Текст книги "Высшая ценность"

По асфальту медленно расползалось темное, почти черное пятно.

– Кто это его так? – потрясенно присвистнул выглянувший из-за моего плеча Хмырь.

Проигнорировав вопрос, на который все равно не мог дать ответа, я медленно вытащил из-за пояса пистолет. Держа оружие наготове, присел рядом с телом на корточки. Прикоснулся к тощей, испуганно вытянутой шее, щупая пульс. Помотал головой.

– Мертв… Совсем недавно. Может быть, минут десять – не больше.

Хмырь уже стоял рядом, обшаривая взглядом окрестности. Глаза его перебегали с аккуратно, как по линеечке, высаженных деревьев на ровные линии кустов. Пробегали по рядам балконов и окон ближайших домов. Пистолет он тоже держал в руке.

– Пуля? – коротко спросил он.

Я осторожно перевернул тело, поморщившись при виде младенчески невинного лица. Убитый был совсем еще мальчишкой. Возможно, только в этом году закончил семинарию. И наверное, мечтал о великом Служении, о грядущей карьере, об искоренении ереси.

И вот итог…

– Нож, – сухо ответил я, проведя рукой по гладкому подбородку – парень, похоже, еще даже не начинал бриться. Мрачно посмотрел на вымазанные в крови кончики пальцев. – Хороший удар. Умелый и точный. Под челюсть и прямо в мозг. Умер мгновенно.

Удар действительно был хорош. Такой не каждому под силу и по способностям. Я бы так не смог. Впрочем, подобные приемы обращения с ножом как-то не входили в программу подготовки чистильщиков по причине их полной бесполезности против нечисти: мертвяка все равно таким способом завалить невозможно, а обниматься с вампиром или тем паче с оборотнем, пытаясь в партерной борьбе пырнуть их ножичком под подбородок, – верное самоубийство. Такой фокус, может быть, прошел бы с навьей, но и то не факт…

Нет, тот, кто это сделал, умел работать прежде всего с людьми. И значит… Армия или инквизиция. Но белорясым вроде бы незачем убивать своего же. И получается…

– Армейцы, – прошептал Хмырь, видимо придя к тому же выводу, что и я. – Что будем делать?

– Идти дальше, – коротко ответил я, вставая.

– Если тут начнется неразбериха…

– Если начнется неразбериха – нам это будет только на руку. Пошли.

И тут, будто ставя последнюю точку под моими словами, сухо щелкнул выстрел.

Моментально выдернув пистолет, я уже через секунду стоял прижимаясь спиной к стене. Бывший инквизитор отстал от меня всего на полсекунды.

Еще один выстрел. И почти сразу же – короткий треск автоматной очереди. Стреляли внутри здания.

Как весело…

– Ты уверен, – Хмырь вздрогнул, когда вслед за очередным хлопком выстрела до нас донесся чей-то вопль, – ты уверен, что хочешь туда зайти?

– Да, – я кивнул. Мне было все равно, что там творится. Я собирался вытащить Ирину. И я это сделаю.

– Ты псих, – выдохнул Хмырь. – Ты псих, Алексей. И я – тоже… Пошли!

Пинком распахнув дверь черного хода, я влетел внутрь. Пистолет в моей руке искал цели. Я был готов стрелять. Неважно в кого: в инквизиторов или в их таинственных врагов. Я был готов стрелять.

Но никого не было. Зал оказался пустым. Не то чтобы я об этом сожалел, но все же было как-то странно: столько шума и… никого.

Где-то сравнительно недалеко – может быть, в соседнем коридоре – грохотнул выстрел. За ним почти сразу – второй… Мне показалось, или он действительно был ближе?

– Идем, – шепнул Хмырь.

– Куда?

– Направо – там должна быть лестница. Потом вниз.

– Откуда ты знаешь?

– Неважно… Я здесь когда-то был. Давно. Лестница действительно была. Мы спустились вниз: я первый с пистолетом наготове, Хмырь – следом за мной.

У подножия лестницы лежал труп. На этот раз не в инквизиторской хламиде, а в обычной одежде. Брюки, свитер, туфли – все самое обычное. На городских улицах этот человек не выделялся бы ничем. Только вот теперь в его откинутой руке был зажат короткий тупорылый револьвер. А на груди красовалось темное пятно. Кровь пропитывала одежду. Темными каплями скатывалась на отмытый до блеска пол.

