Текст книги "Ельцин. Кремль. История болезни"

Основные даты жизни Б. Н. Ельцина

1 февраля 1931 – родился в с. Бутка Талицкого района Пермской (с 1934 г. – Свердловской) области.

1950 – поступил на строительный факультет Уральского политехнического института.

1955 – окончание института. Работа в тресте «Уралтяжтрубстрой».

1957 – прораб строительного управления треста «Южгорстрой».

1956 – женитьба на Анастасии (Наине) Гириной.

21 августа 1957 – рождение первой дочери Елены (в замужестве – Фефелова, затем Окулова).

17 января 1960 – рождение второй дочери Татьяны (в замужестве – Дьяченко).

1961 – вступление в КПСС.

1963 – назначен главным инженером Свердловского домостроительного комбината.

1966 – назначен директором Свердловского ДСК.

1968 – переход на партийную работу; назначен зав.отделом строительства Свердловского обкома КПСС.

1975 – избран секретарем Свердловского обкома КПСС, ответственным за промышленное развитие области.

2 ноября 1976 – избран первым секретарем Свердловского обкома КПСС.

1979 – рождение первой внучки Екатерины (от брака дочери Елены с Алексеем Фефеловым).

19 февраля 1981 – рождение первого внука Бориса (от брака младшей дочери Татьяны и Вилена Хайруллина).

1983 – рождение второй внучки Марии (от брака дочери Елены с Валерием Окуловым).

12 апреля 1985 – назначение зав.отделом строительства ЦК КПСС.

1 июля 1985 – избран секретарем ЦК КПСС.

24 декабря 1985 – избран первым секретарем Московского горкома КПСС.

18 февраля 1986 – избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС.

19 января 1987 – резко оппозиционное выступление на заседании Политбюро ЦК КПСС.

12 сентября 1987 – пишет письмо М. С. Горбачеву с просьбой освободить его от обязанностей кандидата в члены Политбюро.

21 октября 1987 – выступление на Пленуме ЦК КПСС с резкой критикой хода перестройки.

9 ноября 1987 – госпитализирован в ЦКБ при попытке самоубийства.

11 ноября 1987 – на пленуме МГК КПСС освобожден от должности первого секретаря Московского горкома.

14 января 1988 – назначен первым заместителем председателя Госстроя СССР в ранге министра.

18 февраля 1988 – решением Пленума ЦК КПСС освобожден от обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС.

16 апреля 1988 – публикация первого после отставки интервью (немецкое издание газеты «Московские новости»).

1 июля 1988 – выступление на ХIХ партийной конференции с новой критикой в адрес власти.

4 августа 1988 – газеты «Юрмала» и «Советская молодежь» публикуют первое в советской печати интервью опального политика.

14 января 1989 – получил поддержку как кандидат в депутаты Верховного Совета СССР на окружном собрании избирателей в Перми.

21 января 1989 – зарегистрирован кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР по Московскому национально-территориальному округу № 1.

26 марта 1989 – избран народным депутатом СССР.

27 марта 1989 – сложил с себя полномочия первого зампреда Госстроя СССР.

29 мая 1989 – избран членом Совета Национальностей Верховного Совета СССР.

28 сентября 1989 – таинственное падение с моста в Москва-реку.

16 мая 1990 – избран народным депутатом РСФСР.

29 мая 1990 – избрание Председателем Верховного Совета РСФСР.

12 июля 1990 – демонстративный выход из рядов КПСС на заседании ХХVIII съезда партии.

19 февраля 1991 – Б. Ельцин впервые публично требует отставки президента СССР М. Горбачева.

12 июня 1991 – избрание Президентом РСФСР.

19–21 августа 1991 – ГКЧП. Ельцин возглавляет сопротивление путчистам.

6 ноября 1991 – Б. Ельцин берет на себя руководство Правительством РСФСР.

8 декабря 1991 – Б. Ельцин совместно с президентом Украины Л. Кравчуком и председателем Верховного Совета Белоруссии С. Шушкевичем подписывает т. н. «беловежские соглашения», упраздняющие СССР.

