Текст книги "Петролеум фэнтези"

Именно в этот момент к нам подошла моя жена и сказала, что нам всем пора идти на обед. Я не исключаю, что она всё это время находилась где-то совсем рядом с нами, всё слышала и решила прервать наш интересный разговор со всем не случайно в этой фазе обсуждения. Нам нужна была передышка. И она это прекрасно понимала. Понимала она также и всё то, о чём мы говорили, и была к нашему обсуждению совершенно не безразлична. Она прекрасно понимала технический язык, особенно язык буровиков, потому что проработала длительное время на кафедре бурения скважин Губкинского института. Впереди у нас оставалось уже не так много времени. На следующий день был запланирован общий отъезд, а мы по большому счёту только начали всё обсуждать. Не договорившись, мы не имели права расставаться. И тут Юрий внёс неожиданное предложение:

– Если хозяин не против, то я предлагаю всем ещё задержаться на пару дней. Не знаю, как всем, но мне становится всё интереснее, и я хотел бы довести наш интригующий разговор до конца. Надеюсь, что все вы не против?

Все вдруг стали роптать, а как же билеты на самолёт, они уже куплены и просто пропадут. Но Юра всем объявил, что за свои билеты не стоит беспокоиться, и он компенсирует все возможные потери. Наверное, тогда он спас ситуацию и дал нам всем возможность продолжить наслаждаться нашим общением. Я ему за это предельно благодарен. А он первым из нас начал нести наши первые корпоративные затраты.

Кто-то из нас вдруг вспомнил и произнёс вслух:

– Ребята, а мы за всеми нашими разговорами, про институт совсем забыли. Надо же туда съездить и подышать родными стенами, мы же это с вами планировали.

Все оживились и стали настаивать на немедленной поездке, сразу же после обеда. Я посчитал, что эту идею нужно поддержать, тем более я как будто предчувствовал, что будет необходимость выезда за пределы дачи, и сегодня пива с ними не пил, и был готов сесть за руль.

Посещение института

Мы выехали с дачи по Калужскому шоссе в направлении МКАД. Рядом со мной разместился Юра, как самый крупногабаритный из нас, а Борис, Алик и Николай разместились на заднем сиденье. Мы проезжали мимо Десны, и все сразу же стали вспоминать наши поездки на эту речку в студенческие годы, где мы любили проводить время в тёплые дни. В то время это было одно из излюбленнейших мест отдыха не только москвичей, но и нас, иногородних студентов. Но сейчас был самый разгар лета, а берега реки были безлюдными, нарушенная экология и катастрофическое загрязнение реки внесли свои коррективы, да и международный туризм этому поспособствовал. По берегу речки стояли только отдельные рыбаки.

Подъезжая к автомобильной развязке у комплекса «МЕГА», я начал перестраиваться, чтобы попасть нам сразу же на Ленинский проспект, но Борис вдруг предложил поехать прямо по Профсоюзной улице и начать наше путешествие с посещения нашего общежития на улице Бутлерова. Предложение было разумным, общежитие действительно было совсем рядом. Все с восхищением смотрели на разросшуюся Москву, на новые станции метро, которых в годы нашей учёбы и в помине не было. Тогда последней станцией метро была Калужская, а станцию метро Беляево только начинали строить.

– Ребята, как всё изменилось за тридцать семь лет, я почти ничего не узнаю, как разрослась Москва! – воскликнул вездесущий Николай. – Но я не понимаю, зачем нужен такой большой город, вы же все тут задыхаетесь от тесноты. А что творится на дорогах, просто не проехать, сплошные пробки. Вот сколько едем, я так и не увидел ни одного завода, ни единой промзоны, ни одной заводской трубы, а где работает весь этот народ? Неужели все торгуют? У нас на периферии такого нет, поэтому москвичей у нас никто не любит, так как Москва ничего не производит и живёт за счёт всей остальной страны. Раньше хоть эти консервные банки, «Москвичи», выпускали. Вы же все начнёте скоро сами отсюда разбегаться. Город задушит сам себя. Давно нашим правителям была уже пора начать развивать малые города в отдалённых районах страны, перемещать деньги туда, а не вбухивать их бездарно здесь, – продолжал ворчать Николай.

