Текст книги "Исповедь фаворитки"

XXXI

Говоря, что римские беседы были очень скучны, мне бы следовало прибавить: скучны для других, ибо для меня они представляли собой зрелище настолько новое, что казались занимательными или, вернее, необычными.

Римлянки, конечно, очень красивы, но это скорее можно сказать о простолюдинках, чем о знатных дамах. Среди жительниц Трастевере[270]270
  Трастевере (от итал. trans – «за», Tevere – «Тибр»; букв. «Затибрье») – квартал Рима, лежащий за Тибром, т. е. на правом берегу, отделенный рекой от основной части города; в XVIII в. – южная окраина, населенная беднотой – трастеверийцами.


[Закрыть] и среди крестьянок окрестных селений отнюдь не редко можно было встретить женщин, напоминающих мадонн Рафаэля[271]271
  Рафаэль, Санти (1483–1520) – итальянский живописец и архитектор, представитель Высокого Возрождения; в своих картинах (в том числе в многочисленных изображениях Богоматери) воплотил возвышенные человеческие идеалы.


[Закрыть], но, повторяю, почти все они принадлежали к простонародью.

Среди же аристократок красавицы попадались гораздо реже: вот причина, почему мое появление в великосветских салонах Рима произвело настоящий переполох.

Среди прелатов и кардиналов возникла смута, почти революция.

Но прежде следует пояснить, что представляет собой обыкновенный званый вечер в Риме, если никакое чрезвычайное явление вроде моего визита не нарушает установленного порядка.

На таких сборищах царит обстановка во вкусе правительственных чиновников и духовенства: это времяпрепровождение в рамках строгого этикета, и если сердце подчас еще может найти там что-то для себя интересное, то ум – никогда. Повсюду чувствуешь себя настолько стесненно и принужденно, что малейшие проявления веселости становятся невозможны даже среди молодых людей. Во всех сердцах прячется боязнь, в любом взгляде сквозит недоверие. Вместо того чтобы пускаться в откровенные излияния, как в Англии или во Франции, здесь все молча изучают друг друга, страшась скомпрометировать себя неосторожным словом. Чужестранцы, лишенные подобных опасений, в этой ледяной атмосфере тоже становятся холодны и скованны. Это общество напоминает громадные часы, механизм которых остановлен и лишь время от времени начинает двигаться от какого-нибудь сотрясения, чтобы вскоре замереть снова.

К счастью, там хотя бы играют, причем игра ведется крупная, но, как бы ни был присущ мне азарт, я все-таки предпочла наблюдать и размышлять над тем, что у меня перед глазами, полагая, что к картам я еще успею вернуться.

Если хозяйка дома не играет, она завладевает каким-нибудь преосвященством или министром и беседует с ним в продолжение всего вечера; остальные присутствующие, облеченные каким-либо саном или званием, поступают так же, и эти многочисленные беседы с глазу на глаз так серьезны и тихи, что в кругу пятидесяти персон можно услышать, как пролетает муха. Все эти люди своей неподвижностью напоминали мне сенаторов Древнего Рима, восседающих на своих курульных[272]272
  Курульное кресло – в Древнем Риме складное, украшенное слоновой костью кресло высокопоставленных должностных лиц.


[Закрыть] креслах в ожидании смерти от руки галлов[273]273
  Имеется в виду эпизод, который рассказал древнеримский историк Тит Ливий (59 до н. э. – 17 н. э.) в своем знаменитом труде «История Рима от основания Города».
  Когда в 390 г. до н. э. галлы захватили Рим, римские сенаторы-старцы не покинули город, а пожелали умереть, принеся себя в жертву за отечество. «Они воссели в своих домах на креслах из слоновой кости, облачившись в те священные одежды, в коих вели колесницы с изображениями богов или справляли триумфы» (V, 41). Вначале варвары с благоговением взирали на стариков, застывших на пороге своих домов, но после того как один из сенаторов, Марк Папирий, ударил жезлом из слоновой кости галла, вздумавшего погладить его по бороде, они пришли в бешенство и убили всех.


[Закрыть].

Когда среди собравшихся оказывается три-четыре кардинала, для остальных гостей дело принимает особенно неудобный оборот. Достославнейшие преосвященства без конца бродят туда-сюда, им надо уступать место, приветствовать их приближение глубокими поклонами и остерегаться наступить на волочащуюся полу их одеяния. Простые прелаты толпятся вокруг них, изгибаясь, как скобки, и встречая рукоплесканиями каждую фразу, которую преосвященство удостоит обронить из своих священных уст.

Мое появление в Риме и в этих кругах, как я уже говорила, произвело немалое волнение. Преосвященства, перестав блуждать взад-вперед наподобие мольеровского мнимого больного[274]274
  Речь идет об Аргане, персонаже комедии Мольера «Мнимый больной» (1673); врач прописывает ему прогулки по комнате, но он не знает, как ему надо ходить по ней: вдоль или поперек.