21 декабря 1991 – главы 12 союзных республик подписывают в Алма-Ате договор о ликвидации Советского Союза и создании СНГ.

25 декабря 1991 – отставка М. Горбачева с поста Президента СССР. Вся власть в России окончательно переходит в руки Б. Ельцина.

3–4 октября 1993 – попытка государственного переворота. Верные президенту силы занимают очаги сопротивления, арестовывают главарей мятежа.

11 декабря 1994 – начало военной операции в Чечне.

30 августа 1995 – рождение второго внука Глеба (от брака дочери Татьяны с Леонидом Дьяченко).

16 июня 1996 – первый тур президентских выборов. Б. Ельцин набрал 35,28% голосов.

19–20 июня 1996 – скандал с «коробкой из-под ксерокса». Б. Ельцин отправляет в отставку ближайших соратников: А. Коржакова, М. Барсукова, О. Сосковца.

3 июля 1996 – повторная победа на президентских выборах. За Б. Ельцина проголосовало 53,82% россиян.

22 августа 1996 – подписаны Хасавюртовские мирные соглашения о прекращении войны в Чечне.

5–6 ноября 1996 – проведена операция на сердце.

30 июня 1997 – Б. Ельцин назначил свою младшую дочь Т. Дьяченко советником Президента России.

28 октября 1997 – старшая дочь Е. Окулова рожает третьего внука президента (Ивана).

17 августа 1998 – финансовый кризис в России. Правительство объявляет дефолт. Резкое падение рубля.

Июль 1999 – рождение первого правнука (от брака внучки Е. Окуловой с однокурсником).

Август 1999 – вторжение чеченских боевиков в Дагестан; начало второй чеченской войны.

31 декабря 1999 – добровольная отставка Б. Ельцина с поста Президента России.

14 апреля 2002 – рождение внучки Марии (от третьего брака дочери Татьяны с Валентином Юмашевым).

Будьте здоровы, Борис Николаевич (Хроника президентских недугов)

9 ноября 1987. Попытка суицида. Госпитализирован в ЦКБ с диагнозом «ухудшение мозгового кровообращения».

28 сентября 1989. Предположительно – попытка суицида.

30 апреля 1990. Раздробление диска позвоночника в результате авиаинцидента, парализация конечностей. Сделана операция на позвоночнике в г. Барселона (Испания).

Июль 1990.Легкое сотрясение мозга, ушибы в результате ДТП.

Октябрь 1991.Боли в сердце.

9 декабря 1992.Попытка суицида.

Декабрь 1992.Лечение в «Барвихе» от простуды.

Лето 1993. Микроинсульт во время визита в Китай. Временный паралич конечностей.

Сентябрь 1993.Резкое обострение радикулита. Госпитализация в ЦКБ.

29 сентября 1994. Микроинсульт во время перелета из США. Временный паралич конечностей.

Декабрь 1994. Операция на носовой перегородке в ЦКБ. Лечение от панкреатита.

11 июля 1995. Инфаркт, госпитализация в ЦКБ на десять дней.

26 октября 1995. Повторный инфаркт, госпитализация в ЦКБ на десять дней.

Январь 1996.Третий инфаркт.

Февраль 1996. Заболевание фарингитом.

23 июня 1996. Четвертый инфаркт во время полета в Калининградскую область.

26 июня 1996. Пятый инфаркт. Переведен на домашний постельный режим.

15 августа 1996. Стеноз трех сосудов сердца, обследование в ЦКБ.

Август 1996.Анемия.

18 сентября 1996 года. Недельное предоперационное обследование в Медицинском центре управления делами президента (ЦКБ).

5 ноября 1996 года. Операция аорто-коронарного шунтирования в ЦКБ.

8 января 1997 года. Госпитализирован, в связи с ранним кардиосрывом и двусторонней пневмонией.

Декабрь 1997. Простуда, госпитализация в ЦКБ на две недели.

