Текст книги "Ельцин. Кремль. История болезни"

Об эпизоде этом, впрочем, написано и сказано немало, а кадры с дурашливо улыбающимся Ельциным, размахивающим дирижерской палочкой, давно уже стали символом эпохи, поэтому повторяться смысла, думаю, нет.

Лишь кратко позволю себе напомнить, что 30 августа президент отправился с визитом в Берлин, где в первую же ночь пригласил к себе в номер в гостинице «Маритим» своего любимца – министра обороны Грачева.

В книге «Эпоха Ельцина», написанной группой бывших президентских советников, говорится без обиняков:

«Для “лучшего министра обороны всех времен” каждая выпитая с президентом рюмка водки была как звезда на генеральском погоне. Никогда не перечивший президенту, он не мог ни остановиться сам, ни намекнуть, что хватит».

Верховный главнокомандующий и военный министр соревновались в крепости духа до самого рассвета. Когда утром Ельцин вышел из своих покоев, всем стало ясно, что визит перестает быть томным. («Глядел неприветливо. Лицо бледное, одутловатое», – сообщается в той же книжке.)

Придворный лекарь, правда, попытался кое-как привести его в чувство, но выпитое вскоре для утоления жажды душевное немецкое пиво напрочь свело на нет все врачебные ухищрения.

Конфузы начались в первые же минуты официальных мероприятий. Сначала Ельцин, выступая на уличном митинге, при скоплении тысяч берлинцев объявил, что «в войне России с Германией не было ни победителей, ни побежденных». Потом он чуть не рухнул кубарем, когда поднимался на холм в Трептов-парке, к памятнику воину-освободителю.

А затем, поправившись за обедом красным вином, отправился в берлинскую ратушу, где и узрел на свою беду духовой оркестр, играющий бравурные марши. Недолго думая, президент отобрал у дирижера палочку и принялся размахивать ею, приплясывая в такт и издавая при этом нечленораздельные звуки.

Еле-еле его увели в ратушу, но когда через полчаса он снова вышел на улицу, на месте оркестра стоял уже детский хор и юный солист лет десяти старательно вытягивал дискантом «Калинку».

Эта «Калинка» окончательно его и добила. Ельцин ринулся к микрофону, оттолкнул солиста и дурным голосом протяжно затянул свою любимую песню на потеху хохочущей публике.

Большего позора Россия на немецкой земле никогда еще не переживала… Но «друг Гельмут» ни словом, ни намеком не показал «другу Борису», сколь шокирован произошедшим. Что, в общем, легко объяснимо: в те дни Россия досрочно выводила из Германии свои войска. Никаких серьезных контрибуций Ельцин за это не требовал. Полчаса отвратного зрелища – совсем неплохая цена за сэкономленные миллионы…

Шестью годами позже, в своей третьей книге мемуаров «Президентский марафон», Борис Николаевич, с присущей ему виртуозностью, так примется объяснять берлинские казусы :

«Это были тяжелые для меня дни. Со стороны такое поведение могло показаться диким, нелепым. Но я-то знал, чего не знали ни мои помощники, ни журналисты, ни все яростные обличители. Стресс, пережитый в конце 93-го года, во время путча и после него, был настолько сильным, что я до сих пор не понимаю, как организм вышел из него, как справился. Напряжение и усталость искали выхода. Там, в Берлине, когда вся Европа отмечала вывод наших последних войск, я вдруг почувствовал, что не выдерживаю. Давила ответственность, давила вся заряженная ожиданием исторического шага атмосфера события. Неожиданно для себя не выдержал. Сорвался…

Я помню, что тяжесть отступила после нескольких рюмок. И тогда, в этом состоянии легкости, можно было и оркестром дирижировать».

Аргументация, прямо скажем, малоубедительная. Путч, на который ссылается Ельцин, завершился 4 октября. В Берлин же он приехал – 30 августа. То есть времени прошло уже с избытком: без малого год. Срок более чем достаточный, дабы выйти из стресса (если он, конечно, был вообще, этот стресс).

