Текст книги "Исповедь фаворитки"

XCIII

В день своего прибытия, то есть 8 ноября, милорд отправился в Адмиралтейство, чтобы нанести визит лорду Спенсеру[1335]1335
  Спенсер, Джордж Джон, виконт Альторп (1758–1834) – английский государственный деятель; с 1794 г. первый лорд Адмиралтейства (морской министр); страстный библиофил, собравший богатейшую книжную коллекцию.


[Закрыть], своему другу; в разговоре с ним он выразил желание оставить службу, ссылаясь на свое плохое здоровье – повод, которым в таких случаях пользуются чаще всего.

В ответ на подобные речи лорд Спенсер только усмехнулся, заметив, что желает ему нового здоровья и нового Абукира.

Первого января 1801 года Нельсон получил повышение: ему сообщили, что он назначен вице-адмиралом голубой эскадры – так его одновременно вознаграждали и продвигали по службе. В тот же день, примирившись с мыслью о море и той полной риска жизнью, что была его призванием, он перенес свой вымпел на корабль «Святой Иосиф», находившийся тогда в Плимуте[1336]1336
  Город и порт на юго-западе Англии (полуостров Корнуэлл), на берегу пролива Ла-Манш, у устья реки Плим.


[Закрыть].

Я между тем чувствовала, что близок день моего разрешения от бремени. По всей вероятности, уже в феврале мне предстояло произвести на свет дитя, которое я таила от всего света старательно и даже, я бы сказала, мучительно. При дворе в Вене, в гостях у эрцгерцога Карла, в Гамбурге, вынужденная появляться в свете в парадном наряде, затянувшись в корсет до последних пределов терпения, я все время своей беременности страдала от дурноты и спазмов, ужасно обеспокоивших сэра Уильяма – он, однако же, ни о чем не догадывался. Тому порукой письмо, что он однажды написал Нельсону. Там говорилось:

«У Эммы больной желудок, ее мучают конвульсии и тошнота. Я считаю, что ей необходимо принимать рвотное».

По прибытии в Лондон мне пришлось держаться еще более осмотрительно, чем в Вене, Дрездене или Гамбурге, ведь здесь было все семейство Нельсона – отец, брат, даже жена; поэтому я уговорила сэра Уильяма покинуть гостиницу Нерота и перебраться в расположенный в конце Пикадилли у самого Грин-парка дом лорда Гринвилла, приходившегося моему супругу племянником.

При всем желании оставаться подле меня в то время, когда мое состояние внушало ему живейшие опасения, Нельсон был вынужден 13 января отправиться в Плимут. Прибыв туда 17-го, он тотчас обосновался на борту «Святого Иосифа».

Девятнадцатого он писал мне:

«До сего дня я был поистине несчастен, дорогая леди Гамильтон, ибо не получал писем от Вас; боюсь, что мне еще предстоит ждать их не один день. Но каким же глупцом я был, полагая, что кто-то может оказаться деятельнее меня самого!.. Сегодня я получил приказ поступить в распоряжение лорда Сент-Винцента, однако приказа сниматься с якоря все еще нет, так что мы отплывем к Форбз, вероятно, в пятницу вечером либо в субботу утром.

Мой глаз и впрямь не в порядке, я показал его флотскому лекарю, и тот запретил мне браться за перо; между тем мне необходимо еще сегодня написать лорду Спенсеру, Сент-Винценту и Дэйвисону. Но будьте спокойны: Вы единственная женщина, которой я пишу. Доктор еще сказал, что мне надо есть только наилегчайшие кушанья, не прикасаться ни к вину, ни к портеру, и, наконец, я должен сидеть в затемненной комнате и иметь на глазах повязку из зеленой ткани. Не угодно ли Вам, мой дорогой друг, изготовить для меня таких одну-две? Я никого, кроме Вас, не хочу об этом просить. Должно быть, я мараю слишком много бумаги, отсюда и такой недуг.

Не стоило бы и поднимать шум из-за моей хвори, но когда я разлучен с Вами, я, к несчастью, все время усугубляю ее.

Не забывайте, дорогая леди, Вашего навсегда любящего и преданного

Г. Нельсона».

Три недели спустя я получила еще одно послание:

«Дорогая леди, мистер Дзйвисон пожелал как особой привилегии права передать Вам мой ответ на Ваше милое письмо, и я уверен, что он в точности это исполнит. Я пребываю в смятении чувств, и если бы страна не требовала от меня всех моих сил и способностей для служения ей, я бы сам поспешил доставить Вам собственное послание. Но я знаю, мой дорогой друг, что Вы истинная и преданная англичанка: тот, кто отказался бы защищать короля, законы и все, чем мы дорожим, стал бы Вам ненавистен. Это Вы, женщины, делаете из нас героев, и если мы гибнем на полях чести, то продолжаем жить в сердцах прелестных созданий, которые любили нас. А Вы, моя милая и почитаемая подруга, Вы первая и лучшая среди всех существ Вашего пола. Я объехал весь свет, но ни в одном уголке мира не встречал равной Вам или хотя бы такой, какую можно было бы с Вами сравнить. Вы умеете ценить доблесть, честь, добродетель, и для Вас не важно, является ли их обладатель принцем герцогом лордом или крестьянином.

