Текст книги "Трагедия династии Романовых"

Глава 12
Тобольск и комиссар Яковлев

Тем временем, 13 (24) августа, в день прибытия императорской семьи в дом тобольского губернатора, никто не предвидел дальнейших событий. Вдали от революционных центров среди мирного патриархального населения сибирского городка жизнь «пленников» потекла тихо, уютно, весьма однообразно. Они проводили время в доме, в саду, бывали по праздникам в храме, однако в отсутствие других прихожан. В доме давали детям уроки, устраивали чтения вслух, дамы занимались рукоделием, играли в безик, дети разыгрывали спектакли, царь беседовал с солдатами охраны, в саду и во дворе кололи дрова, дети играли, зимой катались на санках… «Первый период ареста, длившийся около полутора месяцев, был, пожалуй, лучшим для семьи, – писал следователь Соколов. – Всем распоряжался полковник Кобылинский, не подчинявшийся местным властям. Центр его еще не отозвал. С первых дней шла спокойная жизнь без тревожных волнений». Мирное существование нисколько не нарушил приезд комиссара Временного правительства. Назначенный на эту очень тяжелую ответственную должность В. С. Панкратов, старый революционер, просидевший тринадцать лет в одиночной камере Шлиссельбургской крепости и на двадцать семь лет сосланный в Сибирь, обращался с императорской семьей в высшей степени уважительно и заботливо, даже привязался к детям, особенно к великой княжне Марии. Бесконечными сибирскими вечерами бывший царь с детьми с интересом слушали рассказы Панкратова о его приключениях во время долгой сибирской ссылки.

Разумеется, время от времени возникавшие конфликты с солдатским комитетом бывшего императорского конвоя болезненно напоминали семье о ее нынешнем положении. Батальон то и дело демонстрировал недовольство слишком «мягким» отношением Панкратова и полковника Кобылинского к «арестованным». Впрочем, внешние события мало отражались на течении жизни в губернаторском доме, даже долгое время после большевистского государственного переворота. Тобольск, в зимнее время почти полностью отрезанный от ближайших крупных центров – Екатеринбурга на Урале, Омска в Западной Сибири, – перешел под власть большевиков только через четыре с половиной месяца после переворота в Санкт-Петербурге. На какое-то время о Тобольске и обитателях губернаторского дома словно забыли. Императорская семья не пострадала от террора, бушевавшего в первые месяцы большевистской контрреволюции.

Режим, установленный при Временном правительстве, оказался в Тобольске так прочен, что большевистские агенты, направлявшиеся туда екатеринбургскими властями, были вынуждены запасаться фальшивыми документами. Первым делом пропагандисты старались деморализовать членов местного Совета, расколовшееся большинство которого во главе с президиумом выступало против новой «революции». Кроме того, они расшатывали дисциплину в частях, охранявших царскую семью. Отчасти большевики преуспели. Первыми пострадали комиссар Временного правительства Панкратов со своим заместителем. 27 января (9 февраля) 1918 года они передали свои полномочия полковнику Кобылинскому и, не дожидаясь приказа из столицы, покинули Тобольск. В феврале из Москвы последовало распоряжение выдавать «членам семьи Романовых» исключительно «солдатский паек» и позволять затрачивать из «личных денег» не более 600 рублей на человека в месяц. «Солдатский паек» был только началом, но обитателей губернаторского дома уже одолевали мрачные предчувствия.

Вот выдержки из написанных в Тобольске писем царицы г-же Вырубовой.

«Я много читаю, уношусь мыслями в прошлое, столь богатое прекрасными дорогими воспоминаниями. Господь не оставляет тех, кто Его любит, верит в бесконечное милосердие. Он нам помогает, когда мы ждем помощи меньше всего, и спасет несчастную страну. Надо верить и терпеливо ждать».

«Вяжу малышу пару чулок, они у него совсем износились. Помнишь, зимой я вечно вязала чулки? И теперь вяжу для всех нас. Папа носит панталоны с бесчисленными заплатками. Девочки ходят в рваных рубашках».