Да и рюмок, после которых «тяжесть отступила», Борис Николаевич употребил явно не несколько.

Хотя – смотря, что подразумевать под словом «рюмки»…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Шизофрения – прогредиентное заболевание, характеризующееся постепенно нарастающими изменениями личности, в том числе появлением у больного различных странностей и чудачеств. Клиническая картина характеризуется нелепой дурашливостью, грубым кривлянием, утрированными гримасами.

С момента берлинского позорища не и прошло месяца, как в мире запахло новым скандалом.

В сентябре 1994 года Ельцин отправился на переговоры в США. Уже в первое же утро окружение заметило, что президент пребывает в приподнятом настроении. Во время совместного завтрака он целиком сосредоточился на вине, почти забыв о еде. Клинтона такая прыть немного смутила, но виду он не подал. Ельцин же с каждой минутой веселел все сильнее. Он беспрерывно и глупо шутил, громко хохоча над собственными остротами.

Но, по счастью, в этот раз обошлось без дебошей: с грехом пополам Ельцин отбыл, наконец, в аэропорт, где без особых инцидентов был загружен на борт личного самолета.

(Заместитель госсекретаря Строуб Тэлботт вспоминает, что в аэропорт он должен был отправиться в одном лимузине с Ельциным, но российский посол Воронцов объявил, что президент очень устал и хотел бы ехать вместе с супругой.

«Моя догадка о настоящей причине вскоре подтвердилась. Спускаясь по трапу, он крепко держался за перила и сосредоточивался на каждом шаге. На последнем, оступившись, он схватил за руку Наину».)

Следующим пунктом назначения должен был стать ирландский аэропорт Шеннон, где Ельцину предстояло встречаться с премьер-министром Рейнолдсом. Однако в полете он устроил новый банкет и разошелся так, что посреди ночи рухнул в салоне без чувств.

Насмерть перепуганная Наина Иосифовна растолкала верного Коржакова. С трудом тот сумел поднять Ельцина с пола и переложить на кровать. Сбежавшиеся врачи пытались реанимировать бездыханного президента. Кое-как тот пришел в себя, но был еще очень плох: почти не говорил и с трудом мог шевелить руками.

Похоже, это был очередной микроинсульт (первый случился годом раньше, в Китае, но об этом – чуть дальше).

Идти в таком состоянии на встречу с ирландским премьером было верхом безумия, но Борис Николаевич, даже стоя одной ногой в могиле, оставался верен себе.

Он раздраженно шипел на врачей, требуя привести в чувство, «сделать нормальным». Тем временем самолет приземлился уже в Шенноне, и премьер Рейнолдс в окружении сонма журналистов подошел к трапу. Назревал новый международный скандал.

Бедный ирландский премьер! Он так ничего и не смог понять. Сначала минут сорок Рейнолдс, как бедный родственник, переминался с ноги на ногу. Потом, без каких-либо объяснений к нему спустился вдруг совсем не Ельцин, а никогда прежде не виденный им первый вице-премьер Олег Сосковец. Впрочем, ирландец тоже был человеком воспитанным, а посему сделал вид, что ничего странного не случилось…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Инсульт – остро развивающееся нарушение мозгового кровообращения, сопровождающееся повреждением ткани мозга и расстройством его функций. Наиболее частыми причинами инсульта являются гипертоническая болезнь и атеросклероз или их сочетание; нередко он развивается при заболевании сердца, ревматизме, иногда при болезнях крови. Непосредственным толчком к развитию кровоизлияния в мозг во многих случаях бывает эмоциональное или физическое перенапряжение. Излившаяся кровь отчасти разрушает, а отчасти сдавливает окружающую нервную ткань и вызывает отек мозга.

Истинная подоплека инцидента стала известна далеко не сразу. Какие только головокружительные версии не выдвигали поначалу журналисты. Впрочем, на это и делался расчет.

«Что будем делать, как объясним случившееся?» – напряженно спросил Ельцин у Коржакова перед тем, как приземлились они в Москве.

«Борис Николаевич, скажите, что очень сильно устали. Перелет тяжелый, часовые пояса меняются. Крепко заснули, а охрана не позволила будить. Нагло заявила, что покой собственного президента дороже протокольных мероприятий. И вы нас непременно накажете за дерзость».

«Он согласился и все это повторил перед журналистами, – пишет Коржаков. – Вид у президента в Москве после сна был более или менее свежий, и мысль о том кошмаре, который на самом деле пришлось пережить, журналистам в голову даже не пришла».

Ельцинское окружение сделало все возможное, чтобы навести тень на плетень. Шеф президентского протокола Владимир Шевченко убеждал, например, журналистов:

«Была очень напряженная программа всего визита. Слишком много часовых поясов… А что в итоге получилось? После большого напряжения человек провалился в сон. (Может быть, вам знакомо это чувство?)»

И ведь, действительно: с кем не бывает. Ну, устал человек. Переутомился. Все-таки страной руководить – не кукурузу охранять…

О том, что президентские соратники – то есть те же самые люди, которые наперебой уверяли страну, что ничего сверхъестественного ни в Шенноне, ни в Берлине не произошло, – только что написали Ельцину конфиденциальное и будто бы очень гневное письмо, журналисты узнают намного позднее.

Идея этого послания родилась у ельцинского окружения по пути из Берлина в Москву: когда все еще находились под впечатлением его дирижерства .

«Многие члены команды президента были просто в отчаянии, испытывали чувство стыда и досады, – пишут они о себе сами в книге “Эпоха Ельцина” почему-то в третьем лице. – Бездействовать в этой ситуации, делать вид, что ничего не произошло, было невозможно. Первое, что пришло в голову, – подать в отставку. Но эта идея была отвергнута, в том числе и из-за категорического несогласия С. Филатова: “Это ничего не изменит. Ситуация только ухудшится”. После некоторых размышлений решили поступить иначе».

По общему решению, пресс-секретарь Вячеслав Костиков – тот, что плавал уже в Енисее, – подготовил Ельцину специальный дайджест прессы, где особо подчеркнул массовость критических публикаций.

Ничего подобного президенту никогда еще не докладывали: главный читатель страны негатива не терпел по определению. Все доклады пресс-секретаря делались обычно в розовых, восторженных тонах.

Реакция последовала незамедлительно. Приехав на другой день в Кремль, президент демонстративно прошел мимо Костикова, не подав ему руки. «Много развелось советчиков», – процедил он сквозь зубы.

Казалось бы, выводы напрашиваются сами собой. Но свита успокаиваться не желала. Чтобы довести до Ельцина свои тревоги, она (свита) выбрала совсем уж нетрадиционный путь: написала коллективное письмо.

Соратники рассуждали примерно так: говорить с Ельциным напрямую – бессмысленно, ничьих советов он не слушает, а критики не признает и подавно. Письмо же, тем паче отправленное сонмом помощников, он прочитает наверняка…

Подписали его, как утверждается в «Эпохе Ельцина», семеро ближайших президентских сподвижников: Коржаков, Барсуков, Костиков, Илюшин, Рюриков, Шевченко, спичрайтер Пихоя.

На самом деле среди подписантов значился еще и министр обороны Грачев, но об этом «коллективный автор» почему-то умалчивает: либо слишком нравится ему волшебная цифра семь, либо не желает он отождествлять себя со столь одиозной фигурой.

Это – далеко не единственная неточность, обнаруженная мной в помощничьи-спичрайтерских воспоминаниях.

Самое главное: письмо, которое воспроизводят они на страницах книги, имеет к подлинному историческому документу примерно такое же отношение, как одеколон «Саша» к французском парфюму.