Г. Нельсон».

Подобные письма, написанные рукой человека, о котором говорила вся Англия, кого монархи называли своей опорой, кому оказывали королевские почести повсюду, где бы он ни появился, наполнили мою душу безумной гордыней. Все думали, будто я имею власть над Нельсоном, но все было наоборот: это он имел власть надо мной. Если бы он приказал мне совершить самое невозможное дело, я попыталась бы его исполнить, пожелай он толкнуть меня на ужаснейшее злодеяние – и я бы стала преступницей. Любовь самого короля не могла бы внушить мне такой гордости, как та, что обуревала меня при мысли, что я любима Нельсоном.

Даже страдания, которые доставляла мне беременность, были для меня драгоценны. Эти муки – разве не он был их причиною? Разве не его дитя я носила в своем чреве?

Мы с ним часто говорили об этом. У него не было детей от собственной жены, и он обещал, что будет обожать моего ребенка. Мы заранее тешили себя фантастическими планами насчет его воспитания, образования, судьбы, будь он хоть мальчиком, хоть девочкой.

Я еще надеялась, что Нельсон сможет вернуться в Лондон, но тут была создана Северная коалиция[1337]1337
  Речь идет о нападении английского флота на Копенгаген 2 апреля 1801 г. Оно было предпринято с целью разрушить лигу держав, нейтральных в войне между Англией и Францией; лига, в которую входили Россия, Дания, Швеция и Пруссия, была образована 16 декабря 1800 г. с целью охраны свободы мореплавания и защиты торговых судов от английских (главным образом) и французских крейсеров. Государства, вошедшие в лигу, закрыли доступ английским кораблям в порты Северо-Западной Европы. Получив отказ датского правительства открыть свои порты для англичан, Нельсон во главе отряда судов начал бомбардирование Копенгагена и защищавших его фортов. Достигнув некоторых успехов, но все же находясь в трудном положении, он в разгаре боя предложил датчанам перемирие, которое было ими принято, а затем продлено еще на 14 недель. Таким образом, цель английской политики – вывести Данию из лиги нейтральных государств – была достигнута.


[Закрыть]. Правительство приняло решение послать на Балтику мощную флотилию под командованием лорда Паркера[1338]1338
  Паркер, Хайд (род. в 1737 г.) – английский адмирал; под его командованием Нельсон во главе эскадры малых судов бомбардировал Копенгаген и, не прекратив бомбардировку после адмиральского сигнала, которого «не увидел», приставив подзорную трубу к незрячему глазу, добился сдачи города; после этого сражения Паркер перешел на службу в российский флот.


[Закрыть] с Нельсоном в роли его заместителя, и вот 17 февраля 1801 года Адмиралтейство направило Нельсону следующий приказ:

«Лорд Нельсон поступает в распоряжение сэра Хайда Паркера, адмирала голубой эскадры и командующего флотилией судов Его Величества. Он будет исполнять особые поручения».

Следуя этому приказу, 18-го числа того же месяца Нельсон перешел на борт «Святого Георгия» и направился в Спитхед, где должен был ожидать дальнейших указаний.

В эти же дни наступил и мой час. 15 февраля я почувствовала схватки. Сэр Уильям был как раз в отъезде, в восьми льё от Лондона, в графстве Суррей[1339]1339
  Суррей – графство в Южной Англии, к юго-западу от Лондона; главный город – Кингстон-он-Темс.


[Закрыть]; он там осматривал очаровательный загородный дом, называвшийся Мертон-Плейс: мне очень хотелось владеть им. Таким образом, я осталась одна в час, когда одиночество было мне крайне необходимо.

К счастью, в том же доме находилась одна женщина, сама много раз рожавшая и имевшая на этот счет немалый опыт, а иногда, в неотложных случаях, заменявшая акушерку и даже хирурга. Я велела позвать ее и после трех-четырех часов мучений произвела на свет девочку, такую маленькую и слабую, что сначала показалось, будто она родилась лишь затем, чтобы тотчас умереть. Это было следствием предосторожностей, которые мне приходилось принимать: я не снимала корсет до последнего дня.

Потом моя акушерка заперлась с младенцем в одной из самых укромных комнат дома, где в продолжении дней трех или четырех бедную крошку кормили из детского рожка: она была слишком слаба, чтобы можно было отнести ее к кормилице. Кормилицу я наняла заблаговременно, она жила на Литл-Тичфилд-стрит[1340]1340
  Литл-Тичфилд-стрит – маленькая улочка не далеко от Кавендиш-сквер, к востоку.


[Закрыть].

В тот же день я написала Нельсону, но, опасаясь, как бы он не примчался тотчас, как получит мое письмо, придя в ужас от сообщения, что ребенок очень слаб, я просила его отложить свой приезд дней на шесть-восемь под предлогом, что я хочу сама показать ему нашу дорогую Горацию. На следующий день сэр Уильям вернулся из графства Суррей. Он не удивился, найдя меня в постели: как ему объяснили, я перенесла приступ, во время которого из меня вышло много желчи. Он этому поверил и написал Нельсону:

«Эмма была серьезно больна! Теперь ей лучше, но хоть она избавилась от большого количества желчи, я боюсь, что ей еще потребуется слабительное».

