Текст книги "Вспорхнувший воробей"

Глава 2

– …Я тогда должна была играть в одном спектакле. Я с детства любила театр; в основном за то, что на сцене можно хотя бы на какое‐то время забыть о собственной жизни, перевоплотившись в другого человека. После школы я даже выучилась на актрису, и в счастливой частичке моего прошлого сцена стала моим вторым домом, и поэтому… Не могла я так просто распрощаться с любимым делом – театр стал тем единственным, что я взяла с собой из старой жизни. Но, как выяснилось, ненадолго. Пора было прощаться и с этим, а кто так решил? Я, судьба, в общем жизнь – все были там. А почему приговор был так суров? Не хочу вспоминать – всё и так чересчур черно…

…Ночь была мрачно-величественной. Звёзды белыми мудрецами смотрели на нас своими вечными, сурово-спокойными взглядами. Они понимали всё, а мы довольствовались лишь малой толикой. И продолжали посылать им свои вопросы. «Что моя жена видела там, в своих воспоминаниях? – и, отвечая сам себе, я продолжал думать вопросами. – То место, которое покинула? Тех людей, от которых унеслась?» Не первый год зная Соню, я понял всё, не сказанное ею, оставленное между строк, все те слова, которые она не смогла произнести вслух, жалея себя. Эти воспоминания причиняли ей боль, заставляя страдать и мучиться. Она сама выбрала такой путь – тогда он казался ей единственным, но сейчас… Сейчас она как бы говорила: «Какой же я была дурой в тот солнечный и жаркий день».

– …Я тогда играла в одном спектакле – это был мой последний выход. И тут я впервые увидела его. Увидела и не смогла забыть. В тот мимолётный, первый раз я, взглянув на него, почему‐то разочаровалась. Но, как бы сказать, не совсем. Через мгновение, сквозь завесу неожиданной неприязни, в сердце прокрался маленький мышонок скрытой симпатии. Этот грызун, отвратительный и милый одновременно, заронил сомнение, заставив украдкой взглянуть ещё раз – и увидеть. Руки. Я всегда обращаю внимание именно на руки. Странно, но у меня даже сложилось некое представление о том, какими они должны быть. Его не были «теми самыми». Они просто были его руками – красивыми, длинными, с худыми пальцами, казавшимися холодными… Эти руки не были «теми самыми», но вдруг, будто бы невзначай – они стали казаться мне идеальными.

А дальше – больше, и глубже в болото. Что‐то необычное в его глазах… Он, честно говоря, смотрел на меня безразлично – совсем как тот котёнок, который мурлыкал в стихах Есенина… [20]20
  Из стихотворения С. Есенина «Ах, как много на свете кошек…».


[Закрыть] А я тонула под его взглядом и думала: «Хладнокровие, ты где? Что же ты делаешь?» Стою и понимаю – пропала бедная Соня! Пропала навсегда!

Он говорил что‐то, рассказывал, смеялся, быть может, но это было уже неважно – я лишь слышала звук его голоса, следила за мимикой, жестами… Совсем пропала. Как жалко и совсем не смешно, но что поделать – сердце, будь оно неладно!

«Обнимемся? Чтобы всё спокойно прошло?» – Я вздрогнула и, не успев ответить, почувствовала его, ЕГО руки, нежные и горячие. «Во власти! Как же просто, – подумала я почему‐то со злостью. – Ну и пусть, так тому и быть!»

Объятия мимолётные, некрепкие, по-дружески суховатые, без всякого намёка на что‐либо. Просто дань традиции и только лишь. Знаю, знаю, знаю… Но те секунды, когда моё тело чувствовало его руки, я помню и сейчас…

Театр и жизнь, игра и любовь… Исход этой истории ясен как день. Что‐то пошло не так – сломалось, запуталось, было как в тумане. Блуждая по сцене словно сомнамбула, произнося какие‐то слова, я была не здесь и всё пыталась понять – что же это было такое там, за кулисами? Лишь иногда, вдруг внезапно попадая в такт, я не верила, а точнее, отчаянно хотела забыть и вычеркнуть этот взгляд, под которым пропадала. Последний аккорд – фальшивый, грязный, а всё так хорошо начиналось. Мало что помню из того вечера. Лишь то, что меня выгнали, и даже с позором, не заплатив и «полушки». Но это уже было не важно. «Жизнь и театр несовместимы, так покончим с этим притворством!» – сказала я себе и ушла навсегда из театра, пытаясь убежать от прошлого. Уже во второй раз.

