Текст книги "Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза"
Автор книги: Александр Чудинов
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Гувернер
В отличие от двух вышеописанных тайных ипостасей Ромма, его миссия гувернера была открытой и общепризнанной. На протяжении последующих семи лет жизни социальный статус Ромма так и будет определяться в различного рода официальных документах – «учитель графа Павла Строганова»[407]407
См., например: О даче паспорта уволенному в чужие края лейб-кирасирскаго полку карнету графу Строганову с находящимися при Нем (АВПРИ. Ф. 2. Оп. 2/6. Д. 3676. Л. 222, 227).
[Закрыть]. Однако и с этим видом деятельности риомца связана своего рода историографическая легенда.
Мнение о французских учителях, воспитывавших дворянских недорослей в России XVIII в., в целом было не слишком высоким ни у современников, ни у историков. Сетования на низкий уровень подготовки приезжавших из Западной Европы, и прежде всего из Франции, гувернеров были во второй половине XVIII в. едва ли не общим местом. В императорском Указе от 12 января 1755 г. об учреждении Московского университета, в частности, говорилось: «В Москве у помещиков находится на дорогом содержании великое число учителей, большая часть которых не только наукам обучать не могут, но и сами к тому никаких начал не имеют; многие, не сыскавши хороших учителей, принимают к себе людей, которые лакеями, парикмахерами и иными подобными ремеслами всю свою жизнь препровождали»[408]408
Цит. по: Ключевский В.О. Курс русской истории // Ключевский В.О. Сочинения: В 9 т. М., 1989. Т. 5. С. 154.
[Закрыть]. О том же писали в XVIII – начале XIX в. и русские литераторы, представившие в своих произведениях колоритный ряд иноземных проходимцев, подвизавшихся в России на ниве обучения дворянских детей. Портреты фонвизинского Вральмана, пушкинского Бопре и других подобных им персонажей оказались настолько выразительны, что позднее именно по ним историки стали судить о феномене иностранного гувернерства вообще[409]409
Подробнее см.: Чудинов А.В. Французские гувернеры в России конца XVIII в.: стереотипы и реальность // Европейское Просвещение и цивилизация России. М., 2004. С. 330–334.
[Закрыть].
Хотя представление о низкой профессиональной квалификации французских наставников русских недорослей и получило в нашей научной литературе довольно широкое распространение, историки признавали, что имели место и отрадные исключения из этого общего правила. Так, В.О. Ключевский, ведя речь о гувернерах времен Екатерины II, отмечал, что «некоторые из них, стоя на высоте своего призвания, знакомы были с последними словами тогдашней французской литературы и даже принадлежали к крайнему течению тогдашнего политического движения»[410]410
Ключевский В.О. Курс русской истории. С. 157–158.
[Закрыть]. Среди таковых он в первую очередь называл Жильбера Ромма. С тем, что миссию Ромма в России, в отличие от деятельности большинства иностранных учителей, действительно можно считать просветительской, соглашались позднее и другие отечественные исследователи[411]411
См., например: «Там [в русском обществе за стенами Смольного института] уже были известны педагогические идеи просветителей и существовали воспитатели типа Жильбера Ромма» (Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб., 2001. С. 82).
[Закрыть].
Однако это мнение носило скорее априорный характер, нежели опиралось на какие-либо конкретные факты, поскольку, как отмечалось выше, российский период жизни Ромма освещен в историографии достаточно слабо. Похоже, авторы, высоко отзывавшиеся о его просветительских усилиях, исходили из предположения, что человек, позднее возглавивший в Конвенте Комитет общественного образования и обладавший достаточно широкой эрудицией, чтобы участвовать в создании революционного календаря, просто по определению не мог не быть замечательным учителем для своего единственного ученика. Да и то, что этот ученик добился в дальнейшем заметных успехов на общественном поприще, хотя и косвенно, но тоже свидетельствовало в пользу гувернера, готовившего его к взрослой жизни. Тем интересней обратиться к документам, чтобы подробнее узнать о педагогической деятельности столь необычного наставника.
