Текст книги "Исповедь фаворитки"

LXXXIV

Нетрудно вообразить, какое впечатление произвели на жителей города и окрестностей королевское воззвание и увещевания священников и монахов.

Рассказывая об арестах якобинцев и казни Эммануэле Де Део, Гальяни и Витальяни, я уже упоминала о том, каковы были настроения среднего образованного слоя неаполитанского общества. Но самым многочисленным классом были лаццарони, их насчитывалось чуть ли не до ста тысяч душ, а все они были за короля и против французов, считая их безбожниками, еретиками и отлученными.

Воззвание короля было не чем иным, как призывом к разбою, а склонность к такому занятию – это ведь, так сказать, национальная черта обитателей Абруцци и Терра ди Лаворо[1147]1147
  Плодородная равнина в Кампании, орошаемая рекой Вольтурно; простирается от границы с областью Лацио на северо-западе до холмов у окраин Неаполя на юго-востоке.


[Закрыть]. Каждый взял ружье, топор или нож и начал действовать с единственной целью разрушать, без какого-либо иного побуждения, кроме жажды пограбить, устремляясь за своими предводителями, но не повинуясь им, следуя примеру, но не приказам. Толпы бежали от французов, отдельные люди шли против них: армия рассеялась, но, будто из-под земли, вышел народ.

Что касается событий, происходивших в городе, то столица являла картину ужасающего разброда. Все люди из целого класса общества, mezzo ceto, все, кто называл себя патриотами и кого другие именовали якобинцами, заперлись по домам, боясь навлечь на себя ярость толпы, для чего хватало одного вида панталон или прически «под Тита»[1148]1148
  Речь идет о моде времен Великой французской революции, заменившей короткие штаны «кюлоты» длинными панталонами.
  Прическа «под Тита» – в точном соответствии с римскими бюстами, короткая прическа с ровно подстриженными со всех сторон волосами. Такая прическа «под Тита» стала модной среди парижской молодежи.


[Закрыть].

На всех площадях скапливались громадные толпы: на площади Кастелло[1149]1149
  Площадь Кастелло находится у стен Кастель Нуово, к северо-востоку от королевского дворца.


[Закрыть], площади Тринита[1150]1150
  (Тринита Маджоре) – расположена в центре Неаполя, восточнее улицы Толедо; неоднократно меняла свое название; в настоящее время называется Джезу Нуово.


[Закрыть], площади Пинье[1151]1151
  Находится в северной части Неаполя у королевского Бурбонского музея; примыкает к улице Толедо.


[Закрыть], на Меркателло[1152]1152
  Меркателло (или площадь делло Спирите Санто – «Святого Духа») – небольшая площадь неправильной формы, расположенная на скрещении нескольких улиц; находится в центре Неаполя рядом с улицей Толедо; на ней возвышается украшенное 26 статуями прекрасное полукруглое здание, воздвигнутое в честь короля Карла III; называлась Меркателло («Маленький рынок») потому, что здесь каждую среду продавались овощи и другие съестные припасы; сейчас площадь носит имя Данте.


[Закрыть], на Старом рынке[1153]1153
  Старый рынок (Меркато) – одна из самых больших площадей Неаполя, на которой по понедельникам и пятницам при большом стечении народа и торговцев проходила главная торговля съестными припасами в городе; на ней также проводились казни; расположена в восточной части города, неподалеку от берега залива.


[Закрыть] – всюду, где были построены помосты, с высоты которых с распятием в руке вещал какой-нибудь монах.

Лаццарони объявляли себя вождями этих толп и, встав во главе, водили их по улицам Толедо, Кьяйа, Санта Лючия, оглашая воздух воплями: «Да здравствует король!», «Смерть якобинцам!», «Смерть французам!» При их приближении спешно закрывались все двери и окна, все лавки. По вечерам, так как стоял декабрь и погода была дождливой и холодной, они разжигали на улицах большие костры и, окружив их, всю ночь пьянствовали, горланили песни и орали.

Королева часто смотрела в окна, поневоле устрашенная этой бурей, в раздувании которой она сама принимала участие, и гадала, не рухнет ли под напором такого шквала и сам трон.

Вместе с тем зрелище всеобщего воинственного подъема в столице, а судя по приходящим известиям и в провинции, помогло королю несколько приободриться. В ожидании французов он стал даже проявлять слабые попытки собрать кое-какие силы для сопротивления.

Крестьяне продолжали творить чудеса фанатизма, а офицеры – чудеса трусости.

Чуди, старый полковник-швейцарец, командующий гарнизоном в Гаэте[1154]1154
  Чуди, Фридлин Жозеф (1741–1803) – генерал неаполитанской службы, на которой состоял с 1772 г., один из командиров наемной швейцарской гвардии; с 1798 г. был комендантом крепости Гаэта; капитулировал перед французами.
  Гаэта – сильнейшая крепость Италии, расположенная на берегу одноименного залива Тирренского моря в 60 км северо-западнее Неаполя; в феврале 1799 г. была без боя взята французами, но в августе отвоевана роялистами при поддержке флота Нельсона.


