Текст книги "Трагедия династии Романовых"

Говорят, в момент отречения Николай II, полностью изолированный от народа и армии, поддался влиянию некоторых великих князей и Верховного командования. Среди этих великих князей был дядя государя Александр Михайлович, писавший царю в 1917 году накануне революции: «Можно подумать, будто невидимая рука так направляет нашу политику, что мы теряем всякую возможность победы… События показывают, что ваши советники неуклонно ведут Россию и вас самого к верной гибели. В таких обстоятельствах мое молчание было бы преступлением перед Богом, перед вами, перед всей страной. Стремительно углубляется непонимание, непрестанно ширится пропасть между вами и народом».

Но какова связь, могут меня спросить, между войной, русской революцией, крушением монархии и… Распутиным? Никакой! Не было и не могло быть никакой логической связи между экономической и политической жизнью страны и появлением на ступенях трона личности, которую царский камергер граф Фредерикс называл «неграмотным прохвостом». Никакие законы истории, никакое жонглирование теорией классовой борьбы, никакие абстрактные исторические штудии не дают ни малейшего разумного объяснения превращению трагедии в Царском Селе в трагедию России. Лично я всегда считал историю последовательностью иррациональных по сути событий, ибо за самой точной статистикой, самыми жесткими экономическими законами, самыми совершенными политическими доктринами и идеальными теориями всегда стоит человек со своей волей, и в зависимости от случайных обстоятельств человеческая сила или слабость, разум или глупость порождают новые исторические факторы, не предусмотренные никакими научными законами.

Один из таких человеческих факторов, одна из исторических случайностей возникла в определенный момент в Царском Селе, связав трех персонажей: Николая II, императрицу Александру Федоровну и Распутина. Вдобавок всех троих связывал Алексей, наследник царя, сын царицы, погибший вместе с ними. Оттуда, из личных апартаментов императорского дворца, царь сделал первый шаг к своей гибели. Там мы сворачиваем с ясного и простого рационального исторического пути, проникая в область, недоступную здравому смыслу, которой не существует, не может существовать, по крайней мере по мнению трезвых рассудочных мыслителей, утверждающих, что в человеческой жизни все просто, как дважды два – четыре.

Трезвомыслящим людям не стоит читать нижеследующий рассказ об одном странном событии, которое произошло в думском отряде Красного Креста зимним декабрьским вечером 1914 года в разгар русских побед в Галиции. Войска только пошли в наступление, еще предстоял захват Восточной Галиции, взятие Перемышля, официальный въезд царя во Львов.

В думском отряде Красного Креста было несколько оригинальных личностей, включая главного думского стенографиста, мистика и теософа Сапонко, а также г-жу Г., замечательную ясновидящую. Стоявшим под Тарнополем отрядом командовал мой большой друг И. П. Демидов, тоже член Думы. Он и его жена уже знали о чудесных способностях г-жи Г., многократно проявлявшихся на их глазах самым необыкновенным и ошеломляющим образом.

Однажды зимним вечером сошлись все четверо, как вдруг г-жа Г. впала в глубокий транс без всяких обычных приготовлений. «Спрашивайте, – посоветовал теософ Сапонко, – момент самый удачный». Демидов, естественно, начал расспрашивать о войне. «Вижу вторжение чужих армий в Галицию, – отвечала г-жа Г., – отступление русских, вижу непреодолимую преграду между нами и Варшавой, вижу солдат, которые покидают окопы, протягивают врагам руки». Демидов подумал, что немцы просят у наших солдат хлеба, но картина, видимо, представляла будущее братание. «Чем закончится война?» – «Вижу на Западном фронте отчаянный бой, – ответила г-жа Г., – и победу союзников. Только России уж нет среди них». – «А император?» – «Вижу его в комнате, на полу, убитого». – «Императрица?» – «Мертва, рядом с ним». – «Дети?» – «Не вижу. Но за царем и царицей много других трупов».

У меня история этих необъяснимых прозрений будущего не вызывает сомнений, во-первых, потому, что я верю Демидову, как самому себе, во-вторых, потому, что событие было сразу же письменно засвидетельствовано.

Любопытно, кстати, отметить, что весной 1915 года императрица вместе с Распутиным считали поездку царя во Львов преждевременной. «…Как ни странно, он говорит точно то же, что я, – пишет императрица Николаю II 7 апреля 1915 года, передавая слова Распутина, – с учетом всего ему это не нравится. Бог поможет, но теперь ехать туда слишком рано… интересно, да только лучше после войны».

Россия, вышедшая из числа союзников, убитый царь на полу… Говорят, судьба царя, а значит, и страны была предрешена в другом, неведомом нам мире.

«А Россия?» – воскликнул Демидов, глубоко взволнованный предсказанием г-жи Г. насчет императора.

«Вижу только покрытую снегом равнину, – ответила она, – на ней заброшенную лачугу с сорванной ветром соломенной крышей».

Тот, кто видит и чувствует живой ход Истории, кто рожден с прозрением движения невидимых миров, не отмахнется от этих свидетельств со снисходительной улыбкой.

Но в нашем трехмерном мире приходится заниматься лишь чисто случайным, хотя оттого не менее роковым совпадением личной трагедии в Царском Селе с политической жизнью России.

Оставляя в стороне все прочие аспекты, вернемся к главным персонажам страшной человеческой трагедии: Николаю II, императрице Александре Федоровне и Распутину.

Глава 2
Власть Распутина

Все началось в 1906 году. «Памятная и злосчастная дата в российской истории, – написал в своей книге о царице Морис Палеолог, последний французский посол при российском императорском дворе. – С того момента император с императрицей принялись стремительно уничтожать монархию собственными руками», фактически сокрушая самодержавие, без которого, по их собственному непоколебимому убеждению, «не могла существовать Россия». 1906 год стал отправной точкой их пути на Голгофу, ибо в середине того года под покровительством великого князя Николая, будущего главнокомандующего, и его жены, черногорской княгини Анастасии, по рекомендации ректора Санкт-Петербургской духовной академии, известного аскета, духовника царицы архимандрита Феофана во дворце появился «святой человек», «наш Друг» Григорий Ефимович Новых – Распутин.

О молодых годах этой поразительной личности мало известно.

Мужик, который на всю жизнь остался практически без грамоты, родился в селе Покровское Тобольской губернии, юность провел в драках, пьянстве, распутстве (отсюда прозвище), ни на что хорошее был не способен, жил мелкими кражами по примеру своего отца, осужденного за конокрадство.

Подобно многим сибирским крестьянам, Распутин занимался извозом, порой доставляя случайных пассажиров до самых дальних губернских местечек. Однажды его нанял монах, совершавший паломничество в далекий монастырь. Они разговорились. Монах, видно, затронул молчавшую до той поры струнку в душе деревенского бабника и шалопая. Образ жизни молодого человека резко изменился: он покаялся, обратился к вере, со всей силой своего темперамента предавался молитве, посту, посещению храмов.

После долгого пребывания в монастыре Распутин вернулся в родную деревню полностью преобразившимся. Но вскоре бросил семью и хозяйство, пустился в бесконечные странствия по российской земле, перебираясь из одного монастыря в другой. Потом сам стал проповедовать, обрел «сестер»-учениц, разработал собственную доктрину греха и покаяния – смесь фанатичной религиозности с отчаянной эротикой. О нем быстро пошли преувеличенные слухи по всей стране, рассказы о его святости, божественном вдохновении, скандалах и оргиях доходили до Санкт-Петербурга.

