Текст книги "Время не ждет (сборник)"

За чертой

Священнику чаще, чем кому бы то ни было, приходится входить в соприкосновение со смертью. Конечно, можно указать на врачей или работников ритуальных услуг, они-то уж точно чаще нас соприкасаются с телом человеческим. Но я говорю несколько о другом, о духовной стороне этого феномена в нашей жизни.

Почему феномена? А потому, что человек бессмертен. Появляясь в мир, он вовсе не собирается умирать и тем не менее умирает, а в болезни и в глубокой немощи даже сам просит смерти, как великой милости. Мы все ее боимся, более того, человека, который доказывал бы обратное, можно смело отдавать в руки психиатров. И тем не менее мы не можем обойти слова Христа, что смерти нет и ее не нужно бояться. Знаете, Он вообще не обращает внимания на физическую смерть человека, но постоянно предупреждает нас об ответственности за вечность и о страхе загубить эту вечность еще в нашей земной жизни.

Более того, смею утверждать, что сродство с вечностью заложено в нас изначально, оно действует в нас независимо от нас. Только мы не знаем, что нам делать с этим призывом, а душа, словно малое дитя, плачет, и мы ее пытаемся успокоить чем угодно. Суем пустышку, а не то, что ей нужно, отсюда и страх.

Помню, пришел в один дом на отпевание еще совсем нестарого мужчины. Народ уже собрался и толпился на выходе, все было готово к выносу тела, ждали только священника.

Сегодня стали возвращаться к традициям церковного погребения. Прежде чем похоронить, усопших отпевают в храме или дома. И не важно, был человек верующим или нет, ходил он в церковь, молился или только и делал, что попов ругал. Мы, церковники, стали таким внешним традиционным дополнением к началу и концу человеческой жизни.

Сперва мамины добрые руки приносят в храм маленькую душечку и крестят, во имя добра. Душа становится способной впитывать и удерживать в себе божественные энергии, чтобы напитавшись ими, подобно спелому колосу, созрев для вечности, вселиться в небесные обители. Но происходит-то как раз наоборот. Душу подготовить подготовили, а питать ее никто и не собирался.

Живет крещеный человек, кормится непонятными духовными суррогатами, от которых его душа потихонечку подготавливается для ада. И уже несозревший колос вплывает в храм на руках любящих его детей. И так и не распустившийся и не давший плода цветок спешно закапывается в землю руками, как правило, узбеков или таджиков.

Внешние традиции мы усвоили, а главному учиться так и не стали. Захожу и вижу такую картину: мать, жена усопшего и другие женщины – мужчин нет, мужчины слабее женщин и поэтому бегут от запаха смерти подальше – сидят вокруг гроба и, не поверите, вслух разгадывают кроссворд.

Я оторопел, вот так цинизм! Первым желанием было обличить и уйти, но сдержался. Повнимательнее всмотрелся в лица этих женщин, а они от горя аж черные. И понял, что если бы не нашли они для себя хоть какого-то стороннего дела и остались со своей бедой один на один, то просто сошли бы с ума.

Они не умели молиться, не знали о вечности, а значит, потеряли любимого человека раз и навсегда, а потому утешительной соломинкой стала для них эта книжка с кроссвордами.

Многого раньше не понимал. Помню, при схожей ситуации отпевал на кладбище летом человека, привезенного издалека. Лето, жарко, в храме отпевать невозможно.

Пока отпевал, дети покойного, люди еще совсем молодые, плакали в голос, глядя на них, даже взрослые мужики украдкой смахивали слезу, и у меня, грешного, в горле запершило.

Однако вскоре, как я, пропев заключительное: «Со святыми упокой…», принялся скручивать цепочки кадила, чтобы уложить его в требный саквояж, внезапно и словно по чьей-то команде это проявление чувств вдруг резко прекратилось.

Дети усопшего шумно и по-деловому схватились за сумки, достали из них заранее заготовленную водку с закуской и так же дружно, как плакали, стали поминать. Через минуту зазвучали отвлеченные разговоры, а потом слышу, как кто-то засмеялся.

Помню, как дочка покойного заправски отшвырнула пустую бутылку из-под газировки в кучу с мусором, стихийно образовавшуюся на месте чьих-то заброшенных, хотя и относительно свежих могил.

И единственным, у кого все еще продолжало першить в горле, похоже, остался один только батюшка. Через секунду я уже убегал с кладбища, лишь бы оказаться подальше от народа, жующего и смеющегося рядом с могилами, хотя мне предлагали подождать несколько минут, а после трапезы они бы меня подкинули до храма.

Нет, куда угодно, но только подальше отсюда. Физически не мог оставаться с ними. Время прошло. Я приобрел опыт и понимаю, что люди маловерующие, напиваясь, таким образом прячут свой страх перед смертью, а тогда, грешен, их не понял и осудил. Очень уж было страшно смотреть на все это со стороны.

Дедушка

В аптеке общежития у нас еще совсем недавно бойко торговали спиртом. Маленькие бутылочки с вожделенным напитком по 200 миллилитров, брынцаловского розлива. Удобная фасовка, разбавил водичкой – вот тебе и пол-литра. Необыкновенная дешевизна – всего-то десять рублей, – бутылочки неизменно пользовались повышенным спросом у нашего потребителя. Народ трогательно прозвал их «фуфыриками», но аптекари, продавая продукт, неизменно требовали называть товар только так, как указывалось на этикетке.

Я как-то сам попросил продать мне пару «фуфыриков», на что в ответ услышал:

– Не знаем никаких «фуфыриков», отойдите, мужчина, не мешайте работать.

Забавно было наблюдать, как по утрам, еще до открытия аптеки, собиралась огромная толпа мужиков с синими задумчивыми лицами с целью приобрести спирт для инъекций. Куда колоть-то собираются, в горло, что ли?

Если оказывался в это время в толпе, то нередко слышал просьбы от страждущих докинуть пару рубликов до необходимой суммы. Я никогда им в этом не отказываю, знаю, что порой для них это действительно вопрос жизни или смерти, а я и так уже устал отпевать.

Однажды мне пришлось соборовать старого человека в доме рядом с общежитием. Припарковал машину недалеко от аптеки и отошел. После совершенной требы, уже садясь за руль, вижу: ко мне торопливо подходит прилично одетый, еще нестарый мужчина. Думаю, наверное, о крещении внуков хочет со мной поговорить. Но мужчина, который на вид был лет на пять старше меня, говорит:

– Дедушка, выпить хочется, не могли бы вы дать мне взаймы рублей пятьдесят?

В этот момент я обнаруживаю, что оставил в храме барсетку с деньгами и документами на машину. Хорошо еще гаишникам не попался. Пошарил по карманам и обнаружил в куртке мелочью рублей пятнадцать. Пока искал деньги, думаю: «Надо же, дедушкой меня назвал. С чего бы это?»

Меня никто еще так не называл. Тем более человек старше меня возрастом. Говорю мужику:

– Вот возьми, на «фуфырик» хватит, а так, извини, все в храме осталось.

Смотрю, покоробило его это мое предложение:

– Дед, ты меня с этими подонками не равняй, я приличный человек и «фуфырики» не потребляю. У меня просто сейчас денег нет, а опохмелиться надо.

В то же самое описываемое мною время мы вокруг храма вели своими силами ландшафтную планировку. Это значит, что мы срывали лопатами бугры и засыпали лишней землей углубления, при этом предварительно убирая дерн. А потом еще по осени подсевали культурные травки.

Периодически приходили помогать молодые ребята, наши прихожане и дети наших прихожан. Привлекал я и знакомых гастарбайтеров в дни их отдыха от основной работы. Они возили тележки с дерном и песком. А мы взамен подкармливали их обедом и выручали рабочей одеждой.

Вот я этому товарищу и предложил:

– Слушай, приходи к нам в храм. Я даю тебе лопату, и ты копаешь часа три, а потом я тебе выдаю рублей 150, и ты имеешь возможность пить самую хорошую водку.

Нужно было видеть взгляд этого человека, которым он на меня посмотрел.

– Ты что ж, дед, равняешь меня с твоими чурками? Хочешь, чтобы и я на тебя ишачил? Между прочим, я офицер, пенсионер МВД, а ты меня так унижаешь.

Отвернулся от меня человек и в негодовании ушел.

Странно, думаю, работать ему стыдно, а деньги на водку здоровому мужику у попа клянчить не стыдно. Своеобразное понятие о чести у бывшего офицера МВД.

С того дня и стал меня не то чтобы мучить, но интриговать вопрос: а почему тот человек ко мне так чудно обратился: «дедушка»? Может быть, в какой-то местности у них так называют священников – не «батюшки», а «дедушки»?

Вообще-то обращение «батюшка», это, как и «отец», обращения неформальные. Если священник священнику, представляясь, назовет себя «отец», то это у нас считается моветоном, а уж если какой-нибудь бедолага контрольную работу в семинарии подпишет «отец такой-то», то над ним откровенно станут смеяться. А обращение «батюшка» – это ласкательное производное от неформального «отец». Но «дедушками» у нас никого не называют.

«Наверное, ветеран так по незнанию меня назвал», – подумалось мне, и я забыл об этом случае.

Прошло буквально несколько дней, и как-то вечером я вновь оказался на том же самом месте. Проходя мимо входа в аптеку – а чтобы в нее войти, нужно предварительно попасть в само здание общежития, – я услышал из темного коридора мычание, чем-то похожее на человеческий голос: «Дедааааа».

Ну и голос у «внучка», отметил я про себя, прямо как из преисподней, и проследовал за матушкой в соседний магазин. Каково же было мое удивление, когда минут через пять в этот же магазин зашел или вплыл, не знаю уж как и выразиться, человек. Такой большой и страшный, я что-то такое только в старом фильме по Гоголю «Вий» и видел. Одет он был несуразно и грязно, лицо оплывшее, потерявшее человеческий облик, глаз вообще не видать. Но, вместо того чтобы потребовать поднять ему веки, он сказал мне хрипло:

– Деда, поговорить надо.

«Опять, – думаю, – деда».

Иногда такому человеку хочется сказать тебе что-то свое, очень больное, терзающее душу. Или он просто попросит отпустить ему грехи. Я уже было настроился слушать очередную историю из пьяной жизни, но «Вий» оказался практичнее, он просто стрельнул у меня не хватающие ему пять рублей на «фуфырик» и точно так же величественно удалился.

Уже второй человек, всего за несколько дней, назвал меня дедом – что бы это значило? Десять лет не звали, а теперь они сговорились, что ли? А может, пьянчужки между собой меня Дедом Морозом называют, борода у меня уже белая и выручаю их частенько, а отсюда и «дед»? А что, вполне логично.

В нашем доме, в соседнем подъезде, живет один бывший шофер. Он постоянно пребывает в состоянии «выпимши», с неизменным матом и папироской в зубах. Тем не менее мы с ним находим общий язык и частенько перекидываемся при встрече парой слов.

Видимо, он чем-то серьезно болен, так как уже несколько лет собирается ко мне в церковь. Ему нужно в чем-то покаяться, но он пока еще «не созрел», но обязательно «созреет» и покается, а потом уже я должен буду его отпеть, это он мне так говорит.

Всякий раз, когда в разговоре мы доходим до этого места, его голос срывается и на глазах у него наворачивается скупая мужская слеза. Поскольку его жену бесконечные пьянки супруга уже, видимо, достали, то пить она ему дома не позволяет. Но бывший шофер нашел выход: он купил себе старую «девятку», на которой не столько ездит, сколько чинит, а кроме того, использует ее в качестве летнего кафе.

Когда человек упивается в нормальных условиях за столом, то обычно высматривает салат и падает в него лицом, мой сосед, доходя до кондиции, падает лицом на сигнал, что и извещает его супругу о необходимости идти за мужем и тащить его домой.

Так вот, в эти же самые дни прохожу утром мимо машины моего соседа и внезапно слышу его голос:

– Дедушка! Заходи, посидим.

Я остановился как вкопанный, снова «дедушка»! Сел со стороны пассажира. В машине стояла начатая чекушка водки и открытая бутылка красного крепленого вина.

– Угощайся, дедушка, – широким жестом гостеприимного хозяина предложил сосед.

Помню, на железной дороге, где я работал составителем, один мой товарищ и большой любитель выпивки на подобного рода предложения мог запросто ответить:

– Да я не с каждым путным здороваться буду, а уж с тобой-то еще и водку пить, нет уж, извини. – Потом смеялся и опрокидывал предложенную стопку.

Я конечно же так не смел отвечать человеку, тем более соседу, поэтому мне пришлось сослаться на то, что мне еще садиться за руль, а шофер шофера в этом отношении поймет с полуслова.

Посидев для приличия с ним еще пару минут, я поинтересовался:

– Слушай, сосед, если не секрет, ты почему меня дедушкой называешь?

