Текст книги "Ельцин. Кремль. История болезни"

Александр Хинштейн
Ельцин. Кремль
История болезни

ОТ АВТОРА

Весной 1991 года «архитектору перестройки» Александру Яковлеву неизвестные доброжелатели подбросили развернутый доклад. «Состояние здоровья Б. Н. Ельцина» – назывался он.

Написано там было много интересного. Ну, например:

«Цикл запоя до 6 недель. Жуткая абстиненция. Резко слабеет воля, и в этом состоянии он легко поддается на любые уговоры».

Вряд ли многоопытный царедворец Яковлев, поработавший вместе с Ельциным в Политбюро, испытал от прочитанного шок. Думаю, о многом он догадывался уже тогда. Но на всякий случай Александр Николаевич отправился с бумагами к Горбачеву.

«Михаил Сергеевич, что делать?»

«А что хочешь, то и делай… Хочешь – отдай вон Ельцину».

Яковлев поехал в Белый дом, где сидел тогда Ельцин: еще председатель Верховного Совета. Молча положил документ перед ним на стол. И когда Ельцин развернул страницы, руки у него – Яковлев увидел это отчетливо – заходили ходуном…

История болезни первого президента – это одна из самых страшных тайн российской власти. Все те годы, пока Ельцин правил страной, ее берегли пуще зеницы ока; сильнее, чем все военные секреты, вместе взятые.

На какие только ухищрения и уловки не шли кремлевские хитроумцы, дабы скрыть истинное состояние Ельцина. Фразы типа «крепкого президентского рукопожатия» навсегда вошли в анналы политического анекдота.

В действительности подлинная история болезни Ельцина занимает более 40 томов. Часть из них – та, что охватывала период до 1991 года включительно, – хранилась в сейфе у начальника его охраны генерала Коржакова. Другая – два десятка томов – у лечащего врача.

Говорят, накануне президентских выборов 1996 года коммунисты предлагали за эти документы 5 миллионов долларов. Но я бы лично – не дал и рубля. Потому что ничего нового там не найти.

Историю болезни Ельцина отменно знает вся Россия. Всякий новый виток ее, обострение, рецидив незамедлительно отзывались на каждом из нас, и последствия их расхлебываем мы до сих пор.

История болезни Ельцина – это история болезни всей России.

Сначала было опьянение конца 80-х, хмельной воздух призрачной свободы. Потом – один сплошной, непрекращающийся запой: приватизация, Чечня, расстрел парламента, дефолт, олигархия. И наконец, – горькое, тяжелейшее похмелье.

Если бы в 1991 году кто-то сказал нам, тогдашним, что пройдет пяток лет, и в Кремле воцарится геронтократия почище брежневской, мы бы лишь рассмеялись в ответ. Не было в России человека популярнее Ельцина. Он был истинным мессией: последней нашей надеждой и любовью.

У корейцев существует такая легенда.

В некоем городе свирепствовал дракон. Ежегодно он сжигал дома, угонял скот, убивал лучших девушек.

Многие богатыри пытались победить дракона. Но чудовище было бессмертным, ибо всякий, кто убивал его, становился драконом сам…

Мне кажется, в этой древней легенде и кроется суть власти как таковой, и российской – в частности. Победив дракона, ты становишься драконом сам…

Нет ничего горше, чем разочаровываться в собственных иллюзиях и идеалах.

И нет ничего важнее, чем знать правду о себе и своей истории, потому что без этой правды, без осознания всего, что случилось с нами, у России никогда не будет будущего.

Я далек от того, чтобы представлять Ельцина исключительно в черном свете. Эта фигура – намного более сложная, драматичная, противоречивая, чем может показаться на первый взгляд. В Ельцине, как и в России в целом, одновременно уживалось несовместимое: тирания и демократизм; слабость и жесткость; сентиментальность и бессердечие. И должно пройти немало времени, прежде чем история окончательно даст истинную оценку Ельцину и его эпохе: нам, современникам, это еще не под силу, ибо все мы живем во власти субъективности.

Именно поэтому я постарался уйти от каких-то безапелляционных выводов и заключений.

Эта книга – если угодно – лишь попытка анамнеза , который, как известно, собирают из рассказа самого больного и его окружения.

Диагноз предстоит поставить читателю.

И еще.

В Соединенных Штатах, на которые еще недавно мы так любили равняться, существует закон, обязывающий кандидатов в президенты проходить строжайший медицинский осмотр. Результаты врачебного за-ключения публикуются потом в прессе, и каждый желающий без труда может узнать обо всех недугах высокого пациента.

Конечно, существуй подобный закон у нас, Борис Николаевич никогда не стал бы президентом. Но история сослагательного наклонения не терпит.

Именно поэтому будем считать, что книга эта – и есть то самое за-ключение, просто опоздавшее на пятнадцать лет.

По-моему, лучше поздно, чем никогда.

Пользуясь случаем, хочу поблагодарить моих фактических соавторов:

бывшего начальника Службы безопасности президента, а ныне – коллегу-депутата Александра Коржакова за высказанные комментарии (они помещены в конце каждой главы);

бывшего личного фотографа президента Дмитрия Соколова, у которого после увольнения так и не сумели, к счастью, отобрать уникальный фотоархив, впервые публикуемый в этой книге;

бывшего личного врача президента Владлена Вторушина, написавшего емкое, но очень точное предисловие;

бывшее доверенное лицо Ельцина в трех выборных кампаниях Льва Демидова, много помогавшего мне практическими советами и любезно передавшего фотоснимки из своего личного архива;

вдову бывшего помощника президента Льва Суханова – Светлану Суханову, предоставившую мне материалы из архива супруга.

Спасибо вам всем.

Август 2006 г.

Я БЫЛ ЛЕЧАЩИМ ВРАЧОМ ПРЕЗИДЕНТА…

Когда новые знакомые спрашивают, кем я работал до выхода на пенсию, я стараюсь отвечать односложно: врачом. И не то чтобы стеснялся я своей службы у Ельцина: вовсе нет, совесть моя чиста. Просто лишнее упоминание о первом президенте может вызвать у людей неадекватную реакцию.

Мне довелось проработать с Борисом Николаевичем пять лет: в самый трудный и для него, и для страны период – с 1993 по 1997 год. Все эти годы я был его лечащим врачом и имел возможность наблюдать первого президента в различных ситуациях. Его деградация, резкое старение происходили непосредственно на моих глазах.

Когда я впервые, еще в московском горкоме, увидел Ельцина, это был мощный, энергичный человек, заражающий всех вокруг оптимизмом и бодростью. Когда десять лет спустя я расставался с ним, это был уже тяжело больной, измученный старик.

Честно скажу, об уходе из Кремля я ни разу не пожалел. Более того – был даже этому рад, потому что в противном случае, останься я там еще хотя бы на год, меня самого хватил бы инфаркт. Слишком тягостной и удушающей была эта околопрезидентская атмосфера.

За свою многолетнюю врачебную практику я лечил многих руководителей страны. Но более сложного пациента, чем Ельцин, не было у меня никогда.

И дело даже не в медицинских показателях, не в трудности лечения, а в характере, личностных особенностях Бориса Николаевича и – что самое важное – его семьи.

Порой, особенно накануне выборов 1996 года, мне начинало казаться, что близким Ельцина – Наине Иосифовне, Татьяне Борисовне – нужнее не муж и отец, а президентская должность. И хотя Ельцин не терпел никаких проявлений снисходительности к своей персоне, в эти минуты мне становилось по-настоящему его жаль. Это был глубоко несчастный, больной, одинокий человек.

По этой причине мои отношения с ельцинской семьей никогда не отличались теплотой и нежностью. Свои профессиональные обязанности я видел не в том, чтобы заискивать и лебезить перед сановными пациентами, а как раз в обратном. Да, им наверняка было неприятно выслушивать правду, подчиняться рекомендациям и указаниям, но по-другому и быть не могло. Слишком велика была ответственность, лежавшая на наших плечах.

