Текст книги "Кина не будет"

Шумит и плещет вода.

Снова траншея. Шум, журчание, свист в наушниках рации. У рации – молодой солдат-связист.

– Ласточка… Ласточка… Я – Голубь… Приём… – вызывает он Нину.

Взрыв. Продолжает бить батарея.

Неожиданно в наушниках хрипло зазвучала немецкая речь.

– Это что? – спросил Константин у Бродова.

– Геббельс.

Он оторвался от своих медикаментов и свободно перевёл:

– «Раненых в плен не брать… Расстреливать на месте…»

– Ласточка… Ласточка… Я – Голубь…

– Вир марширен гут, – неожиданно произнес Метелёв. Бродов удивлённо посмотрел на него.

– Это всё, что я со школы помню. А у тебя талант. Шёл бы по этой линии. Профессором тебе всё равно не быть.

– Это почему?

– Солидности не хватает.

У рации вдруг встрепенулся связист.

– Ласточка!.. Ласточка!.. Я – Голубь! Слышу вас хорошо! Как слышите? Приём. – Метелёв и Бродов бросились к рации. Далёкий голос Нины звучал в наушниках:

– Голубь!.. Голубь!.. Я – Ласточка. Слышу хорошо. Цель вижу ясно. Для вас ориентир три, вправо двадцать, дальше…

Вдруг что-то щёлкнуло, заскрипело, и голос умолк. Связист лихорадочно завозился у рации.

– Ласточка!.. Ласточка!.. – Ответа не было.

Бродов рванулся к брустверу.

– Куда?! – преградил ему дорогу Метелёв.

– Но там Нина, Бандура!.. Что-то случилось!

– Тебе там нечего делать… Ты – врач!

– Я – врач, и я должен быть там.

– Назад! – преградил ему дорогу Константин. – Пойдёшь под суд!

– Потом! А сейчас я пойду туда!

– Назад! – рука Метелёва рванулась к кобуре.

Бродов шагнул к другу, положил ему руку на плечо и тихо, но твёрдо произнёс:

– Убьёшь – мёртвым пойду!

Его не остановить. И Константин понял это.

– Ты же не знаешь рации!

– Но этим-то я смогу пользоваться! – Василий вытащил у Метелёва из кармана ракетницу, подбросил её на руке и вдруг озорно произнёс:

– Эх, и бабахну! Как на Красной площади! – и перевалился через бруствер.

– Эх, Васька, Васька, не быть тебе профессором! – с невольной улыбкой произнёс ему вслед Метелев.

– Профессор на заседании. Увидеться с ним невозможно.

– На фронте профессор делал невозможное. Авось и сейчас удастся.

– Ну что ж… Идите!.. Конференц-зал на втором этаже.

Метелёв поднимается по широкой лестнице института, проходит по просторному коридору, со стен которого свысока смотрят на него величайшие лекари всех времен.

Константин у входа в конференц-зал. Оттуда звучит отрывистая немецкая речь, так похожая на ту, в окопе. Взгляд Метелёва скользит по лицам солидных учёных, восседающих в президиуме, и останавливается на постаревшем, вернее, повзрослевшем лице Бродова. Василий сидит рядом с немецким учёным. Тот во время доклада часто обращается к нему: ведь русский врач прекрасно понимает без переводчика.

Почувствовав на себе взгляд Метелёва, Бродов беспокойно оглянулся и застыл поражённый.

– Здравствуй, Василий, – глазами говорит ему Метелёв.

– Здравствуй, Константин, – так же молча отвечает Бродов. На лице его радостное изумление. Он рванулся к другу, но Метелёв жестом останавливает его:

– Нет, нет, сиди!.. Я ведь к тебе надолго.

Отдалился голос немецкого учёного, затих шёпот переводчиков. Слышен только бессловесный, задушевный разговор глазами.

– Ты прости, что я не могу сейчас освободиться, но сам видишь!..

– Я не обижаюсь. Ведь ты – великий учёный!.. Да, да, не маши рукой!.. Ты – великий учёный, гордость нашей роты, гордость нашей Родины!..

– Ты не то говоришь, не то!.. Это оставь газетам… Вспомни лучше ту ночь… Эх, скорей бы кончал этот немец!

– Пусть говорит, ведь он тебя так хвалит!

– Лучше б ругал, да покороче!.. Расскажи мне о… Нет! Об этом надо вслух…

– Ты прав… Я пойду. Буду ждать дома.

– Только не вздумай исчезнуть!