Если бы мы в тот момент не добрались до общежития, Николай, наверное, бы так и продолжал нам читать свою лекцию о развале нашей страны и обо всём, что он думает. В нас во всех накопилось слишком много негативного, мы постепенно стали превращаться в критиканов, шли на поводу текущих обстоятельств и очень мало думали о том, как изменить свою жизнь к лучшему. Мы всегда жили так, что нас кто-то опекал от бед, вёл нас по жизни как слепых и обучал нас ходить только по прямой. И что из нас вышло? Какое-то инкубаторско-тепличное существо. С одной стороны, мы вроде бы и обладали всей необходимой атрибутикой для того, чтобы просто жить в искусственной, застывшей среде, но только как нас окунули в бурлящий поток современности и дали всем возможность плыть самостоятельно, немногим удалось выбраться на берег. Тонули те, кто был обучен правильным приёмам жизни и продолжал их соблюдать, а те кто нарушил установленные правила, тот выжил. Переход из одной социальной системы в другую оказался болезненным для всех, в том числе и для меня. Я страдал ровно тем, чем и Николай. Мы очень все похожи. Но последнее время я стал себе просто запрещать думать о плохом и искал пути позитивной зарядки.

Во двор общежития нам въехать не удалось, все корпуса были обнесены высоченным железным забором, а на въездных воротах весел здоровенный замок. Отыскав калитку, мы попали на территорию общежития и прошли к нашему родному третьему корпусу. Миновав вход, мы сразу же попали в объятия суровой сторожихи, которая наотрез отказалась нас впустить даже в холл. Наши увещевания о том, что мы здесь когда-то жили и мы просто хотели подняться на свои этажи на несколько минут, оказались безрезультатными. Продолжать спорить с ней не имело смысла, и мы удовлетворились тем, что побывали рядом со своим родным домом. Мы обошли всё здание вокруг, отыскали некогда бывшие нашими окна, жаль, что они были слишком высоко и в них невозможно было заглянуть. Каждый человек должен иметь возможность вернуться в свой старый дом, войти в него или просто постоять рядом и подумать о всём былом, а может быть, это будет вторая отправная точка, вторая попытка в жизни, после первого фальстарта.

– Вот увидите, в институте будет то же самое, нас внутрь не пустят, повсеместно навводили пропускные системы, а там тем более, – не успокаивался Николай.

И он был прав. В институт нас тоже не пустили, на турникете при входе стояла суровая охрана в униформе с устрашающими нашивками на рукавах «Газпром».

– А при чём тут этот «Газпром», какое отношение они имеют к институту, может быть, они уже здесь и преподают? Мне что-то заходить туда даже не очень хочется, – язвил Николай.

Мы ретировались на ступеньки института и увидели на фасаде при входе в институт бордового цвета табличку, говорящую о том, что наш родной институт уже назывался совершенно по-другому, и мы все одновременно поняли, что его новое величавое название и есть ответ на то, почему нас сюда не пустили, и что это здание уже давно не наш родной дом, и мы для него чужаки. Как по команде, резко развернувшись, мы ушли оттуда навсегда.

Институт, как и церковь, это то, что содержится в наших головах, это ничуть не здание и не сооружение, это храм, который живёт и существует только внутри нас, включая наших учителей, друзей, научные идеи, первые самостоятельные шаги по жизни, нашу первую любовь, и наши первые разочарования, которые неизбежны и должны быть с каждым. Можно поменять десятки раз название института, многократно сменить вывески, но дух, который витал в нём всегда, невозможно поменять, подчиняясь прихотям временщиков.

Развернувшись на перекрёстке Ленинского и Университетского проспектов, мы попали на малую дорожку и поехали в сторону области. Проехав пересечение с Ломоносовским проспектом, Юра вдруг заметил рекламу туристического агентства и потребовал притормозить. Он попросил у Николая, Бориса и Алика дать ему их паспорта и старые авиабилеты, и мы не заметили, как быстро он скрылся от нас в офисе туристического бюро. Не прошло и пятнадцати минут, как Юра вернулся, к нам с новыми, переделанными билетами и вручил их торжественно нашим друзьям и скомандовал:

– Полный вперёд, заседание продолжается.

Он уселся в машину и мы тронулись. Какое-то время он молчал, но вдруг спросил:

– Алик, объясни нам пожалуйста, с каких пор ты вдруг стал Олегом Павловичем?

– Да я всегда был Олегом, с рождения, а Алик – это так для студенческой среды.

– А почему ты нам никогда не говорил, что ты на самом деле Олег, что это за цирк с твоим именем? Мы же тебя искали все эти годы, но искали как Алика, а не как Олега!

– Ребята никакой тут моей вины нет, вот так как-то незаметно это имя прицепилось ко мне в общежитии, все меня почему-то стали называть Аликом, но я и не стал сопротивляться. Вот и когда с вами познакомился, тоже почему-то, дурак, представился Аликом.

– Все эти Алики, Эдики, Жорики, как вы все мне надоели. – заворчал Николай. – Ты что, своего имени стеснялся, что придумал себе какую-то кликуху. Вот и сейчас, если бы Юра не заглянул случайно в твой паспорт, ты бы так и остался для нас Аликом! Тебе не стыдно?

Мне как-то неловко стало за положение Олега (Алика), и я решил за него заступиться:

– Ну хватит, что вы все прицепились к нему, какая разница, Алик он или Олег, главное, что он наш друг. Да он и сам уже тысячу раз пережил эту нелепость, только не хотел нам говорить. Всего-то. Считайте, что с сегодняшнего дня у нас появился новый друг – Олег, и на этом закончим. Вы же сами видите, ему самому неловко.

До дачи мы возвращались молча, каждый думал о своём.

Долгожданная встреча. Продолжение

Вернувшись на дачу я сдал Николая, Бориса и Юрия на попечение своей жены и, видя, что Алик продолжает испытывать некую неловкость, я взял бутылку коньяка, два стакана, легкую закуску и увёл его во флигель, точнее на наше патио, которое к нему примыкало и где можно было спокойно посидеть вдали от посторонних глаз.

Я молча разлил коньяк и предложил ему выпить за наших родителей. Некоторое время мы сидели и продолжали молчать. Я знал, что через некоторое время наступит необходимая расслабляющая реакция, и ему станет легче, что накопившаяся обида уйдёт, и мы поговорим с ним о том, о чём я очень часто думал. Но он как будто знал, о чём я хочу его спросить, и первым начал:

– Знаешь, Саша, моя жизнь прошла почти впустую. Ни с работой не заладилось, да и с местом, куда я поехал по распределению, получилось всё неудачно, этот Омск для меня оказался совсем не благоприятным и чужим, ни друзей, ни близких у меня там нет. С женой мы развелись, уже почти как двадцать лет, есть сын, но он растёт без меня, вот по жизни я так больше никого и не встретил. Всё идёт к какому-то неминуемому концу, и я это предчувствую. Иногда жить становится просто страшно, сплошная безвыходность во всём. Вот я и решил, что переберусь в старый пустой родительский дом. Возможно, на новом месте что-то переменится.

Я знал, что отец Алика был Героем Советского Союза и получил это звание за форсирование Западного Буга. Я его никогда не видел, но очень много слышал о нём от его сына. Мне всегда нравилось то, с какой любовью и гордостью Алик рассказывал о нём. Вот и сейчас он весь разговор сосредоточил на нём, на своём отце. Он продолжал:

– Ты знаешь, я ни одного отпуска не пропускал, чтобы не заехать к ним в Старый Оскол. Отец ещё в малолетстве увлёк меня историей Великой Отечественной войны, и я, будучи студентом, каждую субботу и воскресенье тратил на то, что объезжал все московские книжные магазины и покупал все военные мемуары и историческую военную литературу. К концу обучения у меня скопилась приличная библиотека, с которой я до сих пор не расстаюсь, но самое бесценное, это воспоминания моего отца. Я сегодня по памяти досконально знаю информацию о каждом сражении, фамилии, даты, географию, потери и даже то, что нигде не описано и не издано. Фактически я стал историком этого периода и продолжаю по сей день искать всё новую и новую информацию, я состою в переписке со многими ветеранами, посещаю все их слёты и памятные даты, веду свой архив. Это единственное, что меня сейчас увлекает.

Я видел, что Алик постепенно успокоился и пришёл в нормальное состояние. Я разлил нам по новой порции коньяка и предложил выпить за нас, за старых друзей, за нашу встречу. Я прикладывал все усилия для того, чтобы помочь ему не держать обид, ни на нас, ние на свою судьбу, а тем более на Юру с Николаем.

– А как у тебя с твоими дедами, что ты о них знаешь? – неожиданно он перевёл разговор на меня.

– Да по большому счёту практически ничего. Знаю что они оба погибли под Сталинградом в 1942 году и больше ничего. Почему-то в нашей семье эта тема практически никогда не обсуждалась, и родители не разыскивали их мест захоронения. Может быть, я чего-то не знаю, единственное только, пока была жива моя бабушка, мамина мама, она мне рассказывала, что мой дед пропал без вести и как после этого ей тяжело было жить в деревне. Ко вдовам без вести пропавших относились крайне негативно, они постоянно испытывали обиды и унижения от односельчан. Например, могли запросто выгнать из очереди в сельском магазине и унизить ещё при этом до слёз. Особенно это делали немногочисленные мужики-фронтовики, которым удалось вернуться домой, хоть и калеками. У них в деревне на фронте практически все мужики полегли.

Но этот его вопрос надолго сохранился во мне и долго впоследствии не давал мне покоя. Тем более Алик мне дал очень важный совет, как начать поиски своих погибших родственников через сайт «Мемориал», организованный Министерством обороны и базирующийся на архивах Советской Армии, находящихся в Подольске.

Неожиданно к нам подошла моя жена и попросила разрешения присоединиться к нашей компании. Она меня сегодня ничуть не ругала за употребление нами спиртного и сказала, что нам пора идти к остальным, они уже нас заждались, но сами не решились к нам присоединиться из деликатности.

Я захватил с собой недопитую бутылку коньяка и первым пошёл к друзьям, я не хотел, чтобы Алик вновь попал на их растерзание. Увидев их, я им дал понять, что инцидент улажен и попросил забыть обо всём. Он для нас остаётся Аликом и всё. Точка.

К вечеру мы изрядно проголодались, да и эта наша поездка в Москву, будь она неладна, принесла нам одни разочарования. Пока жена накрывала на стол, я быстро разыскал новые стаканы и разлил остатки из недопитой бутылки и предложил тост:

– Друзья, несмотря на то, что мы в институт сегодня с вами не попали, я всё рано предлагаю поднять наши бокалы именно за него. Он нас познакомил, сделал нас друзьями, научил принимать нас правильные решения, и в конце концов мы имеем сегодня возможность увидеться благодаря именно ему. Пусть в нём будет тысяча перемен, но мы будем помнить его таким, каким он был в нашу эпоху, а я надеюсь, что она для нас ещё не завершилась и у нас всё ещё впереди.

Мы чокнулись и выпили содержимое стаканов до конца.

– Ну ты и сказал, торжественнее я ничего не слышал, прямо как на партсобрании, – опять влез в разговор со своими мыслями вслух Николай. – Обычно мы, буровики, пьём молча, нет времени на речи. Пока вы там уединялись, мы здесь начали обсуждать одну тему, вернее то, с чего бы мы могли начать. Мы двумя руками за твою идею, и мы готовы поддержать тебя, но каким образом? Вот тут вы, появившись, и застали нас врасплох на середине обсуждения.