От профессионализма врачей напрямую зависела жизнь президента, а значит, и судьба России. Не раз и не два возникали ситуации, когда все решали считанные минуты. Малейшая оплошность, опоздание могли привести к неповторимым, трагичным последствиям.

То, что он жив до сих пор, – это исключительно заслуга медиков, высококлассной команды специалистов, работавших с Ельциным. Сегодня из этой многочисленной группы рядом с ним остался лишь один-единственный человек. Все остальные под разными предлогами были изгнаны из Кремля, не услышав на прощание ни слова – пусть даже формальной – благодарности.

Хорошо помню свою последнюю встречу с Ельциным. Это было в конце 1997 года, когда Борис Николаевич слег с очередным недугом. Я узнал об этом, находясь на другом конце земного шара, и буквально на перекладных помчался в Москву. Однако Наина Иосифовна, отношения с которой достигли у нас уже апогея, запретила мне приезжать в Барвиху.

Что ж, не хотите – как хотите. Я развернулся и уехал, но буквально через пару часов – звонок от одного из коллег: «Срочно приезжай, Шеф тебя требует».

Возвращаюсь в Барвиху. Захожу к нему в комнату. Он делает вид, что спит: глаза закрыты, дыхание учащенное. Позвал его раз, другой – ноль реакции. Вышел и сразу же – нос к носу – сталкиваюсь с президентской супругой.

«Зачем вы здесь? – она и не думала скрывать раздражения. – Вам же ясно было сказано: приезжать не надо».

И тут у меня, что называется, накипело. «Если я вам не нравлюсь, – резко ответил я, – ваше право заменить врача. Буду этому только рад».

Наина даже опешила. «Как?!! Прямо так?!!» – «Да, прямо так. Только пусть мне об этом скажет мое руководство».

Рядом стоял Миронов, гендиректор президентского медцентра. «Ступай, – говорю, – к Борису Николаевичу. Докладывай обо всем, и я сразу же уйду в отпуск».

Сходил. Вернулся: «Шеф тебя отпускает».

С этого момента я никогда больше не переступал порога президентских покоев, постаравшись как можно быстрее забыть проведенные с Ельциным годы.

Они вернулись ко мне лишь сейчас, когда я раскрыл рукопись написанной Александром Хинштейном книги, и тут же, как поется в старинном романсе, «нахлынули воспоминанья». Я разом возвратился в свое прошлое, и в памяти стали всплывать давно забытые голоса, лица, запахи. Это было точно какое-то наваждение.

По-моему, автору удалось главное – очень точно и образно раскрыть личностную суть Ельцина и его семьи, вникнуть в психологию этих людей, показать их такими, какими они были: без грима и позолоты.

Я прочитал эту книгу на одном дыхании. Даже мне, знающему не понаслышке большинство изложенных фактов, от прочитанного стало жутко и страшно.

Впрочем, «история болезни» по определению не может вызывать приятных чувств. А тем более «история» такого сложного, противоречивого и неоднозначного человека, каким был Борис Николаевич Ельцин – первый президент России. Мой бывший пациент…

Владлен Вторушин,

лечащий врач Б. Ельцина в 1993–1997 гг.

Глава первая
УРАЛЬСКИЙ ХРЕБЕТ

Есть такое расхожее выражение, штамп , вырвавшийся из-под пера Сент-Экзюпери – все мы родом из детства.

Любой доморощенный психотерапевт, не говоря уж о психиатрах и невропатологах, с легкостью объяснит вам, что абсолютное большинство комплексов закладывается в человеке с первых же годов жизни, а последствия какой-нибудь перенесенной в третьем классе ветрянки преследуют нас до конца дней.

Детские страхи – самые живучие. Детские привязанности – самые крепкие. В общем, что посеешь, то и пожнешь.

