Текст книги "Дневник отца Антихриста"

Я не узнал своей комнаты. Всё было в другом свете и даже располагалось под другим углом. В голове возник вопрос: «Где я?» Но ничего меня не пугало, даже этот незнакомец. Я даже не испугался за аппарат, потому что понял, что этот человек причастен, что он свой. «Дыши», – опять повторил он. Я старательно дышал, не сводя с него взгляда. «Выпей воды, – предложил он и поднёс бокал. – Сделай три глотка». «Почему именно три?» – подумал я и решил, что вода отравленная. Он приложил бокал к моим сжатым губам. Почувствовав влагу, я сделал два глотка. Он не убирал бокал, и я сделал третий глоток. И вдруг свежесть заполнила меня всего, как будто слился с ранним прохладным летним утром, пронизанным солнечными лучами. «Я поставлю бокал вот сюда, на полку, – как-то доверительно и по-особому тепло сказал он, – если опять захочешь пить». Неправильно выстроенное предложение почему-то ещё больше растрогало меня, и я не смог сдержать нахлынувших слёз. Голый, слёзы… Но это совсем не стесняло меня. Наоборот, свобода и раскрепощённость принесли небывалое облегчение и душевный покой. Мои слёзы были не только благодарностью за спасение. «Неужели меня простили за маму?» – промелькнула мысль. Слёзы прочищали меня, они уносили мою боль, которая осталась после смерти мамы и отца. Я прижался к его коленям, потому что понял: это сейчас самый родной для меня человек. Сквозь слёзы я что-то говорил ему: слова признательности и даже любви. Никогда и ни перед кем я не был таким открытым. То ли я растворился в нём, то ли он во мне. Знаю лишь одно: в ту минуту я заново родился, а моим родителем стал он.

А потом опять что-то изменилось в комнате, и я почувствовал себя в неволе, взаперти. И его нигде не было, даже на лоджии.

Птицы

Я стоял на краю высокого скалистого обрыва и кормил из рук больших птиц. Их слетелось так много, что я перестал видеть небо, горизонт вокруг и даже свои ноги. Я был внутри птичьего облака. Они кричали, вырывали крошки друг у друга, царапали меня лапами, ударяли крыльями по лицу. Садились мне на плечи, руки, голову. Они совершенно не боялись меня, как будто я был одним из них или меня как будто не было. Они стремительно перемещались в разных направлениях, и я перестал осознавать, где низ, а где верх.

Я бы тоже мог стать птицей тогда, но испугался.

А может, это были ангелы?

Дата.

Вчера приходила Ксения. После смерти отца она стала меня опекать. В отличие от Ольги Андреевны, иногда приносит какую-то еду. Почему-то готовить у меня на кухне не решается, впрочем, я и не предлагал. Вообще, очень странные у нас с ней отношения. Учились в одном классе, после школы не виделись десять лет и вдруг случайно встретились на улице. Поздно я её заметил, а то бы по старой привычке свернул в сторону. «Чего ты такой печальный?» – спросила она. А я как раз шёл с похорон отца. «Можно я буду к тебе приходить?» – несмело, куда-то в сторону предложила она. Не мог же я отказать.

От издателя

Автор дневника лишь мельком касается истории своих школьных взаимоотношений с Ксенией (да и многие другие события жизни Григория остались за бортом), поэтому во время нашей второй встречи я попросил её подробнее об этом рассказать. Она рассказала, причём как-то безжалостно к себе. Попытаюсь изложить эту историю так, как я её себе представил.

