Текст книги "За мертвой чертой"

Глава двадцать пятая. В весёлом доме

Когда губернатору доложили о бесчинствах, происходивших в Ольмаполе, он едва не задохнулся от негодования. Как, в его пределах, чуть ли не у него под носом столько времени орудует шайка авантюристов, а он ничего об этом не знает!..

Безотлагательно были задействованы областная прокуратура и Главное управление внутренних дел. Посыпались экстренные звонки и депеши в «мятежный» город.

В ответ на запросы из Ольмаполя ответили, что, мол, у нас всё нормально, наказания были суровы, но они осуществлялись в соответствии с тяжестью совершённых преступлений. В городе сейчас полный порядок, и криминальная обстановка находится на исключительно низком уровне.

Получалась полная нестыковка с предыдущей информацией, поэтому для изучения ситуации к нам была направлена специальная комиссия из высших правоохранительных чинов. Большинство комиссаров сразу направились в местную прокуратуру и полицию.

Их встретили начальники соответствующих служб: советники юстиции и недавние капитаны, а ныне майоры – один Янович был уже подполковником – провезли по городским улицам, наполненными счастливыми людьми, и ещё раз ознакомили с результатами успешной борьбы с уголовными элементами.

Да, говорили они, были применены некоторые крутые меры разового характера, но в данный момент нужда в них отпала, и работникам правопорядка не остаётся ничего иного, кроме как заниматься незначительными мелкими происшествиями.

Казалось, всё выглядело замечательно. Но затем трое особенно ревностных членов комиссии встретились с бывшим мэром Федотовым и несколькими другими лицами, стоявшими прежде у руля власти. И тут им была нарисована совершенно другая, параноическая картина ужаснейших нарушений законности, превышении служебных полномочий, немыслимых диких зверствах и массовых убийствах особо жестоким способом.

– Не может быть! – ошарашенно восклицали представители губернской власти.

– Как же не может быть, когда всё зафиксировано видеокамерами! Вот, полюбуйтесь!

Проверяющим начали демонстрировать перья и дёготь, заимствованные у американского самосуда девятнадцатого века. Чаны с нечистотами – у средневековой Турции. Похороны – у Запорожской Сечи в пору её полного расцвета. Отсечение рук наркодельцам по примеру некоторых среднеазиатских стран начала двадцать первого века.

Обычно работа подобных комиссий сопровождалась обильными застольями с присутствием хорошеньких девочек. На этот раз у комиссаров даже аппетит пропал, не говоря уже о баловстве с какими-нибудь юными проказницами.

Не досмотрев до конца представленные материалы, проверяющие запаковали вещественные доказательства, сняли письменные подтверждения свидетелей и сразу же пустились в обратный путь.

По возвращении, комиссия немедленно доложила губернатору и его окружению о преступных фактах «имевших место быть» в своевольном городе. При просмотре видеозаписей у губернатора случился гипертонический криз, и с полудня до вечера у него хватало сил только моргать глазами и шевелить указательным пальцем.

Уже ночью были отданы категоричные распоряжения, и на следующий день, в десять утра, в Ольмаполь выехала группа спецназа в количестве тридцати человек из общеизвестной бригады «Тур», входившей в состав внутренних войск. С тем, чтобы арестовать Черноусова, его помощника, то есть меня, как лицо, непосредственно причастное к совершённым злодеяниям, а также проходимца, известного под псевдонимом «дон Кристобаль» и несколько начальствующих полицейских и прокуроров, покрывавших безобразия.

К счастью, мой испанец вовремя сумел почувствовать нависшую опасность.

Он пригласил меня в наш гостиничный номер, вызвав из здания городской администрации, и к моему приходу развернул широкоформатную объёмную картину, на которой было видно, как автомобили с бойцами, вооружёнными автоматами и пистолетами, мчатся на внедорожниках по автотрассе, соединявшей областной центр с Ольмаполем.

– Гляньте, Аркадий, какие красавцы! – с искренним восхищением произнёс дон Кристобаль.

– Сейчас глянем, – сказал я, присоединяясь к нему.

…На половине стола, за которым мы восседали, стояло несколько бутылок «Ольмики» и «Ауфвидерзеен» самых лучших сортов производства местных пивоваров. И вся эта благодать – по соседству с ворохом слабо подсолённой вяленой чехони искусственного происхождения.

Испанец отпил пива из граненого стакана, оторвал филейную полоску жирной рыбёшки, отправил её в рот и запил ещё одним глотком.

– Нет, вы только посмотрите, какие они крепкие, мускулистые – один лучше другого. А сколько мужества во взорах, какая несгибаемая воля! Они преисполнены решимости выполнить свою миссию от начала и до конца. А береты на них!..

– Ничего не скажешь – молодцы спецназовцы, – ответил я, тоже отдавая должное, только не пиву, а кока-коле и шоколаду с орехами и изюмом. – Наверное, прошли огонь и воду. Не хотелось бы встретиться с кем-нибудь из них один на один.

– Не надо, Аркаша, принижать собственные способности. С вашей психологической и физической подготовкой вам вполне по силам стать одним из них, а кое в чём и превзойти. Не забывайте об уроках, которые я преподал.

Мой побратим ещё выпил пива и заел вкусной рыбёшкой, выданной аппаратами Пеймера.

– А вот скажите, Аркадий, что, на ваш взгляд, следовало бы предпринять, дабы остановить этих молодцов?

– Что следовало бы?.. – сколько-то мгновений я вглядывался в автоколонну, мчавшуюся по направлению к Ольмаполю. Мне хотелось придумать что-нибудь посмешнее. – Следовало бы устроить всем сильнейшее расстройство желудочно-кишечного тракта. Чтобы эти вояки все до одного бросились к ближайшим кустам и не вылезали оттуда день или два.

– Да ну, Аркадий, у вас нет полёта фантазии. Ваше предложение… Извините, оно такое безыскусное, топорное. Тем более по отношению к этим бравым ребятам. Смотрите, смотрите на них! Не орлы, но львы! Видно, что они готовы рисковать собой в любой ситуации. Предложенное вами – для них вдвойне некрасиво и нечестно. Нет, мы пойдём другим путём и остановим спецназ более достойным и приемлемым способом.

Едва колонна приблизилась к городской черте, как все моторы заглохли: сколько шофёры ни бились, ничего у них с заводкой не получилось.

Пришлось бойцам построиться в одну шеренгу и цепочкой двигаться вдоль автотрассы пешим порядком. Когда отряд втянулся в городскую улицу и прошёл пару кварталов, навстречу ему попались несколько прелестных девиц вполне зрелого возраста.

Дальнейшие действия постепенно скомпоновались в определённых пространственных рамках, вместивших в себя обрывок улицы с одним-единственным зданием в середине его. На фасаде здания над входом красовалась яркая призывная вывеска, указывавшая, что это заведение явно увеселительной направленности.

Мы словно оказались перед огромной сценой с замечательно выполненными декорациями в натуральную величину. То, что нам представилось затем, походило на комедийно-эротический спектакль, а я и дон Кристобаль стали внимательными зрителями и даже, по моим ощущениям, как бы соучастниками его.

Всё выглядело настолько реально, что казалось, достаточно было протянуть руку, чтобы дотронуться до того или иного персонажа.

Кресла, в которых мы возлежали, отличались удобствами необыкновенными, напитки и закуски были выше всех похвал, зрелище с участием солдат и девиц несло в себе оттенок несомненной развлекательности, и незаметно наше пребывание в номере превратилось в этакую сплошную колывань.

Когда пиво и кока-кола, а также пепси подходили к концу, на столе появлялись новые бутылки с охлаждёнными напитками. Газированная «Лесная прохлада» или «Славянский букет». Или тёмное краморское пиво «Долеймон» с его сливочной устойчивой пеной. Или «Жигулёвское» исключительно высокого качества.

Ну и разные сладости не кончались – для меня. И сухая подсолённая чехонь – для дона Кристобаля.

