Текст книги "Трагедия династии Романовых"

17 (24) апреля конвой Яковлева прибыл на тюменскую железнодорожную станцию. Там ждал специальный поезд до Екатеринбурга.

Яковлев уже знал, что царя хотят везти в Екатеринбург. И снова, как в Тобольске при больном цесаревиче, посадил за аппарат собственного телеграфиста, связавшись по прямому проводу с Москвой. Не Яковлев, а Москва решала, какой линии поведения надо придерживаться. Совершив ночью последнюю бесплодную попытку уговорить свой конвой проехать через Екатеринбург без остановки, Яковлев на рассвете 15 (28) апреля повернул с потушенными огнями на Омск и Челябинск. Он посадил под арест Авдеева, будущего коменданта дома Ипатьева, представлявшего в поезде отряд Заславского. Но прибывший со своим отрядом в Тюмень Бусяцкий предупредил об этом екатеринбургские власти, и президиум вступил в открытую борьбу с Яковлевым, специальным сообщением объявив его «изменником делу революции» и поставив «вне закона» за попытку освобождения бывшего царя. Областной съезд Уральской коммунистической партии в тот же день принял голосованием резолюцию с требованием немедленно расстрелять Романовых.

Так послушный исполнитель указаний Ленина и Свердлова превратился в опасного заговорщика, решившего восстановить монархию. Отныне все власти и все население Урала, Сибири, России обязано было ловить обвиняемого в тяжком политическом преступлении.

Ночью 15 (28) апреля поезд Яковлева наконец остановился на маленькой станции неподалеку от границы Западной Сибири. Яковлев сменил локомотив и на всех парах помчался в Омск, откуда снова поговорил с Москвой по прямому проводу.

Какой странный изменник, поставленный вне закона! Местные советские власти, возбуждавшие против него «революционный гнев», по-прежнему считали Яковлева «особоуполномоченным», не подчинявшимся им.

Только получив по прямому проводу приказ Кремля прекратить всякое сопротивление, Яковлев снова направил свой поезд к Уралу и утром 17 (30) апреля прибыл на станцию Екатеринбург-II. Члены президиума Уральского областного Совета явились встречать Николая II. Бывшего императора с императрицей, их дочь Марию и свиту повезли в открытых автомобилях без всякой охраны к дому Ипатьева. (Кстати заметим, владелец реквизированного для царской семьи дома был прямым потомком того Ипатьева, на землях которого стоял монастырь, где 304 года назад скрывался до своего избрания на московский престол юный Михаил Романов.)

Что стало с «изменником революции», бывшим морским офицером и комиссаром Яковлевым? Судьба его вновь подтвердила, что действовал он не на свой страх и риск, а постоянно поддерживал прямую связь с Москвой. Вечером по прибытии Николая II в Екатеринбург, 17 (30) апреля, областной Исполком, по свидетельству Быкова, провел заседание в присутствии Яковлева.

«Он пришел на заседание в сопровождении нескольких товарищей и тобольской охраны. Исполком заслушал доклады Заславского и Авдеева. Они обвиняли Яковлева в недопустимом «верноподданническом» отношении к Романовым как в Тобольске, так и в пути, потребовали немедленно обыскать поезд, разоружить охрану, арестовать Яковлева. На обвинения Яковлев отвечал, что, несмотря на полученный из Москвы приказ доставить Романовых в Екатеринбург, решил пока сообщить ВЦИКу о своих опасениях по поводу транспортировки Романовых через Урал, так как получил от Я. М. Свердлова устное распоряжение всеми силами их охранять, а действия в Тобольске Заславского и Авдеева убедили его, что они готовятся к покушению на жизнь членов царской семьи.

Яковлев представил Уральскому Совету записи своих телеграфных переговоров с Москвой. Из содержания телеграмм следовало, что он, не доверяя Уральскому Совету и стараясь уберечь Николая Романова, просил у ВЦИКа разрешения увезти бывшего царя в свои родные места в Уфимскую губернию, спрятав его там на какое-то время в горах в известном ему месте. Естественно, ВЦИК отклонил предложение.

Яковлев будто бы не решился ехать прямо в Екатеринбург, опасаясь атаки Заславского, и повернул на Омск (через Куломзино и Челябинск).