Права и обязанности Ж. Ромма как воспитателя определялись договором, который он и граф А.С. Строганов подписали 1 мая 1779 г. в Париже:
Граф Строганов, доверяя воспитание своего сына г-ну Ромму, договаривается с ним о следующих условиях:
1) Воспитание будет осуществляться по плану, заранее обсужденному, утвержденному и согласованному между родителями и г-ном Роммом. Задачи образования будут четко определены, как и методы, коими оно будет производиться. Отводимое на занятия время должно быть регламентировано, особому согласованию подлежат методы формирования характера. Все эти пункты, будучи однажды приняты обеими сторонами, становятся постоянной основой отношений между участниками договора, каковой нельзя менять, кроме как по взаимному согласию;
2) Жалование г-на Ромма составит 100 французских луидоров в течение первых трех лет и по 1000 экю в год до завершения воспитания с достижением учеником 18 лет;
3) Вместо пожизненной пенсии граф Строганов обязуется за себя и своих наследников выплачивать г-ну Ромму каждые 3 года по 8000 французских ливров; если же какие-либо обстоятельства вынудят г-на Ромма выйти из соглашения раньше срока, то ему из этих 8000 будет каждые три года выплачиваться сумма, пропорциональная отработанному времени;
4) Если по окончании срока воспитания г-н Ромм продолжит заботиться о ребенке, достигшем 18-летнего возраста, путешествуя вместе с ним, то стороны заключат соглашение на новых условиях;
5) Г-н Ромм будет избавлен от любых расходов, находясь на полном содержании, за исключением покупки одежды; его будет обслуживать тот же слуга, что и ученика;
6) Его возвращение в Париж, по суше или по морю, будет оплачено ему в любом случае, откуда бы оно ни происходило.
Подпись: Александр граф Строганов[412]412
РГАДА. Ф. 1278 Строгановы. Оп. 1. Д. 348. Л. 3–4. См. также: Ж. Ромм – матери, [начало мая 1779 г.] // Romme R. Correspondance. Vol. 1. Т. 2. P. 525; Vissac M. de. Romme le Montagnard. P. 241. Опубликованный П.И. Бартеневым и воспроизведенный затем великим князем Николаем Михайловичем русский перевод этого документа неточен. См.: Бартенев П.И. Жильбер Ромм. С. 9; Николай Михайлович, вел. кн. Граф Павел Александрович Строганов. Т. 1. С. 37–38.
[Закрыть].
Ромм, как мы знаем, к этому времени отнюдь не был новичком на ниве просвещения, поскольку уже не один год давал в Париже частные уроки математики. И все же его познания в области педагогики носили гораздо более теоретический, нежели практический характер. Об этом, в частности, мы можем судить по его записке старшему Строганову, где Ромм излагает свои педагогические принципы. Ее французский оригинал опубликован в книге великого князя Николая Михайловича. Был ли это упоминаемый в контракте план воспитания или некий промежуточный набросок к нему, к сожалению, не известно, как, впрочем, и точная датировка документа. Из текста можно лишь понять, что он появился на свет где-то в самом начале педагогической карьеры Ромма:
Осознавая всю важность миссии, которую я, сударь, выполняю в отношении Вашего сына, и желая оправдать Ваше доверие, я не пренебрег ничем, что мне казалось важным, при составлении плана мудрого и обдуманного ведения дел. Три основных пункта составляли предмет моих изысканий: физическое воспитание, нравственное воспитание и образование. Идеи, представляемые мною на Ваш суд, я почерпнул из книг Тиссо, Руссо и Локка, а также из частых бесед на сей счет с просвещенным другом. Я понял, что, не имея возможности на равных участвовать вместе со своим учеником в большинстве его занятий и упражнений, я должен все свое внимание сосредоточить на том, чтобы они осуществлялись наилучшим образом, дабы извлечь из них все возможные плоды. Теперь я становлюсь для него вторым отцом и отношусь к нему именно так, а он во всякое время может рассчитывать на мою дружбу, любезность и доброту в сочетании с твердостью. То, что я, пока находился рядом с ним, узнал о его характере и хороших способностях, позволяет мне надеяться, что мои усилия не останутся безуспешными; мое самое горячее желание – вернуть его Вам достойным любви родителей и уважения всех порядочных людей[413]413
Николай Михайлович, вел. кн. Граф Павел Александрович Строганов. Т. 1. С. 253–254.
[Закрыть].
Как видим, Ромм указывает четыре источника своих познаний в области педагогики, однако их значение отнюдь не одинаково. Центральное место среди них, бесспорно, занимало учение Жан-Жака Руссо. С одной стороны, Руссо был успешным интерпретатором тех принципов воспитания, которые сформулировал в конце XVII столетия английский философ Джон Локк. Именно в трактовке Руссо они получили в век Просвещения широкую популярность, поскольку он активно использовал и существенно развил их в своем знаменитом романе «Эмиль, или О воспитании» (1762). С другой стороны, учение Руссо само служило источником вдохновения для Самюэль-Огюста Тиссо и графа А.А. Головкина (это его Ромм в указанной записке называет своим «просвещенным другом»). Швейцарский врач Тиссо, автор многочисленных и широко известных в то время сочинений по гигиене, дружил с автором «Эмиля» и активно популяризировал его взгляды. Головкин же состоял в постоянной переписке с Тиссо и также являлся горячим приверженцем руссоистского воспитания.