Читаем в воспоминаниях:

«История письма, получившего название “письмо семерых”, весьма интересна. Ни разу не публиковавшееся, оно вызвало бурную реакцию прессы, общественности и чуть было не привело к коллективной отставке помощников президента…

Письмо носило не морализаторский, а сугубо политический характер и лишь в незначительной мере затрагивало тему “вредных привычек”».

Выходит, самого письма никто никогда не видел. Впервые – как было заявлено – оно появилось только в этой книге. Соответственно, возможности сравнить копию и оригинал ни у кого, кроме авторов его и читателя – нет.

Очень удобно.

Еще, когда я только первый раз прочитал его (в той самой «Эпохе Ельцина»), показалось оно мне весьма странным. Ну, во-первых, объем: 31 абзац – это не послание, а чуть ли не диссертация, хотя общеизвестно, что документы больше, чем на полутора листах, Ельцин никогда не читал.

И второе – самое, пожалуй, важное: его содержание.

Для примера – несколько цитат:

«Налицо снижение активности президента… Утрачивается постоянный и стимулирующий контакт с политической средой, президент оказывает все меньшее воздействие на политическую ситуацию. Политическое планирование, столь необходимое для поддержания стабильности в стране, все в большей мере подвержено иррациональным факторам, случайности, даже капризу…

…пренебрежение своим здоровьем, известное русское бытовое злоупотребление. Имеет место и некоторая успокоенность, даже переоценка достигнутого. Отсюда – высокомерие, нетерпимость, нежелание выслушивать неприятные сведения, капризность, иногда оскорбительное поведение в отношении людей».

Каково?

Прямо хоть сейчас бери и печатай в газете «Завтра»: в 1994-м даже свободная пресса подобных вольностей себе еще не позволяла.

Вы что, хотите всерьез убедить меня, что помощники – Шевченко, Илюшин, Пихоя – осмелились бы в открытую указывать президенту на «известное русское бытовое злоупотребление»? Укорять его за высокомерие и нетерпимость?

Ни за что не поверю.

«Это было наимягчайшее письмо, – укрепляет мои подозрения один из подписантов, генерал Коржаков. – О пьянстве ничего и близко не было. Текст примерно такой: “Дорогой Борис Николаевич! Мы очень просим, чтобы вы поберегли здоровье, снизили нагрузки в работе, потому что вы очень нужны России”».

Оригинала письма у Коржакова не сохранилось. Как, впрочем, ни у кого из других соавторов. Они и писали-то его, в чем признаются и сами, по кускам: «решили, что каждый помощник даст “элементы” по своему профилю, а сводить все в единый текст будет пресс-секретарь».

Откуда же взялось оно теперь? Итоговый документ Ельцину передал его первый помощник Илюшин – в самолете, пока летели они в Сочи на отдых.

Да очень просто. Каждый, видно, взял свои черновики, добавил для эффектности по паре новых фраз, и готово.

Я охотно допускаю, что именно так и хотели бы они его написать, будь их воля. Но выдавать желаемое за действительное – как-то это не комильфо.

Впрочем, даже в выхолощенном варианте помощничье послание вызвало у высокого адресата истерику. (Существует даже версия, что он швырнул Илюшину папку с бумагами прямо в лицо.)

«Извиняться перед помощниками не стал, – между делом смиренно сообщает в своих мемуарах Ельцин. – Вряд ли кто-то из них мог помочь мне. Дистанция между нами была слишком велика».