Объяснение поворота на Омск явно нелепое – от Тюмени до Екатеринбурга лишь несколько часов по железной дороге. А там Заславского уже можно было не опасаться. Кстати, зачем кружить по Уралу, добираясь до Екатеринбурга, если он действительно с самого начала туда собирался? Возможно, Яковлев показал телеграмму, в которой просил разрешения увезти бывшего царя на Южный Урал в Уфу, но тогда это была вторая запись разговора из Омска, когда ему стало ясно, что он до Москвы не доедет.

Яковлев наверняка не уехал бы живым из Екатеринбурга, если б президиум Исполкома точно не убедился, что комиссар исполнял письменные и устные приказы Свердлова, всемогущего ленинского фаворита. Однако он отправился в Москву 18 апреля (1 мая) не только невредимым, но и с документом, который подтверждал завершение его миссии по доставке бывшего царя с женой и дочерью на место назначения. Позже, после приезда в Москву, Яковлев, избежав наказания за измену, получил важный пост комиссара Волжско-Уральского фронта во время Гражданской войны. Там перешел на сторону противников большевиков, был арестован и, говорят, расстрелян, во всяком случае исчез бесследно.

Соображения, по которым Кремль послал Яковлева в Тобольск, останутся тайной, пока историки не получат доступа к архивам советского правительства. При условии, что в этих архивах документы сохранились полностью. Отметим еще один странный факт: во всех опубликованных по сей день в Берлине сведениях, связанных с историей русской императорской семьи при большевиках, нет ни слова о Яковлеве, о его поездке в Тобольск, о доставке императора в Екатеринбург. Граф Мирбах был в курсе всех перемещений «германских принцесс», но ничего не писал в Берлин о том, что царя поселили в доме Ипатьева, о чем он не мог не знать, так как летом 1918 года германский посол в Москве пользовался услугами гораздо более совершенной и мощной службы политической разведки, чем у Дзержинского.

Глава 13
Приготовление к смерти и подготовка к убийству

Перевод императорской фамилии в дом Ипатьева, названный «домом особого назначения», означал решительный триумф сторонников уничтожения всех Романовых. Известно, что в июне–июле 1918 года в Екатеринбурге, Алапаевске, Перми и Санкт-Петербурге были расстреляны все находившиеся в РСФСР члены династии, независимо от пола и возраста.

Первым разделались с братом бывшего царя Михаилом, который добровольно отказался от престола и свободно жил в Перми в гостинице под надзором местной ЧК. Убийство великого князя Михаила Александровича послужило, так сказать, репетицией будущей драмы, психологической подготовкой зарубежного общественного мнения к убийству бывшего царя.

Дело уже началось. В ночь с 12 на 13 (25–26) июня в гостиницу «Королевская» явились трое вооруженных мужчин и приказали немедленно проводить их к великому князю. После бурных объяснений Михаила Александровича с его секретарем Брайаном Джонсоном увезли на автомобиле «в неизвестном направлении».

В Москву немедленно полетела телеграмма, опубликованная утром в газетах, с сообщением о «похищении монархистами» великого князя и начавшихся розысках. И не только о розысках! В окружении великого князя был полковник Знамеровский, приехавший вместе с ним из Гатчины. Узнав 13 (26) июня о «похищении монархистами» Михаила Александровича, полковник очень обрадовался, зная, что в пермской тюрьме уже готова камера для великого князя. Радость оказалась недолгой: Знамеровского арестовали вместе с другими общавшимися с великим князем людьми и через месяц расстреляли. В напечатанном в газетах списке казненных (в то время большевики еще оглашали имена своих жертв) рядом с фамилией полковника Знамеровского было указано: за участие в похищении бывшего великого князя Михаила Александровича.

В ночь после убийства бывшего царя, его семьи и свиты в Алапаевске на Урале была уничтожена целая группа членов семьи Романовых, и председатель Уральского областного комитета Белобородов 18 (31) июля телеграфировал:

«Москва. Двум адресатам: Совету народных комиссаров; председателю ВЦИК Свердлову.

Петроград. Двум адресатам: Зиновьеву, Урицкому.

Алапаевскому Исполкому стало известно о нападении утром 18-го неизвестного отряда на дом, где содержались Игорь Константинович, Константин Константинович, Иван Константинович, Сергей Михайлович и Палей. Несмотря на сопротивление охраны, арестованные похищены. С обеих сторон есть жертвы. Начато расследование».