«Он», «его», и снова «он»… Наверное, слишком много этих слов в моём рассказе. Он, которому посвящено всё это; он, который, возможно, не заслужил даже строчки…

– Ты сегодня была неподражаема! – был всё тот же, его, голос.

– Не льсти мне, – ответила я без злобы. Просто ответила и улыбнулась.

– Не оценили?

– Да.

А было ли что‐то после этого «да»? Возможно, не помню. Мы просто заигрались, стоя за кулисами. Всё и ничего; пусто и банально – отвечу я. Стану бродягой, оторвой, если хотите. Пойду напьюсь и забудусь.

Глава 3

Странным был этот рассказ, а наш разговор – так вообще казался больным. О чём он? О ком? Бог, Змей-искуситель, яблоко, обнажённость – каким образом они вплелись в нашу сегодняшнюю ночь? Казалось, что моя жена сошла с ума. А может, мы тронулись оба? Но придёт утро, и всё встанет на свои места, всё будет как прежде, как всегда, как обычно. Я был уверен в этом. А что же эта ночь? Не знаю. Но звёзды и тишина – они поймут.

Глава 4

– Лето. Ночь. Улица. Фонарь. Вокзал. Помнится, где‐то мы слышали подобное… – продолжала Соня, не в силах наговориться. – Я бегу, потому что опаздываю неимоверно. Ищу глазами в толпе всё того же. Вижу. Стоит в компании друзей, а рядом две большие сумки с вещами. Подбегаю.

* * *

Подбегаю, останавливаюсь, не в силах что‐либо сказать, стою как вкопанная в надежде, что он обернётся. И – о чудо! – это происходит! Он смотрит на меня, улыбается так просто, а я… Сухой ком в горле, в глазах предательски блестящие слёзы. Смотрю я, застыв как статуя в веках, а он продолжает улыбаться по-доброму, по-простому и говорит, как бы невзначай, как будто бы между прочим:

– Поехали со мной?

– Что? – пытаюсь выдавить я, но губы не слушаются.

– Поехали? Хочешь? – предлагает он.

Я не отвечаю – не могу, но по взгляду всё и так ясно.

Не помню, как оказываюсь в поезде, в купе, без билета, но – с ним. С Ним – это самое главное, а остальное – гори оно! Тронулись – куда, зачем или чем неважно, главное ведь не это. Поехали. И нас будто прорвало – говорить, говорить, говорить… О жизни, об искусстве, о театре… Без умолку, говорить под стук колёс, под звон чашек, под храп соседей… Говорить, говорить, говорить…

Многое отдала бы, чтобы случилось так, но… не судьба!

* * *

– Лето. Ночь. Улица. Фонарь. Вокзал. Помнится, где‐то мы слышали подобное… – продолжала Соня, не в силах наговориться. – Я бегу, потому что опаздываю неимоверно. Ищу глазами в толпе всё того же. Вижу. Стоит в компании друзей, а рядом две большие сумки с вещами. Подбегаю. И отчего‐то сразу понимаю – зря это всё, зря спешила. Поезд сейчас уйдёт, и это наша последняя встреча. Я поняла это наверняка, как факт – аксиому, которая, увы, не требует доказательств. Не будет никаких «вальсов ожидания» или тем более «обещания»… Колёса поезда сыграют для нас лишь задумчивый «вальс на прощание» [21]21
  Из кинофильма Э. Рязанова «Карнавальная ночь».


[Закрыть]. Знаю всю эту неотвратимую истину, но сердце, глупое сердце на что‐то надеется!

Несмело подхожу и говорю не своим голосом:

– Привет.

Что ещё можно сказать в такую томительную минуту? «До скорой встречи!» – фальшиво, не увидимся ведь. «Удачи тебе!» – глупо, натянуто, да и не желаю я ему поймать эту птицу за хвост. Но говорить‐то надо – не хочу я расставаться совсем без слов.

Решаюсь:

– Может, отойдём, поговорим?

Оборачивается, узнаёт и глядит равнодушно (снова вспоминаю Есенина), но по-доброму – с улыбкой. Отходим. Всё так же, как тогда, – я растворяюсь и пропадаю. Дежавю – будь оно трижды проклято! Говорим мало, вяло и ни о чём. Зато молчим и смотрим друг на друга, кажется, вечность. Понятно почему: нужных слов просто нет – лишь гнусные шаблоны и пустые фразы, которые ничего не значат и ничего не изменят…

Глава 5

Она не могла наговориться сегодня. Пусть! Тот тяготивший душу камень с потоком слов рассыпа́лся на песчинки, которые ветер навсегда уносил с собой в неизвестность.

– …Счастливое детство, паршивое отрочество, убитая юность. А потом – дело закрыли и нашли украденное. Счастье. Я и не надеялась вновь обрести его… А тот, о ком говорила… Сладкое воспоминание, несбывшаяся мечта или же просто рождённый мыслями образ. Кто он на самом деле – я теперь и не знаю… Он – тот, кто иначе одевается – вроде бы ничего особенного, но для тебя – белая ворона в серой скучной толпе… Он как все, но всё же что‐то странное есть в его речи, словах, манерах. Они будто бы идут от знатного дворянского рода и каким‐то немыслимым образом сочетают в себе всю ту интеллигентность и такт, которых так не хватает в любви, в жизни, в счастье. Он смотрит, и, боже мой, это так прекрасно, что всё остальное становится унылым и неинтересным тебе.

Карие глаза (а может, серые или голубые) овладевают сердцем, заставляя думать лишь об одном: «Только бы он узнал меня!» И ты стремишься, всем своим существом, всеми чувствами желаешь, чтобы вы оба узнали друг друга, распахнули навстречу друг другу свои крылья. Крылья любви! Чтобы подобно белой мантии Гэндальфа они раскрылись и подняли вас над землёй – навсегда! Чтобы друг или ещё вчера совсем чужой человек стал тем единственным, кого так долго ищешь. И вдруг однажды, когда ты вглядишься, он, как алмаз, побывавший в руках истинного мастера, станет единственным и неповторимым. Таким же будет его поцелуй, сочетающий теплоту зрелого персика с алым солнцем. Чувствуя приятную тяжесть тех, идеальных рук, захочется закрыть глаза и улететь куда‐нибудь в звёздную ночь, где всё так просто и понятно… – Соня закрыла глаза, вздохнула и, чуть заметно вздрогнув, продолжала с жаром, в каком‐то неистовом порыве: – Был ли он когда‐то, не знаю, не ведаю! Яблоко с Древа Познания. Возможно, ОН и есть тот плод, который вызрел и так аппетитно манил ароматом и красотой, величайший искуситель, обольститель и самый большой смутьян в мире. Если есть ружьё – оно когда‐нибудь выстрелит, а значит, всё так и задумывалось! Амур или купидон, а попросту Любовь – вот, наверное, кто ОН. На всякое «нельзя» всегда найдётся «хочется», которое однажды перевесит и сыграет свою главную роль в спектакле под названием «Жизнь». А концовке быть неизменно – двое сидят сытые, а третий – гонит их, проклинает, а затем качает головой и вопрошает: «Что же вы натворили, я дал вам ВСЁ…»

Так случилось тогда, а значит, навсегда и воистину.

Глава 6

…Рассвет: холодный, кровавый, но такой долгожданный и очищающий… То, что должно было произойти, не случилось. Он вобрал всё и не позволил этому свершиться. Как же он прав, и как же хорошо теперь… Что было – прошло, а значит – жить дальше, несмотря ни на что. Странный рассказ о том, что было и чего не было. Забудь! Game over [22]22
  Игра окончена (англ.).


[Закрыть]. Replay [23]23
  Повторить (англ.).


[Закрыть].

Вдохновение или воспоминания

1

Заскрипели тормоза, поезд тряхнуло… Буйная зелень замелькала за окном. Будто преступница, скрывающаяся от правосудия, она стремительно ускользала от нашего взгляда. Поезд понёсся по необъятной стране, богатой красивыми, живописными пейзажами. Там шелестели листвой тёмные, дремучие и устрашающие своей непроходимостью леса; тут простирались обширные поля и луга – места для созерцаний, глубоких раздумий, безмятежности, спокойствия и умиротворения; где‐то вдали журчали бурные, хитроизвивающиеся реки и речушки. Бездонные, чистые «глаза нашей Земли» – озёра – смотрели на нас, словно желая что‐то сказать. А на горизонте возвышались могучие и вечные великаны – горы.

Мы все прилипли к окну, любуясь этим великолепием будто в первый раз.

Но вот дар речи вернулся к нам. «Команда молодых и красивых» – так мы себя называли шутя. Две очаровательные девушки и двое парней, тоже не уродов, так что доля правды, как всегда, была и в этой шутке. Наш квартет, хотя мы и не имели никакого отношения к музыке, возвращался с отдыха.

– Тронулись, – констатировал я факт.

– Умом, – пошутила одна из девушек.

– Быть может… – добавила её подруга.

– Вот и закончился такой хороший отдых, – подал голос последний член компании.

– Ничего себе, – вырвалось у всех. – Ну, если и Олегу понравилось, то отдых и правда получился отличным!

– Да, ребят, без шуток – всё супер было! Спасибо, что позвали.

– А тебе спасибо, что поддержал идею, – сказал я, привстав. – Это во‐первых. – И медленно закрыв купе на засов, шёпотом добавил: – А во‐вторых, – в моих глазах появились игривые искорки, я подмигнул и, получив одобрительные кивки в ответ, полез в сумку. – Во-вторых, отдых ещё и не закончился. Нам ещё три дня вместе «чухчухать» и расходиться будем долго. Ещё устать друг от друга успеем.

Наклонившись, я, как бы растягивая удовольствие, достал бутылку шампанского, тщательно скрытую от «слуг закона», выудил из багажа небольшую головку сыра, палку сырокопчёной колбасы, парочку аппетитных пирожков, одно на всех яблоко, лимонад, видавший виды, но острый и служащий мне верой и правдой нож, ручку, тетрадь и колоду карт.

– О-о, – протянул Олег, когда я выложил всё на столик, – знатный пир нас ждёт.

– Да! Но сначала неплохо бы переодеться, – сказала одна из девушек. – Не могли бы вы ненадолго освободить помещение, дорогие?

Просьба была исполнена.

Сегодняшним утром, солнечным и жарким, мы покинули гостиницу, наш временный, но очень уютный дом, и, недолго думая, пошли на пляж. До поезда ещё было время, и, поплескавшись вволю в ласковых водах, наша компания не спеша направилась на вокзал.

Мы уселись в поезд и сказали «до свидания» этому прекрасному южному городу. «Прощай» – все ненавидели это слово, так что «до свидания и до новых встреч» сказали мы ещё раз, посетовав, что есть слово «прощаться», но ни в одном из словарей нет слова «досвиданькаться». Вот так мы четверо и оказались здесь. «Команда молодых и красивых» – Олег, Соня, Катя и я. Я? А просто я. Первое лицо в повествовании, которое часто остаётся без имени. Пусть – я не в обиде.

– Ну, как тебе отдых? Таким ты себе его представлял, заводила? – раздался рядом низкий басовитый голос Олега.

– Выше всяких похвал! Феерично, великолепно, шедеврально! – я начал сыпать пафосными синонимами, не в силах сдержать чувств.

– Мне тоже очень понравилось! – проговорил мой друг, не отличавшийся красноречием. – Спасибо тебе! И… – он замялся на миг, – я уже начинаю мечтать, как бы повторить всё это.

– Честно? Я тоже!

В атмосфере любви, счастья и какой‐то простоты пролетели эти дни. Никуда не спеша, взявшись за руки и даже порой немного пританцовывая, мы гуляли по южному городку, бродили по окрестностям, исследовали тропы и посмеивались, глядя на спешащих на работу местных жителей. Скоро и мы такими будем, а пока насладимся свободой – сполна и без остатка выпьем до дна эту чашу безмятежности.

Дверь купе открылась, и девушки, облачённые теперь в «поездные» одежды, выйдя из купе, предоставили нам возможность сделать то же самое.

Вскоре мы, все четверо, собрались за столиком. Моя рука сама собой потянулась к бутылке, и через секунду раздался звучный хлопок пробки.

– За то, чтоб наша встреча повторилась!

– И не раз! – дополнил Олег.

– Шикарный тост! – поддержали все и приложились к пузыристому напитку, а затем набросились на еду, так как порядком проголодались после купания и прогулки.

– Ну, что же, маэстро, – утолив первый голод, сказала Соня, – за творчество!

– За это никогда не поздно!

И наполнив пластиковые стаканчики, которые сегодня заменяли нам бокалы и наверняка были горды такой важной миссией, я поднял один из них.

– За творчество, – повторила Соня, – за вдохновение.

