Текст книги "Вишни. Роман. Книга первая"

Казалось, что успех очевиден, но вместо подразделений 18-й армии РККА, ещё более истерзанные, в основном пешие соединения столкнулись с дивизиями 52-го армейского корпуса немцев. И наступление «захлебнулось».

Степан Ишкевич, который в первый день, когда в составе пополнения принимал «крещение» и, пользуясь инструкциям, изначально просто старшего боевого товарища, а впоследствии уже и командира взвода, Петра Домашенко, по сути, стал его ординарцем, приобрёл незаменимый опыт и вместе с ним появилась некая ярость, что непонятно как уживалась в этом, в общем-то, хилом, с детскими чертами лица, парне, но окрепшем духе и укрепляющейся уверенности в своей значимости. Он стал уже бойцом, превратившись из необстрелянного новобранца в рядового красноармейца. И, если верить его словам, то он лично в бою уничтожил уже троих немцев, после чего, Пётр, начал его называть Степной Сокол.

Степан изначально думал, что это прозвище, как у индейцев, Зоркий Сокол или Быстроногий Олень. Но, буквально за день до прорыва, Леонтьевич, сменив улыбку на серьёзное выражение лица разъяснил:

– Красноармеец Ишкевич, ты не индеец в прериях, а боец Красной армии, а твоё прозвище ещё более почётно, чем у индейцев. Поясняю: Степной – не потому, что большей частью у нас не леса и горы с прериями, а степи, просторные русские ковыльные с багульником и тмином степи, и вообще – степи тут не причём, а причём – твоё имя – Степан. А Сокол потому, что мы сейчас прикреплены с тобой к сводному отряду командира дивизии А. Д. Соколова. Вот и вся арифметика или что ты там в своём университете изучал?

Стёпа был доволен объяснению: хоть и не так романтично, но всё очень практично и актуально. Стёпа, боец дивизии Соколова, разве это может обидеть или унизить? Наоборот, очень даже патриотично.

В результате прорыва взвод потерял более трети личного состава и это не самый худший результат, у других было ещё хуже. Возникла проблема с раненными бойцами. В лучшем случае, выручали конные повозки, а в худшем – две жерди и плащ-палатка.

Во 2-м батальоне, куда входила рота и взвод, которым из-за трагической случайности пришлось командовать рядовому красноармейцу Домашенко, из офицеров в живых осталось всего пять-шесть младших офицеров, во главе с командиром батальона, майором Семёном Ильичёвым. Майор имел большой боевой опыт в боях на Ханхил-Голе и во время Советско-финской войны 1939—1940 гг. Командир был строгий, но в решающий момент думал не только о выполнении приказа, но и о жизнях своих подчинённых бойцов.

Младший командный состав на фронте менялся, иногда даже несколько раз за время одного боя. Трудно сказать, что хранило «счастливчиков», толи Бог, в которого даже партийцы в душе верили, хоть никогда этого не высказывали при других бойцах, тем более, если они были командирами. И даже когда вели в бой свои подразделения с кличем «За Родину!», «За Сталина!», внутренний голос говорил – «Господи, спаси и сохрани!» или короче – «С Богом!»

Во время короткого привала на отбитом у немцев восточном берегу реки Синюхи, проводя проверку личного состава, подсчитывая безвозвратные потери, недосчитались и балагура Тимохи. Бойцы, кто оказался случайным свидетелем его гибели, рассказали, как он пытался спасти тяжелораненого бойца и протащил уже практически по открытому для сквозного прострела немцами участка в тридцати-сорока метрах от моста через Сивухи, но был сражён пулемётной очередью.

Мост сходу взять не удалось и в попытке найти брод на небольшой, но неизведанной реке было потеряно при артобстреле и затоплено много транспорта. Самым неприхотливым по проходимости оказался гужевой транспорт, хотя и лошади были хорошей мишенью и гибли наравне с бойцами. Намного легче, утром того дня отряд комдива Соколова подойдя по лощинам к бродам через р. Ятрань в районе с. Лещевка, успешно её форсировал.