Улыбнувшись другу, Метелёв начал пробираться к выходу. И снова зазвучала немецкая речь. Девушка, оказавшаяся возле Константина, восторженно переводила окружающим:

– «…Опыты над животными прошли блестяще, и я нисколько не сомневаюсь в победе Бродова над раком…»

Эти слова покрылись аплодисментами.

В вестибюле института, по радио, эти аплодисменты звучат бурной овацией.

Радиорупоры на улицах разных городов мира разносят сообщение:

– …Опыты над животными прошли блестяще!

– …Эффективный метод русского профессора!

– …Рак отступает!

– …Профессор Бродов бросил вызов неизлечимой болезни!

Последняя фраза звучит из приёмника, возле которого в удобном кресле устроился Метелёв.

– И сидел на сквозняке?

Это говорит Анна Алексеевна, мать Бродова, еще довольно стройная и подвижная женщина. Они находятся в просторной гостиной с натёртым до блеска паркетом.

– Он совершенно не бережёт себя!.. Представьте: в такую сырость не надевать галоши!.. Ни за что!.. Он их ненавидит!.. И чего добился?! Уже два раза ангиной болел, пять раз гриппом, а один раз даже корью… Не удивляйтесь, ведь он – мальчишка. Как был, так и остался!

Она сняла с комода и протянула Константину фотографию, на которой были изображены два молодых человека. Один степенно сидел на стуле, а второй, взгромоздившись сзади, пальцами делал ему рожки.

– В день выпуска… Рядом его друг – Виктор, Виктор Сергеевич… Это – настоящий учёный! А мой… – Она распахнула дверь в кабинет. – Полюбуйтесь!

На письменном столе лежали боксёрские перчатки. С крюка, вделанного в потолок, свисала кожаная груша для тренировок.

– Это кабинет учёного?! Это Лужники! – Она надела перчатки и продемонстрировала несколько боксёрских движений. – Каждое утро… Как хулиган! А Виктор Сергеевич играет в пинг-понг!

… Дверь в гостиную распахнулась от резкого толчка. На пороге стоял Василий. Он глубоко и часто дышал, видно, мчался по лестницам. Пальто – расстёгнуто, в руках – авоська.

– Мама! – ещё из передней прокричал он и вручил подбежавшей Анне Алексеевне авоську, едва не лопнувшую от набитых в неё продуктов. – Пир на весь мир!

– Костя! – Он рванулся к другу и порывисто обнял его.

Так и постояли они несколько секунд, не произнося ни слова.

– Ноги! – угрожающе произнесла Анна Алексеевна.

Василий послушно пошел снимать туфли. А она, вытирая тряпкой пятно на паркете, произнесла со вздохом:

– Вот!.. А Виктор Сергеевич носит галоши!

…Та же комната. Друзья пообедали. Курят.

– Помнишь, как ты мечтал о такой яичнице? – с улыбкой спрашивает Бродов. Метелёв кивает. – А как потом объелся ею? – Друзья смеются.

Вдруг Бродов закашлялся. Тотчас же появилась Анна Алексеевна.

– Кто кашлял?

– Он! – Бродов указал на Метелёва. Константин решил выручить друга и делано закашлялся.

– Ну-ка! – Анна Алексеевна губами прикоснулась к его лбу. – Вроде холодный… Но всё-таки… – Она быстро достала из аптечки какие-то порошки и, один за другим, всыпала их в столовую ложку.

– Это всё мне? – Константин умоляюще взглянул на Василия.

– Принимай, принимай! – рассмеялся тот, – дома профессор – мама!

Вдруг он снова закашлялся.

Анна Алексеевна резко повернулась к сыну. Он замер, втянул голову в плечи, но было поздно. Не отводя от него строгого взгляда, она молча протянула термометр, и он покорно засунул его под мышку. Анна Алексеевна величественно удалилась на кухню. Бродов поднял глаза на Константина, еле сдерживающего смех.

– Плохо дело! – вздохнул профессор. – Надо убегать! Ты одевайся, я сейчас!

Метелёв на цыпочках вышел в переднюю и начал одеваться. Время шло, а Бродов всё не выходил. Тогда Константин заглянул в комнату и заговорщически прошептал:

– Готов?

– Готов! – уныло ответил ему друг.

Раздетый до половины, он лежал на животе, а над ним, с зажжённым факелом в руке, возвышалась Анна Алексеевна, вооружённая целой батареей банок.

– Мама, а совещание? – простонал Василий.

– Проведём в кабинете! – и первая банка, описав дугу, впилась в профессорскую спину.