[Закрыть], открыл противнику ворота крепости, хотя считалось, что овладеть ею невозможно.

Чивителла дель Тронто, цитадель, расположенную на вершине неприступной горы, оборонял какой-то испанец[1155]1155
  Чивителла дель Тронто – одна из самых сильных крепостей Неаполитанского королевства; находилась в одноименном селении в Абруццских горах к северу от столицы; в 1806 г. была разрушена французами.


[Закрыть], чье имя стерлось из моей памяти. Не вытерпев и десятичасовой осады, он сдался в плен вместе со всем своим гарнизоном.

Комендант форта Пескара даже не стал ждать начала осады[1156]1156
  Пескара – портовый город и сильная крепость у места впадения одноименной реки в Адриатическое море.


[Закрыть] – он сдался при первых же проявлениях враждебности со стороны противника. Зато уж крестьяне жгли, душили, истребляли все, что попадало к ним в руки. Они наводнили город Терамо, отбитый ими у французов[1157]1157
  Терамо – город в области Абруцци, на реке Тордино, в 25 км к западу от побережья Адриатического моря.


[Закрыть]. Толпы добровольцев, хлынувших из Терра ди Лаворо, рыскали по берегам реки Гарильяно, разрушая мосты и устраивая засады на дорогах, убивали гонцов, одиноких путников и даже небольшие отряды солдат.

С другой стороны, если Гаэта, Чивителла дель Тронто и Пескара сдались, то Капуа[1158]1158
  Капуа — город в Кампании, в 35 км к северо-западу от Неаполя, на дороге в Рим; неподалеку от нее находятся развалины древней Капуи, одного из самых значительных городов античной Италии.


[Закрыть] держалась твердо, и Макдональд потерпел неудачу, осаждая ее стены[1159]1159
  Макдональд, Жак Этьенн Жозеф Александр (1765–1840) – французский военачальник; родился в семье шотландского эмигранта; в 1784 г. вступил во французскую королевскую армию; после начала Великой французской революции перешел на ее сторону и сделал блестящую военную карьеру: в 1796 г. уже командовал дивизией и одержал ряд побед над австрийскими и прусскими войсками; в 1798 г. занял Рим и был назначен военным губернатором города и всей Папской области; в следующем году в сражении на реке Треббия (правый приток реки По, Северная Италия) потерпел поражение от союзных войск, возглавляемых А. В. Суворовым. В последующие годы занимал ряд командных постов во французской армии, пока в 1804 г. не был уволен за связь с осужденным генералом Моро; через пять лет вернулся на военную службу и принимал участие в войнах Наполеона, получив от него чин маршала Франции и титул герцога Тарентского; после отречения императора перешел на службу к Бурбонам и остался верен им во время «Ста дней».
  Моро, Жан Виктор (1763–1813) – один из талантливейших генералов Французской революции; по образованию юрист; начал службу солдатом в королевской армии, участник войн с первой и второй антифранцузскими коалициями европейских держав; получил после Пишегрю в1 795 г. командование Северной армией, а затем – армией Рейна и Мозеля; успешно действовал на Рейне, а в 1799 г., под командованием Шерера, – в Италии; после установления власти Бонапарта находился в оппозиции к нему; в 1804 г. за участие в роялистских интригах был выслан из Франции и жил в США; в 1813 г. стал военным советником русского императора Александра I в войне против Наполеона; был смертельно ранен в бою; похоронен в Петербурге.


[Закрыть]. Дюгем подошел к этой же самой Капуа с двумя еще кровоточащими ранами[1160]1160
  Дюгем, Филипп Гийом (1766–1815) – начинал военную карьеру в 1791 г. капитаном волонтеров, но благодаря чрезвычайной храбрости быстро стал дивизионным генералом; участник войн Республики и Наполеона, от которого получил титул графа; в 1799 г. принимал участие в Неаполитанской военной кампании; геройски погиб при Ватерлоо.


[Закрыть], генералу Морису Матьё[1161]1161
  Матьё Морис – Давид Морис Жозеф Матьё де ла Редорт (1768–1833), французский генерал (1798), участник войн Республики и Империи; в 1798 г. принимал участие в военных действиях против войск Неаполя.


[Закрыть] пуля пробила руку, полковник д'Арно[1162]1162
  Д'Арно, Жозеф (даты рождения и смерти не установлены) – командир батальона гвардии, участвовавший почти во всех наполеоновских кампаниях и получивший множество ран на поле боя; прославился необычайной храбростью.


[Закрыть] попал в плен, генерал Буарегар был убит[1163]1163
  Буарегар, Мари Анн Франсуа Баррюа де (1767–1799) – французский генерал и военный инженер, изобретатель прототипа понтонных мостов, автор известных военных мемуаров.


[Закрыть], наконец, сам Шампионне, совершенно выбитый из колеи, оставил Терра ди Лаворо, произнося никому в то время еще не знакомые имена Фра Дьяволо[1164]1164
  Фра Дьяволо (настоящее имя – Микеле Пецца; 1771–1806) – сын крестьянина, занимавшегося, как и все его родственники, извозом и ремонтом экипажей, а возможно, и контрабандой. Наследственным ремеслом смолоду владел и Микеле, но ему пришлось стать солдатом. Тюремное заключение, грозившее ему за совершенное в деревенской драке двойное убийство, было заменено тридцатилетней службой в армии. В декабре 1798 г. он оказался в Итри, откуда был родом, и возглавил отряд вступивших в борьбу с французами крестьян, которые высоко ценили его военный опыт и отвагу; после выдворения Бурбонов продолжал жестокую партизанскую войну против французов и послушного им населения, пока не был схвачен и повешен в 1806 г. Прозвище «Фра Дьяволо» Пецца получил от романистов – современникам оно не было известно. Ему посвящена комическая опера Обера «Фра Дьяволо» (либретто Скриба), впервые поставленная в 1830 г.


[Закрыть] и Маммоне[1165]1165
  Маммоне, Гаэтано (ум. в 1802 г.) – мельник из города Сора, возглавивший восстание жителей города и его окрестностей против республиканского правительства и получивший от короля чин генерала; отличался неукротимым нравом и патологической жестокостью. Осенью 1799 г., несмотря на заслуги перед Бурбонами, Маммоне, его братья и соратники, участвовавшие в кражах и грабежах, были арестованы. После побега из тюрьмы на острове Искья Маммоне был снова арестован в сентябре 1801 г. и обвинен в заговоре против короля; находясь в тюрьме, отказывался от пищи, чтобы избежать позорной смерти на виселице; умер в нач. 1802 г. (вероятно, от голода).


[Закрыть], которым вскоре предстояло приобрести столь печальную известность.

Репутация республиканских войск была подорвана. Если французы все еще и оставались непобедимыми, то неуязвимыми они более не были.

Ходили слухи, что французские войска сосредоточились в окрестностях Капуа, но не затем, чтобы взять ее, а для подготовки к почетному отступлению перед лицом враждебно настроенных местных жителей.

Все эти вести вселили уверенность в сердца неаполитанцев. Фердинанд был столь любим, что это не только уравновешивало неприязнь местных жителей к Актону и королеве, но даже заставляло забыть о ней. Поспешное бегство в час проигранной битвы, погубившее короля в глазах всех людей чести, сделало его еще милее сердцам лаццарони. Они твердили между собой, что армия предала Фердинанда, вот ему и пришлось бежать к ним, под их защиту.

В конце концов, по мнению мыслящих сторонников монархии (а таковые, хотя были редки, все же насчитывались в Неаполе в некотором количестве), в распоряжении Макка и Дама еще оставалось сорокатысячное войско, Назелли мог бы привести еще восемь или десять тысяч из Тосканы, а численность вооруженных банд, восставших по зову короля и теперь бродивших повсюду, достигла, по меньшей мере, пятнадцати тысяч. Все эти силы в общей сложности могли составить от шестидесяти до шестидесяти пяти тысяч человек, а за их спиной город с пятьюстами тысяч жителей и три флота – английский, португальский и неаполитанский.

Было очевидно, что в подобном людском океане десять-двенадцать тысяч французов должны просто захлебнуться и исчезнуть.

Однако все это не успокаивало Каролину: ее враждебность к неаполитанцам подсказывала ей, что эта ненависть взаимна. Такую же ненависть к ним испытывал Актон. С другой стороны, страх с первой минуты обуял государственных инквизиторов Кастельчикалу, Ванни и Гвидобальди: чувствуя себя в кольце тайных мстителей, ждущих своего часа, они дрожали один сильнее другого и потому были ярыми сторонниками бегства.

Нельсон, отвечавший на Сицилий за все, в Неаполе не мог отвечать ни за что.

Но пока король оставался в Неаполе, никто не смел покинуть город.

Значит, требовалось подогреть решимость государя каким-нибудь ужасающим спектаклем, который перепугает и таким образом заставит его бежать из Неаполя.

То происшествие, о каком я сейчас расскажу, если и в самом деле было заранее обдуманным преступлением – точно я об этом не знаю, – то преступление это подготовили и совершили королева и Актон.

Я уже упоминала о том беспокойстве, что причинял им Феррари, передавший королю фальшивое письмо. Если в подобных обстоятельствах король тем или иным образом узнает, что был обманут, его гнев может оказаться ужасным.