На восточном берегу Синюхи остаткам отряда нельзя было надолго застаиваться, а вскоре выяснилось, что никакой 18-й армии в направлении прорыва нет, а её подразделения оттеснены немецкими войсками.

– Не удастся нам, товарищи бойцы, сегодня высушить, как хотелось бы, обмотки и портки, – собрав дюжину боеспособных красноармейцев, объявил исполняющий обязанности комвзвода, Пётр Домашенко, – ночью планируется новый прорыв немецких позиций. Разведка ведёт наблюдение за вражескими позициями, чтобы определить их наиболее слабое место.

– Прорвёмся, Пётр Лентьевич! Не для этого было столько мытарств, чтобы вот так бесславно голову сложить… – осмотревшись и поняв, что сказал что-то не так, закончил, – лучше уж, как наш геройский товарищ Тимофей Петрович…

– Да, Степной Сокол, тебя брали на фронт патроны подносить, а ты за две недели уже метишь на место комиссара. Да, слух прошёл, что в соседней колоне во время боя в селе Перегоновка погиб бригадный комиссар Кущевский и начальник штаба артиллерии дивизии, фамилию я не запомнил. Так что, товарищи, наши командиры не прячутся за спины бойцов-красноармейцев, а также, как и мы, с оружием в руках прорываются на оперативный простор. Так, товарищ Ишкевич?!

– Так точно, тов. ком… взвода!

– Чем не комиссар, а?! – улыбаясь, как будто представлял бойцам, не менее, чем полкового комиссара, Степана по прозвищу Степной Сокол, Пётр Леонтьевич.

Бойцы, которым было не до шуток, всё же поддержали своего командира одобрительными кивками голов.

 
                                            ***
 

В ночь на 7 августа сводная группа из немногочисленного остатка отряда прорыва, в колоне под началом комдива Соколова, осуществляя повторную попытку прорыва, была разгромлена окончательно. Сам Соколов был тяжело ранен и через несколько дней скончался в плену.

Остатки бойцов 2-го батальона майора Ильичёва, под командованием начальника штаба дивизии, генерала-майора Ноздрунова, прорывавшимся в эту же ночь третьей колонной повезло больше и они, изначально увязнув в бой, сделали небольшую брешь, через которую смогли просочиться, а затем оторваться от преследования. Кроме этой группы, в которой прорывались и воины-побратимы, которых сделали побратимами и общая река Миус, на берегах которой проживали оба до войны, и река Ирпень, где случилось первое боевое крещение, где, по словам самого Степана, он уничтожил первого, но не последнего оккупанта, и река Синюха, «оттолкнувшись» от восточного берега которой, бойцы осуществили трудный, кровопролитный, но для них удачный прорыв, если не считать лёгкого ранения Степана в бедро.

Из Уманского котла, где в плен попали даже командующие 6-й и 12-й армий Музыченко и Понеделин, старшие офицеры и генералы, командиры дивизий и корпусов, в ту памятную августовскую ночь, особенно для тех немногих, кому удалось увернуться от расставленных «рыбаками» германской армии «стальных сетей» заграждений на линии прорыва сборных отрядов РККА, под покровом ночи, грозовых туч летнего ливневого дождя и «ливнем» пуль обстрела, сумели прорваться еще группе бойцов 190-й стрелковой дивизии. И мало того, что она прорвалась, при этом сумела ещё обстрелять ранее названную группу Ноздрунова, пока не разобрались и не объединили силы.

