Текст книги "Тревожная Балтика. Том 2"

– А что это ты, Шифга, не здоговаешься с нами? Кто из «кагасей» сюда спускается из верхнего кубгика, все здоговаться обязаны, – вмешался Жмайло, слащаво растягивая слова.

– Здравствуйте… – произнес Мирков, боясь поднять взгляд.

– Что-то я не услышал, что ты там бугкнул! – не отставал Жмайло, вел себя, как подгулявший купец.

Александр повторил громче, что их лишь больше развеселило.

– Ну… дай, пожалуйста… мне немного ма-асла!.. – взмолился Мирков, глядя на матроса.

– Пошел отсюда, – выругался грубо Королев, отвернулся, чем выразил презрение к ничтожеству. Все только расхохотались.

Словно оплеванный, испытав очередной позор, тот стоял молча. Ежедневно терпя издевательства, ни на что не реагировал, лишь крепче сжимался да морщился.

– Ну, а тепегь, Шифга, – шамкал Жмайло, любуясь собой и наслаждаясь правом диктовать волю другим, – пшел назад и спустись в кубгик бегом, как положено. А то ты нас совсем не уважаешь.

Все одобрительно загудели.

Душная смрадная яма, набитая двумя десятками парней, плыла перед глазами. Развернулся и двинулся к трапу, в спину неслось: «Только, Шифга, у нас все бегом делается. Когда спустишься на палубу, надо обязательно поздоговаться».

Он сбежал вниз, поздоровался, уповая на то, что этим и закончится.

– А теперь, Шифга, бегом наверх. Медленно… – радостно приказал Жмайло. – Бегом магш! И вновь здоговайся, чтоб знал в следующий раз.

Мирков понял, что он замыслил. Добрался до последней балясины, хотел убежать, но его настигло шипение Жмайло.

– Шш-ш-ифга?! Куда это ты пошел? А ну, вниз!

Все выполнял, но в который раз гнали вверх. Ему казалось, что это «вверх-вниз» длится бесконечно.

Верхний кубрик с одобрением наблюдал за аттракционом.

– Ха-ха-ха, Жмайло Шифру дрессирует, – хохотал Корж, наблюдая, как голова Миркова появлялась в его кубрике и вновь пропадала.

Саша погрузился в тупое беспамятство. Когда спускался вниз, слыша хохот, уже не говорил, а только останавливался в муках. Теряя силы, возвращался, казалось, что сейчас свалится без чувств. Не выдержал, разорвал порочный круг. Услышав в очередной раз: «Куда ты, Шифга, пошел? А ну – назад!», вырвался наверх, кинулся к ящику. Опустил голову, не хотел, чтобы видели его позор.

Шторм длился, но его неистовство иссякло. Коржу стало скучно, и он решил позабавиться, возмутился качеством хлеба.

– Опять кок плохо хлеб пропарил![1]1
  С целью долгого хранения хлеба его пропитывают парами спирта и запечатывают в целлофановые пакеты. Перед употреблением его окунают в воду и пропаривают в духовке. И тогда хлеб имеет вкусовые качества свежевыпеченного продукта.


[Закрыть] – бросил на стол кусок белого батона.

Все словно того и ждали, отупевшие от безделья матросы искали забаву.

– Он хочет нам желудок испортить! – возбужденно выкрикивали они.

– Я не могу его есть!

– Ему лишь бы побыстрей! А то, что у нас здоровье и так подорвано, ему без разницы.

Услышав поддержку, которой ждал, Корж строго приказал:

– А ну, давай сюда кока! Петров? – удивился он, не увидев у «карасей» должной реакции. – Ты что, не понял, к кому я обращаюсь? Ты давно должен был доставить сюда кока. Не сказав ни слова, бледный Петров отправился по указке.

Тот возился у плиты с кастрюлями. На скрип двери повернул голову, увидел несчастного Петрова.

– Че тебе н-надо?! – спросил отчужденно, с тупым выражением лица.

Матрос передал требование Коржа.

– На хрена он мне нужен! – выругал кок матроса, вернулся к кастрюлям.

Прошло некоторое время, кок взглянул на Петрова с опаской:

– Чего он хочет?

– Злится, что хлеб плохо пропарился.

Это обеспокоило кока, тот встрепенулся и громко выругался в сторону кубрика. После чего вернулся к работе, заметно нервничая. Грохнул крышкой, стянул замызганный передник, гаркнул:

– Пошли! – злился, будто Петров был всему виной.