В Распутине богохульно смешивались добро и зло. В интервью, опубликованном в «Новом времени», он рассказывал, как в Сибирь к нему ездили приближенные к императорскому двору дамы. «Я полагал, что надо их смирить, унизить. Когда человек унизится, он многое постигает… И вот в этом диком заблуждении я заставлял их идти со мной в баню. Их было двенадцать женщин. Они мыли меня и претерпели все унижения…»

Бурные годы первой революции (1904–1905) Распутин провел уже в Санкт-Петербурге. Звезда его восходила стремительно. Он бывал у высокопоставленных церковных деятелей, в религиозных обществах, молодежных ассоциациях, особенно в женских. Женщины служили главной опорой влияния и славы «святого черта».

Вот что рассказывает о повседневной жизни Григория бывавшая у него дама: «Он сильно пил, в то время я его часто видела пьяным… вокруг толпился рой поклонниц. Ни одну женщину за стол с собой не сажал, в рабочий кабинет не пускал, но часто на глазах у всех без стеснения уводил ту или другую в постель к себе в комнату. Пьяный, как правило, сам приставал, а когда бывал в нормальном состоянии, женщины проявляли инициативу… Я не раз слышала его проповеди, в которых религия сочеталась с небывалой похотью. «Думаете, я вас оскверняю, ничего подобного, наоборот, очищаю» – такова была его основная идея».

Тем не менее, как обычно бывает в России с полуфанатиками-полушарлатанами (не стоит считать Распутина уникальным в своем роде типом), когда того требовали обстоятельства, Григорий с легкостью переходил от самых безобразных оргий к настоящему молитвенному экстазу. Получив наконец доступ к архимандриту Феофану, ректору Санкт-Петербургской духовной академии, настоящему аскету, жившему святой монашеской жизнью, Распутин ошеломил и очаровал его своим «молитвенным даром», заразительной силой веры, инстинктивной мудростью толкования Евангелия, несмотря на невежество и сумбур в голове.

Благословение архимандрита Феофана, а также Гермогена, другого влиятельного епископа, окончательно утвердило за Распутиным репутацию святого, пророка, чудотворца в великосветских салонах, где в то время в моде было православие вперемешку со всевозможной мистикой. Первое место среди блистательных салонов принадлежало гостиным двух сестер, так называемых «черногорских великих княгинь», дочерей короля Черногории. Одна из них, Милица, была женой великого князя Петра, другая, Анастасия, после развода с герцогом Лейхтенбергским вышла за великого князя Николая. Обе в то время поддерживали прекрасные дружеские отношения с императрицей Александрой, и именно они по рекомендации Феофана, духовника царицы, представили Распутина императорской семье. Впоследствии честный чистый Феофан выступил против него, за что впал в немилость. Черногорских сестер Распутин устранил из окружения государыни, как только получил доступ в царскосельский дворец. Во время войны главнокомандующий великий князь Николай (также один из его первых поклонников), получив телеграмму с просьбой разрешить Распутину посетить Ставку Верховного главнокомандующего, кратко ответил: «Милости просим. Повешу немедля».

Первая встреча старца с государем и государыней состоялась в 1906 году. За десять лет, к декабрю 1916 года, когда близкий родственник царя убил его, «чтобы спасти Россию и династию», он достиг вершин власти. Как это случилось? Каким образом безграмотный мужик с более чем сомнительной репутацией проник в императорский дворец и почему его присутствие навлекло беду на императора? Все уже сказанное мной о Распутине очевидно доказывает, что появление «святого черта» во дворце не имеет никакого отношения к государственным делам, его вмешательство в политическую жизнь страны вовсе не объясняется ни системой власти (даже самодержавием, которого в любом случае после 1905 года уже не существовало), ни «азиатским» характером российской общественной жизни. Нет, Распутин вписался в семейные хроники дома Романовых, в национальную историю абсолютно случайно, благодаря исключительно личному фактору. А именно благодаря Александре Федоровне, женщине даже не русской ни по происхождению, ни по воспитанию, ни по духовному складу.

