Текст книги "Вспорхнувший воробей"

7

* * *

– Что для вас…

Последнее слово я вроде произнёс, но никак не мог вспомнить его, ни сейчас, ни после.

– Для меня это выражение настроения, когда всё во мне находится в гармонии: чувства, желания, понимание того, что хочу и что необходимо, – тогда куда проще формулировать и передавать свои мысли тем, кто готов и умеет слушать. Не унывать и двигаться – как бы трудно ни было, – жить, вертеться! Искать счастье, даже если оно скрыто за густым туманом и путь к нему сложен. Вот моё видение бытия – простое, с одной стороны, но не торопитесь с выводами!

Перед представлением невозможно не нервничать; перед выходом грех не волноваться. Что увидят люди? Какую тайну откроют? Поймут ли всё именно так, как задумывалось? Или же нет… Волнение – враг и помощник одновременно, избавиться от него невозможно, не будет его – бросай всё и уходи. Любого врага можно и нужно превращать в друга: «Тот, кто нам мешает, – тот нам поможет», – фраза шуточная, но вдумайтесь…

* * *

– Что для вас…

И снова последнее слово улетучилось сразу после того, как сорвалось с языка.

– Для меня это маленький спектакль. Но нет в нём актёров, играющих роли героев, сошедших со страниц романов и пьес. В этой постановке люди играют самих себя. «Кем ты будешь в этом своём образе? Каким тебя увидят, если ты остаёшься собой и только собой в предлагаемых обстоятельствах? Поймут ли то, что на самом деле хочешь сказать игрой в самого себя?» – этими вопросами задаюсь очень часто. И в нашей бессловесной миниатюре я всё пытаюсь прокричать одно: «Человек сможет всё, если сильно захочет!» Услышат ли? – вновь я в раздумьях. Не Гамлеты, не Ромео, не Офелии и Джульетты – лишь мы сами в своих же ролях.

* * *

– Что для вас …

Я уже не пытался угнаться за последним словом.

– Для меня – это отражение моего настроения, которое, к сожалению, так нестабильно. Иногда чувства просто переполняют меня: во мне как будто бы светит солнце и птицы поют песню счастья! Тогда хочется фантазировать – вдохновенно, радостно; хочется импровизировать – не оглядываясь на суету и спешку. Душа рвётся, трепещет, и тогда, как по волшебству, всё получается! Но порой бывает, что внутри меня зарядит вдруг тоскливый, серый, моросящий дождь – и тогда душа требует уединения, тогда создаю только для себя. Всё также выходит само собой, но невольно приобретает минорную окраску. Такое и показывать никому не хочется. Такие сочинения лишь во мне остаются, навсегда.

Вот так и творю… как живу. Отталкиваюсь от своего настроения, пытаюсь понять себя, а чтобы удалось – просто делаю это. То, что нравится, то, что люблю, то, что вечным помощником живёт во мне. И не буду скрывать, что в некоторой степени даже горжусь тем, что это есть во мне. Когда люди, сколько бы их ни было – несколько человек или сотни, смотрят на твоё искусство… Это всегда волнительно, немного страшно даже, но интересно – разбудишь ли ты в них нечто… А возможно, ты подтолкнёшь кого‐то на этот путь: к творчеству, к музыке, к искусству…

* * *

Я очнулся. Было темно и тихо. «Слава богу, не говорил во сне», – подумал я и непонятно зачем перекрестился. Четыре утра – проверил я время. Мне что‐то снилось и сегодня, но я слабо помнил что. Какое же там было слово, постоянно ускользавшее от меня? Вроде брал интервью у кого‐то, мне отвечали, рассказывали свои истории… Но вот о чём я спрашивал у этих людей? «Что для вас…» – было единственным, что помнилось. Последнее слово, ключевое, главное – убежало от меня и теперь уж не догнать его. «Ну, не судьба – так и ладно», – подумал я. Снова лёг и, закрывая глаза, успел попросить: «Пусть остаток ночи пройдёт без сновидений!»