Когда-то, в учебке, кок размышлял о достоинствах своей специальности, но ему хватило месяца службы на корабле, чтобы разочароваться в ней, считал ее самой плохой. На корабле было два кока, и он, как самый молодой, обязан был сносить все. Обязательно шел по первому требованию матросской команды, охочей навести должный порядок. Натерпевшись унижений от придирчивых старослужащих, не собирался дальше быть в шкуре кроткой овцы, готовился стать «борзым карасем», сам был охоч отвести душу на меньшем призыве.

Осторожно вошел в кубрик и трусливо остановился в проходе.

– А чего это ты, кок, спрятался? – с удивлением воскликнул Корж, догадался, кто вошел. Позвал ласково: – Иди к на-ам… Или ты вовсе одичал на камбузе? Не стесняйся, иди к нам…

Тот вышел.

– Да чего ты бои-ишься… – возрадовался Корж при виде перепуганных глаз на крепком побагровевшем лице с толстыми оттопыренными щеками и губами. – Иди сюда-а… чтобы все тебя видели…

Кок подчинился, затравленно озираясь по сторонам, будто искал защиты.

– Ну как, кок, дела? – весело затронул тему Корж, развалившись.

– Нормально… – прозвучал настороженный ответ.

– Да я вижу, что нормально. Щеки во-он какие отрастил, из-за спины видны, – развлекался Корж, скрывая улыбку. – Так ты хочешь наши желудки испортить? – поинтересовался, примеряясь к чему-то.

– Нет… я не хочу, – ответил тот смущенно, удивляя тупым выражением крупного лица. – Я хорошо пропариваю.

– Зна-аем, как ты пропариваешь! – раздались выкрики недовольства.

– Лишь бы побыстрей, а о нас не думаешь!

– Значит, ты говоришь, что хорошо пропарил? – размеренно продолжал Корж, вкладывал глубокий смысл в каждое слово. Все примолкли, ждали развязки.

– Да, – подтвердил кок, не разжимая толстых губ.

– Ну, тогда попробуй свое изделие, – охотно предложил Корж, подал полбатона. – Ешь.

Кок испуганно взглянул на хлеб, а затем по сторонам кубрика.

– Бери, бери… – добро настаивал Корж, держал в руке. – Чего ты так боишься? Ты его парил?

– Я, – выдохнул тот, не шевельнув губами, напрягся.

– Ну так бери, если ты! – прикрикнул Корж грубо, пряча улыбку.

Осторожно взял хлеб, разглядывал, будто не понимал, что в руках. Корж больше не мог таить улыбку.

– Ч, ч… – не сдержался, разорвал слово смехом, улыбался с лукавым прищуром. – Чего ты на него смотришь? Ешь, если это твое… – напирал на окончательно растерявшегося здоровяка.

Тот вновь тупо посмотрел на хлеб, а затем по сторонам.

– Кусай, кусай… – подначивал Корж.

Поразмыслив, кок медленно и неохотно открыл большой рот и откусил кусок. Жевал неторопливо, растерянно глядел то на хлеб в руке, то на ухмыляющихся матросов.

– Больше, бо-ольше откусывай, – настаивал уверенно Корж.

Кок подчинился, боялся идти против команды, иначе испортил бы репутацию «борзого карася». Готов был покорно принять любое унижение, но только бы не упасть в глазах старших, не скатиться до уровня презренного всеми «карася». Его толстые щеки задвигались, кок пытался прожевать кусок хлеба, давился, выпучивая глаза, на лбу выступила испарина.

Все получали огромное удовольствие, кроме бачковых, которые понимали, что забава не для них, да Шайдулина с двумя товарищами, переживавшими за однопризывника.

– Н-нравится собственное изготовление? – участливо поинтересовался Корж, прикрывая улыбку рукой и продолжая лишь потому, что кок не сопротивлялся, давясь хлебом, готовый принять любое обхождение.

Ртом набитым до предела, тот лишь промычал:

– Угу…

Корж тут же повторил это, разрядился смехом, поддержанный другими.

– Ешь до конца! – поддал, расслабляясь от удовольствия.

Широкоплечий громила-кок с мощными кулаками был одним из самых сильных матросов на корабле, и вот он исступленно жевал хлеб, забавляя окружающих. Для него издевательство не было трагедиией, всего лишь неприятностью, которую нужно пережить.

