Текст книги "Время не ждет (сборник)"

– Благословите, владыка, в продолжение темы. – Это наш отец Николай. – Я тут вспомнил. Это еще в советское время, я тогда настоятельствовал в одном из храмов в далекой глубинке. В те годы в храмах если и служили, то большей частью в таких вот отдаленных местах. Потом пришла перестройка, и вместе с ней появились бандиты. Они тогда разъезжали по деревням в поисках старых икон, стариков грабили, не брезговали и храмами.

К нам они заявились ночью, два больших джипа. Меня сторож разбудил:

«Батюшка, вставай! Бандиты! Народ скликать надо».

Я кинулся по домам, стучался в окна, созывая всех в храм, а одну бабушку за милицией послал. Там если задками бежать, всего четыре километра. Народ собрался в церковь, свет зажгли и стали читать акафист. Только что могут несколько старушек против восьми вооруженных мужиков?! А без оружия они не ездили.

Вынес я из алтаря свой крест-мощевик и положил на аналой. Вот этот, я когда еду куда-нибудь, всегда на себя его надеваю. В нем частички мощей четырнадцати святых, в том числе Леонтия Ростовского и Никиты Новгородского. Бесноватые рядом с ним начинают биться.

Машины постояли-постояли и уехали. Я думаю, нас Бог по молитвам вот этих святых и спас.

– А что было потом?

– Потом меня перевели на другое место, и я забрал мощевик с собой.

– А что с храмом?

– Его потом грабили бессчетное количество раз. Сейчас вот только угомонились, да там уже и грабить нечего. На стенах старинные оклады, а в них иконы, что из календарей бабушки вырезали. На них они и молятся.

Потом мы пошли провожать владыку. Дружно выталкивали из снега его машину. Затем помогали друг другу. И в этот момент снова появилась наша знакомая. Где-то она до того отсиживалась. Только где? Храм уже закрыли, а рядом ни магазинов, ни контор. Одни загадки с нею.

Тычет пальцем в сторону отца Николая и кричит:

– Чего я вам скажу, люди! Этот-то, бородатый, моего тела возжелал! Нет, вы представляете?! – Кричит, разводит руками, словно ища поддержки у идущих мимо прохожих. – А я ведь, между прочим, замужняя женщина, а он возжелал!

Люди, обходя ее стороной, старались побыстрее пройти и спешили дальше. А бесноватая все кричала и кричала. Маленького росточка, обрюзгшая, в странного покроя одежде. Ее обвинения в адрес отца Николая звучали нелепо, и хотелось смеяться. Но когда ты знаешь, кто кричит устами несчастного человека, то смеяться уже совсем не хочется. Ты понимаешь, что он не только в ней, но и рядом с тобою, совсем рядом.

Не знаю, как бы я поступил на месте отца Николая, а он неожиданно поклонился ей и сказал:

– Мать, ты уж прости меня, Христа ради. Я больше не буду.

Бесноватую точно в грудь толкнули. Отскакивает она назад и, не находя подходящих слов, ловит ртом воздух. Потом, собравшись с силами, снова, но уже не так громко, будто бы извиняясь, продолжила:

– Возжелал моего тела, а у меня есть муж, Вовка. Вот я ему все скажу, он тебе надает, злой поп!

Батюшка снова ей кланяется:

– И у Вовки твоего, Христа ради, прощения прошу.

Это уже было слишком, женщина повернулась и снова побежала прочь, хотя и здесь за нею никто не гнался. С тех пор мы ее в наших местах больше не видели.

Первая седмица Великого поста. Да, это очень напряженное время. Скудная еда и ежедневные долгие службы с десятками поклонов. Но именно в эти дни, как ни в какие другие, храмы наполняются множеством молящихся.

Подходит она к концу, и жалко. Вместе с ней уходит в прошлое что-то такое для тебя очень важное и по-настоящему ценное. И в то же время не ощущается трагедии, потому что ничего в нашей жизни просто так не проходит, но становится частью тебя и называется опытом.

Вперед в прошлое

– Батюшк, – радуется моя староста, – к нам гости!

И бежит из трапезной навстречу отцу Нафанаилу. Он у нас гость, к сожалению, редкий. Потому всякий раз его приезд превращается в событие для всех, кто его знает и любит, а не любить его невозможно. Просто вы его не знаете, а то бы точно так же радовались его приезду, как и мы.

Отец Нафанаил человек огромных размеров и большого сердца. Внешность его весьма колоритна, а сам он по-детски наивный, доверчивый и совершенно беззлобный человек. Общаясь с ним, начинаешь верить, что сердце способно занимать большую часть человеческого тела.