Можно ли не поверить официальному сообщению, где даже упоминается о жертвах среди охраны? Сколько еще «монархистов» сгинуло в подвалах ЧК в отместку за эти «жертвы»? Заметим, что в телеграмме Белобородова ничего не сказано о судьбе сестры императрицы, именующейся в приказах «сестрой Елизаветой» и «похищенной» вместе с великими князьями. Впоследствии на месте казни были найдены только ее останки. Гораздо позже, в 1921 году, бывший председатель Екатеринбургского Совета Быков писал в своей первой статье (уничтоженной по приказу Дзержинского) об убийстве императорской фамилии:

«Надо заметить, что в официальных советских сообщениях не оглашался вовремя полный список арестованных в связи с казнью членов семьи Романовых. Было объявлено только о казни бывшего царя; что касается великих князей, сообщалось об их побеге или о похищении неизвестными. Аналогичные сведения касались жены, сына и дочерей Николая, переправленных «в надежное место».

И дело не в замешательстве местных Советов. Исторические факты свидетельствуют, что наши Советы – областной, Пермский, Алапаевский – действовали смело, открыто, решив уничтожить всех близких к трону. Больше того, исследуя ныне эти события как исторические факты, надо признать, что уральские Советы, расстреляв бывшего царя и действуя по отношению к прочим Романовым на свой страх и риск, естественно, старались отодвинуть на второй план казнь императорской семьи и бывших великих князей.

Это давало возможность приверженцам монархии говорить о спасении некоторых членов семьи. Для подавления всяких слухов областной Совет зимой 1918 года опубликовал официальное сообщение о казни Михаила Романова».

Совершенно ясно, что не только бывший царь, но и все великие князья были убиты по приказу из Москвы, а вовсе не по решению местных Советов, якобы принимавшемуся на свой страх и риск. Достаточно сказать, что во главе так называемых монархистов, похитивших великого князя Михаила, стоял чекист Мясников, позже эмигрировавший за границу. Или вспомнить, что всех Романовых убивали точно так же, как великого князя Михаила, одинаковым способом уничтожали следы преступления и останки, причем местное население абсолютно ничего не знало о казнях.

Вернемся к убийству великого князя Михаила. Произошло оно почти за месяц до гибели бывшего царя, в тот момент, когда, по утверждению Курта Ягова, основанному на документах германского министерства иностранных дел, большевики занимались психологической подготовкой Берлина к убийству царской семьи, запуская для этого за границу пробные шары. Внимание искусственно сосредоточивалось на смертельной опасности, якобы грозившей царской семье в случае «чехословацкого мятежа» на Урале. В действительности в тот момент еще не было никакой реальной опасности, сообщение с Екатеринбургом оставалось свободным. Но 8 (21) июня, то есть в момент подготовки большевиками убийства великого князя Михаила, граф Мирбах телеграфировал в Берлин: «Сегодня я открыто объявил Чичерину, что слышал, будто царская семья пострадает во время боев за Екатеринбург. Если эти сведения, вызывающие огромное возмущение в широких кругах, неточны, я не понимаю, почему большевики в собственных интересах их не опровергнут. Чичерин слабо возразил, что сейчас ходит масса ложных слухов, опровергать которые каждый раз бессмысленно».

Под влиянием этой телеграммы Мирбаха и доходивших из Москвы слухов фон Кюльман 9 (22) июня представил императору Вильгельму конфиденциальный доклад:

«Развитие событий на Урале, к несчастью, оправдывает худшие предположения о судьбе императорской фамилии. Сегодня я говорил об этом с российским представителем Иоффе.

Он сказал, что не имеет новых сведений на этот счет, однако опасается худшего. Сообщение между Екатеринбургом и Москвой прервано чехословацкими вооруженными формированиями, которые заняли данную территорию. На Урале уже идут бои между местным населением и чехословаками. Последние открыто заявляют, что сражаются в интересах и во имя царя[16]16
  Напротив, чехи были связаны с республиканской армией Комитета членов Учредительного собрания.


[Закрыть]. Это обстоятельство породило в низших слоях населения весьма враждебное отношение к императорской фамилии. Поэтому он считает катастрофу вполне возможной, особенно в случае победы чехословаков.

Я ему указал, что подобное событие вызовет возмущение цивилизованного мира нынешним российским правительством.