В 1762 г., когда вышел в свет «Эмиль», у графа Головкина, жившего в ту пору в Швейцарии, родился сын Георгий (это его Ромм обучал потом в Париже математике), которого отец решил воспитать в строгом соответствии с принципами Руссо. Такую же судьбу он уготовил и своей дочери, родившейся четырьмя годами позже. Руссо, узнав об этом эксперименте от общих друзей, в частности от того же Тиссо, с интересом наблюдал за ним издалека, а когда Головкин в 1770 г. перебрался в Париж, они стали время от времени встречаться и обсуждать интересующие обоих проблемы воспитания[414]414
Подробнее см.: Galante Garrone A. Gilbert Romme: histoire d’un révolutionnaire. P. 56–57.
[Закрыть].
Так же как Руссо, Ромм был увлечен идеей формирования нового человека и, подобно Головкину, готов был заняться осуществлением ее на практике. Предложение А.С. Строганова открывало для этого едва ли не идеальную возможность. Любопытно отметить, насколько полно совпадали разработанные умозрительным путем требования Руссо к совершенному воспитанию с условиями контракта Ромма. Так, по мнению Руссо, «воспитатель ребенка, вопреки обычному мнению, должен быть молод, и даже так молод, как только может быть молод человек умный»[415]415
Руссо Ж.Ж. Эмиль, или О воспитании // Руссо Ж.Ж. Педагогические сочинения. М., 1981. С. 43.
[Закрыть]. Ромму в 1779 г. было 29 лет.
Руссо полагал, что ребенок с рождения и до совершеннолетия должен иметь одного-единственного воспитателя. И хотя Павлу Строганову в 1779 г. уже исполнилось семь, в остальном требование автора «Эмиля» было полностью соблюдено: заключенный с Роммом контракт предусматривал, что наставник станет заниматься воспитанием ребенка до совершеннолетия.
Руссо считал, что подобный опыт воспитания не требует наличия соответствующего опыта:
Хотят, чтобы воспитателем был человек, завершивший воспитание хотя бы одного ребенка. Слишком большое требование! Один человек может иметь один такой опыт; если бы для успеха дела нужно было два, то по какому же праву воспитатель брался бы за первое? С приобретением большой опытности можно было бы лучше действовать; но для этого не хватало бы уже сил. Кто настолько хорошо выполнил эту должность, что почувствовал все ее трудности, тот не покусится снова взяться за нее[416]416
Руссо Ж.Ж. Эмиль, или О воспитании // Руссо Ж.Ж. Педагогические сочинения. М., 1981. С. 43.
[Закрыть].
Ромм, хотя и обладал опытом преподавания, воспитателем действительно становился впервые.
Руссо считал, что для получения от его системы необходимого эффекта ученика надо брать из богатой семьи:
Бедняк не нуждается в воспитании; воспитание со стороны его среды – вынужденное; он не мог бы иметь другого. Напротив, воспитание, получаемое богатым от своей среды, менее всего ему пригодно как для него самого, так и для общества. К тому же естественное воспитание должно делать человека годным для всех человеческих состояний; а воспитывать бедняка для богатой жизни менее разумно, чем богача для бедности; ибо если принять в расчет численность того и другого состояния, то разорившихся больше, чем поднявшихся вверх. Выберем поэтому богатого: мы по крайней мере будем уверены, что у нас стало одним человеком больше, тогда как бедняк может сам по себе сделаться человеком. В силу того же обстоятельства я не прочь, чтобы Эмиль был из хорошего рода[417]417
Там же. С. 44–45.
[Закрыть].
Павел Строганов как раз и принадлежал к одной из наиболее богатых и знатных семей русской аристократии.
И, наконец, Руссо требовал, чтобы наставника и воспитанника никогда не разлучали друг с другом иначе, как с их обоюдного согласия[418]418
Там же. С. 45.
[Закрыть]. Контракт Ромма также предусматривал его постоянное сосуществование с учеником, даже слуга у них должен был быть общим.
Возможно, столь полное совпадение перечисленных Руссо гипотетических условий идеального воспитания с реальными обстоятельствами Ромма и настроило последнего на оптимистический лад, когда он незадолго до отъезда в Россию делился с Дюбрёлем планами относительно своего ученика: «Поскольку я хочу сделать из него человека, именно таковым он выйдет из моих рук»[419]419
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 11 мая 1779 г. // Romme G. Correspondance. Vol. 1. T. 2. P. 530.