Да ладно, детство. Фрейд вообще утверждал, что формирование человека начинается еще в материнской утробе, и в качестве примера приводил случай с одним своим пациентом, который никак не мог уразуметь причин ненависти к собственному отцу. А потом под сеансом глубокого гипноза выяснилось, что, когда больной был еще скрюченным эмбрионом, его папаша регулярно изгалялся над беременной женой…

Если иметь в виду эту теорию, многое в сущности нашего героя становится понятным и очевидным.

В отличие от фрейдовского пациента, он и без гипноза отлично помнил тяжелую руку отца.

Николай Ельцин измывался над сыном по любому поводу, едва тот попадался на глаза. Любимым его наказанием было поставить мальчика в угол на всю ночь. Особенно актуально становилось это зимой, ибо жили Ельцины в гнилом, кособоком бараке, и угол этот изрядно продувало морозным сквозняком. Так что к утру у будущего президента зуб на зуб уже не попадал.

Припадки бешенства возникали у отца – человека глубоко пьющего – столь часто, что Ельцин-младший воспринимал уже экзекуции как неотъемлемую часть самого себя. Он и не задумывался, что может быть как-то иначе, и философски сносил измывательства – без слез и криков, плотно сжав зубы (характер!), отчего родитель распалялся только сильнее.

Продолжалось это вплоть до самого окончания школы. То есть он уже и на танцы ходил, и покуривал тайком в школьном туалете, и даже, наверное, целовался с одноклассницами, но стоило вернуться ему домой, вся его взрослость улетучивалась в один присест, и Ельцин вновь становился безответным, бессловесным ребенком.

Первый раз он осмелился взбунтоваться лишь в четырнадцать лет, когда, закончив семилетку, принес вместо аттестата «волчий билет» – свидетельство о том, что ученик Ельцин Б. прослушал курс школьной программы без права поступления в 8-й класс на всей территории страны.

«Отец пришел домой злой, – описывает он этот исторический эпизод в своей первой книге (“Исповедь на заданную тему”), – взялся, как это нередко бывало, за ремень, и вот тут-то я схватил его руку. Первый раз. И сказал: “Все! Дальше я буду воспитывать себя сам”. И больше уже никогда я в углу не стоял целыми ночами, и ремнем по мне не ходили».

О реакции заботливого папаши Ельцин в мемуарах не упоминает. Но тут и гадать особо не требуется. Надо думать, Ельцин-старший от такого поворота немало опешил, даже оторопел. Но было поздно. Ребенок стал уже взрослым и унижений более терпеть не желал.

В последующей его жизни качества эти, приобретенные сызмальства, – умение стиснуть зубы и упрямо ждать своего часа – пригодятся Ельцину еще не раз. Отчасти благодаря им он и станет тем самым Ельциным, которого мы теперь знаем…

Даже трудно представить, как сложилась бы новейшая история, если бы не отцовский ремень…

Ровно об этом писал когда-то Эйнштейн: «Характер человека – это те предрассудки, которые формируются в его сознании в возрасте до 18 лет».

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Насилие над детьми непременно наносит психологическую или физическую травму ребенку. Психологическое насилие выражается в длительном неадекватном поведении взрослых, подавляющем личность ребенка, его творческий и интеллектуальный потенциал. Садистские наклонности родителей обычно формируют у детей мазохистские наклонности.

Следствием перенесенного насилия является повышенная конфликтность, легковозбудимость, сохраняющиеся и во взрослом возрасте. Сформировавшийся в детстве комплекс неполноценности требует постоянной самореализации путем унижения окружающих, демонстрации различных успехов, стремления к достижению поставленных перед собой амбициозных целей.

Впрочем, они стоили друг друга – отец и сын.

Борис Николаевич (рука не подымается назвать его иначе – Борей, Бориской, а уж тем более поросячьей кличкой Борька; это только в нескончаемой Лениниане будущего вождя революции принято было именовать исключительно Володей, подчеркивая тем самым его кудрявую ангелоподобность) поводов к наказанию и сам давал с избытком. И чем сильнее драли его, тем хуже он себя вел: точно по ньютоновской формуле – любое действие рождает противодействие.

Был Ельцин трудным ребенком во всех отношениях. Он вечно откуда-то падал, дрался, ходил в ссадинах и синяках. Но при этом судьба словно хранила его: он и в огне не горел, и в воде не тонул.

Насчет огня и воды – это вовсе не красивая метафора. Ельцин в самом деле чуть не утонул младенцем во время крещения, когда в самый ответственный момент вывернулся из рук пьяного священника и бухнулся в купель. А потом, уже в школе, едва не угорел в бане, но в послед-нюю секунду был вытащен на воздух одноклассником, о чем тот немало впоследствии сожалел.

Некоторые следы бурно проведенного детства без труда можно разглядеть у Ельцина и сегодня. Ну, например, приплюснутый, как у боксера, нос, оставшийся после удара оглоблей (как и положено русскому богатырю, Ельцин всей душой любил кулачные забавы – стенка на стенку). Или знаменитая трехпалость, которая, вопреки убеждениям его ненавистников, вовсе не свидетельство какого-то дьявольского начала, а результат неосторожного обращения с гранатой.

(Гранату эту юный Ельцин стащил на военном складе и в присутствии восхищенных приятелей пытался разобрать на запчасти. Хотя, не скрою, версия могла получиться чертовски красивой: сначала Горбачев с дьявольским пятном во всю лысину, потом – беспалый Ельцин. Тут уж поневоле начнешь верить во всякую бесовщину.)

Что удивительно, при такой хулиганской натуре учился Борис Николаевич примерно. (А может, как раз и неудивительно: вбитый отцов-ским ремнем комплекс неполноценности требовал своей протестной самореализации.)

С первого до последнего класса Ельцин был бессменным старостой. Оценки получал преимущественно отличные. Успеваемость его портило лишь поведение.

Учителя Ельцина откровенно опасались. Ему ничего не стоило сорвать урок, подговорив одноклассников вылезти через окно – за минуту до звонка. (За эту выходку ему влепили двойку по поведению.) Или вывести из себя какого-нибудь зазевавшегося преподавателя.

Больше всех доставалось от Ельцина его классной руководительнице – учительнице немецкого. (Это именно с ее урока он десантировал класс через окно.) Для него было в порядке вещей навтыкать в стул немке патефонных иголок; иголки-то махонькие, сверху не разглядеть – то-то потеха!

К слову, и описанная выше эпохальная история с волчьим билетом – тоже напрямую была связана с ненавистной им классной . Прямо на торжественном собрании, когда под родительские вздохи выдавали вчерашним семиклассникам аттестаты, Ельцин взобрался на трибуну и давай резать всю правду-матку.

И педагог-немка их – никакая. И над детьми издевается. Бьет тяжелой линейкой. Унижает молодое достоинство.

Видно, война у них и впрямь шла не на жизнь, а на смерть, если даже по прошествии полувека Ельцин никак не мог успокоиться и в первой же книге мемуаров посвятил ненавистной немке полторы страницы – больше, чем всему Политбюро, вместе взятому.

«Короче, на этом торжественном собрании я… с довольно яркими примерами, очень резко обрушился на нее. Скандал, переполох, – с явным торжеством описывает он свой триумф. – Все мероприятие было сорвано. На следующий день педсовет, вызвали отца, сказали ему, что свидетельство у меня отнимают».

(Почему все предыдущие годы Ельцин предпочитал молчать, ограничиваясь тогда исключительно позиционно-партизанской войной, а «обрушился» на классную , лишь когда выписали ему аттестат, автор благоразумно умалчивает.)

Как тут не вспомнить другие события – 1987 года – когда с тем же правдоискательским вожделением взобрался он на трибуну октябрь-ского пленума ЦК и, неожиданно прозрев, обрушился на перестройку.Масштабы хоть и разные, но суть – одна. Тем более что и в первом, и во втором случае победа все равно осталась за Ельциным.

