Текст книги "Белев. Материалы к истории"

Г.М. Белоцерковский. Населенность городов Тульского края в XVII и XVIII веке

Тульская губернская типография 1914 г.

(выдержки)

Материалом для составления прилагаемой таблицы послужили нам как печатные источники, так и архивные. К числу печатных источников относятся Записные книги Московского стола в Х томе Русской Исторической библиотеки. Книги Разрядныя т.2 и опись городам разряда 1678 г. 9 т. Дополнений к Актам Историческим. Из исторических источников нами привлечены: для 1636 -7 гг. смета из (Моск. Арх. Мин. Юст.) столбца разряда Белгородского Стола № № 76; для 1639-40 гг. смета из столбца того же стола № 116; для 1645-47 гг. смета из столбца того же стола № 162; для 1639-40 гг. смета из столбца того же стола № 223; для 1669 г. смета из столбца того же стола № 327; для 1639-40 гг. смета из столбца того же стола № 642; и для 1672 г. из книги (того же архива) Московского стола № 126.

Таким образом все цифровые данные нашей таблицы взяты из разрядных годовых смет. Разрядные сметы принадлежат к числу источников, хотя известны исторической науке, но находящихся до сих пор вне сферы внимания исследователей. Наша попытка приведения данных смет о населении в таличный вид, является первой попыткой в данном направлении. В другом месте мы высказали несколько замечаний о разрядных сметах, как историческом источнике. В настоящем сообщении мы ограничимся только общей характеристикой цифровых данных приведенных в таблице.

Изучение разрядных смет разных городов приводит к выводу, что принцип подсчета населения в них был не всегда одинаков. Он испытывал перемены, аналогичные переменам в подсчете состава населения двора писцовыми книгами. Наблюдения за этими изменениями позволяют установить следующие три фазиса: в начале в смету заносились взрослые самостоятельные люди. Затем стали заноситься и люди жившие «за хребтом» самостоятельных людей (братья, племянники, зятья, захребетники, соседи, подсоседники, половинщики и др.), и дети свыше 15 лет, т. е. совершеннолетние, и, наконец, в нее стали записывать и недорослей – детей в «малых летах». Запись в смету лишь взрослых самостоятельных людей практиковалась в начале XVII века и может быть наблюдаема при изучении более ранних сметных списков. В изучаемых нами сметах она в чистом виде уже не встречается и наряду с ней наблюдается уже и запись в смету «зависимых» людей и детей свыше 15 лет. Запись в смету и недорослей впервые встречается нам в смете 174 (1666) г. Так, в Малом Ярославце значилось по этой смете посадских людей 84 чел. «у них детей, братьи и всяких свойственников, которые в службу поспели 50 чел., недоросли, которы менши 15 лет 106 чел.» (МАМЮ слб. Разряда Новгородского стола № 137 стр. 138–139. В отдельных сметных росписям по города, сохранившимся в МАМЮ в отделе так называемых «Дел разных городов» сохранились и более ранния поименные росписи осадных людей вместе с малолетними детьми. См. например сметную роспись по Белеву 1643 г. по изданию «Белев. Материалы для истории города XVII и XVIII ст. М. 1885 г.» стр. 23–28) Первый вид записи оказался очень живучим и постоянно встречается в сметах конца XVII ст. Второй вид записи в наших сметах встречается в 1650-1 гг. (включительно) и с 1669 г. встречаются только первый и третий типы записи. Существование одновременно двух типов записей делают очень трудным, если не невозможным сопоставление сведений о населении по разным городам за разные годы. Эту трудность усугубляет еще и то обстоятельство, что в сметах указывается взрослые вместе с детьми.

Как видно из таблицы, собственно посадскими городами могут быть названы Белев, Венев, Кашира, Одоев и Тула. Остальные города являлись небольшими крепостями и были населены исключительно военными служилыми людьми. Наблюдения над цифровыми данными, приведенными в таблице, бесспорно позволяют сделать два общих вывода: 1) в XVII веке замечается сильный рост посадских городов, 2) количество ратных людей постепенно уменьшается в городах Тульского края в XVII веке. Если рост городов рискованно объяснять успехами в колонизации Московского Юга, то уменьшение ратных людей в Тульской окраине должно быть отнесено на счет успехов военной колонизации. Оно объясняется перенесением военно-стратегической линии к Югу государства к Белгородской черте.

Интенсивность роста посадского населения Трудно поддается учету, но мы едва ли ошибемся, если допустим, что число посадских людей с 1636 по 1684 год увеличилось в двое. Такой рост, понятно, не может быть названным естественным. Сведениями о количестве посадских людей в городах мы располагаем и для 125 (1617)г. из разрядной книги этого года. Приводим эти сведения: Белев 37 чел., Венев 60 чел., Дедилов 23 чел., Кашира 23 (чернослободцы), Крапивна 6 и Тула 300. В Алексине значилось 30 жилецких людей. Всего в 6 городах в 1617 г. посадских людей считалось 449 ч. Сравнение этой цифры с таковой же цифрой 1636-7 гг. указывает скорее на уменьшение посадских людей в этом промежутке времени.

Обращаемся ко второму нашему наблюдению. По разрядной книге 1617 г. во всех 11 городах было 2086 ратных людей (По городам они распределялись так: Алексин 57 ч., Белев 267, Венев 282, Дедилов 343, Епифань 150, Кашира 100, Крапивна 170, Новосиль 200, Одоев 125, Тула 379, Чернь 293). В 139 (1631) г. Стрелецкий приказ ведал в 11 наших городах 7 головами 12 сотниками, 1081 стрельцом и 805 казаками, Казачий приказ – 71 беломестным казаком (Белев), Иноземный приказ – головою, 101 черкасом, 29 немцами и 73 днепровскими казаками. Пушкарский приказ 136 пушкарями и 162 затинщиками, 58 воротниками, 16 разсыльщиками (12 кузнецами и 6 плотниками). Всего в 11 городах было 2532 ратных людей (По городам они распределялись так: Алексин 66 ч., Белев 341, Венев 164, Дедилов 365, Епифань 110, Кашира 118, Крапивна 264, Новосиль 200, Одоев 131, Тула 487, Чернь 286). К 1636-7 гг. повышения ратных людей достигло наивысшего напряжения (3000 ч.), выше которого далее в XVII веке не поднималось. Нельзя не отметить, что такое количество ратных людей было очень велико.

Из мест своих гарнизонных стоянок ратные люди иногда были назначаемы в другие города. Службы эти носили, по-видимому, двоякий характер. Построение на юге нового города сопровождалось посылкой в стоящийся город ратных людей других городов. Такого рода служба была экстраординарной. К ординарным, ежегодным службам относятся службы «на вестях» по городам, службы на сторожах и в подъездах. В 145 (1637) году, когда Ив. Бутурлиным производилась постройка («городовое дело») на Усерде, «с весны во все лето» 239 стрельцов и 173 казаков с 3 стрелецкими сотниками были взяты из тульских городов, на Усерд (Было взято из Белевастр. сотн.; 22 стр. и 27 каз.; из Венева – 10 стр. и 19 каз.; из Дедилова – стр. сотник, 30 стр. и 15 каз., из Епифани 18 стр.; из Крапивны – 35 стр. 20 каз., из Новосили – стр. сотн., l0 стр. и 44 каз.; из Одоева – 22 стр.: из Tyлы 58 стр., из Черни – 12 стр. и 45 каз.). В 144 (1636) г. до ноября 145 (1637) 206 стрельцов и казаков из Белева (25 стр., 20 беломестных каз. и 64 или 66 бобриковских каз.), Новосили (50 каз. и 5 стр.) и Черни (42 стр. и каз.) жили в Орле, 14 каз. из Белева (6), Новосили(4) и Черни (4) жили «на вестях с весны и до осени и до снегов» в Болхове, Ельце, Ливнах, Мценске, Новосили (из Черни, а новосильские жили в Ливнах и Ельце и Одоеве и 12 казаков из Новосили стояли на (12) сторожах. В 147 (1639) г. 30 стрельцов и казаков. из Венева (15) и Тулы (15) жили в Мещовске, 28 новосильских казаков жили «на вестях» «с весны и до зимы» в Ливнах, Ельце, Курске, Мценске Орле и Черни, 4 чернских казаков – в Мценске и Новосили и на 11 (sic) сторожах по 2 новосильских казака. В 151 (1643) г. 25 стрельцов из Белева (10) и Тулы (15) жили в Мещовске, из Новосили на 12 сторожах стояло по 2 казака и в 3 «подъезда» посылалось по 6 казаков. Службы на вестях и сторожах отправлялись поочередно служилыми людьми. Сроки служб были самые различные (1 неделя, 2 недели, месяц, 6 недель, 2 месяца).

С 148 (1640) года замечается отлив ратных людей из тульских городов. Вызывался он переводом военных людей в более южные города. Сметы 148 (1640) и 155 (1647) гг. позволяют отчасти отметить этот отлив. В 148 (1640) году из тульских городов (Яблонов: из Алексина – 3 стр., из Венева – 5 стр. и 8 каз., из Дедилова 5 стр., из Епифани – 10 стр. и 5 каз., из Каширы – 8 стр., из Крапивны – 4 стр., из Одоева -10 стр., из Тулы – 4 стр., из Черни – 6 стр. и 21 каз. В Чугуев из Белева -13 каз. и 10 стр. 2 было переведено 55 стрельцов и 34 казака «на житье» в Яблонов и 10 стрельцов и 13 казаков – в Чугуев. В 155 (1647) году 18 стрельцов и 4 казака были переведены «на вечное житье» в Карпов: и 5 стрельцов – в Болхов.(В Карпов из Епифани – 8 стр., из Крапивны – 10 стр. и 4 каз. В Волхов из Алексина – 5 стр.) К концу XVII века, как видно из таблицы, отлив становится довольно заметным.

Изменение количества служилых военных людей в тульских городах представляется очень наглядным из следующего сопоставления: на 100 чел. ратных людей 1617 года приходилось в:

Из этих цифр 1, 3, 4 и 5 должны быть признаны нормальными для 1-ой половины XVII века, 7 и 8 – для 2-ой половины этого века.

Этим мы и ограничим наше сообщение. Подробные сведения о составе населения городов интересующийся найдет в примечаниях к таблице.

Примечания к таблице: Общие сокращения: стр. – стрелец, каз. – казак; пушк. – пушкарь; зат. – затинщик. Цифры, заключенные в обыкновенные скобки, означают число детей, братьев, племянников, захребетников и прочих зависимых людей. Поэтому ими можно пользоваться, как цифрами людей, находившихся в той или иной зависимости от самостоятельных людей – домохозяев. Служилых людей по отечеству мы не вносим в таблицу, так как они могли и не жить в городе.

1636–37 гг.

2) Белев. Осадный голова и губной староста, стрелецкий и казачий голова, 100 стр. пеших (103), 132 казака конных бобриковских и 60 пеших белопоместных каз., 28 пушк. и затин., 6 воротников, 6 разсыльщиков, 2 казенных кузнеца. 117 посадцких людей.

1639–1640 гг.

13) Белев Осадн. голова и губн. староста. Стр. голова и 90 стр., (25), есаул и 57 беломестных каз., пушк. и зат. 27, воротн. 6, разс. 6, 2 кузнеца. Бобыли Спасскаго м-ря 25. Посад. люд. 90.

1642–1643 гг.

24) Белев. Осадн, голова и губн. староста. Стр. сотник и 100 пеших стр. (50).. Есаул и 675 беломестных каз. Пушк. и зат. 27, воротн 6, разсыльщиков 6. Кузнецов 2. 30 крестьян Спасскаго м-ря и 48 церк. боб. Дворники дворян и детей боярск. 30. Посад. люд. 185.

1645–1647 гг.

35) Белев. Смета дословно схожа с предыдущей.

1650–1651 гг.

46) Белев. Осадн. голова и губн. староста. Стр. голова и 61 пеших стр., каз. беломестных конных 59, бобриковских каз. конных 164, пуш. и зат. 26, воротн. 6, разсыльщ. 5, кузнецов 3.

1669 г.

57) Белев. Губн. староста, 3 приказной избы подьячих. Отст. детей боярск. 10. Стр. и каз. голова, стр. 43, беломестн. каз. 47 (1), пушк. 32 (2), розсыльщ. 2, воротн. 8.(1), бобриковск. каз. 145 (8), кузнецов 2 (2). 6 монаст. служек и 12 (8) монаст. бобылей.

1678 г.

68) Белев. Отст. детей боярск. 18, губн. староста, стряпчей конюх, 6 подъячих, 7 площадн, дьячков, 3 чел. у «хлебнаго приему». Стр. голова и 48 стр. (11), каз. 121 (49), пуш. 28 (70), воротн. 8 (8), разсыльщ. 7 (2), кузнецов. Посад. людей 308(444).

1682 г.

79) Белев. Отст. дворян 21, 7 подъячих прик. избы и 16 площадных дьячков. Стр. гол. и 45 стр. (44), отст. стрелец, 67 бобриковск. каз. (70), 153 драгунов, (268), 5 отст. драгун, пушк. 49(36), отст. пушк. 5, воротн. 9(19), разсыльщ. 5(7), засечн. сторожей 4(6), кузнецов 4(5). Посад. людей 334(567).

Великий Русский поэт Василий Андреевич Жуковский

 
…Страданием душа поэта зреет,
Страдание – святая благодать…
Поэзия есть бог в святых мечтах земли.
 

Жуковский Василий Андреевич (1783–1852), писатель, поэт, переводчик, литературный критик, педагог, тайный советник. Друг Н.М. Карамзина, друг и наставник А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя. Родился в селе Мишенское Белёвского уезда Тульской губернии. Являлся незаконнорожденным сыном помещика Афанасия Ивановича Бунина и пленной турчанки Сальхи (в крещении – Елизаветы Дементьевны Турчаниновой), привезённой в 1770 году с русско-турецкой войны. Фамилию будущему писателю дал бедный белорусский дворянин Андрей Григорьевич Жуковский, который по просьбе Бунина стал крёстным отцом ребёнка и затем его усыновил.

Афанасий Иванович Бунин был богатым и просвещенным человеком. Его уважали и неоднократно избирали предводителем Белевского дворянства. В своем селе Мишенском он построил большой дом с колоннами и двумя флигелями с парками, садами и каскадом прудов. В доме кроме парадных залов и галерей портретов предков была большая библиотека. Правда большинство книг в ней, в угоду тогдашней моде, было на французском языке. Маленький Вася любил бывать в ней и с удовольствием листал книги и рассматривал картинки. Другим любимым местом у него был парк, который с господского холма, на котором стояла усадьба спускался вниз в долину. В нем на возвышенности у ключа Гремячий, так в народе называли все журчащие ключи и ручьи, стояла его любимая беседка. Из которой открывался прекрасный вид на луга, поля и перелески. Он любил здесь бывать, созерцать окрестности, слушать журчание ключа, пение птиц и далекий перезвон колоколов церквей и монастырей древнего города Белева. Даже в дождь, несмотря на раскаты грома и оглушительный треск молний, здесь было уютно и спокойно. Любил он сюда приходить и зимой. Умиротворенная, спящая под слоем снега природа, и все такое же журчание ручья и далекий перезвон колоколов. Все это настраивало душу мальчика на особый, лирический лад. Когда Васе было 8 лет умер его отец. Который окружал мальчика заботой и лаской. Этот удар сильно повлиял на тонкую, ранимую душу мальчика, еще больше обострил его чувства.

Зимой Вася жил в Туле, в семье своей сводной сестры и крёстной матери Варвары Афанасьевны Юшковой. В её доме регулярно устраивались литературные и музыкальные вечера, ставились домашние спектакли, собиралось много творческих людей. Для одного из таких вечеров двенадцатилетний Василий сочинил трагедию «Камилл или Освобождённый Рим» и пьесу «Госпожа де ла Тур» по мотивам романа Бернардена де Сен-Пьера «Павел и Виргиния». В 1789 году, благодаря стараниям сводных сестёр, Василий был внесён в дворянскую родословную книгу Тульской губернии и получил грамоту на дворянское достоинство, которая позволила ему впоследствии получить образование в частном пансионе, а затем в Тульском народном училище. В 1797 году он переехал в Москву и поступил в Благородный университетский пансион. Это были как бы подготовительные курсы для дворян собирающихся учиться в Московском государственном университете. Сейчас на месте того здания на Тверской стоит Центральный телеграф. Пансион Жуковский окончил в 1800 году с серебряной медалью. Во время обучения произошло формирование его поэтического творчества, нравственных идеалов, общественных воззрений. Здесь же Жуковский приобщился к литературной деятельности, участвовал в выпускаемом воспитанниками альманахе. В печати он дебютировал в 1797 году произведением «Мысли при гробнице», На втором году обучения вместе с друзьями А.И. Тургеневым, А.Ф. Воейковым, Л.Ф. Мерзляковым и др. он организовал дружеское литературное общество – Собрание с официально утверждённым уставом, которое просуществовало до ноября 1801 года и поспособствовало утверждению новых в тогдашней русской литературе романтических принципов, сам Жуковский был его первым руководителем. На заседаниях Василий Андреевич произносил речи программного характера: о служении «истине и добродетели» посредством «изящной словесности» (в ту пору это был лозунг Карамзина) и об ознакомлении россиян с достижениями европейской литературы.

Мишенское. Вид дома с луга. Рис. В.А. Жуковского.

После окончания пансиона в 1800 он был направлен в Соляную контору, но он все душой ненавидел чиновничий уклад и царящие там порядки, сама натура поэта, впечатлительного и ранимого, противилась этому. Повод, чтобы порвать со службой, не замедлил представиться – однажды резко ответив на грубость начальника, он попал под арест, после чего тут же ушел в отставку и удалился в родное имение. В Мишинском, где он не был долгие годы, поэт отдыхает душой, предается созерцанию природы и анализирует свою душевную жизнь – ведет дневник, и, конечно же, не забывает о стихах. Здесь он продолжил свое образование и литературную деятельность. Он изучает историю, делает переводы зарубежных авторов. И опять его любимые места библиотека и беседка у ключа Гремячий. Но здесь юноша Василий Жуковский уже не созерцатель и мечтатель, а творец. Эта беседку для него не только место отдыха, но и рабочий кабинет, где все помогало ему глубже понимать суть вещей и красоту окружающего мира.

Уже в те годы поэт делает первые пробы пера, наиболее значительные из которых – стихотворение Майское утро (1797) и прозаический отрывок «Мысли при гробнице» (1797), написанными под впечатлением известия о смерти В.А. Юшковой и под влиянием Н.М. Карамзина и его Бедной Лизы. Сложилось так, что именно Карамзин – кумир тогдашней молодежи, известный писатель, стал для начинающего поэта и старшим другом, и литературным критиком. После того, как состоялось их знакомство, Жуковский отдает на суд старшему товарищу свой перевод элегии английского поэта Томаса Грея «Сельское кладбище». В том же 1802 переработанная элегия благодаря стараниям Карамзина, тогдашнего издателя «Вестника Европы», была опубликована в этом престижном журнале. С этой-то публикации начинает восходить звезда Василия Андреевича и распространяться его слава как тонкого лирика, мастера «пейзажа души», по выражению историка литературы А. Веселовского.

В другой, написанной несколько позже, уже оригинальной элегии Вечер поэтический облик Жуковского уже вполне определен. В этой «медитативной» элегии главным оказывается переживание автора, эмоциональность, а язык поэта поражает своей музыкальностью, стройностью и «соразмерностью». Но Жуковский далек от описательного психологизма. Не случайно критики, рассуждая о его поэтике, не раз говорят о том, что в его стилистической системе зачастую большое значение приобретает символический вечерний пейзаж, спокойная, дремлющая природа, рассуждения на тему смерти, столь характерные для поэтики сентиментализма.

В 1803 появилась повесть «Вадим Новгородский», написанная в подражание историческим повестям Карамзина. Литературная известность пришла к Жуковскому в 1802 году с публикацией в журнале «Вестник Европы» элегии «Сельское кладбище» – переработанный текст «Elegy Written in a Country Churchyard» английского поэта Томаса Грея, которая по определению B.C. Соловьева, стала «началом истинно человеческой поэзии в России».

В 1802–07 годах Жуковский жил попеременно то в Тульской губернии, то в Москве. В 1805 году он построил двухэтажный дом в казачьей слободе города Белёва с видом на Оку для себя и своей матери. В это время им была создана продуманная система «самовоспитания», что нашло отражение в его дневниках. Он также пробовал силы в разных поэтических жанрах. Жуковский увлекался немецкой и английской литературой, очень много переводил, его перу принадлежат первые переводы сказок «Красная Шапочка» и «Кот в Сапогах» и французской переделки текста «Дон Кихота» Сервантеса. Сам поэт говорил о себе: «Я – родитель на Руси немецкого романтизма и поэтический дядька чертей и ведьм немецких и английских…». В это же время в Белев переезжает его сводная овдовевшая и обедневшая старшая сестра Екатерина Протасова с двумя дочерьми Марией и Александрой, племянницами Василия Жуковского. Из-за бедности девушки не могли получить хорошего образования и Василий берется за их обучение. Он преподает им литературу, иностранные языки, живопись и другие науки. Он влюбляется в жизнерадостную, озорную Машу, но близкие родственные связи встают неодолимым препятствием на их пути. Именно в этот период Жуковский пишет одни из самых трогательных и нежные свои стихотворения.

В эти годы Жуковский много работает, и уже в 1804 выходит первая книжка из его шеститомного перевода с французского «Дон Кихота» Сервантеса. Читатели были поражены – в общем-то сухой, вялый французский перевод заиграл под пером Жуковского русской, мелодичной, завораживающей речью.

В 1808 году была издана баллада «Людмила», переделка «Леноры» Г.А. Бюргера. С этой балладой в русскую литературу входило новое, совершенно особое содержание – романтизм. Успех этой баллады воодушевил Жуковского. В этом же году по предложению Карамзина он возглавил журнал «Вестник Европы», для которого писал статьи и прозаические произведения. Сам Карамзин, оставив журнал в надёжных руках, занялся созданием главного труда своей жизни – «Истории государства Российского». В 1810– 11 годах Василий Андреевич жил в Москве на Пречистенке, 24 (дом не сохранился). Следующая баллада Жуковского – Светлана, уже не перевод, а оригинальное произведение, так полюбилась российскому читателю, так органично слилась с народной жизнью, что строки из нее уже многие годы спустя напевали над детской колыбелью: Раз в крещенский вечерок девушки гадали: За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали…

Мишенское. Вид дома. Рис. В.А. Жуковского.

Возвратившись в 1811 году в Мишенское для того чтобы предложить руку и сердце Маше Протасовой, Жуковский также готовил издание «Собрания русских стихотворений», которое должно было представить путь развития поэзии от Кантемира и Ломоносова до современности, и углубился в изучение летописей, убежденный в том, что «для литератора и поэта история необходимее всякой другой науки». Но сестра вместе с дочерьми переезжает в село Муратово. Василий Андреевич следует за ними. Помогает им обустроиться на новом месте. Набравшись смелости он просит у сестры руки ее дочери. На что получает резкий отказ. В это же время умирает его названная мать, а через две недели и родная – Елизавета Турчанинова. Все это очень давит на впечатлительную натуру Жуковского. Это самый трудный период в его жизни.

В августе 1812 года служил в Первом пехотном полку Московского ополчения в чине поручика. В день Бородинской битвы находился в резерве. Позже, прикомандированный к штабу М.И. Кутузова, Жуковский составлял бюллетени в военной типографии, обнаружив талант публициста. Находясь в Тарутинском лагере, Василий Андреевич написал стихи «Певец во стане русских воинов», которые были опубликованы в 1813 году и принесли автору всероссийскую известность и широкое признание. В тысячах списков эта баллада разошлась в армии и по России. «Певец во стане русских воинов» – «романтическая ода», которая, по словам литературоведа Коровина, «очаровала современников интимным, личным преломлением патриотической темы», и недаром Россия в Певце…» – «не Отечество, а „милая Родина“, дорогая сердцу воспоминаниями детства». По рассказу писателя И. Лажечникова, участника боевых действий: «стихами из Певца… зачитывались на фронте, выучивали наизусть, разбирали… Она поднимала боевой дух, вдохновляла на ратные подвиги, а порою и вызывала на глазах закаленных в боях воинов «скупую мужскую слезу»:

 
Там все – там родших милый дом;
Там наши жены, чада;
О нас их слезы пред творцом;
Мы жизни их ограда;
Там девы – прелесть наших дней,
И сонм друзей бесценный,
И царский трон, и прах царей,
И предков прах священный.
За них, друзья, всю нашу кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.
 

Тема победоносного подвига России и взаимосвязи прошлого и современности нашла продолжение в посланиях «Вождю победителей» (первоначальное название: «К старцу Кутузову») и «Императору Александру», о последнем А.С. Пушкин сказал: «Вот как русский поэт говорит русскому царю». Вскоре Жуковский заболел горячкой и оказался в госпитале в Вильне.

После войны 1812 года в литературной среде развивается конфликт направлений в литературе. На одном из полюсов оказываются члены общества «Беседа любителей русского слова» во главе с Шишковым, на другом – общество «Арзамас», бессменным секретарем которого становится Жуковский. Его острый ум, склонность к каламбурам, шуточным и дружеским посланиям делают его душой общества. Среди его друзей и единомышленников – Василий и Александр Пушкины, А.Тургенев, П.Вяземский, С.Уваров… Все те, кто был солидарен с требованием Карамзина «писать так, как говорят», опираясь при этом на изменчивость литературных языковых норм. Шишков же, напротив, выступал как сторонник неискаженного русского языка, ссылаясь на традиции Ломоносова.

Мишенское. Беседка у ключа. Рис. В.А. Жуковского.

Однако сам Жуковский своеобразно пользуется поэтическим языком. Его излюбленные слова – любовь, красота, невидимое, неизъяснимое, тишина, радость – на разные лады варьируются и перетекают из одного стихотворения в другое, создавая причудливую вязь, увлекая читателя в иной, лучший мир, в дальнюю, обетованную страну. Истинный романтик, он полагает, что «внешняя точность описания мешает постигнуть тайны мироздания, доступные только интуиции, мгновенному поэтическому озарению…».

Пушкин же и вовсе называл Жуковского «кормилицей» всей последующей плеяды поэтов, признавая его заслуги в разработке нового поэтического языка. Защищая своего друга, Пушкин вопрошал в письме Рылееву: «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? Потому что зубки прорезались?». Жуковский, в свою очередь, видел в Пушкине восходящее «солнце русской поэзии» и в ответ на подношение только что вышедшей поэмы Руслан и Людмила подарил Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю ученику от побежденного учителя».

После 1812 начинается новая «война», на этот раз литературная. На одном из полюсов оказываются члены общества «Беседа любителей русского слова» во главе с Шишковым, на другом – общество «Арзамас», бессменным секретарем которого становится Жуковский. Его острый ум, склонность к каламбурам, шуточным и дружеским посланиям делают его душой общества. Среди его друзей и единомышленников – Василий и Александр Пушкины, А.Тургенев, П.Вяземский, С.Уваров… Все те, кто был солидарен с требованием Карамзина «писать так, как говорят», опираясь при этом на изменчивость литературных языковых норм. Шишков же, напротив, выступал как сторонник неискаженного русского языка, ссылаясь на традиции Ломоносова.