Проглотил треть батона.

– Все съел? – поинтересовался Корж.

Кок кивнул, пытался проглотить еще небольшой кусок, но тот уже не лез в глотку.

– А теперь иди и хорошенько поду-умай… – нравоучительно подытожил Корж. Кок молча вышел, насупившись. Железная дверь кубрика распахнулась, возник улыбающийся Цыбуля.

– Здравствуйте, ребята, – бодро бросил всем, излучая радость.

– Здра-а-авствуйте, товарищ капитан-лейтенант! – лениво ответило несколько недружных голосов.

– Ну, как вас там, – любезно полюбопытствовал Корж, – хорошо тряхнуло?

– О-ох-х и тряхну-уло… – растягивая слова, охотно поделился замполит.

– А у нас так тряхануло, что посуда на палубу поехала. Тут у нас Шифра убирал: надо было только видеть! – взглянул Корж на поникшего Миркова.

– Все живы, никто шишек не набил? – забеспокоился офицер. Услышал в ответ, что все нормально.

– Ну, раз нет, хорошо. Значит, еще д-держимся!.. – прогоготал офицер, полный сил и энергии. – Здоровье у всех нормальное, жалоб нет? Если все нормально, тогда я пошел.

Герасюк бросил насмешливо:

– Почаще заходите к нам, товарищ замполит, а то без вас нам скучно!

На что тот, зардевшись, ответил:

– Ну как же мне без вас? Я же без вас никуда, вы же мой хлеб!

Не доходя до трапа, Александр встретил Шайдулина, который, воровато оглянувшись, сжал робу на шее Миркова и притиснул к переборке – теснил силой, изливал злобу.

– На хрена мне такое счастье, чтобы я в свои годы за какого-то «карася» получал… Да я тебя ур-рою, но не дам себя перед другими позорить!..

Равнодушный к оскорблениям, притерпевшийся к боли, Саша пытался молча оторвать липкие руки.

– Убери свои кегли! – зло шипел матрос. – А то я быстро твои ручонки повыла-амываю… – в отчаянии, один за другим сделал несколько ударов. – Когда ты научишься бачковать?!

– Я же говорил, почему бачковать не могу… не могу в такой обстановке!.. – Александр мучался от всего.

– Да-а?! – изумился противник. – Я мог, Шикаревский может, все могут, а ты – не можешь? Ты первостатейный «шланг» и ублюдок – вот ты кто! Ты еще хитрее Петрова… И все твои твердые обещания – это настоящая болтовня!

– Нет. Я свое слово держу, – отбивался словами.

– Зна-а-аем, как ты держишь – уже не раз проверено!.. – отпустил пальцы, гордый собой. – Мразь… А ну пошшел отсюда… – подтолкнул к трапу. – Иди в свою нору!

Разошлись совершенно чужими людьми. С дикой головной болью Мирков добрался до каюты, упал на топчан, свернулся калачиком и замер в неподвижности.

Кубрик жил привычным послеобеденным отдыхом.

– Кто хочет играть в ша-ашки?! – не поднимаясь с постели, громко взывал Корж, устав от долгой лежки. В ответ – сонное сопение. Снова: – В последний раз спрашиваю, а то хуже будет: кто хочет играть в ша-ашки?!

Корж грустно вздохнул, слез с верхней койки, захватил из шкафа коробку с шашками, высыпал содержимое, сердито позвал:

– Ну, кто будет играть!? А то вы меня заколебали!

Закончив дело с мерзким Шифрой, шаркающей походкой неторопливо вошел кроткий Шайдулин, направился к рундуку мимо зевавшего Коржа. Малый срок службы категорически запрещал ему лежать среди дня на койке, поэтому он дремал в радиорубке за столом, когда в это время Лукин спал в кубрике.

– Шайдулин! – пригласил Корж рукой. – Давай в шашки сыграем, – тем самым давая разрешение (запрещалось играть до полутора лет). – Говорят, что тебе уже можно. Садись, я разрешаю… А раз я разрешил, значит – можно.

– Да я… вообще-то… играю плохо… – нерешительно остановился тот.

– Давай, давай! – настаивал Корж. – Садись, привыкай. Ты уже по приказу – «полторашник». А домой уйдем, молодых пригонят, полноправным «годком» станешь. Так что привыкай.

Трепеща перед ним, Шайдулин неловко мялся; польщенный вниманием, скрывал свои чувства под маской деликатности. Принялся размещать шашки.

– А мы вот так пойдем, – игриво начал Корж, первым двинул шашку.

Матрос сидел напряженно, внимательно следя за игрой.

– А я вот так, – Корж сделал очередной ход.

Шайдулин ответил.

– Ух ты какой умный: хотел «годка» поймать, – веселился Корж. – Плохого ты мнения о «годках»…

Шайдулин лишь кротко улыбнулся. Сделав очередной ход, Корж поинтересовался:

– Как там у тебя дела с Шифрой – поддается воспитанию?

– Убллюдище… – ответил сквозь зубы Шайдулин, не изменив выражения лица. – Если бы не мой добрый характер, давно бы уже убил…

– Да?.. – несказанно удивился Корж, подняв глаза, рассмеялся.

Дверь резко распахнулась, ввалился перепуганный Цыбуля. Матросы оторвали головы от подушек, увидели красного запыхавшегося замполита, принесшего какую-то новость. Уставившись на него, ждали.

Плотно пообедав, замполит оставил кают-компанию. Сопротивляясь качке, хватаясь за перила, направился к себе, подумывал о приятном отдыхе на мягком диване. Привычно включил радиоприемник, вытянул ноги на небольшом кожаном лежаке и тут же погрузился в сытую дремоту. Музыка убаюкивала, все дальше уносила на своих волнах. Она сменилась на строгий голос диктора, произносившего какие-то тревожные слова. Замполит стряхнул дремоту, усилил громкость.

«Вчера со стороны полуострова Сахалин наши воздушные границы пересек самолет корейской авиакомпании. После неоднократных требований приземлиться никаких ответных действий с его стороны произведено не было. После чего первым же выстрелом самолет был сбит подразделениями ПВО!»

Это была небывалая сенсация, и знал ее только он! Это приумножило ликование. Оценив ситуацию, Цыбуля больше не мог держать новость в себе. Вскочил и сломя голову помчался в кубрик.

– Я только что услышал по радио! – бросил всем, дыхание перехватило, топтался на месте с воспаленными глазами. – Сегодня… со стороны Сахалина нашу границу пересек корейский самолет, – он перевел дух, – и после неоднократных просьб приземлиться, – сглотнул слюну, – был сбит нашими ПВО! – Выложив новость, замолчал, радостно оглядел всех, распустил губы в блаженной улыбке. «Каково, а?! Это же политический скандал, международные санкции». Не понимал, как он выглядит перед подчиненными, которые, чтобы поглазеть на него, даже спустились с коек.

Открыв рот, тот восторженно глядел на всех с широкой улыбкой.

– Вот это да-а?.. – растянул и долго держал отвисшую челюсть. – Вот так дела-а…..

Не найдя поддержки, понял все. Подбодрив себя, повел подбородком.

– Да-а уж… – вздохнув удрученно и добавил глупо: – Ишь ты… Ну ладно… отдыхайте… – смутился и быстро ушел.

Устав сдерживать ухмылки, матросы проводили замполита хохотом. Надрывая животы, смеялись истерически, до слез. Корчась от смеха, Корж перекривлял перепуганное лицо офицера, удачно копируя слова и жесты.

– Га-га-га!!! – кубрик сотрясался от веселья.

Потом еще долго на всех политзанятиях замполит вспоминал этот случай с корейским самолетом, с каждым разом добавляя все новые и новые подробности, которые никого не интересовали.

Глава десятая

Утомленные беспокойным морем, с поскудневшим продовольственным пайком, экономя топливо и питьевую воду, все ждали смены курса. Беспрерывное противостояние стихии, невозможность расслабиться даже во сне – мотало на койке, приходилось постоянно сопротивляться качке руками и ногами, а также во время еды, вахты – вымотали силы и нервы.

Долгое существование в замкнутом пространстве, дефицит информации, скудная еда, скученность, а главное, невозможность уединиться – все приводило к нездоровым результатам. Одной из бед было то, что люди задыхались от отсутствия достоверной свежей информации, что рождало всякие слухи.

«Если бы Бога не было, его надо было бы выдумать», – говорили мудрецы. А уж если что выдумывали, то это обрастало плотью и начинало жить самостоятельно. В головах матросов прочно укоренилась мысль о скором возвращении, а когда кто-то подтвердил ее, через какое-то время она вернулась как вполне конкретное известие о скором отдыхе, причем называли день, загадочно улыбаясь – мол, знаем все наверняка.

Воспрянув духом, уже вся команда носилась с главной новостью.

Получив из штаба флота «добро», Андронников принял решение пришвартоваться в польском порту Свиноуйсьце.

Как ни старались, но технические и моральные возможности устаревшего корабля оказались бессильны перед неукротимой стихией воды и ветра. Не дойдя всего лишь нескольких градусов до нулевого меридиана, корабль сменил курс. При этом, двигаясь лагом вдоль гигантской волны, корабль то долго клонился на борт, как будто хотел лечь, то так же медленно заваливался на другую сторону, словно команду, как спутников Одиссея, усыпили сказочные сирены.

С момента получения приказа команда будто забыла о тревогах и обязанностях. Преобразившись, все были легки и беззаботно веселы. Один лишь Мирков не хотел делить эту радость с командой – его врагами. И все, что связывалось с экипажем, было гадко и мерзко. Возвращение из похода ознаменовало собой не только завершение определенного этапа, но и что-то личное; давно почувствовал в себе перемену. Впервые за три месяца осмотрелся вокруг и почувствовал, что усмирил былое воображение.

Прибыл на корабль пылким, томимым жаждой приключений, мечтающим о крепкой мужской дружбе молодым человеком, а встретился со злом, силу которого не захотел поначалу признать. Желал на одном дыхании взбежать на необозримо высокую вершину, но не получилось. Когда же, выбившись из сил, набив множество шишек и синяков, ободрав до крови пальцы, все же взобрался на нее, то оказалось, что не гора это вовсе, а горочка. С горечью осознал, что цель стать лучшим матросом на корабле – наивна и недостижима, и он успокоился. Вдруг пришло в голову то, что должен был понять с самого начала: без умения властвовать собой невозможно властвовать над судьбой. А кто по-настоящему владеет собой? Только тот, кто живет в чудесной гармонии с миром. Себя же Александр чувствовал мячиком, который подбросили, но так и не поймали, и он где-то затерялся в вышине.

Прием пищи завершился, но Лукин никуда не торопился, тянул время за кружкой компота. Шикаревский собирал в бачок грязную посуду, а Шифра вытирал ветошью палубу под столом. Широко расставив локти, Лукин расслабил тело и радовался, что смог «переломить хребет» несгибаемому Шифре. Допил компот, вздохнул, им снова овладели скука и душевное томление. Наконец, приняв решение, он усмехнулся, повернулся всем телом, широко расставив ноги, уставился на Шифру.

Протирая палубу под столом и скамьями, Мирков осторожно приблизил тряпку к ногам Лукина, тот не шелохнулся, вытянутые ноги держал на прежнем месте.

– Подними, пожалуйста, ноги, – негромко попросил Александр, боясь поднять глаза.

Лукин не двигался, по-прежнему глядел в сторону. Мирков ждал. Прошло несколько томительных секунд, он осторожно посмотрел на старослужащего и увидел в его глазах нескрываемое бесстыдство.

Полез под скамью, опасаясь задеть ноги грязной ветошью, тер осторожно.

– Шифра, – вдруг коротко бросил Лукин. – Я хочу воды, – он опустил наглый взгляд, ждал немедленной реакции.

При первой же просьбе Шикаревский обычно сразубросался в машинное отделение, где была питьевая вода. Мирков же замешкался, не мог справиться с нахлынувшими в ответ чувствами. Он встал, но не тронулся с места, чем выразил неповиновение, решив применить последнее оружие – немой отказ.

– Я что-то не понял, – удивился Лукин, играя свою роль. – Ты слышал, что я тебе сказал? – изобразил на физиономии непонимание.

Собрав все силы, Мирков решил держаться до конца, шел наперекор устоявшемуся правилу беспрекословной подчиненности «годку». Этим тотчас обратил на себя внимание всех.

– Чего ты молчишь? – взъярился Лукин, прижмурив глаза.

– Никуда я не пойду и ничего я тебе делать не буду… – мужественно заявил он. Ответ задел матросов за живое.

– У-у-х-х!.. – замирая, ахнули они. Вместо похвалы толпа, напротив, ощетинясь, зарычала, готовая вцепиться в глотку преступившему закон.

– И не стыдно тебе такое говорить?.. Ты же себя этим унижаешь… – послышались голоса.