Господи, о чем это он? Какие, к лешему, извинения? Все происходило совсем наоборот: президент по одному выдергивал потом каждого из подписантов, грозил страшными карами, требовал покаяться и признать ошибки. Еще и от первой леди досталось им на орехи: за то, что испортили, дескать, Борису Николаевичу отпуск; он у нас такой впечатлительный…

В следующую свою поездку – в Америку; ту самую, окончившуюся Шенноном, – Ельцин демонстративно не взял с собой трех подписантов. Фамилии Костикова, Пихои и даже помощника по международным делам Рюрикова он собственноручно вычеркнул из утвержденного уже списка делегации. Два месяца спустя Костиков – как самый активный и злостный клеврет – был отправлен в почетную ссылку: послом в Ватикан. С Пихоей Ельцин не разговаривал еще полгода: до своего дня рождения…

Больше всего президента возмутило даже не то, что челядь осмелилась делать ему, самодержцу, какие-то упреки (Как там у него в мемуарах? «Дистанция между нами была слишком велика».), а сам факт коллективного написания петиции.

Это что же получается? Сегодня, понимаешь, за спиной президента они строчат подметные письма. А завтра, сговорившись, и заговор какой-нибудь организуют…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Параноидное расстройство личности часто выражается в тенденции приписывать окружающим злые намерения на фоне мысли об особом значении собственной личности.

К любой критике Борис Николаевич всегда относился удивительно болезненно. Еще с партийных времен он не терпел никаких жалоб, особенно письменных. Достаточно было кому-то накатать хоть одну кляузу – пусть даже совершенно обоснованную – к этому человеку доверие исчезало у него враз.

А еще он не выносил постороннего вмешательства в вопросы своего здоровья. Здоровье – было самым уязвимым его местом, истинной ахиллесовой пятой.

Когда в начале 90-х годов впервые пошли разговоры о плохом его самочувствии, министр печати Михаил Полторанин на правах старинного товарища осмелился дать журналистам некие комментарии. Дескать, у Ельцина, как и у всех сибиряков, в организме ощущается нехватка йода; отсюда и корень большинства проблем.

Ельцина эта вольность здорово разозлила.

«Вы что, доктор? – раздраженно спросил он у Полторанина при первой же встрече. – Кто вам дал право комментировать мое здоровье?»

Полторанин принялся объяснять, что хотел, мол, как лучше; он и сам сибиряк, и у него тоже пошаливает сердце, но президент и слушать его не желал.

«Вы это бросьте. Вот о себе и рассказывайте».

И дело здесь заключалось даже не в природном ельцинском высокомерии; он сам чувствовал уже, как постепенно покидают его силы, и это осознание бессилия душило Ельцина, вызывало в нем бешенство и злобу. Он пытался забыться, уйти от проблем, но от расслабления становилось ему только хуже и хуже.

Как и у всех физически крепких от природы людей, мысль о том, что силы могут однажды оставить его, просто не укладывалась в президентском сознании.

«Сколько лет я сохранял в себе самоощущение десятилетнего мальчишки: я все могу! – сокрушается он в мемуарах. – Да, я могу абсолютно все! Могу залезть на дерево, сплавиться на плотах по реке, пройти сквозь тайгу, сутками не спать, часами париться в бане, могу сокрушить любого противника, могу все, что угодно. И вот всевластие человека над собой внезапно кончается. Кто-то другой становится властен над его телом – врачи, судьба».

Все болезни Ельцина, его недуги и хворобы – были исключительно следствием его образа жизни. Он не щадил ни себя, ни окружающих, изнурял непомерными нагрузками.

Его проблемы с сердцем – это не что иное, как последствие подхваченной еще в институте ангины: лечиться не желал, всю болезнь перенес на ногах.

Он не слышал на одно ухо, потому что, застудив его в Свердловске, вместо того чтобы ставить компрессы, в ту же ночь помчался на совещание в Нижний Тагил, а потом еще и регулярно нырял в ледяную воду.

Там же, в Свердловске, Ельцин посадил и печень – от чрезмерного употребления алкоголя, особенно 30-градусной «Можжевеловой», которую любил он в то время больше всего.

И радикулит, который время от времени разбивал его, делая недвижимым и беспомощным (этакая, прости господи, русская недвижимость), тоже был результатом перенесенных в молодости травм.