Несмотря на решение педсовета, будущий президент – упорства и упрямства уже тогда было ему не занимать – дошел до РОНО и добился-таки создания комиссии, которая… минутку внимания: стала проверять не знания выпускника Ельцина, а… работу классного руководителя. Понятно, что при таком коленкоре дирекции школы стало уже не до педагогических принципов: побыстрее вернуть скандальному ученику аттестат и забыть о нем навсегда…

ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ПСИХИАТРА

Из анализа представленных сведений о детском периоде жизни Ельцина Б. можно сделать вывод о его повышенной истероидности, расторможенности. Конфликтен. Легко возбудим. Любит подчинять окружающих. Самооценка явно завышена.

Предпочитает действовать в экстремальных, стрессовых ситуациях. При этом нуждается в постоянном позитивном восприятии со стороны окружающих, любит, чтобы им восхищались. Так, возникший скандал во время выпускного вечера происходил в присутствии большого количества людей, что могло сыграть решающую роль. Ранее у Ельцина Б. имелись все возможности, чтобы высказать преподавателю свое недовольство, однако он предпочел это сделать «на публике».

О своем детстве Ельцин вспоминать не любит, и в этом он похож на всех без исключения российских правителей ХХ века.

Мне, конечно, могут возразить: а как же младенческая Лениниана, все эти бесконечные описания разбитых графинов и обученных грамоте дремучих удмуртских мальчиков?

Так-то оно так. Только все эти жития появились уже после смерти Ильича. Да и был он, пожалуй, единственным вождем, чье детство можно было окрасить в розовые тона. Недаром, когда еще в 1930-е ретивые прихлебатели написали книжку о жизни юного Сталина, великий кормчий, полистав ее, запретил печатать по причине якобы излишней нескромности.

(«Книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание… культ личностей, – начертал он, – советую сжечь». Хотя, думаю, что в действительности подоплека была совсем иной. Просто рассказы о похождениях маленького Сосо и всевозможных Бесиков, Ладо и Шотиков резко дисгармонировали с образом русского императора.)

Мы ничего не знаем о первых годах бровастого мальчика Лени Брежнева, юного шахтера Никитки Хрущева или говоруна Мишутки Горбачева. Да и о чем, в самом деле, могли они рассказать? О постоянной нищете? Беспробудном пьянстве родныхи соседей? Тоскливой провинциальной безнадеге ?

Об этом мало того, что стыдно – противно даже вспоминать. Лучше забыть, как страшный сон.

Ельцин – в этом ряду не исключение…

Он родился 1 февраля 1931 года в нищей уральской деревне Бутка. Родители его – Николай Игнатьевич и Клавдия Васильевна (урожденная Старыгина), как и все предки их, были крестьянами.

Уже потом, когда Ельцин станет первым лицом, историки попытаются восстановить его генеалогическое древо, в надежде обнаружить там какие-нибудь царские или хотя бы княжеские корни, но безуспешно. (Квартиру в Москве ему дали не пятикомнатную, а шестикомнатную. Была еще комната Бори – детская. Где – то метров десять. Но в Политбюро все, что меньше пятнадцати метров, за отдельную комнату не считалось.)

Древнейший предок первого президента, которого удалось идентифицировать, звался Сергеем Елцыном и в первой половине ХVIII века был государственным крестьянином села Басмановское Буткинской волости Шадринского уезда Пермской области.

По версии историка Дмитрия Панова – самого удачливого ельциноведа – род Елцыных попал на Урал в период освоения его выходцами из Великого Новгорода. Правда, утверждение это базируется на весьма шатких доказательствах: в писцовых книгах Сытнинского погоста за 1495 год Панов якобы обнаружил некоего Елизарко Ельца, хотя по той же логике ельцинские корни можно приписать и древнему городу Ельцу…

Но одно историки установили несомненно: исконная фамилия нашего героя звучит совсем иначе – Елцын. (Не правда ли, есть в ней что-то китайско-азиатское?) Лишь в 1921 году в написании фамилии впервые появился мягкий знак. А труднопроизносимая буква «ы» сменилась на доступное «и» еще позднее: отца будущего президента записывали уже как «Ельцин».

Отечественная историография намертво связала род Ельциных с деревней Бутка. На самом деле, это – очередной миф, рожденный изворотливостью самого Бориса Николаевича. Начиная с ХVIII века Ельцины-Елцыны безвылазно жили в том самом, упомянутом в старых бумагах, селе Басманово (оно же Басмановское).

В Бутке они оказались уже при Советах, и, прямо скажем, не по собственной воле.

До революции семья Ельциных-Елцыных считалась крепкой и зажиточной. Игнат Ельцын – дед будущего президента – владел обширным хозяйством: ветряная и водяная мельница, молотилка, жатка, пять лошадей, четыре коровы.

Я так детально перечисляю родовое это богатство, ибо в 1930 году, когда Игната Ельцына раскулачивали, все оно было скрупулезно подсчитано и переписано.

Люди и с меньшим достатком попадали в жернова коллективизации: за одну только эксплуатацию батраков. Поэтому неудивительно, что новая власть отобрала у Ельцыных все нажитое непосильным трудом, обложила индивидуальным сельхозналогом и выслала из родимого села.

Местом проживания определили им деревню Бутку Талицкого района – в пятнадцати верстах от Басманова. Ничего удивительного: сибирских и уральских кулаков далеко от родимых мест не гнали; все равно худших условий жизни не найти. Это с тех времен пошла поговорка: дальше Урала не сошлют…

Именно там, в Бутке, и появился на свет будущий президент. Но прожил он на Урале недолго. Помыкавшись в колхозе, его отец – Николай Игнатьевич – вместе с женой и братом Андрианом отправляется на заработки.

В 1932 году братья Ельцины осели в Казани плотниками на строительстве авиационного завода. Но казанская жизнь оказалась ненамного слаще уральской…

В архивах УФСБ по Республике Татарстан сохранилась агентурная разработка «Односельчане», заведенная оперуполномоченным Татар-ского ОГПУ Исмагиловым на «группу кулаков в количестве 6 человек». Двое из этой группы и были братьями Ельциными.

Цитирую:

«Имея тесную связь друг с другом, систематически проводят антисоветскую деятельность, ведут антисоветскую агитацию, распространяют провокационные слухи, разлагающе действуют на окружающую среду рабочих, используя в контрреволюционных целях недостатки в питании, зарплате и неполадках стройки, призывают рабочих к уходу со стройки».

Насчет разлагающего действия на окружающую среду рабочих – это, конечно, сильно: «Гринпис» отдыхает. Впрочем, одной такой малограмотной писульки по тем временам было вполне достаточно, чтобы перечеркнуть любую судьбу, а уж тем более каких-то вчерашних кулаков.

В ночь с 27 на 28 апреля 1934 года братьев Ельциных, равно как и их напарников-подельников – таких же раскулаченных бедолаг – арестовали.

Бригадира Николая Ельцина взяли прямо на глазах у трехлетнего сына, в маленькой комнатушке барака № 8 поселка на Сухой реке, где они тогда жили.

«Я до сих пор помню тот ужас и страх, – пишет Ельцин. – Ночь, в барачную комнату входят люди, крик мамы, она плачет. Я просыпаюсь. И тоже плачу. Я плачу не оттого, что уходит отец, я маленький, еще не понимаю, в чем дело. Я вижу, как плачет мама и как ей страшно. Ее страх и ее плач передаются мне. Отца уводят, мама бросается ко мне, обнимает, я успокаиваюсь и засыпаю».

Судебное разбирательство было недолгим. Ельцины получили по три года за то, что «проводили систематически антисоветскую агитацию среди рабочих, ставя своей целью разложение рабочего класса и внедрение недовольства существующим правопорядком… пытались создать нездоровые настроения, распространяя при этом провокационные слухи о войне и скорой гибели Советской власти». Да, и еще «вели агитацию против займа, активно выступали против помощи австрийским рабочим».

Уже 28 мая братьев вместе с их подельниками – отцом и сыном Гавриловыми и кулаком Иваном Соколовым – этапировали в Дмитровский ИТЛ (Дмитлаг).