Через четыре дня благодаря моему великолепному здоровью я уже смогла встать, а на восьмой день почувствовала себя достаточно сильной, чтобы выйти из дому.

Я отправилась к той особе, что взяла на себя заботы о Горации. Дитя выглядело поживее, но все еще казалось очень хрупким. О том, какой крошкой была девочка, читатель может посудить сам, если я скажу, что когда потребовалось незаметно вынести ее из гостиницы, я ее спрятала в свою муфту, где она без труда поместилась.

Кормилицу мы выбрали из небогатых буржуа; ее звали миссис Томсон, она была красива, свежа и обладала превосходным здоровьем. Нельсон, не говоря, для кого предназначаются ее услуги, сам выбрал ее по совету своего врача.

Я сказала этой женщине, что размер вознаграждения, которое она получит, будет зависеть от ее верности и умения молчать, а пока что выдала ей пять гиней за первый месяц кормления.

На следующий день внезапно приехал Нельсон: он испросил трехдневный отпуск, сославшись на дела чрезвычайной важности, и, получив разрешение, отправился немедленно.

Не было никакой возможности заставить его позавтракать, хотя он приехал натощак, так ему не терпелось взглянуть на ребенка. Свой визит он объяснил тем, что якобы нуждается в моем присутствии для некоего дела благотворительности. Мы сели в карету и поехали на Литл-Тичфилд-стрит.

Там я испытала истинное счастье при виде радости этого человека, ставшего для меня средоточием всей моей жизни. Он смеялся, он плакал, он подхватил девочку своей единственной рукой, подбрасывал, играл с ней, решительно хотел ее рассмешить и уверял меня, что она действительно засмеялась, называл ее «мое дитя», «мое дорогое, единственное дитя» и велел кормилице на следующий день принести ее в особняк сэра Уильяма, научив, что надо при этом сказать.

И кормилица в самом деле в срок явилась в особняк с ребенком. Первым, кто ей там встретился, был сэр Уильям, спросивший ее, кто она такая. Она отвечала, что ее зовут миссис Томсон, у нее есть брат, который служит на судне лорда Нельсона, и тот согласился быть крестным отцом этого ребенка, что у нее на руках, вот она и принесла ему показать его крестницу.

Сэр Уильям ни на мгновение не усомнился в правдивости этой истории. Он в свою очередь взял ребенка на руки, пожелал ему всех благ и снова отдал кормилице.

Нельсон остался с нами на сутки с половиной, потом пришлось опять расставаться. Эта вторая разлука была еще более душераздирающей, чем первая. Увидимся ли мы когда-нибудь? Это дитя, ниспосланное нам свыше, не исчерпало ли оно для нас сокровищницу небесных щедрот?

Мы условились писать друг другу таким образом, чтобы не бояться, если письма попадут в чужие руки, – иначе говоря, прибегать к выражениям, истинный смысл которых не был бы понятен никому, кроме нас двоих. Но эти весточки «с секретом» не помешали ему по-прежнему часто писать мне, если можно так выразиться, официальные послания.

Так, например, покинув Портсмут 2 марта на «Святом Георгии», уже 3-го он писал мне:

«Дорогая Эмма, мой начальник оказал мне честь, назначив мне место в самом центре сражения. Итак, я первым вступлю в бой. Я сказал бы Вам больше, если бы не боялся, что обеспокою Вас этим, ибо знаю, как велика Ваша нежность ко мне. „Святой Георгий“ придаст Англии новый блеск славы – так будет, если только Нельсон останется в живых, если всемогущее Провидение, неизменно хранившее меня в испытаниях и спасавшее мою жизнь в сражениях, не покинет, поддержит меня и теперь.

Храните меня всегда в Вашей памяти – Вы и достойнейший сэр Уильям. Моя последняя мысль будет о вас двоих, о тех, кто дарил меня любовью и уважением. Я сужу о Вашем сердце по своему. Пусть же Господь, Вседержитель Вселенной, защитит и благословит Вас! Это самая жаркая молитва Вашего неизменного друга

Нельсона».

Пусть же теперь мне будет позволено привести здесь образец нашей частной переписки – он поможет понять, с какой страстью любил меня этот великий человек. Мне кажется, что, чем глубже была эта любовь, тем больше она может послужить мне оправданием.

Он писал мне в виду дюн, что перед Булонью[1341]1341
  Нельсон в это время командовал т. н. эскадрой Канала, действовавшей против Булонского лагеря Бонапарта.