До тех пор, пока Ельцин был просто Ельциным, его здоровье являлось сугубо личной его проблемой. Но, став президентом страны, он перестал принадлежать самому себе. Здоровье президента превратилось в дело государственной важности. (Неслучайно после каждой его госпитализации цены на акции российских компаний резко падали вниз.)

Достаточно посмотреть на хронологию ельцинских болезней, чтобы увидеть, сколь глубинно отражались они на судьбе всей страны.

Июнь 1990 года. Принятие Декларации российской независимости. Накануне Ельцин переносит операцию на спине.

Осень 1993 года. Разгон парламента. Перед тем, как послать танки к Белому дому, президента разбивает паралич.

Декабрь 1994 года. Бесславный ввод войск в Чечню. Ельцин госпитализирован в ЦКБ.

О президентских выборах 1996 года – и упоминать даже не приходится…

Но все равно, стоило заговорить с Ельциным о его здоровье, как он мгновенно менялся в лице, замолкал, пунцовел от злости. Эту тему он не позволял поднимать даже самым близким соратникам, а уж политическим противникам и подавно…

Еще весной 1991 года, когда первая президентская кампания только-только набирала обороты, Ельцин сделал все, чтобы снести предложенную депутатами поправку об обязательном медосвидетельствовании всех кандидатов. С его подачи автор поправки – председатель парламентского Комитета по конституционному законодательству Федосеев – был заклеймен позором за попрание норм демократиихотя еще совсем недавно пел Борис Николаевич совсем по-другому. («В США есть президентский тест со времен Эйзенхауэра. Сдают его все… Я сейчас справляюсь с этими нормативами и активно занимаюсь спортом…» – это из его выступления перед слушателями Высшей комсомольской школы в ноябре 1988-го.)

Но уже через год депутаты вновь заговорили о здоровье гаранта .

Тревожный звонок прозвенел весной 1992 года. 15 мая на заседании Верховного Совета депутат Исаков заявил во всеуслышанье, что во время недавнего визита в Ташкент Ельцин был сильно нетрезв и, давая интервью, еле стоял на ногах. Исаков потребовал, чтобы парламент дал оценку случившемуся, и, вообще, настаивал на принудительном освидетельствовании президента…

Все-таки есть в истории какие-то неведомые нам магические пружины, которые заставляют время бежать по кругу.

Может быть, не случайно суета вокруг ельцинского здоровья началась именно с узбекской столицы. Ташкент – город не только хлебный, но и роковой для отечественных правителей.

Аккурат за 20 лет до этого скандала, как раз в Ташкенте навсегда оборвалось здоровье Брежнева. Когда в марте 1982 года генсек осматривал корпуса местного авиазавода, на него обрушились стропила. Престарелый вождь упал навзничь, до крови ободрал ухо, сломал ключицу. После этого ЧП оправиться Брежнев уже не смог и вскоре отошел в мир иной.

Для него Ташкент – стал концом. Для Ельцина – наоборот, началом.

Дело, конечно, прошлое, но в своих обвинениях Исаков был абсолютно прав. Участники той поездки (например, президентский фотограф Дмитрий Соколов) единодушно подтверждают, что Ельцин по дороге в Ташкент набрался порядочно. Это увидел летевший с ним корреспондент РИА «Новости» Лев Аксенов. С его подачи и разгорелся скандал.

Правда, серьезного развития он так и не получил. К тому времени разлад между парламентом и президентом подходил уже к отметке критической, поэтому обвинения депутата Исакова восприняты были исключительно как новый виток политической борьбы. (В одной газете Исакову порекомендовали даже устроиться на службу в ГАИ.)