Отбывать срок Николаю Ельцину пришлось опять на строительстве, теперь уже канала им. Москвы в районе подмосковного Талдома. Семья поехала за ним. Жили в бараке, вместе с такими же ЧСИРами . Но, по счастью, в лагере Ельцин-старший сдружился с другим зэком, бывшим фельдшером Василием Петровым. Его жена вскоре приютила у себя Клавдию с Борисом. Позднее в доме Петровых родился и младший брат Ельцина – Михаил.

Перед смертью Нина Петрова оставила короткие воспоминания об их совместной жизни – пожалуй, одно из немногих свидетельств того времени.

Как рассказывала она, уже тогда Борис Николаевич был очень активным ребенком и по причине отсутствия игрушек любил развлекаться с поленьями – сооружать всевозможные конструкции, дома, пирамиды.

Так что строительные задатки появились у нашего героя уже в раннем детстве. Чем черт не шутит? Может, эти сучковатые поленья и определили всю его будущность, наряду с генами?

Отмотав положенный срок (даже чуть меньше; его досрочно освободили в сентябре 1936-го), Николай Ельцин вместе с семьей возвратился на Урал, в маленький городок Березняки, где нанялся на очередную стройку: Березниковского калийного комбината.

Между прочим, о спасительнице своей, Нине Петровой, Ельцин в многочисленных мемуарах не упоминает ни разу. Возможно, он ее просто не помнит. Или же не считает нужным акцентировать на этом внимание.

Воспоминания Ельцина вообще грешат многими неточностями и… как бы это помягче выразиться – провалами в памяти.

Вот, например, как очерчивал он в первой книге, написанной еще в 1989-м, начало собственной жизни:

«Мы жили бедновато. Домик небольшой, корова. Была лошадь, но и она вскоре пала. Так что пахать было не на чем. Как и все – вступили в колхоз…

Отец тогда решил все-таки податься куда-нибудь на стройку, чтобы спасти семью. Это был так называемый период индустриализации. Он знал, что рядом, в Пермской области, на строительство Березниковского калийного комбината требуются строители – туда и поехали. Сами за-пряглись в телегу, побросали последние вещички, что были, – и на станцию, до которой шагать 32 километра».

Позвольте, а куда же делись Казань, разложение окружающей среды рабочих, ночной арест, Дмитлаг?

Точно как при киномонтаже: чик-чик ножницами – и сразу за колхозом следуют уже Березняки, а четыре с лишним года картинно оседают в корзине.

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Провалы памяти – выпадение из памяти конкретных отрезков времени или определенных событий, их место заполняется часто ложными воспоминаниями. Атеросклероз сосудов мозга ведет к расстройствам умственной деятельности.

О тюремных этапах отца Ельцин публично вспомнит лишь во второй своей книге – она появится уже в 1994 году, когда наличие репрессированных в роду перестанет считаться чем-то крамольным.

«Отец никогда об этом не говорил со мной, – так неуклюже-топорно объяснит он прежнее молчание. – Он вычеркнул из своей памяти этот кусок жизни, как будто его не было. Разговор на эту тему у нас в семье был запрещен».

То есть отец ничего не рассказывал, а сам Борис Николаевич, понятно, ничего не помнил по младости лет, хотя на предыдущей странице и воспроизводит он детальную картину ареста.

Полноте. Разумеется, Ельцин прекрасно был осведомлен обо всем: уж для него-то – первого секретаря обкома, а потом секретаря ЦК никаких трудов запросить отцовское дело не составляло. Да и к выходу первой книги Николай Ельцин был уже реабилитирован (произошло это 15 июля 1989 года), и, следовательно, родственников о решении этом обязаны были уведомить.

В чем же дело? Да очень просто. «Исповедь на заданную тему» вы-шла еще в советскую эпоху, когда для него важен был каждый голос. Ельцин хотел нравиться всем без исключения, а упоминание об отце-антисоветчике и деде-кулаке могло – так он, наверное, думал – отвернуть от него кое-какие слои населения.