[Закрыть], собирались вокруг меня и, так как я с легкостью говорила по-итальянски, в то время как лишь немногие из них с грехом пополам могли объясниться по-французски, а английского не знал никто, они были в восторге от возможности расточать мне комплименты, одновременно пресные и преувеличенные, на том языке, на котором, по словам Данте, так звонко звучит si[275]275
  Да (итал.).
  То есть звучит итальянское слово «да» («si»), которое великий итальянский поэт Данте (1265–1321) кладет в основу своей классификации романских языков, называя итальянский – языком si («Божественная комедия», «Ад», XXXIII, 80).


[Закрыть].

Одним из самых настойчивых моих почитателей стал лорд Гарвей, епископ Деррийский, и поскольку он говорил со мной по-английски, будучи если не по уму, то по своей самобытности способен поддержать беседу, так что каждый из нас смеялся словам другого; преосвященства и столпы ультрамонтанства, окружавшие нас, были весьма заинтригованы[276]276
  Ультрамонтанство (от фр. ultramontain – «за горами», т. е. за Альпами) – оформившееся в XV в. религиозное течение в католицизме, ратующее за неограниченные права папского престола на вмешательство в церковные и, главное, в светские дела любого католического государства.


[Закрыть].

Из всех этих вечеров наиболее приятными я считала беседы, происходившие в доме маркизы де Санта Кроче. Но, правда, это был круг близких друзей, куда я попала благодаря положению лорда Гамильтона; там собиралось самое избранное общество, состоявшее почти сплошь из членов дипломатического корпуса.

Я очень настойчиво добивалась, чтобы меня представили маркизе де Санта Кроче, потому что знала, что на ее маленьких приемах, куда гости собираются в десять вечера, бывает кардинал де Бернис, а я хотела познакомиться с этим обаятельным стариком, так как читала его стихи – те, которые он сам называл грехами молодости.

Кардиналу де Бернису было в ту пору семьдесят три года; он сохранил не только все свое остроумие, но и почти не утратил юношеской живости; в Риме он пребывал в качестве протектора Франции[277]277
  То есть кардинала, защищавшего интересы французской церкви при папском престоле.


[Закрыть]. Было известно, что смолоду он сыграл заметную роль в европейской дипломатии, принял монашество и сан аббата; оказавшись в Париже, он публиковал там свои стихи галантного содержания и понравился г-же де Помпадур[278]278
  Помпадур, Жанна Антуанетта Пуассон, маркиза де (1721–1764) – фаворитка французского короля Людовика XV; оказывала значительное влияние на дела государства.


[Закрыть]; в возрасте двадцати девяти лет был принят в Академию; после смерти кардинала Флёри быстро сделал карьеру[279]279
  Флёри, Андре Эркюль де (1653–1743) – видный французский государственный деятель, кардинал; дипломат и глава правительства (1726–1743) Людовика XV


[Закрыть], был отправлен послом в Венецию, стал кардиналом. Это он, будучи министром иностранных дел, подписал союзный договор с Австрией[280]280
  Имеется в виду Версальский союзный договор между Австрией и Францией, подписанный 1 мая 1756 г. Заключение договора было вызвано общим обострением международной обстановки того времени: усилением франко-английского морского и колониального соперничества и обострением борьбы Австрии и Пруссии, союзницы Англии, за гегемонию в Германии; согласно его условиям, договаривавшиеся стороны гарантировали друг другу свои владения и обещали военную помощь; в январе 1757 г. к договору присоединилась Россия. Версальское соглашение ознаменовало собой коренное изменение расстановки сил в Европе (переход Австрии и Франции от вековой конфронтации к союзническим отношениям) и привело к Семилетней войне.


[Закрыть], а во время Семилетней войны впал в немилость, так как был приверженцем мира наперекор мнению г-жи де Помпадур[281]281
  Имеется в виду Семилетняя война (1756–1763) между Францией, Австрией, Россией, Испанией, Саксонией и Швецией с одной стороны и Пруссией, Англией и Португалией – с другой, результатом которой стала победа Великобритании над Францией в борьбе за торговое и колониальное первенство.


[Закрыть]. Однако в 1764 году г-жа де Помпадур умерла, и кардинал де Бернис[282]282
  Бернис стал архиепископом Альбийским в 1764 г.


[Закрыть] стал архиепископом Альбийским[283]283
  Альби – административный центр департамента Тарн в Юго-Западной Франции, главный город местного архиепископства.


[Закрыть], а пять лет спустя – послом в Риме. В первые годы своего пребывания здесь он играл весьма блестящую роль, и, хотя Испания приобрела чрезвычайное влияние на Ватикан, ему удавалось благодаря своим личным качествам обеспечить и Франции неплохую позицию.