– Чего ты на меня уставился?.. – зверея, прорычал Лукин, встав в рост, воинственно растопырил плечи и руки, не выдержал встречный взгляд Миркова. – А ну, опусти свои кипучие глазки и потуши свой голосок… Я тебе ни Шикаревский или Петров, чтоб так со мной разговоры вести. Я же могу не понять и хорошо вмазать… Ты об этом подумал? Или память отшибло?

Назревала драка. Мирков настроился дать бой. Но, оценив силы, понял, что у него нет столько зла и бесстыдства, сколько у противника.

– Вот так-то лучше. Ну, а теперь иди и делай то, что тебе старшие приказывают, – спокойно заключил Лукин, когда Мирков расслабил тело и руки. Однако видно было, что Лукин струхнул.

– Не буду я ничего делать! – отрезал тот смело. Повторный отказ поверг всех в оцепенение.

Напряженную тишину вдруг прорезал выкрик Коновалова, который опрометчиво шагнул на середину палубы.

– А не много ты, Лукин, на себя берешь?! – бросил задиристо, звеня голосом. – Ты хочешь и рыбку съесть, и свое получить. Такого у тебя не получится! Ты много хочешь! Ты чего, Лукин, издеваешься над человеком?! Ты не видишь, что он и так затурканный? А ты на нем еще ездишь! И так в масле купаешься! Ты что, не видишь, что он занят?!

Выпад поборника прав поразил команду, которая до сих пор не знала ничего подобного. Коновалов прекрасно осознавал, что его поступок – непростительная глупость, но был не прочь стать героем.

– Ага-а!.. – дико вскричал в ответ Лукин, показав звериный оскал. – Ты что, Шифру жалеешь?! – пошел навстречу Коновалову.

– Я его не жалею! – кричал в лицо заступник. – Видишь, – указал на помертвевшего Миркова, – он и так задолбанный! Что ты еще от него хочешь?!

– Это не твоего ума дело! Не лезь не в свои дела! Я здесь старший, что хочу, то и делаю!! – остервенело оборвал Лукин.

– Да ты посмотри, до чего ты человека довел! – понимая, что проигрывает, Коновалов не сдавался.

Из прохода между койками бросились несколько матросов, подступили к защитнику.

– Так, может, ты и бачковать за него будешь?! – возопил ему Демилюк.

– Ты что, Коновалов, очумел, за кого ты заступаешься? – присоединились остальные.

– Это же «карась», он и должен этим заниматься! – удивлялось окружение, кривились неодобрительно.

Коновалов сдался.

– А мне по хрену, что вы там говорите! А я его в обиду не дам! – отрезал решительно, но уже не уверенный в том, что делает.

– Тебе не кажется, что ты много на себя берешь?! – давил Демилюк. – Что ты нарушаешь законы кубрика! – кричали все вокруг.

– Да за кого ты заступаешься?..

– Что с тобой случилось? Или под конец службы, когда в люди выбился, решил свой порядок навести? Где же твое геройство было, когда в «карасях» ходил? А? – неслось со всех сторон.

– Да. Где?! – осмелел Демилюк, уткнул руки в бока.

Коновалов растерялся, взгляд ослаб, отвел его в сторону.

– Что ты молчишь?! – исходил яростью Демилюк.

– Да я хотел!.. – кинул Коновалов ему в лицо, однако понял, что проиграл.

– Что ты хотел?! – напирал Демилюк, сверкая глазами. – Совесть у тебя пробудилась?! С чего бы это?!.

– Да ну вас… – матерно обругал всех сразу, махнул рукой. – Тоже мне – набросились на одного…

– Что?! – тут же напал Демилюк.

– Пошел ты знаешь, куда? – Коновалов говорил по инерции все, что подворачивалось под язык.

– Вот сам туда и иди, пока мы все тебя не послали!

Истратив воинственный запал, Коновалов остыл, отмахнулся от всех и, под насмешки сослуживцев, забрался на верхнюю койку.

Лукин просиял лицом, повернулся к Миркову:

– Шифра… ты еще здесь?.. Или ты до сих пор не выучил правила и законы службы? Видишь, у тебя даже – язвительно ухмыльнулся, – защитник появился, – посуровел. – Я с ним еще разберусь. А ну – пошел за водой! Тебе это даром не пройдет.