13 марта 1998. Развитие острого ларинготрахеита, полупостельный режим в «Горках-9» на три недели.

Октябрь 1998. Тяжелый продолжительный трахеобронхит.

11 ноября 1998. Потеря координации движений во время визита в Ташкент.

23 ноября 1998. Госпитализирован с пневмонией.

17 января 1999. Острая кровоточащая язва желудка, госпитализация в ЦКБ на две недели.

27 февраля 1999. Обострение не до конца зарубцевавшейся язвы желудка.

29 ноября 1999. Пневмония, госпитализация в ЦКБ на десять дней.

13 декабря 2000. Удаление катаракты.

Февраль 2001.Госпитализирован в ЦКБ с воспалением легких.

7 августа 2005. Перелом бедренного сустава.

Осень 2005. Офтальмологическая операция.

Приложения

Приложение 1

Письмо кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС Б. Ельцина – Генеральному секретарю ЦК КПСС М. Горбачеву 12 сентября 1987 г.

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Долго и непросто приходило решение написать это письмо. Прошел год и 9 месяцев после того, как Вы и Политбюро предложили, а я согласился возглавить Московскую партийную организацию. Мотивы согласия или отказа не имели, конечно, значения. Понимал, что будет невероятно трудно, что к имеющемуся опыту надо добавить многое, в том числе время в работе.

Все это меня не смущало. Я чувствовал Вашу поддержку, как-то для себя даже неожиданно уверенно вошел в работу. Самоотверженно, принципиально, коллегиально и по-товарищески стал работать с новым составом бюро.

Прошли первые вехи. Сделано, конечно, очень мало. Но, думаю, главное (не перечисляя другое) – изменился дух, настроение большинства москвичей. Конечно, это влияние и в целом обстановки в стране. Но, как ни странно, неудовлетворенности у меня лично все больше и больше.

Стал замечать в действиях, словах некоторых руководителей высокого уровня то, что не замечал раньше. От человеческого отношения, поддержки, особенно некоторых из числа состава Политбюро и секретарей ЦК, наметился переход к равнодушию к московским делам и холодному – ко мне.

В общем, я всегда старался высказывать свою точку зрения, если даже она не совпадала с мнением других. В результате возникало все больше нежелательных ситуаций. А если сказать точнее – я оказался неподготовленным со всем своим стилем, прямотой, своей биографией работать в составе Политбюро.

Не могу не сказать и о некоторых достаточно принципиальных вопросах. О части из них, в том числе о кадрах, я говорил или писал Вам. В дополнение.

О стиле работы Е. К. Лигачева. Мое мнение (да и других): он (стиль), особенно сейчас, негоден (не хочу умалить его положительные качества). А стиль его работы переходит на стиль работы Секретариата ЦК. Не разобравшись, копируют его и некоторые секретари «периферийных» комитетов. Но главное – проигрывает партия в целом. «Расшифровать» все это – для партии будет нанесен вред (если высказать публично). Изменить что-то можете только Вы лично для интересов партии.

Партийные организации оказались в хвосте всех грандиозных событий. Здесь перестройки (кроме глобальной политики) практически нет. Отсюда целая цепочка. А результат – удивляемся, почему застревает она в первичных организациях.

Задумано и сформулировано по-революционному. А реализация, именно в партии, – тот же прежний конъюнктурно-местнический, мелкий, бюрократический, внешне громкий подход. Вот где начало разрыва между словом революционным и делом в партии, далеким от политического подхода.

Обилие бумаг (считай каждый день помидоры, чай, вагоны… а сдвига существенного не будет), совещаний по мелким вопросам, придирок, выискивание негатива для материала. Вопросы для своего «авторитета».

Я уже не говорю о каких-либо попытках критики снизу. Очень беспокоит, что так думают, но боятся сказать. Для партии, мне кажется, это самое опасное. В целом у Егора Кузьмича, по-моему, нет системы и культуры в работе. Постоянные его ссылки на «томский опыт» уже неудобно слушать.