В тот же день, когда нас представили его преосвященству, мы были приглашены отобедать у него назавтра.

Мы заранее знали, что стол у кардинала де Берниса превосходен и что, вопреки обычаям римских слуг, его лакеи не экономят на гостях, скармливая им остатки вчерашнего пиршества.

Кардинал жил на широкую ногу, был хлебосольным, и всякий, кто однажды был ему представлен, знал, что место за столом ждет его всегда. Эта повседневная расточительность, празднества, которые он давал, беспечное мотовство, происходившее в его окружении, вели кардинала к разорению тем вернее, что родные его, управлявшие его имуществом во Франции, изобретали каждый год то засуху, то наводнение, лишь бы избавиться от необходимости высылать ему деньги; всегда оказывалось, что восстановление разрушенного поглотило все средства, еще остававшиеся после стихийных бедствий.

Милый старик рассказал мне все это смеясь и не без кокетства прибавил:

– Какое счастье, что мне семьдесят три! Так или иначе моих средств хватит на тот недолгий срок, что остался до конца.

Увы, этот достойный человек ошибался. Отозванный со своего поста три года спустя за несогласие примириться с Французской революцией, лишенный всего своего достояния, он, расставшись с сотней тысяч римских экю ренты, остался в стесненных обстоятельствах, которые обернулись бы нищетой, если бы не вспомоществование, что выхлопотал для него при испанском дворе кавалер д'Асара, его друг[284]284
  Д'Асара, Хосе Николас (1731–1804) – испанский дипломат, приложивший руку к изгнанию иезуитов из Испании; знаток античности, меценат и коллекционер.


[Закрыть].

Мы встречали у кардинала де Берниса этого испанца, о доблести, честности и учтивости которого в Риме было единодушное мнение. В те дни он и испанский двор, двор Карла III[285]285
  Карл III (1716–1788) – дон Карлос де Бурбон; в 1734–1759 гг. король Обеих Сицилии под именем Карла VII; провел ряд реформ, принесших ему большую популярность; с 1759 г., после смерти старшего брата, король Испании; в новом своем государстве также провел много реформ в духе просвещенного абсолютизма, укрепивших королевскую власть и улучшивших экономическое и военное положение страны; во внешней политике ориентировался на союзнические отношения с Францией.


[Закрыть], находились в несколько щекотливом положении в связи с одним мелким мошенничеством, допущенным его святейшеством: вопреки своим настояниям, испанцам так и не удалось добиться справедливости.

Как всем известно, общество Иисуса[286]286
  Общество Иисуса – важнейший католический монашеский орден, основанный в 1534 г. в Париже испанским дворянином Игнатием Лойолой (ок. 1491–1556). Орден ставил своей целью борьбу любыми средствами за укрепление церкви против еретиков и протестантов и служил главным орудием контрреформации. Имя иезуитов стало символом лицемерия и неразборчивости в средствах для достижения цели.


[Закрыть] в 1767 году было изгнано из Испании и Неаполя, а в 1773-м орден иезуитов был вообще упразднен Климентом XIV[287]287
  В сер. XVIII в. усиление влияния иезуитов, их распущенность и участие в сомнительных коммерческих предприятиях вызвали возмущение в обществе и беспокойство европейских правительств. В 1764 г. иезуиты были изгнаны из Франции; в Испании в 1767 г. они были арестованы в течение одной ночи и высланы во владения папы; вскоре орден был запрещен в Неаполе и некоторых других странах; в 1773 г. Климент XIV формально распустил орден, однако фактически он продолжал существовать и в 1814 г. был восстановлен.
  Климент XIV (в миру – Джованни Винченцо Лоренцо Ганганелли; 1705–1774) – римский папа с 1769 г.; распустил конгрегацию иезуитов, хотя и отказался публично осудить их деятельность, что способствовало в дальнейшем восстановлению ордена.


[Закрыть], прожившим после его отмены менее двух лет.

Хотя Карл III был очень зол на святых отцов, ведь с самого рождения ему приходилось бороться со слухами о том, что на самом деле он сын кардинала Альберони[288]288
  Альберони, Хулио (1664–1752) – испанский кардинал и министр; был любовником супруги своего повелителя Елизаветы Фарнезе; беспорядочная личная жизнь послужила причиной наложенного на него папой церковного покаяния.
  Елизавета Фарнезе (1692–1766) – испанская королева, жена испанского короля Филиппа V, принцесса Пармская; принесла, по словам современника, на испанский престол «гордость спартанки, упрямство англичанки, итальянскую утонченность и французскую живость»; властвуя над своим супругом, употребила все влияние для упрочения тронов своих детей.