– Напрасно вы отказываетесь от такой роскоши, – сказал он, между прочим, причмокивая от удовольствия. – Пиво с кусочками рыбы создаёт своеобразное специфическое как бы сладковатое послевкусие во рту, доставляющее, знаете, поистине неизъяснимое наслаждение.

– Мне неизъяснимое наслаждение доставляет вот этот мой апирон, – ответил я, приподнимая стакан с отличнейшим российским квасом, исходящим воздушными пузырьками.

Мы смотрели и изредка обсуждали тот или иной поворот событий.

– Кто эти синьорины? – спросил я после очередного глотка сладковатого напитка. – Какие хорошенькие – и все одна к одной! Какие соблазнительные фигурки! Где вы столько набрали? А, так это не фантомы ли?

– Конечно, фантомы, – немного насмешливо ответил мой компаньон. – Где ещё найти столько красоток!

А девушки были не просто хороши. По сути, они являли собой полноценных самок в человеческом обличии и источали страшный по силе и последствиям заряд сексапильности, в дикой природе возможный только в определённый период.

Обаяние горгон свободно преодолевало расстояние, разделявшее нас, и я стал осознавать, что ощущаю их притягательное воздействие. Казалось, даже благовоние, исходившее от этих особ, проникало в наш гостиничный номер. Оно было способно лишить здравого смысла любого смертного. С первых же минут я и сочувствовал ребятам в военной форме, и одновременно завидовал им.

Тем временем первейшая из барышень подошла к командиру отряда и, поводя плечами и плутовато улыбаясь, предложила промочить горло. В руках она держала большой прозрачный кувшин с прохладным освежающим оранжадом. Было лето, июль, солнце поднялось к зениту, стояла несусветная жара, и форменная одежда на бойцах намокла от пота с самых плеч и до пояса.

Офицера с четырьмя маленькими звёздочками на погонах мучила сильная жажда, и он не сумел отказаться. Приняв кувшин, командир напился и передал сосуд другому офицеру – лейтенанту. Все остальные представительницы слабого пола подбежали к отряду и вмиг раздали кувшины с прохладительными напитками.

– Откуда вы, красавицы? – спросил капитан немного подсевшим голосом. Видно было, что у него кружилась голова от близости особы, стоявшей перед ним. Он скользил по ней падким изучающим взглядом, наслаждаясь видом её прелестей. Она же почти незаметно выгодно выставляла ту или иную часть тела, на которой останавливался мужской взор.

– Мы вон оттуда, – сказала первейшая и протянула руку в направлении увеселительного заведения, над входом которого красовалась уже упомянутая вывеска «Таверна Кэт».

– И что, у вас там ещё есть такие куколки, как ты?

– А то! Почему бы и нет? Для каждого из вас найдётся подружка, с которой можно провести часок-другой, а то и всю ночь. И все чистенькие, свеженькие, не захватанные мужскими лапами.

– Неужели не захватанные? И ты такая же?

От старшей девушки исходил какой-то особый приманчивый дурман, офицер же был ещё молод, и ему хотелось хоть немного продлить завязавшийся разговор.

Девушка подбоченилась и сызнова слегка повела соблазнительными плечиками.

– И я не захватанная, что можно проверить на деле. Но не сейчас. Вам надо спешить, а на проверку требуется энное количество времени. Мы встретимся потом, вечером, когда ты освободишься от служебных обязанностей. А покуда… Я вижу, не всем хватило напиться. Зайдёмте в наш ресторан. Там достаточно найдётся прохладного питья. Заодно мы познакомим славных панов жолнеров с остальными девочками. Несколько минут отдыха только помогут выполнить задание, поставленное перед вами.

– Как звать-то тебя, милая? – спросил офицер.

– Меня?

– Да, тебя.

– Я – Ева. Что в переводе на русский означает – «желанная», «сладкая».

Надо же, чёрт возьми! Молодая хищница завирала самым бессовестным образом, лишь бы задать мыслям военного определённое направление. Имя Ева несло в себе совершенно другую смысловую нагрузку. Подательница жизни, вот что оно означает. Лживость мокрохвостки, остановившей отряд, возмущала.

Дон Кристобаль дотронулся до моего плеча.

– Подождите, Аркадий, не кипятитесь. Задача Евы в том и состоит, чтобы повесить капитану скриляй на уши и сбить его с пути истинного. К тому же замечу, что вы тоже не совсем правы в оценке того, что напевает ему эта мучача. Посудите сами! Одна из главных черт особы по имени Ева – чувственность, которая выделяет её среди многих других женщин. А где чувственность, там желание и сладость. То есть выходит, что она и в самом деле – желанная и сладкая…

Двери под вывеской распахнулись, и взвод бойцов вошёл в таверну. Их встретила уютная обстановка, освещённая неяркими бездымными факелами, располагавшими к интиму, и танцевальный ансамбль на сцене, сплошь состоявший из хорошеньких девушек в белых воздушных одеяниях, в каковых в былые времена их предшественницы кружились перед тем или иным эмиром или шахом. Звучала бойкая музыка, и голос самой прелестной из дев наполнял зал словами знакомой песни:

 
В Кейптаунском порту,
С какао на борту
«Жанетта» поправляла такелаж.
Но прежде чем уйти
В далёкие пути
На берег был отпущен экипаж.
 

Не успели новоприбывшие расположиться за столиками, как участницы ансамбля, за исключением певицы, сбежали со сцены, похватали стоявшие на барменской стойке многочисленные кувшины с прохладительными хмельными напитками и вместе со своими подругами, явившимися с улицы, живо принялись обслуживать гостей.

 
Идут-сутулятся,
Вливаясь в улицы,
А на пути у них
«Таверна Кэт».
 

Бойцы расслабились, суровость на лицах сменилась благодушием, глаза, подогретые питиём, алчно заблестели. Соблазнительные женские фигурки, порхавшие промеж столиков, нет-нет да задевали отдыхавших тончайшими эфирными одеяниями, под которыми явственно проглядывали то округлое бедро, то горячая девственная грудь.

Наконец кто-то из мужчин не выдержал, обхватил одну из сирен за талию, притянул к себе на колени и начал жарко целовать в шею и остальные открытые места верхнего бюста.

Ева, склонившись, обняла капитана со спины, приникла налитой упругой грудью к лопаткам, добралась губами до его губ, слилась с ним в длительном страстном поцелуе, потом, оторвавшись, зашептала на ушко:

– Ещё несколько минут, господин офицер, и вы продолжите поход. А пока… До чего же хорошо с тобой! Выпьем перед тем, как расстаться. Но вечером, не забудь, обязательно к нам.

Она водрузилась на мужские колени. Несколько глотков чудодейственного зелья на брудершафт, и прекрасная пара снова слилась в затяжном поцелуе.

И все служивые вокруг тоже флиртовали с женщинами и заключали их в тесные объятия. А со сцены продолжал литься волшебный завораживающий голос:

 
Где пиво пенится,
Где люди кренятся
И юбки узкие
Трещат по швам!
 

– Ну всё, капитану и его людям кирдык, – прошептал я, ёрзая в кресле и не отрываясь от происходившего действа. – Кончится тем, что офицера разжалуют и вообще всех уволят со службы.

– Зачем так мрачно, амиго? – со злорадной ухмылкой возразил испанец. – Они отделаются выговором, не более того. Но никто из отряда не пожалеет о прекрасно проведённом времени. Наоборот, каждый долго ещё с удовольствием будет вспоминать чудных дев из таверны, их объятия и улыбки и…

– Чудные девы – не более чем мираж, пустота!

– Э-э, перестаньте. А разве вся наша жизнь с её страстями и желаниями, порочными и не очень, тоже не мираж ли? Вспомните, из чего мы состоим? Из атомов и молекул, которые в основном являются всё той же пустотой. И вообще – что такое жизнь? Настоящее длится не более трёх секунд. Остальное, вне этого времени, – только прошлое или будущее. Обратите лучше внимание на девочек. Хороши всё-таки вертуньи, не правда ли?

Красотки, продолжавшие обслуживать доблестное войско, действительно были выше всех похвал. Одни сложением и очаровательными личиками напоминали живых Венеру Милосскую и Афродиту, другие – Мэрилин Монро и Брижит Бардо в пору их полного физического благополучия, третьи походили на распущенных римских вакханок, четвёртые… Ох, там были и невинные шалуньи, не оскорблённые не только прикосновением мужских рук, но и ни единым взглядом похотливой мэнской общности. А в пару с ними кружились зрелые опытные женщины в возрасте до тридцати шести лет, одним взглядом способные превратить любого представителя сильного пола в податливого ягнёнка.

Не буду греха таить, затянувшаяся сцена изрядно заводила, и в определённые моменты очень мне хотелось оказаться среди этого бойкого сонмища волшебных совратительниц и на себе испробовать воздействие, оказываемое ими на спецназовцев.

– Вы не поскупились, – простужено сказал я, кивая на хорошо отрежиссированное веселье.

– Да мне жалко, что ли, было? Пусть солдатики потешатся. Не каждый день выпадает такое фортунадо.

Пиво и чехонь, сладкие напитки и шоколад так и не заканчивались, и при отслеживании событий, происходивших в таверне, мы не забывали поддерживать себя в кейфовом состоянии.

– И всё же – это только обман, мираж и ничего более, – заметил я, возвращаясь к ранее высказанному мнению и прислушиваясь к голосу певицы:

 
Что ты плачешь, мой миленький мальчик?
Если болен, врача позову.
Мама, мама, мне врач не поможет,
Полюбил я девчонку одну.
 

– Ах, как сладко поёт! – с восхищением изрёк испанец. – Думается, самой Клавдии Шульженко не уступила бы.

– Пусть мираж, ладно, – сказал он, отвечая на мою реплику. – Но обратите внимание на свою прошлую жизнь! Что это такое? Одни лишь воспоминания – и не более того. Впрочем, и они в основном базируются лишь на ваших поступках и художествах окружающих людей. Если бы не совершались деяния, не было бы и воспоминаний. Прошлое осталось бы в полной мгле, за тёмной непроглядной чертой. Не случайно великий Конфуций говорил, что жизнь проходит – поступки остаются. Одни из них несут в себе позитивное начало, других люди стыдятся и стараются напрочь забыть или найти себе оправдание: за предательство друзей, алчность, прожорливость, стремление к стяжательству. А потом опять же остаются только воспоминания. И апофеоз всему – голые пришли, голые и уйдём. Но вам-то, мне кажется, пока стыдиться нечего. Стасу же – так звали спецназовского капитана – и его товарищам, ещё раз говорю, будет что вспомнить.

Певица умолкла, спустилась со сцены и со своей стороны обняла и поцеловала офицера в шею.

– Ева, дорогая, – негромко промолвила она, – наш друг устал, ему надо отдохнуть. Отпусти его. Мы с ним пройдём в номер…

– Маргари, сладенькая, лучше мы вместе проводим Стасика.

Милые обворожительницы подхватили заметно разомлевшего мужчину под белы рученьки и, придерживая оружие, повлекли на второй этаж, служивший гостиницей. Там они вошли в один из апартаментов, где, сопровождая свои движения вкрадчивыми нашёптываниями, раздели гостя и положили его на широкую постель под роскошным розовым балдахином. Затем, полуобнажившись, с двух сторон обрушили на избранника многочисленные ласки, неоднократно доводя его до подлинного экстаза.

Бойцы, оставшиеся без командира, не растерялись, а быстро разбрелись со своими любезницами по свободным гостиничным номерам и в свою очередь в полной мере отдались нескончаемым любовным утехам.

Глава двадцать шестая. Во власти фантомов

Спать мы легли около полуночи, по окончании проделки со спецназом. Постели наши, как и прежде, находились в той же комнате, разделённые креслами и обеденным столом.

Я всё никак не мог уснуть и непрестанно ворочался с боку на бок. Перед глазами продолжали мельтешить тела прекрасных дев, и не было никаких сил отогнать их от себя. Они шли, надвигались из темноты, посверкивая посеребренными пупками, и я словно в реальности ощущал их обжигающие прикосновения. Мягкие нежные руки тянулись со всех сторон, обнимали за шею, острые ноготки царапали плечи и спину.

Мне было уже за двадцать, тем не менее я оставался девственником и день и ночь мечтал о женщине. О том, как бы стиснуть её белые груди, схватить, обнять, прижаться губами и всем лицом к животу, бёдрам, ягодицам, пройтись поцелуями по ладоням, икрам, пяточкам и каждому пальчику, зацеловать её всю и… Мечтал и стеснялся попросить у какой-нибудь мадам, охочей до пионеров. И вот моя плоть терзала меня, лишая сна и покоя.

В конце концов испанец приподнялся на постели и повернулся в мою сторону.

– Вот что, Аркадий, так дальше не пойдёт. Вы не даёте сомкнуть глаз.

– В чём дело, дон Кристобаль?

– Я же сказал – из-за вас не сомкнуть глаз! Вставайте, одевайтесь!

– Но…

– Одевайся, там уже ждут! – взревел испанец. – Или я отправлю тебя в чём мать родила!

Делать нечего. Я поспешно натянул на себя штаны и рубашку и сунул ноги в комнатные шлёпанцы.

В то же мгновение я оказался в зале «Таверны Кэт», где совсем недавно проходило бурное веселье солдат и фантомных девиц.

Углы, стены просторного помещения, дальние столы и стулья – всё было погружено во мрак. И лишь в центре горела одинокая свеча, перед которой сидела во всех отношениях спелая, в самом соку дама лет тридцати, одетая в лёгкую белую блузку и белые же шаровары, нежно укладывавшиеся тончайшими плиссе на полукруглых ягодицах и сильных удлинённых бёдрах.

Сказать, что она была красива, было мало. Она была бесконечно обаятельна и притягивала к себе с невиданной женской силой. Сердце моё гулко застучало.

– Здравствуй, мой мальчик! – просто с задушевностью сказала она. – Я заждалась. Твоё имя?..

– Аркадий.

– А я – Альдина Ивановна.

Женщина взяла меня под руку и повела по лестнице на второй этаж. По дороге она несколько раз непринуждённо соприкоснулась со мной плечом и бедром, отчего всего меня как бы опаливало жарким пламенем и сердце начинало биться ещё сильнее.

Мы вошли в свободный номер. Альдина Ивановна предложила мне возлечь на огромные подушки, занимавшие от угла, дальнего относительно двери, чуть ли не половину помещения.

Я возлёг. Она щёлкнула пальцами, и передо мной появился столик, едва возвышавшийся над полом, а на нём всяческие закуски, преимущественно сладкие, и кувшины со слабосладкими же восточными напитками. Откуда-то, словно из стен, неназойливо негромко полилась песня в музыкальном сопровождении: «Аина-Аина, Аина-Аина-Ай-на-на».

Восхитительная донна сделала несколько па в стиле среднеазиатских танцовщиц, после чего тоже прилегла на подушки недалеко и не близко от меня.

– Люблю эту песню, – вполне обыденно сказала она. – А давай я напою тебя чаем. Хочешь? И сама напьюсь. Нам необходим крепкий чай, чтобы продержаться всю ночь до утра. В сторону весь этот зам-зам, – она отодвинула восточные напитки. – Организую-ка я что-то вроде японской церемонии.

Альдина Ивановна вышла в соседнюю комнату и тут же вернулась, одетая в нечто похожее на гибрид кимоно и обычного женского халатика из тонкой ситцевой ткани, весьма удачно облегавшее грациозную волнующую фигуру и ещё больше подчёркивавшее её прелести.

