Текст книги "Вспорхнувший воробей"

3

– Как вы догадались?

– Подозреваю, что так нервничать и не находить себе места можно только, когда ждёшь горячо любимого человека.

«Неужели это было так заметно! – подумала я. – Хотя… пусть – теперь всё равно».

– Я думала, он собирается сделать мне предложение, а он… – ни грустно, ни весело сказала я.

– …пригласил вас в ресторан лишь для того, чтобы не прийти самому и тем самым дать понять, что между вами всё кончено, – договорил за меня этот парень.

Я вздохнула. Как он был прав!

– Понимаю… – в его голосе слышалось неподдельное сочувствие. – Этот вечер должен был стать самым счастливым в вашей жизни, а получилось…

Мы немного помолчали. Но теперь тишина, нарушенная однажды, уже не казалась такой гнетущей.

– А у меня сегодня праздник! – молодой человек перевёл разговор в другое русло.

– Поздравляю! – отозвалась я с готовностью. – День рождения? Юбилей? Сколько исполняется, если не секрет?

– Даже не церковные именины, – ответил он и улыбнулся. – А вообще – мне двадцать семь.

Я задумалась, припоминая, что же сегодня за день.

– Не трудитесь, – сказал парень в синем костюме. – Такого торжества нет ни в одной стране мира. Оно существует лишь для меня и ни для кого больше.

– И вы даже сами не знаете, что отмечаете?

– Раньше я, конечно же, знал – родители рассказывали. Но известно ведь – что не записано, то забыто. И каждый год 16 июля я поднимаю бокал вина, чтобы не нарушать старую семейную традицию.

– Странная традиция – устраивать праздник в обыкновенный день. Но мне она уже нравится.

– Тогда присоединяйтесь ко мне!

– С удовольствием! – Я с готовностью пересела за его столик.

– Официант, меню для дамы, а для меня – ещё один бокал вина!

Я погрузилась в изучение здешних блюд, и мои глаза сами собой полезли на лоб.

– Ну и цены здесь! – не сдержалась я.

– Зато вкусно и очень красиво.

– …И правда очень вкусно! – обмакнув в соусе последний кусочек утки и отправив его в рот, сказала я не без тени удивления. – Мне всегда казалось, что в таких помпезных заведениях кормят чем попало.

– Так бывает, – согласился мой новый знакомый. – Но, к счастью, есть немало мест, где роскошь интерьера гармонично сочетается с восхитительной кухней.

– До этого дня я и не знала, что такие существуют. А в единственном подобном месте мне вместо пасты «Карбонара» подсунули какой‐то стрихнин.

– Случается и такое, – сказал молодой человек. – Это явно не было коронным блюдом того шеф-повара, если вы так о нём отзываетесь. А может, он просто был не в духе. Но если бы знал, что готовит для такой очаровательной девушки, – обязательно постарался бы!

Я немного покраснела. Потом глубоко задумалась:

– А может, он был прав?..

– Кто? Повар?

– Да нет же, – рассмеялась я. – Мне известно, как готовится эта паста! Я даже сама могу провести ему мастер-класс: училась когда‐то у настоящего итальянца… Я про своего любимого, которого ждала. Может, и хорошо, что он ушёл вот так: без ругани, истерик и лишних слов?

– Может… Но, по-моему, это как‐то некрасиво, не по-человечески. Вы ж его любили? – вздохнув, заметил мой собеседник.

– Да…

Когда принесли десерт, я всё‐таки решилась на вопрос, который очень интересовал меня:

– Как вам… моё платье? Не слишком? Мне немного стыдно за мой наряд среди такого…

– …пафоса и шика, – джентльмен в синем снова закончил мою фразу, подобрав нужные слова. – Не беспокойтесь: оно прекрасно подчёркивает вашу молодость и стройность! Красный цвет вам очень к лицу, а длина платья – просто идеальна!

Я зарделась от таких комплиментов: «Как мало иногда надо девушке для счастья!»

4

Вот за такими разговорами мы и провели несколько часов – до самого закрытия ресторана. Со стороны наша беседа показалась бы вялой, будто ленивой, но – вспомните себя на первом свидании! Как пытались сблизиться с пока ещё чужим человеком, как неспешно и осторожно искали общие темы, как хотели быть интересным собеседнику, но в то же время думали и оценивали – насколько интересно вам его общество. Первое свидание – оно всегда будет чем‐то новым, интригующенеизведанным. Даже если ты заранее, по фотографиям, например, знал, как выглядит человек, – всё равно будет куча вопросов, на которые хочется знать ответ. И откроются тебе его секреты только при личной встрече. Каким он окажется: похожим на тот образ, который мысленно нарисовал себе, или нет?