Передняя: Анна Алексеевна электрополотёром натирает пол. Звонок. Она открывает. В дверях – худенький, щуплый паренёк. На тонкой шее маленькая головка со смешно растопыренными ушами.

– А-а-а-а, Яша!.. Здравствуйте! Вася ждёт вас. А где остальные?

– Идут… – Паренёк взглянул на полотёр. – Ну как?

– Не шумит! Вы просто умница!

– А! Тоже мне работа!.. Вот я вам сделаю, чтобы швейная машина не стучала!..

Он быстро снял пальто и шагнул в комнату. Но его остановил окрик:

– Яша! – Паренёк обернулся.

– Ноги? – Он понимающе кивнул и покорно снял туфли.

Гостиная. По начищенному паркету в носках один за другим проходят учёные в кабинет на совещание.

Кабинет. Закутанный в одеяло Бродов полулежит на диване. Вокруг на креслах и стульях – его ближайшие сотрудники. Опершись на диван, на полу, на толстом мохнатом ковре, по-турецки скрестив ноги, сидит Яша.

Выступает, вернее, заканчивает выступление высокий худощавый человек. Это заместитель Бродова, Виктор Сергеевич Воронин, которого мы уже видели на фотографии.

– …Итак, реконструкция аппарата и его испытания будут завершены через четыре месяца.

– А скорей?

Виктор Сергеевич удивлённо посмотрел на Бродова.

– Мы и так опередили сроки!

– И всё-таки надо поторопиться!

– Выше головы не прыгнешь.

Воронин недоумевающе пожал плечами.

– В сорок седьмом году, – негромко начал Бродов, – наш институт ютился в трёх комнатах при гарнизонном госпитале. Нас называли кружком научной фантастики. Николай Ильич! – обратился он к старому хирургу. – Помните первую операцию?!

– Саркомальная опухоль печени, – не задумываясь сообщил тот. – Оперировал Бродов, ассистировал Воронин…

– Простите, – перебил кто-то. – Но ведь Виктор Сергеевич физик?

– Я возражал категорически!.. – вспомнил Николай Ильич.

– Даже назвали Виктора мальчишкой, – добавил Бродов.

– Но потом извинился! Это был риск, но операция прошла блестяще.

– К чему ты вспомнил об этом? – нетерпеливо спросил Воронин.

– К тому, что я знаю тебя, Виктор. Лучше, чем ты себя знаешь! Ты поймёшь! Поймёшь, что заставляет меня торопиться: в субботу из хирургического к нам переведена больная Савина.

– В крайне тяжёлом состоянии… – начал было Николай Ильич, но Воронин перебил его.

– Кто распорядился перевести больную?

– Я.

Большая пауза.

– Ты сегодня же, немедленно, возвратишь её в хирургию.

– Нет!

– Но это… это безумно! Каждая минута промедления для неё смертельна! Вчера её легче было оперировать, чем сегодня, а завтра будет совсем невозможно! До пуска аппарата она не доживёт, а операция, быть может, даст какие-нибудь шансы на отсрочку.

– Я обещал ей не шансы, а жизнь. И сдержу своё слово!

Виктор Сергеевич резко выпрямился.

– До сих пор мне казалось, что ты идёшь на риск. Теперь я вижу, ты идёшь на преступление. Соучастником быть не намерен! – Он направился к дверям.

– Виктор!

Он обернулся.

– И в институт больше не явлюсь, пока руководить им будет мальчишка!

Хлопнула закрывавшаяся дверь.

Хлопнула по столу брошенная Бродовым книга.

– Вы понимаете, что говорите?!

Он поражённо смотрит на лежащую больную. Это Кира Савина, женщина лет двадцати пяти. Она спокойно выдерживает его взгляд.

– Разве не ясно? Я не хочу идти на операцию.

– А жить вы хотите?!

– Нет.

Бродов растерянно шарит по карманам в поисках сигарет. Затем, так и не закурив, придвигает свой стул к кровати.

– Кто вы по профессии?

– Художница по тканям. Это имеет значение? – устало спрашивает больная.

– Конечно! – резко привстав, он срывает заглядывающую в окно цветущую ветку сирени. – Вот ветка. Вы можете ее перенести на ткань. Красиво? И платье получится отличное. А то ведь у нас часто дрянь выпускают…

– Возможно. Я уже третью весну встречаю в халате. На нём веточки ни к чему.

– А если охапка?.. И принести любимому человеку?.. Ведь вы же кого-нибудь любите?

– Да… Нет… Не надо об этом.

– Нет, почему же? И об этом…

Но она перебивает его.

– Снова операция – снова отсрочка. И снова халат. Я устала. Лучше сразу.