Российский представитель ответил, что прекрасно это понимает и уже получает многочисленные телеграммы с напоминанием о необходимости обеспечения безопасности императорской фамилии и создании для нее приемлемых жизненных условий. В принципе уже решено перевезти императорскую семью в Москву, но осуществление этого плана откладывается из-за захвата чехословаками железнодорожных путей сообщения. Фактически советская республика в том районе ничего предпринять неспособна».

В последних фразах кроется откровенная ложь; фон Кюльман безусловно не сомневался, что большевики ссылаются на чехословаков для маскировки собственных намерений. Однако почва в Берлине была еще недостаточно подготовлена, и на следующий день после убийства великого князя Михаила, 13 (26) июня граф Мирбах направил туда следующую телеграмму:

«Сегодня Чичерин проинформировал меня в ходе нашей беседы, что контрреволюционные попытки в Екатеринбурге провалились, правительству сообщено, что царь жив и здоров. Подробностей нет, поскольку телеграф работает плохо. По сведениям, полученным в буржуазных кругах, царь с царицей находятся в поезде близ Перми».

19 июня (2 июля) фон Кюльман также телеграфировал в Берлин обнадеживающие сведения, полученные от его представителя при Ставке Верховного главнокомандующего барона фон Лерснера: «По устному заявлению Иоффе, известие об убийстве царя и семьи не имеет под собой оснований. Однако императорская фамилия по-прежнему находится в опасном положении в связи с осложнениями на Урале. Я настойчиво ему напомнил, что мировое общественное мнение считает советское правительство ответственным за жизнь царя и его семьи. Я указал ему также на необходимость гарантировать им достойное существование в нынешнем положении. Иоффе обещал уведомить об этом свое правительство».

Оставалось три недели до бойни в подвале «дома особого назначения». Согласно Курту Ягову, в тот момент завершилась предварительная разведка, которую вели советские дипломаты. Большевики посчитали, что никто в Европе не станет вмешиваться во внутренние дела России из-за уничтожения всей императорской фамилии, и тем более не опасались осложнений с Берлином. После неудачной экспедиции комиссара Яковлева можно было уже успокоиться.

Во второй половине июня в России вспыхнула Гражданская война и союзническая интервенция решительно подорвала в германской столице и Ставке Верховного главнокомандующего влияние тех, кто, подобно генералу Гофману, выступал против пробольшевистской политики. Граф Мирбах с полной серьезностью передавал в Берлин столь очевидные большевистские басни, что, должно быть, пробные шары Чичерина и Иоффе надежно успокоили нервы влиятельных противников большевиков в правительственных кругах и при германском дворе.

Для бывшего царя переезд в Екатеринбург с первого дня означал гибель. На станции Екатеринбург-II его встретили Белобородов с Голощекиным, в царском поезде прибыли Авдеев и Заславский. Для них царь и члены его семьи были уже приговорены к смерти. 10 (23) мая из Тобольска отправили под конвоем цесаревича и трех остававшихся с ним сестер.

Семья собралась полностью. Дом Ипатьева превратился в тюрьму. Как все сибирские тюрьмы, его окружал высокий дощатый палисад и вторая внутренняя ограда. Наружную охрану обеспечивали пятьдесят четыре человека, внутреннюю девятнадцать. Для этого набрали рабочих во главе с «комендантом» Авдеевым, находившихся под сильным влиянием большевистских пропагандистов. Девятнадцать охранников размещались на одном этаже с императорской семьей. Вели они себя грубо, крайне оскорбительно, особенно в первый месяц. Пленникам установили суровый тюремный режим. Вся их жизнь проходила на глазах у охраны. Камердинер Чемодуров, который прожил первый месяц в доме Ипатьева, а потом был переведен в тюрьму, остался единственным живым свидетелем распорядка, установленного комендантом Авдеевым.

«По прибытии их величеств грубо и тщательно обыскали под руководством некоего Дидковского и коменданта дома. Один из них выхватил сумочку из рук императрицы, и император заметил: «До сих пор мы, кажется, имели дело с порядочными людьми». На что Дидковский сказал: «Попрошу запомнить, что вы находитесь под арестом и следствием». Режим заключения был чрезвычайно суровым, охрана вела себя возмутительно. Но их величества с виду стойко переносили все это, словно не замечая ни этих людей, ни их поведения. Дни обычно проходили таким образом: утром семья собиралась за чаем с вчерашним черным хлебом. В два часа присылали полностью приготовленный местным Советом полдник, который состоял из мясного бульона, жаркого, а чаще котлет. Не было ни салфеток, ни скатерти, еду никто не подавал. Приборы и обслуживание минимальные. По распоряжению императора все ели за одним столом. Иногда на шестерых приходилось всего пять ложек. Обед состоял из тех же блюд, что полдник. Прогулка в саду разрешалась раз в день от сорока до двадцати минут. Во время прогулки сад окружала охрана. Порой император обращался к кому-нибудь из караульных с незначительными вопросами, отвечать на которые было запрещено приказом по дому; всякий раз отвечали молчанием или грубостью… Днем и ночью на первом этаже у входных дверей стояли три красногвардейца, еще один в прихожей, еще один у туалета. Наружную охрану несли дурные люди, грубые, скандальные, с папиросами в зубах, с безобразными оскорбительными манерами и жестами».