Одни надеются, другие не приходят на свидание, боясь сделать решительный шаг, третьи просто устраивают праздник в обычный день, ни на что другое не рассчитывая, – и находят тех самых, одиноко сидящих, и дарят им половину своей радости.

…Глубоко за полночь мы вышли из ресторана. Светила полная луна, и лишь самые яркие звёзды были видны на небе. Мы шли рука об руку по аллее, и нам было хорошо вместе. Даже прохладный ветерок был к месту. Я уже не думала о своём неудавшемся вечере, о разбитой надежде. Пусть всё идёт как идёт, своим чередом. Я простила своего бывшего… любимого… любимого? – пусть себе гуляет на просторе! А мы всё шли, и между нами всё никак не мог закончиться этот ленивый, вялотекущий, но такой приятный диалог. «Неужели так бывает? Утром я думала, что это будет самый лучший день в моей жизни. Вечером – разочаровалась и окрестила его самым ужасным. Но всё же сейчас, уже глубокой ночью, я знаю наверняка – это был самый счастливый день в моей жизни!»

Исповедь больной на душу

Предисловие

В поисках вдохновения автор набрёл… да ни на что он не набрёл. И получился такой вот рассказ. О чём он? Есть ли в нём хоть толика смысла? Не знаю и лишь теряюсь в догадках, пытаясь найти ответы на вопросы: что писал, почему, зачем?

Некто сошёл с ума, определённо. Человек, которому принадлежат эти строки. Он явно был не в себе и всё время что‐то искал. Нашёл ли? Возможно.

Пролог

Когда всё осточертело и хочется в запале сказать: «Да пропади оно пропадом, гори синим пламенем!»; когда кажется, что одинок и никого рядом нет и не будет; когда некому доверять и некого любить; когда чувствуешь себя покинутым и никому не нужным; когда вдруг погас свет; когда стоишь на краю пропасти, готов сорваться и сделать первый шаг в никуда; когда ощущаешь себя безмозглой, грязной, смердящей тряпкой… – появляются и могут спасти лишь они – душевные слёзы. Слёзы сухие, слепые и слишком пугливые, чтобы увидеть божий свет. Они – сёстры милосердия, волонтёры, не требующие ничего взамен, кроме одного – живи! Той тонкой ниточки, которая может оборваться очень несвоевременно и глупо. «Суицид никогда не станет выходом! Нет в жизни такой ситуации, с которой не справился бы человек!» – говорят они. И, бог мой, как хочется, чтобы это было правдой! Человек не плачет – человек мается, в то время как его сердце рвётся на части, а душа болит и лечит саму себя слезами. Странно, но это единственное, что может спасти в минуты отчаяния.

Не бойтесь – вы не первые и, к сожалению, не последние. В жизни даже самого законченного оптимиста случаются падения – глубокие падения в бездну. Но вы сильные и справитесь. Рецепт лечения от чёрных дыр прост, если вы по-настоящему сильны. Останьтесь одни, совсем одни; выключите свет, он будет только мешать – полная, кромешная тьма – вот что надо. Откройте окна, нараспашку, чтоб ветер гулял повсюду, и ложитесь. На пол, на диван, без разницы – ложитесь, раскиньте руки и… Освобождайтесь. Отпускайте мысли из головы – все, без остатка, – пусть идут на волю, а вы – вдыхайте. Не думая ни о чём, вдыхайте воздух, который заполняет всё вокруг, воздух, которого так не хватало, чистый, свежий воздух. Вы способны пережить этот день, а завтра будет новый – действительно НОВЫЙ день. Не смейте умирать, делать глупость, которая обратится невозвратом… Плохой день лишь сегодня. Но вот – луна катит на закат, а на восходе появляется твоя непролитая кровь – её вобрал рассвет, и… Свобода! Та, что под ногами; та, которой много, но всякий раз не хватает на всех. В одиночестве истина, в воздухе свежесть, а ещё – новая жизнь, перезагруженная, белая, прекрасная.

Но… Не каждый ведь может так! Многие боятся одиночества, тишины и темноты, и я понимаю их. Понимаю, что отнюдь не у каждого хватит сил на такое. Оставшись наедине с висящим на шее камнем, они испугаются – страх проснётся, и мысли, одна хуже другой, полетят в голову, как осы к арбузной корке, и тогда… Жужжащий рой недругов – не десять, не двадцать, а туча, которая заполонит всё; тогда впору «додуматься» и рухнуть в бездну, сказав себе: «Всё пропало!»; встать на так кстати распахнутое окно и шагнуть.