Летний ливень, хоть и промочил до нитки бойцов, прорывающихся через цепи дислокаций немецких гарнизонных охранений и их передовых частей, но и сослужил благодатную службу. Это был спасительный Божий посыл с небес. Трудно сказать, чем он продиктован: снисходительностью, милостью Божьей или ответом на безмолвные молитвы бойцов, даже тех, кто раньше был ярым атеистом, но несколько дней кошмара в боях, ежедневное, ежечасное и ежеминутное видение смертей товарищей, крови страданий тех, которые живы, но это не лучший исход в их судьбе, так как их пристрелить, как лошадь с перебитыми ногами нельзя, не гуманно, а вытаскивать из этого ада силами тех, кого осталось меньше, чем страждущих, кому необходимо оказать помощь и выносить даже не с поля боя, а неизвестно куда и сколько или просто тем, чтобы «Божьи слёзы» смыли кровь с раненных, усталость красноармейцев, прорывающиеся только благодаря силе духа, и немаловажное в данной ситуации – дождевая завеса, ставшая шорами на глаза немцев, через чьи позиции «просачивались» бойцы.

Шёл 47-й день войны, уже и всего 47-й из 1418 дней и ночей. Но разве можно было тогда знать, сколько продлится эта война. Гражданские люди, для которых понятие «война» было в песне «Если завтра война…», считали в большинстве, что наша Красная армия быстро разобьёт захватчиков, а те, кто увидел войну изнутри, под обстрелами, прорываясь из огромных котлов, где гибли десятки и сотни тысяч людей и столько же или даже большее количество попадали в плен, считали, что эта война надолго.

XIII

К исходу дня 7 августа сопротивление и попытки прорыва боевых подразделений 6-й и 12-й армий практически прекратились. Попытки прорвать окружение не дали успеха и 8 августа более 100 тыс. человек вместе с командармами 6-й армии И. Музыченко и 12-й армии М. Понеделиным, с семью штабами корпусов попали в плен. Трофеями немцев, кроме военнопленных, оказались 300 танков и 800 орудий.

Удачными были только ещё попытки прорыва небольших групп 8 августа. Из-за того, что штабное командование было распущено, было рекомендовано каждому действовать самостоятельно. Потому разрозненные группы продолжали попытки прорыва сквозь немецкие боевые порядки даже вплоть до 13—15 августа.

Каковы итоги попытки выхода из окружения двух армий Южного фронта? Южный фронт при этом практически потерял 6-ю и 12-ю армии, были разгромлены 6 корпусов и 17 дивизий. В немецкий плен попали два командарма, четыре командира корпусов, 11 командиров дивизий, погибли два командира корпусов и 6 командиров дивизий. Большое количество красноармейцев, поняв безысходность ситуации сдавались в плен, особенно в районе с. Небеливка и леса Зеленая Брама.

По разным данным около 150 тысяч человек РККА потеряла погибшими в боях, умершими от ран и в немецком плену из 252 тысяч человек, попавших в окружение, 103 тысячи человек оказались в плену и только около 11 тысяч человек малыми группами прорвались в разных направлениях и соединились с действующими боевыми подразделениями Красной армии.

Пётр Домашенко вышел из окружения с шестью бойцами своего взвода, среди которых был и раненный в ногу «крёстный сын», Семён Ишкевич в составе отряда под командованием генерала-майора Ноздрунова. С учётом влившегося в отряд группы бойцов 190-й дивизии, общая численность вышедших на позиции действующих воинских подразделений Красной армии составило около 250 человек. Бойцы 2-го батальона вынесли из окружения своего раненного командира, майора Ильичёва.

А боевой путь их дивизии первого формирования был не таков и долог, 19 сентября 1941 года 80-я стрелковая дивизия имени Пролетариата Донбасса была расформирована, как погибшая.

К сожалению, менее чем за 4 месяца войны в окружении оказалось 17 советских армий и 13 механизированных корпусов. В плену оказались около 1,5 млн. красноармейцев. За это время немцы смогли по одному сценарию организовать пять «котлов», начиная с Белостокско-Минского. Затем Уманский, Киевский, Вяземский и Брянский, Мелитопольский.

Высшему военному командованию оставалось только учиться на своих ошибках и просчётах, чтобы в последствии не повторять, и даже наоборот, показать свои умения в стратегии разрабатываемых генеральных планах и решении тактических задач. И этому нужно было учиться быстро, чтобы остановить парадный марш врага. Это было важно сделать в первую очередь для того, чтобы, начиная от бойцов в окопах до командующих армиями, окрепла и стала несламливаемой сила духа, была полная уверенность в нашей победе над фашистскими оккупантами.

 
                                            ***
 

Бойцов, вышедших из окружения в Уманском котле, подвергли унизительной проверке не только их принадлежности или приписке к тем или иным воинским подразделений, наличие книжек красноармейца у красноармейцев или удостоверения личности начальствующего состава РККА для офицеров. Работники НКВД также тщательно выпытывали и сверяли обстоятельства, при которых военнослужащие попали в окружение, и имели ли пленение или различного рода контакты с представителями германской армии и прочую информацию, с попытками сбить с толку, запутать и т. п.

Для оставшихся в живых бойцов взвода, под командой Домашенко значимым аргументом стало поручительство начальника штаба дивизии, генерала-майора Ноздрунова и командира батальона, которого бойцы вынесли на себе из окружения.

Трудно было даже осознать, что бойцы, после двух недель сражений в окружении и трёх крайних дней с попытками прорыва, из которых последняя оказалась самой успешной, находятся среди подразделений действующей армией, не в «котле», не в окружении, а на передовом рубеже Южного фронта.

Все процедуры и формирования закончились 30 августа, когда Пётр и его боевые товарищи в составе 2000 человек пополнения влились с состав 295-й стрелковой дивизии, 37-й армии, под командованием прославленного в разных ипостасях, но в то время умелыми действиями командующего армией при обороне Киева, генерала-майора Андрея Власова. Что будет потом – это другая история и не о том речь.

37-я армия вела оборонительные бои по соседству с 5-й армией в районе населённых пунктов Остёр и Козелец, и рек Днепр и Десна. В сложный тактический момент 295-я дивизия передаётся под командование 5-й армии. Ставка Верховного Главнокомандующего издаёт приказ 5-й армии удержать днепровский рубеж и г. Чернигов, а в последствии нанести контрудар по позициям немцем в этом районе.

Задача была нереальна и невыполнима. Более пяти дней велись кровопролитные бои, а затем ещё более тяжелые бои, но уже в полном окружении. Более 10 суток бойцы сражались, неся большие потери в районе населённого пункта Лохвицы.

 
                                             ***
 

В коротких промежутках между обстрелами, изнемождённые бойцы продолжали «вгрызаться в землю – это единственное, что лучше всего могло защитить в случае обстрелом, хотя и от прямого попадания мины или снаряда в окоп, блиндаж или землянку, никто не застрахован, но шансы повышались в разы. Как правило, ленивые гибли чаще, если по принципу «и так сойдёт», использовали свободные минуты на сон, вместо «облагораживания» своих боевых позиций.

В понятиях военного искусства, «Богом войны» называют артиллерию. Любое наступление будет в много раз успешнее, если будет сопровождаться предварительной артподготовке. Кому и где предоставляется больше шансов выжить, кроме того, о чём было сказано? Конечно, боевой опыт имеет большое значение, но не только он является показателем живучести бойцов. И теория вероятности работает избирательно, а не системно. Одни позиции во время боя обстреливаются чаще и гуще, другие, лишь избирательно и хаотично. Но, даже, наугад выпущенная пуля может стать смертельной, для бойца, который просидел весь бой на дне окопа, а когда бой начал стихать, решил выглянуть, чтобы понять: что, где и как. Вот он, был солдат и нет больше его.