Князь Г. Е. Львов, первый председатель Временного правительства, летом 1918 года сидел в екатеринбургской тюрьме № 2, где имел долгие беседы с матросом Нагорным, который был приставлен к цесаревичу, и слугой великих княжон Седневым. Оба провели несколько дней одни в доме Ипатьева, потом были переведены в тюрьму, после чего Нагорного расстреляли. Князь Львов передал их свидетельства следователю Соколову.

«Седнев и Нагорный рисовали екатеринбургский режим самыми черными красками… Однажды царь не выдержал и вышел из себя. Ему грубо ответили, что он заключенный, нечего больше командовать. С каждым днем становилось все хуже. Сначала отводили двадцать минут на прогулку, потом сократили время всего до пяти минут. Не разрешались физические упражнения. Цесаревич болел… Особенно недостойно охранники обращались с великими княжнами. Они не имели возможности пойти в туалет без разрешения и сопровождения красногвардейцев. По вечерам их заставляли играть на пианино. Ели за одним столом с прислугой. Седнев удивлялся, как императрица живет на одной каше. Седнев с Нагорным постоянно ругались с красногвардейцами из-за царской семьи, преданно отстаивая ее интересы. Вот почему их бросили в тюрьму. Их слова подтвердили тюремщики-красногвардейцы, служившие и при нас, и в доме Ипатьева. В беседах со мной они рассказывали то же самое, что Седнев с Нагорным. Помню, подтвердили, что действительно заставляли великих княжон играть на пианино и вообще плохо обходились с императорской фамилией».

В такой обстановке обитатели «дома особого назначения» больше не сомневались, что «жених идет», надо готовиться к смерти.

Организация охраны не оставляла надежды на помощь извне, а о побеге нечего было мечтать. Тем не менее, в последний момент вдруг вспыхнула надежда. Чехословаки, которыми Чичерин и Иоффе в начале июня морочили графа Мирбаха и фон Кюльмана, уже действительно приближались к Екатеринбургу. «Час освобождения близок», – писали неизвестные друзья пленникам, но «теперь надо опасаться кровопролития». Освобождение пришло слишком поздно: большевики начали отступать из Екатеринбурга 6 (19) июля, через два дня после кровопролития в жутком подвале «дома особого назначения».

6 (19) июля в Москве было опубликовано официальное объявление о казни бывшего императора под предлогом наступления чехов. «Ввиду того что чехословацкие банды угрожают столице красного Урала Екатеринбургу; ввиду того что коронованный палач может избежать суда народа (только что обнаружен заговор белогвардейцев, имевший целью похищение всей семьи Романовых), президиум областного комитета во исполнение воли народа постановил: расстрелять бывшего царя Николая Романова, виновного перед народом в бесчисленных кровавых преступлениях».

