Текст книги "Ветер с востока"

На самом же деле, пока на немецком берегу бушевал шквал разрывов, одетые в белые маскхалаты бойцы 39-й, 40-й, 41-й, 42-й и 43-й отдельных лыжных батальонов без криков, по-тихому, перевались через бруствер и, добежав до берега Волхова, по-пластунски поползли по льду.

Поднявшиеся же в «атаку» «пехотные цепи» изображали полторы тысячи сделанных из соломы чучел, обряженных в шинели и шапки-ушанки третьего срока носки. С немецкого же берега эта атака и это «Ура» выглядели весьма грозно и убедительно, вызвав шквальный огонь всех огневых средств, что уцелели при артподготовке и могли стрелять в направлении советских окопов.

Это-то и было нужно советскому командованию. Маневрирующие по правому берегу Волхова танки Т-72 один за другим подавили уцелевшие немецкие доты и дзоты осколочно-фугасными снарядами, что окончательно предрешило участь первой, да и второй линий обороны, поскольку подкравшиеся незаметно бойцы лыжных батальонов под прикрытием огня танковых пушек сумели ворваться в немецкие окопы.

В небо взметнулись красные ракеты, и через реку густыми цепями пошла советская пехота. А в это время выполнившие свою задачу и засветившиеся на данном участке фронта подразделения ГОТМБ-1 ОСНАЗ РГК под покровом темноты стали оттягиваться в направлении станции Большая Вишера. Последними с позиций уходили установки «МСТА-С», успевшие подавить управляемыми снарядами «Краснополь» несколько опорных пунктов в глубине немецкой обороны. Главное было сделано: 215-я пехотная дивизия вермахта потерпела поражение, наступающие советские войска уничтожили большую часть ее солдат и офицеров, остальных же отбросили с их позиций, а к рассвету взявшие Чудово части 327-й и 366-й стрелковых дивизий принялись закрепляться на достигнутых позициях, выстраивая фронт в южном направлении.

Тем временем советские саперы настелили на льду Волхова деревянные гати и начали переправу на левый берег вводимого в прорыв 13-го кавалерийского корпуса, включающего два танковых батальона, а потом и полков реактивной и ствольной артиллерии. Основной проблемой для 2-й ударной армии был хорошо укрепленный шверпункт в Киришах. Правда, это была проблема местного значения, поскольку с потерей немцами Чудова и Любани окопавшаяся там 254-я пехотная дивизия лишалась связи со своими войсками и отдавалась на милость люфтваффе, которое в последнее время было и так малонадежно.

С наступлением рассвета операция продолжалась. Введенный в прорыв кавкорпус, встречая по пути вялое сопротивление немецких гарнизонов, быстро продвигался к Любани.

Бронепоезд, подтянутый немцами со стороны Тосно для штурма внезапно захваченной станции, неожиданно напоролся на огонь советской артиллерии, а потом его в полном составе проутюжил 704-й легкобомбардировочный полк на штурмовиках Ил-2. Будь это два-три самолета (как до того часто практиковали советские командиры), немцы отделались бы легким испугом. Но тут на них в атаку пошли все двадцать находящихся на тот момент в строю самолетов – они выпустили в цель сто шестьдесят реактивных снарядов РС-82. Не все из них, правда, пришлись на долю бронепоезда: изрядно досталось и немецкой пехоте, чью атаку поддерживала бронированная железнодорожная гусеница.

Немецкие истребители, вылетевшие на перехват советских штурмовиков, вместо них наткнулись на вертолетную группу, совершавшую очередной рейс к Любанскому плацдарму. И тут «месершмитты» быстро поняли, что даже неуклюжие с виду, внешне напоминавшие пузатых майских жуков, транспортные вертолеты, способны ловко крутиться на месте, увертываясь от атак, и при этом больно кусаться из своих четырехствольных пулеметов винтовочного калибра. А что касается сопровождающих их стройных и сверхманевренных, как хищные осы, ударных вертолетов, то даже единичное попадание снаряда из его поворотной 30-мм пушки превращало «худого» в тучу обломков.

Тем временем в штабе 18-й армии, расположенном на станции Сиверская, кипела работа и плавились мозги. Поднятые в неурочный срок с мягких постелей немецкие штабные офицеры во главе с командующим 18-й армией генерал-лейтенантом Георгом Линдеманном застыв в позе буриданова осла, решали важнейшую задачу – какой из двух большевистских ударов главный, а какой отвлекающий. С одной стороны, перехват коммуникаций в районе Мги делал вполне реальной прорыв блокады Ленинграда в самые ближайшие дни, но с другой стороны, на направлении Чудово-Любань количество сил, задействованных большевиками при наступлении, было в разы больше.

Эти колебания и привели к тому, что в момент, когда немецкое командование опомнилось и начало стягивать силы для отражения советского прорыва, части 2-й ударной армии уже установили связь с любанской группировкой и перешли к обороне на линии Трегубово, Сенная Кересть, Кривино, разъезд Полянка, Любань, и дальше по руслу реки Любань. Выдвинувшаяся следом 59-я армия заняла оборону по реке Тигода. Таким образом, советское командование загнало 61-ю, 269-ю и 254-ю немецкие пехотные дивизии в узкий, шириной всего двадцать километров, лишенный коммуникаций аппендикс, вытянувшийся от Киришей до уже взятой советскими войсками Мги. Все это, при категорическом приказе Гитлера: «Ни шагу назад!», создавало командованию 18-й армии дополнительную головную боль. Тем более что непосредственно у стен Ленинграда в такую же ловушку в Синявинском мешке попали 374-я, 227-я и 223-я пехотные дивизии.

В свою очередь, командование Группы армий «Север» начало скрести по сусекам, пытаясь собрать силы, чтобы восстановить положение. Ради этого еще раз пришлось ограбить 16-ю армию, а также взять резервные части и полицейские батальоны из оккупированной немцами Прибалтики.

Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; советское командование готовило эту операцию полтора месяца, а вот немцам пришлось мастерить свой ответ на коленке, в условиях крайнего дефицита сил и средств. В результате завязались затяжные, как застарелая зубная боль, оборонительные бои в районах Мги, Любани, Полянки и Трегубова – то есть везде, где немцы имели под рукой коммуникации для переброски резервов. Но все это для немцев было уже безнадежно. В отличие от «прошлого раза», этот вариант Любанской операции был подготовлен куда лучше. Советское командование не ставило перед войсками нереальных задач, а сами войска имели за спиной восстановленную железную дорогу, а не узкие болотистые тропки. Артиллерия при этом не испытывала недостатка в снарядах, а пехота и кавалерия – в патронах, продовольствии и фураже. Успевшие окопаться советские войска под истеричные приказы Гитлера «восстановить положение» отбивали почти лишенные бронетехники немецкие атаки, перемалывая и без того скудные резервы группы армий «Север».

Не растраченные на этот раз на юге советские резервы продолжали все сильнее и сильнее менять стратегический баланс. Назревал коренной перелом в войне. Основные события, ставящие точку в зимней кампании 1941–1942 годов, должны были развернуться чуть позже и несколько южнее. Немцам, чтобы узнать о приготовленном для них командованием Красной Армии сюрпризе, оставалось подождать всего несколько дней.

24 февраля 1942 года, Поздний вечер. Молотовский судостроительный завод № 402

«ТАНКИ РЕШАЮТ ВСЕ» – гласила надпись на красном транспаранте, растянутом поперек цеха, отданного судостроительным заводом под производство опытной бронетехники. Прочитав это, Берия покачал головой и полюбовался на стенгазету, в которой, кроме статьи о передовиках производства, была заметка «Освобождена Мга! Ура, товарищи!», а затем, попросив сопровождающих остаться на месте, прошел дальше один в это царство рабочих, кующих оружие Победы. В цеху, работающем в три смены, лязгало, свистело, гремело; завод, после остановки строительства линкора «Советская Белоруссия» перешедший на достройку подводных лодок, а с начала войны выпускавший преимущественно небольшие корабли типа «морской охотник», снова менял направление своей деятельности.

