Текст книги "Тонкая фаза и кое-что еще (сборник)"

Встает с дивана, снимает с головы шлем и некоторое время удивленно смотрит на него, переживая увиденное во сне.

Охрименко (держа в руках шлем). Н-да… Неплохой подарочек, Иван Васильевич, ты мне преподнес. Серьезная вещь. Поосторожней надо с ней, да и с тобой, наверно, тоже. После такого сна есть над чем подумать. Концовка явно не в мою пользу. Ну что ж, будем делать выводы. А эту штуку мы на всякий случай уберем. (Прячет в шкаф чемоданчик с аппаратурой. Подходит к двери, приоткрывает ее.) Клавдия Петровна, Маркизова ко мне!.

Садится за стол. Через некоторое время в кабинет заходит Маркизов.

Маркизов. Вызывали, Виктор Петрович?

Охрименко. А ты что так поздно – и еще на работе? Дел много, что ли?

Маркизов. И дел много, и предчувствие, знаете, что могу сегодня вам понадобиться. Интуиция, наверно.

Охрименко. Хорошая у тебя интуиция, ничего не скажешь. Слушай, ты не обижайся, но откуда у тебя фамилия такая – Маркизов? Происхождение – рабоче-крестьянское, а фамилия какая-то дворянская? В тридцатых у тебя могли бы быть большие неприятности.

Маркизов (обиженно). Виктор Петрович, ну я же объяснял неоднократно где надо. Предок у меня из крепостных. Ну, играл в театре у помещика всяких там фон баронов, маркизов. Кличку Маркиз там и получил.

Охрименко. Да ладно, ты не обижайся. Кстати, кто выше маркиз или барон, как ты полагаешь?

Маркизов. Однозначно не скажешь, Виктор Петрович. В разных условиях могло быть по-разному. Вообще маркизы – эти больше во Франции, а бароны в Германии в основном водились.

А что это вас геральдика или средневековье заинтересовали? Могу подготовить более точную справку по этим титулам.

Охрименко. Да нет, это я так. Я вот о чем с тобой хотел поговорить. Ты знаешь, наверно, через пару дней Спецсон проводит тот самый эксперимент. Я вот думаю все, а не подзалетим мы вместе с ними «под фанфары», куда-нибудь «не в ту степь»? Предприятие, как ты знаешь, очень режимное, выполняют работы чрезвычайной важности и секретности. А тут какая-то фантастика, да еще неизвестно, как она сочетается с нашей идеологией. Самой передовой в мире! А мы у них получаемся в качестве щита, на всякий случай. Нет, не так прост Громовержцев, как кажется.

Маркизов. Виктор Петрович, я предлагал подстраховаться, помните?

Охрименко. Да помню, помню я. Может, ты и прав. Только туда (показывает пальцем наверх), я думаю, еще рановато. А вот наших местных следопытов подключить не помешает. Свистуненко слабоват, это ясно. Белкина, что у них сейчас за секретаря парткома… ну сам понимаешь, да еще в прямом подчинении у Громовержцева. Давай вот что. Поговори, от моего имени естественно, с генералом Трофименко. Пусть подключит к этому делу людей из своего управления. Но аккуратно, без шума, чтоб комар носа не подточил. Понял? Да они знают, как это делать. Вот так и подстрахуемся, а там дальше видно будет.

Маркизов. Все ясно, Виктор Петрович. Завтра с утра этим делом и займусь.

Охрименко. Ну все, давай, потом доложишь, о чем договорились.

Прощаются. Маркизов уходит.

Предпоследний день проведения эксперимента – 30 апреля 1980 года

Стол секретаря Белкиной заставлен аппаратурой. На двери кабинета директора Громовержцева большой плакат с надписью: «Идет эксперимент. Вход всем строго воспрещен». Входит Софья Павловна. Подходит к двери кабинета директора. Прислушивается. Нервно ходит.