Императрица, до замужества принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская, была любимой внучкой королевы Виктории (ее мать, Алиса Гессенская, дочь английской королевы), которую та лично рекомендовала царю Александру III в качестве будущей супруги цесаревича Николая. Замечу, что заслуженное ею во время войны прозвище «немка» меньше всего на свете применимо к Александре Федоровне. Она получила чисто английское образование и воспитание, определявшее ее симпатии и антипатии, не любила даже говорить по-немецки, сына этому языку не учила. Кто разглядел бы в юной веселой красавице, «виндзорском солнечном лучике», будущую московскую царицу, замкнутую в себе, одержимую истерией, фанатично православную, словно вышедшую из XVII века? Но милая улыбчивая принцесса несла в себе семя будущей катастрофы. В ее крови жил и экзальтированный мистицизм матери, и неизлечимое наследственное заболевание гемофилия, передающееся по материнской линии детям мужского пола. Можно даже сказать, что карикатурный образ Распутина рядом с Александрой Федоровной напоминает Давида Штрауса, знаменитого автора «Жизни Христа», к которому первая Алиса Гессенская долго питала платоническую любовь, полную мистицизма и экзальтации. Я имею в виду Алису, дочь королевы Виктории, которая вышла замуж в 1862 году. Ее дочь, будущая российская императрица, родилась только в 1872 году, полностью впитав мистические настроения матери. В сложной щекотливой ситуации, сложившейся при российском императорском дворе, молодая чета сразу попала в нелегкое положение. Александра Федоровна очутилась в непривычной враждебной атмосфере, которую постоянно отягощала угроза террористических покушений на императора. Современная и образованная юная английская принцесса постепенно все больше и больше превращалась в средневековую царицу. Приняв православие сначала по необходимости (русский царь мог жениться только на православной), она неожиданно погрузилась в религию с самым фанатичным, примитивным, суеверным рвением. Паломничества, мощи святых, пряди волос блаженных, образа, распятия, иконы покровительниц, толпы нищих, монахов, монахинь, паломников, проходимцев, святых, ложных святых, обогащавшихся на своей вере… Она лихорадочно, истерически молилась, прося сына и наследника. Десять лет безуспешно. Местные святые не помогали, пришлось обращаться к иноземным чудотворцам, известнейшим из которых был некий Филипп, уроженец Лиона. Царь с царицей строго следовали всем его рекомендациям и указаниям, но наследника не получили. В конце концов Филипп был отправлен в Лион. Феофан, будущий злополучный покровитель Распутина, объявил его одержимым «нечистым духом» после того, как тот в качестве медиума устроил общение Николая II с духом его отца Александра III.

Наконец на десятом году супружеской жизни появился на свет цесаревич Алексей, можно сказать, вымоленный у судьбы ценой погубленной жизни, ибо для молодой императрицы его рождение знаменовало конец нормального разумного существования. Прежде Александра Федоровна заботилась главным образом о семье, а с того момента начала все пристальнее следить за государственными делами. Отныне самодержавие для нее означало не только власть мужа, но и, конечно, будущее сына. Алексей должен был стать истинным самодержцем. Властная императрица не считала достойными истинного царя неопределенные пассивные методы правления Николая. «Стань новым Петром Великим, покажи, что ты властелин, и твоя воля будет исполнена, – писала она позже. – Важно, чтобы министры боялись тебя».

Но над путем Алексея к короне нависла тень смерти, сына царицы одолела загадочная болезнь, унаследованная по материнской линии. От гемофилии умерли ее юный брат, дядя, двое племянников. Теперь настал черед Алексея. Надо ли говорить, что переживала царица, когда в судьбе сына уже не приходилось сомневаться?

Физические последствия родов и нравственные страдания подорвали телесное и психическое здоровье Александры Федоровны. Еще до войны вдовствующая императрица Мария подмечала, как невестка теряет душевное равновесие. Со временем припадки стали случаться публично. Во время следствия по делу об убийстве семьи Романовых горничная Александры Федоровны мадемуазель Занотти говорила о состоянии здоровья своей госпожи: «Я всю жизнь была рядом с ее величеством, хорошо ее знала, любила. По-моему, она страдала истерией. В последние годы была не такой, как всегда… Что меня удивляло: в приятном для нее обществе душевная болезнь вовсе не проявлялась, ничуть ей не мешала, а среди неприятных людей, которые говорили или делали то, что ей не по вкусу, она сразу же начинала кричать… В последние годы не соглашалась ни с чем, противоречившим ее мнению, действительно считала свои представления непогрешимыми и священными для всего света, а тех, кто думал иначе, просто прогоняла».