Не менее часа продолжалось чаепитие. Альдина исполняла роль гейши и на уровне моего развития вела беседы на разные возвышенные темы: о женщинах, любви, искусстве, о человеческих достоинствах и недостатках. Чудная женщина неизменно оставалась чуткой и заботливой. Её речь журчала, как вода в чистом прозрачном ручейке. Я в унисон, тоже произносил достаточно умные приятные слова, и время шло незаметно.

Снова облачившись баядеркой, она исполнила ещё несколько среднеазиатских танцев.

Практически полностью успокоившись, я уже смелее поглядывал на сотрапезницу, на её умеренно открытую белую молочную грудь, гармонично возвышавшуюся на хорошо сложенном роскошном теле, на весь нижний бюст, соблазнительно облекаемый тончайшими почти непрозрачными одеждами.

– Ты испугался меня там, внизу, в зале? – спросила она, вернувшись на подушки.

– Да, сильно. Потому что перед вами я как ребёнок.

– Но сейчас ведь не боишься, верно?

– Боюсь, но гораздо меньше.

– Мой бедный мальчик.

Она погладила меня по голове и поцеловала в лоб.

– Я нравлюсь тебе?

– Безумно нравитесь.

Взяв её руку, я приник к ней губами.

– На, выпей вот это, – она подала мне хрустальный бокал с каким-то прозрачным шипучим напитком, – и остатки твоего страха мгновенно улетучатся.

Испив до дна, я точно осмелел и позволил себе обнять её колени, после чего….

Сначала происходило то, что и должно было произойти в обычном восточноевропейском понимании. После чего я как-то сразу освоился, и началась форменная неистовая Камасутра, космический путь любви с преобладанием священной сексуальной роли женщины. Я был голоден, как лев, находившийся без корма несколько суток, и всё никак не мог насытиться. Альдина же была неистощима по причине естественных особенностей своих. Мы были одни и слиты друг с другом, и не существовало ничего в целом мире, что могло бы превзойти высшую радость этих мгновений.

Когда любовное экстемпорале закончилось и мы вернулись к чайной процедуре, на этот раз российской, женщина, отпивая из чашки, между прочим, спросила, правда, с оттенком утвердительности:

– Я у тебя первая?

– Да, дорогая Альдина Ивановна.

– Не жалеешь о потерянном нынешней ночью времени?

– Оно – не потеряно. Оно, то есть, извините, вы… – я совсем смешался и никак не мог подобрать правильные слова. – Оно не только не потеряно, наоборот, этой ночью вы обогатили меня. Я почувствовал себя совершенно другим человеком, способным на значительные поступки, и понял, как прекрасна может быть жизнь! А у вас… У вас много было мужчин?

– Ты – тоже первый.

– Как!

– А вот так. Сегодня я существую, а завтра меня не будет. Так же, как не было вчера.

– Но это несправедливо!

– Скажи это кому-нибудь другому.

– Мне показалось, что у вас огромный опыт. Вы чувствовали меня, как самоё себя, угадывали все мои тайные желания сексуального плана и шли им навстречу. И тем самым подарили мне высшее наслаждение. Временами мне казалось, что ваше тело трансформируется в угоду моим вожделениям.

– Так оно и было – в какой-то степени формы моего тела менялись. В зависимости от твоего физиологического настроя. Аркаша, милый, для того я и создана, чтобы полностью удовлетворять твои эротические наклонности.

При расставании я в тысячный раз целовал руки Альдины Ивановны, снова обнимал её колени и говорил с жаром, что готов провести с ней всю оставшуюся жизнь.

– Успокойся, мой мальчик, – негромко, словно воркуя, сказала она на прощание и в который раз погладила меня по голове. – Зачем такая категоричность?

– Мы ещё встретимся?

– Маловероятно. О женщине ты узнал достаточно. Я своё предназначение исполнила. Дон Кристобаль может спать спокойно.

Она была фантом, но мне казалось, что в её словах звучала затаённая грусть.

С этой ночи мою любовь к мадмуазель Смолецкой как рукой сняло. Последующими ночами мне снилась только незабвенная танцовщица в лёгких воздушных шароварах и белой блузке и словно наяву осязались прикосновения небольших отвердевших сосков волшебной женской груди.

Рано утром, когда я вернулся в гостиницу, дон Кристобаль спросил:

– Н-ну, вы довольны?

– Чем?

– Любовными играми.

– Вы подсматривали за нами! – вскричал я, встрепенувшись от возмущения.

– Ещё чего! – дон Кристобаль зевнул. – Мне глубокий сон дороже ваших альковных забав.

* * *

Три дня и три ночи продолжалась невиданная оргия в «Таверне Кэт». Редко когда то один, то другой из служивых спускался вниз, чтобы передохнуть от бурных ласк неожиданных любовниц и за бокалом виноградного послушать пение уже другой певицы, не менее обворожительной, чем первая.

 
Настала осень, нас разлучили,
В этап далёкий уехал я.
Оставил девушку на пересылочке,
Она клялась любить меня.
 

Такие, к примеру, немудрёные слова доносились со сцены. А мне вспоминалась Альдина Ивановна, до умопомрачения желанная. Существует ли ещё она в природе и если да, то где сейчас и с кем? Или её тело полностью растворилось в космическом пространстве в виде каких-нибудь энергетических флюидов?

На другой день, под вечер, я не выдержал и завернул в таверну.

Вот и столик, за которым совсем недавно восседало моё несравненное божество. Некоторые из девушек пытались завести со мной непринуждённую беседу, но ни одна не была мне интересна. Заказав стакан напитка, придававшего смелость, я выпил и, спустя минуту, словно воочию увидел перед собой женщину, так страстно обнимавшую меня прошлой ночью.

 
Пьёшь ли ты водку, куришь табак,
Любишь девчонок, когда идёшь в кабак.
Эх, раз пошёл, раз пошёл, раз пошёл.
Эх, раз пошёл, да хорошая моя!
 

Встревоженное исчезновением спецназовского отряда и полным отсутствием вестей от него, командование бригады «Тур», по согласованию с руководством ГУВД области, выслало в Ольмаполь вторую вооружённую группу, по численности не уступавшей первой.

Всего за полчаса до её прибытия дон Кристобаль привёл в чувство Стаса и его людей, вывез кружным путём из города и направил в областной центр.

Оказавшись на месте постоянной дислокации, ни капитан, ни кто-либо другой из его отряда так и не смогли толком объяснить, что с ними произошло и почему не было выполнено задание по захвату смутьянов. Почти всех их некоторое время врачевали в психиатрических лечебницах, но делалось это больше для проформы, так как своим поведением пострадавшие практически ничем не отличались от остальных людей. Бывало, правда, взоры бойцов подёргивались неизъяснимой тоской по ненасытным ласкам дивных дев, но своими воспоминаниями они ни с кем делиться не желали.

Второй отряд прошёл не дальше первого. Оказавшись перед вывеской «Таверна Кэт», бойцы, сопровождаемые Евой и её сподвижницами, завернули в указанное заведение, и… Словом, этих ребят постигла та же участь, что и их предшественников. Певица, до этого вместе с Евой трое суток миловавшая капитана Стаса, спела и для них:

 
Хулиган был красив сам собою,
Неплохая была твоя мать.
Но прошло вот полгода, и что же?
Хулиган меня стал забывать.
 

Мною лично никакие психиатры не интересовались, да я в них и не нуждался. Возможно, тут не обошлось без лечебного вмешательства дона Кристобаля, ехидный саркастический взгляд которого, казалось, преследовал меня всюду, куда бы я ни направлялся.

Думается, и с Альдиной он свёл меня лишь затем, чтобы отбить от мадмуазель Смолецкой. Да пусть бы и так. Ночь с прекрасной женщиной я не обменял бы и на тысячу мамзелей. Но ощущался и едва заметный неприятный осадок, какое-то подобие душевной отрыжки. Возможно, всё же, это от неизбывного понимания, что Альдина Ивановна являлась всего лишь материализованным сгустком энергии, взятой из пространства.