Текст книги "Друзья, любовники, шоколад"

Глава десятая

На другой день Грейс пришла очень рано.

– Чудо! – возвестила она с порога. – Автобус подкатил раньше времени. А прямо за ним – второй. Хоть выбирай!

Изабелла рассеянно поздоровалась. Сидя за кухонным столом, она читала в «Скотсмэне» отчет об ограблении банка, которое сорвалось оттого, что грабители случайно заперли себя в отсеке, где хранятся деньги. Дочитав до конца, Изабелла пересказала эту историю Грейс.

– Еще одно доказательство того, что умных преступников не бывает, – сказала та.

– Иногда все же встречаются, – задумчиво изрекла Изабелла, протягивая руку за кофейником. – Например, серые кардиналы преступного мира. Те, кто всегда уходит от правосудия.

– В свой час и они попадаются, – покачала головой Грейс. – Сколько веревочке ни виться, а концу быть.

Так ли это? – задумалась Изабелла. Пожалуй, все-таки нет. Ведь многие убийства остаются нераскрытыми. Джек Потрошитель так и не был пойман, да и Библейский Джон, серийный убийца, цитировавший стихи из Библии и нагонявший ужас на весь Глазго, возможно, живет мирным старичком где-нибудь в Западной Шотландии. Похоже, ему удалось уйти от наказания, как и многим военным преступникам. Давно подмечено, что чем крупнее преступление, тем легче остаться безнаказанным. Жестоким диктаторам, вдохновителям геноцида, завоевателям, грабившим целые народы, нередко удается избежать возмездия. Ловят «стрелочников», мелкую рыбешку, рядовых исполнителей, исполнявших приказы.

Она уже собиралась сказать это вслух, но вовремя спохватилась. Грейс умела защищать собственные теории, и дискуссия длилась бы бесконечно. А Изабелла хотела поговорить с ней совсем о другом. Вчерашний разговор с Ианом все время вертелся в памяти. Больше того, проснувшись раньше обычного, Изабелла долго лежала, размышляя о нем и слушая, как шумит ветер в кронах деревьев.

– У меня вчера был удивительный разговор, – начала она. – Я беседовала с человеком, которому пересадили чужое сердце. Вам приходилось встречать кого-нибудь с пересаженным сердцем?

– Нет, – покачала головой Грейс. – Пересадка могла бы спасти мою мать. Но тогда этого не умели. Или доноров не хватало.

– Простите, – вздохнула Изабелла.

Жизнь Грейс была наполнена несчастьями и беспрерывным тяжким трудом. Иногда это неожиданно напоминало о себе в разговоре.

– Все мы там будем, – ответила Грейс. – Трудно только перешагнуть черту. А на той стороне не страшно.

Изабелла ничего не ответила. Она была далеко не уверена, что та сторона существует, но обладала достаточной широтой ума, чтобы признавать узость безусловного отрицания любой формы загробной жизни. Все зависит от того, рассуждала она, существует ли связь между сознанием и физической материей, телом. Никто не знает, где именно локализовано сознание, а значит, нельзя с уверенностью утверждать, что сознание прекращает свою работу в отсутствие мозговой активности. Некоторых философов не интересует ничего, кроме проблем сознания – «венца всех философских проблем», как говорил ее старый профессор, – но сама она никогда не относилась к этой когорте. И потому просто сказала:

– Да… та сторона… Но он не дошел до нее. Ему сделали пересадку сердца, и это его спасло.

– Ну и?.. – Грейс ждала продолжения.

– И у него появились какие-то странные ощущения. – Изабелла замолчала и жестом предложила Грейс, чтобы та налила себе кофе. – Видите ли, – продолжала она затем, – он психолог. Вернее, был им и прочел массу статей о психологических проблемах людей, перенесших операции на сердце. Насколько я понимаю, ему очень нелегко.

– Еще бы! – воскликнула Грейс. – Грудь твоя, а сердце в ней новое. Мне тоже было бы нелегко. – Она вздрогнула. – И не думаю, чтобы мне это нравилось. Чужое сердце! Глазом моргнуть не успеешь, как влюбишься вдруг в миленка этой умершей. А? Каково это?