Тот, молча посмотрев на меня несколько секунд, ответил просто и гениально:

– А как же еще прикажешь тебя называть, ведь не бабушкой же, правильно?

И действительно, какая же я бабушка, скорее дедушка, тьфу ты, батюшка, вот ведь затейники, и как звать-то тебя, с ними забудешь.

Долго я еще потом смеялся, вспоминая его ответ. Правда, с того дня дедушкой меня уже больше никто не называл.

«Мир, где оживают мечты»

Основная мысль в фильме Андрея Тарковского «Сталкер»:

«Человек обязательно должен иметь заветное желание. Я этому учу своих прихожан и сам стараюсь формулировать просьбу к Богу».

Митрополит Николай (Пачуашвили)

Сколько себя помню, все о чем-нибудь мечтал. Причем, началось это еще в далеком-далеком детстве. Ложился на кровать, устраивался поудобнее. Даже просил, чтобы ко мне в комнату никто не входил. А иначе трудно было сосредоточиться и представить себя пожарным, но не таким, который только и делает, что спит на рабочем месте. Я из огня не выходил принципиально. Порой подмывало подняться в воздух на сверхзвуковом самолете или даже космическом корабле. И неизменно, во всех сценариях мечта приводила меня к немыслимым подвигам и заслуженному званию Героя Советского Союза. Умереть я не боялся, пока однажды не увидел, как плачет мама, услышав по радио о гибели космонавта Комарова. А когда погиб Юра Гагарин, мы плакали с ней вместе.

Время шло, и мечты тоже не стояли на месте, только как-то они помельчали, что ли. Став студентом, мечтал когда-нибудь начать писать курсовик или сдать сессию без хвостов. В армии полтора года каждый вечер мечтал о том, как буду возвращаться домой. И еще представлял, как увижу ее, хотя знал, что она уже замужем.

Став священником, продолжил мечтать о крышах и куполах, но самой навязчивой мечтой почему-то было построить крестилку. У меня не получилось стать героем-пожарным и на самолетах летаю в лучшем случае раз в год, зато мечты о крышах и куполах, слава Богу, воплощаются в жизнь.

Мечты – это те же мысли, только не высказанные вслух. И ангелы и аггелы в курсе того, что мы думаем и о чем мечтаем. Они вообще в курсе всех наших дел.

Знакомый батюшка рассказывал, как однажды, еще до рукоположения в сан, решил навестить своего друга, пожилого уже священника, назовем его отцом Владимиром. Жил батюшка вдовцом и много молился. Знакомый мой навестил его воскресным утром, как раз служили литургию. Народ уже стал подходить к Причастию, когда мой приятель услышал:

– Вовка, ну чего тебе от меня надо? Может, договоримся?

Он оглянулся. Рядом, в нескольких шагах, стояла женщина лет сорока, а мужчина, как оказалось, ее муж, крепко держал жену под руку. Женщина смотрела в сторону священника широко открытыми, но пустыми глазами и громко на весь храм кричала:

– Что, не хочешь договариваться?

Отец Владимир обреченно вздохнул и сделал вид, что его это не касается.

– Молчишь, святоша? Мы – грешные, ладно, а сам-то что из себя представляешь? Ну-ка, расскажи народу. Молчишь, хорошо, тогда я скажу.

И она начала подробно рассказывать обо всем, что делал священник в течение прошедшей недели, и не только о делах, но даже и о мыслях.

– Володь, а хочешь, деньгами помогу, ты крестилку хотел строить, соглашайся. И на воскресную школу подкину, ты меня только не причащай, не мучай меня-я-я-я!

В то время, как бесноватая перечисляла греховные помыслы священника, кто-то из прихожан засмеялся. Она немедленно перевела взгляд в сторону смеющегося и закричала:

– Ты-то что хохочешь! – И полился обличительный поток, от которого не в меру смешливый дяденька пробкой вылетел из храма.

Правда, причастилась она спокойно, но на выход самостоятельно идти уже не могла. Тогда муж попросил моего знакомого помочь проводить больную из храма.

– Она шла, тяжело опираясь на мою руку. За время пути к выходу бес просветил окружающих о таких фактах из моей биографии, что уши у меня запылали, словно маки.

Покинув храм, бесноватая пришла в себя, ее глаза вновь приняли обычную величину и цвет, но она уже ничего не помнила.