Григорий и Ксения учились вместе с первого класса, но лишь в девятом классе он понял, что девочка в него влюблена. Вернее, не сам понял. Он безответно влюбился в новенькую одноклассницу Лену. На уроках не сводил с неё взгляда, а Ксения постоянно смотрела на него. Не просто смотрела, а любовалась. Он был обжигающе красив для неё. Ей всё в нём нравилось: спортивная упругая фигура, гладкая чистая кожа, лицо, жесты, запах, голос. Особенно маленькая родинка слева над уголком губ, от которой замирало сердце, которая влекла. Для него же Ксения была просто школьным фоном, как, впрочем, и для других его одноклассников. И вот однажды Лена прислала ему смс: «Тебя любит Ксения Лебедева». Тут-то до него дошло, словно завеса спала. На смс он ответил: «Она ошиблась дверью». После этого Ксения перестала быть фоном, Григорий стал демонстративно избегать её, сторониться. Даже увидев на улице, сворачивал в сторону. Как ни странно, но это тоже нравилось девушке: всё, что ни делал Григорий, в её глазах выглядело правильным и единственно верным. Не было даже ревности. Если он любит Лену, значит, так нужно.

Летние каникулы перед выпускным классом ей показались бесконечно долгой пыткой, потому что они лишили её возможности видеть Григория. Дошло до того, что она приходила к его дому и не отрываясь смотрела в окна квартиры на третьем этаже в надежде увидеть хотя бы его тень, хотя бы шевеление штор. Но, как оказалось, его вообще в то лето не было в городе. Узнав это, она всё равно продолжала приходить, потому что эти кирпичные стены, эта подъездная дверь, эти окна и даже свет в окнах были его, они были словно пропитаны его запахом, его духом, его голосом. Они знали, помнили и тоже ждали его. И это хоть как-то облегчало её боль, заполняло пустоту и утоляло жажду видеть любимого человека.

Григорий вернулся за неделю до начала учебного года. Ксения увидела его в кухонном окне. Он показался всего на несколько секунд с обнажённым торсом, но день для неё стал ярче, люди добрее, а время наполнилось смыслом. Это было счастье. Не зря она столько дней ждала! У неё бешено колотилось сердце, и она ещё с час простояла в тени деревьев, неотрывно глядя в окна, и не могла решить: лучше, чтобы он её заметил или чтобы не заметил? Она была уверена, что его отношение к ней теперь изменится.

Первого сентября все в классе как-то стихийно, самостоятельно расселись по столам. Григорий специально сел один за пустой стол в надежде, что с ним сядет Лена, но она села рядом с подружкой. Хотел было подойти и нагло попросить её соседку пересесть, но не решился, тем более, та с Леной о чём-то оживлённо болтала. Показалось невежливым прерывать их разговор. Он погрустнел. Лена изредка косила взгляд на Григория. Она, конечно же, заметила перемену в его настроении и стала ещё оживлённее. Возможно, он ей тоже нравился, но отсутствие в нём брутальности провоцировало в ней дерзость.

Когда в класс вошла Ксения, все уже сидели парами, кроме Григория. Он с нескрываемым страхом наблюдал «замедленное кино»: как она осмотрелась, остановившись на мгновение, как направилась прямо к нему своей деревянной походкой, как села рядом молча и будто окаменела, почти не дышит. Григорий тоже молча взял свой рюкзак и пересел на соседний ряд, где пустовал стол. О вежливости в этот момент он не думал. Ни одной эмоции не отразилось на лице Ксении, ни один мускул не дрогнул. По классу прокатилась волна какого-то шелеста, потому что на мгновение все замолчали. Последний год учёбы начинался очень интересно.

Григорий почти физически ощущал, как Ксения своей назойливой любовью мешает ему любить Лену, это его злило и даже пугало. Теперь он постоянно чувствовал её взгляд на себе, он сковывал, а когда их глаза встречались, ему становилось неуютно. Её взгляд был из глубины, из другого времени или измерения, из другой цивилизации. Он пытался выкинуть Ксению из головы, но не получалось. Перед глазами то и дело всплывала та смс от Лены: «Тебя любит Ксения Лебедева». Слово «любит» по отношению к Ксении ему казалось чем-то оскорбительным, он в своих мыслях использовал другие глаголы: привязалась, достала, мешается под ногами… Он не признавал за ней права любить.

Интересно, она улыбается когда-нибудь? Почему-то не помню её улыбку. И вне класса не помню: она, кажется, никогда и никуда с нами не ездила. И от уроков физкультуры была освобождена, правда, никуда не уходила: стояла или сидела где-то в стороне и за мной наблюдала… Отец анатомией меня не обидел, и приходилось всеми способами скрывать эту «анатомию», одевал даже двое плавок сразу, чтобы «не выделялось». Словечко такое у меня было… Иногда Ксения по месяцу отсутствовала в школе – болела, какая-то болезнь сердца. И никто из класса её не проведывал, даже не вспоминали о ней… И на выпускном вечере совсем её не помню. Да, она, кажется, была, но я был полностью занят другой… Конечно, была – ведь она пригласила меня на танец! Как же я забыл? Да, подошла как-то неуклюже, когда объявили «белый танец», и спросила сдавленным голосом: «Можно?» Я согласился, как будто отдал себя в жертву. Прикасался руками к ней – и не чувствовал её тела, а её руки мне показались тяжёлыми. Весь танец промолчали и даже не взглянули друг на друга… Ей было гораздо тяжелее, ведь со мной всё-таки переписывались, играли как кошка с мышкой, но не отвергали демонстративно. Как она всё это выдержала?

Кстати, Ксения почти не изменилась со времён школы, только стала чуть мягче, раскрепощённее, но не сказал бы, что женственнее. Говорит, что ходит в церковь. Раз пыталась меня туда затянуть, но я резко пресёк её планы моего воспитания. Впрочем, она оказалась довольно интересным собеседником. Вернее, говорит она мало, но, кажется, ни один вопрос не поставит её в тупик. И всё-таки я её удивил… Она, кстати, сразу заметила, что у меня что-то произошло, но не стала выяснять. Это тоже её хорошая черта. Это, скорее, мужская черта. Поэтому я, наверное, и отношусь к ней исключительно как к другу… А удивил я её вопросом: «Как отличить беса от ангела-хранителя?» Опять же, она не стала спрашивать, почему я задаю такой вопрос.

Меня меньше всего интересовал её ответ, просто очень хотелось с кем-то поделиться своими переживаниями (дневник лишь чуть ослабил это желание), рассказать о случившемся. Мой вопрос – как бы косвенный рассказ, какая-никакая разрядка…

…Воспоминаниями обливаешься, как горячей кровью. Передо мной вновь и вновь лицо того незнакомца, который теперь стал уж слишком мне знаком… А если быть честным до конца, то не столько лицо, сколько… Он был обнажённым, лишь вокруг его смуглых бёдер была повязана белая мягкая ткань с чуть сглаженным рельефом впереди. И этот рельеф тянет к себе, как магнит. Неужели я и правда педик?..

Итак, мой вопрос…

– Тебя это интересует как теория или как практика? – в свою очередь спросила Ксения.

– А что, ответы могут быть разными?

– Мне кажется, ангела-хранителя любой человек определит безошибочно, во всех других случаях будет присутствовать сомнение.

– Это очень субъективно.

– Как субъективна любая вера, – дополнила Ксения мои слова, а потом, немного подумав, добавила: – Ангел-хранитель бескорыстен.

После этого диалога мне стало в тягость её присутствие: на роль ангела-хранителя она явно не тянула. Она это поняла и заторопилась домой. А я начал размышлять о том, как виртуозно меня развели. Именно это слово – «развели» – почему-то пришло на ум. Сначала всучили аппарат, от которого я не стал избавляться. То есть я его принял как дар, и это определило дальнейшее развитие событий. Следующий этап – приручить меня. Угрозы, какие-то обещания и даже удовольствия – не совсем эффективны, и тут всплывает подобие, аналогия, матрица. Когда птенцы вылупляются из яйца, то за своих родителей принимают того, кто оказался в момент появления на свет рядом с ними. И не только птенцы. Довольно распространённая модель в живом мире. Мне сымитировали как бы второе рождение, а рядом оказался он… Мне или я сам?.. А кто тогда «они»? Почему они вдруг решили меня «развести» или «приручить»? И почему именно меня?.. Один из миллионов… Скепсис, конечно, всегда уместен, но, возможно, я перебарщиваю, слишком усложняю. Да и разрешить все эти вопросы можно довольно легко. Вот он, аппарат. Выбросить его – и всё. Или опять включить его и… Но появится ли он вновь? Не факт. А может, всё это было дурным сном? Может, этот аппарат – всего лишь болванка?.. Но бокал с водой так и стоит на полке, и я не решаюсь опять отпить из него…