Не имея систематического образования, но обладая поразительной памятью, он превратился в энциклопедиста сегодняшних дней. Кажется, нет такого вопроса, в обсуждении которого батюшка не мог бы принять участия, но особым его коньком, любимым детищем стало старообрядчество.

Не знаю, есть ли сегодня специалисты, разбирающиеся в этой теме лучше, чем наш отец игумен. Разумеется, что в округе все антиквары и букинисты – его лучшие друзья. Как только где-то появляются дореволюционные издания старообрядцев, первый звонок, естественно, ему. Благо что в нашей местности, во всяком случае – раньше, старообрядцы селились во множестве.

Как-то в разговоре со мной он спросил:

– Батюшка, ты действительно не знаком с отцом Лаврентием?

Нет, конечно же я и раньше был наслышан об этом человеке, настоятеле старообрядческого храма, находящегося в нашем благочинии, но вживую никогда не встречался.

– Ты же миссионер, отче, и для тебя это непростительно. Так что готовься, я тебе позвоню, и мы обязательно к ним съездим.

Ехать в гости и без подарка неудобно, поэтому соображаю, что бы такое можно было им подарить? И вспоминаю, что на днях мне принесли старинную книгу. Это была богослужебная Минея, не представляющая для нас особой ценности. Стал смотреть, книга очень старая, видно, что реставрировалась где-то уже в середине XVIII века. Но главное, издана она была еще до времени патриарха Никона. Продавать подарок никогда не стану. Менять ее на что-то еще? Я не любитель. Пожертвовать в местный музей? Зачем? Пускай книга возвращается к тем, кому она по-настоящему нужна. Тем более что когда-то она им и принадлежала.

Поэтому когда отец Нафанаил предупредил меня:

– Завтра заезжаю за тобой, и едем к отцу Лаврентию, – то, не стану скрывать, я обрадовался предстоящей совместной поездке.

Батюшка заходит в трапезную, всех благословляет и обнимает.

– Ой нет, дорогие, спаси вас Бог, чай с отцом Александром мы будем пить в гостях.

Я беру большой старинный фолиант, и мы садимся в его «Волгу».

Через некоторое время машина въезжает в город N-ск, долго еще крадемся узенькими дорожками между частными домами. Вот и нужный нам дом, обнесенный высоким забором. Стучим, и нам открывают. Встречает нас сам отец Лаврентий, энергично вышагивая навстречу.

Хозяин дома – пожилой уже крепыш, среднего роста, с седыми удлиненными волосами и отрытым взглядом пронзительных глаз. Отец Нафанаил представляет ему меня, а тот, в свою очередь, знакомит нас с диаконом Вениамином.

Диакон – прямая противоположность отцу Лаврентию. Небольшого роста, сухощавый и от этого кажущийся выше ростом. Прекрасное лицо аскета, если бы я писал образ древнего святого, то непременно бы просил его позировать. Его взгляд – взгляд интроверта. Он смотрел на меня, но казалось, что продолжает смотреть в самого себя, не позволяя новым впечатлениям нарушить его внутреннее равновесие.

Знакомясь с отцом диаконом, вспоминаю, что лицо его мне уже знакомо. Года за четыре до этого мы с ним встречались. Как-то, проезжая по улицам города N-ска, я увидел храм, о существовании которого раньше не подозревал. Мне объяснили, что этот храм принадлежит старообрядцам-поповцам. Вот в нем-то мы и познакомились с отцом Вениамином. Храм еще восстанавливался, и меня тогда удивило, что работал он в нем один. В течение почти десяти лет с небольшой группой помощников человек строил храм. В памяти об этой встрече у меня осталось ощущение его одиночества и отчужденности от мира.

И вот теперь мы снова пересеклись. Кстати, в свое время Вениамин играл в народном театре. Я знаком с женщиной, которая тоже была участником их труппы. Она хорошо отзывается о нем и все вспоминает, как он однажды объявил: «Пришла пора возвращаться к духовным корням». После этого будущий диакон оставил театр, работу в Совете городских депутатов и ушел сторожем в молельный дом. И в эти же дни он начинает строить храм.

Нас усадили за стол, говорил и командовал всем отец Лаврентий. Немедленно одна из бабушек и отец диакон, духовное чадо отца Лаврентия, стали носить угощения, самые простые: вареную картошку, соленые огурцы и капусту. Открыли баночку шпрот. Я, будучи наслышан о неприветливости старообрядцев, наблюдал за приготовлениями и ждал, будет ли кто-нибудь кроме нас отцом Нафанаилом садиться за стол. Но мои опасения оказались напрасны, сел и отец протопоп и отец диакон, только последний ел очень мало.