В отношении меня после июньского пленума ЦК и с учетом Политбюро, состоявшегося 10 сентября, нападки с его стороны я не могу назвать иначе, как скоординированная травля. Решение исполкома по демонстрациям – это городской вопрос, и решался он правильно. Мне непонятна роль созданной комиссии, и прошу вас поправить создавшуюся ситуацию. Получается, что он в партии не настраивает, а расстраивает партийный механизм. Мне не хочется говорить о его отношении к московским делам. Поражает: как можно за два года просто хоть раз не поинтересоваться, как идут дела у более чем миллионной парторганизации. Партийные комитеты теряют самостоятельность (а уже дали ее колхозам и предприятиям).

Я всегда был за требовательность, строгий спрос, но не за страх, с которым работают сейчас многие партийные комитеты и их первые секретари. Между аппаратом ЦК и партийными комитетами (считаю, по вине т. Е. К. Лигачева) нет одновременно принципиальности и по-партийному товарищеской обстановки, в которой рождается творчество и уверенность, да и самоотверженность в работе. Вот где, по-моему, проявляется партийный «механизм торможения». Надо значительно сокращать аппарат (тоже до 50 процентов) и решительно менять структуру аппарата. Небольшой пусть опыт этого есть в московских райкомах.

Угнетает меня лично позиция некоторых товарищей из состава Политбюро ЦК. Они умные, поэтому быстро и «перестроились». Но неужели им можно до конца верить? Они удобны, и, прошу извинить, Михаил Сергеевич, но мне кажется, они становятся удобны и Вам. Чувствую, что нередко появляется желание отмолчаться тогда, когда с чем-то не согласен, так как некоторые начинают играть в согласие.

Я неудобен и понимаю это. Понимаю, что непросто и решить со мной вопрос. Но лучше сейчас признаться в ошибке. Дальше, при сегодняшней кадровой ситуации, число вопросов, связанных со мной, будет возрастать и мешать Вам в работе. Этого я от души не хотел бы.

Не хотел бы и потому, что, несмотря на Ваши невероятные усилия, борьба за стабильность приведет к застою, к той обстановке (скорее подобной), которая уже была. А это недопустимо. Вот некоторые причины и мотивы, побудившие меня обратиться к Вам с просьбой. Это не слабость и не трусость.

Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГК КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это официальным заявлением.

Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к пленуму ЦК КПСС.

Приложение 2

Из стенограммы пленума ЦК КПСС

21 октября 1987 г.

Б. Н. Е л ь ц и н: Доклады, и сегодняшний, и на 70-летие, проекты докладов обсуждались на Политбюро, и с учетом того, что я тоже вносил свои предложения, часть из них учтена, поэтому у меня нет сегодня замечаний по докладу, и я его полностью поддерживаю.

Тем не менее, я хотел бы высказать ряд вопросов, которые у меня лично накопились за это некоторое время работы в составе Политбюро.

Полностью соглашаюсь с тем, что сейчас очень большие трудности в перестройке и на каждого из нас ложится большая ответственность и большая обязанность.

Я бы считал, что прежде всего нужно было бы перестраивать работу именно партийных комитетов, партии в целом, начиная с Секретариата ЦК, о чем было сказано на июньском пленуме Центрального Комитета партии.

Я должен сказать, что после этого, хотя и прошло пять месяцев, ничего не изменилось с точки зрения стиля работы Секретариата Центрального Комитета партии, стиля работы товарища Лигачева.

То, что сегодня здесь говорилось, Михаил Сергеевич говорил, что недопустимы различного рода разносы, накачки на всех уровнях, это касается хозяйственных органов, любых других, допускается именно на этом уровне, это в то время, когда партия сейчас должна как раз взять именно революционный путь и действовать по-революционному. Такого революционного духа, такого революционного напора, я бы сказал, партийного товарищества по отношению к партийным комитетам на местах, ко многим товарищам не чувствуется. Мне бы казалось, что надо: делай уроки из прошлого, действительно сегодня заглядывай в те белые пятна истории, о которых сегодня говорил Михаил Сергеевич, надо прежде всего делать нам выводы на сегодняшний день. Надо прежде всего делать выводы в завтрашнее. Что же нам делать? Как исправлять, как не допускать то, что было? А ведь тогда просто дискредитировались ленинские нормы нашей жизни, и это и привело к тому, что они потом, впоследствии, ленинские нормы, были просто в большей степени исключены из норм поведения жизни нашей партии.

Я думаю, что то, что было сказано на съезде в отношении перестройки за 2–3 года – 2 года прошло или почти проходит, сейчас снова указывается на то, что опять 2–3 года, – это очень дезориентирует людей, дезориентирует партию, дезориентирует все массы, поскольку мы, зная настроения людей, сейчас чувствуем волнообразный характер отношения к перестройке. Сначала был сильнейший энтузиазм – подъем. И он все время шел на высоком накале и высоком подъеме, включая январский пленум Центрального Комитета партии. Затем, после июньского пленума ЦК, стала вера какая-то падать у людей, и это нас очень и очень беспокоит. Конечно, в том дело, что два эти года были затрачены на разработку в основном этих всех документов, которые не дошли до людей, конечно, и обеспокоили, что они реально ничего за это время и не получили.

Поэтому мне бы казалось, что надо на этот раз подойти, может быть, более осторожно к срокам провозглашения и реальных итогов перестройки в следующие два года. Она нам дастся очень и очень, конечно, тяжело, мы это понимаем, и даже если сейчас очень сильно – а это необходимо – революционизировать действия партии, именно партии, партийных комитетов, то это все равно не два года. И мы через два года перед людьми можем оказаться, ну я бы сказал, с пониженным авторитетом партии в целом.

Я должен сказать, что призыв все время принимать поменьше документов и при этом принимать их постоянно больше – он начинает уже просто вызывать и на местах некоторое отношение к этим постановлениям, я бы сказал, просто поверхностное, что ли, и какое-то неверие в эти постановления. Они идут одно за другим. Мы призываем друг друга уменьшать ли институты, которые бездельничают, но я должен сказать на примере Москвы, что год тому назад был 1041 институт, после того, как благодаря огромным усилиям с Госкомитетом ликвидировали 7, их стало не 1041, а 1087. За это время были приняты постановления по созданию институтов в Москве. Это, конечно, противоречит и линии партии, и решениям съезда, и тем призывам, которые у нас друг к другу есть.

Я думаю, что еще один вопрос. Он непростой, но здесь пленум, члены Центрального Комитета партии, самый доверительный и самый откровенный состав, перед кем и можно, и нужно сказать все то, что есть на душе, то, что есть и в сердце, и как у коммуниста.

Я должен сказать, что уроки, которые прошли за 70 лет, – тяжелые уроки. Были победы, о чем было сказано Михаилом Сергеевичем, но были и уроки. Уроки тяжелых, тяжелых поражений. Поражения эти складывались постепенно, они складывались благодаря тому, что не было коллегиальности, благодаря тому, что были группы, благодаря тому, что была власть партийная отдана в одни-единственные руки, благодаря тому, что он, один человек, был огражден абсолютно от всякой критики.

Меня, например, очень тревожит – у нас нет еще в составе Политбюро такой обстановки, в последнее время обозначился определенный рост, я бы сказал, славословия от некоторых членов Политбюро, от некоторых постоянных членов Политбюро в адрес Генерального секретаря. Считаю, что как раз вот сейчас это просто недопустимо. Именно сейчас, когда закладываются самые демократические формы, отношения принципиальности друг к другу, товарищеского отношения и товарищества друг к другу. Это недопустимо. Высказать критику в лицо, глаза в глаза, это – да, это нужно. А не увлекаться славословием, что постепенно, постепенно опять может стать «нормой». Мы этого допустить просто не можем. Нельзя этого допустить.

Я понимаю, что сейчас это не приводит к каким-то определенным уже, недопустимым, так сказать, перекосам, но тем не менее первые какие-то штришки вот такого отношения есть, и мне бы казалось, что, конечно, это надо в дальнейшем предотвратить.

