Текст книги "Исповедь фаворитки"

L

Благодаря предусмотрительности ее величества у нас впереди было двадцать четыре часа, которые мы могли провести вместе.

Мария Каролина сияла. Кроме того, что, по ее словам, она была счастлива вновь видеть меня, имелась здесь и другая причина. Она возвратилась с заверениями императора Леопольда, что коалиция против этой Франции, которую она так ненавидела, будет заключена и есть надежда втянуть в нее Пруссию. Во время пребывания в Вене ее успели посетить многие эмигранты; все они утверждали, что Францию раздирает на части добрый десяток ничтожных клик, и громко взывали к иностранцам о помощи. По их уверениям, поход на Париж окажется прогулкой, даже не заслуживающей названия опасной. Относительно бегства Людовика XVI и Марии Антуанетты все уже было решено: 12 июня они покинут Париж, направляясь в сторону Шалона[629]629
  Шалон (Шалон-сюр-Марн) – главный город провинции Шампань на северо-востоке Франции, в 150 км от Парижа.


[Закрыть], затем, миновав Верден[630]630
  Верден – город и крепость в Северо-Восточной Франции у западной границы Лотарингии на реке Мёз, в 75 км к востоку от Шалона.


[Закрыть] и Монмеди[631]631
  Монмеди – город в Северной Франции у границы с Бельгией, в 35 км к северу от Вердена.


[Закрыть], достигнут границы, где их будет ждать шведский король Густав, готовый тотчас возглавить армию в ее походе на Париж[632]632
  Густав III (1746–1792) – шведский король, правивший с 1771 г., образец т. н. «просвещенного деспота», не чуждый либеральных идей, но сторонник неограниченной власти монарха; вынашивал планы военной интервенции против революционной Франции, однако был убит одним из недовольных шведских дворян.


[Закрыть].

Единственное, что королеве предстояло совершить уже здесь, на месте, это вовлечь в коалицию всех мелких итальянских государей и короля Испании – задача, выглядевшая легкой, ведь король Карл IV был брат Фердинанда.

Мария Каролина не сомневалась в успехе этого двойного политического маневра и заранее наслаждалась двойной радостью удовлетворенной ненависти и мстительной гордости.

Не знаю, испытывала ли королева такое же счастье, снисходя до меня, какое наполняло все мое естество, когда я поднималась до нее; не знаю, но сомневаюсь в этом. В царственных привязанностях, в этих дружбах, желающих забыть о неприступной высоте трона, есть особая притягательность, ибо они затрагивают не только сердце, но и все фибры тщеславия, связанные с самыми тайными амбициями души, тем более когда это женская душа. Ни к одной женщине в мире я не питала чувства столь глубокой преданности, как к королеве, именно потому, что она владела королевством, звалась Марией Каролиной, была дочь Марии Терезии. А я, кем я была рядом с нею, даже если забыть об Эмме Лайонне и помнить только, что я леди Гамильтон?

Пусть же никого не удивляет, что опьянение королевскими милостями толкнуло меня на такие пагубные заблуждения, что их, быть может, следовало бы назвать преступлениями. Увы, я была рабой собственной гордыни!

Пока мы, я и королева, были в Казерте, король созвал Совет, так что на следующий день после его приезда уже было принято решение не только готовиться к войне с Францией, но и наладить неукоснительную слежку за всеми проявлениями революционного духа, казалось уже готового пробудиться в Неаполе и стать причиной таких же беспорядков, какие постигли Францию.

Воевать с Францией – было очень важное, но и крайне опасное решение, ибо тому препятствовали две причины: ни король Неаполя, ни его народ не были воинами.

Ведь воинственные наклонности короля ограничивались его чрезмерным пристрастием к охоте; если когда-то ему и случалось переменить цель, против обыкновения направив свое ружье не на оленя, лань или кабана, а на человека, дичь более опасную, он старался выбрать в качестве мишени какого-нибудь беднягу из крестьян, кому он забавы ради сбивал пулей шляпу с головы, доказывая свою меткость. Да и то, с тех пор как при одном из подобных опытов он, вместо того чтобы прострелить всего лишь шляпу, задел череп и уложил наповал беднягу, имевшего одновременно честь и несчастье послужить ему мишенью, король отказался от развлечений такого рода.