[Закрыть], пользуясь посредничеством верного друга:

«Вы не должны бояться ни одной женщины в мире, дорогая Эмма, ибо все женщины, кроме Вас, мне безразличны; я знаю лишь одну-единственную, которая со временем, возможно, сумеет стать похожей на Вас. Я уверен, что Вы никогда не сделаете ничего такого, что могло бы охладить мою любовь к Вам; что до меня, то я готов скорее умереть под пыткой, чем доставить Вам малейшую неприятность. Поцелуйте десять тысяч раз мою дорогую Горацию! Вчера в одном разговоре речь зашла о вакцине. Один джентльмен утверждал, что его ребенок после вакцинации был в соприкосновении с другим ребенком, больным оспой, и не заразился этой болезнью. Если так, это истинный триумф вакцины. У того ребенка два дня была температура и легкое воспаление на руке – всего лишь, и это вместо гнойников, покрывающих все тело, как было с ребенком, болевшим по-настоящему.

А впрочем, поступайте так, как посчитаете нужным».

Я говорила об этом письме с доктором Роули, рассказав ему о медицинском чуде, которое там описывалось. Но, к сожалению, в его лице я столкнулась с яростным противником Дженнера[1342]1342
  Дженнер, Эдуард (1749–1823) – знаменитый английский врач, в 1796 г. впервые продемонстрировавший успешное оспопрививание с помощью вакцины, добытой из крови переболевших коров, а также из крови людей, привитых подобной вакциной, Дженнер, Эдуард (1749–1823) – знаменитый английский врач, в 1796 г. впервые продемонстрировавший успешное оспопрививание с помощью вакцины, добытой из крови переболевших коров, а также из крови людей, привитых подобной вакциной,


[Закрыть]: он категорически воспротивился тому, чтобы сделать Горации вакцинацию. А поскольку в то время у него как раз был подходящий пациент, он сам привил бедняжке оспу. Как бы то ни было, операция прошла превосходно, и три недели спустя Горация вполне выздоровела. В честь этого события я наняла для миссис Томсон меблированный дом на Стоун-стрит, и далее все пошло хорошо.

Здесь мне пора сделать одно признание, и я его сделаю, чего бы оно мне ни стоило, ведь эти записки – моя исповедь.

Вероятно, затем, чтобы утолить ту непростительную злобу, которую я питала к его жене, Нельсон, уже порвавший с нею всякие отношения, пожелал, чтобы этот разрыв распространился даже на предметы материальные. В одном из своих писем он поручил мне отправить леди Нельсон все ее туалетные принадлежности и прочие вещи, что еще оставались у него, смешавшись с его собственными. Я должна была отказаться, или, по крайней мере, мне следовало возложить это жестокое поручение на какую-нибудь родственницу Нельсона, я же, напротив, испытала ядовитое наслаждение, свойственное мстящей ревнивице, и леди Нельсон получила все принадлежащие ей вещи вместе с запиской, где я своей рукой написала всего лишь несколько слов: «От лорда Нельсона по его поручению».

Надеюсь, что Господь в своем милосердии простит мне боль, причиненную этой несчастной женщине, ибо он видит мое раскаяние.

Сэр Уильям, хоть и съездил в графство Суррей, не договорился о покупке Мертон-Плейс. Старея, мой супруг становился все более скупым и, обсуждая стоимость этого поместья, твердо настаивал на сумме в двести-триста фунтов стерлингов. Когда Нельсон был в Лондоне, я рассказывала ему об этом предполагавшемся приобретении, причем очень хвалила расположение поместья и удобство жилых построек. Он запомнил, что мне этого хотелось, и, когда узнал, что сэр Уильям отказался от покупки поместья, написал ему, дав поручение приобрести его за цену, какую потребуют. Он объяснил, что всегда мечтал пожить в загородном доме с друзьями и покупает Мертон затем, чтобы нам троим можно было на склоне дней поселиться там в мире и покое, подальше от городского шума и политических интриг.

Тогда сэр Уильям отправился к нотариусу и оформил покупку Мертон-Плейс на имя Нельсона за сумму, которую не пожелал выложить сам.

Поскольку я не была уверена, не покупает ли Нельсон это поместье для того лишь, чтобы передать его мне, я проявила некоторую щепетильность, заметив ему, что это место, хоть мне и нравится, вполне может не прийтись по сердцу ему.

Но он поспешил ответить мне так:

«Не тревожьтесь об этом; я уверен, что Мертон мне понравится. Я слишком высокого мнения о Вашем вкусе и верности суждений, чтобы опасаться, что они могут подвести».

Как известно, военная кампания, которую Англия вела против Дании[1343]1343
  См. примеч. 1336.


[Закрыть] и в которой Нельсон был призван участвовать, была ужасна. Взявшись бомбардировать Копенгаген, Нельсон так близко продвинулся к берегу, что адмирал Паркер, обеспокоившись, как бы английские суда не сели на мель и не потеряли возможности маневрировать, приказал сигнальщикам передать приказ об отступлении.

Когда капитан Харди предупредил его о сигналах командующего, Нельсон поднес зрительную трубу к своему вытекшему глазу.

– Ничего не вижу, – сказал он.

И он продолжил битву.

Плохое состояние здоровья Нельсона и, главное, его желание повидать меня, меня и свою дорогую Горацию, к которой я приревновала бы его, если бы мать могла ревновать к дочери, – все это заставило его просить о позволении вернуться в Лондон, как только он счел, что кампания близка к завершению. Поскольку, добиваясь этой милости, он представил дело как обычную просьбу об отпуске, ему не отказали, хорошо зная, где его искать, как только заговорят пушки.