И вот вечером 19 декабря пришло письмо из Вены. Королева, не выпускавшая из виду ничего, что приходило с той стороны, сумела перехватить это послание. Депеша была такова, что, если бы она попала в руки короля, он тотчас понял бы все.

В самом деле, император писал своему дяде, что, начав действовать преждевременно, он тем самым нанес ущерб общему делу всей Европы и теперь заслуживает, чтобы его предоставили своей судьбе.

С этого дня Феррари, чья судьба до сих пор лишь решалась, был приговорен, и его смерть должна была напугать короля.

Повторяю: об этой истории я могу рассказывать только понаслышке, и если бы, решившись на эту исповедь, я не дала самой себе клятву говорить все, я обошла бы этот случай молчанием, не имея возможности ручаться за точность своих слов, так как отвечаю за нее, повествуя о событиях, в которых участвовала сама.

Я, кажется, уже упоминала о некоем Паскуале Де Симоне, находившемся на жалованье у королевы, за что он и назывался сбиром королевы.

Как утверждают, ему было выдано пять тысяч дукатов, причем часть этих денег он, согласно приказу, должен был раздать народу, в особенности портовым рабочим и матросам.

Речь шла о том, чтобы избавиться от некоего человека, на которого Паскуале Де Симоне должен был указать как на якобинца, тем самым навлекая на него ярость толпы.

Двадцатого декабря около десяти часов утра Феррари вышел из дворца с письмом от генерал-капитана к лорду Нельсону.

Паскуале Де Симоне ожидал его на углу улицы Пильеро, в конце набережной, напротив Мола[1166]1166
  Улица Пильеро (соврем. улица Христофора Колумба) – ведет вдоль берега моря от Кастель Нуово, соединяясь с улицей Нуова Марина.
  Мол – имеется ввиду старинный мол торгового порта, Моло Анжоино, который располагается недалеко от Кастель Нуово.


[Закрыть].

При появлении своей жертвы он дал знать собравшемуся неподалеку портовому люду, что это тот самый человек, о котором была договоренность.

Те также знаками известили его, что все поняли.

Феррари, ничего не подозревая, прыгнул в лодку и приказал двум матросам доставить его на борт корабля Нельсона.

Те потребовали плату вперед.

Феррари дал им четыре карлино. Это было щедро, но матросы потребовали пиастр[1167]1167
  Дюма в романе «Сан Феличе» оценивает пиастр того времени в двенадцать карлино и восемь гранов.
  Пиастр – итальянское название старинной испанской монеты песо, имевшей крупное достоинство.


[Закрыть].

– Поостерегитесь! – сказал им Феррари. – Я курьер его величества.

– Ты-то? – отвечал один из матросов, приободренный знаками Паскуале Де Симоне. – Мы тебя знаем, ты якобинец.

Едва лишь это слово было произнесено, двадцать ножей блеснуло в воздухе и несчастный Феррари упал, пронзенный клинками…

А накануне произошло событие, весьма прибавившее королю решимости остаться в Неаполе.

Громадная толпа собралась на Дворцовой площади[1168]1168
  Дворцовая площадь (соврем. площадь Плебисцита) – находится в исторической части Неаполя у западного фасада королевского дворца; свое нынешнее название получила в честь плебисцита 21 октября 1860 г., предшествовавшего вхождению Неаполитанского королевства в единую Италию; основой ее послужила территория военного лагеря короля Карла I Анжуйского, в период правления Анжуйской династии застроенная монастырями и церквами; при испанском владычестве здесь был сооружен дворец вице-королей, а от него проложена новая прекрасная магистраль в историческую часть города – улица Толедо; в XVIII в. на этой площади был построен королевский дворец.


[Закрыть] и с криками «Смерть якобинцам!» требовала, чтобы ей назвали их имена, выражая намерение истребить всех, чтобы, избавившись от врагов внутренних, легче было покончить с внешними.

Эти бешеные вопли, вырывающиеся из множества глоток, заставили короля выйти на балкон. Жестом и словами поблагодарив верноподданный народ, он послал к толпе князя Пиньятелли, поручив поговорить с вожаками и заверить их, что слухи об отъезде короля преждевременны, что это далеко еще не решено и, по всей вероятности, король останется, если будет уверен в народной поддержке.

И народ начал кричать:

– Ради Господа нашего и короля умрем до последнего!

Вспышка народного гнева привела в ужас королеву и всю тесную кучку сторонников бегства.

На следующий день в тот же час король снова услышал глухой шум, яростные выкрики и вой, что всегда издают большие людские скопления, в какой бы части света они ни собрались, а уж в Неаполе тем более. Подумав, что это еще одна безобидная демонстрация, не грозящая ничем, кроме буйных пустых призывов, он, по своему обыкновению, вышел на балкон.

Толпа на этот раз валила со стороны театра Сан Карло; в самой ее середине было видно что-то бесформенное, и король стал тщетно всматриваться, пытаясь разглядеть, что это такое.

Раздавались крики:

– Якобинец! Смерть якобинцу!

Тут король начал понимать: бесформенное нечто, окровавленное, влекомое по дорожной грязи, может оказаться человеческим телом.

Но это тело, если и было действительно трупом человека, могло принадлежать только врагу, а король Фердинанд был недалек от того, чтобы согласиться с мнением Карла IX, который, увидев мертвого адмирала, воскликнул: «Труп врага всегда хорошо пахнет[1169]1169
  Имеется в виду вождь французских гугенотов Гаспар де Шатийон, адмирал Колиньи (1519–1572), раненный 22 августа 1572 г. и убитый через два дня после этого во время Варфоломеевской ночи – массовое избиение французских протестантов (гугенотов) 24 августа 1572 г. (в ночь праздника святого Варфоломея).


[Закрыть]!» И Фердинанд встретил толпу своей обычной приветливой улыбкой.

Но, когда толпа, желая достойно ответить на эту улыбку, показала ему труп, поставив его на ноги, король, мгновение поколебавшись, узнал Феррари. С криком ужаса он закрыл руками лицо и, отшатнувшись назад, упал в кресло.

Королева ждала этой минуты. Она вошла, взяла мужа за руку и чуть ли не силой подвела к окну со словами:

– Посмотрите! Они принялись за наших слуг, а кончат нами. Вот судьба, что уготована нам всем: и вам, и мне, и нашим детям!

– Отдавайте распоряжения и едем! – крикнул Фердинанд, торопливо закрыл окно и укрылся в глубине своих покоев.

Партия была выиграна.

LXXXV

Как только это решение было принято, королева послала записку Нельсону, и он, со свойственной ему обязательностью, тотчас прибыл во дворец.

Она официально объявила ему о нашем отъезде, впрочем, день еще не был назначен. Я говорю «день», хотя вернее было бы сказать «ночь», ибо королевское семейство намеревалось покинуть Неаполь под покровом темноты, никого не известив о своем бегстве.

Королева обратилась за помощью к Нельсону, а не к Караччоло по двум причинам. Первой была, видимо, антипатия, которую неаполитанский князь внушал ей, несмотря на то, что она была принуждена отдать должное благородству его натуры. Но вторая – и главная – причина, по всей вероятности, заключалась в том, что Каролина не хотела позволить неаполитанцу узнать, сколько богатств она увозит с собой – ведь слухи об этом, просочившись в город, могли поднять шум, чего она опасалась.

Поскольку наиболее ценные вещи следовало переправить на корабль в тот же вечер, Нельсон тотчас отправил капитану Хоупу с «Алкмены» следующий приказ:

«Нужны три шлюпки и малый куттер с „Алкмены“. Команда не должна иметь иного оружия, кроме холодного. Быть у площади Витториа[1170]1170
  Площадь Витториа («Победы») расположена в начале набережной Кьяйа, у берега моря.


[Закрыть] точно в половине восьмого. Причалит к набережной только одна лодка. До семи лодкам надлежит находиться у борта „Алкмены“ под наблюдением капитана Хоупа. На шлюпках иметь багры.

Все прочие шлюпки „Авангарда“ и „Алкмены“ с командами, вооруженными длинными ножами, и катера с каронадами[1171]1171
  Каронада – тип гладкоствольного артиллерийского морского орудия, производимого с последней трети XVIII в. на заводе Каррон в Шотландии; имели короткий ствол, малую зарядную камеру и, следовательно, низкую скорость полета ядра; были чрезвычайно эффективны в морском ближнем бою против деревянных корпусов кораблей.


[Закрыть] пришвартовать к борту „Авангарда“, который под командованием капитана Харди[1172]1172
  Харди, Томас Мастерман (1769–1857) – баронет (1806), лорд (1830); личный друг Нельсона; командовал двумя флагманскими кораблями под его началом: «Авангардом» (с августа 1798 г.) и «Викторией», принимавшей участие в бою под Трафальгаром; с 1837 г. – вице-адмирал.


[Закрыть] точно в половине девятого выйдет в море на полпути от Молосильо[1173]1173
  Молосильо – сад у южного фасада королевского дворца, выходящий на берег залива; заложен при Анжуйской династии около 1302 г.


[Закрыть].

На каждой шлюпке должно быть от четырех до шести солдат.

Если потребуется помощь, подавайте знаки сигнальными огнями.

Г. Нельсон».

Встреча назначалась у Витториа; поскольку набережная Витториа находилась точно напротив дворца английского посольства, я могла, не будучи замеченной, отнести сама или приказать отнести на борт самые драгоценные украшения королевы, упакованные в две или три шкатулки, которые ее величество должна была отправить мне еще днем.

Однако коль скоро было намерение захватить с собой также и все произведения искусства, какие только удастся собрать – статуи, картины, – следовало найти для этого иной путь.

Старинное дворцовое предание гласило, что существует подземный ход, ведущий из дворца к морю. Теперь задача была в том, чтобы отыскать его.

В том же предании утверждалось, что подземный ход не использовался с самых времен испанского владычества.

Королева приказала доставить к ней самого престарелого из дворцовых служителей. Это был старец восьмидесяти четырех лет, следовательно, он родился в 1714 году и ему был двадцать один, когда Карл III был провозглашен королем Неаполя.

Когда-то он был дворцовым слесарем, а ныне пребывал на пенсионе, но его пятидесятивосьмилетний сын заменил его, исполняя при дворце ту же службу.

Порывшись в памяти, старик обещал с помощью сына, которому доверял как себе самому, отыскать ход. Насколько он мог вспомнить, этот ход был шириною в туаз[1174]1174
  Туаз – старинная единица длины во Франции, равная 1,949 м.


[Закрыть], а высотой футов в восемь-девять.

Таким образом, статуи и картины вполне могли там пройти.

Старику было приказано взяться за поиски и доложить королеве, как только подземный ход будет обнаружен.

Через полчаса он вновь поднялся в покои королевы сообщить, что нашел внутреннюю дверь. Его сын теперь ждал только приказа королевы, чтобы открыть ее; впрочем, это было не так просто, если принять во внимание, что никто, разумеется, понятия не имел, куда подевался ключ.

Королева не желала, чтобы кто-нибудь узнал, что ведется обследование подземного хода. Вместе с тем ее собственное участие в этом слишком явственно говорило бы о чрезвычайной важности происходящего. Поэтому разведать ход взялась я.

И вот, взяв факелы, мы отправились – старик шел впереди, я следовала за ним.

Подземный ход сообщался с дворцовыми подвалами; вход в него был скрыт рядом пустых бочек, которые рассыпались в прах, едва лишь до них дотрагивались, так как стояли там, вероятно, уже три четверти века.

Я приказала слесарю открыть дверь, что не обошлось без некоторых затруднений, поскольку ржавчина проела и замок, и петельные крюки.

Наконец дверь уступила.

Когда пришла пора войти в этот темный и смрадный проход, я почувствовала, что смелость мне изменяет; казалось, что, ступая по этой липкой грязи, я рискую натолкнуться на каких-нибудь самых невероятных гадов.

Как бы то ни было, я выбрала себе в спутники более молодого из двух слуг, оставив старого слесаря сторожить у двери.

Подземный ход петлял, от этого его длина сильно увеличивалась. Воздух был влажен, и капли ледяной воды падали со свода.

О том, что мы приближаемся к выходу, я догадалась, увидев трех-четырех летучих мышей – они вспорхнули, потревоженные нами в своем укрытии, и в свою очередь разбудили сотни своих соплеменниц, днем прятавшихся в этом темном коридоре, а по ночам выбиравшихся наружу сквозь решетчатую дверь подземного хода, выходившую к военной гавани.

Борясь с ужасом, что внушал мне их мрачный полет, я продолжала путь, и скоро впереди забрезжил свет.

Как уже говорилось, выход был у самого моря, и достаточно было пересечь набережную шириной не более двенадцати – пятнадцати футов, чтобы перенести все что угодно на борт шлюпок, которые будут стоять у причала.

Итак, можно было в тот же вечер начать переносить сундуки в подвалы.

Я поднялась к королеве, чтобы сообщить ей эту добрую весть, и она призналась, что на моем месте просто умерла бы от страха, так как летучие мыши внушают ей глубочайший ужас.

И в самом деле, отвращение королевы к этим созданиям стало причиной того, что королевская семья при своем бегстве не использовала этот новый путь, в отношении которого я сыграла роль если не Христофора Колумба, то Васко да Гамы[1175]1175
  Христофор Колумб (1451–1506) первым проложил путь к побережью Северной Америки, а Васко да Гама (ок. 1469–1524) впервые добрался по морю из Европы в Южную Азию.


[Закрыть].

Остаток дня ушел на то, чтобы упаковать в сундуки все золото, которое можно было раздобыть в банке, ломбарде или подобных им заведениях.

Итак, в четверг 19-го парусным мастерам было поручено приготовить на «Авангарде» каюты для короля, королевы и королевской семьи; пригласили художников, чтобы преобразовать расположенную под кормой офицерскую кают-компанию, которой предстояло стать королевским салоном. В ночь с четверга на пятницу первые сундуки были подняты на борт.

Распоряжался перемещением всех этих ценностей граф Турн[1176]1176
  Джузеппе Турн, граф Вальвасино – немец на неаполитанской службе, морской офицер, командир фрегата «Минерва»; участвовал в суде над адмиралом Караччоло и отдал приказ о его казни.


[Закрыть] – как уже было сказано, королева не хотела, чтобы к подобному делу оказался причастен кто-либо из неаполитанцев.

Пятница прошла все в тех же сборах, причем эти хлопоты по возможности следовало производить внутри замка, ибо народные сборища продолжались: в любую минуту Дворцовая площадь могла быть затоплена массами лаццарони, кричащих: «Да здравствует король!», «Смерть якобинцам!», «Смерть французам!»

Отплытие было назначено на ночь с 21-го на 22-е. Королю не хотелось отправляться в пятницу, но королева, боясь, как бы муж не переменил своего решения, настаивала, заставляя его устыдиться своих суеверий, и добилась, что он согласился взойти на корабль в тот же вечер.

Двадцатого адмирал Караччоло получил приказ приготовиться сопровождать «Авангард». Ему дали понять, что, хотя королева со всей семьей и мы с лордом Гамильтоном отплываем на «Авангарде», король потом собирается перейти на борт «Минервы», и это примиряло всех и не вызывало вражды у неаполитанского адмирала.

Двадцать первого около полудня Нельсону сообщили, что отплытие назначено на вечер, и он тут же дал соответствующие распоряжения графу Турну.

Кроме того, он написал письма маркизу де Ница и капитану Хоупу. Эти послания содержали приказ сжечь суда неаполитанского флота, чтобы помешать им стать вражескими в случае, если они попадут в руки французов, или мятежными, если они попадут в руки патриотов.

Нетрудно понять, какое волнение царило во дворце в ту злосчастную пятницу; королева, сама желавшая отъезда и торопившая его, рыдала от ярости и готова была отменить собственные распоряжения.

Князь Пиньятелли был назначен главным наместником королевства[1177]1177
  Пиньятелли, Франческо граф ди Ачера, маркиз ди Лаино (1734–1812) – генерал, наместник короля в Неаполе, назначенный накануне бегства Бурбонов в Палермо; выполнял эти обязанности с 21 декабря 1798 г. по 16 января 1799 г.; ему не удалось успокоить столицу и помешать дальнейшему продвижению французов: для этого у него не было необходимой энергии и решительности; 11 января 1799 г. он подписал в селении Спаранизе перемирие с Шампионне, согласившись на уплату военной контрибуции и оккупацию французами большой территории королевства, после чего бежал в Палермо.


[Закрыть]. Пришло письмо от Макка, где говорилось, что он направляется в Неаполь, чтобы взять город под свою защиту. Для него был оставлен патент военного наместника королевства.

Когда князь Пиньятелли осведомился, до каких пределов простираются его новые полномочия, королева отвечала:

– До самых крайних, вплоть до того, чтобы сжечь Неаполь! Вы вольны распоряжаться жизнью и смертью всего mezzo ceto и аристократии; здесь нет ничего доброго, кроме одного только простонародья.

В десять вечера все королевское семейство собралось в покоях Марии Каролины; там же вдобавок находились мы с сэром Уильямом и посол Австрии с семьей. Король выразил было желание увезти с собой кардинала Руффо, но королева, ненавидевшая этого прелата, воспротивилась.

В результате кардинал отправился на «Минерву».

Только тогда из уст его преосвященства адмирал Караччоло узнал, что ему отказано в чести везти на своем судне короля. Это известие нанесло двойную рану его гордости князя и патриотизму неаполитанца. Он хотел тотчас отправить королю прошение об отставке, однако Руффо убедил его исполнить свой долг до конца и заявить о своем уходе со службы после прибытия в Палермо.

В каком бы секрете ни хранился отъезд короля, слухи о нем просочились в город. Надо знать Неаполь, чтобы в должной мере представить, что творилось весь день в окрестностях дворца. В Неаполе крики народной любви так похожи на вопли злобы, что можно было подумать, будто эти людские толпы, боящиеся потерять своего короля, собрались с целью перерезать ему глотку.

В половине одиннадцатого граф Турн, подведя шлюпки к подножию лестницы, известной под названием дель Карако, поднялся по ней, чтобы открыть дверь на верхнюю лестницу, ведущую к королевским покоям. Но, пытаясь отомкнуть дверь в эти покои, граф Турн сломал ключ, застрявший в замочной скважине, и дверь пришлось ломать.

Затем король во главе нашей маленькой процессии двинулся вперед, держа свечу. Но, дойдя до середины лестницы, он услышал шум, доносившийся со стороны спуска Джиганте[1178]1178
  Спуск Джиганте – ведет от Дворцовой площади в юго-западном направлении, к улице Кьятамоне.


[Закрыть], поэтому, опасаясь быть замеченным и узнанным, потушил свечу. Мы оказались в беспросветном мраке, и приходилось двигаться ощупью. Наконец мы все-таки добрались до Молосильо, но море так бушевало, что было опасно выйти из гавани. Мы ждали в шлюпках, кутаясь в свои плащи и шали, а поскольку юных принцесс забыли накормить, они просто умирали от голода и все просили есть. У одного матроса нашлись анчоусы[1179]1179
  Анчоус (хамса) – мелкая морская рыба отряда сельдеобразных; важный объект промысла.