Что же делать, если слаб? Что же делать, если не в силах бороться с отсутствием желаний, с одиночеством, «осами»? Что делать? Что делать?! Неужели нет другого пути и тебе никто не поможет сбросить этот камень? Неужели многих мающихся ждёт такой печальный конец? Нет! Никогда и ни за что! Есть выход и здесь. Стоит лишь попробовать – начать говорить… Говорить, раскрывая душу и выворачивая сердце наизнанку: жалобно, как тяжелобольной перед смертью; еле слышно, как умирающий с последними глотками воздуха; бессвязно, как жуткий пьяница, или без умолку, как жалобщик; даже, казалось бы, бессмысленно, но говорить, говорить, говорить… Плести чушь о наболевшем, накипевшем, высказать всё без остатка, а когда слова иссякнут – упасть без сил, ведь это был самый трудный день в вашей жизни.

Эх, найти бы такого слушателя…

Глава 1

– Подарки Господа: тело, жизнь и, конечно же, разум. Великому Творцу принадлежат эти Шедевры. Он слепил нас, как придумал – прекрасными, такими, какими мы должны быть. Но в мире всегда было и будет коварство. И тогда, в начале начал, в тот первый раз, случилось так же. Существовал Бог, а где‐то поблизости вился Змей-искуситель, витал Дьявол. И что ж, простите, выходит? Вместе они, что ли, человечество создали? – голос жены доносился из ночной темноты. – Посуди сам: не будь второго – жили бы мы до сих пор в раю, валяясь на травке, беседуя с Создателем, и никаких проблем не существовало бы. Загадки, тайны, заговоры, преступления, предательства – ничего этого нет! Всё просто и на готовенькое, только яблочко с Древа Познания не трогайте, в остальном же – всё ваше. Но как бы не так. Оно же такое красное, большое, наливное и такое маняще-ароматное, что невозможно… Ничего не случается просто так, а всё, что ни делается, – неотвратимо и к лучшему, так ведь? Нас изгнали и превратили в смертных, заставили работать, добывая то мнимую свободу, то хлеб насущный… А разве так не было задумано самой жизнью: Богом ли, Дьяволом? И последний, склонна я думать, был всё же в чём‐то прав. Не место нам в идеальном мире! И не будь его, в то яблоко неизбежно вгрызлись бы зубы: пусть не Адама, не Евы, так, быть может, Каинов, Авелей или ещё кого‐нибудь. Оказалось, что люди ненасытны и в умении задавать тупиковые вопросы обойдут все запреты, даже если им будет грозить вечный Ад. Но что же? Яблока больше нет, а мы до сих пор живы; огрызок валяется под деревом, а мы боремся и не проигрываем. В чём тут дело? Почему и как это у нас получается? Может, яблоко было промежуточным звеном между жизнью небесной и земной, а любопытство – высшим чувством, дарованным нам? Бог создал Шедевр – человека! Но искусство Мастера не должно быть общедоступно, понятно всем и каждому. Господь дал нам разум, жизнь, тело и любовь. Дьявол же – понятие секрета под луной, блаженный трепет, великое таинство, благородное смущение, стеснение – грустное и радостное до краски в лице и бешено бьющегося сердца, стеснение, которого так боятся, но хотят испытать… Нагота – красота свыше, первозданное великолепие – то, что мы тщательно скрываем от посторонних глаз, но в то же время постоянно ищем того, кому бы доверить её – самую ценную. Змей-искуситель… Он был в чём‐то прав, соблазняя Еву…

…Тишина, будто тёплый пуховый платок, закутала нас в свои объятья. Мириады звёзд светили, мерцали и будто говорили нам что‐то… «Эта ночь – волшебна», – шептали они, и мы, словно слыша это с небес, пытались понять – почему. Но, увы, нам не дано знать то, что известно мудрейшим наблюдателям. Наша доля лишь принять всё как есть и жить с этим, а если попытаться понять безмолвных гениев – сойдёшь с ума, что глупо и бессмысленно. Для счастья не требуется никаких объяснений, а мы были переполнены этим чувством с самого утра. Мы радовались каждому моменту сегодняшнего дня; в какой‐то неизъяснимой эйфории мы обнимались и целовались как‐то особенно страстно, любили друг друга, чисто, без всяких лишних примесей. Почему было так? Да не всё ли равно, откуда прилетела к нам эта неуловимая птица по имени Felicità [17]17
  Счастье (ит.).