– Чепуха! Вы – молоды, красивы… Вам жить, смеяться, рожать, чёрт возьми! А вы – «сразу»… Глупо и противоестественно!

Больная резко приподнялась не постели.

– А рак в двадцать три года – естественно? А смерть весной – естественно? Когда рядом солнце, сирень, жизнь!..

– Я верну вам всё это!

Она снова устало опустилась на подушки.

– И это я слыхала. Много раз. – И вдруг как-то по-детски попросила: – Разрешите мне умереть, профессор!

Бродов вскочил со стула.

– Не разрешу!.. Ни за что!.. Размазня! Вам нужен не врач, а священник!.. Начитались мерзости! – Он схватил лежащую на столе книгу и в сердцах швырнул её в окно.

Книга упала к ногам сидящего на садовой скамейке Метелёва. С улыбкой взглянув в окно, из которого доносился громкий голос Бродова, Константин поднял её и прочитал название – «Жизнь взаймы».

Просторная мастерская инженеров-физиков. Беспорядок на столах, бумаги, приборы, провода. На полу, на электроплите, греется чайник. Слышен раздражённый голос Бродова:

– Ничего утешительного от меня не ждите! Чай кипит, чего не скажешь о работе! Знаю, знаю! Сидите здесь по 20 часов в сутки. Это напоминает школу продлённого дня! Начальную школу! За неделю спроектированы узлы, в которых за год никто не разберёётся! Не возражайте!

Камера скользит по лицам. Несмотря на «разнос», лица почему-то улыбаются. Камера останавливается на Яше.

Голос Бродова принадлежит ему. Яша довольно удачно копирует директора института. По-бродовски решительно он переходит от одной группы к другой, бросая резкие замечания. На одном из столов свернулся калачиком долговязый инженер. К пиджаку прикреплена записка: «До 19 часов не будить!»

Яша останавливается возле спящего.

– А Сережа спит! Спит уже 10 лет. Он сладко дремал на лекциях, сопел в аспирантуре и теперь спит. И что, вы думаете, ему снится? Ему снится, что он… спит!

«Бродов» резко оборвал смешок, раздавшийся в группе возле чертёжной доски.

– Ничего смешного! А если бы даже было смешно, вам стоило бы воздержаться! За четыре дня втроём вы сделали работу, которая у меня заняла бы 15 минут! Что? Не сделал бы? Кто это сказал? Вы? Возможно, вы правы! И потом, кто разрешает курить?.. Дайте сигареты! – Отобрав пачку, он закуривает сам.

– Безобразие! Понадавали столько обещаний, а сами? Если уж вышли на ринг, надо бить!

Дверь комнаты распахнулась от сильного удара. На пороге стоял настоящий Бродов.

– Здравствуйте, затворники!

Инженеры ответили нестройно и настороженно.

– Что у вас так тоскливо? – поинтересовался директор. – Сейчас я вас развеселю.

Он высыпал на стол содержимое огромного пакета.

– Как ты думаешь, он слыхал? – тихо спросил Яша у соседа.

– По-моему, нет! – успокоил его тот.

– Чай! – вдруг закричал кто-то. Бросились к плитке – крышка чайника уже подпрыгивала. Откуда-то появились стаканы.

– Виктор Сергеевич не появлялся? – тихо спросив Бродов у Яши.

– Нет.

– К столу! – пригласили девушки шефа.

– Спасибо, я тороплюсь! Интересно, кто разрешает курить?! Дайте сигареты!

Яша протянул ему пачку, и Бродов, закурив, сунул её в карман. Все невольно рассмеялись, вспомнив этот момент в исполнении Яши.

– Ничего смешного! – бросил Бродов уже с порога. – Я побежал!

– А разбор работы за сегодня? – удивлённо спросил кто-то.

– Разбор сделает Яша, – не без ехидства произнёс Бродов. – У него это получается даже лучше, чем у меня! Счастливо оставаться!

Все замерли. Булка застряла в горле у несчастного имитатора. Когда дверь за Бродовым закрылась, из комнаты раздался взрыв хохота.

…Чей-то кабинет в Академии наук. В кабинете человек 10-12. Среди них Бродов.

Докладчик (продолжая):

– К сожалению, дорогие коллеги, нас до сих пор великолепнейшим образом водят за нос. И это будет продолжаться до тех пор, пока Юрий Николаевич, – он повернулся к председательствующему, – не снимет всемогущую трубочку своего телефона и…

Дверь приоткрылась, заглянула секретарша:

– Юрий Николаевич, снимите трубочку.

Председательствующий снял трубку.

– Да!.. Да… Здесь… Хорошо! – Он повернулся к Бродову. – Василий Аркадьевич! Вызывают! Срочно! Совещание в министерстве!.. Машину уже выслали.

На лице Бродова страшное недовольство. Он разводит руками – ничего не поделаешь – и прощается с присутствующими.

Вот он выбегает из подъезда академии и вскакивает в ожидающую «Победу».

Шофёр поворачивается – это Метелёв. Оба хохочут.

Бродов:

– Откуда звонил?

Метелёв:

– Из автомата. – Снова хохочет.

Бродов:

– Спасибо… Фу!.. Наконец у меня свободен целый вечер! Пусти – я поведу!

– Они меняются местами. Машина трогается.

– Куда ты меня везёшь? – спрашивает Метелёв.

– На свадьбу!.. Честное слово!.. Дочь моего старого друга выходит замуж. Училась в Питере. Три года не видел. Чудная девчонка! Смотри не влюбись!..

Машина стремительно мчится по городу.

– Куда ты гонишь? – с усмешкой спрашивает Метелёв.

– Вперед! – задорно отвечает Бродов, и машина несётся ещё быстрее.

Дворец бракосочетаний. У тротуара выстроилась вереница такси.

Цветы, поздравления, шутки, весёлые возгласы. Невольно останавливаются прохожие и улыбаются шофёры такси.

Только один из них, грузный, небритый, ни на что не обращает внимания и, не выходя из машины, сосредоточенно жуёт бутерброд с курицей. В окно машины заглядывает женщина.

– Свободен? – обращается она к шофёру.

– Женат, – мрачно отвечает тот и снова вгрызается в бутерброд.

Раздаётся смех. Это смеются Метелёв и Бродов, наблюдавшие эту сцену.

– Скорей! – Бродов захлопывает дверцу машины. – Наше время семь тридцать… Опаздываем!

И они влетают во дворец.

Большая нарядная комната во дворце. Здесь тесно и шумно. Заметив поблизости белое платье невесты, Бродов облегчённо вздыхает:

– Успели!

Он подходит к девушке, трогает её за руку.

– Здравствуй!.. Здравствуй, Зинушка! Как ты изменилась! Ну, поздравляю!.. От всей души! – Он обнимает и несколько раз целует её.

– Василий Аркадьевич!

Бродов оборачивается, видит ещё одну невесту и… узнает в ней настоящую Зину. Девушка смеётся:

– Вы перепутали?.. Сейчас наша очередь, а они следующие!

Ошеломлённый Бродов смотрит на растерянную невесту, которую он все ещё не выпустил из объятий, на её жениха, подозрительно разглядывающего его, и, приложив руку к сердцу, пятится назад.

– Простите!.. Умоляю, простите!.. – Он поворачивается к Зине и виновато разводит руками:

– Вот ведь какая штука!.. Ну, здравствуй!.. – Он раскрывает объятия, но вдруг останавливается. – А ты – уже настоящая?!

Девушка смеётся. Он обнимает её.

– Знакомься! Это мой друг.

Метелёв вручает девушке букет.

– Спасибо! – говорит она. – Я позову папу.

– Не надо! – поспешно говорит Бродов, но она уже возвращается вместе с отцом.

Это профессор Воронин. Увидев Бродова, он останавливается. В это время Зину окликнули, она отошла. Мужчины стоят друг против друга. Пауза. Наконец Бродов произносит:

– Скоро будешь дедушкой… Поздравляю!

– Спасибо! – отвечает Воронин и добавляет: – Вчера я отправил в министерство официальный рапорт.

– Спасибо! – говорит Бродов.

Снова пауза.

– Поговорили? – спросила подбежавшая Зина.

– Поговорили! – ответил Бродов.

В этот момент к ним подошла маленькая полная женщина, беспощадно затянутая в талии. Это сотрудница дворца. Она по-деловому ткнула пальцем в Бродова:

– Вы – молодой?

– Увы, нет! – ответил тот.

Женщина повернулась к Зине.

– Берите своего молодого и пошли! – Она громко хлопает в ладоши. – Товарищи, построились! Молодые впереди, гости сзади!

В комнате поднимается обычная в таких случаях суматоха. Часть гостей выстраивается.

Пожилая дама (мужу):

– Миша, слышишь, зовут гостей! Пошли!..

Первый жених:

– Михаил Ильич! Куда? Вы же наши гости!

Сотрудница:

– Товарищи, не переманивайте гостей!

Жених Зины (к подвыпившему мужчине):

– Товарищ, вы наш?

Первый жених:

– Он – наш!

Подвыпивший мужчина (миролюбиво):

– Я – общий! Я уже третью свадьбу сопровождаю!

Сотрудница:

– Вперёд!

Свадебная процессия тронулась.

Огромный светлый зал, в котором толпа гостей почти затерялась. На возвышении, под портретом В. И. Ленина, стоят две молодые женщины. Перед ними смущённые и счастливые Зина и её жених.

– Каштанов Пётр Николаевич… – звучит торжественный голос. – Год рождения тысяча девятьсот сорок первый…

– Год нашего призыва… – тихо говорит Бродов Метелёву. – Помнишь?

– Да! – взволнованно отвечает жених. Очевидно, его спрашивали, любит ли он свою избранницу.

– Воронина Зинаида Викторовна… Год рождения тысяча девятьсот сорок четвёртый…

– Та ночь… в траншее… Помнишь? – так же тихо спрашивает Метелёв.

– Да!.. – радостно отвечает невеста.

Банкетный зал. Большой стол, на котором наполовину опорожнённые бутылки шампанского, конфеты, фрукты. Вокруг стола шумно и весело.

– Друзья! – вдруг спохватывается Бродов. – Совсем забыл! Я же ещё не вручил подарка. Собачку!

– Один-над-цать! – хором скандируют гости.

Бродов непонимающе оглядывается и вдруг замечает: на полу вдоль стены сидят десять одинаковых игрушечных псов, подаренных другими. Хитро улыбаясь, он разворачивает газетный пакет и вынимает маленького живого щенка. Он ставит его на пол перед выстроенной шеренгой игрушечных псов. Увидев столько своих братьев, щенок скулит и в испуге пятится.

Неожиданно звонит телефон, Виктор Сергеевич снимает трубку.

– Да!.. Да… Здесь… Хорошо!.. – Он кладёт трубку и направляется к Бродову.

– Горько-о-о! – кричит Бродов.

Смех, шутки, молодые целуются.

– Тебя вызывают… Срочно… – говорит Василию Воронин.

Сидящий рядом Метелёв лукаво грозит пальцем.

– Опять?!

– …Савина отравилась! – тихо заканчивает Воронин.

Палата. Над Кирой склонился Бродов. Она открывает глаза. Слабо улыбается.

– А, профессор?.. Простите… У вас будет теперь одним кроликом меньше.

– Кролик? – резко повторяет Бродов. – Вам далеко до кролика! У него – тяга к жизни!.. А вы – трусливая, истеричная девчонка!.. Такие на фронте простреливали себе руки, чтобы сбежать с передовой… Но я вам этого не позволю!

– Будете снова рассказывать о цветочках?

– Нет. Некогда. – Он повернулся к окружающим. – Промывание и слабительное!.. Без перерыва! – и уже в дверях снова бросил ей зло и упрямо: – Я вас заставлю жить!

Метелёв умывался в ванной комнате, а Анна Алексеевна стояла в передней с полотенцем.

– …И внушите ему, пожалуйста, что собственное здоровье тоже важно. Я ждала до двух часов ночи, предположим, это его не волнует. Но сам-то он! Что, в клинике некому дежурить? Это даже несолидно! Виктор Сергеевич так бы не поступил.

Когда Константин умылся и вышел в гостиную, на её пороге уже стоял Бродов. Он осторожно закрывал дверь, чего никогда не делал раньше. Нет, не так он врывался всегда в комнату. Василий был устал и рассеян.

– Доброе утро, мама! Костя, здравствуй!

Боевой задор Анны Алексеевны погас. Она даже не обратила внимания на лужицы, оставленные на паркете туфлями сына.

– Я разогрею завтрак. – И побежала на кухню.

Бродов подошёл к другу, молча положил ему руку на плечо.

– Вот, брат, какая штука! – сказал Василий, и непонятно было, к чему относятся его слова.

– Будешь отдыхать?

Бродов неопределённо махнул рукой.

– Я в нокауте, понимаешь? Вижу противника, знаю его наизусть, и все приемы его знаю, но – я в нокауте, чёрт побери!

– Она умерла?

– Нет. Но она мертва!

Анна Алексеевна принесла завтрак.

– Ешьте!

– Виктор был прав, – с горечью произносит Бродов. – Я не должен был брать её из хирургического!

– Ешь! – говорит Метелёв.

– Она уже третий день отказывается от пищи!

Он вскочил из-за стола.

– Я постелю тебе? – Мать направилась в спальню.

Бродов начал шагать по комнате.

– У меня тысячи больных. Я смотрел им в глаза. В них были надежда, мольба, уверенность, даже вызов!.. А у неё в глазах – ничего… Пустота!.. Ты понимаешь, как это страшно, когда в глазах пустота!

Маленькая одиночная палата. На койке – лётчик Непомнящий. Медсестра делает ему укол. За окном поздний вечер.

Входит Бродов, мрачный, расстроенный. Медсестра удивлена.

– Профессор?.. Так поздно!

– Как Савина?

– Спит. Хотите посмотреть?

– Нет, нет, можете идти.

Медсестра уходит. Бродов садится рядом с Непомнящим.

– Что, летун? Не спится?

– Нет.

– Мне тоже. – Рассматривает рентгеновский снимок. – Пожалела тебя судьба: миллиметра два, и сосуду бы крышка. Осколок крупный, а ухватить трудно. Такая штука… А чего ты смеёшься?

– В Новосибирске мне один говорил: «Бродова тебе и не покажут!»

– Кто лечил в Новосибирске?

– Профессор Левин. Полгода у него лежал.

– А раньше?

– В Алма-Ате был. Восемь месяцев.

– А до того?

– В Свердловске.

– А авария когда случилась?

– В шестьдесят третьем.

– Где жил до аварии?

– Не помню.

– Куда летел? – Больной напряжённо молчит. – Жена у тебя есть?.. Отец?.. Мать?.. Ну а звали-то тебя как?.. Имя своё помнишь?

– Не помню.

После трёхсекундной паузы Бродов резко махнул рукой.

– Ну и чёрт с ним! Окрестил тебя какой-то остряк Непомнящим – и пусть так! Столько лет терпел – терпи и дальше!.. Может, там и счастья-то не много, в прошлом, а?

Непомнящий приподнялся.

– Эти разговоры я слышал… Если ты – Бродов, сделай чудо! Понял?.. Больше так не хочу! Я всё выдюжу, не бойся! Мне помнить надо! Жить надо!..

Бродов резко нагнулся и задал вопрос, скорее себе, чем ему:

– Жить надо? А зачем?

– Чтобы летать, – объяснил ему Непомнящий.

Бродов поднялся, сделал шаг к двери, остановился, обернулся и уверенно пообещал:

– Будешь летать, парень! Будешь!

Утро следующего дня. Кабинет Бродова. Бродов за своим столом, в кресле, напротив сидят старшая медсестра и два врача, лечащий и дежурный.

– И последнее, – докладывает лечащий врач. – Савина. Нужно решать, Василий Аркадьевич. От операции она отказывается, значит, придётся выписывать?

– Это ваше окончательное мнение?

– Я бы с радостью его изменил, но… Можно было бы рискнуть – организм молодой, сердце здоровое… Но вы видели её глаза?! Если нет желания бороться, она не выдержит.

– А вы что скажете, Наталья Петровна? – спросил Бродов у старшей медсестры.

– Вариантов нет – надо выписывать.

Бродов повернулся к дежурному врачу.

– А ваше мнение?

– Как бы это вам сказать поточнее… У нас не психиатрическая лечебница. Это уже не наша специальность.

– То есть выписывать?

– Совершенно с вами согласен.

– Ну, дорогой мой, если вы со мною согласны, значит, где-то я совершаю ошибку… Где-то я дал маху!.. Спасибо за сигнал.

– Но…

– Никаких «но»!

В кабинет заглядывает дежурная сестра.

– Василий Аркадьевич, Непомнящий в операционной.

Бродов выходит из-за стола, командует лечащему врачу.

– Савину немедленно в операционную – будет смотреть!

– В её состоянии? Она не пойдёт.

– А вот как хотите: уговаривайте, хитрите, доставьте силой, но чтоб она была! И смотрела!

Небольшой холл-предоперационная, одна его стена стеклянная, сквозь которую можно наблюдать за ходом операции. Кира Савина, демонстративно отвернувшись от этой стены, смотрит в окно, распахнутое в сад. Оттуда раздаются голоса двух мальчишек.

Голос первого:

– Вовка, давай играть в прятки!

Голос второго:

– Давай.

Из операционной тоже доносятся голоса.

Голос Бродова:

– Ну, что, герой, не передумал?

Голос Непомнящего:

– Нет.

Голос Бродова:

– Добро. Наркоз.

Голос мальчишки из окна:

– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! Кто за мной стоит, тот в огне горит! Не выдержав, Кира поворачивается и заглядывает сквозь стеклянную стену.

Оттуда слышатся голос Бродова и звяканье инструментов.

Голос Бродова:

– Хватит дрель! Скальпель! Коагуляция! Ещё коагуляция! Чудненько! Превосходно! – И вдруг замурлыкал: – Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля! Томпон! Ещё томпон!

Голос мальчишки из окна:

– Я тебя всё равно найду! От меня не спрячешься!

Кира уже вплотную у стеклянной стены. Внимательно наблюдает. По её лицу можно представить ход операции.

Голос Бродова:

– Пульс?

Голос сестры:

– Пятьдесят два.

Голос Бродова:

– Камфару! Тампон! Раствор! Продолжаем. Быстрей! Вы что, заснули?! Ещё раствор! Коагуляция!

Голос мальчишки:

– Где ты? Выходи? Это не по правилам!

Кира стоит, прижавшись лбом к стеклу. Она увлечена этой борьбой за жизнь человека. Напряжённо наблюдает.

Голос Бродова:

– Пульс?

Голос сестры:

– Шестьдесят один.

Голос Бродова:

– Чудненько! Пре-вос-ход-но! – Продолжает то ли напевать, то ли приговаривать: – Про-сы-па-ет-ся… с рассве-том…

Голос мальчишки:

– Ага! Я тебя вижу! Вижу!

Голос Бродова:

– …Вся… со-вет-ская… зем-ля… Пинцет! Секундочку! Ещё секундочку! Есть!

Слышен звон брошенного в миску осколка.

Голос мальчишки:

– Тра-та-та за Вовку!

На веранде больницы Метелёв, переживает, курит одну сигарету за другой.

Из операционной в холл выходит усталый Бродов. Подходит к окну, глубоко вдыхает воздух и устало опускается на подоконник. Закуривает. Кира, как бы борясь сама с собой, направляется к нему, хочет что-то сказать, но в этот момент санитарки выкатывают носилки с Непомнящим. Бродов встаёт, подходит к больному. Тот с трудом поднимает веки, видит Бродова, и губы его вдруг шевелятся. Понимая, что он хочет что-то сказать, Бродов склоняется над ним.

– Что, солдат? Что?

– …тё-па… – чуть слышно произносят его губы.

– Что, что? – ещё ниже склоняется к нему Бродов.

– С-тё-па… – с натугой выталкивает тот своё имя.

Бродов выпрямляется, поворачивается к Кире и произносит счастливо и гордо:

– Стёпа!

По лицу Киры текут слёзы. Она плачет и впервые за всё время улыбается. А вдоль коридора, по которому везут Непомнящего, всё громче и громче, торжествующим хором звучат мужские и женские голоса:

– Стёпа!

– Стё-па!!

– Стё-ё-ё-па-а-а!!!

На веранде в кресле-качалке полулежит Кира. Напротив, опершись на перила, стоит Метелёв. Мы застаем их в разгар разговора.

– Он уже дважды спас вас!

Кира отвечает издевательски:

– «Добрый доктор Айболит. Кролик вас благодарит!» Можете передать ему это!

– Я не вижу его. Мать тоже. Он третьи сутки в лаборатории.

– Надеется, что я соглашусь на операцию?

– Да. Для вас это единственная возможность жить.

– А для него – получить звёздочку?

Метелёв долго и внимательно смотрит на девушку.

– Почему вы его так не любите?

Она вдруг отвечает:

– Потому что я его, кажется, люблю.

Этого Константин не ожидал.

Оба долго молчат. Наконец Метелёв тихо и уверенно произносит:

– Будете жить!

– А дальше расскажете сказку о живой воде?

– Нет, – мягко отвечает Константин. – Я расскажу вам об одной далёкой ночи. Ночи перед атакой. Вперёд надо было послать самых смелых. И пошли трое: весёлый чудак, мечтательная девушка и талантливый врач… Это было тоже весной…

По коридору идёт группа в белых халатах. Это комиссия из министерства. Впереди Бродов. Рядом с ним председатель комиссии – грозный человек лет пятидесяти.

– …У нас нет оснований не доверять твоему авторитету, но мы обязаны отреагировать на все сигналы… – говорит он Бродову.

– Валяй, реагируй, – угрюмо отвечает тот.

– Не дуйся на меня, пожалуйста. Аппарат-то готов, но без предварительных испытаний… Рискуешь.

– Знаю.

– Рискуешь многим! Где эта больная?

Бродов указывает на дверь в конце коридора.

Палата. Члены комиссии знакомятся с историей болезни, просматривают снимки. Бродов, отвернувшись, смотрит в окно. Председатель обращается к Савиной: