Текст книги "Петролеум фэнтези"

Нефтяная столица

Спросите любого нефтяника, хоть в России, или в Китае, или в арабских странах, какой город является нефтяной столицей мира, и вы получите однозначный ответ. Тут никогда не будет даже двух разных мнений. Однозначно – это американский город Хьюстон. Исторически это центр сосредоточения штаб-квартир самых крупных нефтедобывающих, нефтеперерабатывающих, машиностроительных и сервисных нефтяных американских и международных компаний и всего прочего, что связано с их деятельностью. Это мировой центр проведения нефтяных выставок и саммитов, семинаров и конференций, тренингов и переподготовки ведущих инженеров со всей планеты, это настоящая нефтяная Мекка. Мало кто знает, что Хьюстон является побратимом нашей северной жемчужины Тюмени, которая в советское время была нашей национальной нефтяной гордостью. Но эти связи, едва дав ростки сближения нашего и американского народов, как-то не срослись, а в последнее время совсем приутихли, да и сама Тюмень как город потеряла значение нефтяного флагмана. Как только не стало всемогущего Главтюменьнефтегаза и его влияние раздробилось на мелкие осколки, вновь появившиеся административные образования моментально перехватили лидерство и переместили очаги нефтяной цивилизации ещё севернее. К сожалению города остаются на старых местах, а нефтяники идут всё дальше и дальше, и за ними невозможно угнаться.

А вот на вопрос, какой город является нефтяной столицей России, мы с вами услышим самые разнообразные ответы и мнения. И с этим будет трудно спорить. Коронования столицы ещё не было, а претендентов на это звание достаточно много. Ребята из Татарстана обязательно назовут Альметьевск, а вот сибиряки будут спорить, кто-то скажет Сургут, а кто-то Нижневартовск или даже Нефтеюганск, а возможно, и Ханты-Мансийск. Все эти города России объединяет то, что все они выросли в 50–70-е годы прошлого века и у них очень похожие судьбы. Со своей стороны, я бы внёс в список претендентов альтернативное предложение и рекомендовал бы проголосовать за другой город, который попадает в этот же ряд флагманов нефтяной индустрии. Это мой родной город – Лениногорск, в котором я вырос и окончил школу.

Между городами Лениногорском и Альметьевском, которые фактически соседи, всегда было негласное соревнование, но Альметьевску чуть больше повезло, в нём под административным нажимом был построен центральный офис Татнефти. Но это было позже. А всё началось в далёком 1943 году, в самый сложный период Великой Отечественной войны, когда было открыто Шугуровское нефтебитумное месторождение. Стране нужна была нефть, так как нефтедобывающие районы Кавказа были отрезаны и блокированы фашистами. Лучшие сохранившиеся геологоразведочные предприятия страны были передислоцированы в район Урало-Поволжья, где предсказывалось открытие залежей углеводородного сырья. Собственно, от геологических предприятий это были только остатки ведущих специалистов, которые были расквартированы по избам сельских жителей. Большая часть этих предприятий начала укомплектовываться из числа местных жителей – стариков, женщин и подростков, так как лучшие сыны Республики Татарстан ушли воевать на фронт. Именно из этой молодёжи, которая начала работать в геологоразведке в годы войны, в будущем выросла нефтяная элита Татарстана.

Шугуровское месторождение было открыто бурением скважины № 1 на месте поверхностного нефтепроявления. Глубина скважины была порядка 650 метров, бурилась она роторным способом почти два года. Наверное, это открытие нельзя назвать случайным, так как выходы углеводородов из земных недр по зонам трещиноватости на земную поверхность были самым надёжным репером для заложения поисковых скважин. Но этот способ геологоразведки можно отнести в качестве приемлемого только к старым временам, когда уровень индустриализации был крайне низок, экология была девственной, а случайные загрязнения поверхностных участков земли горюче-смазочными материалами просто исключались, так как транспорт был преимущественно гужевым.

Эта скважина, которая давала приток двадцать тонн нефти в сутки, явилась прародительницей открытия через несколько лет гигантского Ромашкинского нефтяного месторождения. Геологи, изучив разрез скважины № 1, сделали верное предположение о структурном поднятии, распространяющемся на северо-восток от районного центра Шугурово. В этом направлении и стали закладываться последующие геолого-разведочные скважины. Можно с уверенностью говорить, что, даже обладая минимумом информации, геологи шли верным путём. К сожалению, сохранилось не так много подробностей открытия уникального Ромашкинского нефтяного месторождения, геологи народ немногословный, а в ту эпоху великих открытий специалисты не задумывались о мемуарах. В сухих геологических отчётах не описываются человеческие эмоции. А вот то, что скважина уже под номером № 3, которая была заложена в черте деревни Ромашкино и пробуренная в 1948 году, даст приток в количестве сто двадцать тонн нефти в сутки, можно отнести к разряду фантастических. В тот момент ещё никто не понимал, что это открытие явится стартом развития всей нефтяной промышленности СССР, а ныне России.

В регионе Урало-Поволжья на тот момент уже велась промышленная добыча нефти в Куйбышевской (ныне Самарской) области и в Башкирии, но таких крупных по своим масштабам открытий ещё не было. В течение последующих десяти лет, одновременно с развитием Ромашкинского месторождения, рядом с ним вырос новый молодой, красивый город нефтяников Лениногорск. Осваивать регион «второго Баку» приехали молодые специалисты со всей страны. Это был воистину интернациональный город с очень высоким уровнем инженерно-технической интеллигенции. Место его заложения было не случайно выбрано талантливыми архитекторами, они тогда проектировали и строили его на века, а самое главное – для людей, поэтому он был вписан ими в уникальный природный рельеф. Он и поныне один из самых красивых и привлекательных для жизни городов России.

Молодые инженеры-нефтяники в ту пору были первопроходцами и энтузиастами своего непростого ремесла. За два – три года они не только получали производственный опыт, но и становились настоящими исследователями земных недр, именно они писали научно-техническую летопись страны и создавали с нуля современную отечественную нефтяную науку. В городе был открыт нефтяной техникум, филиал Московского нефтяного института имени Губкина и многочисленные профессионально-технические училища. Лениногорск в 50–60-е годы стал кузницей нефтяных кадров для всей страны. Наиболее талантливую молодёжь ждал бурный карьерный рост. Недаром будущий министр нефтяной промышленности СССР Шашин Валентин Дмитриевич, также работавший в Лениногорске, после своего назначения набирал в штат нового министерства в Москве специалистов именно из этого города. Шашин В. Д. был уникальной личностью, именно под его руководством СССР стал лидером мировой нефтедобычи. В знак памяти об этом великом нефтянике в Лениногорске ему установлен монумент. Лениногорск вообще отличается тем, что в нём чтят память и сохраняют уважение ко многим первооткрывателям татарской нефти, о чём свидетельствует первый в СССР музей нефти. В городе возведена красивая Аллея Славы Героев Советского Союза и Героев Социалистического Труда. Здесь и поныне живут нефтяники и продолжают добывать чёрное золото. Поэтому я отдаю свой голос при выборе нефтяной столицы России именно Лениногорску, он этого заслужил, и в нём умеют хранить память.

Молодость

Я родился в семье нефтяника-буровика и вырос в этом замечательном городе. В Лениногорске я окончил школу и отсюда уехал учиться в Москву в нефтяной институт. У нас с отцом произошло редкое совпадение. Он в 1970 году окончил заочно этот институт, а я в тот же год в него поступил. У отца было среднее техническое образование, накануне войны он окончил Сызранский нефтяной техникум, затем воевал на фронте. Демобилизовавшись, работал на буровых предприятиях в Куйбышевской области, в Муханово, а в 1952 году его перевели в Татарию, в будущий Лениногорск, на освоение молодого Ромашкинского месторождения и сразу же назначили директором конторы разведочного бурения. Отец днями и ночами пропадал на буровых, мы его дома редко видели. В таком режиме работали тогда все его коллеги. Бездорожье, отсутствие техники, слабое снабжение, высокая аварийность, отсутствие на первом этапе квалифицированных кадров требовали от нефтяников нечеловеческих усилий для выполнения плановых заданий. Коммунистическая партия умела строго спрашивать с руководителей выполнения поставленных перед ними целей. Это были крайне жёсткие сталинские времена. Нефтяную промышленность курировал лично Л. П. Берия. Да и последующие годы были не легче. Люди, особенно руководители, работали на износ. У отца просто не было в то время возможности получить высшее образование. А рядом с ним подрастали и проявляли здоровые амбиции молодые дипломированные инженеры. Мама неоднократно говорила отцу, чтобы он нашёл возможность получить высшее образование, и она была тысячу раз права. Но отец постоянно откладывал своё поступление в институт. Я взрослел и уже понимал тревогу мамы. Только позже, когда отца уже не стало, я узнал от его сестры, что отец после армии подавал документы на учёбу в юридический институт, но ему было официально отказано в приёме из-за того, что в его роду какой-то родственник, сельский житель, который был осуждён в 30-е годы за колоски. Видимо, этот страх получить очередной отказ в отце присутствовал бесконечно, и мы, его семья, об этом даже не догадывались. Только после того, как наступила хрущёвская оттепель и в Лениногорске был открыт филиал Московского нефтяного института имени Губкина, он пошёл учиться. Окончил он институт с отличием. Я хорошо помню, как у нас дома по вечерам после работы собирались великовозрастные дяди-студенты и делали домашние задания. В то время учился весь Лениногорск. Это было даже модно.

В нашем доме часто собирались компании сослуживцев отца, а о чём могли говорить за столом в ту пору нефтяники, да только о производстве. И я был свидетелем почти всех этих разговоров. Нефтяную буровецкую терминологию я познал ещё в совсем юном школьном возрасте. Очень часто отец брал меня с собой в поездки по буровым установкам. Это был своеобразный курс познания мною процессов бурения скважин. В ту пору буровые установки были совсем другими, и я не мог себе представить, как на них можно было работать 24 часа в сутки и в лютый мороз, и в дождь. Внешне, со стороны, буровые установки, если бы не торчащая вверх метров на сорок мачта, выглядели как огромные деревянные сараи. Контора, в которой работал отец, в своём составе имела даже пилорамный цех. Доски как раз и применялись для внешней обшивки бурового станка, чтобы создать внутри хотя бы какое-то подобие микроклимата. Особенно мне нравился процесс перетаскивания буровой установки с одной точки бурения на другую. Под установку на домкратах подводились специальные тракторные тележки-лафеты на гусеницах, и вышка в вертикальном положении при помощи колонны тракторов-тягачей по полям перемещалась на очень большие, до нескольких километров, расстояния. Это было захватывающее грандиозное зрелище. Помню, как-то раз один из буровых мастеров уговорил отца под свою ответственность взять меня с собой и подняться по крутой лестнице на балкон верхового рабочего. Я не помню, как туда поднялся, но очень хорошо до сих пор помню, как я оттуда, с этой верхотуры, спускался. Большего страха я в своей жизни не испытывал, а мне было тогда всего десять лет. Вот так по крупицам начинали формироваться мои нефтяные познания. И я безмерно благодарен отцу за то, что он не боялся мне показать настоящую мужскую жизнь буровика изнутри этой профессии.

Каждый взрослый житель Лениногорска работал или непосредственно на нефтяных предприятиях, или в той или иной форме был связан с нефтепроизводством. Город рос на глазах, постепенно стали вырисовываться жилые кварталы, создавалась городская инфраструктура, прокладывались дороги. Одновременно развивался и весь Лениногорский район в целом. В городе было очень много детей, и их досуг был тщательно спланирован. Школы давали качественное образование, огромное внимание уделялось развитию спорта. Поэтому наша жизнь в тот период была счастливой и безоблачной. Весь город работал на достижение высочайшей цели – добыть на Ромашкинском месторождении сто миллионов тонн нефти в год. И эта цель была достигнута. Мы, дети, в тот момент не понимали, что такое нефть, и даже по большому счёту и не задумывались, зачем она нужна. Мы жили на земле, а под нами на глубине порядка двух километров находилось огромное море нефти. Лениногорск находится практически в центре над гигантским Ромашкинским месторождением диаметром более семидесяти километров. И только когда бурение эксплуатационных нефтяных скважин подошло вплотную к черте города и по его окраинам заполыхали факелы, на которых добычники нефти сжигали попутные газовые фракции, и город по ночам стал озаряться дополнительной подсветкой, мы стали наконец-то понимать, что мы живём в нефтяном городе.

Я как-то спросил отца, почему горят факелы, а вокруг них образуется кольцеобразная выжженная зона. Отец мне объяснил, что в настоящее время люди ещё не научились полностью использовать попутный нефтяной газ, что наиболее лёгкая часть газа, называемая метан, отбирается и подаётся по газопроводам в жилые дома для бытовых нужд, а более тяжёлая часть вынужденно сжигается на факелах, так как её просто выпустить в атмосферу нельзя, город моментально задохнётся. Он также сказал, что наступит время, и люди обязательно научатся использовать весь полезный объём газа, так как это основное химическое сырьё, но для этого нужно строить крупное химическое предприятие.

Как и все дети, я увлекался рыбалкой. В окрестностях города было несколько мелких речек, и мы с соседскими мальчишками на велосипедах летом ездили туда половить рыбу и покупаться. Но неожиданно по городу разнеслась молва, что нефтяники перегородили плотиной реку Зай, и около посёлка Карабаш возникло крупное искусственное водохранилище. В то время мы даже и подумать не могли, что это была составная часть крупного нефтяного проекта по освоению нашего нефтяного региона. Нефтяники создавали для себя крупные запасы воды, готовясь к приближающемуся этапу её закачки в нефтяные пласты для поддержания внутрипластового давления.

В непосредственной близости от города в нескольких точках началось строительство огромных металлических резервуаров, которые располагались стройными рядами, серебрились в лучах солнца и выглядели очень внушительно. Это были так называемые резервуарные парки, в которых накапливалась добытая из земных недр нефть. Как-то мы с отцом ехали из Лениногорска в Альметьевск, и вот в районе деревни Абдрахманово он предложил посмотреть в левую сторону от дороги. «Видишь, вот слева, вдоль склона горы, стоят резервуары, из этой точки берёт начало нефтепровод “Дружба”, и по нему нефть поставляется в социалистические страны», – объяснил он мне.

Из года в год некогда прекрасный холмистый, с бесконечными перелесками и пшеничными полями природный ландшафт стал приобретать всё больше и больше индустриальный оттенок. Ранее применявшаяся фонтанная добыча нефти, когда нефть самостоятельно поднималась по скважинам на поверхность земли, стала постепенно меняться на механизированную, и повсеместно над скважинами начали возводиться станки-качалки, и к ним тянулись бесконечные линии электропередач с сопутствующими подстанциями. В тех местах, где бурение, казалось бы, уже давно было законченным, появились вновь буровые вышки, так как началось уплотнение сетки добывающих скважин, а также стали буриться ряды скважин для нагнетания воды в пласт для поддержания пластового давления.

Все эти производственные изменения, вызванные усложнениями условий добычи нефти, происходили на наших глазах. Контора разведочного бурения, которой руководил мой отец, вышла с фронтом поисковых работы за пределы Ромашкинского месторождения, на сопряжённые с ним территории, практически по всей южной части Татарии. География работ неуклонно расширялась, нефтяники постоянно наращивали нефтяные запасы на будущее. Постепенно часть геологоразведочных скважин начала буриться в соседних Куйбышевской и Оренбургской областях. В итоге закончилось всё тем, что всю контору отца решением Миннефтепрома СССР перебросили в город Оренбург, где было открыто крупнейшее Оренбургское газоконденсатное месторождение. Задачей отца и его коллег стало проведение разведки и оконтуривания этого месторождения с последующим переходом на бурение эксплуатационных газовых скважин. Фактически с началом оренбургского этапа жизни нашей семьи я отца практически не видел. На этом мои домашние нефтяные университеты закончились, о чём я сегодня крайне сожалею. Но даже то, что привил мне мой отец в ранней молодости, мне было достаточно, чтобы в жизни пойти по его стопам.

Институт

При определении моего будущего места учёбы вопрос выбора передо мной даже не стоял. Однозначно, я должен был поступать в Московский институт нефти и газа имени И. М. Губкина. Но мой отец настоял на том, чтобы я пошёл учиться не на буровика, а на промыслового геофизика. Он мне прямо сказал, что в нашей семье достаточно уже его одного, помесившего грязь, по распутицам добираясь на буровые, а геофизики из всех нефтяников на сегодня самые передовые и инженерно подготовленные, а также работают в более комфортных условиях, а в будущем, если появится такое желание, всегда можно переквалифицироваться на бурение скважин. Так мы и решили на семейном совете.

Будучи студентом, трудно оценить качество образования, которое тебе дают и которое в итоге ты получаешь. Что главное для студента? Пройти без излишних приключений очередную сессию, сдать необходимые зачёты и экзамены и побыстрее уехать на каникулы и навестить своих родителей и друзей. Студенты бывают разные. В каждой группе присутствуют свои лидеры, завоёвывающие свой авторитет среди однокурсников по своим внутренним законам. Одни выдают фантастические результаты, сдавая все экзамены на «отлично», другие ударяются в общественную деятельность, а третьи с гитарой и песнями, балагурством и гулянками, дают фору всем остальным во время производственных практик. Как правило, у нас недолюбливали первых, это была наиболее замкнутая категория студентов. Я относился именно к этой категории. По этой причине внутри учебной группы у меня отношения не сложились, хотя я со всеми старался поддерживать ровные отношения.

Все пять лет обучения в институте я жил в новом современном общежитии, построенном на перекрёстке улиц академиков Волгина и Бутлерова. Общежитие было чисто мужским. Ребята со всех факультетов жили в одном месте, и можно было в свободное от учёбы время заводить знакомства с представителями разных специальностей. К тому же там жило много земляков из Лениногорска. Именно там я сблизился с Юрой, Николаем, Аликом и Борисом. Мы все пятеро учились на разных факультетах. Я даже затрудняюсь сказать, что нас всех тогда сблизило, может быть, простая случайность или некий таинственный, неведомый нам человеческий магнетизм. Должен оговориться, что Юра и Николай были моими земляками, наши родители хорошо знали друг друга и были коллегами по работе. А Алик и Борис приехали учиться совершенно не из нефтяных городов. Наша дружная компания просуществовала пять лет, а потом судьба разбросала нас по разным городам страны. Вновь встретились мы уже позже, только через тридцать семь лет после окончания института, к тому времени у каждого из нас накопился свой личный опыт работы в нефтяной отрасли.

Вернусь к учёбе в институте. Из всего набора учебных дисциплин, которые пришлось познавать, мне по душе были только те, что имели прямое отношение к моей специализации. Курсы бурения и добычи нефти нам прочитали буквально мельком, могу сказать, что, на мой взгляд, даже поверхностно. Может быть, нам достались преподаватели-формалисты, или эти предметы считались для нашей специальности – промысловой геофизики – непрофильными, и в итоге курс лекций был неимоверно сжат. Но это принесло только вред. У многих моих однокурсников представление об основах бурения и добычи нефти просто не сложилось. Сегодня я считаю, что это произошло из-за неправильного составления учебного процесса, его перегруженности совершенно ненужными или второстепенными дисциплинами. Понято, и я с этим согласен, институт должен был нам только приоткрыть наши глаза на многообразие специализаций, связанных с нефтяным производством, суть которых мы в будущем должны познавать самостоятельно, по мере необходимости. Но я никогда не соглашусь с тем, чтобы выпускник нефтяного института после его окончания имел слабое представление об основных дисциплинах.

Больше всего мне нравились геологические науки и интерпретация каротажных диаграмм. Этому нас обучали самые талантливые профессора института, настоящие корифеи своей профессии. Я могу однозначно сказать, что именно доскональное изучение глубинного строения земных недр и процессов формирования нефтяных залежей дало мне возможность увидеть всё нефтяное производство как бы изнутри и совершенно по-другому к нему относиться. Раньше я видел только то, что располагалось на земной поверхности, собственно то, что может увидеть любой из нас, заехав в тот же Лениногорский район. Нефтяная отрасль оказалась для меня настолько многогранна и гораздо более интересна по сравнению с тем, что я думал о ней в юности. Мне кажется, что по своей наукоёмкости, своей непознанности до конца, безграничности творческих возможностей людей разных специальностей, своему техническому вооружению и насыщенности индустриальными новинками ей нет равных. Поэтому сегодня чуть ли не каждый житель России либо работает на нефтяное производство, либо кормится от него.

Однако нефтяная олигархия, её магнаты, большие и малые, стараются своими действиями постоянно принижать её значимость для современного российского общества, замыкают её в кругу своих меркантильных интересов, забаррикадировали её от притока молодых специалистов.

Как сегодня расставлены кадровые приоритеты на современном производстве? Если коротко ответить, то на первом месте стоят финансисты и нефтетрейдеры, затем идут добычники, затем буровики, и уже в самом конце геологи. А я бы расставил всё наоборот. С точки зрения рационального использования недр, во главе угла должен находиться исключительно геолог или уж, на худой конец, специалист с двумя нефтяными образованиями, одно из которых обязательно геологическое. А ещё лучше, чтобы высшая школа готовила универсальных выпускников, в равной степени владеющих знаниями как в области геологии, так и бурения нефтяных скважин и добычи нефти.

Оканчивая институт, я готовился, как и все студенты, к походу на комиссию по распределению выпускников. Это самый волнительный процесс для любого молодого специалиста, что в итоге обучения ему предложат. Подразумевалось, конечно, и свободное распределение, когда каждый заранее договорился о своём дальнейшем месте работы. Но только именно на этой комиссии нам предлагались самые интересные места. У меня уже была заветная мечта, я хотел остаться и работать на своей, уже родной для меня кафедре промысловой геофизики. Я знал, что на кафедре предполагается оставить трёх лучших выпускников, и мой средний бал по успеваемости позволял мне рассчитывать на благоприятный исход. В кабинет, в котором проходило заседание комиссии, впускали строго по одному студенту, по очереди, в соответствии с набранными баллами. Я зашёл третьим и был крайне удивлён, что в показанном мне списке возможных вакансий позиций на кафедре не было. Были места преимущественно в Западной Сибири. В другие времена я бы безоговорочно принял это предложение, но сложившиеся семейные обстоятельства не позволяли мне поступить таким образом. За два месяца до распределения скоропостижно скончался мой отец, и мама приняла решение перебраться жить из Оренбурга в Москву, и я должен был находиться рядом с ней. Впервые в жизни я испытал несправедливость по отношению к себе. Из всего списка, что я увидел перед собой, была только одна возможность остаться в Москве, это пойти на шестой курс обучения – иностранному языку, в нашем институте. Я не имел об этой системе подготовки ни малейшего представления, но, согласившись с этой позицией, я думаю, что в последующем только выиграл. А на третье место на кафедре, оно, как позже выяснится, действительно существовало, был взят человек из категории блатных, даже не из первой десятки по успеваемости. Вот так всё для меня и закончилось. Действительно, всё, что ни делается, всё к лучшему.