Однако сам Жуковский своеобразно пользуется поэтическим языком. Его излюбленные слова – любовь, красота, невидимое, неизъяснимое, тишина, радость – на разные лады варьируются и перетекают из одного стихотворения в другое, создавая причудливую вязь, увлекая читателя в иной, лучший мир, в дальнюю, обетованную страну. Истинный романтик, он полагает, что «внешняя точность описания мешает постигнуть тайны мироздания, доступные только интуиции, мгновенному поэтическому озарению…». Не потому ли к поэзии Жуковского еще при жизни автора относились по-разному. Белинский, например, полагал, что некая туманность, расплывчатость поэтических образов Василия Андреевича и составляет главную прелесть, равно как и главный недостаток его произведений. К.Рылеев прямо писал о пагубном воздействии поэта на русскую литературу, а Бестужев, также считая изъяном склонность к мистицизму, писал все же так: «С Жуковского и Батюшкова начинается новая школа нашей поэзии. Оба они постигли тайну величественного, гармонического языка русского».

В январе 1813 года он приехал в Тульскую губернию, награжденный чином штабс-капитана и орденом, и в армию уже не возвращался. В балладе «Светлана», написанной в качестве свадебного подарка для близкого друга Воейкова, который женился на сестре его любимой Маши, уже явно заметен принцип романтической народности. Баллады Жуковского определили традиции этого жанра в русской поэзии, в связи с чем автора называли «русским балладником». Позднее Жуковский бывал в Москве наездами. В 1813–15 годах Жуковский постоянно ездил в Дерпт (ныне – Тарту), куда переехал Воейков с семьёй и сестра Екатерина с его обожаемой Машей.

Вид города Белева. Рис. В.А. Жуковского.

В 1816 году он был избран почётным доктором Дерптского университета. В 1815 году Василий Андреевич стал одним из главных участников литературного общества «Арзамас», в шуточной форме ведшего упорную борьбу с консерватизмом классической поэзии. Там он познакомился с вологодским поэтом К.Н. Батюшковым и стал одним из его друзей и покровителей. В 1816 году Жуковский стал автором первого официального гимна России «Молитва русских», более известного как «Боже царя храни». Это был перевод текста английского гимна «God save the King» («Боже, храни короля»). В 1815 году Василий Андреевич был приближен к императорскому двору. В 1816 году он стал чтецом при вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. В 1817 году – учителем русского языка принцессы Шарлоты, будущей императрицы Александры Фёдоровны. В 1818 году он написал «Послание Государыне Великой княгине Александре Фёдоровне на рождение Великого князя Александра Николаевича», а осенью 1826 года был назначен на должность «наставника» наследника престола, будущего императора Александра II. В предназначенных для него педагогических сочинениях Жуковский отмечал особую роль Москвы в развитии российской государственности и культуры. Так в стихотворении «Певец в Кремле» автор воспел Кремль как один из символов победы над Наполеоном.

В 1818 году Жуковский был избран действительным членом Императорской российской академии, в 1827 году – почётным членом Императорской Академии наук, в 1841 году – ординарным академиком по Отделению русского языка и словесности. Ещё в 1815 году Жуковский познакомился с учеником лицея Александром Пушкиным. Жуковский стал для будущего поэта учителем поэзии. В 1820 году, после выхода в свет поэмы «Руслан и Людмила», Жуковский подарил Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побеждённого учителя». Осенью 1831 года Жуковский гостил в Царском Селе. Здесь он написал «Сказку о царе Берендее», «Сказку о спящей царевне», «Войну мышей и лягушек», а Пушкин – «Сказку о царе Салтане».

Когда в 1837 году произошла дуэль Пушкина с Дантесом, Жуковский передавал записки между императором Николаем I и смертельно раненым поэтом. Жуковский одного за другим теряет своих близких. В 1823 году умирает его любимая Маша, так и не ставшая его женой, в 1826 – уходит Карамзин, в 1829 г. умирает сестра Маши – Александра и вот душевный друг, гордость России – Александр Сергеевич Пушкин. Видимо под воздействием этих событий он написал эти глубокомысленные строки: