Текст книги "Вспорхнувший воробей"

Глава 4

На следующий день я проснулась, а у моей норки сидел он – рыженький котик. «Прям как заказывали, – подумала я, забившись в угол и наблюдая за пришельцем. – Ты посмотри! Какой красавец! Ей-богу, замуж бы вышла, не будь он моим врагом!»

«Лапы у него слишком большие – не пролезут ни в одну мою норку, – продолжала я размышлять. – Несколько дней продержусь на своих запасах, но что потом? Подыхать с голоду или от когтей этого милого зверя? Нет уж, я слишком люблю жизнь! И желаю умереть своей, естественной, смертью!»

Порешив так и вспомнив, кстати, о своих новых способностях, полученных от Автора, я, набравшись храбрости, решилась:

– Синьор Джузеппе! – обратилась я к коту.

Четверолапый отпрянул, огляделся по сторонам и, не найдя рядом никаких других себе подобных животных, мяукнул:

– Кто это? Мне послышалось?

– Здравствуйте, синьор Джузеппе, это я с вами говорю.

– Кто это – «я»? – в недоумении спросил кот.

«Сработало! Он меня понимает, – подумала я, просияв. – Спасибо тебе, дорогой Автор, что оказался вторым Честным Человеком на моём жизненном пути».

И тут… Мне бы выбежать из норки и, пока этот рыжий пребывает в раздумьях, совершить марш-бросок до своего главного укрытия, где лежали основные запасы провизии! Но я так соскучилась по разговорам, что решила продолжить нашу беседу с котом.

– Я Анжелика. Мышь, которую вам надо убить. Во многом поэтому вас и завели. Но, пожалуйста, не делайте этого! Я очень хочу умереть своей смертью и говорю вам – час мой уже очень скоро настанет, а потом – так уж и быть – разрешаю вам вспороть брюхо моему трупу и представить окровавленное тело Марсу и Венере.

Тут в комнату вошёл мужчина и прервал наш разговор:

– Рыжик, что ты там уселся? Мышку, что ли, нашёл? Ну, лови, а мы уж не поскупимся на награду.

«Рыжик, – подумала я с презрением. – Какое отвратительное имя! А я ещё Марсом его называла».

Парень вышел, а я продолжила наш диалог:

– Марс и Венера – это твои хозяева. Я называю их так из-за традиции раздеваться перед зеркалом: обнажённые, они напоминают мне героев картины Рубенса, что висит в Эрмитаже. Хотя что я рассказываю – это лучше увидеть собственными глазами, я имею в виду их обряд. Ну и картину тоже, конечно же.

– А почему вы называете меня «синьор Джузеппе»? – спросил кот, вновь приближаясь к моей норке с заинтересованным видом.

– Я подумала, что это имя наиболее подходит для такого красивого и статного кота, как вы. Но, если хотите, могу обращаться к вам по-другому. Рыжик, например. Так ведь назвали вас хозяева?

– Нет! Рыжик – ужасное имя, – запротестовал четверолапый.

– Вот! Я тоже так подумала. Вы что – гриб?

– А что, есть такие грибы?

– Встречаются, – ответила я с видом эксперта. – И люди говорят, что они очень вкусные.

– Откуда вы всё знаете, Анжелика? Вроде всего лишь маленькая мышка…

– Маленькая да удаленькая! – проворчала я, но не слишком раздражённо, поскольку была польщена, что уже второе живое существо назвало меня по имени. – Жизнь была моей учительницей. Тут крупицу, там зёрнышко – вот и получилось целое «поле знаний». Хотя я охотно променяла бы его, засеянное умными мыслями да мудростями, на настоящее – с пшеницей или рожью.

– Интересная у вас была жизнь, наверное! – восторженно произнёс Джузеппе. – Жаль, что у меня не такая…

– Ничего-ничего, всё ещё впереди! Кошачий век намного дольше мышиного. А Марс с Венерой – хозяева отличные. Им хорошо знакомо чувство любви. Тебе надо только оправдать их доверие… И через несколько дней ты сделаешь это, будь уверен. А потом заживёшь как истинный принц или даже король.

– Думаете? – осторожно мяукнул кот.

– Пророчу! На руках они тебя носить будут, мяско́м кормить да молочком поить, рыбку да курочку с барского стола давать, гладить, ласкать – боготворить, в общем! А как‐нибудь вечером затаись в их спальне, где‐нибудь в уголке, чтобы тебя заметно не было. Затаись да жди, и не вздумай мяукнуть, а то испортишь всё шоу, от которого, без сомнения, останешься в восторге и припомнишь добрым словом старушку Анжелику.

Глава 5

Весь следующий день мы проболтали с Джузеппе. Хозяева дома (я буду вечно признательна им за это) устроили внеплановый отъезд на целый день и дали нам спокойно поговорить. Джузеппе (вот уж никак не ожидала увидеть такое на старости лет) оказался очень умным котом и, в свою очередь, не ожидал встретить такую образованную мышь.

Кажется, впервые за всю мою жизнь я встретила друга, с которым интересно, легко и даже «познавательно». Не замечая различий, позабыв на время о вечной вражде котов и мышей, мы не могли насытиться беседой и всё говорили, будто родственники или самые близкие люди.

О великий бог (или Автор)! Спасибо тебе за этот день свободы, отсутствия границ, барьеров и прочих условностей. За свою жизнь я много повидала, но с ней – настоящей дружбой – столкнулась впервые. И пусть она взошла на моём небосклоне всего на день-другой, эта вспышка была настолько яркой, что после неё и умирать стало вовсе не страшно.

Глава 6

На следующий день меня ждал первый удар: что‐то сильно кольнуло у меня под сердцем и обездвижило, приковав к холодному полу.

– Автор! Автор! – пищала я, боясь не успеть поговорить с ним в последний раз.

– Я здесь, моя Анжелика! Что я могу сделать для тебя?

– Уже ничего, – проговорила я угасающим голосом. – Вы и так сделали слишком много для меня, маленькой, ничтожной мышки.

– Но я же ничего… – начал он, но я перебила моего писателя.

– Спасибо вам! Спасибо, что исполнили мою мечту, назвав меня Анжеликой! За то, что скрасили мои последние дни, неподдельно заинтересовавшись моей жизнью. Спасибо, что помогли мне вспомнить всё, что случалось со мной: счастливое и ужасное, отвратительное и прекрасное. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, какая она у меня была – жизнь: интересная, многообразная и вовсе не скучная. Спасибо, что наделили меня знанием кошачьего! Ведь только благодаря этому я познакомилась с таким замечательным котом – Джузеппе! Спасибо, что подарили мне такой чудесный вчерашний день, который мы провели за разговорами с этим рыжим четверолапым. И если это в ваших силах, исполните, пожалуйста, мои предсмертные просьбы.

– Всё, что пожелаете, милая Анжелика.

– Пусть этот кот вспорет мне брюхо, когда я умру, и представит моё окровавленное тельце своим новым хозяевам. Я очень хочу, чтобы он оправдал доверие Марса и Венеры и зажил как в сказке. И пусть этого рыжего пушистика переименуют в Джузеппе! Ведь кличка Рыжик ему совсем не к лицу. А теперь, – голос мой становился всё тише, дыхание смерти приблизилось ко мне совсем близко, – прошу тебя, Автор, назови меня ещё хоть разок по имени.

– До свидания, моя Анжелика! Моя дорогая АНЖЕЛИКА!

Это были последние слова, которые я услышала перед смертью, не какой‐нибудь ужасной, насильственной, а своей собственной. «Какое счастье! – подумала я в последний миг. – Сбылась и эта – самая желанная моя мечта!»

Эпилог

Я выполнил все наказы моей героини. Как только её глаза сомкнулись навсегда, я разбудил спящего Рыжика и сообщил ему эту скорбную весть, а также – желание Анжелики.

– Я не смогу этого сделать, – испуганно сказал кот.

– Последняя воля умирающей – закон! – справедливо возразил я.

Рыжий долго стоял над маленьким телом подруги, всё выпуская и снова втягивая когти. Он не мог так просто расстаться с той, которая хоть на один день сделала его счастливым, не мог полоснуть своим острым когтем ту, которая впервые назвала его Джузеппе, не мог так просто надругаться над телом той, которую успел полюбить!

– Это чувство, наверное, не было взаимным… – мяукнул он чуть слышно и очень грустно.

Я знал, что это не так, но не стал разубеждать и окончательно разбивать сердце четверолапого.

– Джузеппе… Мне так понравилось это имя, а теперь я снова Рыжик! На всю жизнь я теперь лишь какой‐то невнятный Рыжик! Проклятие цвета шерсти! Если чёрный – значит, Черныш, если белый – Беляк, если пёстрый – Пестрыш… У людей воображения меньше, чем у маленькой, крохотной, почти незаметной мышки, – кот говорил сбивчиво, нервно, и дело тут было, конечно, не только в кличке. – Назовёт ли меня ещё кто‐нибудь этим красивым именем? Да и вообще, кто сможет поддержать беседу, поговорить со мной о природе, искусстве, музыке?..

Мне стало жаль этого пушистого котика: как искренне он горевал об утрате, с каким чувством оплакивал подругу.

– Ты всегда можешь позвать меня. Скажи только «Автор, мне скучно», и я тотчас приду.

– Правда? – спросил кот, немного приободрившись.

– Ну конечно! И ещё. Перед смертью Анжелика попросила за тебя: чтобы твои хозяева больше никогда не называли тебя Рыжиком.

– Правда?! – снова мяукнул кот, не веря своим ушам. – И вы… сделаете это?

– Последняя воля усопшей – закон, – повторил я. – И если ты выполнишь то, о чём просила тебя твоя подруга, то и я в долгу не останусь.

– Что ж, Анжелика, – сказал кот, занося когтистую лапу над ней. – Пусть будет так, как ты хочешь.

Кот осторожно подцепил мышку за брюхо и понёс хозяевам как доказательство своей преданности.

– Джузеппе, дорогой наш! Я знала, что ты её поймаешь! – восторженно взвизгнула Венера, увидев любимца.

– Молодец, Джузеппе! Я в тебе не сомневался! – подтвердил Марс и нежно погладил кота.

Едкие вопросы ангела

Глава 1. Интервью с копателем

– Вы писатель?

– Хочется верить, что да.

– Что вы пишете?

– Эх… понять бы самому.

– Почему вы пишете?

– Просто не могу не писать – душа не позволяет.

– А зачем вы пишете?

– Если бы знать…

– Вам тесно в мире и вы, взяв перо, открываете всё новые и новые «Свои Вселенные»?

– Возможно… Но, позвольте, я же не первый. Было много «творцов» и до меня. Писатели… они все ведут двойную жизнь, разрываясь между нашим миром, тем, что при свете дня горит ярким солнцем, и своим, иллюзорным, что при чарующей луне и загадочной темноте вдруг поражает сознание. Вспомните, как захватывает толкиновская вселенная «Хоббита…» и «Властелина колец», таинственная Нарния Льюиса, несуществующая английская страна Роулинг, не один и даже не два параллельных мира, рождённых в мыслях Лукьяненко… «Создатели» были до меня – будут и после. Таков закон жанра. Люди хотят быть богами, но никому не сравниться и не стать Им. А в попытке приблизиться к кумиру – перо и бумага, клавиатура и компьютер, пальцы и ноутбук – верные спутники и помощники.

– Вам тесно в нашем мире? Не нравится жизнь?

– Я такого не говорил. «Не нравится мир и жизнь в нём», а что – есть выбор? Где‐то прячется иная сущность? Так покажите – я охотно посмотрю и останусь там, где мне улыбнётся больше. Покажете? Нет? А что же тогда – не жить, если не нравится?!

«Завязывай-ка ты с жизнью, дружок! Я знаю её, проклятую, – ничего в ней хорошего нет! Так, урывками бывают светлые пятна, но в основном – чернуха, скукота и мутно-зелёная тоска!» Что за монолог законченного пессимиста, бред умалишённого и высказывание жуткого скептика! Пусть в этих словах и есть свой клочок правды, но… Он не стоит и выеденного яйца, ценен, будто ломаный грош, и нужен вам как собаке пятая нога! Не ищите его, никому не нужного глупыша – истину, которая может низвергнуть в пропасть сомневающегося. Жизнь непредсказуема, и этим она прекрасна! Скука и тоска, но вдруг, за следующим поворотом, тебя поджидает счастье. Возродившимся фениксом, огненной жар-птицей оно сидит тихонько на тротуаре и ждёт, ждёт, верьте в это! Чувствуйте правду, которая зовёт за собой на поиски того поворота. Смотрите пристально, вглядываясь до рези в глазах; следите до потери контроля, но не пропустите ту самую дорогу, которая приведёт и соединит вас с нею, ожидающей! Глядите в оба и не промчитесь мимо, ведь на кону слишком многое: долгожданное свидание с истосковавшимся счастьем или глубокая тёмная пропасть, где нет людей, ты один в мышеловке и можешь не выбраться вовек; тёплое укромное место, скрытая и неизведанная твоя планета, где спокойно и хорошо, или сырые болота, в которых скорее сгинешь, чем найдёшь другой путь.