Отец Владимир рассказал, что несчастную женщину вот уже десять лет приводят к ним в храм. И каждое ее причастие превращается в обличение самого священника. Поначалу ему было тяжело и очень стыдно перед своими прихожанами. Хотелось всеми способами избавиться от болящей, но потом понял, что ее присутствие для него милость Божия. Бес, пытаясь навредить священнику, сам того не желая, понудил батюшку жить особенно чисто и много молиться.

И снова возвращаюсь к своим мечтам. Мне всегда хотелось иметь отдельное помещение специально для совершения таинства Крещения. В самом храме это делать не всегда удобно. Может, какой человек, имея свободную минутку, хочет зайти в храм, постоять в тишине, помолиться, а вместо тишины вынужден слушать дружный ор младенческого хора. Да и удобно, в малом помещении подтопить можно и чистоту особую соблюсти, водичку в ней на Богоявление освятить, короче, одни плюсы от такой часовенки.

Поделился своими мыслями с одной знакомой, она работает в строительной организации.

– Посоветуй, к кому обратиться, хотим разработать проект крещальной часовни.

Та переговорила с одним человеком, потом с другим, и постепенно наше желание иметь часовню дошло до Петра Петровича, руководителя небольшой строительной фирмы. Когда он приехал, сам такой видный, высокий, я подумал, что строители хотят заключить с нами договор на строительство, но ошибся. Оказывается, они сами решили построить и подарить нам часовню. Так мечта воплощалась в реальность.

С тех пор Петр Петрович стал нашим другом, но продолжал оставаться человеком мира. Правда, он бывал на церковных службах и научился брать благословение перед сложными деловыми переговорами. Мы служили молебны, и я заметил, что стоит ему помолиться, и все рабочие проблемы у него решаются как-то сами собой, без особого напряжения. А однажды, когда дела на стройке совсем застопорились – смежники поставили бракованное оборудование, – мы прямо на объекте в чистом поле отслужили молебен. И все как-то сразу двинулось с места, и объект сдали в срок. В жизни я встречал только двух человек, которых Господь ведет словно за руку, вразумляя за прегрешения и поощряя в добрых делах. Один из них – Петр Петрович.

Однажды, это уже после строительства нашей часовни, едет он на своем джипе в сторону Москвы. Едет не спеша и согласно правилам, по правой полосе. Дорога четырехполоска, две полосы в его сторону совершенно свободны, сзади и спереди никого. Ему навстречу по своей половине дороги движутся две большегрузные машины. Одна – по левой стороне, на корпус обгоняя ту, что идет по крайней правой. Неожиданно он обнаруживает, что справа от него по обочине мчится зеленая «девятка». Петр Петрович, замедляя ход, пытается пропустить ее вперед, но та почему-то начинает выдавливать его джип, подталкивая навстречу первому КамАЗу.

Потом он рассказывал:

– Я не мог понять, что происходит. Зачем эта «девятка» упорно выводит меня на лобовое столкновение с большегрузом? Не знаю, чем бы это для меня закончилось, если бы не увидел широко открытые от ужаса глаза водителя грузовика и сам не захотел бы остаться в живых.

Помню только, что закричал: «Помоги, Господи!» – и неосознанно, словно на автопилоте, совершив маневр, остановился на обочине.

После того как мне удалось увернуться, «девятка» сама оказалась на встречной полосе и, миновав первый КамАЗ, влетела под второй, тот, что шел справа. Водитель второго грузовика спокойно вел свою машину, пока непонятно откуда взявшаяся легковушка не влетела ему под кабину и не взорвалась. Бедный человек, с ним случилась истерика. Он кружился рядом с местом аварии и все время повторял:

– Ничего не понимаю, ничего не понимаю!

Каково же было наше удивление, когда год спустя на этом же месте, только следуя в противоположном направлении, уже навстречу Петру Петровичу, выносит такой же тяжелый джип. Видя опасность, наш друг жмет на педаль газа и почти успевает уйти. Основной удар пришелся на следующий за ним автомобиль. Водители двух столкнувшихся машин погибли.

В этот самый момент секретарша Петра Петровича, рабочее место которой располагается непосредственно возле кабинета шефа, почувствовала запах. Отвратительный смрад шел явно из директорского кабинета. Женщина зашла внутрь и ужаснулась: в кабинете пахло словно от забытого куска мяса в отключенном холодильнике. Она взяла освежитель воздуха и прошла с ним по всей комнате. Два сильных резких запаха, витая в воздухе, стали распространяться и по другим кабинетам. Благо у одной верующей сотрудницы оказалось в столе немного святой воды. Она, сообразив, что запах тления не может проявиться без причины, окропила помещение, и тот исчез.