«О, Господи, спаси Россию! Так день и ночь вопиет душа моя к Богу. Это единственная моя мысль. О, Боже, как страдает наша бедная родина! Знаешь, я все сильнее и горячее люблю несчастную отчизну, раздираемую изнутри и терзаемую врагом».

«Вот, жених идет[15]15
  Слова Христа из притчи о Его пришествии (Евангелие от Матфея, 25: 6).


[Закрыть]. Выйдем навстречу ему. Сбросим грязные одежды, отряхнем земной прах, очистимся телом и духом, возвысимся над суетной жизнью! Все низменное суетно. Коснемся земли перед нами. Идет Владыка мира, преклонимся перед Его крестом!»

«Жених пришел» как раз в конце марта (начале апреля) 1918 года.

Как мы увидим, в апреле разгорелась и завершилась борьба за голову царя, которая шла не в Тобольске, даже не в Екатеринбурге, а гораздо дальше – в Москве, а может быть, между Кремлем и Берлином.

Для меня внезапная суета вокруг губернаторской резиденции, завершившаяся через два с половиной месяца чудовищной бойней в подвале екатеринбургского дома Ипатьева, остается единственной загадкой, которую еще предстоит разгадать в деле об уничтожении царской семьи. Для чего был направлен в Тобольск чрезвычайный комиссар В. В. Яковлев, наделенный неограниченными полномочиями, которому предстояло доставить царя в Москву (или дальше)? Предопределялась ли его трагическая неудача двойной игрой тех, кто его послал, или, лучше сказать, борьбой между определенными группировками, определенными личностями? Мы до сих пор не имеем надежных документальных свидетельств, которые позволили бы ответить на эти вопросы.

Но вернемся в Тобольск. Прошло четыре месяца после ленинского государственного переворота, когда позабытый на первых порах сибирский городок вдруг стал предметом слишком пристального внимания Москвы, Екатеринбурга и Омска. Сначала начали прибывать снабженные фальшивыми документами представители областного Исполкома Уральского Совета. Среди них оказался рабочий Авдеев, впоследствии назначенный первым «комендантом» дома Ипатьева. Вскоре, 11 (24) марта, из Омска прибыл мрачный язвительный комиссар Дуцман. Он устроил тайный наблюдательный пункт в доме, расположенном напротив губернаторского. Сразу за ним из Омска в Тобольск отправилась первая рота красноармейцев под командованием двух офицеров, Демьянова и Дегтярева. Началось срочное «перераспределение власти»: демократический городской совет и земство были ликвидированы, антибольшевистский Совет распущен. Прошли новые выборы, естественно с преобладанием большевиков. Председателем Совета был избран шофер-матрос Хохряков, приехавший из Екатеринбурга с Авдеевым. Тут из Екатеринбурга прибыла вторая красноармейская рота. Ею командовал Заславский, который приказал захватить губернаторский дом. Под предлогом, что царь готовится бежать, он потребовал заключения царской семьи в местной тюрьме или отправки на принудительные работы. Между двумя ротами разгорелся жестокий конфликт. Омская одержала победу. Екатеринбургской не удалось захватить бывшего царя. Во время этих событий 9 (22) апреля в Тобольск приехал чрезвычайный комиссар из Москвы В. В. Яковлев, бывший морской офицер, революционер, в сопровождении особого воинского отряда численностью в 150 человек и телеграфиста, который обеспечивал связь со столицей по прямому проводу. Он имел неограниченные полномочия вплоть до расстрела на месте при неповиновении.

Ясно, что те, кто посылал Яковлева в Тобольск, – официальный «мандат» ему выдал Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК), – отлично понимали необычайную трудность и опасность его миссии. В любом случае можно было легко и просто перевезти бывшего царя с семьей из Тобольска в Екатеринбург с помощью роты Заславского или Дегтярева. Однако в Екатеринбург из Москвы пришло следующее сообщение: Яковлев с конным конвоем из заводских рабочих направляется в Тобольск для доставки бывшего царя с семьей в Екатеринбург.