[Закрыть], главное, она была у нас и не собиралась пока в далёкий путь. И мало нам было того времени, что отведено испокон веков от рассвета до заката: закрыть глаза и отдаться сну с последними лучами солнца – жестокое предательство против того блаженства, которое вдруг снизошло. Мы не хотели совершать такого тяжкого преступления, покрывая позором свои грешные имена, и решили продлить замечательный день насколько возможно, устроив праздник.

Вот так в семье Бесфамильных был провозглашён День Счастья – единственный и неповторимый в своём роде. Он был сладким, как горячий поцелуй; неожиданным, как долгожданный подарок. Такое оно – счастье!

Неспешно, как бы растягивая удовольствие, мы расположились на нашей терраске, развалившись в креслах, я отсалютовал в ночное небо пробкой от чудесного старого доброго напитка и наполнил бокалы пузыристой жидкостью. «За счастье!» – таков был тост, незамысловатый, но в этом‐то и вся прелесть.

Мы чокнулись, наслаждаясь тем, что зрело годами, глядя в окружавшую нас тьму. Ласковое море, подёрнутое лёгкой рябью, шумело вдали, а рядом с нами шелестела вода в бассейне… Он как бы ожидал влюблённых, подсвеченный изнутри, он маняще переливался всеми цветами радуги, в окружении темноты, величественной и бесконечной. Она, будто одеялом, заботливо укрыла этот мир, наполнив его неясными очертаниями и загадочными силуэтами. Жутковато, но, чёрт возьми, прекрасно!

Заколдованные этим эталонным чёрным, мы оба не смели пошевелиться и отвести глаз друг от друга. Тонкая натура, умный, рассудительный философ – моя жена, Соня Бесфамильных, сидела напротив и, играя пустым бокалом между пальцами, беззаботно улыбалась каким‐то своим мыслям и мечтам. Она была особенно прекрасна сейчас во власти мрака ночи. Вьющиеся тёмно-каштановые волосы, разбросанные по плечам, как небрежные вольные росчерки художника; бездонные глаза цвета самого чистого океана; тонкие губы, будто лёгкие волны в том море; стан горделивой богини, подчёркнутый сейчас золотисто-красным купальником…

Вскоре я принял приглашение бассейна, отдавшись плену его теплой светящейся воды.

Читателю интересно всё, и хоть это и не имеет отношения к нашему рассказу, у него обязательно возникнет вопрос: «А где, собственно, происходят описываемые события?» Хоть я и знаю, что желание читателя – закон для автора, всё же отвечать на этот вопрос не хочу. Мне больно ворошить это глупое, безрадостное, но, по злой иронии судьбы, моё прошлое! Лишь только по большой просьбе автора, моего лучшего и единственного друга, так уж и быть, расскажу немного.

«Человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус», – начну я свой вынужденный рассказ с фразы мессира Воланда [18]18
  Из книги М. Булгакова «Мастер и Маргарита».


[Закрыть]. Сколько правды в этих словах! Именно так случилось с моим любимым отцом. Поскользнулся, упал, ударился виском и умер. Глупо, бессмысленно, но так бывает. А этот отель – его наследство. Да… К большому сожалению, здания простоят века, а люди – смертны, внезапно смертны. Вот, в сущности, и вся история. Если откинуть все печальные моменты, что мне сделать трудно, то могу со всей ответственностью сказать, что отель этот по праву был одним из лучших на побережье Безымянного моря. Но жили в нём до сей поры лишь два постояльца – Олег, ваш покорный слуга, и Соня, моя жена. Отец покинул нас совсем недавно, и воспоминания были ещё свежи… Поэтому я не хотел пускать сюда постояльцев, а прожить этот год в раздумьях, с отцом, дух которого ещё витал по отелю, наедине со своими мыслями и любимой женой – единственным родным человеком, который у меня остался.

По правде сказать, наша жизнь здесь была хороша. Мы засыпали и просыпались под звуки бескрайнего, приятно-шумного моря, лениво катившего волны на берег; ходили на собственный пляж, загорали на рассвете, купались на закате. Иногда плескались в бассейне, как сейчас. Готовили друг для друга в ресторане, вяло потягивали коктейли, сидя в шезлонгах; или просто лежали на больших и мягких кроватях. Мы понимали, что скоро такая жизнь кончится. Но хватит об этом, думаю, любопытство читателей удовлетворено, и пора, пора. «Кони роют землю», – говорил Азазелло в уже упомянутой книге. Пора продолжать!