– Что-то такое с ним и происходит. – Изабелла наклонилась через стол. – Он, правда, не влюбился, но ощущает что-то, что вроде бы происходит с людьми в таких обстоятельствах. У него очень странные ощущения.

Грейс с важным видом сидела напротив. Тут она, безусловно, была в своей стихии, ведь речь шла о волнующем, необъяснимом. Но меня это интересует не меньше, подумала Изабелла, и лучше уж я, менее простодушная, выскажу для начала свое мнение.

– Он признался мне, – продолжала она свой рассказ, – что на него временами накатывает вдруг приступ боли. Болит не сердце, а вся грудь и плечи. А потом возникает видение. Каждый раз. Каждый раз боль сопровождается видением.

– Но вы ж не верите в духов. – Грейс расплылась в улыбке. – Сами мне говорили, помните? Я рассказала вам о духе, явившемся нам на сеансе, а вы сказали…

У Грейс полное право торжествовать, подумала Изабелла, но ведь он не сказал, что ему является дух. Необходимо встать на защиту рационального объяснения.

– Я ничего не говорила о духах, – возразила она. – Духи – это совсем не видения. Духи – вовне, видения – внутренний образ.

– Не вижу большой разницы. – Грейс была в некотором сомнении. – Но все равно: что он видит?

– Лицо.

– Просто лицо?

– Да. – Изабелла отхлебнула кофе. – На явление духа, пожалуй, не тянет, правда? И все-таки очень странно. Снова и снова одно и то же лицо. И появляется всегда вместе с болью.

Грейс опустила взгляд на стол и стала чертить что-то пальцем на скатерти. Изабелла внимательно наблюдала за ней, но вскоре поняла, что это не магические знаки, а машинально выводимый узор. Интересно, случалось ли Грейс фиксировать послания духов? Запись таких посланий дала бы немало – если она, конечно, возможна. А почему бы и нет? Ведь утверждала некая особа, что она медиум, вступивший в контакт с духом Шуберта и писавший под его диктовку симфонию. Изабелла внутренне улыбнулась при мысли, что композитор мог бы назвать это произведение «Музыка из потустороннего мира». Глянув на Грейс, которая продолжала сосредоточенно водить пальцем по скатерти, Изабелла подавила улыбку.

– Ну и как он считает, кто это? – спросила Грейс, поднимая глаза. – Кто-то, кого он знает?

Изабелла объяснила, что нет. По словам Иана, он никогда не видел в реальности этого лица – высоколобого, с мешками под глазами и шрамом у самых корней волос.

– Но тут, – продолжала она, – надо иметь в виду кое-какие любопытные факты. Как я сказала, этот человек – психолог. Он принялся искать отчеты о поведении людей, которым вживили новое сердце. И нашел много всего – и книг, и статей.

В одной работе, написанной несколько лет назад, рассказывалось, как изменилась женщина, которой пересадили сердце молодого мужчины. Она стала гораздо более агрессивной. Думаю, это не удивительно, когда у тебя изымают сердце, а вместо него вставляют другое. Кроме того, женщина начала иначе одеваться, изменила своим прежним вкусам в еде. Например, полюбила панированное куриное филе, наггеты, хотя раньше не очень их жаловала. И, разумеется, выяснилось, что молодой человек, чье сердце ей пересадили, имел удивительное пристрастие к наггетам.

– Терпеть их не могу, – покачала головой Грейс. – Вкуса в них ни на грош.

Изабелла согласилась с этим суждением. Но разговор-то был совсем не о наггетах.

– Просматривая разные статьи, – продолжала она, – мой знакомый наткнулся на нечто весьма любопытное. Группа американских психологов сообщала, что рассмотрела десять случаев изменений в поведении людей, прошедших через пересадку сердца. Один из этих случаев поразил моего знакомого.

Грейс сидела прямо, словно застыв. Потянувшись к кофейнику, Изабелла налила экономке еще кофе.

– От всех этих разговоров о сердце ваше не стало биться сильнее? – спросила она. – А кстати, кофе не учащает ваше сердцебиение?