Первый танк, стоявший в углу цеха, показался Лаврентию Павловичу очень похожим на Т-34. Похожим, да не очень: более короткий корпус, крупная башня, сдвинутая к центру, что позволило перенести люк механика-водителя с лобового листа на крышу корпуса. Покряхтев, генеральный комиссар госбезопасности вскарабкался на броню и заглянул в открытый командирский люк. Точно, это он – средний танк Т-44, который должен на 75 % быть совместимым с уже освоенной промышленностью «тридцатьчетверкой», но в то же время не иметь ее детских болезней и недостатков.

Так уж сложилась жизнь, что главный советский чекист по совместительству был пусть и не состоявшимся, но дипломированным инженером. И сейчас, когда Сталин назначил его ответственным за выпуск «новых образцов техники», это инженерное образование весьма помогало в работе. Главным сейчас для Страны Советов было пресечь распустившиеся пышным цветом технический авантюризм и идиотизм, направить конструкторскую мысль по единственно верным направлениям. А еще должна быть унификация, унификация, и еще раз унификация. Сменившим модель танковым заводам надо, не останавливаясь, гнать на фронт лучшие танки этой войны. Возможно, в этой войне танки действительно решают все. После потерь минувшего лета и осени их нужно много, очень много.

Нельзя сказать, что в цеху никто не заметил появления неожиданного гостя. Но кто и что скажет человеку, чей портрет известен всем и каждому? Просто стоящий на подхвате у одного из рабочих ФЗУ-шник молнией метнулся вглубь цеха – и не успел Лаврентий Павлович спрыгнуть с брони, на ходу вытирая руки ветошью, как к нему подошел сам хозяин этого железного царства.

– Здравствуйте Николай Федорович, – запросто поздоровался Берия и кивнул в сторону танка, с которого только что слез, – это Т-44?

– Собственно, да, – ответил Николай Федорович Шашмурин, – только по документам машина проходит как Т-42.

– Погодите-погодите…. – заинтересовался Берия, – вроде танк с таким наименованием уже был? Или я ошибаюсь?

– Был, – подтвердил конструктор, – только тот пятибашенный стотонный монстр умер, даже не родившись, и мы сочли возможным позаимствовать его название.

– Неплохо… – Берия стал обходить танк по кругу; стеклышки его пенсне как-то радостно поблескивали. – Как я понимаю, подвеска торсионная? – Он попинал сапогом гусеницу.

– Да, товарищ Берия, торсионная, – кивнул конструктор, – практически без изменений взятая с серийного танка КВ-1. За счет изменений в трансмиссии и того, что Т-42 в полтора раз легче, чем КВ-1, надежность ходовой части значительно увеличилась.

– Замечательно… – Берия задрал голову. – Пушка, как я понимаю, 85-миллиметров… Но это не зенитка, которая была в задании, или я не узнаю орудия?

– Это танковая и противотанковая пушка Ф-30, спроектированная товарищем Грабиным и прошедшая заводские испытания еще год назад, – ответил танковый конструктор, – за все это время ГРАУ так и не удосужилось провести ни государственных, ни тем более войсковых испытаний. У товарища Кулика любимый противотанковый калибр – 45 миллиметров, а все остальное имеет «избыточную бронепробиваемость». Даже 57-миллиметровую пушку ЗиС-2 с производства сняли. Наверное, некоторые товарищи хотят, чтобы наши противотанкисты рубили немецкие танки саперными лопатками.

– С товарищем Куликом и прочими его коллегами мы поговорим отдельно, – криво усмехнувшись, сказал Берия. – Но сейчас, товарищ Шашмурин, очень хорошо, что столь нужная нам машина уже изготовлена. Скажите, этот танк готов к испытаниям?