[Закрыть], а не Филиппа V[289]289
  Филипп V (1683–1746) – второй внук Людовика XIV, первый король Испании из династии Бурбонов (с 1700 г.); до вступления на испанский трон носил титул герцога Анжуйского, издавна принадлежавший принцам французского королевского дома.


[Закрыть], его мщение ограничилось их высылкой из пределов державы и тем, что он побудил к такой же мере своего сына Фердинанда[290]290
  Фердинанд (1751–1825) – третий сын испанского короля Карла III; с 1759 г. король Сицилии (под именем Фердинанда III) и Неаполя (под именем Фердинанда IV) из династии Бурбонов; придерживался крайне реакционных взглядов, отличался жестокостью и вероломством; в 1799 и 1806–1815 гг. во время вторжения французских войск бежал на Сицилию; в 1816 г., после изгнания наполеоновских ставленников, принял титул короля Соединенного королевства обеих Сицилии – под именем Фердинанда I.
  В 1820–1821 гг., когда в Неаполе произошла новая революция, Фердинанд вынужден был подписать конституцию, ограничивавшую его права. Но вскоре он сумел сообщить австрийскому императору, что поклялся соблюдать конституцию против собственной воли, и просил Австрию и Англию оказать ему всемерную помощь. 23 марта 1821 г. австрийские войска вошли в Неаполь и восстановили там неограниченную монархию.


[Закрыть]; однако он продолжал выплачивать им пенсион в звонких испанских пиастрах, весьма ценимых в Италии и особенно в Риме, ибо местные монеты чеканились Бог весть из чего.

И вот в Чивитавеккья[291]291
  Чивитавеккья – порт и приморская крепость на Апеннинском полуострове в его западной части на берегу Тирренского моря, в 65 км к северо-западу от Рима; во время действия романа входила в состав папских владений.


[Закрыть] прибыл корабль с пиастрами[292]292
  Пиастр – итальянское название старинной испанской монеты песо, имевшей крупное достоинство.


[Закрыть], присланными из Мадрида.

Эти пиастры были предназначены для уплаты пенсиона изгнанникам.

Пий VI велел доставить их на монетный двор.

Когда деньги прибыли, вместо того чтобы распределить их между святыми отцами, его святейшество повелел их расплавить, добавить туда четвертую часть примеси, начеканить паоло[293]293
  Паоло – серебряная папская монета среднего достоинства (вес ее постепенно снижался), чеканившаяся в XVI–XIX вв.


[Закрыть], папетто[294]294
  Папетто – серебряная монета, имевшая хождение в Папской области; стоимость ее была чуть больше франка.


[Закрыть], тестоне[295]295
  Тестоне (итал. testone от testa – «голова») – народное название венецианской монеты лиры, обладавшей крупным достоинством и чеканившейся с XV в.; эта монета стала весьма популярной, и по ее образцу чеканились монеты во многих государствах Италии.


[Закрыть] и карлино[296]296
  Карлино (карлин) – неаполитанская золотая монета крупного достоинства; впервые стала чеканиться в 1278 г. при короле Карле I Анжуйском; в кон. XIII – нач. XIV в. неаполитанские короли чеканили также серебряные карлино. В нач. XVIII в. в некоторых итальянских государствах серебряные карлино стали чеканиться снова. Серебряный карлино, получивший в 1303 г. название «украшенный лилией», имел широкое хождение в течение всего периода существования Королевства обеих Сицилии и составлял 1/10 дуката; монеты того же названия чеканились также в Савойе и Папском государстве.


[Закрыть] и выдать этой жалкой монетой причитающуюся иезуитам сумму, причем на этой махинации, как уверял нас Дженкинс, банкир сэра Уильяма, папа выгадал более двадцати пяти на сто.

Ни иезуиты, ни кавалер д'Асара, несмотря на все свои протесты, не смогли добиться восстановления справедливости; уверившись в том окончательно, они отправили королю Карлу III прошение о том, чтобы впредь пенсион выдавался им непосредственно из рук испанского посла.

Но все это мелочи по сравнению с тем, что мне приходилось слышать о других способах, используемых верховным понтификом с целью раздобыть денег или, говоря точнее, увеличить достояние принца-герцога и кардинала Онести, двух своих племянников. Его святейшество был до мозга костей подточен гангреной непотизма[297]297
  Непотизм (от лат. nepos – «внук», «племянник») – раздача римскими папами должностей, званий, земель родственникам.


[Закрыть].

Ко времени нашего прибытия в Вечный город Пий VI, несмотря на свое могущество мирское и церковное, готовился проиграть процесс, который он мог бы десять раз выиграть, если бы был всего лишь несправедлив.

Но, к несчастью, он был сущим нечестивцем.

А дело было так.

Был в Риме носильщик, рожденный в окрестностях Милана, который своим тяжким трудом скопил баснословную сумму в восемьсот тысяч римских экю (то есть четыре миллиона четыреста тысяч французских ливров).