И последнее. (П а у з а.)

Видимо, у меня не получается в работе в составе Политбюро. По разным причинам. Видимо, и опыт, и другие, может быть, и отсутствие некоторой поддержки со стороны, особенно товарища Лигачева, я бы подчеркнул, привели меня к мысли, что я перед вами должен поставить вопрос об освобождении меня от должности, обязанностей кандидата в члены Политбюро. Соответствующее заявление я передал, а как будет в отношении первого секретаря городского комитета партии, это будет решать уже, видимо, пленум городского комитета партии.

М. С. Г о р б а ч е в: Товарищи, я думаю, серьезное у товарища Ельцина выступление. Не хотелось бы начинать прения, но придется сказанное обсудить.

Хочу повторить основные моменты заявления.

Первое. Товарищ Ельцин сказал, что надо серьезно активизировать деятельность партии и начинать это следует с Центрального Комитета КПСС, конкретно с Секретариата ЦК. Замечания в этой связи были высказаны Егору Кузьмичу Лигачеву.

Второе. Ставится вопрос о темпах перестройки. Утверждается, что назывались сроки перестройки два-три года. Отмечается, что такие сроки ошибочны, это дезориентирует людей, ведет еще больше к сумятице в обществе, в партии. Положение чревато такими последствиями, которые могут погубить дело.

Третье. Уроки мы извлекаем из прошлого, но, видимо, с точки зрения товарища Ельцина, не до конца, поскольку не созданы механизмы в партии, на уровне ЦК и Политбюро, которые бы исключали повторение серьезных ошибок.

И, наконец, о возможности продолжить свою работу в прежнем качестве. Товарищ Ельцин считает, что дальше он не может работать в составе Политбюро, хотя, по его мнению, вопрос о работе первым секретарем горкома партии решит уже не ЦК, а городской комитет.

Что-то тут у нас получается новое. Может, речь идет об отделении Московской парторганизации? Или товарищ Ельцин решил на пленуме поставить вопрос о своем выходе из состава Политбюро, а первым секретарем МГК КПСС решил остаться? Получается вроде желание побороться с ЦК. Я так понимаю, хотя, может, и обостряю.

Садись, садись, Борис Николаевич. Вопрос об уходе с должности первого секретаря горкома ты не поставил: сказал – это дело горкома партии.

Вот, собственно, все, кроме твоего возражения, будто я неправильно тебя понял, что ты ставишь вопрос и перед ЦК о своей работе в качестве секретаря горкома партии.

Правильно я интерпретировал в сумме твои высказывания, товарищ Ельцин?

Давайте обменяемся мнениями, товарищи. Вопросы, думается, поставлены принципиальные.

Это как раз тот случай, когда, идя к 70-летию Великого Октября, и этот урок надо извлечь для себя, для ЦК и для товарища Ельцина. В общем, для всех нас.

В этом вопросе надо разобраться.

Пожалуйста, товарищи. Кто хочет взять слово?

Члены ЦК знают о деятельности Политбюро, политику оценивают, вам видней, как тут быть. Я приглашаю вас к выступлениям, но не настаиваю. Если из членов Политбюро кто-то хочет взять слово, то я, естественно, предоставлю. Пожалуйста.

Товарищи, кто хочет выступить, поднимите руку.

/Звучат выступления членов ЦК КПСС т.т. Лигачева, Яковлева, Рыжкова, Воротникова, Чебрикова, Громыко, Соломенцева, Рябова, Коноплева, Богомякова, Затворницкого и др., в которых позиция и работа т. Ельцина подвергается критике.

Слово повторно предоставляется т. Б. Н. Ельцину./

Б. Н. Е л ь ц и н: Суровая школа сегодня, конечно, для меня за всю жизнь, с рождения, и членом партии, и в том числе работая на тех постах, где доверяли Центральный Комитет партии, партийные комитеты.