Двойная игра Яковлева очевидна. Но чего он добивался?

Большевик П. М. Быков, бывший председатель Исполкома Уральского Совета, дает на первый взгляд приемлемое объяснение истории с переправкой бывшего царя.

«Вопрос о положении Романовых в Тобольске и возможности их освобождения рассматривался на закрытых совещаниях партийных и областных советских организаций в феврале 1918 года. Товарищам сообщили о прибытии в Тобольск офицеров, о существовании в городе организации с целью освободить Романовых, после чего вопрос рассматривался еще внимательнее. В начале марта президиум областного Совета решил предложить ВЦИК перевезти Романовых в Екатеринбург. Не дожидаясь ответа из центра, решено было отправить в Тобольск делегацию для рассмотрения реального положения дел на месте и принятия первых мер для переправки императорской фамилии».

История о «возможности освобождения» удовлетворила простых неосведомленных воинствующих большевиков и общественность, но не членов Исполкома областного Совета. Им было известно, что не совершается никаких серьезных попыток заняться освобождением бывшего царя, что связным между Тобольском, московскими и петербургскими монархистами служит зять Распутина Б. Соловьев, который держит в курсе всех событий местную ЧК. Пусть царица верила соловьевским байкам о «трех сотнях офицеров», которые собираются прибыть в Тюмень для спасения царской семьи. ЧК прекрасно знала, что ни на Урале, ни в Сибири, ни во всей России нет ни единого офицерского монархического полка. Народное вооруженное выступление против большевистской диктатуры развернулось позже, в ноябре 1918 года, превратившись в Сибири после путча адмирала Колчака из демократического в реакционное Белое движение, возможно, с реальной целью восстановить монархию. Но в начале весны 1918 года не существовало противников, из-за которых большевистским вождям пришлось бы перепрятывать бывшего царя подальше.

С другой стороны, если взглянуть на состав президиума Исполкома Уральского Совета, окажется, что двое из пяти его членов, Сафаров и Голощекин, прямо связаны с Кремлем. Оба приехали в Россию с Лениным в пресловутом «пломбированном вагоне». Сафаров был очень близок с Лениным, а Голощекин со Свердловым, первым председателем ВЦИК, дружба которого с Лениным не вызывает сомнений. Председатель Исполкома Уральского областного Совета Белобородов тоже был старым воинствующим большевиком, другом Голощекина и Сафарова. Можно предположить, будто эта троица решила столь важный вопрос, как судьба бывшего царя, на свой страх и риск, вопреки распоряжениям Ленина и Свердлова? Очевидно, нет.

Согласно Быкову, вопрос впервые встал на «закрытом» заседании местного партийного руководства. Потом Голощекин, областной военный комиссар, от имени Уральского Совета обратился в Москву за разрешением перевезти царскую семью в Екатеринбург под надзор президиума областного комитета. ВЦИК – значит, Ленин и Свердлов – дал согласие. Императорская фамилия передавалась в ведение областного Исполкома.

Одновременно в Тобольск ехал комиссар Яковлев с инструкциями, о которых не должны были знать в Екатеринбурге! В чем дело? Дело в том, что беспокойство большевиков насчет низложенного царя было вызвано не жалкими попытками монархистов, а последствиями почетной капитуляции перед германским императором. Фактически именно во время переговоров в Брест-Литовске, в тот самый момент, когда немцы после энергичного отказа Троцкого подписать «позорный мир» пригрозили Ленину новым наступлением, в Екатеринбурге вдруг начались «закрытые обсуждения положения бывшего царя». «Если немцы атакуют, у нас сил не хватит, их надо слушаться» – так реалист Сталин кратко охарактеризовал ситуацию. 18 февраля (1 марта) в Брест-Литовске был заключен мир. Немцы временно стали истинными хозяевами если не во всей России, то, во всяком случае, в Кремле. Можно ли верить легенде, будто в секретных статьях мирного договора предусматривалась высылка царя, членов его семьи и всех родственников германского происхождения в рейх? Весьма сомнительно.