Так и случилось.

8

Мы стояли на перроне около нашего поезда и ели мороженое. Новый день нашего путешествия был в разгаре. Солнце – яркое, жаркое и радостное – припекало, и мы щурились, глядя на него. Замечательный был денёк, но сегодня мне было грустновато: наша четвёрка «молодых и красивых» начинала распадаться. Мы провожали Соню, она вернулась в родные края. Всё хорошее (как, впрочем, и всё плохое – что радует) когда‐нибудь заканчивается. Вот и наше путешествие медленно двигалось к завершению. Друзьям не хотелось расставаться, поэтому все стояли, растягивая минуты и смакуя свои рожки и стаканчики с холодной сластью.

– Клёвый был отпуск, всегда бы так! – мечтательно сказала Соня. – Спасибо тебе, маэстро, за организацию! И вам всем – за летнюю сказку!

– А тебе – за компанию! – был общий ответ.

Она по очереди обняла и расцеловала всех нас.

– Пришли, пожалуйста, наше совместное сочинение – будет что вспомнить.

– Хорошо, – пообещал я.

– Ну, всем пока!

Она помахала рукой и пошла к вокзалу.

Кинув последний взгляд на городок, мы зашли в поезд. «Скоро я останусь один», – мелькнуло в голове приговором. «Чушь», – отмахнулся я, но всё же… В последнее дни я охладел к одиночеству, а было время, когда любил его. Постарел, что ли, или повзрослел?

Она подкралась незаметно. Тоска. Не хотел я теперь в одиночку. Вместе гораздо веселее. А то и правда – как молодой старик… философствую, за жизнь думаю… Да ещё вдобавок эта история, «вторая жизнь»… Интересно бы с ней разобраться… Откуда она взялась, свалившись как снег на голову? Кто этот дух? Выходит – он что, вселился в меня? Но это ведь бред, в который поверит только умалишённый. Да… Одни вопросы, а ответов нет. «Заварил эту кашу, а мне теперь расхлёбывать? Ответь, почему?» – обиженно спросил я неизвестно кого.

«И отвечу!» – раздался тихий голос во мне.

От неожиданности я вздрогнул.

– Что это с тобой? – спросила Катя, откладывая книжку.

– Всё нормально, – машинально ответил я и вздохнул.

– Не сказала бы, – Катя посмотрела мне в глаза.

– Ну, относительно, – признался я. – Всё идёт к концу: и наше путешествие, и моя история…

– Ясно, – ответила девушка.

Олег понимающе промолчал.

* * *

Вагоны-воспоминания медленно проплывали передо мной, а я всё смотрел, смотрел, пытался не упустить ни одну деталь, ни одну мелочь. Я не хотел, чтобы этот поезд останавливался, но конец есть у всего – он неизбежен. «Стоп!» – однажды скажет машинист. Но – не сейчас, прошу! Я ведь ещё не совсем старик.

Я просидел как статуя очень долго. Катя с Олегом играли в карты, разговаривали о чём‐то, а я был не здесь. Вместе с моим героем мы наблюдали за проносящимися вагонамивоспоминаниями, освежая в памяти минувшее, и про себя всё твердили вчерашние слова Сони: «Некогда ведь плакать!» «И незачем!» – добавил дух. Скрестив руки на груди, мы наблюдали за фантастическим зрелищем и всё размышляли: может, и нет его вовсе, этого последнего вагона?

9

– Хотите знать, что было дальше… – вышел я наконец из оцепенения.

Это был не вопрос, а просто фраза, чтобы с чего‐то начать. Друзья ждали, и я был благодарен им за это.

– Она рассказала ему историю… любви? Или… целой жизни? Это была прекрасная повесть без слов, рифм, предложений, абзацев, где господствовали лишь взгляды, эмоции и лёгкие улыбки души. Загадка, глубина, тайна – Борис нисколько не ошибся в тот первый раз. История не давала ответов, лишь только запутывала клубок. И ему это даже нравилось, завораживало, манило. Тонкой и чувственной показалась ему эта история, возможно, он один понял её, но теперь, спустя время, повесть обрела слушателя, обрела преданного читателя. Борис проникался ею всё больше. Он открывал её нечасто, чтобы успеть как следует соскучиться по обожаемому томику, и открыв, набрасывался на него коршуном. Читал он медленно и жадно, вдумываясь в каждое слово. Проникаясь и погружаясь, он постоянно находил в книге что‐то новое, ускользнувшее от внимания в прошлый раз. Шелестя страницами, томик, будто лучший и верный друг, был чист и искренен перед Борисом, но всякий раз умудрялся оставить крупицу тайны, которую хранил, чтобы потом, когда наш герой, хрустя книжным корешком, снова раскроет его, преподнести ему нечто совершенно неожиданное. Страницы, абзацы, строчки, предложения… Борис знал эту повесть наизусть: вдоль и поперёк, по горизонтали, по вертикали и по диагонали, в масштабе и в проекции, вверх тормашками – как угодно, по-всякому. Ему порой казалось, что этот шедевр давно уже исчерпал себя. «Ан нет, дорогой», – будто смеялся он, подсовывая очередной сюрприз.

Я умолк. Мой рассказ длился недолго, но теперь, в эту самую секунду, я готов был упасть, неважно куда: на пол, на стол, на полку, в чьи‐то объятия, если бы кто‐нибудь любезно их распахнул. Упасть и отключиться, заснуть, потерять сознание – просто вылететь из жизни на несколько часов или хотя бы мгновений. Я был выжат как лимон, иссушён, как изюм, пуст, как старый кокос. Я совершенно выдохся. Эта история, придуманная нами, всеми вместе, будто прессом давила на меня, стремясь прихлопнуть окончательно. Мы трое молчали некоторое время, три пары глаз смотрели друг на друга, немые вопросы, будто потревоженные муравьи, роились во взглядах. Удивительно, но их не стало меньше.

– Кто ты сейчас? – спросила наконец Катя. – Маэстро? Писатель? Просто хороший парень, наш друг? Или всё же Двуликий Янус, близнец – дух из твоего сна, с которым ничего не произошло, потому что кто‐то не верит в это? И если это воспоминания, почему они всплывают на поверхность только сейчас? Зачем таились до поры, будто нечто плохое, дурное, скверное? Что такого произошло сейчас и они вдруг решили раскрыться? При чём тут мы? – она выделила голосом слово «мы». – МЫ слышим об этом впервые, но выходит так, будто знаем, и давно знаем? – девушка говорила сбивчиво, повторяясь от волнения. – Эти события никогда не происходили с тобой, с ТОБОЙ, которого мы знаем, ведь так? И положа руку на сердце, ты не станешь отрицать этого. Какое‐то Общество, девушка, белокурая женщина, сон – мистика сплошь и рядом… Отсюда и мой, быть может, глупый вопрос: кто ты сейчас? Кто мы сейчас – в этой поездке, в этой истории? Плод воображения – твоего или того духа, таинственного Бориса? История – будто паззл, собранный из обрывков, и… как вообще всё это объяснить. Мы ведь, кроме тебя, писали разве что сочинения в школьные годы и больше ничего. – Катя развела руками. – Да и те были лишь отписками, чтобы отстали учителя.

Ничего я не мог ответить ей на это. Но Катя и не ждала разъяснений. Она сказала это просто так, чтобы выговориться, чтобы как‐то успокоить, упорядочить мысли, хотя никакого порядка в этой истории не предполагалось изначально.

10

На следующий день вслед за Соней нас покинула Катя, и мы остались вдвоём с Олегом. Вместе с её уходом как‐то внезапно закончилось лето, повеяло осенью. Аромат сырости ударил в ноздри, похолодало. Тучи, пугавшие весь день и бродившие по небу, будто разведчики, к вечеру разгневались, разразились ливнем. Вода, словно не знающий пощады палач, всё хлестала и хлестала мокрыми холодными розгами ни в чём не повинную землю. Осень резко заявляла лету, что время палящего солнца и тёплых дней подошло к концу – пришла пора серости, уныния и грязи. «Эх, осень! Как тебя можно любить, такую несимпатичную мадам?» – думал я. Ещё вчера мы щурились от удовольствия, стоя на перроне в бриджах, а сегодня спешили в тёплое купе, чтобы холодные капли дождя, не дай бог, не попали за шиворот. Теперь он шуршал за окном, а мы, играя в карты, всё переживали: не промокла ли до нитки наша прекрасная подруга. Будто прочитав эти мысли, зазвонил телефон.

– Алло! Вы как там? Что делаете? – раздался голос Кати.

– Всё нормально. Чаёк попиваем, в картишки играем, – ответили мы.

– Везёт же! А я насквозь промокла и замёрзла как собака. Лежу вот сейчас в горячей ванне и согреться до сих пор не могу, – обиженным голосом сказала Катя.

– Сочувствуем, – Олег нарочно поставил телефон на громкую связь.

– И что же, вот прямо сейчас лежишь в ванне и разговариваешь?

– Ну-у, да-а, – тон девушки переменился, став игривым. – А что, нельзя, что ли? – И в доказательство из трубки раздался лёгкий всплеск.

– Можно, почему нет… Сейчас-сейчас мы это себе представим!

– Давайте, вам наверняка одиноко, – нежным голоском пропела девушка. – Мои волосы сейчас распущены, мои уставшие ноги греет сейчас тёпленькая водичка, моё обнажённое, хрупкое тело… – рассказывала Катя томным голосом.

– Всё! – Олег встал. – Маэстро, вызывай такси, мы от города отъехали не так далеко. Пойду дёрну стоп-кран!

Катя рассмеялась:

– Шалунишки! Надо было соглашаться на приглашение.

И она отключила телефон (или уронила его в воду).

Мы рассмеялись, услышав короткие гудки.

Утром на перроне девушка действительно предложила нам наплевать на поезд, поехать к ней и продлить наш отпуск. Но мы отказались. «А зря! – теперь подумал я. – Милая и красивая…» – и тут, стремительно поменявшись с этой, пришла в голову следующая мысль. «А какой была та девушка из нашей истории? Как её звали, кстати? Какая жизнь была у неё?» Она оборвалась. Не жизнь, а мысль. И к лучшему – не хотел я снова копать эту яму, которую сколько ни рой – непонятно, найдёшь ли клад. Просто поиграть в карты – вот что надо было мне сейчас.

– А ты сам‐то понимаешь хоть что‐то в этой истории? – начал Олег, будто угадав, о чём подумал я.

– Нет, – пришлось ответить, уходя от темы. – Я знаю, что я ничего не знаю! Вопросы – их вечно можно задавать, но будет ли в этом прок? Почему и зачем? А потому что и затем! – Я побил его короля тузом, а двух оставшихся положил ему на плечи, возводя Олега в чин генерала – ни больше ни меньше.

– То есть как в хороших фильмах, где концовку предлагается додумать самому? – нервно тасуя и порывисто раздавая карты, в жажде отыграться, переспросил Олег.

– Как‐то так, – подытожил я. – Не страстный поцелуй хеппи-энда, но и не драматическая чернуха. Просто загадочная история, и всё.

Поезд нёсся вдаль, и за окном всё мелькали леса и поля, широкие просторы и укромные уголки – они всегда не дают покоя мыслям, вдохновению и мечтам. Вскоре мы пересекли широкую, полноводную реку. Быстрое течение, подгоняемое ветром, спешило куда‐то. «В этом мире не найти покоя никому и никогда. И это к лучшему».