– Да, товарищ Берия, – кивнул конструктор, – готов.

– Что ж, отлично! – удовлетворенно кивнул Берия. – Со мной прибыли танкисты, так что завтра с утра и приступим. Сначала здесь, потом в Кубинке. Фронт не ждет. И, кстати, что это у вас за транспарант в цеху? Ну, этот – «танки решают все»…

– Товарищ Берия, – сказал Шашмурин, – люди недоедают, работают по двенадцать часов в день. Они должны быть уверены, что делают крайне важное дело. Немцы, скорее всего, сейчас готовят свой ответ на наши КВ и Т-34. Но когда они увидят это… – он похлопал по броне Т-42, – и наши новые тяжелые танки, то сказать им будет уже нечего.

– С этого момента поподробнее, пожалуйста, – оживился Берия, – у вас что, и тяжелый танк готов?

– К сожалению, нет, – вздохнул конструктор, – тяжелый танк под условным названием «ИС», под танковое орудие 107-мм ЗиС-6 товарища Грабина, полностью готов у нас пока только в чертежах. По расчетам, машина выходит массой между сорока пятью и пятьюдесятью тоннами, и поэтому до получения форсированного танкового дизеля в семьсот пятьдесят-восемьсот лошадиных сил мы занимаемся этим проектом, так сказать, по остаточному принципу. Для этого проекта главное – мощный двигатель и надежная, устойчивая трансмиссия. В противном случае это будет не танк, а ползающая по полю боя со скоростью черепахи мишень для вражеских орудий. Для этой машины пока отрабатываются отдельные технические решения – вроде монолитной отливки башни и лобовой части корпуса – которые мы планируем применить и при дальнейшей модернизации Т-42. Но, кроме танков, у нас готовы и другие боевые машины, заказанные нам товарищами из тяжелой механизированной бригады генерал-майора Бережного…

– Ну и что же вы молчали? – оживился Лаврентий Павлович. – Показывайте-показывайте, что вас тут еще есть…

– Пожалуйста! – Николай Федорович Шамшурин обогнул Т-42, и они с Берией оказались перед машиной, сильно смахивающей на БМП-2 своим острым носом-«стамеской» и длинной тонкой пушкой с дульным тормозом в небольшой башне.

– Знакомьтесь, товарищ Берия: Боевая Машина Пехоты, наиболее близкая по справочным ТТХ к БМП-2 наших потомков. Каюсь, не желая изобретать велосипед, делали ее со справочником в руках, по возможности используя местные комплектующие. Двигатель – дизельный В-2В от тягача «Ворошиловец», трансмиссия и механизмы поворота – от Т-34. Все доработано, с учетом замечаний уже известных вам товарищей. Пушка наша, автоматическая, авиационная – НС-37У, со стволом, удлиненным до 80 калибров. Боевая масса машины с десантом в одно отделение – около пятнадцати тонн.

Берия застыл перед боевой машиной пехоты как вкопанный, даже не пытаясь скрыть изумление.

– И это вы успели сделать всего за месяц…

Николай Федорович Шашмурин устало вздохнул.

– Еще раз повторяю: мы фактически скопировали переданный нам готовый проект, приспособив его под уже производящиеся в СССР комплектующие. Самое трудоемкое было сделано за нас и до нас, а нам оставалось лишь списать все без помарок… если вам будет угодна подобная школьная аналогия. При заводских испытаниях в условиях местной архангельской зимы машина показала результаты по проходимости значительно выше средних. Плевать она хотела на любые сугробы. Что же касается боевой машины пехоты как боевого инструмента, то ни у одной армии в мире сейчас нет ничего подобного.

Берия молча обошел вокруг машины, потом глянул на конструктора.

– Вы сказали, что она уже сама ездит?

– И стреляет, – кивнул тот, – так что сейчас, чтобы выявить и устранить огрехи, для нее в первую очередь необходимо провести полный цикл государственных и войсковых испытаний.

Берия кивнул.

– Испытания в Кубинке мы вам обеспечим, а в войска ваши изделия в первую очередь поступят вашим старым знакомым. Если они дадут добро, будем считать, что и войсковые испытания прошли успешно. Это все?

– Из полностью готовых изделий пока все, – сказал Николай Федорович.

– А это что? – Берия показал в сторону нескольких облепленных рабочими корпусов, внешне весьма напоминающих БМП без башни.

– Это наш следующий этап, – ответил конструктор, – на основе уже готовой ходовой части БМП мы решили изготовить самоходную 122-мм гаубицу, самоходную противотанковую 85-мм пушку с орудием Ф-30 от танка Т-42, и самоходные зенитные установки в вариантах: с двумя пушками НС-37У или четырьмя авиационными пушками ВЯ-23. Для упрощения производства и обслуживания в войсках мы хотим добиться наибольшей унификации различных изделий. Поэтому, оставляя ходовую часть у отделения механика-водителя неизменной, мы меняли только конфигурацию башни и боевого отделения.

– Это вам даже очень хорошо хочется, – потер руки Берия, – даже очень хорошо. А то у нас некоторые товарищи любят оригинальничать кто во что горазд. Вам бы сюда некоторых на обучение… Что-то еще, товарищ Шашмурин?

– Пока все, товарищ Берия, – пожал тот плечами, – тяжелые самоходные установки под пушку-гаубицу МЛ-20 калибром 152 миллиметра, противотанковую пушку Ф-42 калибром 107 миллиметров и безбашенную установку под гаубицу Б-4 калибром 203 миллиметра планируется делать на едином шасси уже после завершения государственных испытаний среднего танка Т-42… И только потом мы будем готовы сделать по-настоящему тяжелый танк прорыва.

– Единое шасси – это вы хорошо придумали… – Генеральный комиссар госбезопасности принялся протирать платком свое пенсне. – Мало ли что еще сконструируют наши артиллеристы или ракетчики. Не вдаваясь в подробности, скажу, что не вас одного, как это там у них говорят, «озадачили».

– С единым шасси – это не я придумал, – честно признался Шашмурин, – товарищи подсказали. У них там, в будущем, такая штука в ходу, называется «единая боевая платформа». Получается как бы три весовых категории: легкая, единая с БМП, в пятнадцать-двадцать тонн весом; средняя, единая с танком Т-42 в двадцать пять-тридцать тонн весом; и тяжелая, единая с тяжелым танком, в тридцать пять-пятьдесят тонн весом…

– Тем лучше, – кивнул Берия, возвращая пенсне на место, – как там говорится – умный учится у других, а дурак – на своих ошибках? – Главный чекист СССР пожал конструктору руку. – Значит, так… Завтра с утра, Николай Федорович, я жду вас, с двумя вашими готовыми изделиями, на заводском полигоне. Там и поговорим. Надеюсь, хорошо поговорим…

25 февраля 1942 года, 21:05. Севастополь, Северная Бухта.

Ударное соединение Черноморского Флота в составе крейсеров «Молотов» и «Красный Крым», эсминца «Адмирал Ушаков» и всех четырех БДК, с недавно сформированным ударным механизированным полком морской пехоты на борту, покидало Северную бухту Севастополя. Эскорт соединения составляли эсминцы-«новики» еще дореволюционной постройки: «Железняков», «Шаумян», «Дзержинский», «Незаможник» и построенные уже в советское время эсминцы серий «7» и «7-У»: «Бодрый, «Бойкий», «Безупречный», «Бдительный», «Свободный», «Способный», «Смышленый», «Сообразительный». На борту каждого эсминца, помимо штатной команды, находилось по усиленной штурмовой роте морской пехоты. Каждая такая рота состояла из ста двадцати пяти бойцов, специально обученных с учетом опыта боев в Сталино и Славянске и вооруженных пистолетами-пулеметами Шпагина, самозарядными винтовками Токарева и автоматическими винтовками Симонова.