Белкина. Титан, мученик науки. Третий день экспериментирует над собой. Мои нервы уже на пределе! Таким надо ставить памятник при жизни! Нет, мы не должны, не имеем права безучастно смотреть, как рискуют наши корифеи! Решительно подниму этот вопрос на партбюро!

(Подходит снова к директорской двери и снова прислушивается. Из-за двери раздается громкий храп.) Отлично! Все идет нормально! (Подходит к столу с аппаратурой, смотрит какие-то показания, берет микрофон громкоговорящей связи и говорит) Внимание! Внимание! Говорит центральный контрольный пункт главного эксперимента. Идет третий день. Аппаратура функционирует нормально. Медико-биологические параметры Ивана Васильевича Громовержцева в норме! С наступающим вас праздником, товарищи!

Включает радио. Громко звучит мелодия: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…» В окно врывается солнечный свет. Все пронизано радостной предпраздничной атмосферой. Белкина подхватывает песню: «Кипучая, могучая, никем непобедимая…» Звонит телефон. Уменьшает звук радио. Берет трубку.

Алло! Спецсон слушает! Кто, кто? Редакция газеты «За нашу науку»? Да-да. Очень приятно. Что? Нет, мы не принимаем корреспондентов и не даем интервью! Извините, без исключений. Кто я? Член руководства! Конкретней? Что такое треугольник, знаете? Ну, так я – главный угол! Какой? Партийный, естественно. Извините, но у меня дела. Всего доброго! (Вешает трубку.) Кого нам сейчас не хватает, так это каких-то корреспондентов.

Садится за стол, прихорашивается, продолжает что-то напевать. В комнату влетает Головин. Взлохмачен и взволнован.

Головин (почти кричит). Софья Павловна, мне позарез надо к шефу! (Кивает на дверь директорского кабинета.) Поймите, это чрезвычайно важно! Мое время истекает, и вы не представляете, какое великое научное открытие может погибнуть, если я не проведу вовремя этот эксперимент!

Белкина (встает из-за стопа и быстро подходит к двери директорского кабинета). Отчего же, Василий Васильевич, очень даже представляю! Эксперименты у нас всегда на первом месте! Я вот здесь тоже, как видите, не в куклы играю! А вам, ворвавшись сюда, не мешало бы, между прочим, и поздороваться с дамой!

Головин (нервно). Ах, простите! Низко кланяюсь! Мое почтение! Премного благодарны! (Пытается открыть дверь в кабинет.)

Белкина (отталкивает Головина от двери кабинета). Вы что, товарищ Головин, совсем с ума сошли? Не видите, что здесь написано? (Показывает на плакат на двери.) Идет важнейший эксперимент! Государственного значения! Никто, слышите, никто не войдет сюда до его окончания! Если надо, я стану грудью у этих дверей! (Надвигаясь грудью, оттесняет Головина от двери.)

Головин(понуро отступая). Да, перед этим наука бессильна. Так гибнут великие идеи!

Белкина (смягчаясь). Ну что ты причитаешь? Если надо, борись, но делай это как положено. Вот придет Сигизмундович, он твой прямой начальник, и решай с ним все вопросы! А то все прямо к самому. Да еще в такой момент!

Головин. Понимаете, Софья Павловна, у меня с Кранкензоном по этому вопросу принципиальные расхождения, так что… Эх!

Машет рукой и уходит. Звонит телефон.

Белкина (снимает трубку). Алле! Спецсон слушает. Виктор Петрович?! (Радостное подобострастие.) Слушаю вас внимательно, Виктор Петрович! Товарищ Кранкензон? Только что вышел. Эксперимент? Идет успешно! Весь коллектив как один человек напряженно следит за его ходом! Понимаем, какой прорыв в науке! Что? Приятная новость? Подарок к Первомаю? Выделяете три автомобиля! О, это замечательно! «Волга» Ивану Васильевичу, персонально! О! Это так заслуженно! «Жигули» – рабочему, передовику производства. И «Запорожец» – ИТР. Это будет такая радость! Большая благодарность вам, Виктор Петрович! Оправдаем ваше доверие! Ответим ударным трудом! Всего доброго! (Вешает трубку.) Ну, начнется теперь свалка с этими машинами.