На вопрос, не для того ли ехал в Тобольск комиссар Яковлев, определенно отвечу – нет. Барон Карл фон Ботмер, один из ближайших сотрудников графа Мирбаха, первого германского дипломатического представителя при Ленине, красноречиво писал в мемуарах: если бы мы потребовали выдачи царской семьи, «Россия исполнила бы просьбу, как и все прочие, без единого слова».

В мае 1935 года журнал «Berliner Monatshefte» напечатал статью Курта Ягова, посвященную отношению союзнических властей и германского правительства к Николаю II после отречения. В статье был опубликован ряд новых документов из архивов германского министерства иностранных дел. Ягов утверждает, что Германия не имела возможности заступиться за царя, считая его судьбу «вопросом внутренней российской политики» и опасаясь, как бы большевики не заподозрили ее в контрреволюционных замыслах. Вот один из самых убедительных документов, приведенных Яговом.

Король Дании Кристиан Х, получив от своего министра из Санкт-Петербурга тревожные вести о царской семье, сразу после подписания Брестского мира обратился к Вильгельму II как родственник Николая II с просьбой прийти на помощь императорской фамилии. Вильгельм отклонил просьбу. 4 (17) марта 1918 года датскому королю был направлен следующий ответ (прежде не публиковавшийся):

«Последние сведения относительно семьи русского царя, которые ты мне любезно сообщил, произвели на меня сильное впечатление. Располагая ими и всей поступавшей в последнее время информацией о ситуации в России, я очень хорошо понимаю, почему тебя так заботит судьба царской семьи, твоей родни. Несмотря на все оскорбления и тяжелейший ущерб, нанесенный мне и моему народу теми, кто во всех других отношениях были нашими друзьями, я с чисто человеческой точки зрения не могу не сочувствовать царской семье и сделаю все, что в моих силах, чтобы семья русского императора жила в безопасности и в достойных условиях. Но в сложившихся обстоятельствах непосредственно им помочь не могу, поскольку любое требование с моей стороны и со стороны моего правительства только усугубит положение царской семьи. Русское правительство плохо к этому отнесется, истолковав как намерение вернуть царей на престол. Поэтому, к сожалению, не вижу никакой возможности чем-нибудь помочь в этом деле. Пока все действия стран Антанты встречались с подозрением. По-моему, единственный практический путь – запрос скандинавских стран российскому правительству. Благодаря их нейтралитету легче будет поверить, что ими движут исключительно гуманные мотивы, а не политические интересы».

Кайзер Вильгельм действовал под влиянием личной обиды на того, кто еще недавно был для него «милым Ники». Со своей стороны император Николай даже под арестом не питал дружеских чувств к «милому Вилли». Когда бывший вместе с ним в Тобольске князь Долгоруков сообщил, что, по слухам, Германия требует от большевиков его выдачи, он возмутился: «Даже если это делается не для того, чтобы в полном смысле меня обесчестить, для меня это серьезное оскорбление». Но кроме личных чувств присутствовали и государственные соображения. К. Ягов утверждает, что германское правительство пыталось в апреле добиться через советского представителя в Берлине Иоффе «максимального смягчения» режима содержания императорской семьи. В ответ Иоффе заверил Берлин, что против членов императорской фамилии никаких мер приниматься не будет и всем необходимым они в принципе обеспечены.

Исключался ли царь из числа членов семьи? Внимательно исследуем даты и кое-что сопоставим. Сначала переговоры о судьбе царской семьи велись лишь при посредничестве советского представителя в Берлине и длились до приезда в Москву графа фон Мирбаха. Граф был принят в Кремле 11 (24) апреля. А 9 (22) апреля в Екатеринбург прибыл чрезвычайный кремлевский комиссар Яковлев с отрядом. На встречах с большевиками граф Мирбах немедленно поставил вопрос об императорской семье. Первый представленный им сохранившийся документ – адресованный в Берлин доклад – датирован 14 (27) апреля. 13 (26) апреля в 3.30 утра Яковлев спешно увез из Тобольска царя. Граф Мирбах особо подчеркнул в докладе, что не заступался за «германских принцесс». Яковлев же срочно увез царя, не обращая внимания на нездоровье цесаревича, не думая о царице – «германской принцессе» – и ее дочерях.

Абсолютно очевидно, что ленинский чрезвычайный комиссар был направлен в Тобольск с политической миссией. С какой? То ли ему поручили до прибытия в Москву графа Мирбаха выполнить настоятельную просьбу Берлина, то ли хотели поставить графа Мирбаха перед фактом нового поворота в жизни бывшего императора.

Собственно, если власти Германской империи действительно решили считать положение бывшего императора Николая II внутриполитическим российским вопросом, большевики этого могли не знать и бояться демонстрации «монаршей солидарности» в день приезда в Москву всемогущего германского представителя. Зачем же двойная игра Яковлева в Екатеринбурге? Можно было прямо выдать бывшего царя «революционному пролетариату» уральской столицы или попросту «ликвидировать», исключив любые случайности.

Загадка остается неразгаданной. Но повторю: появление Яковлева в Тобольске наводит на мысль, что сразу после заключения Брестского мира в Москве началась какая-то борьба вокруг судьбы бывшего царя, и Ленин по неким соображениям согласился, по крайней мере для видимости, на отправку бывшего царя в Москву, а возможно, и дальше. Если вспомнить, что президиум Уральского областного Совета стал требовать пересылки бывшего царя в Екатеринбург в начале марта, а Яковлев в конце марта – начале апреля уже формировал на юге Урала особый отряд, придется заключить, что переговоры о судьбе бывшего императора шли еще до бесед с Иоффе в апреле. Добавим, что гораздо позже, в июне, в разговоре графа Кюльмана с тем же Иоффе затрагивалась тема поездки Яковлева в Тобольск. «В принципе, – заявил Иоффе, – решено доставить царскую семью в Москву». В тот же день, 9 (22) июня, фон Кюльман уведомил об этом императора Вильгельма. В апреле «взбунтовался» Уральский Совет, поторопив Яковлева везти царя в Москву. Однако в июне было невозможно осуществить этот план, по объяснению Иоффе, из-за захвата чехословаками железных дорог, хотя путь на Москву в тот момент оставался свободным. Впрочем, мы еще увидим, как велась психологическая подготовка к уничтожению бывшего царя и всей его семьи. А пока вернемся в Тобольск к чрезвычайному комиссару Яковлеву.

Следователь Соколов очень точно выяснил обстоятельства появления комиссара в Тобольске, подтвержденные Быковым.

«Яковлев приехал в Тобольск вечером 22 апреля, остановился в доме Корнилова. В тот вечер не предпринимал ничего, было слишком поздно. Утром 23 апреля первым делом встретился с Кобылинским. Представился «особоуполномоченным», предъявил документы. Бумаг было три: во-первых, приказ ВЦИКа на имя Кобылинского, во-вторых, обращение к гарнизону, в-третьих, мандат на имя Яковлева. Два первых документа требовали от Кобылинского и солдат полного подчинения приказам чрезвычайного комиссара, наделенного правом расстрела на месте за неповиновение. Третий подтверждал, что ему поручена миссия чрезвычайной важности.

Кроме Кобылинского, эти документы за подписями Свердлова и Аванесова видел Мундель. Их свидетельства полностью совпадают. Ни в одной бумаге цель чрезвычайно важной миссии Яковлева не уточнялась. Кобылинскому он не сказал ни слова. Тот, ничего не зная, решил, что Москва послала комиссара в Тобольск взамен назначенных Временным правительством».

Но полковник Кобылинский ошибся в своем предположении. 10 (23) апреля Яковлев пришел в губернаторский дом и объявил ему, что хочет видеть бывшего царя. Когда его проводили к Николаю II, вел себя абсолютно корректно. В целом особоуполномоченный ВЦИКа произвел на всех очень хорошее впечатление тактичностью, воспитанностью, доброжелательным отношением к бывшему императору. Кроме Николая II, Яковлев пожелал видеть лишь цесаревича, сильно в тот день страдавшего от приступа гемофилии. Войдя в комнату больного, московский посланец долго внимательно его разглядывал, вышел, сразу вернулся, продолжив осмотр. По мнению присутствовавших при этой сцене, он словно хотел убедиться в подлинности болезни сына императрицы. В первые три дня комиссар не интересовался царицей и царскими дочерьми. После посещения бывшего императора Яковлев посвятил целый день беседам с солдатами охраны и вышеупомянутыми представителями омских и екатеринбургских большевиков.

11 (24) апреля он вновь посетил больного наследника. Долго сидел у постели, расспрашивал о его состоянии. Из комнаты цесаревича отправился прямо на телеграф, долго говорил с Москвой по прямому проводу, посадив за аппарат собственного телеграфиста. Вечером провел продолжительную беседу с Комитетом караульного батальона. Полковник Кобылинский в тот же вечер узнал от друзей, что Яковлев объявил Комитету о приказе ВЦИКа срочно увезти царя из Тобольска. И действительно, утром 12 (25) апреля он пришел к полковнику Кобылинскому, известив, что увозит царя, и выразив желание поговорить с тем наедине. Стоит отметить, что в ответ на вопрос, когда он вернется за другими членами семьи, комиссар ответил: «Ну, на дорогу у нас (с царем) уйдет дня четыре-пять, я задержусь еще на несколько дней, так что вернусь через полторы-две недели». Полковник Кобылинский сразу заподозрил, что царя перевозят в Москву.

В 2 часа Яковлев отправился с полковником Кобылинским в губернаторский дом. Камердинер Волков проводил их к императору.

«Яковлев, – говорит Волков, – сказал, что хочет побеседовать с императором с глазу на глаз (подтверждаю под присягой). Я ответил, что доложу императору, как он решит. Император был с императрицей в гостиной, смежной с приемной. Туда прошли Яковлев с Кобылинским. Он снова повторил свою просьбу. Императрица сказала: «Что это значит? Я тоже желаю присутствовать». Не могу сказать, испытывал ли Яковлев какие-то затруднения, просто бросил: «Останьтесь!» Потом обратился к императору и объявил: «Завтра я должен вас увезти». Тут я вышел и больше ничего не слышал».

Кобылинский рассказывает: «Вот слова Яковлева, обращенные к одному императору: «Имею честь еще раз официально сообщить вам, что я являюсь здесь чрезвычайным уполномоченным центральных высших властей, прислан из Москвы Президиумом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и полномочия мои заключаются в том, что я должен увезти отсюда вас и вашу семью. Но так как Алексей Николаевич болен, то я, переговорив с Москвой, получил приказ выехать с одними вами». – «Я никуда не поеду!» – резко бросил император. «Прошу не возражать, – продолжал Яковлев. – Я должен выполнить миссию, возложенную на меня. Если вы отказываетесь ехать, я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Со мной же вы можете быть спокойны. За вашу жизнь я отвечаю своей головой. Если вы не хотите ехать один, можете ехать с кем хотите. Завтра в четыре утра выезжаем».

Обитатели губернаторского дома поняли: отъезд решен бесповоротно. Куда же? В Москву. Зачем? Может быть, немцы хотят, чтобы бывший император ратифицировал своей подписью мирный договор, заключенный в Брест-Литовске 18 февраля (1 марта)? Наименее вероятное, самое фантастическое предположение насчет цели поездки. Однако именно оно считалось наиболее достоверным. «Я не подпишу, пусть лучше отрубят мне правую руку», – заявил царь после ухода Яковлева. Но Александра Федоровна не верила в твердость мужа. Она уже сочла своим долгом не оставлять его одного с большевиками и немцами. Она поедет с Николаем II, который для нее оставался «самодержцем всея Руси». Поедет… только как можно бросить больного Алексея? Сын был для нее дороже всего на свете, дороже мужа и собственной жизни. В душе Александры Федоровны шла жестокая борьба между долгом матери и императрицы. Победила императрица. Свидетелем этой борьбы стал Пьер Жильяр, воспитатель цесаревича.

«Она расхаживала, ломая руки, разговаривала сама с собой. Император уезжает, бормотала императрица. Ночью его увезут одного. Этого нельзя допустить. Я не могу отпустить его в такой момент. Чувствую, его силой хотят принудить к чему-то дурному. Заставят подписать какую-то подлость под угрозой расправиться с нами в Тобольске, как при отречении в Пскове. Заставят подписать в Москве мир. Немцы требуют, зная, что действителен только мир, подписанный царем. Мой долг не допустить этого, не оставлять императора. Бороться лучше вместе, вдвоем терпеть мученичество. Но невозможно бросить Алексея! Он слишком болен. Я ему нужна. Что будет с ним без меня?»

«Она была не в состоянии даже пяти минут оставаться на месте, – продолжает Жильяр, – ходила взад-вперед по комнате в предельном напряжении. И повторяла: «Отъезда не будет. Я уверена, сегодня на реке начнется ледоход, отъезд волей-неволей отложится. Это даст нам время выйти из ужасающей ситуации. Если для этого нужно чудо, оно обязательно произойдет!» Татьяна, помолчав, сказала: «Но, мама, если папе все-таки придется уехать, нужно, однако, что-нибудь решить». Императрица долго не отвечала, продолжая взволнованно шагать по комнате. Потом обратилась ко мне, повторив уже сказанное, словно ожидая от меня подтверждения, что отъезд не состоится. Я сказал, что Татьяна права, следует все обдумать и принять решение. Если она считает своим долгом сопровождать императора, мы все здесь самым тщательным образом позаботимся об Алексее. Нерешительность долго терзала ее. Точно помню фразу, которую она повторяла: «Впервые в жизни не знаю, что делать. До сих пор Бог всегда мне указывал путь. А сегодня не знаю, что делать, не получаю никаких указаний». Вдруг она вскрикнула: «Впрочем, знаю, что делать: ехать с ним. Не могу отпустить его одного. Вы здесь присмотрите за Алексеем». Царь вернулся с прогулки, она бросилась к нему навстречу. «Я тебя одного не пущу. Еду с тобой!» – «Как пожелаешь», – сказал император. Они заговорили по-английски, я вышел».

В 3.30 утра 13 (26) апреля ленинский чрезвычайный комиссар со своим личным конвоем выехал из спавшего еще Тобольска с бывшим русским императором, которого сопровождали жена, дочь Мария, князь В. Долгоруков, придворный врач Боткин и трое слуг. Траурный кортеж на полной скорости помчался по ужасной в весеннюю распутицу дороге, переправился через реку, рискуя, что треснет лед, едва успевая менять лошадей (от Тобольска до тюменской железнодорожной станции 285 верст). Говорят, будто кто-то пустился в погоню за яковлевским конвоем, стараясь загнать его в ловушку.

Что же происходило в действительности? Бывшая императрица и прочие обитатели губернаторской резиденции заблуждались насчет цели отъезда, но все прочее правильно угадали. Яковлев получил задание далеко увезти царя с Урала, не заезжая и не останавливаясь в Екатеринбурге. Он наверняка дал понять своим пленникам, что дальнейшее ему отлично известно. Полковник Кобылинский после отъезда бывшего царя был очень доволен и весел, говорил: «Ни о каком суде не может быть речи, никто их не будет судить, отправят прямо из Москвы в Петербург, в Финляндию, в Швецию, в Норвегию». Ясно, можно было лишь строить гипотезы насчет доставки в Москву. Князь Долгоруков, например, утверждал, что их везут в Ригу. Возможно, их даже не собирались везти дальше Москвы. Среди большевиков и конвойных солдат накануне отъезда прошел слух, якобы со слов самого Яковлева, что царя отправляют в Москву, чтобы отдать под трибунал. Никому в Тобольске комиссар не открыл истинной цели перемещения императорской семьи.