На этот раз щупать пульс я не стал. С первого взгляда было видно, что бедолага мертв.

Понять бы еще, кто его застрелил. И что он тут делал…

– Как ты думаешь, сколько их здесь? – спросил я, рассматривая застывшее в предсмертной судороге лицо.

– Кого? Вот этих? Представления не имею. Я поморщился.

– Да нет. Я об инквизиторах. Сколько их здесь может быть?

– Сколько бы ни было, – пожал плечами Хмырь, – через десять-пятнадцать минут будет вчетверо больше. Или ты думаешь, что здесь нет никого, кто бы не нашел время поднять тревогу? Уверен, скоро здесь будет не протолкнуться от чернокрестников вкупе с армейцами из частей внутреннего правопорядка.

– Ну спасибо, – фыркнул я. – Утешил.

– Всегда пожалуйста…

Бросив последний взгляд на оставшееся у лестницы тело, я поспешил следом за уверенно топающим по коридору бывшим инквизитором.

Уверенно.

Слишком уверенно… Правда ли, что он бывал здесь раньше? Если да, то когда и как? В бытность свою верховным инквизитором соседней епархии? Не знал, что высшие чины инквизиции наносят друг другу визиты вежливости. Или он был здесь позднее, уже после изгнания? Но тогда получается, он мне лгал, когда говорил, что инквизиция его ищет за ересь. А если лгал, то могу ли я ему верить?

Могу ли я вообще хоть кому-то верить?

И не ведет ли этот мой друг, с которым я знаком всего-то без году неделя, меня в ловушку?

Впрочем, нет. Это как раз вряд ли. Пусть я и знаю его всего недолго, но за эти несколько дней, что мы знакомы, у Хмыря были гораздо более верные шансы меня сдать. Но ведь не сдал… Одно то, что я давал ему на хранение кинжал, чего стоит. И ведь он его вернул, хотя имел возможность – да какая там возможность, это был его долг как священника, как бывшего инквизитора – передать артефакт чистого зла в руки инквизиции.

Не передал.

И это значит… Значит, что вопрос о том, могу ли я доверять бывшему верховному инквизитору Ивану по кличке Хмырь, с повестки дня снимается.

Но все-таки что-то было не так. Слишком уж много совпадений, слишком много случайностей меня окружало.

А ведь Хмырь сам говорил: «В мире, в котором сосуществуют одновременно тени Рая и отблески Ада, случайностей не бывает».

Кто-то ведет игру.

Вообще-то я знаю кто и даже знаю зачем – мне это достаточно подробно объяснили. Непонятно только, кто именно ведет эту конкретную партию. Но я сомневался, что это Всевышний. Господь так грубо не играет. Да и зачем ему это? Мессия и так целиком и полностью в его власти. Он дает ей силу, Он поведет ее к цели, Он ее погубит. А то, что ее захватили инквизиторы, так они ведь, так сказать, воюют на его стороне и против воли Божьей шага не ступят. По крайней мере, в идеале.

И получается…

Получается беспримерная глупость.

Я забыл о том, где нахожусь. Я не обращал внимания на доносящиеся изредка до моих ушей хлопки выстрелов. Я погрузился в свои мысли и шел по подземному коридору, как по безопасной городской улице. Я забыл про главный принцип желающих остаться в живых чистильщиков: осторожность, осторожность и еще раз осторожность…

Я беспечно обогнал Хмыря, завернул за угол и нос к носу столкнулся с одним из тех таинственных врагов, что так вовремя атаковали цитадель городской инквизиции.

Еще один обычный, внешне ничем не примечательный мужчина в поношенном пиджаке и выглядывающей из-под него несвежей рубашке. Короткоствольный автомат в его руке. И его дуло смотрело мне прямо в глаза.

Я замер на месте, проклиная собственную глупость и понимая, что все – это конец. Если этот тип вздумает нажать на курок – моя голова разлетится, как гнилой арбуз.

Вот только он почему-то не собирался стрелять, а вместо этого просто стоял и ухмылялся. И лишь когда идущий позади Хмырь резко остановился, почти наткнувшись на меня, его ствол дернулся. Но почти тут же дурацкая ухмылка вернулась вновь.

– Я ее нашел, – он обернулся, глупо подставляя нам спину, и махнул рукой вдаль по коридору. – Пятая дверь направо. Там трое чернокрестников, и они закрылись вместе с ней…

Ничего не понимая, я хлопал глазами. А из-за моего плеча столь же неуверенно выглядывал Хмырь.

– Дверь очень мощная – пули не берут, – говоривший с явным огорчением хлопнул по указующему уже стволом вниз автомату. – Железо чуть ли не в палец толщиной… Не знаете, у кого взрывчатка?

Я неуверенно помотал головой.

– Бардак, – отозвался на это жест автоматчик. – Всюду бардак. Не удивлюсь, если ее вообще забыли… Что это вы на меня так смотрите?

– Не можем понять, кто ты такой, – отозвался из-за моего плеча Хмырь.

Теперь пришла очередь недоумевать этому болтуну. Он уставился на меня так, будто увидел две головы на плечах. Мигнул. Перевел взгляд на Хмыря, посмотрел на смотрящий прямо ему в живот ствол пистолета. Еще раз мигнул…

– А… Но как же?.. – В его глазах мелькнула искорка понимания, и автомат начал подниматься вновь.

Не дожидаясь худшего, я шагнул вбок и, перехватив его за руку, рванул автомат в сторону. Короткая очередь простучала, казалось, в самое ухо, и облицованная гранитом стена напротив украсилась тремя бесформенными кляксами. Удар в челюсть, в живот и еще раз в челюсть. Пропущенный тычок локтем под ребра. Подножка. И он падает, успокоенный ударом в висок, а Хмырь отступает, потирая кулак…

– Чуть не вляпались. – Я нагнулся, подбирая отлетевший к стене автомат. – Как младенцы, право… Премся, как на параде.

Хмырь иронично взглянул на меня, будто уточняя, кто из нас двоих младенец на параде, но от комментариев, к счастью, воздержался. Вместо этого он склонился над бессильно привалившимся к стене человеком. Пощупал шею. Закатал рубашку до локтей. Зачем-то оттянул нижнюю губу, будто проверяя зубы.

– Бездушный, – наконец-то с отвращением констатировал он.

– Откуда знаешь?

– Не в первый раз вижу, – отмахнулся Хмырь. – Ты лучше подумай, почему он принял нас за своих? Не догадываешься?

Я догадывался и потому промолчал.

– Ох, Алексей, ты сам не знаешь, куда идешь.

– Моя душа все еще со мной, – буркнул я, сознавая, сколь жалко звучит это оправдание. Но Хмырь не стал спорить.

– Может быть, – вздохнул он. – Может быть… Что он там говорил? Пятая направо?.. Только вроде бы он еще упоминал о металле в палец толщиной. Или нет?..

– Упоминал, – Подтвердил я, останавливаясь перед вросшей в стену стальной плитой. – Конечно же, упоминал.

Даже на первый взгляд дверь выглядела мощно. Настолько мощно, что бездушный был прав: без ключа (или хорошей порции взрывчатки) здесь не обойтись. Я несколько раз стукнул костяшками пальцев в дверь. Глухо. Все равно, что стучать в каменную стену.

Вероятность того, что она откроется, точно такая же.

– Ну и что теперь? – Хмырь повторил мой эксперимент, от души саданув па двери. Подул на отбитый кулак. – Твое решение?

– Самое простое и примитивное, – ответил я, прикидывая на глаз толщину двери.

– Это какое?

– Силовое.

– Ломаем? – Бывший инквизитор поднял бровь, осматривая массивный лист металла, перегораживающий нам путь.

– Нет. Вырезаем замок, – я выдернул из-за пояса завернутый в тряпку кинжал. – Заодно еще раз докажем полезность моего, как ты выразился, «ножичка».

– А я никогда и не сомневался в его полезности. – Встав чуть в стороне, Хмырь внимательно обозревал безлюдный коридор. Сверху все еще доносились лающие звуки перестрелки, но сюда, в подземелье, не спешил почему-то никто. Странно… Впрочем, странностям я уже разучился удивляться. Там, где речь идет о Боге или Дьяволе, всякая земная логика бессильна. – Мне не нравится только цена, которую за него приходится платить… А он может прорезать эту железяку?

– Сейчас узнаем, – я пожал плечами. – Решетку в тоннеле срезал за раз. Может быть, и здесь справится… Если только эту дверку никто не догадался освятить.

– А если догадался?

По лицу бывшего инквизитора невозможно было понять, то ли этот вопрос был задан просто из пустого любопытства, то ли он имеет под собой глубокие практические корни. Но я все же ответил:

– Тогда нам просто придется повозиться подольше.

Освобожденный от тряпичного плена кинжал тут же распустил вокруг свою сладковатую, как запах гниения, и манящую, как мираж в пустыне, ауру. Невидимые щупальца тьмы, извиваясь, поползли по коридору. И там, где они касались стен, закрутились бесформенные тени.

Но все-таки мы были в церкви, на святой, принадлежащей Богу земле. И потому тени быстро умирали, сворачиваясь в клубок или истаивая струйками тончайшего дыма. А дергающиеся в судорожном припадке щупальца тьмы бессильно молотили по полу, разбрызгивая липкие комки, оседавшие на стенах бесцветной слизью.

Рукоять колола мою ладонь искрами неземного холода.

Тьма и свет. Бесконечная война двух одинаково сильных начал.

Я не стал дожидаться, кто из них победит на этот раз. Крутанул кинжал в воздухе, с размаху всадил его в бездушный, мертвый металл. И был удивлен, пожалуй, даже больше, чем Хмырь, когда лезвие с вызывающим зубную боль скрежетом почти наполовину погрузилось в железо.

Всем телом навалившись на рукоять, я потащил кинжал вниз, вспарывая металл, разрезая, оставляя на нем узкий, обрамленный уродливыми зазубринами разрез. Пылающая тысячами ледяных огней рукоять рвалась и выворачивалась из ладони как живая. Из-под наполовину ушедшего в металл лезвия сыпались редкие искры.

– Никогда бы не поверил, – пробормотал Хмырь. – Одно дело слышать о таком, но видеть… Интересно, что можно узнать, если провести химический анализ этого твоего ножичка?

Пропустив его слова мимо ушей, я пнул испещренную рваными разрезами дверь, совершая уже второй за сегодня бестолковый поступок.

Старею, наверное. Раньше я бы себе такого не позволил. А теперь – два подряд. И это с учетом того, что день еще только начинался.

А ведь бездушный предупреждал, что там, за дверью, вместе с Ириной, которая, как я надеюсь, моей немедленной смерти все же не жаждет, заперлись трое инквизиторов. Но я позабыл об этом. И призывавшему не спешить инстинкту тоже не внял.

Потерявшие осторожность чистильщики долго не живут… Но мне опять повезло.

Инквизиторы тоже потеряли осторожность. И вдобавок у них не было оружия.

И потому, когда пинком распахнутая стальная дверь с грохотом пушечного залпа ударилась о каменную стену, а я толкнул скрывавшуюся за ней вторую, на этот раз обычную деревянную и даже не запертую дверь, один из охранников просто бросился на меня, бестолково размахивая руками. Не знаю, чего он хотел: отмутызгать меня голыми кулаками, пожать руку или просто сбежать, но я среагировал соответственно.

Кинжал все еще был у меня в руке. И я выбросил его вперед, по самую рукоять загоняя холодную сталь в живот успевшему только испуганно раскрыть рот инквизитору.

Полыхнула с трудом сдерживаемой радостью клочковатым облаком ползущая вокруг тьма. Мгновенно окрепла аура кинжала, резко раздвинув давящие стены света. И на какое-то мгновение, как во время битвы с оборотнями, я вновь увидел мир в черно-белом цвете.

Серое, мягко колышущееся марево вдоль бесцветных стен. Тусклая лампочка у потолка, светящая не более чем в треть накала. Диван, стол, стулья, книжный шкаф – все такое неважное и незначительное, что даже зацепиться взглядом не за что. Ярко-белые с редкими темными прожилками ауры инквизиторов. Черно-белая радуга души Хмыря. Угольно-черный вытянутый сгусток чистого зла в моей ладони…

И ослепительный столб белого огня. Настолько яркий, что на него даже смотреть было невозможно.

Ирина!

Я тряхнул головой, возвращая миру цвета.

В этой комнате все смотрели на меня: стоящие у стола инквизиторы, одним из которых был отец Василий, Хмырь – его взгляда не видел, но чувствовал, как он царапает мне спину, Ирина.

Ирина… Я попытался поймать ее взгляд, но, столкнувшись с колючей стеной синего льда, мгновенно отвел глаза, вновь обратив внимание на инквизиторов. Лучше я буду смотреть на них. Горящая в их глазах ненависть, по крайней мере, по-человечески понятна, и она не имеет ничего общего с той бесконечно-холодной ледяной пустошью.

Так мы стояли и молчали в полной тишине, нарушаемой только далекими отзвуками все еще продолжавшейся наверху вялой перестрелки да хриплым дыханием сползающего по стене раненого инквизитора. Подол его белоснежной рясы быстро пропитывался кровью. Кровь лениво капала и с острия опущенного к земле кинжала. Кровь была в моих глазах, и кровь была в душе.

Я видел, чувствовал, обонял ее…

Мы все стояли и молчали, теряя драгоценные секунды, до тех пор, пока мимо моего плеча не протиснулся Хмырь. И улыбнулся никогда еще не виданной мною на его губах гадливой улыбочкой:

– Какая встреча, коллега. Какая встреча! Я вздрогнул. Но, к счастью, слова эти адресовались не мне.

– Вы даже не представляете, насколько я рад вас видеть в добром здравии, коллега.

– Вряд ли это взаимно, – буркнул отец Василий.

– Да-да… Конечно. Ведь вы, коллега, помнится, настаивали на смертной казни. Не так ли?

– И разве я был не прав… бывший коллега?

Взгляды верховных инквизиторов, рассыпая искры, скрестились, как два меча. Но голоса оставались все такими же спокойными.

– Возможно… Но буду ли прав я, настояв сейчас на ВАШЕЙ смерти, коллега? – Пистолет в руке Хмыря медленно поднялся, уставившись черным зрачком дула прямо в лоб отцу Василию. Я мельком взглянул в лицо Хмырю, но тут же поспешил отвести взгляд. Судя по глазам, он действительно был готов убить. И сделал бы это не задумываясь.

Но отец Василий только презрительно фыркнул:

– Ну давай… коллега. Застрели меня. Докажи, что я был прав, считая тебя повязанным с тьмой предателем.

– Зачем мне что-то доказывать, коллега? Да и кому нужны эти доказательства? Для себя я уже доказал все, что хотел, а тебя мне все равно не переубедить. Так что прощай, коллега…

Я думал, он его застрелит, но Хмырь вместо этого просто опустил пистолет.

– Даст Бог, мы больше никогда не увидимся.

– Завтра Он сотрет тебя с лика земли, – пообещал отец Василий.

– Может, меня, а может, и тебя. Или нас двоих вместе. Ты взялся решать за Господа, кто достоин пережить новый День Гнева, а кто – нет, коллега?

И вновь искры скрестившихся взглядов.

– Ты связался с бездушными. Что тебе до Господа, отступник?

Короткий взгляд в мою сторону. Легкая улыбочка, сопровождающаяся холодным невыразительным взглядом. Хмырь будто пытался предупредить меня о чем-то.

Но я не понял о чем. Если он хотел, чтобы я не вмешивался, то я и так не собирался.

Гораздо интереснее слушать спор двух священников, чем влезть в него и получить от души сразу с обеих сторон.

– Он не бездушный. Да, в нем кроется тьма, но эта тьма – человеческая.

– Какая разница? Даже по твоей теории, за которую тебя и вышвырнули из церкви, от исконно человеческого зла всего полшага до зла адского.

– Но по той же теории человеческое зло все же выше вколоченного свыше божественного добра.

– Твоя теория еретична и богопротивна! Она запрещена церковью.

– Тогда почему ты сам ссылаешься на нее? Бросаться чужими цитатами из тех, что считаешь неверными, – уловка из арсенала тьмы.

– Обвинять собеседника в том, в чем грешен сам, – это тоже уловка тьмы.

Брызги искр. Мечи, сотканные из слов.

– Я способен признать тьму в себе. Но способен ли на это ты, карающая длань божественного света? Сколько душ отправилось на небеса по твоему слову? Ты предал анафеме даже собственного племянника, когда тот по малолетству стакнулся со злом.

Так, видимо, пошла в ход тяжелая артиллерия…

– Не моя вина, что он избрал этот путь. Я всего лишь заботился о его душе.

– Но он умер.

– Я этого не хотел, – впервые отец Василий отвел взгляд. Всего лишь на мгновение, но отвел. – Мне жаль, что так получилось. Я молюсь о нем ежедневно…

– Что ему до твоих молитв? Его тело давно уже рассеялось дымом.

– Господь видит, это моя вина. Но именно ты поставил его на этот путь. Ты толкнул его во зло. И не смей ставить мне в вину свои грехи, предатель!

Отец Василий, едва не сорвавшись на крик, сжал кулаки и шагнул вперед. Застывший взгляд Хмыря чуть дрогнул, но уже через мгновение вновь уставился в лицо инквизитору. Теперь уже поверх прицела.

Я счел за лучшее вмешаться, пока дело не кончилось убийством. Тем более что далекие отзвуки перестрелки вроде бы начали утихать. Либо инквизиторы одолели-таки бездушных, либо наоборот. В любом случае вполне возможно, что скоро сюда явятся победители. Плюс к тому с начала этой заварушки прошло достаточно времени, и машины с армейскими подразделениями правопорядка должны быть уже на подходе.

– Стоп! Хватит пустой болтовни. – Я схватил Хмыря за руку, силой заставляя его опустить пистолет. – Все это, конечно, очень интересно, но нам пора уходить.

Объединенная ненависть в глазах обоих верховных инквизиторов – бывшего и нынешнего – была столь велика, что, если бы взгляды могли убивать, меня б в момент растерло по стенке.

– Оставь, Алексей. Я шесть лет мечтал встретиться с этой сволочью…

– Не лезь, бездушный. Это не твое дело!..

– Плевать мне на то, чье. – Я снова рванул Хмыря на себя. – Успеешь еще выследить этого типа, если уж он тебе на мозоль наступил. Если хочешь, я тебе даже в этом помогу. Но сейчас нам надо идти.

– Как мило, – с язвительной улыбочкой фыркнул отец Василий. – Предатель-инквизитор сговаривается с предавшимся тьме чистильщиком с целью убийства безоружного священника.

– Ты не священник, а инквизитор, – рыкнул Хмырь, вновь вырывая руку. – Большая разница. И уж тем более ты, спрятавшийся за спинами своих холуев, отнюдь не безоружный.

– Все! Заткнулись оба! Ты, – я толкнул Хмыря в бок, – выйди в коридор и посмотри, что там. А ты, если уж такой добрый и богобоязненный, помоги своему другу.

Я резко махнул кинжалом в сторону свернувшегося посреди комнаты в луже крови инквизитора. И как-то так получилось, что сорвавшаяся с его острия капелька густой, почти черной крови попала отцу Василию точно в лоб.

Верховный инквизитор вздрогнул и отшатнулся. Хмырь коротко хохотнул:

– Как это символично, коллега! Как это на вас похоже.

На лицо отца Василия было страшно смотреть. Но надо отдать ему должное, он все-таки сдержался. И, как ни парадоксально, но мне кажется, что сдержал его не столько пистолет, смотрящий прямо в лицо, сколько та маленькая и случайная капелька крови, запятнавшая его лицо чуть выше правой брови.

– Извините, коллега, но нам действительно пора. Дела, знаете ли, – Хмырь изобразил нечто вроде шутовского полупоклона. – Еще раз извините.

По-прежнему усмехаясь, он вышел из комнаты в коридор. Я остался один вместе с тремя инквизиторами, один из которых, скорчившись, неподвижно лежал на полу, и…

Ирина.

– Идем, – я протянул ей руку. Синий лед в ее глазах вонзился в мою душу тысячами острейших игл. Но руку она приняла.

– Идем, – повторил я, в последний раз обводя глазами комнату и ненадолго останавливая взгляд на лицах собравшихся здесь людей.

Отец Василий. Верховный инквизитор. Высший церковный судия нашей епархии. Даже митрополит не сможет отменить объявленный им приговор. И этот человек стоял с таким видом, будто только что нос к носу столкнулся с самим Дьяволом. Страх, боль, отчаяние, ненависть… Десятки разных чувств смешались на его побледневшем лице, украшенном крохотной точечкой крови над правой бровью.

Интересно, сколько сейчас тьмы в его ауре?..

Обычный рядовой инквизитор в точно такой же, как у отца Василия, хламиде с черным крестом на груди. Подобное одеяние иногда носили рыцари во времена крестовых походов. Интересно, почему оно снова вошло в моду среди церковников?

Инквизитор стоял спокойно. За все время разговора он не произнес ни единого слова, не сделал ни одного движения. Стоял как статуя и молчал. Только глаза у него все время бегали… как будто под белой хламидой в кармане обычных джинсов у инквизитора был пистолет и он ждал подходящего момента, чтобы его вытащить.

На всякий случай я погрозил ему пальцем…

Еще один инквизитор, лежащий без движения на полу. Может быть, он умирал, а может, был уже мертв. Я не знал.

Самое страшное, я не чувствовал за собой вины по поводу его смерти. А ведь это я всадил в него кинжал. Я преступил одновременно и мирской, и церковный закон. Убил человека, священника, инквизитора и тем самым уже автоматически заработал анафему. А в придачу еще и смертную казнь путем… ну, не знаю, у смерти всегда много путей. Но я не чувствовал ни вины, ни раскаяния! Может быть, потом они и придут, но сейчас не было ничего.

Будь я проклят за это. Я убил человека и ничего не чувствую…

И наконец Ирина. Непричесанная. Усталая. Далекая и недостижимая. Мессия. Она та, кому волею Господа предстоит изменить этот мир. Ее сила растет очень быстро. Еще вчера она была обычной девушкой, и только самый внимательный глаз смог бы разглядеть слабые искры синего льда в ее глазах. Сегодня она уже пылает, как солнце. Даже повернувшись спиной, я чувствовал мягкое, незримое давление силы. Ее теплое, ласковое сияние заставляло трепетать мою душу и наполняло нездоровой пульсацией холодную рукоять лежащего в ладони кинжала.

А уже завтра яростный свет ее смерти опалит весь мир. Ничто не останется неизменным…

Отец Василий. Безымянный инквизитор. Ирина. Три пары глаз смотрели на меня.

Что они видят на моем лице?

Тьму? Злобу? Ненависть? Отец Василий считает меня бездушным. Уверен ли я, что он не прав?

Легко говорить кому-то: ты не прав, ты ошибся, ты– зло. Много труднее судить себя самого. Объективно судить, безо всяких оправданий и отговорок вроде «я не мог поступить иначе», «так надо было» или «это в последний раз». На самом деле подобные внешне красивые слова – это маленькие кирпичики, устилающие дорогу во тьму. Они позволяют оправдать все что угодно. «Я убил, но так было надо». «Я украл, но я не мог поступить иначе». «Я спровоцировал конец света, но это в последний раз»…

Так трудно провести линию, раз и навсегда обозначив для себя то, что делать не будешь никогда. Еще труднее потом удерживаться за нею, раз за разом проходя по самой границе, но не переходя ее… Самое главное – не переходя ее.

До недавнего момента у меня эта линия была. Теперь ее преступил я. Значит ли это, что я сошел во тьму?

Наверное, да…

Раскаиваюсь ли я? Поступил бы я иначе, будь у меня шанс начать с самого сначала?

Наверное, нет…

И будь я проклят за это.

Тряхнув головой, я подхватил под руку Ирину, которая смотрела на меня так, будто в ее распоряжении было все время мира. И, сопровождаемые двумя откровенно ненавидящими взглядами, мы вышли из комнаты.

– Ну, я уж думал, вы там провалились, – буркнул Хмырь. – Что так долго?

Я пробормотал в ответ что-то невразумительное – не мог же сказать, что в самый неудобный момент у меня разыгралась совесть. Ирина, наверняка будучи в курсе всех моих терзаний, промолчала тоже, думая о чем-то своем. О чем, я понял, только когда она негромко спросила у Хмыря:

– Почему ты так ненавидишь его?

Лед в ее глазах искрился тысячами холодных граней.

Я не думал, что Хмырь ответит. Трудно говорить об истоках чувств, питаемых к определенному человеку. Трудно и подчас больно. Но Иван все-таки нашел в себе силы.

– Потому что он мой брат, – столь же тихо сказал он.

Ирина спокойно кивнула, будто заранее знала ответ и хотела всего лишь проверить: хватит ли у бывшего инквизитора духу сказать это вслух… А может быть, она просто хотела, чтобы я об этом знал?

Неважно.

Рукоять кинжала послала в мою ладонь еще одну волну холода, но ей было далеко до того льда, что на мгновение сковал мою душу. А уже через полшага лед оттаял, оставив после себя холодное море спокойствия:

– Ты же говорил, что у тебя не осталось родственников после Дня Гнева. Или это были просто слова?

– Я тебе не лгал, – внешне оставаясь совершенно равнодушным, ответил Хмырь. – Просто его я родственником не считаю.

И я не нашел, что на это ответить.

Мы дошли почти до конца коридора, когда я, приглядывая за тылами, заметил, как из оставленной нами открытой двери выглянул тот самый безымянный инквизитор. Выглянул. Нервно осмотрелся. И, держась ближе к стене, торопливо побежал в противоположную от нас сторону. Намерения его для меня были кристально ясными: рассказать, предупредить, позвать на помощь.

Пистолет сам прыгнул мне в руку. Я прицелился в спину бегущему вперевалку инквизитору, но стрелять пока не торопился, хотя палец у меня лежал на курке. Осторожно пятясь, я держал его на мушке до тех пор, пока инквизитор не свернул за угол, но так и не выстрелил.

Я понимал, что сделал глупость, что по логике мне нужно было убить его, но я не стал. Наверное, тем самым я пытался доказать самому себе, что в моей душе до сих пор остались проблески света? Да, скорее всего, так и было.

Я позволил ему уйти. Зная, что это нам аукнется, я все равно его отпустил. И хорошо еще, что Хмырь, смотрящий исключительно вперед, не видел этого, а иначе я бы заработал пару ласковых слов… А может быть, и нет. Ведь он тоже оставил в живых отца Василия.

Или Хмырь просто хотел, чтобы это сделал за него я?.. Если так, то пошел бы он ко всем чертям!

Я перешагнул через скорчившегося на полу, оглушенного нами бездушного и в последний раз обернулся.

Никого. Только редкие щелчки выстрелов, эхом проносящиеся по лабиринту подземных коридоров.

Почему инквизиторы всегда так любят подземелья и катакомбы? Не потому ли, что они боятся или стыдятся света?

Держа наготове пистолет, свободной рукой я нашел прохладные пальцы Ирины.

– Идем. Нужно побыстрее убраться из этого места, пока не кончилось наше непонятное везение.

* * *

Везение кончилось минут через пять, когда мы шли по коридору, непосредственно примыкающему к ведущей из подземелий лестнице. Трое инквизиторов, как чертики из коробки, вывалились из бокового коридора метрах в десяти перед нами. И в руках у них было оружие.

Хмырь тут же полоснул по ним из автомата, отнятого у бездушного. И в итоге я едва успел убраться за угол, практически волоча за собой Ирину, прежде чем ответный залп разорвал воздух и в коридоре стало буквально нечем дышать.

Я пару раз бестолково пальнул в ответ. И отступив обратно, рукавом стер кровь со щеки. Не знаю, что это было – случайная пуля или выбитый ею из стены каменный осколок, но в любом случае этот коридор сделался очень опасным местом.

Это был мой первый опыт подобного рода. До сих пор я ни разу не попадал в перестрелки. Нечисть обычно не носит пистолетов, предпочитая любому оружию собственные когти и зубы. И хотя это не делает ее менее опасной, но риск получить случайную пулю отсутствует как таковой.

Как и большинство чистильщиков, я всегда считал меч и схватку лицом к лицу честнее пули и выстрела из-за угла. Сейчас же меч был бесполезен. И мне это не нравилось, потому что я плохо представлял себе правила ведения дистанционного боя.

Ну не учили меня убивать людей в перестрелке. Не учили!