[Закрыть]. Характерно, что Ромм почти дословно процитировал Руссо: «Выходя из моих рук… он будет прежде всего человеком»[420]420
Руссо Ж.Ж. Эмиль. С. 30.
[Закрыть].
Граф А.С. Строганов, истинный сын века Просвещения, настолько верил в благотворную силу рационалистических идеалов, что с готовностью предоставил сына для педагогического эксперимента, нимало не смущаясь тем, что система воспитания Руссо носила исключительно умозрительный характер и не опиралась на практический опыт, ведь разработавший ее философ сам не вырастил ни одного ребенка, а собственных детей, как известно, отдал в приют. Более того, первые результаты применения этой теории на практике, хотя бы тем же графом Головкиным (который, правда, с ведома самого философа ее несколько модифицировал), не вполне соответствовали ожидаемым. Так, Руссо полагал, что воспитанник, из которого сформируют «человека вообще», затем легко сможет войти в общество и адаптироваться к любым условиям: «Всем, чем должен быть человек, он сумеет быть, в случае надобности, так же хорошо, как и всякий другой, и, как бы судьба ни перемещала его с места на место, он всегда будет на своем месте»[421]421
Там же. С. 30–31.
[Закрыть]. В реальности же воспитываемые подобным образом дети графа Головкина испытывали позднее определенные проблемы с адаптацией в обществе, ибо их поведение с недоумением воспринималось окружающими как излишне эксцентричное. Вот, например, какое впечатление произвела 13-летняя дочь графа Головкина на одного из современников, тогда еще тоже ребенка:
И, наконец, остановлюсь на мгновение – нет, не на графе Головкине, с кем мой отец также беседовал, а на его дочери, показавшейся мне одним из тех феноменов, которые оставляют неизгладимый след в памяти. То, что ее отец рассказывал о ее воспитании, в высшей степени удивило меня. Я не переставал глазеть на эту барышню в мужской одежде и не мог представить себе, что она питается одними лишь овощами и молоком, каждый день ныряет в холодную воду, плавает, как моряк, ездит на лошади, как жокей, стреляет, как офицер, и может совершить пешком дневной переход. Одним словом, я не понимал, что она собою представляет, и не воспринимал ее ни как девочку, ни как мальчика[422]422
Mémoires du général Bon Thiébault, publiés d’après manuscrit original par F. Calmettes. Paris, 1895. T. 1. 1769–1795. P. 25.
[Закрыть].
Ромм заинтересовался теоретическими проблемами воспитания во многом под впечатлением от увиденного в доме Головкина и от общения с самим графом. Эта тема не раз находила отражение в его письмах Дюбрёлю:
Да, мой дорогой друг, я часто хожу к г-ну Головкину. Его учтивые манеры, а еще больше – его достоинства и характер – вызывают у меня к нему уважение и самую искреннюю привязанность. У него нет ни апломба, ни претензий гранда. Он тратит все свое время и силы на образование собственных детей или на литературу, которой занимается с успехом. Он сам дает гувернеру своего сына план занятий, которому тот должен следовать, и этот план представляется мне хорошо продуманным. На днях он мне прочел отрывок из более солидного произведения, где описал план образования в национальных масштабах. Его взгляды показались мне величественными и основанными на неоспоримых истинах. Этот план, реализация которого в цивилизованном государстве столкнулась бы с трудностями, возможно непреодолимыми, мог бы по предлагаемому способу воспитания быть весьма полезен России, где еще не решено, что надо делать для просвещения и приобщения к цивилизации этой пока еще неотесанной (brute) нации. Кто-то заподозрит меня в славословии, поскольку речь идет о гранде, и я рискую прослыть льстецом, но если и рискованно говорить о нем хорошо, то не сказать ничего было бы несправедливо[423]423
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 24 октября 1779 г. // Romme G. Correspondance. Vol. 1. T. 1. P. 234–235.
[Закрыть].
Заметим, что Ромм при всем своем восторженном отношении к графу считает его план национального воспитания утопическим, по крайней мере для Франции. Оговорка же о возможной применимости проекта в «неотесанной» России этой оценки принципиально не меняет, ведь о России Ромм не знал практически ничего. С таким же основанием он мог признать план Головкина «осуществимым» в Китае или где-нибудь на Луне.