Впрочем, была надежда, что они какое-то время помолчат: правительство Питта, можно сказать, правительство войны, пало, а правительство Эддингтона, заменившее его у кормила власти, было правительством мира[1344]1344
  Эддингтон, Генри, лорд Сидмут (1757–1844) – английский политик; в 1801 г. заместил Питта на посту премьер-министра, однако Питт продолжал негласно влиять на принятие всех важных решений.
  Питт, Уильям Младший (1759–1806) – премьер-министр Великобритании в 1783–1801 и 1804–1806 гг., один из главных организаторов коалиции европейских государств против революционной, а затем и наполеоновской Франции.


[Закрыть].

Таким образом, Нельсон оставил командование судами на Балтике и 18 июня на бриге «Kite» «Коршун» (англ.). ведомом капитаном Дегби, отправился в Ярмут, куда прибыл 1 июля.

Он явился к нам, когда мы менее всего могли этого ожидать, ведь его корабль всего за десять дней от Кёге-Бугта добрался до Ярмута[1345]1345
  Кёге-Бугт – залив в восточной части датского острова Зеландия; близ него стоит Копенгаген.


[Закрыть].

Моей радости не было предела; к счастью, под видом большой дружбы мы и в присутствии сэра Уильяма могли высказать друг другу часть тех чувств, что переполняли наши сердца. Впрочем, через четверть часа после прибытия Нельсона явился князь де Кастельчикала, посол короля Обеих Сицилий[1346]1346
  Руффо, Фабрицио, князь де Кастельчикала (1763–1832) – итальянский дипломат, один из наиболее преданных приближенных Фердинанда IV и доверенное лицо министра Актона; в начале своей дипломатической карьеры, в кон. 80х гг., занял пост неаполитанского посла в Лондоне; в 1795 г. был назначен министром иностранных дел и в 1799 г. последовал за Бурбонами на Сицилию; в 1801 г. был снова направлен послом в Лондон, а с 1815 г. стал послом в Париже.


[Закрыть], с депешами для сэра Уильяма, и они прошли в салон, оставив нас вдвоем.

Первые слова Нельсона были о Горации; его вопросы сыпались с такой быстротой, что я насилу успевала отвечать.

Я вошла в салон и тихонько сказала сэру Уильяму, что лорд Нельсон желает повидать свою крестницу и просит меня отправиться к кормилице вместе с ним.

– Какой нежный и усердный крестный отец! – сказал он. – Ступайте, дитя мое.

Я оставила двух дипломатов обсуждать государственные дела, в которые, благодарение Богу, больше не вмешивалась, и мы с Нельсоном сели в карету, чтобы отправиться на Стоун-стрит.

По дороге я спросила Нельсона, как поживает птица.

– Какая птица? – спросил он.

– Птица Абукира, та, что прилетела и уселась к вам на плечо в день, когда я посетила вас на «Авангарде».

– А! – весело вскричал он. – Я снова видел ее утром того дня, когда мы бомбардировали Копенгаген. Решительно я больше не сомневаюсь, что эта птичка – мой добрый гений.

Снова увидев свою крошку Горацию, Нельсон, казалось, был еще счастливее, чем в первый раз. За четыре прошедших месяца ребенок подрос и окреп; поистине это было самое прелестное маленькое существо, какое только можно вообразить.

На Пикадилли Нельсон вернулся, переполненный радостью; во все время обеда он только и говорил, что о своей крестнице.

Новое правительство возобновило деловые сношения с Францией, однако заключить мир Англия соглашалась лишь при условии, что она сохранит за собой Мальту и ей уступят Тринидад[1347]1347
  Тринидад – остров в Атлантическом океане, близ северо-восточных берегов Южной Америки; открытый в 1498 г., стал владением Испании; в 1797 г. был захвачен Англией.


[Закрыть]. Бонапарт бурно воспротивился таким притязаниям и объявил в «Монитёре»[1348]1348
  «Монитёр» («Moniteur universel» – «Всеобщий вестник») – французская газета, выпускавшаяся с ноября 1789 г. и публиковавшая официальные сообщения; с 27 декабря 1798 г. стала правительственным вестником.


[Закрыть], что соберет в Булони флотилию и совершит с ней попытку вторжения на Британские острова[1349]1349
  По имени Булони Булонским лагерем в истории называют огромную военную базу, созданную на побережье Северной Франции в 1801–1805 гг.; там готовились суда и войска для вторжения в Англию.
  Булонь-сюр-Мер – портовый город у пролива Ла-Манш, в устье реки Лианы.


[Закрыть].

И действительно, соединения канонерских лодок[1350]1350
  Канонерская лодка – небольшое военное судно с артиллерийским вооружением для действий на реках и прибрежных районах моря.


[Закрыть] стали выходить из портов Кальвадоса[1351]1351
  Кальвадос – департамент в Северо-Западной Франции на побережье пролива Ла-Манш; на его территории располагались базы Булонского лагеря.


