Текст книги "Петролеум фэнтези"

Семья

Многое в этой жизни происходит случайно. Случайно мы встречаем любимого человека, а как иначе. Для каждого молодого мужчины наступает момент, когда пора задуматься о создании своей собственной семьи. Так было устроено до нас, так оно будет и впредь. Найти свою любовь – это действительно дело случая, нам её координаты по почте никто не присылает. Всё происходит неожиданно, и если с вами до сих пор это не произошло, то будьте уверены, свою любовь вы обязательно встретите, но для этого вы должны созреть и понять, что вы уже готовы взять на себя всю ответственность за ваше совместное будущее.

Вот и у меня всё произошло совершенно случайно. К тому времени мы прожили в Москве почти год. Семейные переживания стали постепенно успокаиваться, было начало мая, и моя мама решила наконец-то отметить новоселье и пригласить на него две семьи старых сослуживцев отца по Лениногорску, один из которых работал в конторе отца главным инженером, а второй главным механиком. Мама с ними часто перезванивалась по телефону, и они любезно откликнулись на приглашение на наш семейный праздник. Мы жили очень скромно, у нас в квартире, по сути дела, было пусто, мы за прошедший год даже не успели обзавестись самой простой мебелью, и мама очень переживала, как это будет всё воспринято.

Стол в доме был уже накрыт, и мы с нетерпением ждали гостей в назначенный час. Мы думали, что среди гостей будут только взрослые, но неожиданно для нас семья бывшего главного инженера, появилась втроём, с ними вместе была их дочь, будущая моя жена Танечка. Она была моей ровесницей, и в тот же год, что и я, окончила тот же самый нефтяной институт. Но, проучившись бок о бок в одних и тех же стенах института на Ленинском проспекте пять лет, правда, на разных факультетах, проходя ежедневно по одним и тем же институтским коридорам, мы ни разу нигде с ней не пересеклись.

Уже через месяц после нашего знакомства мы подали заявление в ЗАГС на регистрацию брака, а в июле состоялась наша свадьба, и мы стали с ней мужем и женой.

Это был очередной мой жизненный этап. Строить совместные планы на будущее гораздо проще вдвоём. Семья ко многому обязывает, она требует внутренней перестройки многих юношеских принципов, отказа от многих жизненных излишеств и, наконец, она заставляет мыслить совершенно иначе. Приходилось познавать многие вещи с самого нуля, считаться со всеми новыми родственниками, да и не забывать свою старую семью. Живём мы с Таней и не тужим уже тридцать девять лет, у нас выросла прекрасная дочь, есть замечательнейший зять и появились на свет уже две прелестные внучки.

Первая работа

Видимо, обида из-за несправедливого институтского распределения продолжала во мне сохраняться, и я после недолгих раздумий пошёл работать в непрофильный для меня ВНИИБТ, это был единственный в Москве и самый известный в стране научно-исследовательский институт буровой техники. В ту пору он располагался в самом начале Ленинского проспекта, почти что на Октябрьской площади, в старом здании Московского нефтяного института. Фактически, выучившись на геофизика, я вернулся к профессии отца, от которой он пытался меня отговорить. Я был принят на работу младшим научным сотрудником в лабораторию пакеров с самым мизерным окладом, который тогда существовал. Но с чего-то надо было начинать. Коллектив лаборатории меня принял достаточно хорошо, и передо мной сразу же выложили стопки годовых технических отчётов за несколько предшествующих лет, чтобы я быстрее вник в суть дела.

Работа меня постепенно затягивала, она день ото дня становилась всё более интересной, я регулярно стал выезжать в командировки, преимущественно в Западную Сибирь, вместе с более опытными специалистами, для проведения промысловых экспериментов с образцами новой техники. Из названия лаборатории понятно, что она разрабатывала пакерные устройства, но область их применения была настолько широка и уже было их изобретено такое количество, как говорят, на каждый случай жизни, что, казалось, придумать уже было просто нечего. И тем не менее в головах талантливых изобретателей постоянно рождались новые идеи. Меня подключили к разработке нового пакера для ликвидации заколонных перетоков пластовых вод. Нефтяников постоянно мучили проблемы быстрой обводнённости призабойных зон скважин, а природа появления вод была не до конца изучена. Обводнённые скважины выводили из состава добывающих и переводили в фонд скважин, ожидающих ремонта. Из-за форсированной добычи нефти простаивающий фонд скважин постоянно нарастал, и мы должны были помочь добычникам бороться с этим негативным явлением.

В учебном институте я никогда не занимался общественной деятельностью, более того, даже от неё уклонялся, но во ВНИИБТ оказалось все иначе, местная молодёжь быстро взяла меня в оборот, и я сам даже не заметил, как вдруг оказался заместителем комсомольского секретаря института. Весь коллектив ВНИИБТ был небольшой, в основном это были уже преклонного возраста маститые учёные и изобретатели, основатели современной советской буровой науки, техники и технологий, лауреаты государственных премий, а молодёжи было совсем мало, порядка сорока человек, и я с ними со всеми быстро передружился. Безусловно, в этом была заслуга нашего секретаря Аллы. Она старалась брать меня с собой на все мероприятия за пределами института. И вот как-то раз нас пригласили на какую-то очень важную беседу в ЦК ВЛКСМ. Мы поехали на встречу с ней вдвоём. Нас встретил молодой человек, выглядевший чуть старше нас, он был ответственным инструктором по работе с молодёжью нефтяных предприятий всего СССР. Свой разговор с нами он начал издали. Стал объяснять, что нефтяники уходят всё дальше на Север в зону тундры и бездорожья, что перед учёными страны поставлены задачи по созданию новых видов транспортных средств, вплоть до возрождения дирижаблей. Предполагалось, что при помощи этих летающих средств на большие расстояния будут перемещаться буквально все виды оборудования, а обратно на Большую землю ими будет вывозиться добытая нефть, до тех пор, пока не будут построены магистральные нефтепроводы. Для меня, ещё совсем зелёного специалиста, было большой честью оказаться вовлечённым в столь грандиозные планы. Инструктор закончил свой рассказ тем, что перед разработчиками новых видов оборудования ставится принципиально новая цель – создавать их в блочном исполнении для условий Крайнего Севера, чтобы значительно сократить сроки их сборки и монтажа на местах применения. Эта информация долгие годы не покидала меня, и я постоянно думал о том, что могут сделать буровики. Труд буровика очень тяжелый, по своим масштабам трудоёмкости он, пожалуй, ни с чем не сопоставим, и хотелось облегчить этот труд, сделать более комфортабельным и менее опасным с точки зрения травматизма. Но чтобы понять важность данной проблемы и где искать рациональное зерно её решения, мне предстояло ещё поработать и набраться профессионального опыта. Позднее мы с вами, безусловно, ещё коснёмся этой темы, и она станет главным стержнем данной повести.

Впереди меня ожидали интересные годы работы, и я тогда ещё не мог представить, что мне доведётся встретится со многими известными нефтяниками и талантливыми учителями нефтяного производства.

Алжир. «Сонатрак»

Учитывая то, что мой шестой год обучения в Губкинском институте был посвящён углублённому изучению французского языка с техническим уклоном и что я работал во ВНИИБТ, мне было предложено поехать поработать в Алжир на буровой контракт с государственной нефтяной компанией «Сонатрак», где я приобрёл свой первый опыт международной работы. Мы бурили нефтяные скважины для алжирцев в пустыне Сахара с применением наших отечественных буровых установок, которые изготавливались в Волгограде на заводе «Баррикады» в экспортном тропическом исполнении. Эти совершенно новые установки мы монтировали с самого нуля непосредственно из заводской упаковки. Внешне они практически ничем не отличались от иностранных аналогов, которые мне довелось впервые увидеть в алжирской Сахаре, среди песчаных барханов и изнуряющей жары. Именно там шло негласное соревнование между разными странами, чьё буровое оборудование лучше. Параллельно с нами работали румыны, итальянцы, французы и конечно же американцы. По отзывам алжирских руководителей наше оборудование было ничуть не хуже американского, но по сравнению с ними наши станки были доукомплектованы именно американским оборудованием, в частности пультом бурильщика и превенторным хозяйством, которое было неотъемлемым условием бурения в тех местах, где очень часто происходили выбросы нефти из-за крайне высоких давлений во вскрываемых пластах, зачастую заканчивавшиеся нефтегазовым фонтаном и самопроизвольным его возгоранием. Сплошь американским было также всё внутрискважинное оборудование, применяемое для оснастки обсадной колонны, приспособления для цементирования обсадных колонн и буровые долота. Здесь трудно что-то возразить, американцы были и остаются лидерами нефтяного машиностроения. Промыслово-геофизические исследования и тампонаж скважин также выполняла американская компания «Шлюмберже», признанный лидер этих видов работ во всём мире и по сей день.

Нашей задачей было не только пробурить как можно больше скважин, но и обучить местный персонал работе на нашей технике. Предполагалось, что со временем этот наш станок мы полностью передадим алжирским специалистам под их управление. Всего по контракту работало восемь наших буровых бригад. Надо отдать должное местному буровому персоналу, эти молодые ребята-арабы достаточно быстро обучались. Единственную трудность мы испытывали лишь в религиозный праздник Рамадан, когда они днём не ели по религиозным законам и ходили по жаре сонные как мухи, но бурение скважин – это непрерывный процесс, и буровая установка работает двадцать четыре часа в сутки.

Командировка в Алжир продолжалась три года, и я ничуть не жалею, что провёл в этой африканской стране свои лучшие молодые годы. Опыт, который я там получил, оказался бесценным и дал мне возможность почти на всё смотреть другими глазами. Многое можно познать только в сравнении, а именно этих возможностей у меня там было предостаточно. Прежде всего я понял, что я представлял действительно мощнейшую державу мира, которая была лидером по оказанию помощи всему африканскому континенту, но в то же время я стал понимать, что наше присутствие там организовано не совсем верно. Мы считали, что мы приехали обучать местное коренное население, и чуть ли не бесплатно поставляли им уникальное оборудование, которого самим не хватало. Советский Союз построил в Алжире мощную разветвлённую систему высшего и среднего профессионального образования, да и у нас в Москве училось много алжирцев. По идее, все они должны были стать не только нашими проводниками, но и поддержкой нашего присутствия в этой стране. Однако простые алжирцы считали совсем наоборот, что мы приехали им не помогать, а всего лишь зарабатывать у них в стране деньги, и вовсе никакой дружбой народов и не пахло. Политическая пропаганда нас просто вводила в заблуждение. Да, относились к нам неплохо, но не более того. Видимо, то же самое происходило и в других африканских странах, поэтому неудивительно, что в настоящее время Россия потеряла на Африканском континенте всё своё огромное влияние.

Кстати, о деньгах, то есть о зарплатах. Алжирцы народ наблюдательный, а наши специалисты бывают зачастую болтливы. Так вот те, кого мы обучали, нам в открытую заявляли, что стоим мы очень дёшево. Американский буровой мастер получал по частному персональному контракту 10 000 долларов в месяц, а наш всего лишь 500. Вот эта огромная двадцатикратная разница в зарплате для алжирцев была показательной, и они об этом были прекрасно осведомлены. Наши попытки объяснить им, что мы приехали им помогать развивать национальную экономику и оказывать техническое содействие, вызывали с их стороны только саркастический смех. Видимо, как себя оценишь, так тебя и полюбят. Везде уважают силу, а там прежде всего, и наша сила была только в военной поддержке их страны. Остальное, даже очень хорошее, всё быстро забывается, таков их менталитет.

Могли бы мы как нефтяная держава работать в Алжире на коммерческих, как американцы, условиях? Безусловно, могли, и заслужили бы гораздо большее уважение, а наша страна получала бы от них по взаиморасчётам твёрдую валюту, а не вино под названием «солнцедар», многим известное как предмет язвительных насмешек. Говорили, что это вино перевозили в СССР не в бутылках, и даже не в бочках, а наливом в танкерах-виновозах. И что в этом случае до нас доходило? Вот именно то, что вы подумали, и вы правильно сами себе ответили на этот вопрос.

Вы, наверное, хорошо знаете чем закончилась для СССР и России вся алжирская эпопея? Контракты все были закрыты. Из-за разгула терроризма в этой некогда спокойной стране все коммерческие и технические отношения между нашими странами были прерваны, попытка хоть каким-то образом погасить их задолженность перед нашей страной практически провалилась, и в итоге, потеряв все надежды, щедрая Россия списала им под ноль все старые долги. В то же время самой России старых советских долгов никто не простил, ни одна страна мира, и мы продолжаем их добросовестно выплачивать.

Миннефтепром СССР

Как коротко можно было бы охарактеризовать бывший Миннефтепром СССР? Безусловно, это кладезь мозгов и ходячих энциклопедий. Например, у нас в Главтранснефти работал специалист средних лет, знавший наизусть каждую задвижку на всех магистральных нефтепроводах СССР. Или вот был геолог, который также по памяти мог выдать, не заглядывая в справочники, описание, в том числе в цифрах, каждого нефтяного месторождения СССР. А почему они всё это знали? Да потому, что примерно в таком же ритме и в таком же стиле работали сотрудники всех управлений. В министерстве не было случайных людей, а тем более каких-то блатных недоучек. В этом Министерстве, здание которого располагалось на набережной Мориса Тореза (ныне Софийская набережная), стоял мощный кадровый фильтр, со стороны людей туда просто не брали. Чтобы туда попасть, каждый должен был пройти производственную школу и уже преодолеть несколько карьерных ступеней. Все специалисты Миннефтепрома СССР умели работать самостоятельно, а при необходимости создавались временные рабочий коллективы из представителей разных управлений и проводился мозговой штурм для решения поставленной задачи. Каждый был готов быть вызванным в любую минуту к руководству, вплоть до Министра, по блоку вопросов, которые находились в его компетенции. Отказы от выполнения поручений не допускались и не принимались, всё исполнялось беспрекословно.

Работать было интересно, но крайне ответственно. Промахи не прощались. Иногда применялись показательные разносы на коллегиях, в назидание другим. Но за всю мою бытность за служебное несоответствие было уволено из Министерства не боле двух – трёх специалистов. Но при этом их из системы в целом не увольняли, а переводили работать на периферию.

В то же время в Министерстве замечали и поощряли наиболее квалифицированных и исполнительных специалистов и продвигали их вверх по служебной лестнице. Системы премий, или каких-либо материальных поощрений не существовало. Все, кто попал сюда, считали за честь работать в руководящем звене отрасли.

Перестройка и красные директора

Начало перестройки меня застало в центральном аппарате Миннефтепрома СССР. К тому времени я уже проработал на Софийской набережной более десяти лет и приобрёл значительный опыт аппаратной работы. Переход в коллектив высокопрофессиональных нефтяников всей страны из института буровой техники ВНИИБТ мне дался достаточно тяжело. Если в институте я был в основном связан с чертежами, лабораторными и промысловыми испытаниями новых образцов буровой техники, то работа в Министерстве в значительной степени строилась на контактировании с многочисленными нефтяными преддприятиями по всей стране и прежде всего с их руководителями. У меня не было ни одной свободной минуты. Мне приходилось переучиваться на ходу, познавать всё новые и новые нефтяные дисциплины, потому что контакты были самые разнообразные, вплоть до экзотических, например, с Институтом микробиологии Академии наук СССР по вопросам микробиологического воздействия на углеводородные залежи с целью повышения нефтеотдачи пластов.

Коллектив Министерства был немногочисленным, чуть более одной тысячи человек, включая аппарат Главтранснефти, который был всего лишь составной частью Министерства, и мы все хорошо друг друга знали. Доступ в кабинет любого чиновника всегда был свободным, и все вопросы решались предельно оперативно. Стиль работы всех сотрудников центрального аппарата был заложен в 60-е годы ещё министром В. Д. Шашиным. и безоговорочно соблюдался. У нас был минимум бюрократии. Небольшим коллективом Министерство управляло нефтяной индустрией всего СССР и успешно справлялось с поставленными задачами. Мне непонятны причины непомерной раздутости штатов штаб-квартир современных российских нефтяных компаний, ведь офисный планктон как в то советское время ничего не производил, так и тем более сейчас ничего не производит. Без него, конечно, не обойтись, но бюрократическая прослойка многочисленных категорий белых воротничков возросла в десятки раз. Советскую систему критиковали за её перегруженность административными работниками, а то, что в итоге было порождено, ещё гораздо более худшее её подобие.

Я ничуть не хотел бы анализировать глубинные причины развала СССР и нефтяной промышленности в частности, на этот счёт уже есть и наверное ещё будут аналитические исследования профессионалов. Я лишь постараюсь вам изложить то, что мне пришлось пережить лично и что сопутствовало формированию моих взглядов.

К концу 80-х годов производственные объединения Министерства начало лихорадить из-за снабженческих перебоев с поставками самых разнообразных видов оборудования, труб нефтяного сортамента и материалов. Повсеместно началась кадровая чехарда со сменой руководителей, это не обошло стороной и наше Министерство. В короткие сроки почему-то были сменены один за другим сразу три наших министра. На местах, то есть в небольших нефтяных городах, как и по всей стране в целом, стал нарастать дефицит продовольственных товаров и ширпотреба. Деньги начали катастрофически обесцениваться. Страна шла вразнос. Социальная напряжённость повсеместно с каждым днём нарастала. Нефтяники стали создавать забастовочные комитеты и выдвигать центральной власти достаточно жёсткие требования, вплоть до остановки производств и перекрытия нефтяных задвижек. Это было очень тревожное время.

Мне по долгу службы пришлось участвовать в работе забастовочной комиссии, которую со стороны Правительства СССР возглавляли одновременно два министра – Л. И. Филимонов и В. С. Черномырдин, а со стороны предприятий нефтяной и газовой промышленности – представители профсоюза. На заседаниях дебаты были нелицеприятными и крайне накалёнными. Требование бастующих было ультимативным: «Нам там в Сибири есть нечего, купите нам мясо, мы уже давно его даже в глаза не видели! Где валюта, которую получает государство за добытые нами нефть и газ? Почему голодают наши дети и жёны?»

Ситуация была практически неразрешимой. Видимо, там, на самом верху, настолько всё прогнило и дебет с кредитом уже давно не сходились, что, на мой взгляд, в тот момент Правительство просто струсило перед собственным народом и самоустранилось от исполнения своих прямых обязанностей. Мы все, нефтяники, всегда были как одна семья, все, кто работал в Москве в Министерстве, все мы произросли оттуда, с периферии, из тех коллективов, представители которых сегодня сидели с нами вроде бы как за одним столом, но смотрели на нас как на своих заклятых врагов. Кто нас тогда столкнул лбами, было ли это стечением обстоятельств или чьим-то преднамеренным действием, мне до сих пор непонятно. У бастующих был отработан посыл в нашу сторону: «Если вы тут в Москве не сможете удовлетворить наши требования, то знайте, мы умеем добывать нефть и самостоятельно научимся также её продавать!» В итоге этим всё и закончилось, и эти люди были тысячу раз правы. Они научились продавать нефть самостоятельно. Но в тот момент это был первый сигнал развала отрасли, её децентрализации. Это была крайне суровая школа, но её пришлось пройти нам всем.

Вторым негативным сигналом, который прозвучал практически одновременно с первым, было решение ЦК КПСС и Совета Министров СССР разрешить создавать совместные предприятия по добыче нефти и газа с участием иностранных компаний. Нам был роздан текст этого постановления, и мы его внимательно изучали чуть ли не под микроскопом, пытаясь понять, чем это вызвано. Кто-то радовался его появлению, а кто-то негодовал. Отечественные нефтянники в тот отрезок времени сами работали в десятке зарубежных стран, и к тому же к моменту выхода этого документа мы развернули крупномасштабный объём буровых работ в Южном Йемене, готовились к выходу в Алжир по добыче нефти на концессионных участках по принципу «продакшн шеринг». Сама отрасль была достаточно развитой, и кто придумал пустить в святая святых иностранцев? К слову, ныне не мы работаем на основе «продакшн шеринг» за границей, а иностранцы работают у нас в России на трёх очень значимых объектах. А это удел стран третьего мира, находящихся в самой ранней стадии развития.

Так вот, чтобы хоть как-то начать исполнение данного постановления, первый заместитель министра В. Ю. Филановский собрал у себя совещание, на которое пригласил всех заместителей министра и начальников ведущих управлений. Всего присутствовало порядка двадцати человек, в том числе и мне довелось участвовать в том совещании. Филановский В. Ю. неформально считался первым лицом в Министерстве, так как обладал среди всех работников наибольшим опытом и авторитетом. Он открыто нам заявил, что от Министерства требуют на самый верх хоть каких-либо предложений, и мы не имеем права отмалчиваться, это необходимо для укрепления международного имиджа страны и получения зарубежных кредитов, в которых в тот период крайне нуждался СССР для залатывания дыр в экономике.

– Мы сегодня должны разойтись с выработанными предложениями, – сказал Филановский всем присутствующим.

Матёрые нефтяники, многие из которых уже были убелены сединой, прошедшие огни и воды, сидели перед ним в глубочайшем раздумье. Они и представить себе не могли, чтобы вместо них в нашей стране непонятно для каких целей кто-то будет добывать нефть. Для них это был нонсенс. Тем не менее что-то нужно было делать. В итоге лучшего ничего придумать не смогли, как отдать на растерзание иностранцам уникальное Тенгизское месторождение в Западном Казахстане, так как высокий процент содержания сероводорода и углекислого газа в нефти данного месторождения тормозил начало его разработки из-за отсутствия на тот момент отечественного опыта работ в условиях крайне агрессивной среды.

В Министерство потянулись зарубежные варяги, в том числе и крупные нефтяные компании, и американские сенаторы, и финансисты из крупнейших мировых банков и просто авантюристы всех мастей. Ради справедливости, стоит отметить, что многие из них приезжали с очень разумными предложениями и уезжали от нас крайне воодушевлёнными. Страна действительно стала постепенно приоткрываться для мирового сообщества, появилась новая живая струя идей, отражавшая взгляд со стороны. И мы тоже все начинали постепенно ощущать изменения, происходившие в нас самих. Это вышеупомянутое постановление, с одной стороны, действительно ломало старые стереотипы международных отношений, но, с другой стороны, мы запускали в свой огород такую неведомую нам силу, которая приведёт в конце концов не только к перестройке всех организационных и правовых основ нефтяного производства, но, самое страшное, разрушит отечественное нефтяное машиностроение.

После развала СССР, когда красные генералы путём не административного назначения, как это делалось по старинке, а своего переизбрания в своих трудовых коллективах получили неограниченную власть и ответственность за судьбы своих предприятий, а также получили доступ к самостоятельной реализации нефти, они столкнулись с непростой задачей принятия самостоятельных решений, на центр уже больше пенять не приходилось. В первый момент большинство из них просто растерялось. Вот она, нефть, уже добытая, но как её продать, чтобы получить живые деньги? Трудовые коллективы стали требовать от руководителей насытить рынок всем необходимым для жизни. Появились бартерные сделки, когда значительный объём нефти обменивался на автомобили, дублёнки или на холодильники и продукты питания. Кто измерял эквивалентность и справедливость бартерного обмена при этих сделках, никому не известно. Но у многих руководителей постепенно стали образовываться в личном распоряжении значительные суммы денег. Из Москвы на периферию для выплаты зарплат деньги возили самолётами в чемоданах. Банковская система была не развита, гарантий, что деньги в банках не пропадут, никто дать не мог. Поэтому и существовала чемоданная система доставки. На обналичивании денежных средств и их доставке стали специализироваться крайне сомнительные личности. Порождалась система первичного накопления денежных средств, в которую были втянуты и некоторые красные генералы. Но они не понимали одного, что уже в тот момент на них собирался компромат, который и будет инструментом их вытеснения из занимаемых кресел. Немногие выдержали это испытание. Сегодня мы по пальцам можем перечислить тех, кто не сломался и продолжает работать и по сей день. Кратковременная сладость жизни для них закончилась горьким разочарованием, сломом судеб, казалось бы, на первый взгляд вполне достойных людей. Они сами виноваты в разрушении собственной карьеры и пенять им не на кого. Как раньше правильно говорили, честь нужно было беречь смолоду. Да и уже в зрелом возрасте им это бы не помешало. Видимо, их бес попутал.