«Отказать – значит спровоцировать новый конфликт, и тогда они меня загрызут», – подумал Александр, решил подчиниться инстинкту выживания.

С кружкой быстро пошел по направлению к машинному отделению. Шагнул в шумное помещение с работающими механизмами, глазами поискал человека, который смог бы помочь ему. Осторожно спустился вниз по длинному трапу, во влажном тумане заметил копошащегося между задвижками и трубными системами Коржа с большой масляной лейкой в руке. Обрадовался, подошел к нему. Александру казалось, что в этом грохоте его приход останется незамеченным. Корж осторожно заливал в отверстие трубы масло из длинного и тонкого хоботка приплюснутой металлической лейки. Хотел окликнуть, но Корж неспешно обернулся:

– А… Шифра пришел… – встретил его как старого друга. – Что же тебя к нам так неожиданно привело?! – говорил он громко, перекрывая шум. – Чего тебе надобно?!

– Да вот!.. – начал осторожно. – Лукин питьевой воды просит.

– А… да-да… – взглянул равнодушно. – Ну, а как у тебя, Шифра, служба? Нормально?! Или ну ее к черту! – посмеялся сквозь зубы. Вновь занялся работой, которая, видно, ему нравилась. – Знаешь что, Шифра, – ласково продолжил Корж. – Покажи, как у нас по трапу бегают… – сделал паузу. – Подымись-ка ты наверх и зайди как положено.

Александр знал бесполезность сопротивления, решил достичь своего малой силой. Глазами поискал место, куда мог бы поставить кружку, но остановил тихий голос Коржа:

– Зачем ты ее ставишь? Она здесь не нужна…

С кружкой поднялся наверх и торопливо сбежал вниз.

– Что же ты, Шифра, меня обманываешь? – услышал тут же. – Меня, старого волка, обмануть невозможно, – Александр не понял иронию. – Ты заходил сюда из-за переборки?

– Да.

– Вот и заходи. Еще раз и еще быстрей. Я себе так входить не позволяю, а тебе – тем более. Давай.

Мирков вновь поднялся наверх. Когда, тяжело дыша, опять подошел с протянутой кружкой, Корж даже не обернулся.

– Не-ет… Дорогой мой, так не пойде-ет… По трапу не ходят, по трапу летают. Неужели ты меня за дурачка держишь? Еще раз и еще быстрее, если вообще хочешь свое получить.

– Это не мне, а Лукину, – осмелился уточнить Александр, стоя перед ним навытяжку, как перед адмиралом.

– А мне-то что – тебе же надо. Давай и не спорь со старшими, это очень опасно. Мой такой совет тебе.

Мирков смиренно поднялся по трапу и старательно сбежал вниз. Переводя дыхание, протянул кружку.

– Ну вот видишь, Шифра, когда захочешь, то можешь, – приветливо улыбнулся, принял кружку, набрал из маленького неприметного крана воду. – И запомни, меня никогда не обманешь. А если и получится, то о-о-х-х… я тебе не завидую, – возвратил полную кружку. – Нравишься ты мне, Шифра, что-то в тебе есть такое, чего у других нет. Ты или дурак, или очень умный человек. Если бы меня слушался, то многого достиг бы. А теперь – пошел отсюда. Сюда посторонним вход воспрещен. – Почему так долго?! – сердито бросил Лукин, за столом настойчиво ожидавший своего.

Александр молча поставил перед ним кружку. Не глядя на Шифру, маленькими глотками, тот принялся пить. Перед собой Александр видел хищный профиль старшины, и тошнота подступала к горлу. А в иллюминаторе на горизонте появились берега Дании со сказочно красивыми домиками и зелеными аллеями. Корабль проходил самое узкое место проливной зоны Балтийского моря, и близость двух берегов, плотное скопление кораблей различных государств, вся эта экзотическая панорама будоражила воображение.

Саша собрался открыть пост, но взглянул в раскрытую настежь дверь из надстройки и не смог устоять перед тем, что там увидел. Шагнул на воздух, прислонился к реям. С нежностью вглядывался в причудливые остроконечные крыши домиков, видел шпили костелов и заводские постройки. Впервые за поход улучил минутку и теперь созерцал незнакомый ландшафт, расслабился, растворился в красоте моря и земли. Что-то пробудилось в нем и захватило всеобъемлющей грустью. Греясь под скупыми лучами солнца, Александр с прискорбием вынужден был признать, что расстояние, отделявшее его от людей, ему подобных, было непреодолимым, что даже если броситься в воду и поплыть к сказочному берегу, этот порыв так и останется порывом, очередным падением в безоглядное одиночество.