[Закрыть], Нижней Сены, Соммы и Шельды[1352]1352
  Нижняя Сена и Сомма – департаменты на севере Франции, прилегающие к проливу Ла-Манш; их территории также входили в зону Булонского лагеря.


[Закрыть], и все направлялись в Булонь.

Англия не пожелала отстать и тоже собрала основательные силы, чтобы оказать отпор предполагаемой высадке противника.

Нельсону поручили командование эскадрой, которой предстояло вести наблюдение за военными приготовлениями Франции.

Пришлось снова расстаться, но на этот раз мы надеялись, что разлука окажется недолгой; посылка флотилии была скорее демонстрацией силы, нежели возобновлением боевых действий.

Новое назначение Нельсон получил 25 июля, а 27-го он поднял свой вымпел над кораблем «Единство», стоявшим в гавани Ширнесса[1353]1353
  Портовый город в Англии (на острове Шеппи), в устье реки Медуэй, к югу от устья Темзы.


[Закрыть].

XCIV

Плавание продлилось около трех месяцев, после чего мирный договор был подписан. И весьма кстати: Нельсон в самом деле был серьезно болен.

Семнадцатого октября он писал мне:

«Мой возлюбленный друг, хотя мое недомогание не представляет никакой опасности, оно противится всем лекарствам, которые мне прописаны, и должен признаться, что все это меня изрядно замучило. Похоже, будто я проглотил свой насморк, но не переварил его и он остался у меня в утробе. Хотел бы я, чтобы господа из Адмиралтейства почувствовали то же, что я, но так как у них, по-моему, нет утробы, подобные пожелания бесполезны. Я провел прескверную ночь, но Ваши милые письма и письма сэра Уильяма доставляют мне большое утешение.

Я положительно решил не суетиться по возвращении в Лондон; мне ничего не нужно, кроме только возможности обосноваться в загородном доме вместе с вами, мои дорогие друзья!»

Хотя это письмо следовало отнести к разряду официальных, оно меня тем не менее обеспокоило: эти фразы, отрывистые и, если можно так выразиться, словно бы подрагивающие, казалось, говорили о том, что писавшего трепала лихорадка.

Двадцать третьего октября Нельсон прибыл в Мертон-Плейс. Я просила сэра Уильяма разрешить, чтобы миссис Томсон со своей маленькой Горацией поселилась в одной из пристроек; зная привязанность Нельсона к крестнице, сэр Уильям тотчас согласился; впрочем, дом ведь и принадлежал Нельсону, а не ему.

Я была в полном восторге, когда, едва успев обнять нас, Нельсон спросил о своей крестнице и пожелал, чтобы его немедленно провели к так называемой матери Горации; однако и подлинная мать была здесь, рядом и не упустила ни одного слова, движения, взгляда. Радость Нельсона была моим триумфом.

Двадцать девятого числа того же месяца Нельсон занял свое место в палате лордов; он, насколько то было возможно, оттягивал эту церемонию, находя ее очень нудной. Так как он был виконтом, его вводил туда и патронировал виконт Сидней[1354]1354
  Уильям Смит, виконт Сидней (1764–1840) – знаменитый английский адмирал; в 1793 г. сжег в Тулоне французскую эскадру и городской арсенал, затем охранял берега Англии, попал в плен и бежал из парижской тюрьмы.


[Закрыть].

Мы очень приятно провели зиму, то в поездках в Мертон-Плейс, уединенность которого нравилась Нельсону, то в балах, званых вечерах и празднествах на Пикадилли. Сэр Уильям принимал у себя многих, а коль скоро милорд жил с нами, у нас постоянно гостил и кто-либо из членов его семейства. Должна заметить, что все эти люди, после смерти Нельсона не показывавшие глаз и не желавшие меня знать, при его жизни были полны самой любезной предупредительности.

В начале лета 1803 года мы, лорд Нельсон, его брат, сэр Уильям и я, совершили путешествие по Уэльсу. Но в Блинхейме мое самолюбие подверглось жестокому испытанию[1355]1355
  Вероятно, имеется в виду замок Бленхейм (в англ. произношении – Бленем), построенный английским архитектором Джоном Ванбру (ок. 1664–1726) в графстве Оксфордшир в нач. XVIII в. для герцога Мальборо (1650–1722), победителя над соединенными французскими и баварскими войсками во время войны за Испанское наследство в 1704 г.; назван в честь победы Мальборо при Бленхейме (13 августа 1704 г.).


[Закрыть]: знатное семейство, жившее в местном замке, выказало мне явное презрение. Нельсон не скрыл, что его глубоко задевает столь непочтительное обращение со мной. Он отказался от прохладительных напитков, предложенных нам, а я сказала достаточно громко, чтобы быть услышанной:

– Будь я королевой, после Абукира я бы пожаловала Нельсону княжество, причем настолько прекрасное, чтобы Блинхейм не мог считаться даже его огородом.

Зато во всех празднествах, что давали в честь моего героя муниципалитеты, города или общественные собрания, мне неизменно удавалось проявить свои таланты трагической актрисы и певицы, тем самым придавая этим торжествам новый блеск и очарование; не только общая молва, но и суждения провинциальных газет свидетельствуют, что я тогда в самом деле добивалась успеха.