На самом деле не было никакого заговора, а касающиеся его «документы», отправленные в Москву, никогда не публиковались по той простой причине, что вообще не существовали. Что касается чехословацких «банд», они просто служили предлогом для оправдания перед «общественным мнением» уже давно задуманной казни. Борьба за жизнь Николая началась в марте, когда не только еще не возникло никаких чешских «банд», но и сами чехи пока не знали о грозившей их жизни неотвратимой опасности после того, как немцы потребовали у Троцкого отправить на родину через Урал и Сибирь вооруженные полки чехословаков, бывших австро-венгерских подданных, находившихся в плену в России. С другой стороны, не надо забывать, что летом 1918 года сначала в Сибири, потом на Волге и Урале разворачивалось широкое народное движение. Во главе рабоче-крестьянских масс, восставших против большевистской диктатуры, стояли эсеры, члены разогнанного Лениным Учредительного собрания, политики близких им убеждений, наконец, представители местных демократических городских советов и земств. Это было глубоко демократическое республиканское движение, ни в коем случае не грозившее реставрацией монархии. На Урале вспыхнуло даже открытое рабочее восстание против ненавистных тамошним рабочим большевиков. Почти во всей Сибири установилась антибольшевистская демократическая власть, крестьяне безжалостно преследовали в деревнях коммунистических комиссаров. На Волге власть перешла к Комитету членов Учредительного собрания, располагавшемуся в Самаре, и его Народная армия при поддержке чехословацких легионов сражалась с большевистскими частями, состоявшими в основном из военнопленных немцев, венгров и латышей: Брест-Литовский мир разжег пламя мировой войны в самом сердце России. Мимоходом заметим, что среди руководителей антибольшевистского вооруженного восстания в Самаре был И. Майский, ныне благополучный посол Кремля в Лондоне.

Вспомним также, что не только широкое народное крестьянское движение на Волге, Урале и в Сибири не стремилось к восстановлению царской власти, но и руководители Белого движения на юге России генералы Алексеев и Деникин отвергли предложение некоторых влиятельных вождей либеральной кадетской партии провозгласить конечной целью белых реставрацию монархии. Только к концу осени адмирал Колчак совершил реакционный антидемократический переворот. Но даже этот сибирский «фашизм» никогда не подразумевал возвращения к самодержавию.

Я перечисляю вышеупомянутые исторические факты, во-первых, потому, что иностранцы не знают или, скорей, забывают, что большевики с самого начала вели гражданскую войну не с «белыми генералами», а с народной русской демократией, верной лозунгу свободы, провозглашенному Февральской революцией 1917 года. А во-вторых, хочу показать, что убийство Николая II с семьей было совершено в тот момент, когда члены свергнутой династии и сам бывший император не представляли не только никакой политической угрозы, но даже мало-мальски жизнеспособной политической силы. Они погибли по глупой случайности, подобно тысячам и тысячам других жертв ленинского террора. В отличие от времен Людовика XVI в России не существовало «дворцовой партии», а императора Николая II не обвиняли в «измене» Родине и революции. Политическая жизнь России навсегда изменилась, как позже произошло и в Германии после свержения Вильгельма. Большевики абсолютно не виноваты в том, что даже после мученической кончины царя и всей его семьи в России не возникло «культа» монархии, ни на йоту не выросли шансы на ее реставрацию.

Повторяю: «чешские банды» не играли никакой роли в решении Кремля казнить царя с семьей. Оно было принято гораздо раньше. Официально инициатива принадлежала Уральскому областному Исполкому, проголосовавшему за это решение в начале июня. Однако не представлялось возможным разработать план казни без участия Москвы. Поэтому Голощекин – член Исполкома, военный комиссар Урала, личный друг Свердлова, первого председателя ВЦИКа (должность которого ныне исполняет Калинин), – поехал в Москву. Именно в Кремле в ближайшем окружении Ленина была детально продумана процедура экзекуции. Обсуждалась даже возможность торжественного голосования на предстоящем съезде Советов за предание Романовых суду. По крайней мере, это подтверждает Быков. Но под предлогом нараставшей угрозы со стороны «чешских банд» Свердлов – естественно, с согласия Ленина – решил покончить с императорской фамилией без всякого уведомления высшего органа власти – съезда Советов. Через Голощекина Кремль направлял в Екатеринбург приказы по прямому проводу.

Наконец, 21 июня (4 июля) в Москву пришла следующая телеграмма за подписью Белобородова, председателя Исполкома уральского Совета:

«Москва, председателю ВЦИК Свердлову для Голощекина.

Не волнуйтесь. Все в порядке. Вместо Авдеева назначен Юровский. Мошкин арестован. В охране самые надежные люди. Белобородов».

Сохранившуюся в архивах подлинную телеграмму Белобородова обнаружили 25 августа 1918 года екатеринбургский прокурор и следователь Сергеев в здании, где находился областной Совет.

Телеграмма означала: все готово к убийству.

С полной достоверностью установлено, что организаторами и исполнителями казни в Екатеринбурге были исключительно кремлевские палачи.