Мы будто бы чокнулись, и я, бесцельно покрутив в руке кусочек сыра, задумчиво вздохнув, съел его.

– Вдохновение… – повторил я последнее слово.

– Что? – с интересом сказала Катя. – Неужели мысли покинули тебя?

– Да они и не появлялись, в общем‐то.

– Предатели!

– Согласен.

И «с горя» я выпил ещё. Меня поддержали.

– И что же после той книги? – начала снова Катя.

– После той книги всё стало как‐то вяло, безжизненно… Без прежней лёгкости, чистоты и желания.

– Быть может, ты слишком самокритичен?

– Возможно. Но в творческой работе следует быть таким.

– Да! – неожиданно твёрдо и несколько сурово сказал Олег. – Но заходить слишком далеко нельзя. Тогда – это уже будет самосуд, а значит, – он помолчал, – до шага в окошко совсем недолго: писатели ведь тонкие натуры. Порой даже чересчур.

– Прав ты тысячу раз, – улыбнувшись, ответил я, – но как бы это чистое вдохновение совсем меня не покинуло…

– Об этом даже думать нельзя! – оборвал меня Олег, залезая на вторую полку и сверху обозревая пространство. – Забудь и перестань! Литературная дыра, творческий кризис – такое бывает у всех! Почему вдруг ты должен быть исключением? – в конце он будто бы немного смягчился. – Не боись, твой роман ещё ждёт тебя. А вдохновение вернётся совершенно нежданным озарением, и тогда… Боюсь даже представить… Пятый том «Войны и мира» наконец увидит свет!

– Там будет о настоящей любви, желаниях, мечтах, – продолжила Соня с воодушевлением, – о светлом будущем, которого так ждём… И всё это будет так философски-красиво написано, что… вот она – слава! В один день проснёшься знаменитым и вспомнишь наш разговор в поезде, вспомнишь пророчество друзей!

– Было бы здорово, – рассмеялся я. – Катастрофы, апокалипсисы, мистика и прочие ужасы… В этом вроде и есть вся соль фантастики, но ведь… вот где они уже, – ребром ладони я поводил поперёк шеи, – и хуже горькой редьки! А писать можно и о другом: о реальной жизни, обыденности, сплетённой с авторскими фантазиями, – это всегда даёт неожиданный результат…

– …это и есть то, чего нам так не хватает! – закончила за меня Катя. – Меня всегда интересует один вопрос: почему писатели видят в будущем непременный конец, причём скорый? Неужели кто‐то мечтает о вторжениях из космоса; о неравных битвах с внеземным разумом; о пепелищах; парочке чудом спасшихся; об убийствах, криках и стонах людей; о грязи, крови, лязге оружия… о хаосе! Разве кто‐то хочет этого? Надо писать, пытаясь создать что‐то, расширить наш мир, сделать его лучше, а что же выходит? Выходит, что мы жаждем всё уничтожить! Но это ведь не так!

– А можно подумать, что так, – поддержала Соня. – К примеру, этот пресловутый 2012 год – апокалипсис, который предрекали, конец света, которым пугали, чёрное небо, и нет на нём проблесков надежды! И вот он – 2012‐й – настал, закончился, и ничего! Свет не погас, человечество как жило, так и живёт, птички как пели, так и поют, зверьё в лесах не вымерло, деревья не попадали на землю – жизнь прежней осталась, как в 2011‐м или 2010‐м… А сколько фильмов‐то сняли про этот конец, сколько книг навыдумывали. Как будто кто‐то и правда хотел такого ужасного исхода. – Соня сделала паузу и глотнула лимонада. – Нет, скажу я вам, и это не будет новостью: мы хотим жить, любить, разговаривать, мыслить, философствовать, дискутировать и спорить, познавая истину! Вот каким надо рисовать будущее! – разгорячилась девушка.

– Такое попробуй напиши, – усмехнувшись, сказал я. – Аудитория зрелищ требует! Супергероев, спасающих в последний момент висящий на волоске мир, да ещё и полуобнажённую возлюбленную в придачу, которую пытали изощрённо и жестоко в надежде выяснить, куда скрылся тот бесстрашный и смелый рыцарь. Но она мужественно выдерживает все муки: боль и страдания, издевательства и унижения, лишения и голод – и не открывает тайну злодеям!

– А в конце страстно и непременно крупным планом она, естественно, всё так же полуобнажённая, конечно же, вся израненная, долго и страстно целует своего героя, стоя в центре сожжённого мира. А потом говорит что‐то такое трогательное, но такое слащавое и банальное, что хочется плюнуть! – закончило хором всё купе, после чего раздался оглушительный взрыв хохота.

– И наверняка, – добавил Олег, – влюблённые стоят на пепелище, но на фоне красивейшего заката, когда солнце тонет в море.

– Так выпьем же за позитив! – всё ещё смеясь, сказала Катя.

Мы допили шампанское и перешли на безалкогольные напитки. Вечерело. На землю спускались сумерки. Я поглядел в окно. «А что – они правы, – подумал я. – От этих рвущихся бомб, безнадёги и царства хеппи-энда люди давно устали. Если же мир и будет висеть на волоске, никаких тебе героев и обнажённых девушек, а тем более страстных поцелуев на фоне заката не будет».

– Да, людям нужно что‐то мирное, жизнеутверждающее, – негромко начал я. – Им нужно что‐то… про счастье.

– Например? – заинтересовались друзья.

2

– Что же вам ответить… – задумался я. – Скажем, пришёл человек в «общество»…

– В какое? – перебила Соня.

– А не всё ли равно, – сказала Катя. – Иногда это не так важно, а порой и не интересно вовсе. Главное, что пришёл! Остальное можно загадкой оставить или досочинить позже, никогда ведь не поздно?

– Всё верно, – ответил я. – Насчёт «неинтересно» поспорил бы, но это пока тайна, даже для меня. Разгадка придёт потом – путь ведь долгий. Вдруг он пришёл на рисование, о чём всю жизнь мечтал, а мы его на баскетбол отправим сгоряча.

Вся рассмеялись. Всё‐таки бутылка шампанского пришлась кстати.

– Так вот, пришёл наш герой в «общество». Новое для него «общество», если желаете подробностей… – снова начал я, но Соня вновь встряла невпопад:

– А как его звали?

– А как хочешь, – ответил я.

– Вот сама и придумай, – одёрнул её Олег. – Не сбивай вдохновение творцу. Может, на наших глазах тот самый, пятый том «Войны и мира» рождается. Продолжайте, маэстро.

– Не много ли чести для простого писаки? – спросил я скромно.

– Кто знает… Я включу диктофон с твоего позволения?

– Давай. Может, потом посмеёмся над нашими дебатами.

– Итак, дубль три – наш герой пришёл в «общество»… – Я выразительно посмотрел на Соню, но на сей раз она промолчала. – Поначалу он и сам мало что понял – куда забрёл, зачем… Стал приглядываться к новым лицам, бросать взгляды, словно выстрелы по летящим тарелочкам, вникать в происходящее и прикидывать что к чему. Заметил девушку – посмотрел на неё и… Нет, не влюбился, как придумали бы многие авторы бульварных романов для чтения без особого погружения и вдумчивости (хотя такие книги тоже нужны для эмоциональной разрядки, но это не наш случай). Наш герой, которому Соня хотела придумать имя, тут же отвёл глаза. Девушка не показалась ему ни красивой, ни некрасивой, он не подумал о ней ничего дурного и ничего хорошего – он просто отвёл глаза, отвёл… и всё тут.

– Борис, – вновь вставила свои пять копеек Соня. – Можно его будут звать Борисом?

– А почему не Константином? – неизвестно зачем спросила Катя.

– Ну, вы же сказали, чтобы я придумала имя. Вот поэтому и Борис. По-моему, звучное, а?

– Неожиданно как‐то, – подал голос Олег. – Борис. Бо́рис… – Он развёл руками, тоже непонятно для чего.

– Бори́с! – настаивала Соня. – Что, так сложно?

– Да нет – пусть Борисом и будет. Так вот, – продолжил я. – Наш Борис, как только отвёл взгляд, услышал в своей голове странный шёпот – внутренний голос, как говорят. Он произнёс всего одно слово, тихо, еле слышно, но отчётливо и внятно: «Присмотрись». Шепнул и затих. Борис вновь перевёл взгляд на девушку. Она была одета не как‐то из ряда вон: ни платья в пол, украшенного невозможными стразами и кристаллами от Swarovski, ни роскошных туфель на каблуках на ней не было – просто и без излишеств. Но шёпот не мог обмануть – и в следующий миг Борис, стрельнув по тарелочке второй раз, обнаружил «что‐то». Красоту – возможно, грацию – чуть ближе к истине, но всё же… Это «что‐то» не имело пока названия и было тайным, скрытым, но определённо существующим в девушке. Она сидела на полу как‐то одиноко, но не казалась грустной – была в своих мыслях. «Что она за человек? Что в ней есть такого?» – подумал наш герой.

– Постой-ка! – перебила на сей раз Катя. – Что же это за «общество»? Стульев там не было, что ли?

– Может, и были, – рассудительный голос Олега был как всегда немного глуховат. – Но они оказались заняты, а ей посидеть захотелось. Приустала она, возможно, вот и выбрала для короткого отдыха местечко поудобнее. Такого что, не бывает?

– Бывает, конечно же, но… в «обществе»… – Катя замялась.

– По-видимому, там все свои, для них посидеть на полу обычная штука, а наш герой – просто новичок. Пришёл разобраться и попробовать себя в «их деле».

– Интересная мысль, Олег, – после паузы протянул я.

– Спасибо! Рад помочь. Что же дальше?

– Дальше… Пока не знаю… – был задумчивый ответ.

Поезд, постукивая всем чем можно, мчался в темноте, и такие родные звуки споров вагонных колёс с рельсами, стеклянного стакана с чайной ложкой – пробуждали моё вдохновение. Или воспоминания? Что это было? Странные мысли поселились в голове. Я не был до конца уверен в первом, мой рациональный ум считал второе полным абсурдом; но подсознание, глубинное и тихое, всё же не давало покоя, зацепившись за этот «абсурд». С чего бы вдруг прилетела эта непонятная мысль, всполошив его, будто вражеский шпион? Я не знал, и это был лишь первый вопрос в этой истории. Не знал, но продолжил – самому интересно стало, что там дальше будет.

– Борис стал ходить в это «общество»… – Я обвёл всех взглядом, но, видимо, друзья уже привыкли к этому слову. – … Ради себя, ради команды и ради… неё. Один раз он всё‐таки признался себе в этом. Могло показаться, что они не замечают друг друга: проходят мимо, здороваются на ходу… Всё это было так, но нашему герою хватало этих мимолётно-поисковых взглядов. Хватало. Он стал замечать, как она смеётся или просто улыбается, вдруг – становится серьёзной и сосредоточенной или задумчивой – как в тот первый раз. Ему начинало нравиться это.

Медленно, но «что‐то» всё же приоткрывалось ему, как некий глубоко спрятанный секрет…

Я замолчал, остальные что‐то додумывали под мерный перестук колёс.

– Ну и как, постиг он эту тайну? – через минуту поинтересовались в купе.

– Пока не знаю. Не всё же сразу… – вздохнул я и глянул в окно.

Там уже царил мрак. Редкие фонари проносились белыми вспышками, иногда успевая осветить на долю секунды то одинокую лачугу, то вековое дерево, то загадочный кустарник, тянущийся бесконечным забором вдоль дороги. Было уже далеко за полночь, мой рассказ затянулся, и всем вместе как‐то сразу захотелось спать. В доказательство этого Соня широко зевнула и проговорила:

– Продолжение завтра. Это интересно, правда, но у меня глаза уже слипаются, а так хочется узнать, что там будет дальше. Ведь вспомнить только, – она потянулась сладко и непосредственно, восприняв буквально недавнюю фразу «все свои», – что сегодня утром мы ещё были на море! А сейчас? Где мы сейчас? – спросила Соня, когда поезд остановился на очередной станции.

– Между точками А и Б, – ответил Олег. – Станция «Осинки», стоянка полминуты. Будьте осторожнее на выходе и не забывайте свои вещи, если, конечно, они у вас есть. Все, кто не женат, могут сходить в сортир. Я пошёл.

– Меня захвати!

Мужской состав покинул купе, а девушки начали готовиться ко сну.

– А неплохо получается, – сказал Олег, когда мы шли обратно. – Жизненно как‐то даже.

– Да… – тихо протянул я себе под нос. – Вдохновение или воспоминания – вот вопрос?

– В каком это смысле? – у моего друга был острый слух, к сожалению или к счастью.

– Не знаю… понимай, как хочешь, – уклончиво ответил я, открывая дверь купе.

«Интересный был день, – успел я подумать перед тем, как поезд окончательно укачал меня и отправил в сонное царство. – Самому бы понять – что это…»