В начале сентября мы возвратились в Мертон, где провели почти всю зиму.

Как я уже говорила, сэру Уильяму давно нездоровилось, но в начале марта 1803 года его недомогания приняли более серьезный оборот, и наконец, он слег, заболев по-настоящему тяжело. Мы тотчас увезли его в Лондон и окружили самым заботливым уходом, но наука оказалась бессильна против старости – ему было семьдесят два. Он все более слабел, и вот 6 апреля нам обоим, Нельсону и мне, пришлось преклонить колена у его изголовья, чтобы принять его последний вздох.

Сэр Уильям умер как добродетельный человек, которому не в чем было себя упрекнуть. За несколько минут до своей кончины он пожал руку Нельсону и слабым, но исполненным душевного спокойствия голосом произнес:

– Храбрый и великий Нельсон, наша дружба, хотя ей уже много лет, никогда не омрачалась ни единым облачком, и, умирая, я горд тем, что Господь послал мне такого друга. Надеюсь, что благодаря вашей поддержке Эмма сможет обрести справедливость у министров; вы ведь лучше, чем кто-либо другой, знаете, сколь многое она совершила для своей страны, и вы напомните им об ее заслугах. Окажите покровительство моей дорогой жене, и пусть Бог в свою очередь окажет вам свое покровительство, благословит и пошлет вам победу во всех сражениях!

Потом, обратившись ко мне, он произнес:

– Моя несравненная Эмма, вы никогда не оскорбили моих чувств ни помыслом, ни словом, ни делом. Позвольте же мне от всей души поблагодарить вас за все те доказательства любви и преданности, что я получил от вас за десять лет нашего счастливого союза.

Потом, сделав последнее усилие, сэр Уильям соединил наши руки, из его груди вырвался глубокий вздох, и он скончался.

Я оплакивала сэра Уильяма, и скорбь моя была искренней. Он дал мне то высокое положение, какое я занимала при дворе, ему я была обязана той ролью, какую мне выпало там сыграть. Может быть, для моего вечного спасения было бы лучше, если бы я осталась в своей прежней скромной доле, в бедности и безвестности, но эти мысли, что ныне так занимают меня, тогда даже не пришли мне в голову.

Сэр Уильям не сомневался, что благодаря высокому покровительству Нельсона я получу право преемственности на его пенсион, составлявший полторы тысячи фунтов стерлингов; он знал, что Нельсон приобрел для меня Мертон-Плейс, приносивший около пятисот фунтов дохода, таким образом, он полагал, что оставляет меня богатой, передавая мне по завещанию еще семьсот пятьдесят фунтов стерлингов годовых; и в самом деле, три эти ренты, взятые вместе, обеспечили бы мне приблизительно тысяч семьдесят дохода, если считать во франках.

Однако от надежд на министерский пенсион пришлось вскоре отказаться. Несколько демаршей, которые предприняла я и сам Нельсон, не удостоились ответа. Неспособный надолго оставить меня в сомнительном положении, Нельсон тогда оформил акт мнимой продажи мне Мертона и выделил мне ренту в тысячу двести фунтов стерлингов, что вместе с Мертоном и деньгами, завещанными сэром Уильямом, давало мне шестьдесят тысяч франков.

По одному из условий завещания сэра Уильяма, написанного за неделю до его смерти, Нельсон получил от него в подарок мой очаровательный миниатюрный портрет, выполненный на эмали. Я же преподнесла ему золотую цепочку, и с тех пор он постоянно носил ее на шее, а медальон – у сердца.

Но что меня удивило и глубоко опечалило, так это поведение лорда Гринвилла, племянника сэра Уильяма. Этот человек, так меня любивший, что думал, будто, потеряв меня, он сойдет с ума, стал одним из моих самых ожесточенных преследователей. Через месяц после смерти своего дяди он заставил меня покинуть принадлежавший ему дом.

Тогда Нельсон, видя, что у нас нет более своего жилища в Лондоне, нанял себе дом, совершенно отдельно от меня: то была большая жертва, которую он принес моей репутации и мнению света; но на то, чтобы отказаться от нашего совместного житья в загородном поместье, у него мужества не хватило.

Я же в свою очередь сняла дом на Клерджес-стрит[1356]1356
  Небольшая улочка в центре Лондона, идущая от Пикадилли в северо-западном направлении.


[Закрыть].

К несчастью, через несколько недель после этого новоселья судьба лишила меня поддержки и близости моего благородного друга: его послали командовать Средиземноморским флотом.

Это было большой честью, но вместе с тем и большим горем для меня. Ведь мы не расставались целых полтора года, я привыкла к этой жизни вдвоем, и вот нам пришлось прервать ее, причем ради новой войны, еще более ожесточенной, чем прежде! Я бы сказала, что надежды на мир, которые все питали так долго, рухнув, еще более усилили взаимную ненависть Франции и Англии.

Отчаяние Нельсона было тем сильнее, что я снова, уже во второй раз, ждала ребенка.