Огневую поддержку штурмовым группам должны были оказывать два трофейных пулемета МГ-34 на одно отделение, полученных Черноморским флотом после разбора трофеев, оставшихся от 11-й армии вермахта. Ротный взвод огневой поддержки включал в себя четыре батальонных 82-мм миномета БМ-37 и столько же тяжелых 12,7-мм пулеметов ДШК, переведенных с колесного хода на трехногие станки, изготовленные на Севастопольском 201-м морзаводе по образцу станков от пулемета НСВ.

Задачей ударного соединения Черноморского флота в ходе запланированной на 26–28 февраля 1942 года операции «Черноморский экспресс» было внезапным ударом захватить и полностью уничтожить инфраструктуру румынского порта Констанца, восстановительные работы в котором после рейда, проведенного Черноморским флотом 10 января, были в разгаре. По данным советской разведки, на разбор завалов в Констанцу румыны согнали большое количество советских пленных, в основном из числа тех, что еще в самом начале войны попали в знаменитое окружение под Уманью. После ухода из Черного моря Эскадры Особого Назначения румынское и немецкое командование стало потихоньку расслабляться, и даже позволило себе снять некоторые части береговой обороны на усиление других участков фронта. А вот это безобразие советское командование решило полностью пресечь.

Страх получить еще один десант в мягком Черноморском подбрюшье должен был сковать высшее немецкое командование не меньше, чем ужас перед рейдами знаменитой тяжелой механизированной бригады генерала Бережного. Таким образом, операция «Черноморский экспресс» приобретала еще и характер очередной показательной порки вермахта, а заодно и румынской армии.

Кстати, с точки зрения стратегии и геополитики, «Черноморский экспресс» должен был стать для засевших в Проливах турок очевидным напоминанием о том, что все они смертны, а русские только-только начали показывать, на что они способны. Не Констанцей единой, как говорится…

Покинув пределы оборонительных минных полей Севастопольской базы, где то в 21:35 по московскому времени соединение развернулось в походный трехколонный ордер. Среднюю колонну, под флагом командующего ЧФ вице-адмирала Ларионова, возглавлял эсминец особого назначения «Адмирал Ушаков» – как корабль соединения, имеющий самое совершенное радиолокационное и акустическое оборудование. За ним следовал крейсер «Молотов», а в середине ордера находились все четыре БДК. Замыкал колонну крейсер «Красный Крым».

Эсминцы сопровождения составили правую и левую колонны ордера, причем старички «новики» замыкали походный порядок. Крейсерская скорость соединения по плану составляла восемнадцать узлов, время в пути – девять с половиной часов.

26 февраля 1942 года, 05:15СЕ. Констанца

На ближних подступах к Констанце ударное соединение ЧФ начало готовиться к десантированию, перестраиваясь из походного порядка. Флота у румын не осталось еще с прошлого визита советских кораблей, восстановить береговые батареи они тоже не успели, так что, повинуясь командам с нащупывающего минные поля «Адмирала Ушакова», эсминцы направились вслед за ним прямо в гавань. С корабля из будущего в воздух поднялся вертолет дальней радиолокационной разведки, а на крымском аэродроме в Саках изготовилась к вылету переброшенная туда с вечера авиагруппа Особого Назначения в составе всех десяти Су-33. В общем, визит лисы в курятник со словами: «Не ждали, пернатые?».

В предутренней тьме орудийные залпы советских кораблей прозвучали громом с ясного неба. Одновременно с первыми выстрелами на «Адмирале Ушакове» включили систему радиоэлектронного подавления, а городскую телефонную станцию разбило артиллерийским огнем еще в самом начале вторжения.