Многие убежденные скептики могут даже спросить, действительно ли царя собирались доставить в Москву? Лишь один факт точно известен: бывший царь с семьей оказались в Екатеринбурге не по воле комиссара Яковлева, а вопреки указаниям, которые он получил в Москве от Ленина и Свердлова.

Однако, поскольку те, кто противостоял Яковлеву в Екатеринбурге, были тесно связаны с самими Лениным и Свердовым, не остается сомнений в том, что либо Кремль вел двойную игру, либо в ближайшем окружении Ленина противоборствовали две тенденции и сторонники уничтожения императорской семьи своевременно снабжали своих единомышленников на Урале информацией, помогая им организовать сопротивление официальным приказам Кремля, то есть исполнителю этих приказов – Яковлеву. Оба предположения правдоподобны. Лично мне наиболее вероятным кажется первое: всю игру вел сам Ленин руками Свердлова. Граф Мирбах прибыл в Москву – бывший царь увезен из Тобольска. По пути из Тобольска в Тюмень и Екатеринбург надо было решить вопрос о жизни или смерти бывшего царя, царицы, их детей и свиты. Принято решение: смерть.

В борьбе с Екатеринбургом у Яковлева не оставалось ни единого шанса на победу. Президиум областного Исполкома с легкостью организовал спектакль с участием «возмущенного уральского революционного пролетариата», действуя в согласии с Кремлем или с определенными кремлевскими персонажами. За пределами близкого круга, посвященного в тайные замыслы кремлевской парочки, простые уральские большевики искренне верили, будто изменник Яковлев задумал нарушить отданный ему в Москве приказ доставить царя в Екатеринбург. Вспомним: за три недели до его приезда в Тобольск туда пришла рота Заславского, крайне враждебно настроенного к царю. А сразу после отъезда императора в город направили роту Бусяцкого. Со своей стороны Яковлев, чтобы уравновесить влияние, наладил связи с комитетом полка, пришедшего из Царского Села. И добился определенного равновесия, но лишь в Тобольске. Стоило ему оттуда уехать, началась решительная схватка.

Быков, приводя в упомянутой выше книге официальную советскую версию атаки на Яковлева, признанного изменником, пишет: «Накануне отъезда в городе распространился слух, будто Яковлев, вопреки решению центра, собирался доставить Романовых не на Урал, а в Москву. Поведение Яковлева, уже возбудившего множество подозрений, заставило уральцев прислушаться к этим слухам. По их инициативе было созвано заседание Исполнительного комитета. На том заседании Яковлеву было выражено общее недоверие и принято решение при необходимости атаковать его роту в пути, заставив выдать Романовых».

Действительно, Яковлев на полной скорости мчался из Тобольска в Тюмень, преследуемый двумя врагами – Заславским и Бусяцким. «Незадолго до Иевлева появился Заславский с небольшим отрядом пулеметчиков. С другой стороны роту Яковлева преследовали уральцы под командованием Бусяцкого. Последние остановились уже в Бачалине. О Яковлеве у них сложилось четкое мнение: они считали его ненадежным, сразу задумав заставить его выдать императорскую фамилию. Возмущенный Яковлев, не дожидаясь нападения уральцев, вызвал заместителя Бусяцкого, велел его арестовать. Однако не возникло никакого конфликта. Яковлев его освободил. Что касается Заславского, тот воздержался от нападения, предпочтя прямо требовать доставки Романовых в Екатеринбург».