«Трудно в учениях – легко в бою!» – слышим мы высказывания со времён Александра Суворова. Но это про тех, кто имел возможность многому научиться, будучи на срочной службе, а что говорить о тех, для кого «учебным полигоном» является реальное поле боя, и нет холостых выстрелов и нет предупреждений, нет команд-подсказок, нет команд «Отставить! Повторяем упражнение, будьте внимательны, в реальном бою вас уже не было бы…». Так говорят новобранцам, новичкам, когда обучают их на учебно-тактических занятиях. А здесь всё реально: обстрелы, пули, разрывы, ранения и контузии, увечья и смерть…

Завершался второй месяц с того дня, когда Пётр Домашенко принимал своё боевое крещение с бойцами, ныне расформированной 80-й дивизии. В настоящей войне не то, что бойцы, полки, дивизии, армии, порой противостоят противнику менее продолжительное время, чем их формировали. Речь идёт, конечно, не о подразделениях, которые были сформированы задолго до начала войны и многие имели опыт ведения боевых действий на Халхин-Голе, на фронте Финской войны, во время военной операции в Западной Украине, в Бессарабии и Буковине. В этих воинских частях не только офицеры, но и красноармейцы сержантского и рядового состава имели опыт ведения боевых действий.

Даже такие немолодые уже бойцы, как Пётр, но не все имевшие за плечами призыв на действительную воинскую службу, которую начали проводить в СССР только с 1939 года, с Указом о всеобщей воинской обязанности. А, что было до этого? Большинство призывников проходили службу невойсковым способом, путём прохождения учебных сборов. Пётр сам проходил такие курсы сроком 45 суток в 1932 году в Казачьих Лагерях, что невдалеке от г. Новочеркасска.

Обстановка в Европе была неспокойной. И в 1938 году, согласно директиве №4133617, в этом же году было призвано на сборы 1 миллион 300 тысяч человек, в 1939-м уже 2,6 миллиона, в 1940-м – 1 миллион, а 1941 году планировали призвать около 900 тысяч человек.

Опыт подготовки отрабатывался во время «Освободительного похода» 1939 года, когда в строй призывали, называя призыв большими учебными сборами и сроки не оговаривались, лишь говорилось – «до особого распоряжения». Пётр от этого массового призыва был освобождён по двум причинам: первое, ему на тот период уже исполнилось 35 лет; второе, на иждивении находилось трое детей.

В новом, сформированном подразделении заслуги рядового командира отделения, проявившего хорошие способности руководства низовым подразделением и командованием взводом, не были отмечены командованием сводного отряда и тем более, не замечены, при формировании новых подразделений, но теперь 295-й стрелковой дивизии. Но он и не рвался в командиры, с которых и спрос побольше и ответственность. Командиром отделения был назначен 23-летний младший сержант Никита Поликарпов, уроженец Облиевского района, получивший опыт и звание, в аккурат во время «Освободительного похода» два года тому назад. Никита, как потомственный казак и без того был близок к воинской службе казачьими традициями и самим предназначением казаков – тружеников на земле и защитников Отечества, что прививалось у них с рождения.

Взводным был назначен лейтенант Савченко из Запорожья, с характерным говором со смесью украинских и русских слов. Он был худощавым, чернявым, молодым кадровым офицером, судя по возрасту, ещё довоенной подготовки.

Алексей Кривошеев – командир роты, капитан, участвовал в Финской войне и три месяца боевых действий, большая часть из которых проходила на территории его, Киевской области, что не могло не сказываться на его настроении и двойной боли, когда стояла угроза а затем и оставление Киева – столицы городов русских, как все знали из школьного курса истории и тем дорожили.

Хотя Пётр не жаловался на плохую память, но два месяца оборонительных боёв и тем более в окружении и попытках прорывов, научили тому, что заучивать, привыкать к именам и фамилиям командиров, как в «Отче наш» не стоит. Затруднительное это дело и тем, что даже в первый день боевых действий они могут смениться и даже не раз. Такова специфика боевых действий в сложных тактических условиях.

Личный состав отходя всё на новые и новые рубежи не успевал на них закрепляться, как новый приказ, вызванный ситуацией обстановки на рубеже фронта, натиском немцев, заставлял менять дислокацию или совершать новый переход, под непрекращающимися обстрелами и бомбежкой. Он не знал о дальнейшей судьбе Семёна, к которому он привязался, что к сыну. Он оставался в санбате, когда Пётр с другими бойцами уже знакомился с новыми командирами и поставленными перед подразделением приказами и задачами.

И за неделю боёв одних и тех же боевых подразделений, приказы, которые им доводились, своим содержанием могли меняться плавно, типа: «овладеть», «занять населённый пункт», «отбить, сданные ранее позиции»; затем – «удержать, во чтобы то не стало», «продержаться до подвода укрепления»; а когда становилось совсем туго – «оставить позиции», «передислоцироваться», «отступить на позиции» и т. п.

Когда в бой бросались свежие силы, ставились задачи более серьёзные, а «обескровленным» подразделениям, если стояла задача спасти живую силу и технику, подразделения отводили или выводили из ситуации, предшествующей окружению, а затем и самого окружения попыткой прорыва. Прошло менее трех недель участия в боевых сражения в рядах 295-й дивизии, как повторилась с ней участь 80-й дивизии, разбитой чуть боле месяца назад юго-западнее от нынешнего нахождения красноармейца Домашенко в рядах подразделения, попавшей в окружение, но на этот раз в окрестностях Лохвицы.

Кровопролитные бои в течение более, чем недели, в геометрической прогрессии повышали статистику безвозвратных потерь, количества восполняемых потерь, бойцов, требующих госпитализации и излечения, числа без вести пропавших, что трудно поддавалось подсчету и цифры были чисто условными. Одно дело, когда ежедневно становишься свидетелем того, как разрывами мин и снарядов гибнут те бойцы, с которыми и познакомиться не было даже возможности, хоть и воевали бок о бок, когда автоматная очередь из «шмайссеров» или пулеметов прореживав и без того редкие боевые порядки красноармейцев. Другое дело, когда выпадает на короткое время передышка, ты озираешься вокруг и не видишь много знакомых лиц бойцов отделения, взвода, да и роты, кого успел зрительно запомнить. А ты, снова, жив и невредим. Какие мысли приходят солдату в этом случае?

Остатки первичных воинских подразделений, после переклички и определения потерь, в срочном порядке переформируют, сливанием двух или трех однозначных подразделений в одно. Если все командиры расформированных срочным порядком подразделений, к счастью живы, то «усиливают» освободившимися нижестоящие структурные подразделения или, наоборот, вышестоящие. Пуля-дура, она не выбирает кого убить, рядового или майора, ведущего батальон в атаку или командира роты, капитана Кривошеева, который пал геройски, при прорыве вражеских позиций, который ослабевающей рукой успевает передать, наклонившемуся над ним политруком, Игнатом Коровиным, письмо, написанное незадолго до прорыва.

«Политрук… прошу, ты… отправь, напиши, что… но не…» – были последними словами капитана. Что он хотел сказать этим последним «но не» – но не пиши, что погиб или что? Сейчас важно другое – хоть кому-то вырваться из этих «тисков». А, кто вырвется, будет думать: «Бог пощадил именно меня, значит моя миссия ещё на земле не окончена…».

А какова судьба тех, чья «миссия закончена»? Одни покоятся в земле под Киевом, других полтавская земля погребла на долгие годы, а может быть и навечно, после разрыва снаряда в окопе, кто-то был тяжело ранен и остался на поле боя без помощи и спасения умирать или дожидаться ужасной участи плена и, скорее всего гибели, но в мучениях. Далеко не все родные получат извещения-«похоронки», где указывается, что «ваш сын пал смертью храбрых, при…» и «захоронен…». Какие тут были похороны, когда идёт прорыв и промедление на минуту – смерти подобно.