Снова звонит телефон. Снимает трубку.

Алло, Спецсон. Добрый день! Как же я могу не узнать первого секретаря райкома? Конечно, узнала, Кузьма Иванович! Настроение? Прекрасное, предмайское! Завершаем завтра эксперимент. Наш праздничный подарок стране! Мое участие? Самое прямое. Член комиссии! Сейчас дежурю за центральным пультом! Надеюсь, что мое участие оценят где надо! Что? Дополнить программу? Но, Кузьма Иванович, у нас председатель – Кранкензон! Без него как-то… Что? Именно без него? Считать партийным поручением? Конечно, конечно! Получит потом широкое применение по стране? Решается вопрос кардинального подъема сельского хозяйства?! Дух захватывает! Я записываю. (Берет бумагу и ручку.) «В порядке эксперимента «Тонкая фаза» решить с использованием аппаратуры НИИ Спецсон следующую практическую за дачу: НИИ Спецсон выделяет с третьего мая восемь человек на пятую овощную базу для сортировки овощей сроком на две недели, с четвертого мая также выделить десять человек на прополку в колхоз «Светлый путь» сроком на три недели». Внести в программу и позвонить вам? Приступаю. (Вешает трубку, затем печатает что-то на клавиатуре настольного прибора. Снимает трубку, набирает номер.) Кузьма Иванович, ваше задание выполнено, но, может, все-таки сообщить Кранкензону? Когда надо, узнает? Всего доброго.

В приемную входит и ждет окончания телефонного разговора ее племянница, Вера Львовна. В руках держит какой-то список.

Белкина. Садись, что у тебя?

Вера. Праздничные наборы, тетя! Шикарный набор, прямо циковский!

Белкина. Ну-ну, так что там?

Вера. Палка московской колбасы, полкило масла, три банки шпрот, две банки кофе, коробка бабаевских конфет, два кило апельсинов… да еще эта… кура венгерская!

Белкина (встает, ходит по комнате, затем садится напротив Веры). Ну, до циковских наборов тебе еще далеко. Так кура венгерская, говоришь?

Вера. Ну да, эта… импортная.

Белкина. Вот что, кура венгерская! Мы вчера долго говорили по телефону с твоей матерью. Два года, как ты здесь. Давай, Верунь, спокойно посмотрим на перспективы. Научная карьера, если честно, тебе не светит. Кстати, что ты там натворила у Кранкензона? Могли быть большие неприятности! Еле я его угомонила. Хорошо, что он ко мне неровно дышит. По общественной линии у тебя порядок, но что дальше?

Вера. Куда вы клоните, тетя? А что должно быть дальше? Я догадываюсь. Мне мать все уши прожужжала! Прекрасный выход и решение всех проблем – удачно выйти замуж! Еще – что годы идут и шансы тают. Что, не так?

Белкина. Ты смотри, какая грамотная! Ну, так! А что ты об этом думаешь?

Вера. Вы, тетя, прямо быка за рога. Предположим, я согласна. Но за кого? Где он, этот муж? В нашем Спецсне не мужчины, а спящие мухоморы.

Показывает на дверь директорского кабинета, откуда в это время раздается громкий храп.

Белкина. Ну, ты поосторожней, не тебе об этом судить! Здесь идет крупнейший эксперимент! Ладно. И что, так ничего ты у нас для себя и не присмотрела?

Вера. Да нет, есть один, но он какой-то замороженный! Кроме науки его ничего не интересует. Правда, сегодня ночью он был такой замечательный, и что мы с ним вытворяли!.. Дух захватывает!

Белкина. Что?! Что ты такое говоришь?!

Вера (смеется). Да нет, все это во сне, тетя! Наяву к этому Головину и на козе не подъедешь!