Болезнь ребенка была практически неизлечимой. Но Александра Федоровна не из тех женщин, которые без борьбы смиряются с судьбой. Если молитвы бессильны, значит, она недостойна, чтобы Бог к ней прислушался. Она твердо знала, что вера способна горы переставлять. Признав тяжесть своих грехов, императрица искала святого, молитвы которого за нее и за сына Бог не отвергнет. Его надо было найти любой ценой, чтобы Алексей – который, разумеется, будет жить, – в один прекрасный день стал настоящим самодержцем. И вот из гущи народа, из самых низов, откуда она ожидала своего святого, явился Григорий Распутин.

Он вошел во дворец под маской святости, с чудотворной молитвой, вел себя как блаженный, оставив за дворцовыми стенами дебоширство и неуемную похоть.

Правда, он безобразничал и в императорских покоях, но императрица ничего не замечала, отказывалась замечать. Распутин соблазнил няньку совсем еще маленького цесаревича по фамилии Вишнякова, которая потом покаялась и призналась императрице в грехе. Та не поверила, посчитав Вишнякову клеветницей и участницей заговора против старца. Не прислушалась она и к жалобам гувернантки своих дочерей мадемуазель Тютчевой, просившей, чтобы Распутину запретили входить к ним в комнаты. Царь вмешался, отдав распоряжение, но Тютчевой пришлось оставить службу.

Царица слепо верила в способность Распутина исцелять и спасать ее сына. «Она была твердо убеждена, – свидетельствует мадемуазель Занотти, которую я уже цитировал, – в особенной силе его молитвы и думала, что ему непременно удастся умолить Бога исполнить просьбу. Любое улучшение состояния царевича приписывалось молитвам Распутина».

Воспитатель Алексея швейцарец Жильяр говорит: «Своим пребыванием во дворце Распутин безусловно обязан болезни наследника. Понаблюдав за течением заболевания, я понял причину влияния этого человека… С первой встречи он уверял ее (императрицу) в серьезности недуга и в своей способности умолить Бога прислушаться к его молитвам. Поверив в силу старца, она пришла к убеждению, что ребенок будет жить, пока жив сам Распутин. Цесаревич время от времени поправлялся, но улучшение состояния совпадало с визитами старца. Поэтому императрица верила, у нее не было выбора. Эта вера утешала ее душу. Она больше не сомневалась в посредничестве Распутина между нею и Богом, поскольку ее собственные, не поддержанные им молитвы не приносили облегчения. Для нее Распутин был почти святым».

Действительно, не раз на глазах у царя и царицы появление Распутина у постели, казалось бы, умирающего Алексея приводило к кризису и полному выздоровлению. Порой даже простая телеграмма от «нашего Друга» производила желанный эффект.