Пётр, в эту редкую минуту, когда бойцы, кто как расположились на привал в лесочке, что протянулся вдоль южного, левого берега реки Сула, от поселения Лохвица до с. Пески. Политрук передал самый свежий приказ командования.

Изнеможденные бойцы отрывками слышали слова – «…отходить самостоятельно… малыми группами в сторону расположения…» и каждый думал о своём. Кто-то безмолвно молился, кто-то, заострив карандаш, пытался написать короткое письмо домой, даже не зная, смогут ли его получить. А кто-то просто, выбившись из сил задремал.

Казалось, что на всей планете не найти сейчас места, где нет войны: канонады артиллерии на западе, грохот разрывов на севере и на юге, на востоке также слышен вой миномётного обстрела. Вспоминается сказка, когда Богатырь подъезжает к развилке дорог, где лежит большой камень, на котором написано: «Прямо пойдёшь – смерть найдёшь, направо пойдёшь – смерть…». Но ведь не на всей земле война, где-то есть мир, где люди сейчас собрались за большим семейным столом на ужин. Собран богатый урожай, закрома доверху заполнены дарами природы и на столе небогатая, но разнообразная еда, то, чем вознаграждён был труд крестьянина, хлебороба-труженика.

Пётр открыл глаза и ему хотелось, чтобы это мирное видение не прекращалось, продолжалось и за столом хотелось увидеть все довоенную семью, но вместо этого открылась картина немирного неба, пробивающиеся сквозь просветы деревьев всполохи разрывов и отраженные от низко-нависших туч вспышки канонады. И несколько секунд счастливого забытья сменились мрачной действительностью пребывания в окружении. Хотелось верить, что уже не впервой и на сей раз всё обойдётся, но… но ведь для многих эти тяжкие мысли позади и потому, что их больше нет на этом свете, а до того, чтобы наблюдать на происходящее, их души ещё не переселились на небо в Царствие Небесное. Пётр машинально перекрестился, а потом быстро обвёл всех, кто был рядом, взглядом провинившегося в школе ученика.

Но никому не было дела ни до него, ни до кого другого – каждый находился в себе и, видимо, у каждого были мысли, подобные тем, о чём думал и сам Пётр.

– Петро, як ты думаешь, сиею ночью мы пидым через фронт, чи як? – спросил Егор Коваленко, сидевший рядом, спина к спине, но откинувшись назад и уперевшись локтями в покрытую, слегка «подгоревшим» травяным покровом почву, прищурясь и покусывая пышные чёрные усы.

– А, що, додому захотив? – стараясь подражать речевым суржиком бойца, решил пошутить и одновременно отвлечь себя от тяжелых мыслей, Пётр, – ты-то сам родом звидкиля?

– Петро, ты расповидай на русской мови, коли трудно. Я с Запорожья.

– Сказал бы, хоть до Полтавы. До неё реальнее дотопать, верст сто, пожалуй.

– Ну и там ще, мабуть, двести буде. Так, ни! Я чув, що ти выходив з окруженья. В ночи краще?! – молодой парень лет двадцати-двадцати двух лет был серьёзен и казался лет на пять старше своего возраста и не только из-за сумерек и смоли его густых волос, выбивающихся из-под пилотки, видимо ещё это был «оттенок» нескольких дней под обстрелами, копоти, усталости и грустных мыслей.

– А тебе, шо, капитан не сказал, что мы идём через деревню Серёги Сухаревского? Он десь под Харьковым живёт.

– А де, Серёга? У нёго е горилка? З горилкою нимця легше бити и страху немае. Як будым живи…, – Егор, понурив голову и притих.

Пётр понял, что нужно бойцу поднять дух и он, похлопав бойца по плечу, сделав серьёзный вид ответил:

– Я попрошу замполита, что для обработки раненных спирт нужен, а вместо него и горилка сгодится. А Сергея прям сейчас пошлём, пусть, если мало, нагонит сам нам самогона, горилки то есть. Идёт?!