Отец Лаврентий оказался интересным собеседником, правда, в какое-то время он было попытался начать богословский спор и стал нахваливать приснопоминаемого протопопа Аввакума.

Слушать это было откровенно скучно. Заметив, что гости загрустили, отец протопоп сменил тему, и я понял, почему мой друг так любит общаться с хозяином этого дома.

Напротив меня сидел удивительный рассказчик и человек, до самозабвения влюбленный в отечественную историю. Отец Нафанаил тут же подключился к разговору, и я слушал их диалог точно так же, как слушаю весенним утром по дороге в храм перекличку соловьев, – с наслаждением.

Потом нас пригласили посмотреть домовый храм, его иконы. Несколько икон были действительно интересными, но не настолько, как я ожидал увидеть у почитателей старого обряда. Выяснилось, что несколько лет назад этот частный дом, перестроенный под храм, был ограблен неизвестными разбойниками. Вынесли несколько десятков икон, среди которых были и старинного письма. Вспоминал об этом старик с болью. Здесь же я впервые увидел «тощие» свечи. Это старинные пудовые восковые свечи, практически не зажигаемые на службах. И стоят они больше для украшения, зато и производят своими размерами колоссальное впечатление.

– Отец Лаврентий, а отец Александр привез вам с отцом Вениамином подарок. Вот, просим взглянуть. – И батюшка Нафанаил предложил мне самому достать книгу из пакета.

Когда старый священник взял книгу в руки, открыл ее и стал листать, то я увидел, как он весь внутренне подобрался и чуть дыша стал гладить ладонью по страницам, восстановленным древним реставратором. Он что-то говорил, но так тихо, что я ничего не расслышал. Хотел было переспросить, но потом догадался – человек разговаривал с книгой. Наконец он произнес:

– Эта книга будет одной из самых чудесных в нашей коллекции, посмотрите на эти страницы, с какой любовью наши предшественники их восстанавливали, как искусно проведена замена пришедших в негодность частей листа.

Все внимание протопопа переключилось на мою персону, уже мне, а не отцу Нафанаилу он стал рассказывать об иконах их храма, крещениях, венчаниях и еще много о чем, просто я уже всего не помню. Потом он расспрашивал меня о храме, в котором я служу, и обо мне самом.

– Отец Александр – миссионер нашего благочиния, – вставил мой друг.

И лица старообрядцев мгновенно изменились.

– Как – миссионер?! А почему же ты нам такую ценную книгу привез? Почему не обличаешь и не убеждаешь нас переходить в единоверчество?

Вопросы сыпались градом. Я помню, каким испытующим взглядом смотрел в ту минуту на меня диакон Вениамин.

На самом деле они недоумевали. В их понимании миссионер – это тот человек, который по своему положению обязан противостоять влиянию старообрядчества, а не дарить им такие подарки. Действительно, до революции все так и было, и миссионеров по епархиям назначали чаще всего именно для этой цели. Но сегодня-то уже все не так. И я стал объяснять, что нам со старообрядцами никак нельзя враждовать. А воюем мы все по старой памяти, продолжая видеть друг в друге противников, хотя давно уже стали естественными союзниками.

Общаясь со старообрядцами, я пришел к выводу, что, в отличие от них, мы живем уже иным мировосприятием, а они задержались в прошлом. Наши священники, еще недавно в большинстве своем не знающие веры, не видят в старообрядцах врагов, мы не помним времени противостояния с ними, тем более что в нем было больше политики, а не вероучительных расхождений.

Старообрядческое священство – а это все чаще потомственное священство – видит в нас только опасных «никониан». Так когда-то учили их деды и прадеды, так по инерции продолжают считать и их потомки.

Старообрядцы, как никто, чувствительны к любым недружественным в их адрес выпадам с нашей стороны, потому что продолжают их ждать, им даже становится неуютно, когда их нет. Ведь если есть гонения, то известно, как нужно на них реагировать. Понятно, кто есть враг, и отработана система противодействия, а когда нет нападок, то и ответная позиция становится непонятной, а это дезориентирует.

Мы сидели за столом, все больше говорили отцы Нафанаил и Лаврентий, я только иногда позволял себе вставлять небольшие междометия. Отец диакон не говорил вообще, периодически вставая для того, чтобы поменять тарелки или поставить на огонь чайник. Его взгляд все больше был направлен в стол или на башмаки. Я догадывался, что он молился, и только начальственные распоряжения отца настоятеля отрывали его от этого занятия.