Сначала некоторые уточнения. Что касается перестройки, никогда не дрогнул и не было никаких сомнений ни в стратегической линии, ни в политической линии партии. Был в ней уверен, соответственно проводил вместе с товарищами по бюро, по городскому комитету партии эту линию. И если назвал волнообразной, волнообразной с точки зрения как-то отношения людей, то это касается периода между январским и июньским пленумами Центрального Комитета партии. Не потому, что не знаем людей, слишком часто бываем, очень часто бываем, не слишком, но очень часто бываем в коллективах, самых разных, сотнях коллективов, поэтому знаем людей, знаем их настроение.

И когда после январского пленума, как и после съезда, был большой всплеск, такой эмоциональный, политический, идеологический и настроя, хороший всплеск. И это продолжалось и после июньского пленума ЦК, но вскоре вслед за июньским пленумом Центрального Комитета партии мы стали замечать, что настрой несколько меняется. Но мы объяснили это тем, что июньский пленум ЦК – сложный пленум, он сложный для понимания с точки зрения экономических вопросов, что здесь, конечно, не просто проведение самого пленума, а нужно большую проводить разъяснительную работу для того, чтобы как-то еще дальше поднять людей. И вот, видимо, по нашей вине мы допустили такой определенный спад, и я ни в коем случае не обобщал и не говорил это в целом по стране и по партии, говоря только о Московской организации.

Дальше, когда стали разъяснять, проводить эту работу, мы почувствовали снова некоторый, так сказать, подъем, поэтому я за краткостью и сказал, что в общем-то это процесс волнообразный, с точки зрения реакции людей, и наверное, нельзя рассчитывать на то, что он будет постоянно только круто вверх идти, какие-то будут определенные, может быть, и спады, и об этом говорилось.

В отношении единства. Нет, это было бы кощунственно, и я это не принимаю в свой адрес, что я что-то хотел вбить клин в единство Центрального Комитета, Политбюро. Ни в коем случае я это не имел в виду, как, между прочим, и в отношении членства Политбюро. Есть моя записка, где прямо, четко сказано, что мое мнение это (она год тому назад была), что я считаю, что первые секретари территориальных комитетов партии не должны быть членами Политбюро, а должны быть, ну если уж только кандидатами, поскольку, будучи членами Политбюро, они выводятся как бы из зоны критики со всеми последующими последствиями, что мы видели, так сказать, на своих глазах по ряду регионов страны.

В отношении славословия. Здесь опять же я не обобщал и не говорил о членах Политбюро, я говорил о некоторых, речь идет о двух-трех товарищах, которые, конечно, злоупотребляют, по моему мнению, иногда, говоря много положительного. Я верю, что это от души, но тем не менее, наверное, это все-таки не на пользу общую.

В отношении…

М. С. Г о р б а ч е в: Борис Николаевич…

Б. Н. Е л ь ц и н: Да.

М. С. Г о р б а ч е в: Ведь известно, что такое культ личности. Это система определенных идеологических взглядов, положение, характеризующее режим осуществления политической власти, демократии, состояние законности, отношение к кадрам, людям. Ты что, настолько политически безграмотен, что мы ликбез этот должны тебе организовывать здесь?

Б. Н. Е л ь ц и н: Нет, сейчас уже не надо.

М. С. Г о р б а ч е в: Сейчас вся страна втягивается в русло демократизации. И в реформе главное – демократизация, ибо такие ее элементы, как новый хозяйственный механизм, связанный с самостоятельностью предприятий, развитием инициативы, направлены на укрепление чувства хозяина у людей. То есть в конце концов речь идет о развитии демократизации. И после этого обвинить Политбюро, что оно не делает уроков из прошлого? А разве не об этом говорилось в сегодняшнем докладе?

Б. Н. Е л ь ц и н: А между прочим, о докладе, как я…

М. С. Г о р б а ч е в: Да не между прочим. У нас даже обсуждение доклада отодвинулось из-за твоей выходки.

Б. Н. Е л ь ц и н: Нет, я о докладе первым сказал…

И з з а л а:О себе ты заботился. О своих неудовлетворенных амбициях.