После этого случая Петр Петрович круто изменил образ жизни, стал исповедоваться и регулярно причащаться.

Кстати, о запахах. Умирала мама одной из наших верующих. Человек пожилой, той еще, старой, закваски. В свое время много потрудилась на общественной работе в профсоюзе, как могла, старалась помогать людям. Но в церковь никогда не ходила, ограничивалась только освящением куличей. В последний год жизни начала понемногу разворачиваться к Богу, даже вышила для нас большую красивую салфетку. А во время Великого поста согласилась собороваться, причащаться, правда, побрезговала.

Причащал ее дома, когда она уже не вставала. Исповедалась бабушка как могла. Хотя я еще не встречал человека, который, ранее не бывая в храме, на смертном одре покаялся бы по-настоящему. Наконец согласилась причаститься.

Старый человек постепенно угасал, а о ней по просьбе дочери молилось немало людей. Однажды та мне звонит:

– Батюшка, где вы? Мне нужно с вами обязательно увидеться.

Договорились о встрече, и та рассказывает:

– Иду по дому и вдруг чувствую в коридоре отвратительный запах тухлятины. Сначала растерялась, думаю, из-за чего он мог появиться? Зашла в комнату к маме и поняла, что запах идет именно от нее. Только живой человек так пахнуть не может. Подхожу к ней, она лежит и смотрит на меня широко открытыми глазами, и в них страх, мне и самой стало не по себе. Я тогда перекрестилась и стала читать Иисусову молитву. Меня никто этому не учил, само собой в голову пришло. Только запах исчез немедленно, как и появился.

Потом, уже на второй день после смерти мамы, вела машину и кожей почувствовала: сзади меня сидит что-то большое и страшное. Оно молча требует, чтобы я повернулась и посмотрела на него, а я не могу. Трасса переполнена, обернись я назад – и авария неминуема. Так и продолжаю ехать и слушать, как это нечто дышит мне на ухо. Наконец мой левый поворот, съезжаю на обочину и оборачиваюсь. Сзади, естественно, никого, но, вне сомнения, совсем недавно оно было рядом.

Слушаю ее и думаю: вишь как забеспокоились, наверняка были уверены, что бабушка принадлежит им полностью и без остатка, а тут на тебе – молитва, Причастие. Вот и засуетились, запугивать начинают, отсюда и запахи, и страхования.

Автомобиль, как средство повышенной опасности, неизменно привлекает внимание аггелов. Поэтому мы их и освящаем. Порой случаются просто анекдотичные истории. Просит меня знакомый владелец большого туристического автобуса освятить ему лобовое стекло.

– Ты понимаешь, это стекло для нас сущая проблема. Оно такое большое, что если у кого камень из-под колеса вылетит, то уж точно не промахнется.

И он показал, куда в последний раз попал камень и где потом пошла трещина.

– На днях специально в Питер ездил стекло менять. Оно само сорок две тысячи стоит да за работу семь, вот и считай.

Посочувствовав приятелю, я освятил предмет его беспокойства отдельно от всего остального автобуса, даже что-то пошутил по этому поводу, но святой водичкой полил на совесть. За что на следующий день и поплатился. Не пойми откуда взявшийся камушек ударил в лобовое стекло моего «москвича» и оставил на нем трещину, в точности напоминающую ту, о которой рассказывал вчерашний водитель автобуса.

Автомобили я освящаю достаточно часто, может, именно из-за этого у меня так много страховых случаев?

Приезжает ко мне из столицы женщина. Понятно, не от хорошей жизни. Просто так в нашу Тмутаракань не ездят. Потеряв дорогого человека, она сперва впала в отчаяние, а потом провалилась в депрессию. В таком состоянии люди способны на все. Кто-то посоветовал приехать именно к нам. Потому я и ездил встречать ее к нам на железнодорожную станцию.

Не помню, о чем мы тогда говорили, но, когда отвозил ее назад на вокзал, понимал, страдать ей придется много, но глупостей она уже не натворит.