– Никогда не задумываюсь об этом, – ответила Грейс, помолчав. – Сердце должно работать само по себе. Как легкие. Мы же не говорим себе, что надо вдохнуть или выдохнуть. – Она отхлебнула из чашки. – Не отвлекайтесь. Какой-то случай поразил его. Что это было?

– Ученые, проводившие исследование, – те, что написали статью, – встретились с человеком, который заявил, что после пересадки сердца иногда чувствует резкую боль в лице, видит сполохи света, а потом чьи-то черты. Так же как мой знакомый, он смог подробно описать это лицо.

Исследователи выяснили, что донорское сердце было взято у парня, убитого выстрелом в лицо. В полиции догадывались, кто совершил убийство, но ничего не могли доказать. Они показали врачам фотографию подозреваемого. Это был человек, в точности соответствующий описанию, данному пациентом с трансплантатом.

– Другими словами, – Грейс взяла свою чашку, – сердце запомнило то, что случилось.

– Да, – ответила Изабелла, – похоже на то. Авторы статьи ни на чем не настаивают. Но сообщают, что есть такая вещь, как клеточная память, и, возможно, мы сталкиваемся с ее проявлением. Или…

– Что – или?

– Или, – Изабелла развела руками, – все объясняется действием лекарств, которые принимал этот больной. Возможно, они вызывали галлюцинации. Медикаменты, включающие в себя наркотики, создают ощущение вспышек света и прочего.

– А чем объяснить сходство лиц?

– Вероятно, простым совпадением, – предположила Изабелла. Но ей самой было не по душе такое объяснение, и Грейс почувствовала это.

– Сами-то вы не верите, что это просто совпадение? – уточнила она.

Изабелла затруднилась с ответом.

– Не знаю, – созналась она. – Возможно, это тот случай, когда все мы должны сказать: «Не знаю, что и думать», – и на этом поставить точку.

Грейс поднялась из-за стола. Ей пора было приступать к работе. Но одно она все-таки не могла оставить при себе:

– Вы говорили мне когда-то, что про все на свете можно сказать либо: «Да, это так», либо: «Нет, это не так». Никаких серединок не бывает. Это вы говорили, не отопретесь.

– Да? Может, и говорила.

– А теперь вы, по-моему, утверждаете, что есть случаи, когда правильнее сказать: «Тут мы ни в чем не можем быть уверены», – настаивала Грейс.

– Возможно.

– Так. – Грейс кивнула. – И если вы заглянете когда-нибудь на наши сеансы, то еще лучше поймете, о чем я говорю.

Изабелла почувствовала неловкость. Ни на какие сеансы идти, разумеется, не хотелось, но отказ прозвучал бы грубо и мог быть истолкован как отрицание права на сомнение, в котором Грейс только что вынудила ее признаться. Но сумеет ли она сохранять серьезность, когда медиум начнет утверждать, что общается с потусторонним миром? Стучат ли у них там столы, стенают ли голоса из загробного мира? Ее всегда поражало, что такой четкий и прагматичный человек, как Грейс, мог страстно отдаваться спиритизму. Это было необъяснимо. Хотя, может, и нет, если предположить, что у всех нас – а нынешний разговор это только что доказал – есть свои пунктики, свои области интеллектуальной или эмоциональной уязвимости, противоречащие, на первый взгляд, всему складу характера. Людям свойственно удивлять окружающих. У Одена, вспомнилось ей, есть строчка о пенсионере-дантисте, рисующем только горы. В свое время ее поразил эффект, достигаемый этим сближением дантиста с горами. Почему все связанное с зубными врачами приобретает забавный оттенок? «Мой дантист коллекционирует игрушечные поезда». Она вполне могла бы сказать так, это правда. Но почему-то звучит смешнее, чем известие, что их коллекционирует банкир. Или и это смешно?

– Вы, конечно, считаете, что это несерьезно, – констатировала Грейс, направляясь к стенному шкафу, где хранилось все необходимое для уборки, – но ошибаетесь. Все очень серьезно. Очень. И вы увидите там много замечательных людей. – Стоя возле стенного шкафа и нашаривая метлу, она продолжала: – Я познакомилась в нашей группе с очень приятным мужчиной. Его жена перешла в царство душ с год назад. А он обаятельный.