Тем не менее репортера Аксенова из РИА «Новости» уволили: чтоб другим не повадно. А медицинское обследование все-таки вынуждены были провести. Не сразу, конечно, только летом. И вовсе не по требованию депутатов, а якобы по просьбам трудящихся, для чего и поместили документ в газетах:

«После 5-летнего перерыва проведено диспансерное обследование здоровья президента. В целом состояние здоровья президента признано хорошим. Его беспокоит ощущение переутомления, которому соответствуют умеренно выраженные вегетативно-сосудистые реакции. Частота пульса, малые колебания артериального давления, а также состояние сердца и крупных сосудов не выходят за пределы нормальных значений. Со стороны легких не обнаружено патологических симптомов. Клинико-рентгенологическое, ультразвуковое исследование почек, желудочно-кишечного тракта, печени, поджелудочной железы и биохимическое исследование крови не выявили патологических изменений.

Пробы с физическими нагрузками, в том числе спортивными, подтвердили высокую выносливость пациента.

Для коррекции самочувствия и поддержания высокой работоспособности рекомендовано использование физических нагрузок (велотренажер, теннис, плавание и др.)».

Под документом этим стояли подписи медиков довольно авторитетных: директора Института хирургии им. Вишневского академика Федорова, профессоров-однофамильцев Мартыновых (оба они были кардиологами), гастроэнтеролога профессора Минушкина, лечащего врача президента Григорьева. Впрочем, титулованность подписантов ни в коей мере не гарантировала объективности заключения: если такое обследование вообще проводилось.

Уверял ведь в декабре 1991 года другой ельцинский врач, Анатолий Зверев, что случаев злоупотребления алкоголем аж с 1985 года он «не отмечал, хотя осматривает его каждое утро».

«В случае переутомления Ельцину достаточно поиграть часа полтора-два в теннис, и он снова готов вести интенсивную государственную деятельность, – сообщал Зверев в интервью газете “Начало”. – Он восстанавливается гораздо быстрее даже, чем кое-кто из сотрудников службы его безопасности».

Полагаю, тезисы эти даже не требуют комментариев. Гораздо интереснее здесь другое.

Дело в том, что никакого Анатолия Зверева просто… не существовало в природе. В то время с Ельциным работало всего два эскулапа: Анатолий Григорьев и Генрих Овчинников. Человека же по фамилии Зверев ни в 4-м управлении Минздрава, ни в президентском медцентре отродясь не водилось. Ветеран кремлевской медицины Владлен Вторушин, который вскоре станет лечащим врачом Ельцина, утверждает это на все сто процентов.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

В 1981 году президент Франции Франсуа Миттеран подвергся медицинскому обследованию, результаты которого, по закону, должны были публиковаться в печати. Однако врачи поставили Миттерану онкологический диагноз. Дабы скрыть от избирателей этот факт, президент публично объявил, что самым страшным его недугом являются проблемы со спиной.

Вскоре в поведении Миттерана начались серьезные изменения – он стал раздражителен, легковозбудим, его постоянно угнетали мысли о смерти. Французский президент резко отошел от дел. Все основное свое внимание он сосредотачивал теперь на увековечивание собственного имя в грандиозных проектах и стройках истинно фараоновского масштаба. В ответ на предложения парламента о проведении немедленных реформ Миттеран только раздражался. В результате в стране произошел невиданный рост безработицы, значительно увеличилась коррупция, а строительство пышных объектов обошлось налогоплательщикам в миллиарды франков…

Возвращаясь, кстати, к медицинскому заключению образца 1992 года, есть смысл обратить внимание на несколько весьма любопытных пассажей.

«Для коррекции самочувствия и поддержания высокой работоспособности рекомендовано использование физических нагрузок», – пишут медики.

Довольно странный способ лечения. Если учесть, что к середине 1992 года у Ельцина начались уже проблемы и с сердцем, и с позвоночником, любые нагрузки были для него вещью крайне опасной.

Американскому президенту Бушу доктора почему-то советовали, как можно больше отдыхать и соблюдать щадящий режим. Нашему – напротив: изнурять себя работой и спортом; это при том, что спал он ежедневно не больше 4–5 часов.