– Друзья, что вам сказать на этот счёт, вы вроде бы все пока работаете, это я один вольный казак среди вас. Идея ещё достаточно сырая, но уже становится понятной. Главное для меня на сегодня то, что я в ваших глазах наконец-то увидел прежние искры. На этом этапе мне от вас нужно только принципиальное согласие на участие, а работать пока мы будем дистанционно через Интернет, есть «Скайп», мы можем организовывать через него коллективные видеообсуждения. Я бы начал со сбора дополнительной информации по технике, точнее физике плазмы, и попросил бы этим заняться Алика, это почти его тематика по профессии, и он ближе всех из нас живёт к Новосибирску. Нам необходимо собрать всё, что найдём о тех учёных, кто разрабатывал и создавал первый плазмобур, и тех, кто его применял на практике, а уже через них выйти на это изделие. Если поиск окажется удачным, то затем перейдём к разработке «Бурового куба». Ты, Николай, должен подумать над тем, что из готового оборудования у тебя там, в Лениногорске, можно было бы заимствовать для его комплектации. Нам понадобится центробежный водяной насос, автоматический ключ, различные ёмкости для хранения воды и, возможно, даже для нефти. Также найди какой-нибудь трубный цех, где можно было бы изготовить комплект коротких бурильных труб. Но делай всё так, чтобы никто ни о чём не догадался. Вплоть до того, что ищи всё среди металлолома и списанного никому не нужного оборудования, и если что найдёшь полезное, свози пока всё к себе в гараж и храни. Денег у нас почти нет, и что нам удастся собрать, я пока не знаю. Но проект должен быть недорогим и не отягощать наши хилые карманы, и ни в коем случае не принести дополнительных нагрузок для наших семей.

– Ребята, можно я скажу пару слов, – остановил меня Юра. – Я, конечно, не супербогач, но кое-что за душой имею. Я вам говорил, что у меня уже есть три заправки, и я дополнительно получил два участка по конкурсу под новое строительство. Если у меня их будет пять, то это уже будет целый заправочный комплекс, и всё вместе можно будет продать как минимум в три раза дороже. А этих денег нам хватит на реализацию всего проекта. Я знаю, что вы сейчас начнёте меня отговаривать от этой затеи, но я знаю, что делаю. Рано или поздно этот комплекс меня вынудят продать. Как только уйдёт из администрации прикрывающий меня человек, меня сразу же начнут атаковать со всех сторон. Да к тому же ситуация в стране с бензозаправками развивается таким образом, что нас всех, малышей, потихоньку начинают скупать крупные компании. Если не продаешь им свой бизнес, то они рядом с тобой строят свои заправки, а тебе прекращают поставлять бензин и дизельное топливо. Рычагов воздействия у них много, и с этим ничего не поделаешь. Лучше всё продать заблаговременно на пике цен. Тогда можно сохранить хотя бы деньги. А пойдёшь против них, останешься без штанов. Я об этом уже думал. У меня даже покупатель имеется, но я пока тяну с ответом. Мне на стройку нужен от силы год. Если потерпите, то деньги я найду. А если вы примите в этом и личное участие, приветствую и материальное, то мы управимся ещё быстрее. Ну, давай, продолжай, извини, что прервал, – обратился он ко мне.

– Теперь о том, что важнее для нас в первую очередь. Геология или «Буровой куб»? Я всё-таки ставлю на первое место необходимость проверки той устной информации, которой располагаю. Кто мне её дал, я вам никогда не скажу, а вот на указанное место, нам нужно выехать немедленно и начать поиск старых точек бурения по имеющемуся у меня описанию. Это пока крайне скудная информация, у меня даже никакой карты этого района пока не имеется, так только, отдельные приметы. Я предлагаю поехать туда троим из нас, точнее, мы поедем из Москвы на автомобиле вдвоём с Борисом, а там, на месте, к нам присоединится Николай. Я подготовлю всю полевую амуницию, палатки, запасусь продуктами, возможно, придётся разыскать и купить кое какие приборы для проведения надземных исследований. Я слышал кое-что об уникальном приборе, называется георадар, его применяют для обследования грунтов. Вот он нам будет крайне необходим, так как, предположительно, устья старых скважин находятся под слоем рекультивированной почвы. И ещё нам будет нужен детектор углеводородов, я не исключаю, что на месте старых работ сохранились остатки нефти или горюче-смазочных материалов на поверхности земли, и по ним мы сможем сделать привязку наших поисковых работ. Да, не забыть бы GPS-навигатор он там нам будет крайне необходим. Если мы отыщем первые две скважины, то по ним, путём геометрических расчётов, мы сможем быстро найти семь других. Всего должно быть девять скважин. Это наша главная цель, и я предлагаю поехать туда не позднее первых чисел августа. А ты, Юра, концентрируйся на завершении твоего заправочного проекта, а мы за тебя будем Богу молиться.

За стол мы уселись совсем голодными. Нас ждал прекрасный ужин. Любое русское застолье это не повод для того чтобы выпить, это настоящий семейный ритуал, заведённый нашими предками, и это, видимо, единственное то, что не подвластно никаким переменам. Так было и в моей семье. Как всегда, моя жена постаралась преподнести какой-нибудь кулинарный сюрприз и объявила нам то, что нас ждёт. В этот раз нас ждала утка, фаршированная сухофруктами и молодыми, уже появившимися яблоками из нашего сада. А на десерт был огромный яблочный пирог, который уже был испечён и стоял на самом видном месте.

– Да, яблочки у вас хороши, я это заметил. – Мы уже не удивлялись, что это вновь был Николай, со своей традиционной непосредственностью. – А зачем столько много яблонь растёт у вас в саду, вы же наверное не знаете куда их девать в яблочный сезон?

– Коля, успокойся, во-первых, это разные сорта, и ранние, и поздние, а во вторых мой муж знает, что с ними делать, он у меня большой специалист по яблокам, – дала ему пояснения моя жена.

– И что, он всё успевает съесть за сезон, поэтому он у тебя такой умный, или он ими торгует? – не унимался полушутя Николай.

– Да нет, всё гораздо проще, он из них делает кальвадос.

– Это что, по нашему, он гонит самогонку?

– Да, ты угадал, и даже очень хорошую, я лично неоднократно пробовала и скажу тебе, что это настоящий класс! От настоящего кальвадоса даже не отличишь.

– А я, честно вам скажу, мужики, пардон, и дамы, я этот кальвадос и в глаза-то никогда не видел, а тем более никогда не пробовал. Что это за зверь? Пока я не увижу всё своими глазами и не продегустирую, я вам ни за что не поверю, – улыбался Николайлукаво, подбадривая меня к раскрытию моего последнего секрета.

Поняв всеобщее намерение погрузиться в святая святых моего тайного промысла, жена глазами дала мне согласие и сказала:

– Можешь вести всех в свои погреба, но я вам даю только пять минут, иначе остынет жаркое, и будет всё не вкусно.

Мы пошли в мою тайную лабораторию, в которую я никогда никого не допускал. Там не было никаких больших секретов, но я там любил проводить время один. Процесс приготовления сусла и его перегонки очень длителен и предельно кропотлив, в процессе крайне важно следить за качеством получаемого продукта, наблюдать за многочисленными термометрами, регулировать температуру в котле, своевременно отсекать и не смешивать между собой разные фракции. В общем, это всё лучше делать одному, без помощников и ни в коем случае советчиков. Я гордился своим перегонным аппаратом, он был выполнен из массивной нержавеющей стали по моему спецзаказу, на основе чертежей старых мастеров. Время бежит, а это ремесло остаётся вечным. Но на моих друзей впечатление произвёл не он, а готовая продукция, стоящая на полках вместе с набором всевозможных химических колб, пробирок и другой стеклянной утвари.

– Слушай, Саша, мы третий день у тебя, а ты скрывал от нас такое сокровище. Можно я у тебя задержусь подольше? – опять балагурил Николай. – Это что, всё кальвадос?

– Да нет, кальвадос – это условное название, но я всё делаю только на основе своих яблок без грамма каких-либо примесей. А для кальвадоса требуется длительная выдержка в специальных дубовых бочках. Кальвадос – это тот же коньяк, но только сделан не из винограда, а из яблок, а оба они чистейшие продукты перегонки сбродившего молодого вина. Давайте что-нибудь выберем и пойдём к жене, она уже нас заждалась.

Усевшись за столом, Николай продолжал мне задавать бесконечные свои вопросы по всему, что он только что увидел, и тем самым задерживал процесс начала дегустации. Но, как всегда, на выручку пришла жена. Она предложила нам под утку, для начала, выпить хорошего белого вина, сказав, чтобы мы дегустацию кальвадоса отодвинули на десерт:

– А ты, – повернулась она ко мне, – если уж показал, то и расскажи ребятам о своих хитростях.

Я взял в руки первую бутылку и посмотрел на неё на свет, затем показал то же самое сидящим.

– Вот видите на дне мелкие зёрнышки, я вам сейчас по чуть-чуть налью, а вы мне скажите, что вы почувствуете.

Сделав по глоточку, все начали с удивлением смотреть друг на друга и в один голос произнесли:

– Так это чистейшая смородина! Как ты её делаешь, мы думали, что её на листьях настаивают, как при засолке огурцов, а у тебя там какие-то зёрна на дне бутылки?

– Да, друзья, наблюдательность у вас очень хорошая, но только это не зёрна, а почки смородины. В конце сентября, когда куст смородины сбросит листья и уже будет готовиться к зиме, на его самых старых, уже одеревенелых ветках, которые требуют сезонной вырезки, по стволикам появляются вот эти самые почки беловато-зеленоватого цвета. Самое главное, нельзя давать им перезреть и своевременно собрать. То, что мы сейчас пили, настаивалось почти что год. В принципе, настойки можно делать на всём, что растёт у нас в огороде. Самое интересное во всём этом деле – процесс эксперимента. Парфюмеры ведь занимаются практически тем же самым, делая при помощи чистейших спиртов и эфирных масел вытяжки из пахучих природных веществ, а затем уже начинают их смешивать в разных пропорциях, чтобы получить требуемый им аромат. Да и виноделы практически все смешивают разные сорта вин, чтобы достичь необходимого букета. То, что мы покупаем с вами в магазинах, а потом пьём, в большинстве своём подделка. Жульё научилось при помощи химических добавок и бодяженья подделывать даже лучшие сорта коньяков и виски. И чем дороже марка коньяка, тем выгоднее им подделывать, потому что на выходе они получают гигантский экономический выхлоп. У нас в магазинах стоит столько французского коньяка, что бедная Франция и за десять лет бы не произвела. И никому до этого дела нет, той же Франции. Поймают мелкую шпану, отчитаются и до очередной проверочной компании спят. Я уже давно перестал покупать что-либо в магазинах, за своё качество я ручаюсь и делаю всё только для себя. Если вам это интересно знать, то я делаю тройную очистку продукта, строго по градусам перегонки слежу за отбором фракции в диапазоне 78–82 градусов, а ацетоновые низы и сивушные верха отсекаю и выбрасываю, затем очистка марганцовкой, берёзовым углём и, соответственно, ещё две перегонки. На конце получается настоящая слеза, но очень крепкая. Это основа, а из неё твори всё, что душе захочется.

– Да-да! Именно вот так на Северном Кавказе на примитивных самоварах перегоняют нефть в бензин, – опять мы услышали голос Николая. – Когда ты нас завёл в свою секретную лабораторию, первое, что я подумал, что на этом, на своём нержавеющем котле, ты втихаря тут нефть перегоняешь. Процессы ведь идентичны. У нас в Лениногорске тоже многие мужики предпочитают пить самогон, особенно у кого частные дома и есть где развернуться. Главное в этом деле, чтобы не воняло под нос соседям, а иначе сдадут. У них всё попримитивнее, а у тебя тут высший класс, может, одолжишь мне на прокат свой аппаратик, – опять не унимался он.

На мой взгляд, несмотря ни на что, и этот день закончился для нас успешно. Я планировал, что в оставшиеся дни нам будет необходимо ещё раз пройтись по всей цепочке обсуждённых нами вопросов, и, чтобы ничего не забывать, я решил завести для себя впервые в жизни дневник и ежедневно его заполнять всеми, даже мельчайшими мыслями.

Уже перед самым расставанием, когда мне казалось, что мы уже обсудили все вопросы вдоль и поперёк, запланировали всё, что мы должны будем сделать в самое ближайшее время, и мы думали, что все ноты уже расписаны, неожиданно для нас для всех появился ещё один вопрос, который мы до сих пор не обсуждали. А что мы будем делать дальше, если результаты наших исследований подтвердятся и в наших руках будет находиться бесценная информация? Для кого и ради чего мы всё это затеваем? Есть ли у нас шанс в будущем наиболее рациональным образом использовать возможное открытие для себя? Все понимали, что нашим малочисленным коллективом мы не потянем дальнейшее развитие нашего проекта, значит, рано или поздно придётся всё обнародовать и искать партнёров.

Первым выступил Юрий, он сказал, что в России таких партнёров он не видит, даже в лице «Роснефти» или «Газпрома», которые и свои-то проекты едва развивают и все к тому же они до предела перекредитованы. А деньги, возможно, понадобятся слишком большие, и где их взять? Из-за границы тоже никого не пригласишь, если подтвердится, что месторождение попадает по классификации извлекаемых запасов в разряд уникальных, то оно сразу попадёт в категорию, куда дорога иностранцам будет закрыта. А без денег, к сожалению, ничего не сделаешь. И каким должен быть выход? Нам совершенно не нужен был замкнутый круг. Мы ещё при своей жизни хотели посмотреть на результаты своих усилий.

Все остальные высказывались примерно в таком же тоне, и все не видели выхода. Ну что, вот потратимся на свои, утешим своё самолюбие, а что дальше будем делать? Я больше всего не хотел, чтобы они раскисли, впали в совершенно ненужные раздумья, и мне нужно было их как-то успокоить. Но вновь Николай, своевременно, как всегда он умеет это делать, перевёл вдруг все стрелки на меня и открыто меня спросил:

– Ты всё это дело замутил здесь, с нами, под свой кальвадос, а что ты сам то об этом думаешь, ты-то какой-нибудь выход видишь?

Откровенно, в ту секунду я не знал, что им ответить, и, чтобы несколько оттянуть время для собственного размышления над этим вопросом, я начал издали:

– Мужики, я, конечно, не могу вам дать стопроцентной гарантии в том, что нам удастся собрать эту миниатюрную буровую установку, этот «Буровой куб», поэтому я и начал вам всё рассказывать именно с него. Он нам нужен исключительно для того, чтобы скрыто, не привлекая ничьё внимание, пробурить эти скважины. Но есть очень высокий шанс того, что эта идея воплотима. И если Алику удастся в Новосибирске найти всё то, о чём мы его просили, и мы подтвердим, что плазмобур работает в реальных условиях, то вопрос остального мы как-то решим. Мы пойдём по упрощению первой модели конструкции куба, возьмём просто то, что уже работает и не будем мудрить. Но главное, я повторяю, это плазмобур. Если мы найдём хотя бы первую скважину и убедимся, что она задавлена цементным раствором по всему стволу, то мы создадим аналогичную этой скважине модель и сможем на ней, ещё до сборки куба, провести эксперимент с плазмобуром в наземных условиях, то есть мы проведём пробное бурение на искусственной модели. Для этого возьмём трубу диаметром порядка 350 миллиметров, закопаем её вертикально в землю, я думаю, найдём способ, как выкопать для этого яму, и зальём её внутреннюю полость цементным раствором, дадим ему как следует схватиться и таким образом получим некий образец плотной породы. Над ней смонтируем площадку для вертикальной подвески плазмобура и попробуем этот плотный цементный камень разбурить, заодно проверим и скорость проходки. Я уверен, что при бурении реальной скважины мы будем разбуривать именно цементный стакан. А так как эта скважина была поисковой и из неё регулярно по всему разрезу отбирался керн, то мы можем предположить, что она строго вертикальная, это то, что нам и нужно. Так вот, если мы убедимся, что плазмобур не миф, а просто забытое уникальное изобретение, то тогда и перейдём к изготовлению «Бурового куба».