Конечно же, я вновь опробовал аппарат. Естественно, не на полной мощности. Всё произошло почти так же: сексуальный прилив, безудержное желание раздеться… Аппарат сработал чётко. Несколько часов я пролежал, наслаждаясь своими ощущениями, прислушиваясь к ним. Можно было бы уже раз десять достичь финала, но я сделал для себя открытие, что подступы к вершине имеют очень разнообразную географию, что по этому пространству интересно путешествовать. Путешествовать не торопясь, то приближаясь к цели, то отдаляясь. Можно сразу взлететь, а можно походить, посидеть – не утратив способности летать. Птицы или ангелы ведь тоже не всегда летают. Удивительное состояние, когда готов лететь, а не взлетаешь. Наслаждение от силы и уверенности. Просто лежишь, не касаясь себя руками, и лишь фантазируешь. Или вспоминаешь. И поражаешься, насколько мысли материальны, действенны и сильны. Представляешь, как твоя плоть через лепестковый вход продавливается в другую плоть – и сразу же полная, свободная эрекция. Отходишь от этой мысли – и чуть успокаиваешься.

Я путешествовал не только в пространстве, но и во времени – вспоминал. И свой первый раз пытался восстановить в деталях, хотя «первых разов» у меня было три.

Самое удивительное, я только на первом курсе института узнал, как мужчина совокупляется с женщиной. До этого я был почему-то уверен, что когда входишь в женщину, возникает что-то вроде магнитного поля, которое усиливается от тесной близости, и в результате наступает оргазм. То есть никаких неэстетичных движений, как у животных, я не представлял. В женщине я видел тайну, некий ключ к блаженству, который ничего общего не имеет с онанизмом или с имитацией акта.

Да, будучи «приличным сыном», безответно влюблённым и романтичным подростком, который даже в мыслях не мог произнести «ненормативное» слово, я имитировал, используя, так сказать, подручные средства. Со стороны это выглядело, наверное, очень пикантно и зрелищно, но зрители не подразумевались. Да я бы умер от стыда, если бы кто увидел. Это был спектакль, где я, и только я, был и режиссёром, и актёром, и зрителем (смотрел на свою «игру» через зеркало)… В общем, я ставил в ряд табуретки и ложился на них. В нужном месте между табуретками оставлял щель. Но это была жёсткая щель, и для большей похожести я использовал губку, которой мать мыла ванну и в которой я сделал сквозной прорез. Интересно, мама догадывалась о другом предназначении этой мочалки?.. Это уже не было онанизмом в чистом виде, я не касался себя руками. Возвратно-поступательные движения были, я достигал оргазма, но не было того волшебного магнетизма, который избавляет от этих пошлых движений тазом. Я явно боготворил женщин… Через сколько же глупостей и «спектаклей» проходит путь самопознания! И ведь у каждого свои… Да, вот ещё вспомнилось, как я самозабвенно танцевал голым, заперев двери квартиры и наглухо закрыв шторы. Я танцевал только для себя, но так хотелось, чтобы кто-то появился рядом и разделил со мной этот танец!..

И вот однажды в коридоре института увидел группу весёлых парней. Они смеялись, балагурили, и один из них изобразил, как бы он оттрахал какую-то девчонку. Он сделал несколько движений тазом, и меня вдруг осенило, что никакого покоя и волшебного магнетизма во время акта нет, что надо делать именно так, как я делал на табуретках, как делают животные и как изобразил это парень. Если бы я знал об этом раньше, то в последнюю новогоднюю ночь, и потом ещё, оторвался бы по-полной.