Находившаяся рядом дверь штурманской рубки отворилась и пропустила командира службы связи БЧ-4, старшего лейтенанта Чеснакаускаса, в подчинении у которого находился Мирков. Тот вышел, чтобы передохнуть и полюбоваться красотой побережья, жмурясь от солнечных лучей, оперся о деревянную планку и тут увидел грустного старшину.

– Что, Мирков, отдыхаешь? – протянул командир беззаботно.

Старшина ответил вежливым наклоном головы. Какое-то время они стояли, безразличные друг к другу, потом офицер вернулся назад в рубку.

Мирков остался один, увлеченный красотами берега.

Дверь вновь отворилась, пропустила Лукина, который собирался понежиться у рей. Увидев Миркова, тот оцепенел, потом возмущенно фыркнул, чем выразил крайнее недовольство.

– У!.. – запнулся, издав злобный стон, переполненный нездоровыми чувствами (подобной привилегией разрешалось пользоваться только матросам старших сроков призыва), даже заерзал на месте. – Ты, Шифра, еще и отдыхаешь?.. – Затем открыл дверь и бросил туда важно, будто речь шла о постороннем человеке. – Наш Шифра отдыхает!.. Ну, нагле-ец… Таких наглецов я еще не видел…

На голос Лукина высунулся Демилюк, презрительно уставился на одиночку.

– Да. И правда… Наш Шифра отдыхает… – сообщил через плечо удивленно. На голос показалось несколько лиц.

Вынужденный жить в обезьяннике, Мирков не шелохнулся. Устав прятаться, закрыл на все глаза и больше ничего не боялся. Лишь взглянул один раз.

– Учишь его, учишь, а толку – никакого, – злился Лукин. – Ну, все как люди (имел в виду исправно тянущих свою лямку однопризывников Миркова), а он – у… бл-людок… – бубнил старшина, глядя на Миркова, с томительной тоской в глазах обозревающего морскую гладь. Недовольным исчез в надстройке.

На следующий день корабль бросил якорь в польском порту Свиноуйсьце. У трапа, ведущего наверх, Мирков столкнулся с обеспокоенным Шикаревским.

– Где ты, Шифра, шатаешься? – буркнул тот недобро. – Тебя Шайдулин ищет. Иди в кубрик, он там должен быть.

Александр равнодушно побрел по коридору, у входа в кубрик заметил любезно беседующего с товарищами Шайдулина в новой голубой робе с высоко поднятым воротником.

– Хорошо, хорошо, – убеждал он своего собеседника. – Значит, мы с тобой договорились? Ну, ты знаешь, что я свое слово всегда сдержу.

Мирков покорно ждал, стоя за его спиной.

– Где ты, Шифра, шатаешься? Ты явно напрашиваешься на еще одни неприятности, которых у тебя и без того достаточно, – отмерил монотонно, уверенный во всем, что делает.

Из кубрика вышли Жмайло и кок, с одинаковым выражением лица оба присоединились к Шайдулину.

– Шифра, – продолжал Шайдулин, – сегодня после отбоя вновь на старом месте. Ты понял?

– Да, – ответил сухо, по лицам понял, что те пришли не с добром.

– И чтобы без дополнительных приглашений, – вежливо предупредил Шайдулин. – Как только поверка закончится – сразу на ют.

– Мы будем с тобой, – влез кок, положил тяжелую руку на плечо старшины, – по душам разговаривать. Хватит: уговаривали тебя, уговаривали, а до тебя не доходит…

– И смотри, – продолжил Шайдулин, – на корабле нигде от нас не спрячешься. Мы тебя всюду достанем.

– Ты все понял?.. – сухо процедил сквозь зубы Жмайло, сунул к лицу распростертые пальцы, теснил.

Мирков сдержанно отвел лицо в сторону.

– Что… не нгавится? – торжествовал Жмайло. – Была б моя воля, я бы давно убил тебя, ублюдка. Одни непгиятности нам от тебя. Одного, слава богу, убгали, так этого ублюдка пгислали. Ни своим ни чужим покоя не дает – из-за него все стгадают, и мы за него габотай… А на хгена нам, «полтогашникам», с «кагасями» водиться?!