Через несколько месяцев встречаю в метрополии своего друга:

– Помнишь, мы у старообрядцев познакомились с диаконом Вениамином? На днях он принял постриг с именем М. У них вообще монашество не очень-то распространено, потому что сопряжено с большим молитвенным правилом и числом поклонов. Поэтому он переживал и долго не мог решиться на постриг, хотя внутренне уже, несомненно, был готов. Помню, он даже меня как-то спрашивал: «Трудно быть монахом?»

– И что ты ему ответил?

– Если действительно вставать на этот путь, то монашество, как и все остальное в Церкви, это, безусловно, подвиг. А разве добросовестное служение священника не подвиг, а регента, а псаломщика?

И буквально в эти же дни мы узнали, что собор старообрядцев-поповцев выдвинул новопостриженного священноинока М. на поставление во епископы своей иерархии.

Вскоре после того, как М. уже стал епископом, мы с отцом Нафанаилом, будучи проездом в N-ске, заехали к отцу Лаврентию. И только что новопоставленный епископ, точно так же, как в свое время простой диакон Вениамин, оставаясь чадом своего духовного отца и исполняя послушание, обслуживал нас за столом, подавая нехитрые закуски и подливая в чашки горячий чай.

В сентябре того же года в Егорьевск привезли мощи его святого покровителя – великомученика Георгия Победоносца. Отец Нафанаил предложил мне съездить приложиться к святыне и одновременно посмотреть крестный ход, который будут совершать старообрядцы по Егорьевску от своей церкви в наш православный храм, где им разрешено отслужить молебен перед мощами святого. Событие для наших мест значимое, помолиться у мощей и одновременно посмотреть на старообрядческий крестный ход собрались многие местные краеведы, историки и журналисты.

По дороге в Егорьевск мы с отцом игуменом предварительно заехали к его друзьям в N-ск, узнать время начала крестного хода. И здесь я стал очевидцем позабавившего меня зрелища. Все ждали епископа М., а он запаздывал, время ехать, а его все нет. И вдруг из переулка появляется велосипедист в кепке с огромной, развеваемой ветром на обе стороны бородой. Эх, ну вот почему в такой момент никогда не бывает под рукой фотоаппарата?!

– Бать, – спрашиваю отца Нафанаила, – а как нам с тобой быть? Пускай мы и не признаем эту иерархию, но все-таки, по их меркам, это епископ и нам, проявляя элементарное уважение, нужно бы взять у него благословение. Что делать?

Батюшка подумал и ответил:

– Знаешь, если меня простая бабушка благословит, то я ей только спасибо скажу. А в этой ситуации давай проявим мудрость и такт, потому что любое наше доброе слово и действие в их адрес только подтвердит, что мы им не враги. И время противостояния уже давно закончилось.

Владыке М. благословлять было в новинку, потому в результате я получил от него ощутимый тычок по зубам. Про моего товарища сказать ничего не могу.

В Егорьевске мы с батюшкой прошли в храм, помолились перед десницей святого и стали ждать старообрядцев. Те входили во главе с нашими старыми знакомцами – епископом М. и отцом Лаврентием, в сопровождении еще как минимум пяти священников.

Но священники ладно, на них я уже насмотрелся, больше всего меня интересовали миряне. И не разочаровался, было впечатление, что я попал в XVII век. Бородатые мужчины – большей частью в сапогах и косоворотках. Сейчас так выступают танцоры в народных коллективах, поэтому, наверное, и смотрелись они немного киношно. Зато женские наряды поразили меня своим целомудрием и торжественностью. И конечно же платки, все как один белого цвета, повязанные женщинами так, что казалось, будто не хватает только короны – кокошника, для того чтобы завершить целостное впечатление от их одежд.

Помню, с каким удовольствием я всматривался в эти лица, открытые лица русских людей, как они были красивы, особенно лица пожилых женщин под их белыми платками. Они напомнили мне матушку Фамарь с известного коринского портрета.

Господи, когда же наконец настанет время нашего единства? Пускай не литургического, но хотя бы исторического. Когда мы перестанем подозревать друг друга во взаимных кознях и обижаться друг на друга. Давно пора поспешать, а то так и останемся непримиримыми, а иеговисты да сайентологи так и будут под шумок нашей вражды, словно волки, утаскивать и резать наших овечек.