А вот то, как педагогические идеи Головкина применялись в более скромном масштабе – в семье самого графа, Ромму, напротив, весьма импонировало. Во всяком случае, так он писал Дюбрёлю:
Я Вам, полагаю, уже говорил, что он [Головкин] занят только воспитанием своих детей, либо различного рода начинаниями по оказанию помощи несчастным, в чем ему, благодаря его положению, а еще больше активности, неизменно сопутствует успех. Он дал своим детям всех необходимых наставников, которые нужны для того, чтобы учить работать руками, укреплять тело, тренировать или развивать ум, а сам взял на себя миссию формирования души. Это, упомянутое последним, направление воспитательной работы, коим обычно пренебрегают, доведено методикой графа до совершенства. <…> Вы знаете, мой дорогой друг, как чванство, себялюбие и заносчивость развиваются в молодых людях, принадлежащих к знатным семействам. Чем больше окружающие оказывают им почестей, тем более требовательными и спесивыми они становятся. Чем выше они стоят над другими по своему происхождению, тем ниже бывают по своим душевным качествам. Эта связь одного с другим ужасна, но вполне обычна. Граф почувствовал подобную опасность и вот как ее избегает: простотой в одежде, в поведении, в удовольствиях, которых ищет не в шумном обществе, а дома среди друзей, коих приводит к нему и вдохновляет сердечная привязанность, среди несчастных, пришедших за необходимой и гарантированной помощью, даруемой с такой готовностью и удовольствием, каковых они встретить не ожидали. Дети являются очевидцами всех этих трогательных сцен, которые по доброте графа происходят очень часто; они радуются так же, как их отец, потому что очень к нему привязаны и живут с ним душа в душу. Но этого недостаточно, ибо когда-нибудь им придется жить в свете вдали от отца, а потому они должны будут сами следовать тем же путем и сами определять свое поведение. Этой цели служат путешествия, но путешествовать надо без слуг, без показной роскоши, которая говорит не о том, кто вы есть, а о том, кем вы хотите казаться. Гардероб должен быть скромным, как у простого приказчика, не имеющего ни золота, ни рубинов. Общественный экипаж предпочтительнее тех уютных карет, где человек забывает о каком-либо неудобстве. Нужно испытать те же тяготы, что и весь народ, дабы их знать и стремиться избавить от них других людей. Ничто не должно указывать на происхождение и на положение нашего молодого человека, дабы он почувствовал, что у него нет других средств преуспеть в обществе, кроме порядочности, кротости, предупредительности и тысячи других качеств, которые будут для него так же естественны, как эти, благодаря приобретенному опыту и примеру, поданному отцом. Именно так поступает теперь молодой граф Головкин, находящийся сейчас в Италии <…>. Опыт – очень хороший наставник для того, кто обладает задатками добродетели[424]424
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, [лето 1778 г.?] // Romme G. Correspondance. Vol. 1. T. 2. P. 432.
[Закрыть].
Под влиянием А.А. Головкина, работавшего над сочинением об образовании девочек, Ромм тоже увлекся теорией педагогики и даже написал работу о преподавании математики. Впрочем, эта рукопись так никогда и не была опубликована, до наших дней не дошла, и сегодня мы знаем о ней лишь по беглому упоминанию в книге графа:
Сей предмет [математика] гораздо менее труден, чем о нем думают. Многочисленные наблюдения показали мне, что успешное постижение этой науки, столь способствующей ясности, гибкости и точности мышления, зависит от манеры объяснять и наглядно демонстрировать ее первичные элементы. Г-н Ром [sic!], почтенный литератор и знающий физик, имеет на сей счет сочинение, насыщенное философскими идеями и отличающееся убедительностью и эрудицией. Я настаиваю, чтобы он его сделал достоянием публики ради той части нации, которая ценит науки. Он уже собрал материал, и эта книга могла бы оказаться слишком полезной, чтобы отказываться от ее публикации[425]425
[Golovkine A.] Mes idées sur l’éducation du sexe, ou Précis d’un plan d’éducation pour ma fille. Londres, 1778. P. 56–57.
[Закрыть].
Однако, поскольку сочинение Ромма так никогда и не увидело свет, нам остается либо верить графу на слово, что оно было действительно столь хорошо, чтобы оправдать подобные эпитеты по отношению к автору, либо проявить снисхождение к вполне по-человечески понятному желанию подчеркнуть достоинства друга, пусть даже несколько утрируя их.