На светофоре возле церкви, завершая маневр, делаю левый поворот. Передо мной едет другой автомобиль, внезапно он останавливается пропустить пешехода. Соблюдая дистанцию, остановился и я и немедленно почувствовал удар сзади. В меня въехали аккурат напротив входа в церковь.

Выхожу из машины и с грустью смотрю на помятый бампер, рядом на асфальте валяются остатки разбитого фонаря. Кто бывал в такой ситуации, тот меня поймет. Машина хоть и железная, но привыкаешь и жалеешь ее точно живую. Из белого «форда» выходит мой «обидчик»:

– Меня зовут Саркис, извини, не хотел. Слушай, дорогой, давай не будем вызывать ГАИ, а? Зачем нам, серьезным людям, вмешивать кого-то в наши дела. Здесь рядом армянская ремонтная мастерская, все расходы беру на себя.

Как ни жаль было мне моего железного «друга», но я, продолжая оставаться священником, должен был, как говорится, стать над «схваткой» и анализировать сложившуюся ситуацию.

У меня в машине сидела женщина, еще совсем недавно стоящая на грани жизни и смерти. На эту душу уже «положили глаз», но душа уходила из лап. Почему именно этот человек в белом «форде» оказался на этом месте именно в этот час? Может, теперь уже для него наступает «момент истины»? Я допускал, что Саркис, скорее всего, меня обманет, но это был его шанс, и он должен был его использовать.

– Согласен, только ты видишь, я священник, и мы с тобою стоим возле храма, сдержи слово, очень тебя об этом прошу.

Что я еще мог ему сказать? В ответ он, перекрестившись слева направо, торжественно подтвердил:

– Клянусь, Бог мне свидетель!

После таких слов судьба водителя белого «форда» оказалась полностью в его же собственных руках.

Мы немедленно проехали в мастерскую, где молодой парень, тоже армянин, осмотрев повреждения моего автомобиля, что-то говорил Саркису на армянском языке. Тот стоял и кивал головой в знак согласия. Потом Георгий, так звали ремонтника, договорился уже со мной о дне, когда мне нужно будет приехать, и мы расстались.

– А фонарь ты купи на свои деньги, Георгий его тоже поставит, а я по счету оплачу твои расходы, – добавил Саркис. Он уже готов был отъехать, но потом вдруг вышел из машины, вернулся и пожал мне руку: – Надо же, ты поверил мне на слово, спасибо, брат.

У меня на душе просветлело, и появилась надежда, что и эта история будет иметь благополучный конец.

В назначенный день молодой человек отремонтировал мою машину, поставил новый фонарь и позвонил Саркису. Они снова говорили по-армянски, но я понял, что Георгий, периодически бросая на меня виноватые взгляды, о чем-то просит собеседника, а тот с ним не соглашается и кладет трубку. Потом парень трет переносицу и объясняет:

– Ладно, мои дела с Саркисом тебя не касаются, а за фонарь он тебе денег не отдаст.

– Почему? Разве он беден?

Георгий пожимает плечами:

– В том-то и дело, что нет. У человека свое кафе, большой магазин, несколько строительных бригад. Не понимаю, зачем тогда клясться?

Внутри у меня похолодело, значит, «сделка» все-таки состоялась.

Прошел год, звонит мне Георгий, тот самый ремонтник, и просит окрестить его сына.

Неделю спустя мы крестили маленького сынишку Георгия, и он спросил:

– Ты помнишь Саркиса?

– Конечно, но ничего о нем не знаю.

– За год он потерял все – и кафе, и магазин, и строительные бригады. Сейчас таксует на той машине, в которой в тебя въехал. И все из-за того, что польстился на какую-то мелочь.

Я уже думал, как бы ему объяснить, что происходит с нашим общим знакомым, но Георгий меня опередил:

– Потому что в мире есть что-то важнее денег. И это «что-то» – Бог.

Я удивился:

– Георгий, ты действительно так думаешь?

– Если бы так не думал, то и не пришел бы к тебе. Спасибо Саркису, это он меня научил.

На днях ложусь спать, устраиваюсь поудобнее и, перед тем как заснуть, по привычке подумал: «Вот бы…» А мечтать-то и не о чем. Вспоминаю, о чем мечтал раньше. Все или исполнилось, или уже перестало быть насущным.

Говорят, если перестаешь мечтать, значит, ты уже безнадежный старик. Нет-нет, мне еще рано записываться в старики, и я обязательно помечтаю. О чем? О том, чтобы снова пришли мечты.