Прежде чем расстаться, мы поклялись друг другу, что наш союз нерушим навеки, и он дал мне золотое кольцо, которое я с тех пор носила на пальце вместо кольца сэра Уильяма.

В конце июля я получила от него такое письмо:

«Моя возлюбленная Эмма, я уже посылал Вам весточки из разных мест, но лишь затем, чтобы сообщить, что „я здесь“ или „я там-то“, поскольку не было времени сказать Вам больше. К несчастью, мне, по-видимому, не удастся слать Вам письма иначе, нежели морем, то есть на маленьких судах, которые адмирал предоставляет в мое распоряжение; таким образом, часто писать не удастся.

Наш путь из Гибралтара на Мальту был непомерно долог; на него ушло ни много ни мало 11 дней, и только 26-го мы дошли до Капри, где я дал приказ, чтобы фрегат, доставивший мистера Эллиота[1357]1357
  Эллиот, Хьюго (1758–1830) – английский дипломат, с 1803 г. посол в Неаполе; был замешан в интригах королевы и леди Гамильтон, не совпадавших с интересами Англии; уличенный в этом, был отозван и оставил дипломатическую карьеру.


[Закрыть] в Неаполь, присоединился ко мне.

Шлю Вам копии посланий короля и королевы; я был ужасно удручен, не найдя там ни словечка для Вас; впрочем, может быть, дело просто в том, что это чисто политические письма.

В письме королеве я сообщал ей следующее:

„Я расстался с леди Гамильтон 18 мая; она по-прежнему так привязана к Вашему Величеству, что, я уверен, отдала бы свою жизнь, чтобы спасти Вашу. У Вашего Величества никогда не было более искренней и преданной подруги, чем Ваша дорогая Эмма. Конечно, Вы должны были с огорчением узнать, что сэр Уильям оставил ее не в таком материально обеспеченном положении, как то позволяло его состояние. Все свое добро он разделил между своими родственниками, но леди Гамильтон, тем не менее, чтит его память“.

Надеюсь, дорогая Эмма, что королева напишет Вам непосредственно; если же она окажется столь неблагодарной, чтобы забыть Вас, я буду молить Бога, чтобы и он забыл ее; но Вы ведь тоже считаете – не правда ли? – что она неспособна когда-либо Вас забыть. Сейчас ей самое время дать Вам доказательство своей любви. Не показывайте копий писем короля и королевы никому, кроме наших самых близких друзей.

Король в печали и почти не покидает Бельведер; наш новый посол мистер Эллиот не видел ни его, ни королевы с 17-го числа, то есть со дня своего прибытия.

Между тем он должен быть им официально представлен 22-го.

Я убежден, что этот ничтожный корсиканец задумал захватить Неаполитанское королевство, поэтому я посоветовал генералу Актону не подвергать долее королевское семейство риску попасть в руки врага.

Как Вы понимаете, я вынужден очень спешить, чтобы скорее присоединиться к эскадре, стоящей у Тулона…»

«Июль 1803 года.

Я приближаюсь к Тулону, готовясь разгромить французов. У нас наготове семь линейных кораблей, пять фрегатов и шесть корветов; через неделю мы получим подкрепление – еще три-четыре корабля.

Вы можете себе вообразить, милая Эмма, как я счастлив всякий раз, когда получаю одно из Ваших милых пространных писем.

Благодарю Господа за то, что Вы не испытываете ни в чем нужды; будьте уверены, что, как только мне удастся раздобыть шесть пенсов, пять из них я буду отдавать Вам[1358]1358
  Пенс (пенни) – разменная монета в Англии, 1/12 шиллинга; с кон. XVII в. чеканилась из меди.


[Закрыть]. К несчастью, Вы по опыту знаете, что в денежных вопросах на друзей надежда плоха, и Ваш здравый смысл, как я полагаю, учтет этот опыт.

Я положительно рассчитываю, что министр все же кое-что сделает для Вас, но, если и нет, на хлеб с сыром у нас всегда хватит. Будь благословенна независимость! Хотя пока мне не представилось случая существенно пополнить свой кошелек, было бы уж чересчур большим невезением, если бы за всю кампанию я не раздобыл средств, достаточных, чтобы расплатиться с долгами, а когда они выплачены, это немалое утешение.

Пока я не заговаривал с генералом Актоном о ренте с моего герцогства Бронте, но, как только буду уверен, что Неаполь останется в руках короля Фердинанда, я задам этот вопрос. Хотя, по правде говоря, особых надежд я на сей счет не питаю.

Судя по тому, что я слышал, король Фердинанд настолько подавлен, что охотно согласился бы отречься от престола в пользу своего сына, чтобы вернуться на Сицилию. Как Вы помните, сэр Уильям всегда полагал, что этот монарх кончит именно так».

Я привожу здесь письма Нельсона, вместо того чтобы продолжать рассказ о себе самой, ибо, по-моему, куда интереснее наблюдать человека, имевшего такое большое влияние на судьбы Италии и вновь оказавшегося в местах, где совершались такие примечательные события, чем следовать за мной, поддерживающей первые нетвердые шаги Горации на газонах Мертон-Плейс.