Несомненно, этот человек обладал поразительной гипнотической и магнетической силой. Но действительно ли он спасал жизнь наследнику? Официальный следователь Соколов, убежденный монархист, глубоко и тщательно изучил все подробности жизни царской семьи. Вот его заключение: «Поддерживающие Распутина монархисты в целом свидетельствуют о его благоприятном воздействии на здоровье наследника престола. Это неправда. Наследник не излечивался от болезни, тем более радикально, продолжая страдать до кончины. Естественно, огорченная мать может раз-другой нечаянно обмануться. Но никого невозможно годами держать в заблуждении, сознательно не греша против матери и своей совести. Обман облегчался самим характером болезни. Приступ начинался всегда одинаково – с ушиба, любой другой травмы. Возникало и обострялось кровотечение, наступал паралич, ребенок ужасно страдал. Доктор Деревенко облегчал боль, наука помогала, наступал перелом, кровотечение останавливалось, царевич поправлялся. Вполне понятно душевное состояние матери. Она верила в Распутина и в результате сложного психопатологического процесса целиком приписывала результаты лечения ему, а не медикам. Но мог ли Распутин столько лет сохранять свое влияние, рассчитывая на одну материнскую веру? Для этого ему требовался помощник. При неподкупной честности доктора Деревенко святому необходим был во дворце сообщник, слепое орудие его воли, неспособный к разумной оценке событий, от которого он в любую минуту получал бы необходимые сведения. Только им, естественно, не станет несговорчивый врач. Вскоре Распутин его нашел. В лице Анны Вырубовой он обрел преданную рабыню, жившую во дворце».

Жильяр говорит о лечении Алексея то же самое: «Я уверен, что Распутин, которого Вырубова уведомляла о течении болезни, появлялся у постели больного – посоветовавшись с доктором Бадмаевым[8]8
  Бадмаев – близкий Распутину тибетский знахарь, популярный в Петрограде «целитель».


[Закрыть] – в самом начале кризиса, после чего ребенок поправлялся. Ее величество ни о чем не догадывалась. Естественно, это не раз производило на нее впечатление, в конце концов она поверила в святость Распутина». Мадемуазель Занотти подтверждает: «Оставшееся у меня впечатление от визитов Распутина к больному царевичу таково: он являлся в тот самый момент, когда заканчивалась критическая фаза».

Впрочем, не важно, лечил Распутин или не лечил. Главное, что в представлении матери он держал в руках жизнь ребенка, тем самым полностью подчинив себе волю царицы, став ее абсолютным властелином.

В чем секрет такого успеха? Гипноз, магнетизм, сверхъестественная сила взгляда?

Во время войны и весной 1915 года французский посол Палеолог встречался с Распутиным. Инициативу, по его словам, проявило Царское Село. Вот как он описывает старца: «Длинные прямые темные волосы, густая черная борода, высокий лоб, крупный торчащий нос, чувственные губы. Но вся сила его личности как бы сосредоточивалась в светло-голубых глазах, необычайно ярких и в то же время глубоких, притягательных. Взгляд одновременно проницательный и ласкающий, наивный и лукавый, внимательный и рассеянный. При серьезном разговоре зрачки его словно бы испускали магнетическое излучение. На этом «святом», мистике, лежала какая-то внешняя печать мерзости, от него шел острый животный запах грязи».

Председатель Думы Родзянко признавался, как трудно выдерживать взгляд «святого черта».

Протопопов, последний министр внутренних дел, назначенный Распутиным, говорил, давая свидетельские показания Чрезвычайной следственной комиссии, учрежденной Временным правительством: «Не стоит говорить, что для меня не были тайной частые появления Распутина при дворе и то, что он в курсе всего происходившего там. Потом, когда я стал министром и встречался с ним, у меня сложилось мнение об источнике его влияния: по-моему, он был не совсем нормальным, а взгляд его производил особенно сильное впечатление. Он обладал способностью оказывать гипнотическое воздействие на некоторых людей, особенно на женщин и детей».

Кстати, сам Протопопов испытал на себе гипнотическую силу Распутина. Впрочем, на невосприимчивых людей, не ждавших от него никаких милостей, он производил неприятное впечатление, а порой вызывал даже непреодолимое отвращение. Месье Жильяр, к примеру, писал: «Мне не приходилось видеть старца с тех пор, что я жил во дворце, но однажды, собираясь выходить, я встретился с ним в передней. Я успел рассмотреть его, пока он снимал свою шубу. Это был человек высокого роста с изможденным лицом, с очень острым взглядом серо-синих глаз из-под всклокоченных бровей. У него были длинные волосы и большая мужицкая борода; на нем в этот день была голубая шелковая рубашка, стянутая у пояса, широкие шаровары и высокие сапоги. Эта встреча, которая больше не повторялась, оставила во мне неприятное впечатление, которое невозможно определить; в те несколько мгновений, когда наши взгляды встретились, у меня было ясное сознание, что я нахожусь в присутствии зловредного и смущающего душу существа».