– Ты жартувавши?! Я ж…, – Егор махнул рукой.

– А, если серьёзно, мы тут «прохлаждаться» долго не будем. Думаю, как немец приснёт, мы и попытаемся прошмыгнуть у них под носом. Думаешь почему нам приказали малыми группами прорываться? Чтоб меньше шума было. Вот, в прошлый раз мы отрядом с роту и прорвались из окружения, хотя изначально-то нас было намного больше.

 
                                          ***
 

Река Десна, берущая свои истоки в Смоленской области, петляла на территории Брянской области, витиеватой лентой пролегла по восточной и средней Украины, пополняя свои воды более, чем двадцатью притоками, самыми полноводными из которых являлся левый приток Сейм, после которого Десна становилась особенно полноводной и широкой. Отрезок реки, где по плану командования 5-й армией, 295-я дивизии намечалось форсирование, располагался между притоками Сейм и Остер. В этом месте ширина реки практически не превышала 50 метров, но глубины достигали от 2 до 4 метров. В брод перейти на такой ширине и глубинах реку не представлялось возможным.

А кроме этого, долина реки была низменной, без высоких кручинных берегов, но при этом множество мелководных разливов, рукавов и ответвлений, поросших болотистой водной растительности, создавали также естественные труднопроходимые участки большой ширины. А во время весеннего разлива или сильных ливневых дождей, долина превращалась во временное русло, шириной от 200—300 метров до полукилометра и более.

Правый фланг 5-й армии располагался чуть южнее города Чернигов, а на левом, южном фланге армии занимала позиции 295-я стрелковая дивизия. Ей противостояли части 111-й и 62-й пехотных дивизий противника, захвативших плацдарм вдоль реки Десна, восточнее Моровска, где вела бои на рубеже Лепеховка, Серговка, Ольбин.

Уже 8 сентября, ближе к вечеру, командарму Потапову было понятно, что армию необходимо немедленно отводить за Десну, на её левый берег. Немцы атаковали на рубеже Брусилов, Моровск. Боевым подразделения 295-й с остатками 232-й стрелковым дивизиям ставилась задача остановить и сковать наступательный порыв фашистов, дав возможность переправиться через мостовые и понтонные переправы 62-й и 45-й стрелковым дивизиям, для их закрепления на левом берегу Десны. А в случае сильного нажима войск противника эти дивизии должны были отойти в северо-восточном направлении и занять оборону г. Чернигов.

295-я стрелковая дивизия, дав отпор моровской группировке противника, должна была удерживать оборону на правом берегу Десны на высотах 114,9 и 107,3 м. А 195-я, 215-я и 193-я стрелковые дивизии, воспользовавшись задержкой противника, должны были переправиться на левый берег и занять на нём оборону, в соответствии с оперативным приказом.

Решение генерала Потапова о ночном отводе основных боевых подразделений армии, с переправой на левый берег Десны, с одновременным ударом по флангам противника, был очень смелым. Но нельзя было и недооценивать, и просчитать все планы противника.

62-я и 45-я стрелковые дивизии 15-го стрелкового корпуса отходили через Чернигов, направившись к автодорожному и железнодорожному мостам, находившимся в 1—3 км южнее города. Но мосты, предназначенные для переправы уже были уничтожены нашими саперами по приказу командира 1-й противотанковой артбригады полковника А. И. Еременко во избежание их захвата частями 260-й пехотной дивизии противника. Немцы подошли вплотную к переправам.

Командир 15-го корпуса генерал К. С. Москаленко приказал 62-й и 45-й стрелковым дивизиям пробиваться к понтонной переправе через Десну, наведенной нашими саперами у Славино, что в 16 километрах юго-западнее Чернигова. Но во время перехода, воинские подразделения встретились с наступающей с юга немецкой дивизией, отрезавших путь к переправе. Завязались ожесточённые бои, продолжавшиеся двое суток.