Изабелла быстро подняла голову, пытаясь поймать взгляд Грейс, но та уже выходила из комнаты. С порога обернулась, но лишь на секунду, и по лицу было уже ничего не прочесть. Глядя в раскрытую дверь, через которую только что вышла Грейс, Изабелла попыталась осмыслить значение ее слов. Но затем мысли вернулись к Иану, к их странному, тревожащему разговору в Клубе искусств. Он опасался, что необъяснимые видения убьют его. Странное заявление, подумала она тогда и попросила пояснить, что именно он чувствует. Грусть, сказал он, тоску. «Когда это случается, на меня нападает чудовищная тоска. Описать ее невозможно, но в ней – дыхание смерти. Знаю, это звучит мелодраматично. Но так и есть – ничего не поделаешь. Извините».

Глава одиннадцатая

Изабеллу удручал вид заваленного бумагами письменного стола, но тем не менее ее стол никогда не бывал расчищен. На нем всегда громоздились горы – по большей части рукописи, ждущие отсылки на рецензирование. Термин «рецензирование» никогда не казался ей точно отражающим суть дела, но именно так принято было обозначать решающую для судьбы публикации фазу. Иногда слово и дело не расходились: один специалист беспристрастно знакомился с работой другого и выносил объективное заключение. Но Изабелла много раз убеждалась, что все происходит иначе: ведь статьи часто попадают на рецензирование к другу или врагу автора. Избежать этого почти невозможно: немыслимо разобраться в хитросплетениях вражды и зависти, нередких в научных кругах. Оставалось только надеяться, что чутье поможет ей распознать тайное недоброжелательство, которое скрыто за отрицательным отзывом, высказанным напрямую, а гораздо чаще – замаскированным. «Работа интересна и при определенных условиях может даже рассчитывать на некоторое внимание». Философы падки на злоречие, подумалось Изабелле, и в первую очередь те, что занимаются проблемами нравственности.

Сидя перед загроможденным столом, она пыталась разобрать хотя бы то, что лежало сверху. Работала усердно и, подняв наконец голову, увидела, что на часах уже двенадцать. На первую половину дня достаточно, а там посмотрим, решила она. Встав, расправила плечи и подошла к окну взглянуть на сад. Гвоздики на клумбе, тянувшейся вдоль ограды, горели, как всегда, яркими красками, высаженные несколько лет назад кусты лаванды тоже были в цвету. Взглянув на куртину под самым окном кабинета, она увидела, что кто-то недавно подкапывался под корни азалии и энергично выбрасывал землю кучками на край газона. Братец Лис, с улыбкой подумала Изабелла.

Видеть его доводилось нечасто. Братец Лис, как и каждый, кто обитает на чужой территории, соблюдал осторожность. Конечно, Изабелла не была врагом. Она была союзником, и он явно чуял это, находя вынесенные в сад куриные косточки. Однажды она увидела его совсем близко. Стремительно развернувшись, он кинулся прочь, но потом вдруг остановился, обернулся, и они посмотрели друг на друга. Взгляды скрестились на какие-то секунды, но этого Братцу Лису было достаточно, чтобы расслабиться и спокойно потрусить своей дорогой.

Она продолжала разглядывать вырытую зверьком землю, но тут зазвонил телефон.

– Ну и?.. – спросила Кэт, всегда начинавшая без предисловий. – Работаешь?

– Работала, – сказала Изабелла, разглядывая свой основательно расчищенный стол. – А что, у тебя какие-то предложения?

– Звучит так, словно ты ищешь предлога переключиться.

– Ищу. Я, правда, и сама решила передохнуть, но предлог будет кстати.

– Тогда слушай. Приехал мой итальянец. Томазо. Помнишь, я о нем говорила?

Осторожно! – скомандовала себе Изабелла. В свое время Кэт болезненно реагировала даже на тень вмешательства в ее дела, и слова приходилось подбирать так, чтобы их невозможно было истолковать превратно.

– Прекрасно, – воскликнула она. Трубка молчала.

– Прекрасно, – повторила Изабелла.

– Не хочешь ли прийти ко мне позавтракать? – спросила Кэт. – Он сейчас припаркует машину возле отеля и сразу вернется ко мне в магазин. Томазо поселился в «Престонфилд-хаус».