На Новый год мы отдыхали на турбазе, и я сразу положил глаз на одну девушку – маленькую, хрупкую, подвижную, которая тоже положила на меня глаз. После нескольких новогодних тостов я пригласил её к себе в номер. Не включая свет, мы стали неистово, до головокружения целоваться и постепенно освобождаться от одежды. И вот мы уже на кровати продолжаем целоваться: я полностью раздетый, она – в трусиках. Чуть преодолевая сопротивление, освобождаю её от последнего препятствия. Впервые своей плотью я чувствовал тепло другого тела, это сильно возбуждало. Но когда попытался проникнуть в неё, сопротивление усилилось. Может быть, её испугали мои габариты? Да и не знал я тогда, что это своеобразный ритуал для женщины, необходимый для самооправдания. Я не знал, поэтому не стал больше проявлять настойчивости, эмоции и так переполняли меня. А тут ещё соседу что-то понадобилось, он нервно застучал в дверь. Мы быстро оделись, и девушка буквально выскочила из номера. Каково же было моё удивление (и обида) утром, когда узнал, что её в ту ночь поимели несколько моих одногруппников! У меня и так была снижена самооценка, а тут просто до нуля дошла. Мне бы гордиться своей девственностью, потому что нет ничего сексуальнее чистоты и непорочности, а я ещё больше ушёл в себя. Но понимал в своём «затворничестве», что только жизнь «на виду у всех» поможет мне спастись от каких-то патологий, поэтому не отказывался от приглашений «оторваться».

Вскоре случился и «второй раз». Была опять же многообещающая студенческая вечеринка у кого-то на квартире. Я всё время танцевал с девушкой, с которой мы раньше встречались лишь в институтской курилке. Вино, музыка и танцы разгорячили нас, и мы удалились в пустующую комнату. Помня о «первом разе», я проявил бОльшую настойчивость, впрочем, и сопротивления особого не было. В общем, я чуть надавил и вдруг провалился куда-то, в какой-то уютный, неожиданно просторный объём. Это меня несколько обескуражило, но желания, естественно, не сбило. И я замер, ожидая прилива магнетизма. «Ну что же ты, давай!» – прошептала девушка. «Это ты давай», – ответил я, и это положило конец моему «второму разу». Девушка буквально сбросила меня с себя со словами: «Да пошёл ты!» «Я-то в чём виноват?» – думал я, но всё равно мне стало очень стыдно. Я потом даже курить бросил, чтобы с ней не встречаться. Но новые познания женской анатомии несколько возвысили меня в своих же глазах. Я встал в ряды «посвящённых» мужчин.

К «третьему разу» я уже был подкован. Это было на нашей институтской ферме, знойным летом, в самом конце практики. И телятница была знойной, с большой растекающейся грудью.

Я шагал к озеру (захотелось в одиночестве посидеть у воды) и увидел её издалека: она шла мне навстречу. В таком состоянии самоуглубления обычно ни с кем не хочется пересекаться, но свернуть не получилось: кругом рос бурьян и высились кучи навоза. Когда случайно встречаешься с кем-то на узкой тропинке, а вокруг больше никого нет, это всегда к чему-то обязывает, нельзя пройти мимо друг друга просто так.

У меня, наверное, изменились походка и выражение лица, да и взгляд невольно прилип к её груди. Она улыбнулась и на моё «здрасте» ответила: «Какие скромные студентики к нам приезжают!» «Какие красивые женщины здесь живут!» – в тон ей ответил я и густо покраснел. Она взяла меня за руку и повела к зданию фермы, и наши руки сцепились, как магнитом. И больше ни слова друг другу не сказали. Оказавшись в маленькой комнатке с засаленным диваном, я перестал быть скромным. Наверное, одно из самых счастливых мгновений в жизни – когда между людьми полностью исчезают границы. Даже секс становится второстепенным, вернее, не важно, какой будет секс…

Я отработал смело, чётко и быстро, но женщина, скорее всего, до оргазма не дошла, да меня и не интересовали тогда такие подробности. Главным было то, что я это сделал. К счастью, женщина – звали её Светланой – оказалась умной и мудрой, сказав на прощание, что у меня хороший член. А ведь могла какую-нибудь обидную гадость сказать, испортив мне всю дальнейшую сексуальную карьеру. Я был ей очень благодарен, подумывал даже связать с ней судьбу, но на следующий год узнал, что она вышла замуж и куда-то уехала.

Дата.

Странно, но когда приходит Ксения, я начинаю остро вспоминать того незнакомца, который не дал мне умереть. Как будто между ними какая-то связь. Почему-то кажется, что если бы сейчас не пришла Ксения, обязательно появился бы он… Но кто-то ведь должен появиться, ведь этот аппарат мне дали на хранение, а не в вечное пользование. Сколько будет продолжаться такая жизнь? Чего они ждут?

Дата.

Смысл секса – в оргазме, а каким путём его достигаешь – это уже второй вопрос… Очень личный вопрос…

Не бывает одинаковых оргазмов, даже если действуешь стандартно. Да и стандартно действовать не получается. Каждый раз – новый фейерверк… Теперь опробываю новую тактику: довожу себя до предельной точки, но не переступаю её. Через некоторое время опять начинаю двигаться к пределу и опять останавливаюсь на самом пороге. Происходит сложение эротических потенциалов, накопление энергии, а когда всё-таки переступаешь черту, оргазм оглушает. Иногда оргазм двойной: первый как бы пробный, а потом – почти сразу – мощный, прочищающий, как смех. Или как слёзы.

Дата.

Ксения принесла мне Библию. «Зачем?» – спрашиваю. «Ты же мне задавал вопрос об ангелах и бесах», – отвечает. «Ну, хорошо, почитаю, – говорю, – тем более, у меня есть новые вопросы». «Например?» – «Постараюсь сам найти ответы. Хотя не думаю, что найду их именно здесь. Когда-то я пытался читать Библию, но стало скучно…» – «Там есть ответы на все вопросы. Ты теперь увидишь книгу в новом свете». – «Почему ты так думаешь?» – «Потому что раньше у тебя не было вопросов».

1. Бог дал людям половые органы и сказал им: «Плодитесь и размножайтесь». В чём отличие этих глаголов? Это же явные синонимы.

2. Бог сотворил людей по Своему образу и подобию. Значит ли это, что и у Бога есть половые органы?

3. Понятно, почему Бог подарил нам оргазм: это стимул к размножению. Разве Он не понимал, что этот стимул обязательно превратится в цель, а размножение станет второстепенным делом?

4. Почему половой акт у людей и у животных одинаков? Если «по образу и подобию», то и у богов он так же механистичен?

Вот такие вопросы крутятся у меня в голове, но я не стал их задавать Ксении. А вот вопрос об ангелах и бесах я, кажется, решил для себя.

Такой мягкой, светлой, доброй улыбки, как у него, не может быть у злых, коварных и лживых людей. Ангелы бесполы, а этот вполне имеет пол… Может, он и бес, но добрый бес. Он подарил мне радость и смысл жизни. Смысл, может быть, сомнительный и странный, но совсем без смысла проживать ещё печальнее. Очень тяжело сознавать в конце, что жизнь прошла бессмысленно. И тогда начинаешь искать утешение в воспоминаниях о своих грехах, минутах радости и наслаждений. И это, наверное, греет умирающее тело. Последнее, что греет. И скажешь себе, испуская последний вздох, прощаясь с телом: «Не зря»… Впрочем, у тела, как и любой биомассы, нет смысла, а есть только функция… Функция сохранения баланса в системе. И скажешь себе: «Был толк»…

Благодаря ему я стал вести этот дневник и даже воображать какие-то рассказы, а это уже не функция, как и любое другое творческое действие.

От издателя

На полях рядом с этим абзацем автор дневника выписал цитату из Бытия:

«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою».

Почему-то подумалось (или вспомнилось), что «добрый» и «злой» – это чисто человеческие понятия, очень субъективные, личные. В ветре есть сила, но нет эмоций, ветер бывает «злым» только для человека. Утренние солнечные лучи только для человека «добры». «Добро» и «зло» – это понятия слабых, зависимых, смертных. Это очень относительные понятия. Разве можно ответить однозначно на такой, например, вопрос: «Убийство младенца Адольфа Гитлера было бы добром или злом, подвигом или преступлением?» У Бога нет таких категорий. И у дьявола нет. В их противостоянии (или сосуществовании) совсем другая логика, не подвластная шахматным фигурам, которыми мы по сути являемся.

Бог – это душа, дьявол – тело. Неужели нельзя достичь гармонии, когда оба они по-братски обнимутся? У человека два хозяина, и у него есть свобода воли, право выбора: служить кому-то одному, служить обоим или вообще не служить.

А что если Бог и дьявол – одно лицо? Или две ипостаси, соединяющиеся во время оргазма?

Что если человеческие противоречия между «добром» и «злом» – тоже по Его образу и подобию?

От издателя

В этом месте на полях автором сделана более поздняя приписка:

«Мы безраздельные властители своего тела. Только над ним мы и остались властны. Можно ошалеть от свободы, которую придаёт нам власть над своим телом. Иллюзия сверхчеловека. Мы боги сами для себя!»

Дата.

Придумал, как себя «обозвать». Ведь есть же «космонавт», «аэронавт», «астронавт», «акванавт». Посмотрел в Интернете: «навт» по-гречески – мореплаватель, то есть путешественник. Я именно путешествую в мире эротики и чувственных наслаждений. Я – эротонавт.

Между

жизнью и смертью

Я

выбираю

S

E

X

Дата.

Для эротонавта главное – никуда не спешить и ни на что постороннее не отвлекаться. В этом смысле у меня идеальные условия. Если бы не работа, целый день бы путешествовал. Трудно представить, что можно беззаботно путешествовать с кем-то вдвоём, ведь секс – это взаимодействие двух эгоизмов. Это, наверное, уже следующий этап, когда полностью изучишь себя. Полностью… Но возможно ли это? Я чуть ли не каждый день делаю открытия, которые раздвигают горизонт почти до бесконечности. Не до конца изучив один путь, перехожу на другой в надежде, что ещё вернусь и исследую все нюансы.

Вообще, все люди эротонавты, особенно в период полового созревания. Половой инстинкт заставляет изучать и опробывать своё тело, его возможности. Мы не можем оставить незамеченным утреннюю эрекцию, поллюции, приятное ощущение от прикосновений. Каждый раз в туалете мы держим свою плоть в руке. И Иисус держал… Мы учимся преодолевать запреты, учимся что-то скрывать, учимся создавать свой тайный внутренний мир. Мы становимся творцами своего внутреннего мира, как боги, и допускаем к нему лишь немногих, да и то не полностью. Мы единоличные хозяева своего мира. Именно отсюда наша индивидуальность, именно поэтому нам любопытны другие люди…

Странные мысли появляются, когда пишешь. Голова как-то по-другому работает. Сел с мыслями рассказать о новом путешествии, а рука стала выводить совсем другое. Даже появилось желание бросить вести этот дневник. Это скучно и бессмысленно, как и вся жизнь. Обычные, стандартные стадии развития, свои физиологические потребности мы пытаемся наполнить особым, чуть ли не божественным смыслом. Мания величия… В человеческом понятии «смысл» нет никакого смысла. Лучше включить аппарат и забыться в том, что тебе подарил Создатель…

От издателя

Рядом с этим абзацем на полях сделана приписка:

«В необычном поведении человека, в его речах о «высших материях», в его «творческом процессе» нам кажется что-то загадочное, божественное, сложное, а это чаще всего обычные примитивные чувства – жадность, зависть, похоть, страх смерти…»