А еще через месяц от отца Нафанаила узнаю, что М. избран митрополитом всей старообрядческой Церкви. В своей речи на поставлении он сказал, что собирается продолжить линию своего предшественника на сближение позиций старообрядчества с Православием.

Все-таки вовремя мне тогда кто-то принес ту старинную книгу. Может, новый митрополит, готовя свою речь, вспомнил и о ней? У Бога случайностей не бывает, и в этом я только уверяюсь все больше и больше.

Загадка

Несколько лет назад в нашей среде ходила такая забавная шутка:

Мол, к одному священнику пришли люди и попросили отпеть издохшую собачку. И какие бы контраргументы батюшка ни приводил, что собачек, мол, не отпеваем, все они разбивались о то, что песик был умненький, преданный. А уж если его сравнивать с людьми, то мало кого можно было бы поставить с ним рядом. И тогда сообразительный священник нашелся и задал им вопрос:

– А была ли крещена ваша собачка? Что, нет? Ну тогда, извините, о каком же отпевании может и речь идти?

Думаю, что не в наших местах сложился этот анекдот. У нас этому находчивому батюшке непременно бы рассказали о личном благочестии собачки, о том, что и молитвенница она была искусная, и постилась изрядно.

Как-то приходят наши деревенские и просят совершить заочное отпевание одного своего родственника, который жил где-то очень далеко, а храма в той местности нет. Спросил, как положено, о его церковной принадлежности и причине смерти. Заверили меня, что человек был крещеный, молящийся и умер по причине старости.

Пошел людям навстречу. Помолились, все совершили, как и положено в таком случае. Форма заочного отпевания распространилась у нас в лихие советские годы, когда люди тысячами пропадали в тюрьмах и на фронтах, а попрощаться с ними по-христиански родные уже не могли.

И сегодня немало людей просят помолиться о своих близких, но в храме или дома это делать отказываются. Маловерие. Церковное отпевание для многих стало частью общего ритуала, традицией, и не более того.

Так вот помолились, народ расчувствовался, на сердце, видать, полегчало, и сознались:

– Ты уж прости нас, батюшка, только покойничек наш был некрещеный.

Я опешил.

– Зачем же вы так, – говорю, – кому нужна ваша ложь? Разве Бога обманешь?

Посмотрели они на меня с сожалением, словно на недоумка какого, и отвечают:

– Так если бы мы тебе сразу сказали, разве бы ты стал его отпевать?

А ведь логично, думаю, мыслят, действительно бы не стал.

Еще пример из подобной неопровержимой логики.

Женщина пришла и просит окрестить взрослого мужчину. Я ей стал объяснять, что мне нужно предварительно встретиться с этим человеком. Объясняю:

– Пускай он придет в храм, мы его подготовим к крещению, а потом и окрестим.

А она мне отвечает:

– Он, батюшка, в храм прийти не может, поскольку вот уже лет двадцать тому назад как помер.

Начинаю ей втолковывать, что мы же не мормоны, и как можно крестить того, от кого и в могиле уже, пожалуй, ничего не осталось?

– Но он меня замучил, – говорит она, – все во сне приходит, помощи просит, а я не могу о нем ни сорокоуст поминальный заказать, ни панихидку подать. Давай крести заочно.

Уже злиться начинаю:

– Да как можно крестить-то заочно, сама подумай?! Да еще и без собственного его согласия!

– Но если можно отпевать заочно, то и крестить заочно тоже наверняка можно, – остается непоколебимой в своей правоте моя собеседница.

Удивительна логика души русского человека. Сперва она как бы смиряется перед здравым смыслом, но потом, неожиданно перехватывая инициативу, преодолевает его фантастически непредсказуемым умозаключением и побеждает.

Разговор перед Пасхой. Догоняет меня по дороге женщина, пожилая уже, и спрашивает:

– Батюшка, а на Пасху на кладбище ведь не положено ходить, верно?

– Петровна, чем на кладбище, так лучше в храм на службу.

Улыбается:

– Батюшка, а мы все равно пойдем. Батюшка, а ведь на Пасху-то на кладбище пить водку нельзя, верно?

– Верно, – отвечаю.

– Батюшка, а мы ведь все равно напьемся, – с радостной уверенностью заявляет женщина.

Недоумеваю:

– А зачем же ты тогда меня об этом спрашиваешь?

– А как же, – не принимает моей иронии женщина, – для порядка, чтобы знать, – отвечает она.

Знать, чтобы исполнять, или знать, чтобы нарушать? О загадочная русская душа!