– А я не буду… лишней? – осторожно спросила Изабелла. – Думаю, вам приятнее позавтракать вдвоем. Зачем я вам?

– Не накручивай, – рассмеялась Кэт. – Мы вовсе не парочка. И ничего такого не ожидается. С ним весело, но не больше.

Изабелле очень хотелось спросить, совпадает ли эта оценка с ощущениями Томазо, но она прикусила язык. Решение не лезть с советами было серьезным, а этот вопрос уже мог быть истолкован как вмешательство в чужие дела. В любом случае, ей стало легче: у Кэт в мыслях нет заводить роман с этим гонщиком. Изабелла знала, что не годится судить о человеке по отрывочным сведениям – да и вообще судить с чужих слов, – но основания для беспокойства были весомы. Красавчик итальянец – как-то само собой разумелось, что он красив: все мужчины, с которыми Кэт встречалась, были красивы, – тяготеющий к старинным «бугатти», вряд ли окажется надежным, желающим вить гнездо человеком. Его цель – бить рекорды и разбивать женские сердца, подумала она и чуть не произнесла это вслух, но, к счастью, успела одернуть себя.

– Так ты придешь? – спросила Кэт.

– Если ты в самом деле этого хочешь, разумеется, – ответила Изабелла.

– В самом деле хочу. Специально приготовила салат. Плюс оливки. Твоего любимого сорта.

– Прекрасно знаешь, что я пришла бы и без этого. Поднявшись наверх, Изабелла осмотрела себя в зеркале. Сизо-серую юбку, в которой она любила садиться за письменный стол, дополняла – если слово «дополняла» не было в данном случае слишком торжественным – свободная вязаная жакетка кремового цвета с маленьким пятнышком чернил на левом рукаве. Нет, улыбнулась Изабелла, так не пойдет. Нельзя в таком виде знакомиться с человеком, интересующимся коллекционными «бугатти», да и вообще с любым итальянцем.

Она распахнула шкаф. Посмотрела на черное струящееся платье, купленное в бутике на Морнингсайд. Греховное платье, пронеслось в голове, греховное, ибо грех покупать такие дорогие тряпки. Сладкий грех. Она любила это платье и надевала его очень часто. Кстати, итальянки часто ходят в черном. Нет, это не годится, нужно что-то совсем другое. Если надеть вот этот красный кашемировый джемпер с высоким воротом, юбка сразу же будет выглядеть по-иному, а пара свободно висящих сережек со стразами довершит комплект. Вот! Кэт будет ею гордиться. Тетки Томазо, наверное, ходят под вдовьими покрывалами, и над верхней губой у них растут усики, а… Но она тут же оборвала себя. Мало того, что такие мысли неблагородны, они, скорее всего, неверны. Это в прежние времена итальянские тетушки отличались избыточным весом и лишней растительностью на лице, но все меняется, и теперь они, скорее всего, стройные, модные, загорелые.

Изабелла попрощалась с Грейс, которая ответила откуда-то из глубин дома, и вышла на улицу. Весь тротуар был, как всегда, уставлен машинами студентов из расположенного неподалеку Университета Напье. Это чудовищно раздражало соседей, но почти не трогало Изабеллу. А для студентов жители квартала были чем-то почти неодушевленным, привычным фоном, на котором проходила их жизнь, с вечеринками, долгими разговорами за чашкой кофе и… Мысли Изабеллы споткнулись. Чем там еще занимаются эти студенты? Ответ был известен. И в общем, почему бы им этим не заниматься, если они, конечно, делают это по-человечески? Изабелла была против беспорядочных связей, считая их издевательством над нашим долгом оберегать и уважать друг друга. Утоление сексуального голода на бегу, в спешке, недопустимо. Но и терпеть голод тоже не выход.

Повернув на Мерчистон-кресент, чья дуга вела к Брантсфилду и магазину Кэт, Изабелла начала размышлять о том, что может испытывать человек, получивший возможность дарить любовь. Не свою – кто знает, нужна ли она? – но ту, о которой кто-то давно безнадежно мечтает. Какая это была бы дивная власть! Ты долго втайне восхищался девушкой? Больше не надо томиться – она твоя. А ты, дорогая, уже отчаялась привлечь внимание этого чудного парня? Ничего страшного, ну-ка попробуй еще раз.

Но я и сама одинока, подумала Изабелла. Кто ж даст мне право делать такие подарки? Хотя, с другой стороны, разве я напрягалась, подыскивая себе пару? Нет – со времен Джона Лиамора. Годы, долгие годы после разрыва она сомневалась, что вообще хочет быть с кем-то. Но теперь появилась готовность снова пойти на риск и пережить то, что всегда приносит с собой мужчина: опасность быть брошенной, обманутой, несчастной. Есть еще шанс, думалось Изабелле. Она достаточно молода и привлекательна, чтобы выдерживать сравнение с другими. Мужчины считают ее интересной – она это знает, это заметно по их реакции. Романтический ужин вдвоем – это было бы хорошо. Она легко представила себя сидящей за столиком у Олорозо. Из окна открывается вид на крыши и далекие холмы Файфа, а напротив нее сидит он, приятный собеседник, человек с чувством юмора, способный рассмешить или, наоборот, растрогать, вызвать на глаза слезы. Этот мужчина должен быть похож на… Она попыталась сосредоточиться. На кого же похожи мужчины, наделенные всеми этими качествами? Или, что более актуально, где они?

Джейми, конечно. Именно он возник в ее мыслях и сел за воображаемый столик у Олорозо. Взгляд его серых глаз, разговоры на их любимые темы. Изабелла покачала головой. Слишком поздно. Звезды, соединившие их, допустили фатальный анахронизм. Будь она лет на пятнадцать моложе, он был бы чудесной парой и уж она б его не упустила. Кроме него, никто не был бы нужен. Но в нынешнем ее возрасте это недопустимо, непристойно, и она запрещает себе так думать о Джейми. Отгоняет все мысли о нем, как пьяница отгоняет все мысли о бутылке, игрок – о скачках, сладострастник – о доступной женщине.

Она уже подходила к концу Мерчистон-кресент. Впереди тянулась цепочка автомобилей, въезжающих в город со стороны Морнингсайда и движущихся на юг. Магазин Кэт был в середине квартала. С одной стороны – ювелирная лавка, с другой – антикварный салон. А еще через несколько домов, по той же стороне улицы, – рыбник, у которого, сколько она себя помнит, отец всегда покупал копченые селедки из залива Лох-Фин. Однажды она видела здесь и антиквара. Он также покупал сельдь и с видом знатока принюхивался к рыбе. Вот одна из прелестей жизни в давно знакомом городе: ты столько знаешь обо всех, кто обретается рядом. Потому так уютны небольшие итальянские городки: все в них знакомо, все известно. Она снова вспомнила, как приезжала в Реджио-Эмилию к подруге – той самой, с которой они покупали на сыроварне пармезан. Вечерами они ходили гулять на площадь, пьяццу, и они чуть ли не поминутно останавливались с кем-нибудь поговорить. То это была кузина, то подруга тети, то сосед, пару лет живший этажом ниже, – потом он переехал в Милан, но теперь, судя по всему, вернулся. А когда он учился в школе, за ним водилось ужасное прозвище, да-да, именно так его называли! Конечно, в Эдинбурге подобное невозможно: погода здесь не благоприятствует неторопливым променадам, зато, заглянув к рыбнику купить селедки, неизбежно встречаешь знакомых.

Когда Изабелла вошла в магазинчик племянницы, жизнь там кипела. В помощь Эдди Кэт наняла еще молодую женщину по имени Шона, которая приходила на несколько часов, и сейчас Шона, стоя за прилавком, нарезала салями. Кэт взвешивала сыр, а Эдди сидел за кассой. Мелькнула мысль предложить свою помощь, но тут же была отброшена: это только создаст излишнюю суету. Изабелла прошла к столику, села и взяла журнал, оставленный забывчивым посетителем.

Одна из статей заинтересовала ее, и, когда Кэт подошла, Изабелла увлеченно читала.

– Он будет здесь с минуты на минуту. Уверена, он тебе понравится, – сказала Кэт.

– Я тоже в этом не сомневаюсь, – деликатно ответила Изабелла.

– Думаю, что по-настоящему понравится. Вот подожди и увидишь.

Это звучало как-то странновато.

– Раньше ты говорила о нем немножко… иначе. Когда мы разговаривали по телефону, в твоем голосе было меньше… энтузиазма.

– Хо! – весело махнула рукой Кэт. – Если ты намекаешь на то, что он мне не пара, все верно. Он мне не пара. Но… Впрочем, сама все увидишь.

– Но в чем тут секрет?

– Думаю, в возрасте, – вздохнула Кэт.

– В возрасте? Сколько ж ему – семьдесят пять?

– Поменьше. Он приблизительно твой ровесник. Сорок с чем-то, наверное.

– То есть, по-твоему, уже на склоне лет. – Изабелла была несколько задета.

– Я не хотела сказать ничего обидного, – живо откликнулась Кэт. – Сорок – замечательный возраст. Почти что прежние тридцать. Я знаю, все это знают. Но в мои двадцать с небольшим его сорок с хвостиком… Да нет, я просто не представляю, как можно влюбиться в кого-то на двадцать лет старше. Это мои проблемы. Меня как-то тянет к сверстникам. Изабелла ласково тронула ее за локоть.

– И ты совершенно права, – заверила она. – Незачем извиняться.

– Спасибо. – Кэт подняла глаза.

Дверь отворилась, и вошел мужчина. Осмотревшись, он нашел взглядом Кэт и приветственно помахал ей.

Когда Томазо подошел к столу, Кэт поднялась и протянула ему руку. Изабелла наблюдала за ними. Пожав руку Кэт, Томазо повернулся к Изабелле и наклонился, чтобы поздороваться. На лице у него играла улыбка, глаза скользнули по фигуре Изабеллы. Не нагло и не навязчиво, но скользнули.

Он уселся. В ответ на вопрос, не хочет ли перекусить, попросил минеральной воды. Он не голоден, а для кофе уже слишком поздно. Глоток воды – все, что нужно.

Когда Кэт пошла принести минеральной, он повернулся к Изабелле и снова послал ей улыбку.

– Ваш город очень красив, – заговорил он. – Нам, итальянцам, Шотландия представляется романтической, и она в самом деле такая, как рисовалось в воображении.

– У нас тоже сложился свой образ Италии, – ответила Изабелла.

– А именно?

– Она так романтична! Глаза Томазо весело блеснули.

– Что ж, – сказал он, – все мы живем во власти клише, не правда ли?

Изабелла согласилась. Но добавила, что клише появляются не на пустом месте. В них есть доля правды. И уж если Италия не романтична, то где же еще найдешь романтику?

Она внимательно рассматривала Томазо, надеясь, что ему это незаметно.

Высокий, хорошо сложенный, с мужественными чертами лица, которые… да, которые что-то напоминали. Он явно был похож на кого-то хорошо ей известного. Но на кого? На кого? И вдруг все встало на свои места: он был вылитый Джейми, но лет на пятнадцать старше.

Это открытие так поразило ее, что на какое-то время она словно ушла в себя. Да, конечно, тип лица Джейми напоминает средиземноморский. Она сама не раз отмечала это. Так стоит ли удивляться его сходству с Томазо, действительно родившемуся на берегах Средиземного моря? Но этих двоих роднило и другое: схожесть просматривалась и в выражении лица, и в манере речи. Закрыв на секунду глаза, что она и проделала, и выведя за скобки легкий итальянский акцент, вполне можно было предположить, что с ней сейчас Джейми. Только вот Джейми ни за что не пришел бы в магазинчик Кэт. Во всяком случае, сейчас.

Неожиданное сходство двух лиц взвинтило ей нервы, и она растерялась. На помощь пришла банальность.

– У вас прекрасный английский, – проговорила она, улыбаясь.

Томазо, собиравшийся что-то сказать, покачал головой:

– Рад, что вы меня без труда понимаете. Вообще-то я жил в Лондоне. Провел там четыре года, работая в итальянском банке. Когда приехал, говорил так, что никто не отважился бы похвалить мой английский. Сказав что-нибудь, я натыкался на изумленный взгляд и просьбу повторить сказанное еще раз.

– Не лондонцам бы изумляться! – усмехнулась Изабелла. – С их-то английским устья Темзы и слипающимися словами. Язык теперь день ото дня становится все уродливее.

– Банк оплачивал мне уроки фонетики, – продолжал Томазо. – Я занимался с преподавателем, который заставлял меня держать у губ зеркало и говорить: Того и жди…

– …Пойдут дожди… – подхватила Изабелла.

– А где пойдут эти дожди?

– В Испании.

Они весело рассмеялись. Глядя ему в лицо, Изабелла заметила морщинки вокруг губ, указывающие, что смеется он часто.

– Моя племянница покажет вам Шотландию? – спросила Изабелла.

Томазо пожал плечами:

– Я просил ее, но она слишком связана бизнесом. Придется – насколько это удастся – смотреть самому.

Изабелла спросила, предполагает ли он ехать в Инвернесс. По ее мнению, туристы делали ошибку, устремляясь в первую очередь туда. Инвернесс – очень приятный городок, но и только. Есть куда более интересные места.

– Ну как же, Инвернесс! Все почему-то говорят, что туда необходимо съездить.

– Почему?

– Потому что… – Он начертил в воздухе что-то неопределенное и рассмеялся. – Я туда не поеду. Ни за что не поеду.

– Отлично, – одобрила Изабелла. Вернулась Кэт. Да, она, к сожалению, не сможет показать Томазо Шотландию, но непременно поводит его сегодня по Эдинбургу. Составит ли Изабелла им компанию?

Изабелла колебалась. Она перехватила взгляд, который Томазо бросил на Кэт, когда та предложила тетушке присоединиться. Быстрый взгляд, но достаточно ясно сказавший: он предпочел бы обойтись без дуэньи.

– Увы, – развела руками Изабелла. – Меня призывают дела. Видели бы вы мой письменный стол! На нем горы бумаг.

– Ты уверена, что не хочешь пойти? – обернулась к ней Кэт. – Может, дела подождут?

Тетка с племянницей обменялись красноречивыми взглядами. Это был безмолвный диалог двух женщин, и присутствующий мужчина в нем не участвовал. Изабелла поняла, что ее просят о помощи, что Кэт очень хочет, чтобы тетка пошла.

– Пожалуй, дела и впрямь могут подождать, – сообщила она. – Я с удовольствием пойду с вами.

Томазо обернулся и посмотрел на нее:

– Но я не хочу создавать для вас сложности. Нет-нет, пожалуйста. Мы погуляем как-нибудь в другой раз, когда все будут свободны.

– Никаких сложностей, – улыбнулась Изабелла. – У меня достаточно времени.

Но Томазо был непреклонен:

– Я не могу позволить вам идти на неудобства. К тому же и у меня много дел. Я должен кое с кем встретиться здесь, в Эдинбурге.

Изабелла посмотрела на Кэт. Старания Томазо избавиться от ее общества кольнули легким разочарованием. А все проблемы Кэт еще впереди. Томазо настойчив, отделаться от него будет непросто.

– Я отвлекаю вас обеих от работы, – проговорил, поднимаясь на ноги, итальянец. – Когда сам в отпуске, с легкостью забываешь, что все остальные-то трудятся. Кэт, можно я позвоню вам завтра?

– Конечно, – ответила Кэт. – Я буду здесь. Вся в работе, боюсь, но здесь.

– Может быть, с вами мы тоже сумеем встретиться? – спросил он, поворачиваясь к Изабелле.

– Меня вы тоже можете найти здесь, – ответила она. – И я буду рада поводить вас по городу. Говорю это совершенно серьезно.

– Вы очень добры, – вежливо улыбнулся ей Томазо.

Склонившись над рукой Кэт, он задержал ее в своей. Продолжительное пожатие, отметила Изабелла. Кэт покраснела. У нее будут трудности, но ничего, пора учиться осаживать мужчин. Вернейший способ тут, по мнению Изабеллы, проявление повышенного интереса. Мужчинам не нравится, чтобы на них наседали. Надо будет сказать это Кэт, с предельной тактичностью, но недвусмысленно.