Впрочем, теория теорией, а практика практикой. После приезда семьи Строгановых в Петербург Ромму очень скоро пришлось ощутить тернии, которыми была усеяна его новая стезя. Социальный статус француза-учителя был в России не слишком высок, и графиня Строганова незамедлительно дала ему это почувствовать. Великий князь Николай Михайлович опубликовал фрагмент из письма Ромма графине (оригинал не сохранился), свидетельствующий о напряженности отношений между гувернером и матерью Попо:
Если бы я был у Вас в доме частным человеком, свободным от каких-либо обязательств, недоразумения, возникающие между нами, были бы столь же смешны для меня, сколь несправедливо то, из-за чего я сочтен недостойным Ваших милостей… Но Вы забываете, что доверили мне самое дорогое, что у Вас есть на свете… Я снесу невнимательность, несправедливости, капризы, но унижение и оскорбление – никогда… Только из долга я сопровождаю Вашего сына в свете. Недоверие и в некотором роде бесчестие, составляющие в этой стране удел гувернеров, слишком задевают мою чувствительность, чтобы я не старался изо всех сил как можно меньше тревожить своим присутствием тех особ из Вашего круга, кому противно дышать одним воздухом с учителем (outchitel). Наученный собственным опытом, я от всего сердца жалею тех чувствительных людей, кому приходится здесь заниматься тем же делом, что и мне[426]426
Николай Михайлович, вел. кн. Граф Павел Александрович Строганов. Т. 1. С. 53–54.
[Закрыть].
Хотя письмо не датировано, а великий князь относит его к тому периоду, когда графиня Строганова уже перебралась жить в Москву, из текста совершенно очевидно, что оно относится ко времени проживания Ромма и матери Попо под одной крышей, то есть к самому началу его карьеры в России.
Впрочем, вскоре Ромм оказался избавлен от неприятного соседства. После возвращения графини Строгановой ко двору за нею стал ухаживать бывший фаворит императрицы И.Н. Римский-Корсаков, быстро добившийся взаимности. Их роман развивался на протяжении 1780 г., пока, наконец, узнав о нем, Екатерина II не отправила графиню на постоянное проживание в ее подмосковное имение Братцево в феврале 1781 г.[427]427
Подробнее о перипетиях этой куртуазной истории см.: Кузнецов С.О. Не хуже Томона. СПб., 2006. С. 62–68.
[Закрыть] Оставшийся же в Петербурге Александр Сергеевич практически неотлучно находился при императрице, полностью препоручив сына заботам наставника.
Таким образом, Ромм отныне проводил с Попо гораздо больше времени, чем родители мальчика. Впрочем, в этот период обязанности воспитателя собственно и сводились только к повседневному общению с подопечным. Согласно теории Руссо, систематическое образование, или, говоря его словами, «книжное обучение», противопоказано детям до 12 лет. «Если природа, – писал автор «Эмиля», – дает мозгу ребенка мягкость, которая делает его способным воспринимать всякого рода впечатления, то это не для того, чтобы на нем начертывали названия королей, чисел, термины геральдики, космографии, географии и все те слова, не представляющие никакого смысла для его возраста и никакой пользы для какого бы то ни было возраста, которыми обременяют его грустное и бесплодное детство…»[428]428
Руссо Ж.Ж. Эмиль. С. 119.
[Закрыть] По мнению Руссо, с ребенком этого возраста наставник должен заниматься лишь нравственным и физическим воспитанием в процессе их повседневного сосуществования.
Однако, хотя Ромм ежедневно и общался с Попо, обязанности воспитателя, судя по переписке с друзьями, занимали в тот момент далеко не первое место среди его интересов. Во всяком случае, если бы не изредка встречающиеся в письмах Дюбрёлю ремарки вроде «я доволен своим учеником» или «мой ученик доставляет мне приятные минуты»[429]429
См., например, письма Ромма Дюбрёлю от 4 ноября 1780 г. и от 7 января 1783 г. – MRM. Fonds Romme. Carton 1. D. 12, 15.
[Закрыть], непосвященный читатель мог бы подумать, что перед ним корреспонденция скорее путешественника-натуралиста, изучающего другую страну, нежели человека, основным занятием которого является воспитание ребенка. И только отвечая Дюбрёлю, постоянно сетовавшему на то, что его друг редко пишет, Ромм сообщил: «Я занят здесь лишь одним делом, которое полностью поглощает все мое время, определяет все мое поведение и не позволяет заняться ничем, что могло бы меня отвлечь. Я не знаю здесь никаких развлечений, отказываясь от них, дабы целиком сосредоточиться на своих занятиях»[430]430
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 17 февраля 1781 г. – Ibid. D. 13.
[Закрыть].