– …Беззащитность в обнажённости – вот какую правду раскрыло нам то яблоко. Всего лишь муравьишки, мнящие себя королями. Такими мы стали, а значит – были изначально. Вечно оставаясь нагими, но никогда не признающие этого, – вот они МЫ! – продолжала Софья свой прерванный монолог из ночной тьмы. – Показать слабость перед народом, компанией или даже другом – нелегко, постыдно, смешно. А почему? Будут пальцем показывать («голая дура с сиськами!»), осуждать и толковать (выставила, мол, всё напоказ) или, что хуже всего, болтать и разбазаривать чужие тайны. Откровение – нагота души, обнажённость – нагота физическая… Если второго мы просто стесняемся и прикрываем, как только можем, то первого – боимся как огня и порой сами сгораем в нём. Вокруг миллионы, но тебе нужен лишь один-единственный – кто потушит пожар, поймёт и сохранит…

Послышался тихий звон поставленного бокала и шелест травы. Секунда, и Соня уже стояла у бассейна и задумчиво глядела на меня. Тучи брызг развеяли мои сомнения, и через некоторое время она была рядом. Её улыбка показалась мне уже не беззаботной, а грустной. В глазах блестели сухие, еле заметные слёзы, те самые – душевные. «Что с ней?» Я не успел додумать эту мысль, так как в следующую секунду… поцелуй. Неожиданный и нежный, мокрый и пламенный, но в то же время осторожный, несмелый, робкий, будто первый. Бессловесно-откровенным признанием он прокричал те самые слова, которые так нужны, но слишком банальны и слащавы. Они витают в воздухе над влюблёнными, это их доля… Губы её раскрывали душу, выворачивали наизнанку всю её сущность – натуру скромной девочки, с которой сорвали последние тряпки и заставили стоять перед толпой по стойке смирно. Эх, душа-душа, что ты творишь порой? Выпустив меня из объятий, Соня, словно рыбка, ушла под воду и, вынырнув через несколько долгих секунд, устроилась рядом со мной, так что только голова оставалась на поверхности.

Она снова заговорила, медленно, чуть слышно.

– Мир под крылом Создателя был бы идеален, но скучен для нас. Ужасный поход – всё прямо да прямо, не сворачивая, не умирая. Жизнь без глупых ошибок, горестных потерь, разрывающихся сердец, эмоций, радостных и грустных… Без жарких споров и деловых дискуссий… Без рыцарских поступков во имя любви, волевых решений сильных людей… Без дружеской поддержки безутешных, советов в трудную минуту… Всего этого жизнь лишилась бы – всё было бы прекрасно, великолепно! Идеальный мир, к которому так стремимся, сейчас был бы под ногами, но… Запрет! Всего один, на целую вечность! Но в этом и прелесть, в этом вся суть…

Она оборвала себя и замолчала, вглядываясь в звёзды. Тишина тяготила, но я не решался нарушить её, чувствуя, что монолог, такой важный для неё, не окончен. И точно, вскоре она вновь заговорила.

– Ошибки прошлого, которые хорошо бы забыть… Потери, преследующие до конца… Жить без них было бы проще, но нету такой жизни, НЕТ! – повторила Соня с горячностью. – Нет, а так хочется порой! Память, почему ты такая? Почему тебя нельзя отформатировать, оставив только самое дорогое и любимое? Почему так происходит? Прошлое, оно всегда будто бы сзади, но не верьте этому. – Вопросы были посланы в воздух и не требовали ответа. – Незримая тень идёт за мной по пятам и не хочет оставлять бедную девушку. Счастливое детство, а потом… Кто‐то со всей силы рубанул по нему топором и… Отрочество стало паршивым, а юность превратилась в никчёмность. Когда ко мне вернулось потерянное счастье, не помню…

…Тогда, тот день, солнечный и жаркий, казался мне самым счастливым. Тогда я села в машину и поехала, как завещал Новосельцев: «Прямо!» [19]19
  Из кинофильма Э. Рязанова «Служебный роман».


[Закрыть] – в неизвестность. Я хотела найти мою, МОЮ ЖИЗНЬ! Первые дни я была счастлива, радовалась переменам, веселилась от сознания власти над существованием. Мне хотелось петь, танцевать и ехать, ехать всё дальше от прошлого, от старого, от ненавистного. Но это продолжалось недолго, а затем что‐то сломалось, перевернулось, пошло не так, и агония свободы закончилась.