Белкина. Ах, вот это кто! Знаю я твоего Васю! Недавно еще беседовали мило с ним здесь. А что, парень ничего. Чокнутый немного, это точно, со своими идеями, но ничего, это дело поправимое. Ну что ж, подумаем, что можно сделать.

Вера. А вы что, тетя, беретесь быть свахой?

Белкина. Кем быть, я решу сама! Все, милая, ты свободна. У меня много дел. За информацию спасибо. Я теперь хоть знаю, что к чему.

Вера. А набор?

Белкина. Запиши один.

Делает громче радио. Звучит мелодия: «Все выше и выше и выше стремимый полет наших птиц…» Открывается дверь, в приемную стремительно входит Кранкензон. Он в шляпе. Плащ расстегнут. В руках толстый портфель. Вид радостный. Столкнувшись в дверях с выходящей Верой, мрачнеет.

Кранкензон. Ах, Вера Львовна, Вера Львовна! Ваше счастье, что вы всего не знаете… А вообще благодарите вашу тетю! (Вера выбегает.

Кранкензон обращается к Белкиной.) Софья Павловна, а это вам. (Лезет в портфель, достает оттуда немного помятую розу и вручает ей.) Вместе с моим глубочайшим почтением, которое уже переходит в более романтическое и загадочное чувство. Знаете, с таким таинственным, интимным оттенком.

Белкина. Ну, Федор Сигизмундович (взяв розу, смеясь), вы прямо с места в карьер. Наверно, весна так вот влияет?

Кранкензон. И весна, и еще эта радостная, праздничная атмосфера на улицах и везде! У меня с утра сегодня прекрасное, возвышенное настроение. Признаться, очень не хотелось бы, чтоб кто-нибудь мне его испортил. А с вами, Софья Павловна, у меня должен быть сегодня серьезный разговор! Хочу сделать вам одно интересное предложение. Но не здесь, в приемной. Такие разговоры, тет-а-тет, в приемных не ведутся. (Становится в позу, показывает рукой на кабинет.) Только там, в кабинетах-с!

Белкина (смеется). Ой, не смешите, Федор Сигизмундович! (Серьезней.) Но мне надо вам о многом сообщить. Масса звонков. Начальство очень интересуется ходом эксперимента! По всей видимости, на самом верху тоже. Я полагаю, здесь пахнет как минимум Госпремией! Да, еще нам выделяют три авто. Это сообщил Виктор Петрович. «Волга» персонально Ивану Васильевичу! И еще звонили из редакции газеты…

Кранкензон (перебивает ее). Ну вот, любезная, вы уже спускаете меня с неба на землю. Да-да, эксперимент и весь этот шум вокруг… Софья Павловна, прошу вас, поуправляйте здесь еще, самостоятельно. У вас это отлично получается, а мне крайне надо с полчасика тихо поработать. Полчаса, максимум час, меня нет, ни для кого. Затем доступ к моему телу будет открыт, и первая, кто его получит, будете вы, милая Софья Павловна!

Белкина. Получит что, доступ или тело?

Кранкензон. И то и другое! (Скрывается в своем кабинете.)

Что-то пишет, читает, размышляет вслух сам с собой.

Кранкензон. Типичная околонаучная чушь! Но положительный отзыв дать придется. И что это начальство так стремится остепениться? Да все понятно. С должности, извините, можно и загудеть, а степень-это надолго, можно сказать, навсегда! Крепкий народ у нас, однако: все возьмет, что чин дает, да еще и сверху положит, до чего дотянется. Все, хватит с этим, перейдем к более приятным материям.

Нажимает кнопку звонка. В дверь заглядывает Белкина.

Белкина. Доступ к телу открыт?