К 29 июня (12 июля) Голощекин вернулся в Екатеринбург. Чем он там занялся? Немедленно передал московские указания относительно способа уничтожения императорской семьи. Кому? Быков говорит, не уточняя: областному Совету. Однако, если бы областной Совет обсуждал полученные инструкции на пленарном заседании, замысел казнить не только царя, но и членов семьи не сохранился бы в тайне. Уральский областной комиссар по снабжению Войков, назначенный впоследствии послом в Варшаве и там убитый, заявил после казни: «Свет никогда не узнает, что мы с ними сделали». Чтобы убийство оставалось в тайне, требовалось посвятить в дело как можно меньше людей, и Голощекин наверняка оглашал московские инструкции на закрытом собрании президиума, а не на пленарном заседании Совета.

Там все и решилось. «О казни и уничтожении останков коменданту дома были даны указания через заслуживающих доверия рабочих-коммунистов».

Какому коменданту поручили страшную миссию? Авдееву с его охраной, набранной из местных рабочих? Нет. Как свидетельствует телеграмма, отправленная 25 июня (4 июля) Белобородовым в Москву Свердлову и Голощекину, Авдеева сместили за две недели до казни. Его помощника арестовали, а всю внутреннюю охрану, состоявшую из местных рабочих, убрали из «дома особого назначения». С согласия Москвы, вернее, по ее приказам во внутренних помещениях дома Ипатьева разместились несколько «заслуживающих доверия рабочих-коммунистов». Они подчинялись новому коменданту, надежному, на все готовому. Им стал комиссар местной ЧК А. Юровский, а десять верных коммунистов, занявших соседние с царскими комнаты, тоже были местными чекистами, главным образом из военнопленных венгров и немцев. Инструкция определенно требовала, чтобы половина из них не говорила и не понимала по-русски. На стенах помещения, где совершилась «казнь Романова и всех, кто при нем был», обнаружены две надписи: одна зашифрованная, смысл которой неясен, а другая, немецкая, представляет собою, ни много ни мало, 21-ю строфу стихотворения Гейне «Валтасар»:

 
Balthazar war in selbiger Nacht
Von seinen Knechten umgebracht[17]17
Но прежде, чем взошла заря,Рабы зарезали царя.(Пер. В. Левика.)

[Закрыть].
 

Чтобы так кстати вспомнить строки Гейне, надо хорошо знать поэзию, обладать определенной литературной культурой. С другой стороны, выбор цитаты доказывает, что написавший ее иностранец, участник чудовищного убийства, – не коммунист и даже не сочувствующий большевикам. На стене соседнего помещения тоже оставлена надпись на венгерском языке: «Рудольф Лухер, горно-стрелковая часть, егерь, Триест». Думал ли пленный австриец Рудольф Лухер, что, выцарапав свое имя на стене комнаты, куда его случайно занесло, он навсегда вписал его в историю, в короткую историю русской революции?..

Тот факт, что будущих палачей набирали в ЧК, точно так же, как Мясникова, убийцу великого князя Михаила, подтвержден многочисленными свидетелями. Рабочий Якимов из охраны Авдеева в своем роде их подытожил:

«Приехавший Юровский в первый же день вызвал Медведева, который расставлял охранников внутри дома на посты I и II. Узнав, что это ему «доверил» Авдеев, Юровский сказал: «Возвращайтесь к своим служебным обязанностям, я уже затребовал в ЧК постовых». Я категорически подтверждаю точность этих слов. И действительно, через несколько дней прибыли те самые чекисты. Десять человек. Вещи привезли на лошади. На чьей – не знаю. Нам было только известно, что они явились из гостиницы «Американская».

В гостинице «Американская», где размещалась ЧК, держали особо важных «контрреволюционеров». Среди них был Сергей Смирнов, написавший в воспоминаниях «Об убийстве великих князей»:

«В тот день с 5 часов утра поднялась ужасная суета. Нас очень рано разбудил громкий шум. Мы сначала подумали, будет ведут старых и новых арестованных и заложников: на прошлой неделе однажды доставили приблизительно двести несчастных татар и крестьян. Но вскоре увидели почти всех одетых в форму чекистов, причем одни из них бегали и волновались сильнее других. Только в Перми я узнал о событиях той жуткой ночи (с 3 на 4 июля) и догадался, что они вернулись прямо с места убийства императора и членов его семьи».

Практически все чекисты принимали участие в перевозке тел членов императорской фамилии и свиты, тогда как убивали не больше пяти (по словам Быкова), почти исключительно венгры и немцы, служившие в то время в ЧК.