Ну а неаполитанцы, если не считать нескольких бунтов, из которых самый длительный – мятеж Мазаньелло – продолжался две недели[633]633
  Мазаньелло – сокращенное имя Аньелло д'Амальфи, Томмазо (ок. 1620–1647), подручного рыботорговца, вождя восстания против испанского владычества в Неаполе на первом кратчайшем его этапе (7-16 июля 1647 г.). Огромная власть, которая оказалась в руках Мазаньелло, присвоившего себе титул «главнокомандующего верноподданнейшего народа», стала для него тяжелым испытанием, и ему не суждено было ее выдержать: он окружил себя княжеской роскошью, с каждым днем все более росла его вера в свою миссию, все явственнее стали проявляться высокомерие и пугавшая многих легкость, с которой он отдавал приказы, вызывавшие убийства. Все это привело Мазаньелло к скорой гибели: 16 июля он был убит в монастыре дель Кармине и объявлен изменником делу народа; останки его были осквернены и брошены на одной из окраин Неаполя. Целый день столичный плебс праздновал победу над врагами, к которым был причислен и недавно почитавшийся им «главнокомандующий», но на следующий день настроение народа изменилось, к чему привело сокращение на одну треть веса хлеба при сохранении прежней цены; повсюду снова стало звучать имя Мазаньелло, его опять стали называть народным заступником. Опасаясь новых волнений, городские власти приказали торжественно захоронить его останки в церкви монастыря дель Кармине; смерть Мазаньелло нанесла первый удар восстанию.


[Закрыть], да кое-каких примеров выдающейся личной храбрости, надо признать, что в целом неаполитанцы не питали заметной склонности к военным баталиям. Эти семь миллионов человек – таково было тогда население королевства – не имели никаких навыков обращения с оружием. Со времени битв при Битонто и Веллетри, в которых неаполитанцы не принимали никакого участия, поскольку то были сражения между испанцами и австрийцами[634]634
  Имеются в виду эпизоды войн за Польское наследство (1733–1735) и Австрийское наследство (1740–1748). При Битонто (Италия, Апулия) 25 мая 1734 г. произошла битва между австрийцами и испанцами; австрийцы были выбиты со своих позиций, понеся большие потери; в результате этой победы испанское владычество утвердилось в неаполитанских провинциях. 11 августа 1744 г. войска неаполитанского короля Карла III и войска Испании нанесли поражение австрийской армии у города Веллетри в Папской области (примерно в 35 км юго-восточнее Рима).


[Закрыть], Неаполь не слышал пушечной пальбы. А ведь последняя из этих битв – битва при Веллетри – произошла лет сорок семь – сорок восемь назад, так что даже отдаленное эхо выстрелов давно угасло в памяти жителей, ибо современное поколение состояло из внуков тех, которые если и не воевали, то хотя бы видели войну.

В то же время королева имела основания подозревать, что отзвуки новых идей, провозглашаемых во Франции, достигли Неаполя. Все mezzo ceto[635]635
  Средние слои (итал.).


[Закрыть], своеобразное сословие адвокатов, врачей, артистов, законников, было пропитано этими веяниями. Прежде всего молодежь, с жадностью глотавшая книги Вольтера и Руссо, сочинения философов и энциклопедистов[636]636
  Энциклопедисты – французские просветители, участвовавшие во главе с философом-просветителем и писателем Д. Дидро (1713–1784) в создании «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (1751–1780).


[Закрыть], однажды разрешенные, а теперь запретные и яростно преследуемые, – эта молодежь спрашивала себя, по какому праву, когда соседний народ идет к свету, ее хотят силой удержать во тьме.

Конечно, мечтавшему о прогрессе либеральному и просвещенному меньшинству противостояла знать, поддерживающая королевскую власть, не имеющая иных представлений о славе, иных надежд, кроме тех, что связаны с придворными должностями и монаршей милостью, а также духовенство, испорченное и невежественное, видевшее в торжестве французских идей крах своего могущества и потерю богатства; наконец, и народ был искренне, фанатически предан Фердинанду, не только потому, что тот был его королем по праву престолонаследия, но еще и потому, что этот монарх, доступный и фамильярный по отношению к простолюдинам, со своей вульгарной речью, пошлыми занятиями и низменными инстинктами был похож на них, и это сходство делало из сына Карла III не то, чем он должен был быть, не первого дворянина королевства, а вожака лаццарони с Мола[637]637
  Имеется в виду старинный мол торгового порта, Моло Анжоино, который располагается недалеко от Кастель Нуово.


[Закрыть].

Надо отдать справедливость королю Фердинанду: он предпринимал все меры подготовки к войне, каких желали от него королева, Актон и сэр Уильям, хотя не питал особых иллюзий относительно побед, уготованных его армии. Но отступать ему было некуда: неаполитанского монарха втянули в готовящуюся большую драку, и ему не оставалось ничего иного, как сыграть в ней свою роль. Впрочем, он был полон решимости не подвергать свою жизнь слишком большому риску.

Между тем время шло, близилось 12 июня – назначенный срок бегства короля; королева целыми днями говорила со мной об этой отчаянной попытке своей сестры и зятя, не скрывая от самой себя той истины, что, решаясь на такой шаг, они ставят на карту все.

Никому не объясняя с какой целью, Мария Каролина распорядилась, чтобы 12 июня во всех храмах шло богослужение.

В этой странной натуре уживались непримиримые крайности: зрелая ясность ума сочеталась с суеверием, врожденная истовая набожность безнадежно пыталась примириться с плодами философского воспитания.

Наконец, наступило 12 июня; почти весь этот день она провела на коленях в дворцовой часовне, не позволив мне пойти туда с ней из опасения, как бы я, еретичка, своим присутствием не навлекла беду. Однако вечером она послала за мной, пожелав, чтобы я осталась с ней на ночь и часть этой ночи просидела над картой, с ее помощью мысленно воспроизводя все перипетии побега, который так ее занимал.

– В этот час, – говорила она, – они должны покинуть Тюильри[638]638
  Тюильри – королевский дворец в Париже, построенный во второй пол. XVI в.; в кон. XVIII и в XIX в. – главная резиденция французских монархов; в 1871 г., во время событий Парижской коммуны, основная часть дворца была уничтожена пожаром.


[Закрыть]. А сейчас они должны быть в Бонди[639]639
  Бонди – городок у восточных границ Парижа.


[Закрыть]. А к этому времени им пора уже прибыть в Мо[640]640
  Мо – город в 40 км к востоку от Парижа.


[Закрыть]. А теперь они, наверное, в Монмирае[641]641
  Монмирай – городок в 45 км к востоку от Мо.


[Закрыть]…

Легла она лишь в пять утра, а заснула только в восемь.

Вечером прибыл гонец из Франции с письмом от Марии Антуанетты.

Я была подле королевы, когда принесли это послание: в тот день она не позволила мне ее покинуть. Дрожащими руками она распечатала письмо и, пробежав глазами первую строку, нетерпеливо вскричала:

– Ты представляешь, Эмма? Они вовсе не бежали двенадцатого!

И, достав платок, утерла пот со лба; потом, читая письмо, продолжала одновременно говорить:

– Госпожа де Рошрёль, любовница адъютанта Лафайета[642]642
  Этим адъютантом был Гувьон, Жан Батист (1747–1792) – французский офицер, участник Войны за независимость североамериканских колоний Англии; с 1789 г. генерал национальной гвардии Парижа; участник войны с антифранцузской коалицией; погиб в бою.


[Закрыть], до вечера тринадцатого числа состояла при особе дофина; она могла бы их выдать, и потому… Весьма разумная осторожность, – пробормотала она, – но лучше было подумать об этом заранее.

Прочитав еще несколько строк, она сказала:

– Отъезд перенесен на восемнадцатое. Еще неделя тревоги!

Она скомкала листок в руке, но, вместо того чтобы бросить, спрятала его, скомканный, у себя на груди.

– Кто этот гонец, что принес письмо? – спросила она.

– Тот самый, которого ваше величество послали к королеве Франции три недели назад.

– Феррари[643]643
  Феррари, Антонио (ум. в 1798 г.) – доверенное лицо и посыльный Фердинанда IV.


[Закрыть]? – воскликнула она.

– Да, ваше величество, Феррари.

– Так пусть же он придет сюда! Наверное, у него есть что передать мне на словах.

– В самом деле, он просил, чтобы не забыли назвать вашему величеству его имя.

Через мгновение появился Феррари.

Это был мужчина лет двадцати восьми – тридцати, служивший при дворе уже лет восемь-десять, прекрасный наездник, без передышки способный проделать сто-двести льё. Это он во время возвращения из поездки в Вену скакал впереди королевского экипажа, предупреждая, чтобы к сроку подготовили свежих лошадей. Мария Каролина рекомендовала его своей сестре как человека, на которого можно всецело положиться.

И вот Марии Антуанетте, столь хорошо охраняемой г-ном де Лафайетом и офицерами его штаба, удалось сделать так, чтобы Феррари провели в Тюильри, и там ему объяснили все подробности замысла, призванного обмануть бдительность генерала национальной гвардии.

Чтобы дать представление о трудностях, с которыми был сопряжен побег, надо сначала объяснить, каким образом была организована охрана королевской семьи.

Лафайет, головой отвечавший за нее перед Собранием, принял все меры предосторожности[644]644
  Имеется в виду Национальное собрание – высшее представительное законодательное учреждение Франции, провозглашенное 17 июня 1789 г. депутатами третьего сословия (буржуа, лицами свободных профессий, ремесленниками и крестьянами) в Генеральных штатах, созванных 5 мая; с 9 июля 1789 г. объявило себя Национальным учредительным собранием; ставило своей задачей выработать конституционные основы нового общественного строя. Руководящая роль в Собрании принадлежала высшим слоям буржуазии и присоединившемуся к ней либеральному дворянству. Собрание приняло в 1791 г. конституцию страны (правда, на основе имущественного ценза лишавшую большинство населения избирательных прав), ликвидировало феодальные повинности, связанные с личной зависимостью крестьян, отменило дворянство и наследственные титулы, установило новое административное устройство, объявило земли духовенства национальными имуществами и начало их распродажу; своим торговым и промышленным законодательством обеспечило экономические интересы буржуазии; запретило стачки и объединение рабочих в союзы, установив за них суровые наказания.


[Закрыть].

Шесть сотен национальных гвардейцев, отобранных из разных секций, днем и ночью стояли на страже вокруг Тюильри[645]645
  Секциями назывались созывавшиеся в 1791 г. во время выборов в Законодательное собрание первичные собрания выборщиков. После проведения избирательной кампании эти собрания не разошлись и превратились в самодеятельные органы местной власти – организации населения данного района. Это были центры, руководившие политическими действиями масс, вырабатывавшие требования и лозунги. Для текущих дел секции выбирали комиссаров, составлявших т. н. гражданские комитеты. Во время обострения политического положения секции заседали непрерывно, и в этих заседаниях мог принять участие любой человек, проживавший на территории района. Наименования всех 48 секций Парижа были связаны с названиями главных улиц, различного рода объектов, расположенных на их территории, символов, а также с именами революционных деятелей.


[Закрыть].

Двое конных гвардейцев постоянно дежурили у внешнего выхода.

Часовые были расставлены у всех калиток в садовой ограде и вдоль берега через каждые сто шагов один от другого.

Надзор внутри дворца был ничуть не меньше.

У всех выходов, ведущих из комнат короля и королевы, стояли часовые, вплоть даже до темного узкого коридора, специально для них проделанного на чердаке и выходящего на потайные лестницы, которые были предназначены для обслуживания королевской семьи.

Лишенные телохранителей, король и королева теперь выходили из дворца не иначе как в сопровождении двух или трех офицеров национальной гвардии.

Итак, вот что придумали король и королева вопреки всем этим трудностям.

Первая дама из штата дофина, та самая, которой они не доверяли, покинула свою службу 12-го, о чем королева рассказывала в письме. Маленькая комната, занимаемая ею в Тюильри, осталась пустой.

Эта комнатка в свою очередь сообщалась с покоями, пустовавшими уже полгода, где прежде обитал г-н де Вилькье, первый дворянин покоев[646]646
  Вилькье, Луи Александр Селест, герцог де (1731–1794) – придворный Людовика XVI; жил в Тюильри.


[Закрыть]: апартаменты были пусты, поскольку г-н де Вилькье эмигрировал. У этих покоев, расположенных на первом этаже, было два выхода: один на двор Принцев[647]647
  Двор Принцев – ближайший к Сене двор у парадного восточного фасада Тюильри, выходившего в сторону площади Карусель; примыкал к павильону Флоры.


[Закрыть], другой на Королевскую улицу[648]648
  Королевская улица – выходила западнее Тюильри и дворцового сада на площадь Согласия; проложена в XVII в. на месте старой дороги; неоднократно меняла свое название; с 1792 г. и до завершения Революции называлась улицей Согласия.


[Закрыть].

Королева заявила, что, поскольку королевская семья живет слишком стесненно, она желает переселить ее королевское высочество, свою дочь, в комнату г-жи де Рошрёль, освободившуюся теперь, когда та оставила службу при дворе.

Что касается покоев г-на де Вилькье, то король, в совершенстве владеющий слесарным ремеслом, изготовит ключ, и с его помощью можно будет проникнуть туда, а, при всей многочисленности стражи во дворце и вокруг него, как раз перед выходом из этих апартаментов поста не было. К тому же часовые привыкли, что, как только пробьет одиннадцать (время окончания придворной службы), из дворца выходит одновременно множество людей.

Таким образом, можно было надеяться, замешавшись в эту толпу, скрыться неузнанными.

Если удастся выбраться из Тюильри, остальным займется г-н Ферзен, швед, всецело преданный королеве. Он будет с фиакром ожидать беглецов у выезда на улицу Эшель[649]649
  Улица Эшель (улица Лестницы) – известна с нач. XV в., когда она шла от Сены через территорию современной площади Карусель в северо-западном направлении мимо церкви Святого Рока к городским воротам; получила название от лестницы, по которой парижский архиепископ входил в эту церковь; неоднократно меняла свое название и конфигурацию; в настоящее время так называется небольшая улочка, отходящая от улицы Сент-Оноре к северу, неподалеку от церкви Святого Рока.


[Закрыть], сам переодевшись кучером, затем доставит их на заставу Клиши[650]650
  Застава Клиши – находилась на северной окраине Парижа, у подножия холма Монмартр; сейчас на этом месте располагается площадь Клиши.


[Закрыть], где они пересядут в дорожную берлину[651]651
  Берлина – большая дорожная карета; была изобретена в Берлине.


[Закрыть], готовую к путешествию, и в ней отвезет их к одному из своих друзей, г-ну Кроуфорту[652]652
  Кроуфорт, Квентин (1743–1819) – английский литератор, обосновавшийся во Франции и радушно принятый при дворе.


[Закрыть].

Король выйдет из дворца, переодетый интендантом, то есть весь в сером: атласный камзол, серые чулки и кюлоты, башмаки с пряжками и маленькая шляпа-треуголка.

Между тем камердинер короля по имени Гю[653]653
  Франсуа Гю (1757–1819) – привратник королевских покоев, в 1791 г. назначенный первым слугой покоев дофина; в 1792–1793 гг. состоял при королевской семье во время ее заключения и сам оставался под арестом до переворота 9 термидора; в 1795 г. сопровождал дочь короля принцессу Марию Терезу Шарлотту в Вену и в эмиграции стал генеральным комиссаром двора Людовика XVIII; был пожалован баронским титулом. В 1806 г. на английском языке и в 1814 г. на французском вышли в свет мемуары Гю «Последние годы царствования и жизни Людовика XVI» («Derniers annèes du regne et de la vie de Louis XVI»), представляющие большой исторический интерес.


[Закрыть], человек того же роста и телосложения (король научился подражать ему), за два или три дня до побега начал выходить по вечерам, чтобы эта фигура в сером успела примелькаться.

Дофин должен был нарядиться девочкой[654]654
  Дофин – Луи Шарль (1785–1795), сын Марии Антуанетты и Людовика XVI; после казни отца роялисты считали его законным королем Людовиком XVII. По официальному сообщению, он умер во время Революции в тюрьме. Однако существует версия, что сообщение о его смерти было ложным или ошибочным, а сам он каким-то образом спасся, много лет прожил под чужим именем в Германии, Франции и других странах, не предъявив своих прав на престол, и умер в сер. XIX в.


[Закрыть].

Королева, мадам Елизавета[655]655
  Елизавета Французская (1764–1794) – младшая сестра Людовика XVI; в 1794 г. была арестована Революционным трибуналом и казнена.


[Закрыть] и дочь короля выйдут, замешавшись в толпу женской прислуги[656]656
  Дочь короля – принцесса Мария Тереза Шарлотта Французская (1778–1851), более известная в истории как герцогиня Ангулемская; старшая дочь Людовика XVI и Марии Антуанетты; с 1792 г. находилась вместе с родителями в заключении; в 1795 г. была обменена на попавших в австрийский плен французских политических деятелей; в 1799 г. вышла замуж за своего двоюродного брата – герцога Ангулемского, сына графа д′Артуа, и была активной деятельницей роялистского движения; после Июльской революции жила в эмиграции; автор мемуаров о годах Революции.


[Закрыть] в надежде таким образом остаться незамеченными.

Для всех них требовались паспорта. Это также взял на себя г-н Ферзен. Одна из его приятельниц, г-жа Корф, собиралась покинуть Париж[657]657
  Корф, Анна Кристина фон Штегельман, баронесса фон – русская подданная, вдова полковника русской армии Фромхольта Христиана фон Корфа; королевская семья отправилась в бегство с ее паспортами.


[Закрыть]. У нее уже был готов заграничный паспорт на нее, двоих детей, лакея и двух горничных; она отдала этот документ Ферзену, и он вручил его королеве.

Так они рассчитывали выбраться из Парижа.

Господин де Буйе[658]658
  Буйе, Франсуа Клод Амур, маркиз де (1739–1800) – французский генерал, участник Войны за независимость североамериканских колоний Англии, ярый противник Французской революции; в 1789–1790 гг. губернатор Меца, Туля, Вердена, провинций Эльзас и Франш-Конте, командующий войсками на немецкой границе; в 1791 г. принимал участие в организации попытки бегства Людовика XVI из Парижа; после ареста короля эмигрировал в Англию, где и умер.


[Закрыть], человек решительный и предприимчивый (король вполне мог положиться на него), имел под своим командованием все воинские силы Лотарингии[659]659
  Лотарингия – историческая область на северо-востоке Франции; главный город – Нанси.


[Закрыть], Эльзаса[660]660
  Эльзас – историческая провинция в Восточной Франции; в течение столетий была предметом раздоров между Францией и Германией; коренное население Эльзаса говорит на одном из диалектов немецкого языка; главный город – Страсбур.


[Закрыть], Франш-Конте[661]661
  Франш-Конте – историческая провинция в Восточной Франции, вблизи швейцарской границы; главный город – Безансон.


[Закрыть] и Шампани[662]662
  Шампань – историческая провинция на северо-востоке Франции; главный город – Труа.


[Закрыть]; он взялся обследовать путь, ведущий из Шалона в Монмеди через Варенн.

Его части под командованием преданных офицеров, сосредоточенные вдоль этой дороги, ждали прибытия короля, чтобы послужить ему эскортом.

На расходы, связанные с такой операцией, г-ну де Буйе был передан миллион в ассигнатах[663]663
  Ассигнаты французские – бумажные деньги периода Революции; первоначально были выпущены в 1789 г. в качестве государственных ценных бумаг, но быстро превратились в обычное средство платежа. Несмотря на обеспечение национальными имуществами (землями, конфискованными у дворян-эмигрантов и духовенства), курс ассигнатов непрерывно падал, а их эмиссия росла. Выпуск ассигнатов был прекращен в начале 1796 г.


[Закрыть].

Вот как обстояли дела, когда вечером 13 июня Феррари прибыл в Неаполь. На дорогу он затратил девять дней, следовательно, из Парижа он выехал четвертого.

Мария Каролина вручила Феррари двести дукатов, предложив ему хорошенько отдохнуть и быть готовым к любым поручениям. Феррари отвечал ее величеству, что для полного отдыха ему хватит суток, однако и до истечения этих суток она может располагать им.

LI

В продолжение всех тревожных дней, что последовали за прибытием гонца, королева настаивала, чтобы я была рядом с ней; со всеми прочими она была тогда нетерпелива, груба и жестока, только ко мне оставалась неизменно доброй и нежной, ибо лишь мне одной она поверяла свои страхи и надежды.

Вести из посольства приходили еженедельно. Очередной посланец должен был прибыть 16-го. В этот день, когда мы, королева и я, прогуливались по старому герцогскому парку Казерты, нас разыскал там секретарь министерства иностранных дел, сопровождаемый одним из дворцовых служащих. Издали заметив в руке секретаря письмо, королева вскочила со скамьи, на которой мы сидели, и быстрыми шагами устремилась ему навстречу.

Молодой человек с поклоном протянул ей письмо. Королева торопливо распечатала его, прочла и нетерпеливым жестом передала мне.

– У ее величества будут какие-нибудь приказания? – спросил молодой человек.

– Нет, сударь, мне остается лишь поблагодарить вас.

Молодой человек поклонился и, уходя, попросил, чтобы дворцовому служителю дали приказ выдать расписку в получении письма и в том, что оно было затем передано королеве в собственные руки.

Служителю было приказано исполнить эту просьбу, и оба удалились.

Королева обняла меня и, через мое плечо глядя на письмо, спросила:

– Тебе все понятно?

– Да, – отвечала я, – разумеется!

И я прочитала вслух:

«Охоту перенесли на 21-e. Отправимся в полночь, чтобы на рассвете быть на месте. Причина задержки – аккредитив, по которому можно будет получить деньги утром 20-го».

Письмо было без подписи, но королева узнала почерк своей сестры Марии Антуанетты.

– Разве вашему величеству здесь что-то не ясно? – спросила я.

– Какое там не ясно! – сказала королева. – Теперь вместо восемнадцатого они двинутся в путь только в полночь двадцатого, потому что король хочет получить деньги по цивильному листу за четверть года[664]664
  Цивильный лист – денежные суммы, ежегодно предоставляемые конституционному монарху для личных нужд и содержания двора.


[Закрыть].

– И что это за деньги?

– Шесть миллионов.

– Черт возьми, это стоит того, чтобы подождать, – заметила я с улыбкой.

– Да, – вздохнула королева, – но еще два дня промедления! И кто знает, что может случиться за эти два дня!

Потом, покачав головой, она промолвила:

– Ах, милая Эмма, у меня дурные предчувствия.

Следует заметить, что все свои печали королева хранила про себя, делясь ими только со мной и ни слова не говоря ни королю, ни министру.

Проходили дни. Мария Каролина не появлялась в Неаполе, она безотлучно ожидала известий в Казерте, а я не покидала ее; сэр Уильям, от которого у нас не было секретов, понимая, какая тревога терзает ее величество, сам предложил мне составить ей компанию.

Двадцатого она буквально не находила себе места, металась, будто желая, чтобы физическая усталость вытеснила переполняющее ее яростное возбуждение. После полуночи оно, если это только было возможно, еще более усилилось.

Было мгновение, когда ей пришла в голову мысль послать Феррари в Париж, но она тотчас поняла, что, сколь бы он ни был быстр, раньше чем через день-два после бегства королевской семьи ему все равно не успеть. Поэтому было решено держать Феррари при себе на случай особо важных поручений.

Она надеялась, что, совершив побег, король и королева тотчас пошлют ей гонца, чтобы сообщить о случившемся; в таком случае его можно было ожидать 29 июня.

Но 29-е, 30-е и утро 1 июля прошли, не принеся никаких вестей; однако 1 июля около одиннадцати утра сэр Уильям лично явился во дворец и выразил желание поговорить со мной.

Королева, во всем находившая повод для беспокойства, поторопила меня, чтобы я как можно скорее спустилась к нему.

Сэр Уильям ожидал меня в маленьком салоне на первом этаже. При взгляде на него я по выражению его лица тотчас поняла, что новости у него плохие.

– Что случилось? – спросила я по-английски.

– Король и королева схвачены в городе под названием Варенн, – отвечал сэр Уильям, – в этот час их уже, наверное, доставили в Париж.

– Что вы сказали, сэр Уильям?

Я обернулась. Королева, сгорая от нетерпения и чувствуя беду, стояла на пороге. Она шла за мной и слышала слова сэра Уильяма, не поняв их, но по интонации, с которой они были произнесены, угадав, что он не сообщил мне ничего хорошего.

Свой вопрос она задала по-французски.

– Государыня, – отвечал сэр Уильям, – я сообщил миледи об ужасном несчастье.

– Мою сестру убили! – воскликнула королева.

– Нет, государыня. Господь не допустил подобного злодейства. Ваша сестра жива, но арестована во время бегства и пленницей возвращена в Париж.

– Пленницей! Моя сестра! Они осмелились посягнуть на особу королевы?

– Но, государыня, ведь вашей первой мыслью было, что она убита.

– Я понимаю, что королева может пасть от руки убийцы: для этого достаточно какого-нибудь фанатика или безумца. Но чтобы арестовать ее, нужен неприкрытый бунт, всенародное возмущение, нужна революция.

– Но как же ваше величество назовет происходящее во Франции, если не революцией?

– По крайней мере, я надеюсь, что если королева – пленница, то в собственном дворце?

– Нам пока ничего не известно, государыня, кроме того, что в сорока-пятидесяти льё от Парижа, в маленьком городке под названием Варенн, их величества король и королева были арестованы. В сообщении, присланном мне из английского посольства во Франции, ничего больше не сказано. Когда гонец был отправлен, королевская семья была уже доставлена в Шалон, откуда трое народных представителей, присланные из Парижа, должны были сопровождать ее в столицу и защищать[665]665
  Это были: Латур-Мобур, Мари Шарль Сезар де Фей, граф де (1757–1831) – участник Французской революции, депутат Генеральных штатов от дворянства; одним из первых присоединился в Законодательном собрании к депутатам от буржуазии; член комиссии Собрания, отправленной за королем в Варенн; после свержения монархии эмигрировал и вернулся вслед за установлением власти Бонапарта.
  Барнав, Антуан (1761–1793) – французский политический деятель и социолог; депутат Законодательного собрания, сторонник конституционной монархии; в период усиления революционного движения вступил в тайные сношения с королевским двором; был казнен.
  Петион де Вильнёв, Жером (1756–1794) – депутат Учредительного собрания и Конвента, жирондист; в 1791–1792 гг. мэр Парижа; после разгрома жирондистов покончил жизнь самоубийством.


[Закрыть].

– Защищать! – вскричала Мария Каролина. – Вероятно, это какие-нибудь три адвоката, и подобная троица будет защищать короля и королеву Франции? Забавно!.. Могу я видеть этого вашего курьера?

– Я привел его с собой, предполагая, что ваше величество, возможно, пожелает его расспросить.

– Благодарю. Велите ему войти. Ты согласна быть моим переводчиком, Эмма?

– Полагаю, он говорит по-французски, – отвечал сэр Уильям.

– Тем лучше, – обронила королева.

Пять минут спустя гонец уже стоял перед ней. Но он не знал ничего, кроме разговоров, услышанных им на улицах. Ему сказали, что, узнав о бегстве короля, сначала хотели убить г-на де Лафайета, обвиненного в том, что он способствовал побегу. Рассказчику представлялось самым серьезным то, что все случившееся совершенно вывело парижан из себя и что по возвращении в Париж королю следовало ожидать худшего, если бы для его безопасности не были приняты большие меры предосторожности.

Описывая королеве эти подробности, курьер вдруг вспомнил, что, услышав на улице крики «Арест короля Людовика Шестнадцатого!», он купил газету, где шла речь об этом аресте.

Королева требовательно протянула руку; курьер порылся в карманах и в конце концов вытащил из одного из них номер «Революций Франции и Брабанта»[666]666
  «Революции Франции и Брабанта» («Les Revolutions de France et de Brabant») – газета, редактировавшаяся Камиллом Демуленом; выходила в Париже в ноябре 1789 – июле 1791 г.


[Закрыть], газеты Камилла Демулена[667]667
  Демулен, Камилл (1760–1794) – французский политический деятель и публицист (по образованию юрист-адвокат); после назначения Дантона министром юстиции стал его секретарем; разделял многие его идеи, в частности, с осени 1793 г. начал активно выступать за отказ от политики террора; казнен вместе с Дантоном.


[Закрыть].

Королева быстро пробежала глазами написанное и скомкала газету с выражением ярости, которую невозможно описать.

– О, ничтожества! – воскликнула она. – Лучше бы они его убили десять, сто, тысячу раз, чем так оскорблять!

Я взяла газету из ее рук и хотела было возвратить ее курьеру.

– Нет, ты прочти! Прочти! – приказала она. – Я хочу, чтобы ты собственными глазами увидела, как эти подлые французы унижают своих монархов!

Мой взгляд упал на следующий абзац:

«Великие события зависят от всяких пустяков! Название Сент-Мену[668]668
  Сент-Мену – город в Северной Франции, в 50 км восточнее Шалона; славился одноименным особо жирным кушаньем: предварительно отваренные с пряностями свиные ножки тушат в сливочном масле, а потом панируют и обжаривают на вертеле.


[Закрыть] напомнило нашему венценосному Санчо Пансе о знаменитых свиных ножках[669]669
  Санчо Панса – персонаж романа испанского писателя Мигеля де Сервантеса Сааведра (1547–1616) «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», слуга заглавного героя.


[Закрыть]. Ясно, что он не мог миновать Сент-Мену, не отведав местных свиных ножек. Он забыл пословицу: „Plures occidit gula quam gladius“[670]670
  «Многих обжорство губит скорее, чем меч» (лат.).


[Закрыть]. Задержка, вызванная этим лакомым блюдом, стала для него роковой».

– Подобные выпады заслуживают лишь презрения, – сказала я королеве.

Но она, не слушая меня, продолжала:

– И видя, как обходятся с их братом, все короли не спешат подняться как один, чтобы идти на Париж и не оставить от этого проклятого города камня на камне! О короли, жалкий род! Как же вы не видите этого: все, что там происходит, уготовано и вам самим?… Сэр Уильям!

– Государыня? – с поклоном отозвался лорд Гамильтон.

– Вы тотчас вернетесь в Неаполь?

– Если так угодно вашему величеству.

– Да, мне это угодно; а вы сможете дать мне место в вашей карете?

– Это было бы большой честью для меня, сударыня.

– Нет, сделаем лучше: поезжайте, а мы последуем за вами через четверть часа. Ступайте прямо во дворец и скажите, прошу вас, от моего имени королю, чтобы он немедленно собрал Государственный совет. Я хочу говорить со всеми этими господами; я не вижу, чтобы они готовились к войне, а между тем мы с нашим братом Леопольдом условились действовать сообща. Это будет позор, если окажется, что у него уже все готово, а у нас нет. Ступайте же, сэр Уильям, ступайте и постарайтесь выяснить, можем ли мы рассчитывать на Англию.

Обычно, когда королева выражала свою волю, в ее словах была такая сила, в жестах столько достоинства, а во всей фигуре столько величия, что все, слышавшие ее, более не думали ни о чем, готовые в полной мере подчиниться ей.

Вот и сэр Уильям, поклонившись, тотчас сел в свою карету, крикнув кучеру:

– В королевский дворец! Живо!

Через пятнадцать минут, как и сказала королева, мы тоже сели в карету и последовали за ним.