Текст книги "Друзья, любовники, шоколад"

Их проводили к столику у окна. Изабелла села, и только теперь оглядела публику в зале. Какая-то женщина за два стола от них украдкой поглядела на нее и Томазо, отвернулась, чтобы не быть пойманной на этом, снова взглянула. Лицо показалось знакомым, но вот кто она, Изабелле было не вспомнить. Встретившись взглядами, они улыбнулись друг другу.

– Ваши друзья? – поинтересовался Томазо.

– Друзья. Хотя как их зовут, не помню. В нашем городе это обычное дело. Он невелик.

– Но он очень приятный, – сказал Томазо. – Такое чувство, словно я в Сиене или каком-то похожем на нее месте. Только все удивительнее – во всяком случае, для меня. Шотландия – удивительная страна.

– Да, кое-что в ней есть, – кивнула Изабелла. Подошедший официант протянул ей меню. Это был молодой человек, возможно студент, с правильными чертами веселого лица. Улыбнулся сначала ей, потом Томазо. Тот взглянул на него, и на секунду Изабелле показалось, будто она разглядела что-то промелькнувшее между ними. Встреча глаз, мгновенный контакт. Или все это ей померещилось? Она внимательно смотрела на Томазо. Пробежав поданное ему меню, он снова поднял взгляд на официанта. Потом спросил у Изабеллы, что бы она предложила взять. Но Изабелла не расслышала. Глядя в меню, она упорно размышляла над тем, что все-таки увидела, да и увидела ли вообще хоть что-то. Томазо снова обратился к ней:

– Что вы порекомендуете? Я недостаточно хорошо разбираюсь в шотландской кухне…

– Рекомендую честность. – Изабелла подняла глаза от меню. – И доброту. Да, доброту и честность.

Услышав это, официант замер. Судорожно прижал к груди свой блокнот. Томазо вздрогнул, словно кто-то дернул его за ниточку.

Официант рассмеялся и тут же прикрыл рот ладонью:

– Простите, сегодня этого в меню не значится. К сожалению… – Он замолчал.

– Нет, это вы простите. – Изабелла улыбнулась. – Не понимаю, что на меня нашло. Какое-то легкомыслие.

Томазо явно чувствовал себя неловко. Повернувшись к официанту, он принялся советоваться по поводу блюд. Изабелла изучала свое меню. Она сама не понимала, что вызвало эту дикую реплику. Может быть, некая фальшь положения. Ведь она ужинает с человеком, который, хоть и ее ровесник, ухаживал за молоденькой девушкой, ее племянницей, с выхоленным и элегантным господином, бросившим, как ей показалось, оценивающий взгляд на юного официанта. Но как бы там ни было, все это не основание ни для грубости, ни для шуток дурного тона.

Подняв глаза от меню, она перечислила, что стоило бы взять. Официант, все еще с трудом сдерживающий веселье, одобрил выбор, и Томазо кивнул, подтверждая заказ. Принесли охлажденное белое вино, наполнили бокалы.

Постепенно чувство неловкости исчезло. Томазо заговорил о том, как провел день, рассказал об идее поехать в Гленко.

– Кэт тоже поедет? – Изабелла знала ответ, но все-таки решила уточнить.

Он посмотрел на свой бокал. Вопрос задевал его гордость. Напоминал, что он отвергнутый поклонник. Отвергнутый мягко, с юмором, но все равно – отвергнутый.

– Нет, Кэт не поедет, – ответил Томазо. – Она занята бизнесом. Ей не оставить магазин. – Он молча отпил вина, а потом вдруг просветлел и сказал так, словно это только что пришло ему в голову: – А вы не смогли бы со мной поехать? Мой «бугатти» – двухместный. Не самая удобная машина, но зато очень красивая.

– В Гленко? – Она постаралась спрятать смятение.

– И дальше. – Он очертил рукой круг. – Мы могли бы проехать через тот большой остров. Скай, если не ошибаюсь. А потом… можно было бы посмотреть еще многое. В Шотландии столько всего интересного.

– Но сколько времени это займет? Томазо пожал плечами:

– Неделю, дней десять… Если ваши дела не позволяют, вернемся раньше. Скажем, дней через пять.

Она не отвечала, медлила. В последний раз что-то похожее предложил ей Джон Лиамор. Речь шла о путешествии по Ирландии, и они переправились на пароме в Корк. Все это было давно, в другой жизни, подумалось ей. Но вот сейчас она сидит в ресторане с едва знакомым ей человеком и он предлагает ехать куда-то вместе.

– Мы с вами почти не знакомы. – Она машинально крутила ножку бокала.

– И это к лучшему. Так будет еще интереснее, – быстро ответил он. – Но если вам кажется…

– Нет, – отозвалась она. – Не кажется. Я просто думаю, что взять и бросить все…

– …Ужасно соблазнительно, – перебил он, на мгновение касаясь ее руки.

Изабелла с трудом выдохнула.

– Я должна все обдумать, – проговорила она. – Я должна все обдумать.

Казалось, такой ответ ему очень понравился.

– Пожалуйста. – Он с улыбкой откинулся на спинку стула. – Думайте. Я совершенно не тороплюсь. Мне нравится в Эдинбурге. Он – как бы это сказать? – дружелюбный. Вы согласны с таким определением?

– Да, вы достаточно верно определили его характер. – Она осторожно тронула вилку, выровняла ее параллельно ножу. Мелочь, но с мелочей-то и начинаются все придирки. С того, как лежит на скатерти столовый прибор.

Томазо смотрел на нее и словно чего-то ждал. Что ж, решила она, я спрошу.

– Вы не торопитесь назад в Италию, – проговорила она задумчиво. – Не будет ли слишком нескромно спросить: а чем вы занимаетесь? Вы где-то работаете или…

Это «или» как-то двусмысленно повисло в воздухе, но Томазо вроде бы не обиделся.

– У нас семейный бизнес, – сообщил он. – В нем занято много народу. И мое постоянное присутствие не обязательно.

– А что это за бизнес? – спросила она, уверенная, что ответ будет уклончивым. Но почему-то сейчас, когда они были лицом к лицу, его занятия или занятия всей их семьи волновали ее куда меньше, чем прежде. «Хорошенькая мордашка. Не важно, что замарашка», – пришли на ум непрошеные, но точные слова.

– Мы выпускаем обувь, – ответил Томазо. – Дамскую, главным образом.

– Где? – Изабелла понимала, что вопрос звучит жестко, даже грубо. Но Томазо остался невозмутим.

– У нас две фабрики, – разъяснил он. – Одна на юге, другая в Милане. Весь дизайн разрабатывают в Милане.

– Ах да! – спохватилась Изабелла. – Я вспомнила. Кэт говорила мне про обувь.

Томазо кивнул:

– На свадьбе Кэт виделась с многими членами нашей семьи. Тогда и я с ней познакомился. На одном из семейных приемов.

– И тогда же решили приехать в Шотландию навестить ее?

Пальцами правой руки он чуть тронул манжету на левой. Она увидела: на ногтях маникюр. Шотландец с маникюром – вещь немыслимая.

– Да, именно тогда я и решил приехать в Шотландию. У меня тут кое-какие дела. Семейные дела. А кроме того, я надеялся поближе познакомиться с Кэт. Не думал, что она будет так занята.

– Возможно, ее останавливает разница в возрасте? – предположила Изабелла, а сама подумала: интересно, что ж это за семейные дела? Все-таки мафиозные?

Он ответил не сразу. Взглянул на тарелку, снял пальцами со скатерти воображаемую крошку. И потом, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– Видите ли, в Италии мужчины за сорок – мой возраст – нередко женятся на девушках едва за двадцать. Это считается нормальным.

– Вот как! – откликнулась Изабелла. – Ну, здесь это нормальным не считается. Думаю, для нас равенство – очень существенная часть отношений. А при такой разнице в возрасте женщина вряд ли будет на равных с мужчиной.

Притворяясь неслыханно удивленным, он чуть откинулся назад.

– Равенство? Но кому оно нужно?

– Например, мне, – ответила Изабелла.

– Вы уверены? – усмехнулся он. – А вам не кажется, что равенство – это немножко… скучно?

А ведь он прав, поняла Изабелла, чуть подумав. Равенство – это скука, и добро – скука. Ницше был в этом абсолютно уверен. Мирная жизнь скучна, насилие и конфликты рождают бесконечно разнообразные эмоции. А человека, что сидит сейчас против меня, скучным никак не назовешь.

– Да, – признала она. – Равенство отдает скукой. Однако скуку я безусловно предпочитаю нечестности. Мне хочется жить в обществе, честном по отношению к своим гражданам, а не в том, где всем заправляет несправедливость. Я предпочту жить в Швеции, а не… – Она запнулась.

Что теперь происходит в странах, где жизнь в самом деле страшна? Где они? Все осуждаемые режимы, не выдержав критики и давления, развалились. Но ведь остались еще государства, где огромен разрыв между богатством и бедностью. Парагвай? Она ничего не знает о Парагвае. Там был игрушечный диктатор, но, кажется, его свергли. А гигантские латифундии сохранились? И что происходит в арабских странах, где шейхи и принцы пользуются национальным достоянием как своим личным капиталом? Повсюду много несправедливости, но об этом мало кто говорит. Хотя существует еще и рабство, и долговое бремя, и принудительная проституция, и торговля детьми. Все это присутствует в нашем мире, но голоса, восстающие против зла, почти не слышны, заглушенные повседневным шумом, не замечаемые из-за падения нравственности.

– … А не где? – вызывающе подхватил Томазо. – Не в Италии?

– Ну что вы! Я с большой радостью жила бы в Италии.

– Так приезжайте! – Он сделал широкий жест. – Столько английских леди живут среди холмов в окрестностях Флоренции. Почему бы и вам там не поселиться?

Возможно, он хотел сказать что-то приятное, а может, реплика не содержала никакого подтекста. Но слова «столько английских леди» невольно отнесли ее к категории утонченных и эксцентричных старых дев, обожающих местечки вроде Фьезоле: не шумный блеск, а чуть поблекшие, изысканные, дымкой воспоминаний окутанные ландшафты, словно сошедшие с картин Боттичелли и сохранившиеся только в забытых уголках Тосканы. К незамужним тетушкам, уже окруженным племянниками или готовым приветствовать их появление. Да, он пригласил ее проехаться в «бугатти» по горной Шотландии, и она почти согласилась. Но видит он ее тетушкой, что составит ему компанию, выступит в роли гида, поможет разбираться в дорожных картах и расскажет историю резни в Гленко. А у нее-то закружилась голова, показалось, что ей предлагают выступить в роли героини романтического и даже сексуального приключения.

Официант принес первое блюдо – поставил перед ней тарелку морских гребешков на ложе из наструганных зеленых и красных перцев. Глядя на них, она едва справлялась с жалостью к себе. Потом опомнилась. К чему так мучиться? К чему вечно гадать, что правильно, а что неправильно? Что, если просто начать действовать? Почему не пойти ва-банк и не доказать, что он видит меня в неправильном свете? Что, если завоевать его?

Она подняла глаза. Официант с перечной мельницей в руках почтительно предлагал свои услуги. Это всегда раздражало ее. Почему, собственно, владельцы ресторанов не дают посетителям самим молоть перец?! Впрочем, официант тут не виноват, так что и думать не о чем.

Изабелла посмотрела на своего визави:

– Я все обдумываю ваше предложение. Оно заманчиво. Может, отправимся на той неделе?

Она внимательно следила за его реакцией. Но он ничем себя не выдал. Только улыбка тронула губы и в глазах что-то вспыхнуло и погасло, но, возможно, это была лишь игра света, отблеск, вызванный легким наклоном головы.

Глава семнадцатая

Джейми не слишком любил играть, когда в театре шел балет. Край сцены нависал над оркестровой ямой, и стук пуантов прямо над головой раздражал выше всякой меры. Вот что испытывают люди, имея шумных верхних соседей, ворчал он мысленно. Но это была работа, и к тому же хорошо оплачиваемая. А значит, более предпочтительная, чем муки с учениками.

Сегодня, на другой день после ужина Изабеллы и Томазо, он играл в утреннем спектакле Шотландской балетной труппы и должен был после спектакля встретиться с Изабеллой в кафе Фестивального театра.

Ей нужно было поговорить с ним. Услышав это, он спросил: «О чем?», но тут же оборвал себя, так как отлично все понял. «Назначайте место встречи, – сказал он и все-таки не удержался от вопроса: – Вы натворили глупостей, да, Изабелла?»

Правильно было бы ответить «да», но она этого не сделала. Хотя почти согласилась отправиться с незнакомцем в горную Шотландию (об этом она не расскажет Джейми – во всяком случае, пока), выдавала себя за медиума, вызвала острую враждебность Грэма – и все это, конечно, следовало бы назвать словом «глупости». Тем более что если последние два нелепых шага были вызваны ее пониманием лежащих на нас моральных обязательств, то первый объяснялся дурацкой бравадой. И все же об этой глупости – о безответственном флирте с Томазо (может, с его стороны это пока и не флирт, но с ее стороны так уж точно) – она совершенно не сожалела. Напротив, при одной мысли о безоглядной эротической игре и возможных ее последствиях она вся розовела от удовольствия. «Мой итальянский любовник, – скажет она когда-нибудь после и со вздохом прибавит: – Да, признаюсь, я сама это начала». Конечно, этого никто не услышит, она никому не признается, но и возможность повторять это про себя уже принесет радость. «Мой итальянский любовник» – сколько женщин, томящихся от узости рамок и монотонности жизни, хотели бы иметь право втайне произнести это. «Да, конечно, невесело, но давно, в прошлом, у меня было нечто чудесное – роман с итальянцем».

Через стеклянную стенку кафе Фестивального театра Изабелла видела стоящее напротив здание Королевского хирургического колледжа. Из боковой калитки в окружавшей его ограде как раз выходила группа только что проэкзаменованных медиков. Все они вглядывались в лист бумаги, который держал, тыча в него пальцем и что-то доказывая, один из подвергнутых испытанию. Но остальные отрицательно покачивали головами, и Изабелла почувствовала укол жалости. В чем ошибался этот бедняга? Предлагал удалить не тот орган? Все проходившие экзамен были оперирующими хирургами из самых разных точек мира, приехавшими в надежде пройти испытания и получить право заниматься исследовательской работой. Удавалось это лишь малой части. Семерых из шестидесяти приглашают в одно из научных святилищ, остальным вежливо отказывают, рассказывал Изабелле знакомый хирург. Врач, предлагавший всем вглядеться в его записи, горько повесил голову. Женщина, шедшая рядом, обняла его за плечи. Да, путь домой будет для них невеселым.

Джейми бесшумно скользнул на соседний стул. Она обернулась – и вот он, вот эта улыбка, которая так чарует.

– Играли Арво Пярта.

– Медленный темп, – подхватила она. – Паузы. Точное повторение музыкального рисунка.

– Именно. – Он рассмеялся. – Но я получил удовольствие. Балет, который шел сегодня, создан на музыку его произведения «Псалом». Потрясающая композиция!

– Так что сегодня вы в хорошем настроении.

Он почесал макушку, посмотрел в окно:

– Можно сказать и так. Да, я в хорошем настроении. Хотите его испортить? Что-то случилось?

– Давайте немного прогуляемся, – предложила Изабелла. – Тут душновато. Если не возражаете, поговорим на ходу.

Джейми отдал фагот на сохранение молоденькой кассирше и догнал Изабеллу, успевшую уже выйти из театра. Перейдя через улицу, они двинулись вниз по Николсон-стрит в сторону Южного моста. Прошли мимо книжного магазина, который Изабелла по старинке называла лавкой Тина и завернули на Лазаретную. Рядом высилось старое здание университета – гигантский куб из серого камня, а над его куполом блестела, ловя лучи предзакатного солнца, статуя обнаженного юноши с факелом в руках – золотого на фоне густых облаков. Бродя по Эдинбургу, Изабелла постоянно задирала голову: там, наверху, было столько полузабытых чудес. Вырезанный из камня чертополох – эмблема Шотландии, рыльца водосточных труб в виде голов чудовищ-горгулий, остроконечные крыши и башенки, наполовину стертые буквы, образующие слова «перья», «чернила», «ссудная касса» – затерянные следы торговли и жизни города в девятнадцатом веке.

Джейми оживленно рассказывал об Арво Пярте и предстоящем ему выступлении с Шотландским камерным оркестром. Изабелла слушала. Ей хотелось затронуть другие темы, но Джейми был все еще полон впечатлениями от спектакля, и она с удовольствием давала ему выговориться. В конце Лазаретной дорога круто шла вниз, к Kay-Гейт, превращаясь в мощенную булыжником улицу, небезопасную для лихих пешеходов и машин. Обогнув морг, они прошли к каменной лестнице, идущей вниз на задах мрачного, обшарпанного квартала. Ступеньки были усыпаны битым стеклом. Здесь же валялась содранная с ремня пряжка.

– Оказывается, не все так мирно в этом городе, – заметил, глядя на это, Джейми.

– Да, – отозвалась Изабелла. – Стоит завернуть за угол, пройти буквально несколько шагов, и попадаешь в совсем другой мир. Он не зря держит в руке зажженный факел, – добавила она, указывая на венчающую купол университета статую.

Джейми повернул голову, и на лицо легло облачко грусти. Переведя взгляд на грязные стены сдающихся поквартирно домов, он оказался лицом к лицу с бедностью и тяготами жизни. Ступени под ногами были стерты многими поколениями проходивших здесь людей.

– Как все это не похоже на Пярта, – проговорил он. – На какое-то время ты окунаешься в музыку и обо всем забываешь, а потом снова выходишь на улицу, и она сразу напоминает тебе о реальности. – Джейми вздохнул, окинул долгим дружеским взглядом стоявшую перед ним Изабеллу и спросил: – Ну и что все-таки случилось?

Она мягко взяла его под руку. Обычно гасила в себе желание прикоснуться, но тут решилась, и они вместе, плечом к плечу, прошли оставшиеся ступени. Изабелла рассказала о встрече с Роуз Маклеод в магазине у Кэт, о том, что Рори вовсе не был донором. Вышагивая рядом с ней по Холируд-роуд, Джейми внимательно слушал. Когда она замолчала, остановился. Они оказались напротив здания, где помещалась редакция «Скотсмэна», – стеклянной высотки, за которой виднелись словно бы нарисованные холмы.

– Не понимаю, чем вы так встревожены, – сказал Джейми. – Думаю, этого Иана преследуют галлюцинации. Ведь так надо называть его видения? По чистой случайности лицо, являвшееся ему в бреду, имеет сходство с физиономией приятеля Роуз Маклеод. В таких случаях принято говорить о «простом совпадении». Я не прав?

– И что же мне теперь делать? – спросила Изабелла.

– Ни-че-го, – отчеканил Джейми и, чуть подавшись вперед, коснулся ее запястья. – Вы ничего не должны делать. Вы уже сделали все возможное для этого человека с пересаженным сердцем и зашли в тупик. Ведь нельзя, в самом деле, пускаться на поиски настоящего донора…

– Настоящего донора? – перебила она.

– Ну, разумеется, – пожал плечами Джейми. – Ведь от кого-то он получил свое сердце. Очевидно, тогда же скончался еще один молодой человек. Вы нашли объявление в «Ивнинг ньюс». Но «Ивнинг ньюс» или «Скотсмэн» сообщают отнюдь не о каждом покойном. Какие-то смерти замалчивают. Кто-то просто предпочитает обойтись без газетного объявления.

Изабелла ничего не отвечала. Джейми ждал, что она заговорит, но она молча всматривалась в фасад «Скотсмэна». Из вращающихся дверей здания вышел человек в черном пальто и, пройдя несколько шагов, сел в поджидавшее у тротуара такси.

– Надо бы расспросить его, – заговорила наконец Изабелла.

– Кого?

– Его. – Изабелла указала на человека в черном. – Я его знаю. Это Энгус Спенс. Журналист из «Скотсмэна». Он может раздобыть любые сведения. Да, любые. А нам нужно одно только имя. И всё.

– Но почему вы думаете, что он этим займется?

– О, это долгая история. Когда-то мы купались в одной ванне. – Изабелла рассмеялась. – Нам было тогда по пять лет. Наши матери очень дружили. И мы часто виделись.

– Но зачем вам все это?! – Джейми нахмурился. – Неужели вы думаете, что другой донор, кто бы он ни был, тоже стал жертвой лобастого человека? Опомнитесь, Изабелла, право, опомнитесь!

– Нет уж, я размотаю этот клубок!

Взявшись за что-то, доводи дело до конца, подумала она. А я взялась за розыски. С первого раза промахнулась, но ведь не все шансы исчерпаны. Для Иана объяснение этой загадки поистине вопрос жизни и смерти. Он уверен, что выздоровеет, только если поймет суть загадочных видений. Иначе сердце не выдержит. Людям случается чувствовать угрозу смерти. Они не могут это объяснить, но чувствуют.

Она вспомнила, как стояла однажды в галерее Филипса перед ранней работой Модильяни. Художник изобразил дорогу, ведущую к горизонту. Справа и слева – зеленые поля, вдали холмы, но дорога вдруг обрывается в пустоте. И это связано, объяснил человек, стоявший рядом, с тем, что художник знал: его жизнь будет короткой. Знал, что она оборвется внезапно.

Отвернувшись от Джейми, Изабелла смотрела, как такси с Энгусом Спенсом набрало скорость и исчезло в конце улицы. Из тумана раннего детства все еще явственно выплывала картинка: просторная белая ванночка; в другом конце ее сидит маленький мальчик и, смеясь, плещет ей в лицо водой, а мама стоит рядом, наклоняется и что-то говорит. Ее мама, которую она изредка видит во сне, видит так, словно та не исчезла, а все еще здесь, так, как мы часто видим умерших: они у нас за спиной, словно легкое облачко, и их любовь поддерживает нас в жизни.

Изабелла с Джейми молча пошли обратно по Холируд-роуд. Он, ей казалось, вновь погрузился в мысли об Арво Пярте, а она думала об Энгусе Спенсе и о том, как с ним связаться. Немного не доходя до Kay-Гейт они попрощались, и Джейми повернул в узкую аллейку, выводящую снова на Лазаретную. Она смотрела ему вслед, и, обернувшись, он помахал ей, а потом быстро пошел дальше. А Изабелла продолжала идти по улице Kay-Гейт, тянущейся под Южным мостом и мостом Георга IV – низкой, утопленной части Старого города. По обе стороны высокие, каменные, с давних времен прокопченные дома, опутанные лабиринтом тупичков и проулков, словно тянулись вверх, пытаясь пробиться к свету. Здесь чувствуется что-то странное, думалось Изабелле. В мрачном сердце Старого города живут сплошь нелюдимы, прячущиеся по своим норам, намертво запирающие двери. И голосов не слышно – только отзвуки эха.

Она дошла до перекрестка Kay-Гейт и Грассмаркет. Перейдя через дорогу, начала подниматься вверх по Кэндлмейкер-роу. Если идти этим путем, то минуешь кладбище Грейфрайерз, пересечешь парк Медоуз и через полчаса будешь дома. Она еще раз осмотрелась. Справа тянулась кладбищенская стена, за которой лежали останки мучеников, сторонников ковенанта,[4]4
  Ковенант – соглашение о совместных действиях, несколько раз заключавшееся в XVII в. шотландскими пресвитерианами для защиты своего вероучения и независимости Шотландии. – Ред.


[Закрыть] кровью вписавших свои имена в борьбу за свободу шотландской веры. Умерших за свое Дело. Какой же силой духа надо обладать, чтобы идти на смерть во имя того, что считаешь правдой? – подумала Изабелла. А ведь во все эпохи находились люди, достаточно мужественные для этого. Есть ли такой запас мужества у меня? Нет, решила она, скорее всего, нет. Люди, которые размышляют о мужестве, чаще всего лишены его.

Кэндлмейкер-роу была совершенно безлюдна. Никого, кроме двух подростков из расположенной за углом Школы Джорджа Хериота. Школьники в форменных белых блузах прижались к стене, давая Изабелле пройти, а потом захихикали ей вслед. Улыбнувшись, Изабелла обернулась. Ей понравилась озорная мордашка одного из приятелей, типичная для того возраста, когда мальчики вдруг неожиданно превращаются в юношей. И вот тут-то, в этот самый миг, она увидела его. Чуть отставая от нее, он шел по другой стороне переулка, в том же, что и она, направлении. Сразу же отвернувшись, она поспешила дальше. Ей не хотелось еще раз встречаться с Грэмом, не хотелось снова наткнуться на его взгляд и прочесть в нем прежнюю ненависть. Поднявшись по Кэндлмейкер-роу, она повернула и вышла на Форрест-роуд. Здесь уже попадались и прохожие, и машины. Осторожно, едва не касаясь стен, проплыл автобус. Замер перед витриной мужчина с черной собакой на поводке. Прошли навстречу две девушки в мини-юбках. Студент в съезжающих с бедер джинсах, намеренно демонстрирующих верхнюю полоску трусов, шел, обнимая свою подружку за талию, а она нежно засунула пальчики в задний кармашек его джинсов и даже не пыталась замаскировать интимность жеста. Изабелле захотелось проверить, где же там идет Грэм. Он мог свернуть в конце Кэндлмейкер-роу, мог пойти дальше – к мосту Георга IV, но нет, он был здесь, всего в нескольких метрах. Вроде бы не смотрел на нее, но был так близко, что вот-вот догонит и тогда неминуемо увидит.

Ускорив шаг, она опять украдкой оглянулась. Он был еще ближе и теперь, безусловно, видел ее. Она поспешно отвернулась. Впереди угол Санди-Белл, совсем рядом вывеска: «Виски. Эль. Музыка каждый вечер». Секунду поколебавшись, она толкнула дверь и вошла в обшитый деревом зал с длинной полированной стойкой красного дерева и полками, плотно уставленными бутылками виски. К счастью, уже сейчас, хотя было всего начало шестого, в баре оказалось достаточно посетителей. Позже здесь будет не протолкнуться, загремит музыка, и звуки скрипок станут соперничать с возгласами, пением и свистом. Подойдя к стойке, она с облегчением увидела, что свободно место не рядом с мужчиной, а рядом с женщиной. Изабелла в общем не жаловала бары, но сейчас рада была оказаться среди людей, в безопасности. Предположение, что Грэм преследовал ее, выглядело нелепым. Какие преследования днем в Эдинбурге, да еще и на этих улицах? И все-таки она точно знала, что он шел за ней.

Женщина, рядом с которой пристроилась Изабелла, взглянула на соседку и слегка кивнула. Изабелла улыбнулась в ответ, заметила, что у женщины вокруг рта мелкие морщинки, какие сразу выдают курильщиц. Женщине было слегка за тридцать, но алкоголь, никотин и заботы заметно ее старили.

Приподняв бровь, бармен выжидающе смотрел на Изабеллу, и она вдруг растерялась. Давным-давно, когда они с Джоном Лиамором ходили по лондонским пабам, он пил «гиннес», а что же пила она? Оглядев ряд бутылок, она вспомнила, как бывала у Чарли Маклина на вечеринках, которые он называл «дегустация виски». Названия сортов давно выветрились из памяти, но, посмотрев на бутылки, она узнала одну из них и указала на нее бармену. Тот кивнул. Женщина рядом с Изабеллой вертела свой почти пустой стакан. Изабелла обрадовалась поводу завести разговор.

– Можно вас угостить? – спросила она, кивая в сторону бармена.

– Спасибо, цыпочка. – Лицо женщины осветилось. Цыпочка! Обращение было душевным, старомодным. – Отработала полторы смены, – пояснила женщина. – Кручусь с десяти утра – и ни минуты передышки.

– А кем вы работаете? – Изабелла приветственно подняла свой стакан.

– Вожу такси. Работаем на пару с мужем. Оба таксисты.

Изабелла собиралась уже сказать, как это, наверное, трудно при нынешних пробках, когда увидела его. Он сидел в конце стойки, и бармен как раз наливал ему пиво. Женщина проследила направление ее взгляда.

– Кто-то знакомый?

У Изабеллы засосало под ложечкой. Грэм шел следом и завернул сюда за ней. Может ли это быть простым совпадением? Мог ли он просто идти в Санди-Белл, как раз когда она поднималась по Кэндлмейкер-роу? Мысли путались, она не знала, что и думать.

В изнеможении опустилась на табурет рядом с новой знакомой. Теперь Грэм был ей не виден, и она ему не видна.

Таксистка еще раз бросила взгляд в конец стойки.

– Что-то тревожит вас, цыпочка, – сказала она, понизив голос. – Вы в порядке? – И, вздыхая, добавила: – Мужчины. Вечно эти мужчины. Мужчины – причина всех наших бед.

Еще не оправившись от шока, Изабелла все же нашла в себе силы и улыбнулась. Реплика женщины подбодрила. Она была выражением солидарности, напоминанием, что вместе мы сильны. Если мы будем говорить «цыпочка» и помогать друг другу, никто нас не застращает.

Глянув на стойку, Изабелла заметила, что возле стакана соседки лежит мобильник. Вид его неожиданно навел ее на мысль. В сумке валяется карманный календарик, и там, внизу страниц, записаны номера, которыми она пользовалась в последнее время.

– Вы не будете так любезны? Мне очень нужно позвонить.

Женщина охотно подтолкнула телефон к Изабелле. Та взяла его и набрала номер. Пальцы дрожали, пришлось набирать снова. К счастью, он сразу же поднял трубку. Да, сказал он, если нужно, приеду. Речь о чем-то серьезном? Да, вызываю такси и скоро буду в Санди-Белл – путь короткий.

– Пожалуйста, поскорее, – шепотом попросила Изабелла.

Томясь в ожидании, Изабелла обменялась несколькими фразами с соседкой.

– Вас кто-то напугал, – сказала та. – Думаю, тот мужчина, что сидит в конце стойки.

Изабелле трудно было признать, что она в самом деле напугана. В ее жизни – в ее обычной жизни – страху перед другим человеком не было места. Она знала, конечно, что многим такой страх знаком. Но забывала об этом. Нам свойственно забывать.

– Думаю, что он шел за мной.

– Ах вот что! – Женщина усмехнулась. – Жалкий тип. Все они просто жалкие. Хотите скажу ему пару ласковых? – поинтересовалась она, отпив из стакана. – Мне в такси попадаются такие молодчики. И я знаю, как с ними управиться.

Изабелла отклонила ее предложение.

– Уверены, что не хотите? – Женщину это явно удивило.

– Уверена. Не хочу ни конфликтов, ни объяснений.

– Не позволяйте, чтобы это сошло ему с рук. – Совет был дан от души. – Ни за что этого не позволяйте.

Какое-то время они молчали. Изабелла, радуясь, что она не одна, все-таки полностью ушла в свои мысли. Наконец словно из-под земли появился Иан и, сев рядом, положил руку ей на плечо. Увидев это, женщина отодвинула пустой стакан и встала.

– Помни, цыпочка, – прошептала она, – не надо давать им спуску. Учись постоять за себя.

Иан занял освободившийся табурет. Одет он был менее элегантно, чем обычно. Свитер и брюки из молескина под стать одежке всех выпивавших вокруг. Вид у него был совершенно непринужденный.

– Удивительно! – воскликнул он, оглядывая бар. – Когда-то я был здешним завсегдатаем. Вот там частенько сидел Хэмиш Хендерсон. Отлично помню, как он пел «Прощай, Сицилия». Меня это порядком заводило.

– Я тоже слышала эту песню, – откликнулась Изабелла. – Но не здесь, а в Шотландском клубе. Если не ошибаюсь, он пел стоя на стуле.

Иан улыбнулся этому воспоминанию.

– Его фигура впечатляла. Крепкий, внушительный. Зубы сверкают в улыбке… А мы ведь даже не удивлялись, что можем их запросто видеть. Все эти поэты, шотландские барды были здесь, среди нас. Норман Мак-Кейг, Сидней Гудсир-Смит, тот же Хэмиш. Их можно было встретить на улице. Они были наши. Помните, Изабелла, – он взглянул на нее, – «Плач по бардам?»

Изабелла помнила. Теплые послеполуденные часы, летний семестр, и они все сидят на траве с мисс Кричтон, преподавательницей английского, влюбленной в старых шотландских поэтов.

– Я помню это стихотворение наизусть, – заметил Иан. – Какая все-таки удивительная идея – просто так взять и перечислить имена всех ушедших от нас поэтов. А потом добавить: может, теперь пришла моя пора, пора Данбара. Добрый сэр Хью из Эглинтауна, Эттрик, Хериот и Уинтаун. Нету их больше в этой стране. Время смерти подходит ко мне. – Поймав взгляд бармена, он указал на бутылку виски. – Нету их больше в этой стране. Как просто это сказано и как трогательно! Уводит меня из этих краев. Уводит прочь от тебя. И ведь меня тоже едва не увели из этой страны, Изабелла. И только неизвестный молодой человек и хирурги, сделавшие операцию, помогли мне остаться.