас. Спорили не всерьез, так… Для закалки ума. Тренировка находчивости, шлифовка таланта полемиста. Проникновение в душу противника. Выявление средств и способов борьбы. Одним словом, натаскивали друг друга.

– Проба сил, значит. – Андраш заставил себя посмотреть на молодого патера с восхищением. – Извините, я забыл… Ловко придумана тренировка эта. Кадры выковываются что надо, по последнему слову техники.

– Да, папы всегда были на уровне современности. – Вальтер поправил очки, чтобы лучше, яснее видеть приобщающегося к святой вере шофера. – Ну так вот, Миклош, тряхни стариной, вооружись пылом полемиста. Я сделаю то же самое, и мы с тобой поспорим, скрестим идеологические шпаги, подискутируем. Я. – коммунист, а ты… ты тот, чем являешься в действительности, национальный гвардеец, разуверившийся, раскаявшийся коммунист. Я нападаю, ты защищаешься. Начинаю!

– Постойте! Дайте хоть перевести дух, занять позицию. – Андраш поднялся, сел на кровати, поджал под себя ноги на турецкий лад, закурил. А сам тем временем соображал, как быть: согласиться на подлую игру или увильнуть? Впрочем, и так плохо, и так. Не сумеет он убедительно защитить черное дело контрреволюции, дело бандитов, убийц, взбесившихся помещиков и фабрикантов. Своих слов нет для такой защиты, а чужие… язык не повернется их произносить. И отказываться опасно. Кажется, попал в ловко замаскированную ловушку. Неужели этот хлюст заподозрил его в чем-нибудь? Не имеет оснований. Не давал ему никакого повода. Что же делать? Эх, была не была!

Андраш бросил сигарету, сощурился, улыбнулся, кивнул головой.

– Начинайте!

– Предатель ты, товарищ… бывший товарищ Папп! – Вальтер Бранд принял позу оратора-разоблачителя: рука вытянута, палец грозно нацелен в лоб шоферу, ноги широко расставлены.

– С каких пор? – спокойно осведомился Андраш.

– С двадцать третьего октября, с тех пор как стал прислушиваться к подстрекательским речам деятелей из клуба Петефи.

– А вы с этого начали в тысяча девятьсот семнадцатом году. Вы прибыли в Россию из Германии, которая тогда воевала с Россией. Вы куплены на корню, шпионы с пеленок.

– Клевета! – Вальтер Бранд замахал руками. – Провокация! Вор кричит: «Держи вора!» Отступник!.. Да, вот твое настоящее имя: отступник.

– Да, я от вас отступился.

– Вот-вот! Спасибо за откровение. Скажите, Миклош, за что вы нас так люто возненавидели?

– Сказать? А вытерпят ваши уши слушать правду, не лопнут барабанные перепонки.

– Попробуйте.

– Что это за власть, когда при ней каждая кухарка может управлять государством, а каждый пастух, каждый шахтер, в роду которых до девятого колена не было грамотных, может закончить, да еще за счет государства, университет, академию?! Что за власть, которая согнала помещиков с земли, на которой они сидели веками?! Благородные, высокообразованные, говорящие по-французски, по-немецки, по-английски, аристократы, князья, маркграфы, бароны сидят в тюрьме, находятся в заграничных бегах, добывают себе пропитание черным трудом, а на их земле хозяйничает голытьба несчастная, не знающая ни одного языка, кроме венгерского, не ведающая, что такое аристократизм, с чем и как его едят. Что это за власть, которая впустила в наш парламент, олицетворяющий Венгрию, всевозможных свинарок, забойщиков, доменщиков, виноградарей и прочую народную демократию?!

– Миклош, хватит! – Вальтер Бранд засмеялся, зажал белой душистой ладонью рот Андрашу. – Действительно, чуть не лопнули барабанные перепонки! Ты, брат, так ругаешь народную демократию, что и коммунисты порадуются, похвалят тебя. Оскандалился. Автоматом умеешь пользоваться прицельно, наповал укладывать своих врагов, а словом – мажешь. Если бы я не знал, кто ты, мог бы принять тебя за твердолобого дружка-приятеля русских.

– Извиияюсь, байтарш. Привычка воспитания. Инерция. Пережитки прошлого. – Андраш подмигнул послу «Свободной Европы» и тоже рассмеялся. – Я уверен, что и вы оскандалитесь, если мы и дальше будем спорить. В коммунистическом мешке не утаишь католического шила. Ну, поспорим. Нападайте!

– Хватит, Миклош! Если хочешь продолжать, дискуссию, давай поменяемся ролями. Я буду национальным гвардейцем, отступником, а ты – коммунистом. Согласен?

– Был я уже им в жизни, надоело до тошноты. Не хочу. Давайте спать.

– Зря, Миклош. Не отказывайся от шкуры, из которой выполз. Еще может пригодиться, если коммунисты разобьют национальную гвардию. Потренируйся занимать резервные позиции. Ну!

– Если расколошматят нас, мои позиции будут на кладбище. Живым в народную демократию не попаду.

– Ладно. В таком случае меня потренируй. Пожалуйста, Миклош!

– Так бы вы давно и сказали. Значит, я – коммунист, а вы…

– Отступник. Бичуй, наступай по-настоящему, в полную силу. Вспомни все, чему тебя учили. Тряхни стариной. Я должен почувствовать в тебе настоящего коммуниста.

– Опасно! – Андраш глуповато ухмыльнулся.

– Почему опасно? Чего боишься?

– Подумаете: каким был Миклош, таким и остался.

– Не бойся. Ты вне всяких подозрений. Давай, крой вниз по матушке по Волге, как говорят русские. Выворачивай нутро отступника!

– Не знаю, байтарш, с чего начинать.

– Ладно, я начну.

Вальтер Бранд скрестил руки на груди, уронил на грудь голову, размышляя вслух:

– В жизни наций и государств, в книге жизни людей есть одна самая блистательная, самая торжественная страница. Книга нашей жизни, книга истории многострадальной Венгрии раскрыта теперь именно на этой странице. – Бранд вскинул голову, озабоченно потрогал воображаемые усы, толстые, пышные, известные теперь всей Венгрии усы премьера, и продолжал:– Меня пытались оклеветать твердолобые, проделать за моей спиной свои плутни-шашни. Нет, не вызывал я в Будапешт советские войска для подавления священного восстания. Это подлая ложь. Имре Надь, ваш друг и соратник, рядовой национальный гвардеец, борец за независимость, суверенитет и свободу Венгрии, боролся и борется за вывод советских войск из Будапешта. Я разрываю в клочья Варшавский пакт. Покидаю так называемый лагерь социализма, объявляю позитивный нейтралитет, взбираюсь на ничейную позицию и с ее блистательных высот буду преспокойно взирать, как летят пух и перья с коммунистов и антикоммунистов, вцепившихся друг в друга на мировой арене.

Отступник исчерпал свое красноречие.

– Теперь твоя очередь, Миклош. Давай.

– Но я буду говорить всерьез.

– Чем серьезнее, тем интереснее. Искры возникают только от столкновения кремня с кресалом. Давай круши!

Андраш с искренним гневом смотрел на «папский кадр» высокой ковки и видел в нем только то, чем тот был на самом деле, чьи интересы представлял. И говорил от имени того, кем был на самом деле. От имени коммуниста Андраша Габора, капитана государственной безопасности, разведчика венгерской армии, с оружием в руках отстаивающего, утверждающего мир, убивающего войну в самом ее зародыше.

– Вот как вы сегодня заговорили, «Большой Имре»! Маска национального коммуниста, вождя возмущенных умов, борца с ракошистами и сталинистами сброшена. Голенький р-р-революционный отступник образца октября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года! Сделан в Венгрии. По идее «бескорыстного», истинно свободного Запада, по чертежам Аллена Даллеса.

Вальтер Бранд одобрительно улыбался, поощряюще кивал головой. Он был в восторге от речи «гвардейца». Молодчина, умеет перевоплощаться!

В дверь постучали. Вошел военный. Козырнул вежливо улыбнулся, почтительно, вполголоса попросил:

– Господа, не шумите! Кардинала можете побеспокоить.

Танкист вышел. Андраш сокрушенно пожал плечами, зашептал:

– Не дал развернуться таланту! Ну, байтарш, будем спать или шепотом спорить?

– Бог с тобой, Миклош, отдыхай! – Вальтер Бранд благословил сон своего случайного спутника и сам начал раздеваться.