Этого носильщика звали Лери.

У него было три сына – Амазис, Джузеппе и Джанно.

Отец разделил свое состояние между ними, но с условием, что, если кто-либо из них умрет, не имея детей мужского пола, его доля наследства перейдет к братьям.

Джанно, старший сын, умер вскоре после отца, не оставив потомства. Джузеппе умер вторым, у него была дочь Анна Мария. Что до Амазиса, третьего сына, то он, став священником, тем самым утратил возможность обзавестись наследниками мужского пола.

Было бы справедливо, чтобы все досталось девушке, даже наследство священника, поскольку никто из умерших братьев не оставил после себя сына.

Однако священник, напротив, стал утверждать, что все принадлежит ему, и действительно присвоил наследство целиком в ущерб Анне Марии, чью мать он терпеть не мог.

Анна Мария затеяла судебный процесс против своего дяди.

Тогда священник, злоупотребляя своим влиянием и подкупив свидетелей, стал доказывать, что Анна Мария незаконнорожденная.

Однако, расставив ей эту ловушку, он добился только того, что общественное мнение возмутилось.

Толки об этом процессе достигли ушей папы, и он почуял выгодное дельце. Он поручил некоему Нардини отправиться к Амазису и предложить ему кардинальскую шапку и ренту, о размерах которой необходимо было достичь полюбовного соглашения. Амазису давали понять, что, поскольку состояние было заработано его отцом в государстве его святейшества, справедливость требует, чтобы все, кроме причитающейся ему по условиям первоначального дележа трети, отошло в собственность папы.

Амазис увидел в этом предложении способ удовлетворить одновременно свое тщеславие и свою ненависть; он составил дарственную, передав во владение папе все свое добро в расчете на то, что тот великодушно возместит понесенный им ущерб.

Папа незамедлительно передал добытое состояние в собственность принцу-герцогу; что касается ренты и кардинальского сана, обещанных Амазису, он об этом и думать забыл.

Амазис возроптал, но тщетно.

Тогда им овладело раскаяние в причиненном бессмысленном зле. Он написал завещание, где объявлял, что дар, принесенный его святейшеству, был следствием ловушки, в которую он попал по указке бесчестного советчика; признавался, что такому дурному совету он последовал преимущественно из ненависти к невестке, за что просил у нее прощения, и, изобличая себя в преступном умысле, требовал подаренное назад.

Нардини, пособник его святейшества, кому, вероятно, тоже забыли заплатить за его труды, присоединился к Амазису, объявив также о своем раскаянии в том, что способствовал Пию VI в исполнении его гнусных замыслов.

Завещание Амазиса и признания Нардини вскоре были преданы гласности, и со всех сторон стал раздаваться негодующий ропот; однако папа в ответ ограничился заявлением, что щедрость, проявленная Амазисом в его пользу, была не чем иным, как чудом святого апостола Петра[298]298
  Святой апостол Петр – по церковному преданию, первый епископ римский в 33–64/67 гг. (именно эта должность впоследствии превратилась в папский сан).


[Закрыть], и что не пристало противиться этому благодеянию, коего святой удостоил своего преемника.

Поскольку все это происходило, когда папе был уже семьдесят один год, Анна Мария и ее мать, посоветовавшись с лучшими адвокатами Рима, решили было подождать его кончины, чтобы затем возобновить процесс и судиться уже не с папой, а с принцем-герцогом.

Такое решение привело Пия VI в панику. Ведь после его смерти некому будет обрушить всю тяжесть папской власти на чашу весов – по старинной мифологической традиции неотъемлемого атрибута правосудия.

Тогда он решил заставить девушку признать его права и в свою очередь затеял против нее судебный процесс. Но интерес к этой истории, к бедной крошке, которую он вздумал обобрать, стал настолько всеобщим, а несправедливость, против которой она восставала, была настолько очевидной, что судьи предупредили святого отца о безнадежности предъявленного им иска и посоветовали решить дело миром.

Тогда папе пришлось обратиться к Анне Марии с деловыми предложениями, и они договорились. По слухам, Анна Мария согласилась ограничиться половиной наследства своего деда, уступив другую принцу-герцогу, который таким образом из четырех миллионов четырехсот тысяч ливров чужого добра присвоил два миллиона двести тысяч!

Что он вышел из положения с честью, сказать трудно, но уж что с выгодой, – так это несомненно.

XXXII

При моей страсти к театру легко догадаться, что по прибытии в Рим я прежде всего попросила сэра Уильяма повести меня на какой-нибудь спектакль. Мое любопытство теперь оказалось тем сильнее, что я была наслышана о местном обычае, согласно которому женские роли в театре исполняли юноши.

Право, не знаю, можно ли считать юношей двойственными существами, способными заменить женщин. Греки, эти страстные любители красоты, в своих пластических фантазиях создали образ Гермафродита[299]299
  Гермафродит – сын Гермеса и Афродиты, юноша необычайной красоты, которого по просьбе влюбленной в него нимфы Салмакиды боги слили вместе с ней в одно двуполое существо.


[Закрыть], средоточие всех прелестей обоих полов, того, кто был разом и Гебой[300]300
  Геба – богиня цветущей юности, дочь Зевса и Геры; кравчая богов на Олимпе (подносила им нектар и амброзию).


[Закрыть], и Ганимедом[301]301
  Ганимед – в греческих сказаниях сын троянского царя Троса и нимфы Каллирои; за свою необычайную красоту был похищен Зевсом и вознесен на Олимп, где стал виночерпием.


[Закрыть]. Римляне же со своими сценическими обычаями выпускали на подмостки существа, не принадлежащие ни к тому полу, ни к другому, не годные быть ни Гебой, ни Ганимедом.

Впрочем, эти диковинные создания внушали римским прелатам любого возраста те же безумные восторги, какими воспламеняется лондонская и парижская молодежь, пленяясь красотками из Оперы.

Сэр Уильям повез меня в театр Балле[302]302
  Итальянский театр, основанный в Риме в 1726 г. К. ди Джулиано Капраника и в том же году сданный им в аренду Д. Балле; вначале в нем ставились комедии дель арте, с 1755 г. также пьесы К. Гольдони; с 1765 г. здесь шли преимущественно оперы Н. Пуччини, Дж. Паизиелло, Д. Чимарозы и др.; в 1789 г. был закрыт и открылся вновь в 1796 г.


[Закрыть]. Давали «Армиду» Глюка[303]303
  «Армида» (1777) – пятиактная опера на либретто Ф. Кино; одно из самых совершенных творений композитора.
  Кино, Филипп (1635–1688) – французский лирический поэт, представитель классицизма; писал также трагедии, тексты для парадных придворных представлений и оперные либретто; либретто «Армиды», которое использовал Глюк, создано Кино в 1688 г.


[Закрыть], и роль Армиды[304]304
  Армида – одно из действующих лиц поэмы Тассо «Освобожденный Иерусалим», владелица роскошных волшебных садов, название которых стало нарицательным; поэтическая красавица, увлекшая многих рыцарей.


[Закрыть] исполнял юный певец, пользовавшийся самым неистовым обожанием со стороны римских прелатов.

Когда он появился на сцене, – должна признаться, что, не будучи предупреждена, приняла бы его за женщину, и даже красивую женщину! – так вот, в миг, когда он выступил на сцену, не успев еще взять ни одной ноты, зал взорвался аплодисментами. Суровые прелаты, почтенные кардиналы, чей бесстрастный вид поражал меня, казалось, были готовы лишиться чувств от восхищения, чуть только этот… эта… это… право, не знаю, как сказать, – короче, это нечто показалось из-за кулис.

Успех был огромен.

Мы сидели в ложе кардинала Браски-Онести, младшего брата принца-герцога[305]305
  Браски-Онести, Ромуальдо (1753–1830) – итальянский кардинал, ближайший помощник папы Пия VII (Барнаба Луиджи, граф Кьярамонти; 1742–1823; правил с 1800 г.), разделивший все превратности его карьеры.


[Закрыть], который, насилу поднявшись с одра тяжелой болезни, счел, что страсти, возбуждаемые этим новым Спором[306]306
  Римский император Нерон (Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь; 37–68; правил с 54 г.), известный своей крайней жестокостью и аморализмом, сделал евнухом мальчика-раба Спора и торжественно вступил с ним в брак, одевал как императрицу, появлялся вместе с ним публично на торжествах.


[Закрыть], не могут повредить выздоравливающему. Он хвастливо рассказывал нам, что недуг приключился с ним вследствие полнейшего истощения сил после оргии, во время которой он держал пари, что перепьет пятерых самых лихих пьяниц и окажет внимание пятерым самым красивым куртизанкам Венеции.

Святой отец едва не умер в результате всех этих подвигов, однако пари было выиграно.

Кардинал Браски-Онести был одним из самых ярых почитателей модной оперной знаменитости. Он обещал лорду Гамильтону провести его в уборную странной Армиды и добиться для него позволения присутствовать при туалете волшебницы, которой предстоит переодевание между первым и вторым актом.

Я спросила, могут ли и дамы тоже быть допущены туда.

Он отвечал, что вообще это не принято, но, разумеется, синьор Велути – так звали певца[307]307
  Вероятно, имеется в виду Джанбаттиста Веллути (1780–1861) – известный оперный певец, тенор, имевший великолепный голос и отличавшийся артистичной манерой исполнения.
  В Средние века в Западной Европе довольно часто кастрировали молодых певцов (особенно в церковных капеллах) для сохранения у них на всю жизнь голоса высокой тональности.


[Закрыть] – охотно сделает для меня исключение как для иностранки, особенно если я соблаговолю сделать ему несколько комплиментов, так как, в сущности, синьор Велути обожает красивых женщин.

Кардинал приказал пропустить нас, и через дверь, соединяющую зрительный зал с подмостками и кулисами, мы попали сначала на сцену, потом в коридор, ведущий к уборной Армиды. Перед ее дверью стояла очередь, заполнив коридор.

Однако при виде кардинала-племянника обожатели поскромнее поспешно расступились, прижимаясь к стенам, и мы вошли в комнату, сплошь затянутую небесно-голубым атласом и по части изысканности больше похожую на будуар светской обольстительницы.

Кумира мы застали пред его алтарем, то есть перед туалетным зеркалом; кардинала-племянника он приветствовал самой прельстительной улыбкой и спросил, как тот осмелился явиться сюда без букета цветов или коробки конфет.

Тогда кардинал Браски-Онести, сняв с мизинца перстень с бриллиантом стоимостью в добрую тысячу римских экю, надел его на палец синьора Велути, прося принять это кольцо вместо букета. Имея честь сопровождать английского посла с супругой, прибавил он в свое оправдание, он не знал, будет ли у него сегодня возможность прийти сюда, дабы выразить свое восхищение; однако лорд и леди Гамильтон пожелали познакомиться с великим певцом, чьему искусству они рукоплескали, и он, Браски, воспользовался этим, чтобы поблагодарить любимого артиста за наслаждение, которое он ему доставил в первом акте «Армиды». После этого кардинал представил нам синьора Велути, и тот соблаговолил протянуть сэру Уильяму Гамильтону руку для поцелуя, а мне милостиво предложил сесть.

То ли ему приятен был сам факт, что мы иностранцы, то ли он был польщен вниманием со стороны посла одной из могущественнейших держав, – так или иначе, синьор Велути был с нами очень мил; он бросал на меня самые нежные взгляды и говорил, что, если мы позволим, он будет счастлив отдать нам визит.

Само собой разумеется, что мы не могли отвергнуть столь заманчивое предложение.

Потом, занявшись исключительно мной, он пожелал знать, какой помадой я крашу губы и при помощи какого состава добиваюсь такой белизны зубов. Я отвечала, что никогда не использовала для полоскания рта ничего, кроме чистой воды, что касается моих губ, то их цвет таков, какой дала природа.

Синьор Велути воскликнул, что этого никак не может быть, что такое возможно разве что чудом, и, взяв свечу, попросил у меня позволения рассмотреть мои губы и зубы поближе. Я предоставила ему эту возможность со всей предупредительностью, на какую была способна, и после такого осмотра синьор Велути торжественно признал, что я самая красивая особа из всех, каких он когда-либо видел.

Полагая, что этой похвалой он отдал нам долг гостеприимства, он вновь принялся за свой туалет, одновременно продолжая заигрывать с поклонниками и время от времени испуская грациозные рулады, всякий раз встречаемые восторженными аплодисментами присутствующих.

Было забавно наблюдать, какие усилия эти господа, все или почти все принадлежавшие к высшему духовенству, предпринимали, оспаривая друг у друга взгляд, улыбку, благосклонное слово фальшивой Армиды. Один услужливо держал наготове ее венок из роз, другой – ее волшебную палочку, третий – покрывало, призванное не столько скрывать, сколько подчеркивать ее прелести; еще один завладел короткой накидкой, предохраняющей это ангельское горлышко от воздействия сквозняков, способных причинить ему вред.

Я смотрела, слушала, удивляясь, что это не сон, и невольно улыбаясь: те, кто в глазах народа были столпами благочестия, изощрялись в рабском поклонении этому идолу, еще одному из бесчисленного множества ложных божеств, обитающих в пантеоне человеческих ересей!

Наступило время выхода на сцену; прочих смертных об этом оповещали звоном колокольчика, но синьора Велути – или синьору, это уж как угодно – режиссер лично явился предупредить, сопроводив приглашение такими знаками почтительности, словно перед ним была настоящая королева.

Прекрасная Армида не потрудилась извиниться за свой уход ни перед кем, исключая меня. Мне же сказала, коснувшись моего плеча своей волшебной палочкой:

– Я не могу сделать вас еще прекраснее, чем вы есть, но в моих силах сделать для вас то, о чем Кумская сивилла, которую вы посетите, забыла попросить Аполлона: моей магической властью я могу сделать так, чтобы ваша красота стала вечной[308]308
  Кумская сивилла – прорицательница из города Кумы (близ Неаполя), получившая от влюбленного в нее Аполлона дар прорицания; испросила у него долголетие, но забыла выпросить вечную молодость и через несколько столетий превратилась в иссохшую старушку.


[Закрыть]!

Затем, пробормотав несколько слов, которые должны были означать кабалистические заклинания[309]309
  То есть колдовские, таинственные. Кабала (или каббала) – средневековое мистическое течение в иудейской религии, проповедовавшее поиск основы всех вещей в цифрах и буквах еврейского алфавита.


[Закрыть], чаровница сделала мне вполне женский реверанс и удалилась, покачивая бедрами и пуская рулады, должна признаться безупречные с точки зрения их звонкости и чистоты.

Я вышла из уборной, онемевшая от изумления, и возвратилась в нашу ложу, находившуюся так близко от сцены, что синьор – или все-таки синьора? – Велути, заметив меня, весь остаток вечера мог оказывать мне лестные знаки внимания, то обращаясь в мою сторону во время самых эффектных рулад, то пронзая меня смертоносными стрелами своих взоров.

На следующий день меня посетил граф Бристольский, и я поделилась с ним вчерашними фантастическими впечатлениями. Он стал смеяться и рассказал мне, что в Риме среди высшего духовенства известен, кроме семи, восьмой смертный грех[310]310
  Согласно церковным представлениям, смертные грехи – те, что по упорству человека в грехе и преданности злу истребляют в нем любовь к Богу и делают его мертвым для восприятия божественной благодати.
  Семь смертных грехов суть: гордость, жадность, блуд, зависть, чревоугодие, гнев, леность. Восьмым смертным грехом здесь назван гомосексуализм.


[Закрыть]его еще называют благородным грехом); прелаты, разумеется, борются с его искушениями, но так слабо и лениво, с таким странным самодовольством, что, похоже, им приятнее каяться в нем, нежели его избегать.

Правда, в присутствии графа, поскольку он англичанин и протестантский епископ, они в этом смысле стараются соблюдать известную сдержанность, что, однако, не помешало ему узнать об этой стороне римских нравов множество невероятных и забавных подробностей.

Хотя мне было любопытно поглядеть на синьора – или синьору? – Велути вблизи и при дневном свете, я все же не пустила новоявленного Спора на порог, когда через два дня в пять часов пополудни он заявился в элегантной сутане аббата: ему сказали, что неотложные дела вынуждают меня сегодня никого не принимать.

В ночь накануне этого несостоявшегося визита произошло курьезное событие, дающее некоторое представление о качествах римской полиции и о том, как его святейшество Пий VI понимал правосудие.

В пятидесяти шагах от нашего особняка, на площади Испании[311]311
  Одна из красивейших в Риме; расположена к востоку от Корсо – главной улицы папского города.


[Закрыть]около двух часов ночи была совершена попытка ограбления – воры забрались в дом некоего Ровальо, часовщика Ватикана. Часовщик с сыном и двумя слугами оказали сопротивление: один из воров был убит на месте, другого нашли потом умирающим на углу улицы дель Бабуино[312]312
  Одна из центральных магистралей Рима на левом берегу Тибра; ведет от Народной площади в юго-восточном направлении, к площади Испании.


[Закрыть]

На следующее утро стало известно, как Ровальо защитил себя сам.

Это был не первый случай, когда грабители пытались забраться к нему, так как в его магазине было много богато украшенных часов и просто драгоценностей. Дважды он спугнул их, вовремя услышав шум, производимый взломщиками.

Оба раза он спешил оповестить о случившемся полицию, однако прелат Буска, возглавлявший департамент общественной безопасности, учтиво выразив ему свое огорчение, не принял никаких мер против злоумышленников.

Убедившись, что ему нечего ждать помощи от властей, хотя они и обязаны были бы его защитить, Ровальо в один прекрасный день, явившись в Ватикан чинить часы, исхитрился как бы случайно встретиться с папой. Он рассказал ему все, попросив, чтобы его защитили от грабителей, которые с оружием в руках лезут к нему в магазин.

– Мой дорогой Ровальо, – отвечал папа, – я от всего сердца опечален тем, что вы попали в такое отчаянное положение. Но что же я могу сделать? Если монсеньор Буска не желает вас защищать, я не могу заставить его сделать это; стало быть, защищайтесь сами как можете.

– То есть как, ваше святейшество? – удивился Ровальо.

– Вооружитесь. Запаситесь ружьями, пистолетами, мушкетонами – пусть они будут и у вас, и у вашего сына, и у слуг. Караульте хоть внутри магазина, хоть у дверей и, когда эти мерзавцы вернутся, чтобы вас грабить, открывайте по ним огонь. Сколько бы вы их ни перебили, я заранее обещаю вам отпущение.

Ровальо последовал совету папы: он защищал себя сам и уложил двоих бандитов.

Папа сдержал слово: публично дал ему отпущение греха – двойного убийства.