Впрочем, на фоне других писем Ромма, изобилующих сведениями о его путешествиях, научных штудиях и придворной жизни, подобное замечание выглядит не очень убедительным оправданием в ответ на сетования друга. Узнав же в 1781 г. о кончине графа А.А. Головкина, которому он во многом был обязан своим местом гувернера, Ромм признает: «Моя задача трудна в высшей степени, ибо я прилагаю двойные усилия, дабы достойно справиться с нею. Уважение к памяти графа Головкина, которое я сохраню навсегда, неразрывно привязывает меня к этому учительству, коим я занимаюсь не столько из интереса, сколько в силу взятых на себя обязательств»[431]431
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 8/18 (sic!) декабря 1781 г. – Ibid. D. 13. Курсив мой. – А.Ч.
[Закрыть].
В корреспонденции 1780 г. между Роммом и старшим Строгановым, сопровождавшим императрицу в Могилев на встречу с Иосифом II, теме воспитания Попо также отводилось весьма скромное место. В своих письмах Ромм с увлечением излагал парижские новости, сообщенные ему графом Головкиным[432]432
Ж. Ромм – А.С. Строганову, 1 мая 1780 г. – РГАДА. Ф. 1278 Строгановы. Оп. 1. Д. 348. Л. 204–204 об.
[Закрыть], пространно толковал о роли иезуитов в европейской политике[433]433
Ж. Ромм – А.С. Строганову, 27 мая 1780 г. – Там же. Л. 205–206.
[Закрыть], обсуждал финансовые вопросы[434]434
Ж. Ромм – А.С. Строганову, 2/13 июня 1780 г. – Там же. Л. 209.
[Закрыть] и лишь мимоходом упоминал о подопечном, как то: «Попо чувствует себя хорошо»[435]435
Там же.
[Закрыть].
И только в послании от 20/31 мая Ромм достаточно подробно рассказал о пешей прогулке с воспитанником на Каменный остров. Судя по всему, подобные вылазки за город совершались ими регулярно, ведь, согласно теории Руссо, они составляли важный элемент воспитания, особенно в раннем возрасте. На сей раз прогулка ознаменовалась случаем, который наставник счел необходимым описать особо. По пути им встретился бедняк, просивший милостыню. Особенно часто он повторял слово «безруком» (Ромм пишет его по-русски). Услышав, Попо обернулся, увидел, что несчастный действительно не имеет руки, и отдал ему деньги, которые накануне получил на карманные расходы. «Мне это особенно понравилось потому, – сообщает Ромм, – что он сделал это не афишируя, а исключительно из чувства жалости, которое у него вызывают нищета и страдание»[436]436
Там же. Л. 207 об.
[Закрыть].
Впрочем, далеко не всегда поведение воспитанника заслуживало одобрение учителя. Так, в постскриптуме к письму от 27 мая Ромм сетует на рассеянность, легкомыслие, инертность и леность своего ученика и просит его отца повлиять на мальчика, чтобы их побороть[437]437
Ж. Ромм – А.С. Строганову, 2/13 июня 1780 г. – Там же. Л. 206 об.
[Закрыть]. Пожалуй, впервые в этой жалобе проявилось то различие темпераментов наставника и его подопечного, которое в дальнейшем станет основой для серьезных конфликтов между ними. Реальный ребенок оказался не похож на выдуманного Эмиля, и это все больше будет вызывать растерянность, пессимизм и раздражение у наставника.
Хотя педагогическая система Руссо не предполагала систематического образования для детей до 12 лет, двумя предметами Попо все-таки занимался; правда, Ромм не преподавал ему ни одного из них. Во-первых, мальчику, жившему с рождения в Париже и говорившему только по-французски, теперь пришлось осваивать русский язык. Разумеется, в этом Ромм помочь ему не мог и решил хотя бы изучать язык вместе со своим подопечным, о чем еще до отъезда в Петербург сообщил Дюбрёлю:
Госпожа Строганова была беременна ребенком, уезжая из России в Париж, где и родила. Таким образом, ребенок, зачатый в России, родился в Париже. Он знает только французский язык, и ему нужно выучить русский. Я буду учить этот язык вместе с ним[438]438
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 11 июня 1779 г. // Romme G. Correspondance. Vol. 1. T. 2. P. 558.
[Закрыть].
В том же послании Ромм отмечал и еще одну область, где его компетенция оказалась недостаточной:
Религиозное образование ребенка вовсе не входит в мои обязанности, однако, поскольку истинная мораль от религии не отделима и поскольку, чтобы знать людей, необходимо изучать их предрассудки и средства с таковыми бороться, я считаю необходимым беседовать с ним о религии. Доверие, коим меня одарили его родители, позволяет мне не опасаться, что здесь я встречу какие-либо препятствия[439]439
Ibid.
[Закрыть].
Упоминание о «предрассудках» отнюдь не означало, что Ромм, в духе материалистической философии Просвещения, относил к таковым и саму религию. Напротив, как показывают его письма друзьям, она в то время составляла неотъемлемую часть его мировоззрения. Так, захворавшему Дюбрёлю он предлагал искать утешения именно в вере: «Религия способна придать всем, кто ее исповедует, то мужество, что позволяет, не закрывая глаза на наши несчастья, ими пренебрегать, обращаясь к возвышенным материям…»[440]440
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 20 июля 1776 г. // Romme G. Correspondance. Vol. 1. T. 1. P. 300.
[Закрыть] Однако католик Ромм не мог быть наставником в религии для ребенка из православной семьи.
Таким образом, хотя изначально Ромм и заверял своих риомских друзей: «Мне одному и только мне поручено это воспитание, я один буду его вести и отвечать за результаты, хорошие или плохие»[441]441
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 11 июня 1779 г. // Ibid. T. 2. P. 558.
[Закрыть], на деле из сферы его компетенции выпали столь важные для формирования детского сознания предметы, как язык и религия. Более того, это были единственные предметы, которыми Попо предстояло систематически заниматься в том нежном возрасте, когда восприимчивость наиболее высока. К сожалению, имеющиеся у нас источники не содержат имени того русского учителя (или учителей), кто давал Павлу Строганову эти уроки[442]442
М.В. Далин и В.А. Фролов утверждают, что русскому языку Павла Строганова учил «начинающий поэт П.П. Икосов, сын одного из преданных сотрудников А.С. Строганова П.С. Икосова, автора “Истории о родословной г.г. Строгановых”» (Далин М.В., Фролов В.А. Жильбер Ромм – французский шпион в России в 1779–1786 годах? // Россия и Европа. М., 2007. Вып. 4. С. 17). Однако источник этих сведений они не указывают. Отправившись же по приведенной ими ссылке (Русская литература XVIII века. М., 1964. С. 227), мы найдем лишь краткую биографическую справку: «П.П. Икосов – малоизвестный поэт, сотрудник ряда журналов. Родился ок. 1760 г. – умер 12 апреля 1811 г. Обучался и служил в Московском университете до декабря 1780 г.». Каким образом М.В. Далин и В.А. Фролов сделали отсюда вывод об участии П.П. Икосова в образовании П.А. Строганова, нам остается только гадать.
[Закрыть].
В своей педагогической системе Руссо, а за ним и Головкин придавали большое значение путешествиям, позволяющим ребенку через непосредственное восприятие познавать окружающий мир и одновременно приучающим преодолевать трудности. Ромм, как мы видели, строго следовал этой рекомендации, начав первый год своего пребывания в России с пеших прогулок за город. А уже в 1781 г. он и Попо предприняли грандиозный вояж по маршруту Петербург – Москва – Нижний Новгород – Казань – Урал, сопровождая графа Строганова в поездке к его пермским владениям. О тех впечатлениях, которые Ромм, горячий поклонник естественных наук, вынес из этого и последующих путешествий, – впечатлениях, нашедших отражение в его переписке и путевых дневниках, речь пойдет ниже. Что же касается педагогического эффекта от поездки, то, к сожалению, эти источники не содержат какой-либо информации на сей счет. Так же как и записка Ромма о его путешествии с воспитанником в 1783 г. к знаменитому водопаду Иматра и в Выборг.
В 1784 г. Ромм и Павел Строганов совершили продолжительную поездку через Карелию к Белому морю и далее на Соловки. О ее воспитательном и образовательном значении для Попо мы можем судить уже по его собственным письмам. Мальчик, которому исполнилось 12 лет, отныне регулярно извещал отца обо всем, что считал достойным внимания. Учитывая подобное содержание и регулярный характер его корреспонденции, логично предположить, что она являлась частью дидактической системы Ромма: у мальчика вырабатывались навыки правильной письменной речи, а также происходило осмысление и закрепление в памяти увиденного. Так, в письме из Новой Ладоги от 7 июня Попо рассказывал об особенностях местного ландшафта и о руинах старинной крепости, в письме из Петрозаводска от 24 июня – о построенной Петром I церкви и об испытании на оружейном заводе прочности пушечных стволов[443]443
РГАДА. Ф. 1278 Строгановы. Оп. 1. Д. 348. Л. 5–7 об.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.