Совершенно безжалостный портрет Распутина рисует бывший председатель Государственного совета Коковцов, которого мы уже цитировали: «Когда Распутин вошел ко мне в рабочий кабинет и уселся в кресле, я был поражен отталкивающим выражением его глаз. Глубоко сидевшие в орбитах близко поставленные маленькие серо-стальные глазки как бы впивались в меня, и Распутин долго не отводил взгляда, словно старался оказать какое-то гипнотическое воздействие, хотя, может быть, просто внимательно изучал меня, видя впервые… Подали чай, Распутин взял горсть пряников, бросил в чашку и снова уставил на меня рысьи глазки. Мне стали надоедать гипнотические эксперименты, и я кратко заметил, что глядеть на меня бесполезно, это не производит ни малейшего эффекта… На мой взгляд, Распутин был самым обычным сибирским разбойником типа беглого каторжника, который по инстинктивно усвоенным правилам играл роль наивного святого. Казалось, для полноты картины ему недостает только каторжной робы с бубновым тузом. Когда ее величество позже осведомилась о моем впечатлении от «мужика», я ответил, что впечатление в высшей степени неприятное. Проговорив с ним почти час, я видел перед собой типичного сибирского разбойника из тех, с кем в начале карьеры имел дело в каторжных тюрьмах и на сибирских этапах, человека из категории «не помнящих родства», скрывающих свое прошлое, опороченное преступлениями. Я даже добавил, что не хотел бы с ним встретиться в темном переулке, настолько он отвратителен и бесчестен со своими так называемыми гипнотическими способностями, неубедительно эксцентричен в нарочито простом и даже рассудительном разговоре».

И вот в 1911–1912 годах этот типичный каторжник, по выражению Коковцова, грязный чувственный тип, на взгляд Палеолога, темная личность, по словам вдовствующей императрицы, стал доверенным лицом российских самодержцев! Неизлечимая болезнь цесаревича, истерическая прихоть императрицы, непонятное безволие императора, опустившегося до роли простого орудия, – все сошлось, чтобы сделать Распутина всемогущим вершителем судеб мировой державы. Когда разразилась война, он один оставался у власти в своем, так сказать, «личном министерстве» в Царском Селе, в «малом доме» Анны Вырубовой, фаворитки и лучшей подруги Александры Федоровны.

Характер г-жи Вырубовой прекрасно описал внимательно наблюдавший за нею Жильяр: «Императрица любила окружать себя людьми, полностью ей подчинявшимися, совершенно лишенными собственной воли. Она дарила своей дружбой лишь тех, в своем господстве над кем была уверена. Так было и с г-жой Вырубовой. Она сохранила склад души ребенка, неудачные опыты жизни чрезмерно повысили ее чувствительность, не сделав суждения более зрелыми. Лишенная ума и способности разбираться в людях и обстоятельствах, она поддавалась своим импульсам; ее суждения о людях и событиях были не продуманы, но в той же мере не допускали возражений. Одного впечатления было достаточно, чтобы у нее составилось убеждение – ограниченное и детское; она тотчас распределяла людей по произведенному ими впечатлению на «добрых» и «дурных», иными словами, на «друзей» и «врагов». Она была до глупости доверчива, завоевать ее сердце было проще простого. Любила общаться с теми, кто стоял ниже нее, находила в этом удовольствие… Будучи безвольна, она всецело отдалась влиянию Распутина и стала самой твердой опорой его при дворе».

«Вскоре, – говорит мадемуазель Занотти, – рядом с императрицей никого не осталось, кроме двух человек, не заслуживающих доверия: Распутина и Вырубовой. Кроме них, в расчет не принимался никто».