Тем временем все двенадцать эсминцев подошли к пирсам и под прикрытием пулеметно-артиллерийского огня разом выбросили в порту десант. На флангах – у городков Текиргол на юге и Лумина на севере – с БДК высадились по два батальона механизированного полка морской пехоты. При первых лучах восходящего солнца танки БТ-7В с десантом на броне стали обходить Констанцу с севера и юга, блокируя город со стороны суши. В самом городе штурмовые роты морской пехоты под прикрытием корабельной артиллерии завязали бой с румынским гарнизоном и охраной импровизированных лагерей для пленных и жандармерией.

Чего им не хватало для правильного ведения уличного боя, с точки зрения военной науки конца XX-начала XXI века – так это ручных, подствольных и станковых гранатометов. Попытки использовать в качестве подствольника советский 37-мм миномет-лопату наталкивались на крайнюю громоздкость этого девайса для данного применения, большую отдачу и невозможность произвести выстрел при малых возвышениях ствола для стрельбы по настильной траектории. Хотя, как говорят, на безрыбье и рак рыба – и некоторое количество таких минометов у бойцов штурмовых рот имелось.

Но и без этих дополнительных средств усиления десантировавшаяся на набережные советская морская пехота быстро смяла плохо организованное сопротивление гарнизона Констанцы, и к полудню, выйдя на западную окраину города, соединилась с механизированным полком, занявшим оборону по линии объездной дороги.

Свою роль сыграло и то, что пригнанные на работы советские военнопленные, размещенные во временных лагерях как раз на западной окраине города, взбунтовались при приближении советских танков, и тем самым окончательно дезорганизовали оборону города. Бежать разбуженным конвоирам и остаткам разбитого гарнизона сразу стало некуда. Пленных тут не брали.

Фактически адмирал Ларионов повторил схему удачной Евпаторийской операции. Единственным отличием была меньшая неразбериха. Иной была и задача. Город надо было удерживать в течение двух-трех суток, а потом, произведя обратную амбаркацию, эвакуировать десант в Севастополь. За это время было необходимо по возможности отправить на Большую землю всех освобожденных советских военнопленных, а также захваченных при штурме немецких и румынских специалистов, привлеченных к восстановительным работам.

Кроме того, советским саперам предстояло подготовить к взрыву все восстановленные портовые сооружения, НПЗ, железнодорожный вокзал и депо, а также все имеющиеся в городе каменные строения, используемые как казармы и государственные учреждения. Привет, так сказать, маршалу Антонеску.

Поэтому захватившая город советская морская пехота сразу после зачистки Констанцы от остатков гарнизона стала окапываться, отрывая по линии объездной дороги сплошную траншею. А БДК в сопровождении четырех эсминцев-«новиков», взяв на борт около двухсот раненых десантников и более двух тысяч освобожденных пленных, пошли в свой первый челночный рейс на Севастополь. Обратно через сутки они должны были доставить боеприпасы для продолжения операции, а также саперов и взрывчатку для минирования в Констанце. При отсутствии в распоряжении румынского командования механизированных частей, держаться под прикрытием корабельной артиллерии десантники могли долго.

Разрозненные попытки румынской авиации и отдельных истребительных частей люфтваффе атаковать десант и флот пока не приносили им ничего, кроме потерь. Ме-109 и Хе-112 – это все, что немецко-румынское командование могло задействовать для ударов с воздуха. Перебазирование в Румынию бомбардировочных эскадр, хоть с Восточного фронта, хоть с Греции или Крита, требовало не менее недели. Также дополнительного времени (которого у немецко-румынского командования уже не было) требовал сбор к Констанце всех находящихся на территории Румынии боеспособных частей румынской армии.

Слова, использованные в случившемся по этому поводу телефонном разговоре между Адольфом Гитлером и румынским кондукатором (диктатором) маршалом Ионом Антонеску, никогда не публиковались ни в немецких, ни в румынских словарях. Особую пикантность этой истории придало то, что в Констанце попала под удар советского десанта и бесследно сгинула группа высококвалифицированных немецких инженеров, прибывшая за пять дней до того для скорейшего проведения пуско-наладочных работ на местном НПЗ. Бензиновый голод, продолжавший терзать фашистскую Германию, с каждым днем лишь усугублялся. И конца ему видно не было.