Какие-то просто врачи-вредители; натуральные убийцы в белых халатах…

Сдается мне – рекомендации эти были такой же липой , как и клятвы виртуального доктора Зверева.

Никаких врачебных советов Ельцин не соблюдал смолоду. Он даже с тех пор, как убрали его из московского горкома, не проходил ни одного обследования.

Это был тот редкий случай, когда не пациент следует предписаниям врачей, а как раз врачи – подстраивались под пациента; почти как в анекдоте о двух приятелях. «Мой доктор запрещает мне пить». – «А я дал своему сто долларов, и он разрешил».

Для того чтобы притупить бдительность и успокоить граждан – слухи-то о регулярных исчезновениях президента широко барражировали уже по стране, – Кремль усиленно лепил образ неуемной ельцинской энергии. После каждого отпуска или даже воскресного пикника пресс-служба непременно распространяла фотографии бодрого и энергичного президента: на корте, в бассейне.

Логика вполне понятная: дескать, алкоголь и спорт – как гений и злодейство – две вещи несовместные…

Но с каждым месяцем скрывать от страны правду становилось все сложнее и сложнее.

В декабре 1992 года Ельцин впервые слег на «бюллетень»: тогда это объяснили элементарной простудой.

Но летом 1993 года его уже разбил микроинсульт: динамическое нарушение мозгового кровообращения. Случилось это во время визита в Китай. Как вспоминал потом Коржаков, среди ночи Ельцин резко перестал чувствовать свои ноги и руки, плакал – что было для него совсем уж непривычно – и приговаривал: «Все, это конец».

Визит пришлось резко сворачивать. Китайцам было сказано, будто президенту надо срочно возвращаться домой: политическая ситуация накалилась до предела. Против обыкновения отлет Ельцина из Китая проходил без участия прессы и почетного караула. Еле-еле его удалось поднять по трапу, не прибегая к носилкам, но во «Внуково» – обойтись без них было уже невозможно.

Что делать? Как объяснить случившееся стране? Сказать правду? Но тогда Хасбулатов с Руцким непременно воспользуются остротой момента; их противостояние как раз перешло в эндшпиль.

Если бы оппозиция узнала, что Ельцин – пусть даже на время – оказался парализован – депутаты, несомненно, отрешили бы его от должности, передав всю власть усатому вице-президенту.

Между прочим, в «Записках президента» Ельцин краем бока касается того, летнего недуга.

«Летом 93-го, – пишет он, – снова пронесся слух о моей болезни, о мифическом приступе. Мне снова звонят, снова волнуются…

Ну что ж, и это, наверное, хорошо. А тем, кто волнуется за меня – большое спасибо».

Вы что-нибудь поняли из этого пассажа? Я – лично нет, кроме того, что приступ – «мифический».

Очень удобная, филигранная тактика. Точно как в детской считалке: да и нет – не говорить, черное и белое – не надевать…

В итоге решено было вообще не городить огород. Факт болезни попросту скрыли от народа, благо вскоре больной отошел и вернулся на рабочее место. Он раздухарился до того, что вышел даже на теннисный корт. В первых числах сентября президентская прессслужба с придыханием сообщила, что гарант принял участие в теннисном матче между парами Ноткин – Караченцов и Ельцин – Тарпищев.

Вот и доигрался. Спортивная бравада привела к острым болям в спине, которые при ходьбе отдавались в ногу. Ельцин опять оказался на больничной койке с диагнозом «радикулит».

10 сентября кремлевская пресс-служба распространила срочную информацию:

«Группа врачей из Барселоны, ранее оперировавшая Б. Н. Ельцина, прибыла в Москву и совместно с врачами медицинского центра при правительстве РФ приняла участие в обследовании состояния здоровья президента России. Результаты обследования подтвердили диагноз радикулита и не имеют прямой связи с ранее перенесенной операцией. Других отклонений в состоянии здоровья Б. Н. Ельцина не выявлено. Президент продолжает работать».