– Где же та дорога? Как найти её?

– Возможно, мы сейчас шагаем по ней, но… я не гуру и не сенсей. Сам ведь в поисках.

– Не найдёте – так придумайте её для себя! Ту, которая приведёт в тот мир, где будет хорошо, – сбегите в него, если вы частый гость в виртуальности.

– Жизнь реальна, а значит, это невозможно! Притворство и блажь вся эта параллельность! Факт – вещь упрямая!

– Что ж тогда – не будете писать?

– Повторюсь – я не могу не писать.

– Что же тогда?

– Обитать в обоих мирах. Реальном и мысленном, существующем и придуманном, настоящем и бредовом. Раздвоиться – лишь бумага нужна для этого, – одна часть ищет поворот, а вторая – мир. Свой, новый, интересный, но мнимый, к сожалению.

– К сожалению? Вы ничего не путаете?

– Я-то?.. Да нет. Тут уж я точно не ошибаюсь. Если он реален, но придуман – это ведь психушка.

Глава 2. Узел сю

Что я пишу? Как ответить на этот вопрос? Понять бы самому. Фантаст лишь отчасти и не романист, не новеллист, не драматург, не комедиограф и не трагик; не мастер-сценарист ужасов, боевиков, детективов и мелодрам; не сказочник, не рифмоплёт… Кто же я? Просто писатель, писатель жизни своей. Прозаик. Лирик. Сюрреалист.

Рассказ или заметка, повесть или статья, книга, а может, личный дневник? А вот и не угадали! Узел. Переплетение невозможного – реальности, виртуальности и мечты.

– А зачем он?

– На память. Жизнь – верёвка, узелок завязал, а затем всё наладилось, продолжилось и понесло дальше. Загнул, скажете? Пожалуй. Дневник, биография – всё не то. Первое чересчур откровенно, а второе – скучно и тяжко. Сюрреализм – вот оно, то самое, необходимое. Тайна, связанная с жизнью, непонятица, несуразица. Чёрный квадрат, жёлтый параллелепипед – размышлизм и вечный вопрос, на который и сам автор, возможно, не знает ответа. Почему квадрат, почему чёрный; почему параллелепипед, почему жёлтый? А просто так – вдохновило, и баста. Шедевр, скажете? Какие линии, какой глубокий чёрный… Да ладно, спуститесь на землю – обычный квадрат, обычные линии, обычный чёрный! Но не стоит так спешить! В квадрате – душа, в черноте – сердце, а в картине – чувство жизни и смерти. Это не просто геометрическая фигура, а нечто большее, гораздо большее, несравненно большее. И чёрный этот не кажется эталонным – он особый, индивидуальный и будто бы «свой» – малевичевский. По свежей краске словно прогулялся пьяный наждак, и вот – шедевр. Почему? Можно не понимать, можно умничать, толкуя о светотени, о кубизме, ещё чего мудрёного приплести, но это – Квадрат! Будто живой Квадрат. Автор создал его, вложив всю душу, всё сердце, всего себя в это творение – Квадрат. И завязав этот «узел сю», он оставил нам вечную загадку. Ну а сам‐то, как думаете, смог бы раскрыть эту тайну? «Почему именно квадрат?» – хочется задать вопрос, которым терзаемся, Малевичу. Думаете, мы услышали бы чёткий ответ? Он написал его, он полюбил его, он вдохновлялся им. А почему так случилось? Что произошло в тот момент? Кто‐то взял его руку и водил по холсту? Почём знать. Вдохновение, вредная мадам, приходит как ей вздумается, уходит неожиданно, гостит недолго, где шляется – непонятно. Если чёрный квадрат её привлёк – хорошо, пусть будет чёрный квадрат; если жёлтый параллелепипед – что ж, пускай.

Также и я не совсем знаю – зачем плету эти «узлы сю», скрещивая льва с питоном и творя весь этот личный сюрреализм. Хотя кое‐какой ответ есть, хоть и слишком расплывчатый, – для жизни! Вот он весь. Для жизни и только для неё, единственной! Просьба души: «Пиши, пиши, не останавливайся. Плети эти странные узлы и продолжай жить – искать! Пиши, связывая жизнь, книгу, реальность, виртуальность, мечту, размышлизм, околесицу, странность, неясность, непонятицу, несуразицу и всю прочую чушь! Твори эту адскую смесь! Готовь этот сумбурный салат! И ищи! Ищи в нём вкус, смысл, красоту и всё что только можно!» – твердит она, и я не могу не подчиниться.

Глава 3. Сон

Что это? Почему ночь так страшна? Знак, но я не умею читать! Намёк, но я слеп и глух в тумане! Что же это, что? И к чему бы это, с чего вдруг? Не понимаю! А может, и не стоит задумываться – на все вопросы не ответишь. Просто одинокая мысль, блеснувшая молния, показавшаяся тень! Мне странноопасливо, но интересно и любопытно – что это всё‐таки? При чём тут я и она?

* * *

Четыре стены. Бункер. Двое.

Охота!

Два взгляда – глаза в глаза, – и нет ничего больше. Четыре точки во тьме. В них желание, немного страха и решимость. Руки. Тонкие и мягкие, как шёлк, но – они вместе, и они сила. Вдвоём они крепость, которая должна остаться нерушимой. Двое сделают всё, чтобы так и было, – это видно по силе и энергии, что будто бы окутывает их. И – стихи! Даже в этой ситуации нельзя забывать об искусстве. Стихи – пусть неожиданные даже для самого себя, кажущиеся невпопад и не в такт, но они здесь. Странным образом рифмы приходят на ум. И это лучше, чем ничего. Искусство – ведь это тоже сила, и кто знает, может, именно оно сделает завтрашний день счастливым. Пора это выяснить. Пора. Пора! Пути назад нет. Нора была хороша, но двое, чьи глаза горят огнём мужества, не из пугливых, чтобы прятаться вечно. Мы можем сгинуть, но не спешите хоронить – нас ждут великие дела!

Глава 4. Чёрный круг

Чернота. Кромешная тьма. Не видно ни зги. Мир погас.

Бах!

Взрыв света. Будто разорвавшаяся атомная бомба, он врывается на арену и ослепляет, порабощает и убивает тьму. Но в глазах – всё та же пелена.

Бом!

И всё на местах. Примирение, что свет без тьмы? Луч стал тонким и заиграл. Он появляется то там, то здесь – за ним не угнаться. Он манит за собой, подшучивая и забавляясь с чернотой, которая, сколь ни старается, не может поймать нарушителя. Порой она совсем близко, окружает его, и кажется, что погоня окончена! Но нет! Удалец смеётся и дразнит владычицу и снова ускользает будто уж.

Тьма никогда не поймает его, лучику же не суждено уйти далеко. Круг, нечто замкнутое, а значит – погоня вечна. Так уж повелось. Свет и чернота, темень и солнце – враги и друзья навеки – неразлучны, но и непримиримы. Один не может без другой, как и вторая не справится в одиночку.

В этом круге мелькают образы, проносятся фантазии и блистают идеи. Здесь иной мир – царство погони, королевство желаний и империя фантомов. В кругу тьмы, при свете луча жизнь течёт быстро и кажется даже, что она стремится обогнать саму себя. Кто ты в этом круге: всегдашний свободный человек, призрак чужой мысли, бесправная кукла или марионетка по собственной воле? Выбирай сам.

«Отдайся нам, вложи всю страсть, силу, энергию, волю в действо, что свершаешь сейчас! Тогда ты будешь награждён – шумом, гулом и памятью!» – будто говорят эти недруги-безумцы, и приходится верить им, ведь уже нет времени, нет места, нет ничего, что может заставить обернуться. Но не пугайтесь – границы широки! Всё перевёрнуто, смешано и горит на раз-два-три. Тебя окружают чернота и свет, свет и чернота кружатся вокруг всё быстрее и быстрее, будто в водовороте, люди где‐то рядом, а быть может, ты один остался во власти этой великой игры, которая вовек не закончится… Чёрный круг – его нужно бояться, но необходимо любить.

Глава 5. Интервью с НЕэгоистом

– А если спросят: «Кто так делает?»

– Что ж отвечу – я. Я так делаю. Может, единственный я такой на свете, но я так делаю! Пытаюсь оставаться собой – и делаю! Ломаю систему, ищу своё, индивидуальное, чтобы потом кто‐нибудь восторгался – шедевр! – и думал вечно: «Что же он хотел сказать этим?» Почему мне не быть этим «кем‐то»? Сам не зная порой, куда выведет кривая, я всё равно начинаю, вопреки своему собственному здравому смыслу.

– То есть, по большому счёту, это нужно…

– Мне. Лично мне. Только мне! Чтобы жить дальше, чтобы перевернуть страницу, чтобы распознать корявый почерк жизни, чтобы освободиться, чтобы сбежать, завязав узелок на вечную и добрую память, и, не жалея, пойти дальше!

– Почему «не жалея»?

– Подумайте сами. Это было, было со мной и было надо когда‐то. Мне стало хорошо от этого – хоть на мгновение, но стало, а значит… память – остаётся светлая память. Если это бред – пусть сгорает дотла!

– Вы эгоист?

– Нет уж, постойте! Найдите-ка мне такого эгоиста, который выставляет свою жизнь, своё понимание её хитросплетений на обзор и «поругание»! Покажите-ка мне такого эгоиста, который, приоткрывая своё сокровенное, тайное, делает из него всеобщее достояние, как экспонат в музее! Какой из себялюбов доверяет страницам всё? «Эгоизм – это не когда человек живёт как хочет, а когда он требует, чтобы другие жили как он». Это не я придумал (хотя мог бы), поэтому полностью согласен!

Себя незачем любить до беспамятства, но надо уважать и делать в жизни хоть что‐то для любимой своей особы, подчиняться внутреннему голосу, когда он уже не в силах говорить спокойно и прикрикивает сердито: «Садись, пиши!» Так что, оказывается, все мы отчасти эгоисты!

– А через много лет не будете ли вы жалеть о том, что творили в молодости? Не сочтёте ли это всё ошибкой? Не станет ли вам стыдно за такие излияния? Не будет ли неудобно за эти исписанные страницы?

– Мудрец сказал: «Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал». Я же возьму на себя смелость и перефразирую: «Лучше ни о чём не жалеть, в особенности если ты это сделал». Ты ведь уже это совершил, значит, что‐то двигало тобой в тот момент, значит, для тебя так надо было в ту минуту. А если надо – зачем же жалеть, спрошу я. Зачем останавливаться и, посыпая голову пеплом, думать-размышлять: «Какой же я был дурак!», когда надо идти дальше и искать счастье? Ключевое слово «был», и баста! Это прошло, дело закрыто, и дальше, дальше – труба зовёт! Вспоминай лишь хорошее, плохое – закрой в чулан, а ключ сбрось с Эвереста на дно Марианской впадины, и всё, баста! Баста, я сказал!

Стыдно?.. А чего нужно стыдиться? Того, что другие, возможно, близкие мне в будущем люди, подумают? А уточните – будет ли мне интересно их мнение по поводу событий десяти-двадцатилетней давности? И заметьте также, что у нас демократия – свобода слова, свобода печати и, конечно же, мысли. И, простите, если всякий раз думать за других, да ещё и в будущем, то свихнуться совсем не долго.

Неудобно? Посудите сами – неудобно ли Малевичу за его, казалось бы, такой несуразный, никому не понятный тогда чёрный квадрат? Но он его сотворил, и в тот момент сам поразился необычайности содеянного. А потом? Что потом? Ну, не выкрикнул же великий автор в запале: «Что за бред я намалевал! Зачем я испортил такой хороший холст каким‐то нелепым квадратом?!» Не знаю, как было на самом деле, но что‐то мне подсказывает – такой фразы не было. Так вот и я – не жалею, не стыжусь, ни сейчас, ни потом.