Советский вождь, напротив, получив известие об успешном начале операции, пребывал в наилучшем расположении духа, и, поздравив адмирала Ларионова, попросил его лишь: «Нэ поддавайтесь эйфории, товарищ Ларионов, и не зарывайтесь. Как говорил Владимир Ильич Ленин – лучше меньше, да лучше».

Лучший друг советских физкультурников знал, о чем говорил. Зимняя кампания 1941-42 годов, начавшаяся контрнаступлением Красной Армии под Москвой и продолжившаяся разгромом группы армий «Юг», должна завершиться еще одним сокрушающим ударом по немецко-фашистским захватчикам. Вызволить из Блокады Ленинград и на полную мощь использовать для достижения победы его промышленный потенциал – вот та первоочередная задача, стоящая сейчас перед РККА.

А Констанца… Констанца – это всего лишь отвлекающий удар и полигон для отработки «современных» высокотехнологических десантных операций. Когда-нибудь Красной Армии пригодится и этот опыт. Поэтому, выполнив задачу, десантное соединение должно отойти – по возможности, без потерь…

26 февраля 1942 года. Вечер. Восточная Пруссия.

Объект «Вольфшанце», Ставка фюрера на Восточном фронте.

Присутствуют:

Рейхсканцлер Адольф Гитлер;

Рейхсмаршал Герман Геринг;

Глава ОКВ генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель;

министр вооружений Альберт Шпеер;

министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп;

министр пропаганды Йозеф Геббельс.

Возмущенные вопли рейхсканцлера оглушили всех приглашенных к нему на аудиенцию. Истерика фюрера была вызвана неблагоприятным развитием событий на фронте. С самого начала кампания на Востоке пошла не так как, планировалось. Но в последнее время высшее руководство Рейха было окончательно сбито с толку.

Немецкой разведке никак не удавалось установить место будущего зимнего наступления большевиков, последнего перед началом весенней распутицы. А что такое наступление неминуемо, не сомневался никто. По данным абвера, после завершения наступления под Москвой и ликвидации окруженных частей группы армий «Юг» у большевиков оставалось еще достаточно резервов, чтобы осуществить как минимум одну наступательную операцию фронтового масштаба. Но пока ничего подобного не происходило, Красная Армия перегруппировывалась и чего-то выжидала.

И чем дольше длилось предгрозовое затишье, тем ужасней обещала быть грядущая буря. Вопрос «где?» становился для Гитлера ключевым. Вермахт, понесший в Восточной компании ужасные потери, и теперь вытянувшийся в нитку от Херсона до Петербурга, был не в состоянии отразить русский удар наличными силами, без дополнительных резервов. К тому же немецкая армейская разведка неожиданно обнаружила, что из поля их зрения исчезла тяжелая механизированная бригада генерала Бережного, сыгравшую роковую роль в окружении немецких армий под Сталино. Исчезла, растворилась, растаяла в воздухе, а в ее полевом лагере как-то вдруг внезапно обнаружилась отведенная с Волховского фронта 4-я танковая дивизия, не имеющая в своем составе ни одного танка.

– Вы идиот, Кейтель! – кричал Гитлер на начальника Верховного командования Вермахта. – Большевики готовят наступление, но вам даже не дано понять, где именно! Русские в который раз бьют ваших генералов, а вы только пожимаете плечами! Как долго это будет продолжаться? Что могут означать русские удары под Петербургом, приковавшие к себе столько наших резервов? Что может означать, черт вас побери, русский десант в Констанце?! Линдеманн просит подкрепления, Антонеску просит подкрепления, фон Бок тоже просит подкрепления. Если дела так пойдут и дальше, Кейтель, то скоро у нас уже не останется резервов, чтобы их можно было перебросить к месту прорыва русских по их отвратительным дорогам!