11

Когда заканчивается что‐то хорошее, всегда грустно. Концовка, черта, итог – и тоска, будто дикий зверь за колючей проволокой, который скалит зубы, пытаясь цапнуть, в сотый раз напомнила о такой штуке как «the end» [24]24
  Конец (англ).


[Закрыть].

Настал день, когда наша компания должна была рассыпаться окончательно. Проснувшись, я увидел Олега, сидевшего в позе мыслителя.

– Отомри! – невольно сорвалось с языка.

Он вздрогнул и выпучил на меня глаза.

– Извини, – сказал я, прочтя лёгкий испуг в глазах друга.

– Ничего, – ответил он и улыбнулся. – Чай будем?

– Спрашиваешь…

– Сейчас сгоняю.

– Давай вместе!

Вскоре мы вернулись, гремя стаканами. Поглощая напиток, молчали.

– Без девочек как‐то скучно, – подметил Олег.

– Без них никуда, если вдуматься, – дополнил я. – Жизнь без прекрасного – скука дурацкая.

– В точку, – отозвался собеседник.

– Что бы это ни было, – Олег кивнул на диктофон, – было очень интересно, чёрт возьми.

– Ну, за это говори спасибо всем. И себе в том числе.

Повисла пауза.

– А она‐то, – Олег снова покосился на диктофон, – наверняка хорошенькая была.

– Надо полагать – да, – охотно согласился я.

– И уж, наверное, в глазах Бориски мелькали искры, сам понимаешь чего.

– Наверное. Но… Он и рад был этим вспышкам, и в то же время опасался их. Как неуверенный сыщик.

– Разве такие бывают? – переспросил друг.

– Встречаются, вероятно, – с улыбкой ответил я. И неожиданно для себя разразился длинной тирадой: – Чтобы развести большой костёр, надо попотеть и, поддерживая его, не погубить одним чересчур толстым поленом. А если на улице ветер, а вчера так некстати прошёл дождь, дрова отсырели; или, предположим, зима: мороз до костей пробирает, и все тридцать три несчастья сразу – ты корпишь в ста одёжках над этим костром, а он всё чадит и чадит бессмысленно. Искры, проблески – разгорайся же, долгожданный пламень! Взвивайся выше неба! Но не хочет паршивец, один дым валит без толку.

– Борис явно не костровых дел мастер. Я б ему помог.

– Я бы тоже.

Поезд замедлил ход, мы подъезжали к очередной станции. Показался красивый старинный вокзал. В этом городе, большом и шумном, жил Олег. Отсюда мне суждено было ехать одному.

– Мне пора, – сказал он, когда поезд остановился.

Мы вышли на перрон. Ветер осени обдал прохладой.

– Ну что, пора «до свидания» говорить?

Олег знал, что я ненавижу слово «прощай» и все вариации с ним, и выкрутился. «Спасибо», – мысленно поблагодарил я.

Мы крепко пожали друг другу руки и обнялись.

– Хорошее было путешествие. Повторим в следующем году?

– Возможно…

– Значит, замётано, – он улыбнулся. – И книгу новую напишем. Или продолжим эту. Не грусти и не скучай, маэстро.

Я стоял на перроне до тех пор, пока мой друг не скрылся из виду, гремя своим большим бордовым чемоданом. Очень не хотелось возвращаться в пустое купе и ехать наедине со своими непонятными мыслями. Но я уже задерживал громадину, и проводница в третий раз позвала всех в вагон:

– Мущщина, вы заходить‐то будете? Или здесь останетесь? – Пришлось повиноваться и вернуться в опустевшее купе. «Какой же противный у неё голос», – пронеслось в голове.

12

– Так и думал, – тихо прошептал я.

На полке сидел он: Борис, мой близнец, двойник – дух, с которым… ну, вы помните. Предчувствуя, что этим всё и закончится, я не испугался и даже не удивился – просто сел напротив.

– Привет, – сказал он самым обычным голосом, как приятель.

– Привет, – будто эхом отозвался я.

– Вот такая вот история, – начал он.

– И каков же конец?

Вопрос этот как‐то сам собой сорвался с языка. Он получился корявым и словно бы неуместным, но после того, как я задал его, меня пробил озноб. Я ожидал ответа, будто от него зависела сейчас моя жизнь.

– Ты хочешь, чтобы обязательно в конце предложения стояла жирная точка. – Он развёл руками и хохотнул. – Нет этого конца ещё – нет! И последнего вагона в том поезде – тоже нет!

После этих слов мне полегчало, словно гора упала с плеч. Дух с ироничной издёвкой всё смотрел на меня.

– А как же… история это или?.. – я начал путаться.

– Господин писатель, – укоризненно протянул близнец, – можем ли мы знать, каков финал нашей жизни? – вопросом на вопрос, окончательно запутав меня, ответил он.

– Нет.

– Ну вот, – он снова развёл руками.

– Что же – это не просто придумка? – Я только хлопал глазами и ощущал себя олухом.

– Не знаю, – отмахнулся двойник. – Быть может, это просто фантазия: твоя, ваша, или вообще – моя. Выбирай любой вариант, не ошибёшься.

– А какой из них верный? – я тупил этим вечером.

– Его нет – в этом весь фокус. В этом вся прелесть. Правда лишь в том, что кто‐то из нас представил (или вспомнил), что это не просто сочинительство. Правда такова, что ты сотворил меня (или я сам к тебе пришёл). И как‐то (не спрашивай только как) твоё вдохновение (или воспоминания) передалось друзьям, ведь одному тебе было бы невозможно рассказать эту историю, ведь так? – Я кивнул. – А кто на самом деле сделал это – я или ты, – вопрос без ответа; кто на самом деле сочинил эту историю – я или вы, – вопрос без ответа; происходила ли она в действительности – со мной или с тобой, – вопрос без ответа; какая концовка у этой истории – и снова вопрос без ответа… Жизнь ещё не придумала, а разве мы вправе решать за Неё?

– А девушка – тоже вопрос без ответа? – не удержался я.

– Да. – Борис почему‐то помрачнел. – И, по-моему, самый главный. Фантом или человек? Что за рассказчица, которой не нужны слова; «что‐то», не имеющее названия; искренность желаний, чистота переживаний, нежность отказа, такт извинений; «приобнажила душу» – что это вообще такое? Что за формулировки? Бывают ли такие сочетания в нашем богатом, великом и могучем? – он сделал паузу и вздохнул. – Вот видишь… Ты ожидал от меня ответов, а получил ещё больше вопросов.

– Это всё Соня, – улыбнулся я.

– Нет. Кто‐то из нас двоих. Ты сам никогда бы не рассказал эту историю. Написал бы, придумал – возможно, но не рассказал. Так что – или ты себе помог, раздав друзьям частички вдохновения (или воспоминаний), или это сделал я. Сам не знаю.

– Ты ведь должен знать больше меня, ты ведь… – я осёкся.

– Ничего я не должен, – шутливо рассердился дух. – Я знаю, что я ничего не знаю. О будущем – так тем более.

И исчез. Растворился в воздухе, не добавив больше ни слова.

Вот теперь я точно остался один. Голова моя гудела от странного диалога. Уж не схожу ли я с ума? Не заболел ли, не перегрелся ли на солнце, не брежу ли? Да нет – температура нормальная, чувствую себя отлично. Эпидемий, ограниченных одним купе, вроде не существует. Что же происходило с нами в поезде? Вдохновение или воспоминания, было или не было, я или он? Одни вопросы и нет ответов.

…Тронулись. Умом?.. Кто‐то случайно обронил это в начале поездки. Шутка, замечание невзначай… Как разбитый неловким движением бокал, которого уже не склеить, как слова-воробьи, которых не поймать. Но, как известно, в каждой шутке есть доля правды.