М. С. Г о р б а ч ев:Я тоже так думаю. И члены ЦК так тебя поняли. Тебе мало, что вокруг твоей персоны вращается только Москва. Надо, чтобы еще и Центральный Комитет занимался тобой? Уговаривал, да? Правильно товарищ Затворницкий сделал замечание. Я лично переживаю то, что он вынужден был сказать тебе в глаза. Но не жалею, что этот разговор, начатый тобой, на пленуме состоялся. Хорошо, что он состоялся.

Надо же дойти до такого гипертрофированного самолюбия, самомнения, чтобы поставить свои амбиции выше интересов партии, нашего дела! И это тогда, когда мы находимся на таком ответственном этапе перестройки. Надо же было навязать Центральному Комитету партии эту дискуссию! Считаю это безответственным поступком. Правильно товарищи дали характеристику твоей выходке. Скажи по существу, как ты относишься к критике?

Б. Н. Е л ь ц и н:Я сказал, политически как я отношусь к этому.

М. С. Г о р б а ч е в. Скажи, как ты относишься к замечаниям товарищей по ЦК. Они о тебе многое сказали и должны знать, что ты думаешь. Они же будут принимать решение.

Б. Н. Е л ь ц и н: Кроме некоторых выражений, в целом я с оценкой согласен. То, что я подвел Центральный Комитет и Московскую городскую организацию, выступив сегодня, – это ошибка.

М. С. Г о р б а ч е в:У тебя хватит сил дальше вести дело?

И з з а л а:Не сможет он. Нельзя оставлять на таком посту.

М. С. Г о р б а ч е в:Подождите, подождите, я же ему задаю вопрос. Давайте уж демократически подходить к делу. Это же для всех нас нужен ответ перед принятием решения.

Б. Н. Е л ь ц и н:Я сказал, что подвел Центральный Комитет партии, Политбюро, Московскую городскую партийную организацию и, судя по оценкам членов Центрального Комитета партии, членов Политбюро достаточно единодушным, я повторяю то, что сказал: прошу освободить и от кандидата в члены Политбюро, соответственно и от руководства Московской городской партийной организацией.

(…)

М. С. Г о р б а ч е в:Товарищ Ельцин прислал мне письмо на юг, в котором он выразил мысли, уже известные вам, и просил решить вопрос о его пребывании в составе Политбюро.

Когда я вернулся из отпуска, у нас с ним был разговор на эту тему. Мы условились, что в период подготовки к 70-летию Октября не время обсуждать его вопрос, а надо действовать. И в самом деле, товарищи, часа, минуты свободной нет. Вы, наверное, уже видите, что на пределе все идет. Необходимо решать много вопросов, чтобы достичь поставленные цели.

Мы тогда условились с товарищем Ельциным, что после праздников встретимся, посидим и все обсудим. Причем в своем письме Борис Николаевич говорил, что «прошу рассмотреть вопрос. Не ставьте меня в такое положение, чтобы я обращался сам к пленуму ЦК с этой просьбой». Но мы с ним договорились, и потому на той стадии я даже членов Политбюро не информировал, считая, что до объяснения в этом нет необходимости. Я не думал, что после нашей договоренности товарищ Ельцин на нынешнем пленуме Центрального Комитета, имеющем этапное значение для жизни партии в осознании ее истории и перспектив, представит свои претензии Центральному Комитету партии. Лично я рассматриваю это как неуважение к Генеральному секретарю, к нашей договоренности.

Я, конечно, считаю, что каждый может ставить перед пленумом ЦК любые вопросы. Но есть же определенная этика. Такое поведение не помогает нам сейчас разворачивать дела, завершить подготовку к празднику Великого Октября.

Такое отношение, как я понял, всех нас поражает. На таком пленуме предъявить свои амбиции и увести пленум от обсуждения серьезных проблем достойно осуждения. Или уже у него настолько потеряно чувство ответственности перед временем, историей, утрачено чувство партийного товарищества, что даже нет уважения к Центральному Комитету?