[Закрыть], и девочки съели их без хлеба, запивая мутной застоявшейся водой. Но вот море успокоилось, и мы направились к «Авангарду», до которого добрались незадолго до полуночи.

Несмотря на все старания лорда Нельсона, королевскому семейству на «Авангарде» было довольно тесно. В адмиральскую каюту и офицерскую кают-компанию набилось десять человек, не считая нас с сэром Уильямом и австрийского посла с женой.

Эти десять персон были: король, королева, наследный принц с супругой и маленькой, недавно родившейся принцессой[1180]1180
  Эта маленькая принцесса – Мария Каролина (1798–1870), старшая дочь принца Франческо, в будущем (с 1816 г.) жена герцога Беррийского, племянника французского короля Людовика XVIII; широкую известность получила ее попытка в 1832 г. поднять во Франции восстание в пользу своего сына, наследника Бурбонов, свергнутых Июльской революцией 1830 г.; после ареста и огласки факта ее второго, тайного брака и рождения в нем ребенка отошла от политической деятельности.


[Закрыть], юный принц Леопольде, принц Альберто, Мария Кристина, Мария Амелия и Мария Антония[1181]1181
  О младших сыновьях королевской четы см. примеч. 410, 412, 413; об их дочерях – примеч. 425–428.


[Закрыть].

В первую минуту король, увидев, что оказался в такой тесноте, захотел было сдержать обещание, данное Караччоло, и перейти на его корабль, однако королева категорически потребовала, чтобы он не разлучался со своей семьей.

С наступлением дня задул легкий бриз, к несчастью встречный. До «Авангарда» доносился шум города, похожий на рычание громадного медведя.

И действительно, народ только что узнал, что Фердинанд, вопреки всем своим обещаниям, покинул его. Объявления, расклеенные на всех углах, на площадях и перекрестках, сообщали, что князь Франческо Пиньятелли назначен главным наместником и наделен неограниченной властью, что Макк принимает командование разбитой армией, а Симонетти[1182]1182
  Симонетти, Саверио, маркиз – неаполитанский государственный деятель; некоторое время был министром юстиции.


[Закрыть] освобождает пост министра финансов в пользу банкира Дзурло[1183]1183
  Дзурло, Джузеппе (1759–1828) – неаполитанский государственный и судебный деятель; перед революцией – управляющий финансами, после реставрации Бурбонов – министр финансов; министр внутренних дел (1803–1813 и 1820); дважды избирался президентом Академии наук.


[Закрыть].

Все эти назначения подтверждались декретом, составленным накануне и написанным с первой строки до последней собственной рукой короля.

Всюду повторяли слова королевы, произнесенные в ответ на вопрос князя Пиньятелли, сколь далеко простираются его полномочия: «Вплоть до того, чтобы сжечь Неаполь!»

Набережные были заполнены публикой, однако на море поднялось слишком сильное волнение, чтобы хоть кто-нибудь рискнул спустить лодку на воду. С корабля можно было различить кучки людей, видимо депутации, но все они, потоптавшись у воды, одна за другой расходились, заранее уверенные в отказе лодочников доставить их на борт флагманского судна, на мачте которого развевался королевский вымпел.

За ночь ветер ослабел, но по-прежнему дул с моря. На рассвете толпа вновь запрудила набережные. Она приветствовала английскую эскадру громкими криками, должно быть надеясь, что король изменит решение. И действительно: лишь море стало поспокойнее, мы увидели, как депутации, что вчера у нас на глазах так бесполезно метались по берегу, не только появились вновь, но и сели в лодки и направились к «Авангарду».

Депутаций было три: одна от духовенства во главе с архиепископом Капече Дзурло, другая – от местной знати, третья – от магистратуры и муниципалитета. Все они явились умолять государя, чтобы он остался, уверяли, что считают для себя честью защищать его до последнего дыхания.

Однако король не согласился принять никого, кроме кардинала Дзурло, архиепископа Неаполя. Прочие остались на лодках и кружили вокруг «Авангарда», тщетно простирая руки к небесам.

Кардинал Капече Дзурло проявил большую настойчивость, пытаясь удержать его величество, но король был непреклонен.

– Монсеньор, – сказал он, – земля меня предала. Я хочу посмотреть, не окажется ли море более надежным.

Архиепископ покинул «Авангард» со смертельным отчаянием в сердце, заявив, что не берется даже предсказать, что сделает Неаполь, предоставленный самому себе.

– О, – пробормотала королева, – если вы не знаете, что сделает Неаполь, то я знаю, что я с ним сделаю, если когда-нибудь моя нога еще ступит на этот берег!