Кранкензон. Только для вас! Прошу, милая Софья Павловна, поближе. (Встает. Подвигает кресло, в которое садится Белкина. Сам садится напротив.) Дорогая Софья Павловна! Эх, как-то по-казенному. А что, если по-дружески, без Павловны? Просто Софья. Нет, тоже не звучит. Начальственно и сухо. Нет-нет, не подходит! Вот если – Софочка! Вот это то, что надо. Когда мы наедине, в приватной, дружеской, так сказать, обстановке. Как ты считаешь? Мне кажется, отличная идея!

Белкина. Не слишком ли форсируете события, Федор Сигизмундович? Ведь мы, кажется, на брудершафт еще не пили?

Кранкензон. Ах да, конечно, как это я забыл об этой маленькой, но важной детали! Но нет проблем! Сейчас мы восполним этот пробел!

Открывает сейф, достает из него бутылку коньяка и два бокала.

Белкина. Нет-нет, Федор Сигизмундович. Не здесь и не сейчас. Я, знаете, не занимаюсь этими милыми шалостями, или легким флиртом, в кабинетах и вообще в рабочей обстановке! А это и есть ваше интересное предложение, о котором шла речь? (Видя немного растерянный и обиженный вид Кранкензона.) Ну что вы, простите, Федя, сразу надулись? Я ведь не сказала окончательно нет. Пока речь шла о месте и времени, а потом, видите, я кое-что приняла из вашего предложения.

Кранкензон (радостно оживившись). Вы совершенно правы! Абсолютно! На работе – ни-ни! Работа – это, знаете, такой храм, где э-э… где, как говорится, око видит, да зуб неймет! А вот мое предложение, о котором я сейчас вам расскажу, и решает эту задачу – совмещения, казалось бы, несовместимого! Итак, шутки в сторону, поговорим о моем предложении. (Неожиданно звонит телефон. Поднимает трубку.) Кранкензон слушает. Что?! Второй монтажник отказывается иметь дело с ПСС? Невозможно производить перемонтаж? Это почему, собственно? ПСС кусается?! Что за идиотские шутки?! Все, кончили этот разговор. Через полчаса я у вас, будем разбираться. (На минуту задумывается, затем обращается к Белкиной.) Прошу прощения….отвлекся. Знаете, Софья Павловна, странные что-то вещи стала выкидывать аппаратура после той Верочкиной самодеятельности. Очень странные. Ну хорошо, с Верочкой, в общем, все ясно, а вот о вас нам стоит подумать. (Кладет свою ладонь на ее руку.)

Белкина. О чем, собственно, речь? Что ясно с Верочкой и что за забота такая обо мне?

Кранкензон. Верочка выйдет замуж за Головина, в которого она так страстно влюблена, и все будет о’кей. А вот вам, Софья Павловна, остаться на всю жизнь в секретарях, с вашими, не примите за лесть, незаурядными данными? Ну ей-богу, обидно. И я не могу это вот так оставить! Совесть замучит!

Белкина (освобождает свою руку из-под его ладони, смеется). Неужто все дело в совести? И что же вы хотите предложить для моего спасения?

Кранкензон (с энтузиазмом). Предлагается следующая программа. Первое. Вы включаетесь в научно-творческий коллектив по разработке новой, очень перспективной темы: «Эротические сновидения и их влияние на психофизиологическое состояние супружеских пар». Научная группа, в составе меня и вас, выезжает для проведения экспериментальных исследований по этой теме куда-нибудь на юг, ну, скажем, в Крым. Есть там у меня один такой полузакрытый санаторчик. Директор – мой приятель… Премилое, знаете, местечко! Знаете что? А давайте прямо сейчас наметим дату этого мероприятия! Сейчас и решим, не откладывая в долгий ящик! (Берет настольный календарь. Листает его.) Так, сейчас у нас, считайте, май… А вот это, пожалуй, подойдет. Двадцать пятого июля. Зафиксируем официально. (Берет красный карандаш, пишет в календаре: «Отъезд по теме – Эр. сн.») Двадцать пятого июля выезжаем! Готовьтесь! Я слов на ветер не бросаю! Берем с собой аппаратуру – и в путь! Ну как?

Белкина. Ну прямо быстрота и натиск какие-то!

Кранкензон. Прямо скажу, работа нам предстоит напряженная. И еще, естественно, через некоторые условности придется переступить. Ради науки, конечно! Идем дальше. Второй этап. Накопив соответствующий экспериментальный материал, готовим по этой теме за год-полтора кандидатскую и с блеском, это я гарантирую, защищаем! Третий этап. Организуем новую лабораторию – «Эротические сновидения». Штат и деньги где надо я пробью. Руководитель лаборатории, естественно, Белкина Софья Павловна! Далее моя миссия в части научного сопровождения почти закончена, и вы выходите в открытое плаванье! Точнее, в почти открытое, ибо на всякий случай я всегда рядом, и по первому зову сердца… По-моему, блестящие перспективы! Вы согласны?

Белкина. Федор Сигизмундович, если отбросить все лишнее, а я, знаете, женщина практичная, вы предлагаете мне стать вашей…

Звонит телефон. Кранкензон поднимает трубку.

Кранкензон. Алло! Кранкензон слушает. Виктор Петрович? Я весь внимание! Да-да, насчет авто мне передали! Такой подарок! Приятный сюрприз для Ивана Васильевича после эксперимента! Ценим и благодарим! Что? Корреспондент газеты «За нашу науку»? Звонили нам? Мы не приняли? Минуту, минуту, Виктор Петрович, сейчас выясню. (Быстрым шепотом обращается к Белкиной.) Софья Павловна, что за корреспондент нам звонил?

Белкина (тоже шепотом). Звонили сегодня из редакции. Я отказала, естественно.

Кранкензон (в трубку). Да-да, Виктор Петрович. Был звонок, был. Но было и указание Ивана Васильевича – пока полная секретность. Что? Могут быть исключения? Принять? Сегодня? Максимум внимания? Рассказать и показать все? Но у нас есть закрытые темы! Выполнять? Под мою ответственность? Да, конечно, все понял, будет сделано! Будьте здоровы! (Вешает трубку.) Ну и дела! Вы слышали? Принять, рассказать и показать все! Не нравится мне что-то все это. Не складывается как-то день. Но бог с ним. Так как вам все-таки мое предложение, милая Софья Павловна?

Белкина (вставая и идя к двери). Мне пора на пост, Федор Сигизмундович. Я подумаю, подумаю над вашим предложением. Оно такое ошеломляющее! Но где-то и заманчивое…(Выходит.)

Кранкензон (рассуждает вслух). Ну, на этом фронте, надеюсь, все в порядке. Остальное определенно что-то не складывается. Этот звонок начальства насчет всеобщего показа явно неспроста. Надо, надо раскусить этого корреспондента. Посмотрим, что он за орешек! Ну, эта задачка мне по плечу! А вот то, что оставила после себя Верочка в лаборатории – два фантома и взбесившийся аппарат, – вот это посложней!

Робкий стук в дверь. Появляется взлохмаченная, с горящими глазами голова Головина. Кранкензону явно не по себе.

Головин. Разрешите. (Заходит.)

Кранкензон (тихо, как бы про себя). Легок на помине. На фантома определенно смахивает. Надо его проверить. Но поаккуратней. (Встает, подходит к Головину, со страхом протягивает ему руку.) Привет, Василий. (После рукопожатия, убедившись, что это настоящий Головин, уже смелей.) Что у тебя? Давай скорей, а то сегодня завал какой-то. Твой отчет по ПС-24 у меня. Я его прочел. В целом все нормально. В общем, обсудим после майских дел, а пока гуляй, ведь завтра праздник. Отдохнуть тебе надо, что-то вид у тебя уставший. Ну, пока, будь здоров!

Головин. Федор Сигизмундович, я, собственно, не по работе, а по той записке, что недавно вам передал. Если вы ее помните, время, отпущенное мне для эксперимента, истекает, по расчетам, второго мая. Мне нужна часа на два, не больше, пятнадцатая лаборатория! Дайте добро!

Кранкензон. Ну ясно! Ты думаешь, я не понял, чего ты ко мне ворвался? Эх, молодежь! Я не против новых идей, даже самых смелых. Всегда буду вас поддерживать, всегда, но сейчас, прости, не могу. Не могу и все!

Головин. Но почему, Федор Сигизмундович? Никаких расходов! Никакого риска! Все провожу я сам!

Кранкензон. Ну ладно, хочешь начистоту? Давай! Во-первых, считаю эту твою гипотезу о перевернутых функциях памяти под воздействием гамма-излучения в третьей фазе сна в периоды совпадения каких-то звездных сочетаний и появления при этом провидческих способностей, – считаю ее, как бы помягче, чтоб тебя не обидеть, не совсем корректной и требующей более глубоких научных расчетов и исследований. Но главное даже не в этом. Ты ведь знаешь, что пятнадцатая лаборатория действительно оснащена новейшей аппаратурой и предназначе исключительно для выполнения специальных, ты знаешь каких, заказов. Все остальное в ней строжайше запрещено!

Головин (настойчиво). Но я представил вам математические расчеты и акты частичных проверок. Прошу дать возможность провести эксперимент! В части запретов, думаю, для меня может быть сделано исключение?!

Кранкензон. Проверим, проверим твои расчеты. Обсудим на научном совете, там и решим, а сейчас, в предмайской суете, да еще когда там (кивает на дверь) завершается… Ну, ты знаешь что.

Головин. Я объяснял, что потом будет поздно. Мой астрономический цикл кончается второго мая! Мы теряем колоссальный исторический шанс! Человечество сможет дискретно, но точно прогнозировать будущее! Вы представляете, что поставлено на карту и зависит сейчас только от вас?

Кранкензон (подходит к Головину и злым, хриплым, почему-то с кавказским акцентом, голосом говорит). Представляю, дарагой, представляю! А ты очень хочешь знать, когда ты умрешь? И во что превратится твоя жизнь, если ты будешь знать? Не берись осчастливить человечество, не твоя это задача, не по плечу тебе это, не по Сеньке шапка! Понял? Все! Теперь иди гуляй, дарагой, с человечеством мы этот вопрос согласуем!

Головин выбегает из кабинета, громко хлопая дверью.

(В сердцах.) Этот тип еще дверьми хлопает! Мальчишка! Новый пророк явился миру! Пораспустил я их, пораспустил. Все, настроение-таки испорчено полностью, как чувствовал!

В кабинет входит Белкина.

Белкина. Федор Сигизмундович, сейчас звонил Свистуненко, наш партийный куратор. Сказал, что будет у нас примерно через полчаса.

Кранкензон (зло). А я все думал, кого это мне сейчас так не хватает?! Ну конечно! Товарища Свистуненко! Как я не мог сразу догадаться?

Белкина. Федор Сигизмундович! При всем моем к вам… прошу вас, относиться уважительней к ответственным партийным товарищам!

Кранкензон. Да-да, конечно. Преисполнен всякого почтения. Охвачен священным трепетом! (Затем спохватившись.) Да, погорячился. Прошу простить. Дорогая Софья Павловна, поймите, мы так мило только что поговорили, столько надежд вспыхнуло в моем сердце! И вот так сразу с неба на землю! Что касается товарища Свистуненко, при всем моем глубочайшем уважении к ответственным партийным товарищам, принимать его придется вам без меня.

Белкина. Это почему, Федя?

Кранкензон. О, как чудесно это слышать! Потому, Софочка, что в это самое время, по указанию другого, не менее уважаемого и гораздо более высокопоставленного партийного товарища Охрименко, я должен принять загадочного корреспондента какой-то газеты и показать ему все! Представляете? Все что захочет! Кстати, когда появится, проводите его ко мне в отдел. (Встает, надевает белый халат, выходит вместе с Белкиной из кабинета.)