Текст книги "Сказания о Русской земле. Книга 4"

Все это происходило уже не при жизни Грозного царя. Отпустив с богатыми дарами Ивана Кольцо обратно в Сибирь, Иоанн недолго жил после этого.

И. Пелевин. Иоанн Грозный

Убийство старшего сына не давало покоя его измученной душе; затем в начале 1584 года появилась страшная болезнь: все тело Грозного начало пухнуть, а внутренности гнить, причем нестерпимый смрад исходил от больного. Иоанн, уже передвигаясь с трудом, усердно посещал церковь, замаливая свои грехи, и рассылал по монастырям грамоты, прося братию, «чтобы вы пожаловали, о моем окаянстве соборно и по кельям молили Бога и Пречистую Богородицу, чтобы… от настоящия смертныя болезни свободили и здравие дали»; он прибегал также к астрологии и волхвованию, для чего были привезены на почтовых лошадях колдуньи, обитавшие между Холмогорами и Лапландией. Их поместили под стражей и кормили только постной пищей. Любимец царя Богдан Бельский ежедневно ходил с ними совещаться и наблюдать за небом, на котором появилась в это время большая блестящая звезда.

В начале марта колдуньи сообщили Вельскому, что государь умрет 18-го числа. Бельский не осмелился передать это царю и с гневом сказал им, что именно в этот день все они будут, наверное, сами сожжены.

Вот как описывает кончину Грозного англичанин Горсей, бывший в это время при нашем дворе: «Каждый день его (Иоанна) приносили на креслах в ту комнату, где находились его сокровища. Однажды Борис Феодорович (Годунов) сделал мне знак следовать за собой. Я стоял вместе с прочими, как пришлось, и слышал, как Царь называл дорогие камни и драгоценности. Он объяснял царевичу и присутствующим боярам свойство такого и такого-то камня; я следил за ним и передам его слова, как помню; прошу извинения, если не по порядку: "Вы все знаете, что в магните великая и тайная сила; без него нельзя было бы плавать по морям, окружающим мир, и знать положенные пределы и круг земной. Стальной гроб Магомета, Персидского пророка, дивно висит на воздухе посредством магнита…". Тут Царь приказал слугам принести цепь из намагниченных иголок, висевших цепью одна на другой… "Видите этот прекрасный коралл и эту прекрасную бирюзу, возьмите их в руку; восточные ожерелья делаются из них. Теперь положите мне их на руку; я отравлен болезнью: вы видите – они теряют свое свойство, переменяют свой яркий цвет на бледный; они предсказывают мне смерть. Достаньте мне мой Царский посох; это рог однорога, украшенный прекраснейшими алмазами, рубинами, сапфирами, изумрудами и другими редкими дорогими каменьями, купленными за семьдесят тысяч фунтов стерлингов от Давида Говера, выходца из Аугсбурга. Отыщите несколько пауков". При этом Царь приказал своему доктору Иоганну Лоффу выцарапать на столе круг, положить в него одного паука, потом другого – и они замерли; но некоторые из пауков быстро убежали прочь из круга; "Уже слишком поздно; это меня не спасет! – сказал Царь. – Взгляните теперь на эти драгоценные камни. Вот алмаз, самый драгоценный из восточных камней. Я никогда не любил его; он удерживает ярость и сластолюбие и дает воздержание и целомудрие; малейшая частица его может отравить лошадь, если дать его в питье, а тем более человека". Указывая на рубин, он добавил: "О, как этот камень оживляет сердце, мозг, дает бодрость и память человеку, очищает застывшую испорченную кровь!" Потом, обращаясь к изумруду, он сказал: "А вот этот драгоценный камень радужной породы – враг всякой нечистоты… Вот сапфир: я очень люблю его; он охраняет, дает храбрость, веселит сердце, услаждает все жизненные чувствования, пленяет глаза, прочищает зрение, удерживает приливы крови, укрепляет мускулы, восстановляет силы". Потом, взяв оникс в руку, он сказал: "Все это удивительные дары Божий, тайны природы, открываемые людям, им на пользу и созерцание. Они покровители милосердия и добродетели и враги порока. Я слабею, уведите меня… До следующего раза…".

А. Литовченко. Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею

Пополудни Иоанн прочитал свое завещание, но еще не думал умирать; его несколько раз околдовывали и расколдовывали; но теперь Диавол стал бессилен. Иоанн приказал своему главному аптекарю и медикам приготовить баню ему в облегчение и наблюдать: на добро ли ему складываются приметы; и послал снова своего любимца к колдуньям узнать об их вычислениях. Вельский пришел к ним и сказал: «Царь зароет вас всех в землю живьем или сожжет за ложные предсказания и обман. Лень наступил (это было 18 марта), и Царь так же крепок и невредим, как прежде был». – «Боярин, не гневайся, – отвечали колдуньи, – день только что наступил, а тебе известно, что он кончается солнечным закатом». Вельский поспешил к Царю: делались большие приготовления к бане. Около третьего часа Царь пошел в баню, мылся в свое удовольствие и, по своему обыкновению, тешился приятными песнями. Вышел он оттуда около семи часов и чувствовал себя свежее; его привели и усадили на постель. Иоанн подозвал Родиона Биркена, дворянина, которого он любил, приказал ему принести шахматный столик и стал сам расставлять шахматы[13]13
  Одного шахматного короля ему никак не удавалось поставить на свое место, тогда как другие шахматы были уже все расставлены.


[Закрыть]. Главный любимец его, Борис Феодорович Годунов, и другие стояли кругом стола. Вдруг он ослабел и упал навзничь. Поднялся крик, смятение: кто посылал за водкой, кто – в аптеку, за «розовой водой» и золотоцветом, кто – за духовником и медиками».

П. Геллер. Митрополит перед кончиной Ивана Грозного посвящает его в схиму

Над умирающим царем быстро совершили обряд пострижения в схиму и нарекли его Ионой.

Так умер Грозный, едва достигнув 54-летнего возраста. Память о многих славных делах, совершенных им, и рядом с этим и о многих жестоких казнях его навсегда будет жить в сердцах русских людей.

Иоанн был, конечно, вполне подходящим человеком для решения тех великих задач, которые достались ему в наследие от предков по собиранию Русской земли под единою властью московских государей.

К сожалению, многие печальные обстоятельства с раннего детства тяжко ложились на его впечатлительную и страстную душу и вызвали чрезмерную раздражительность, переходившую порой в необузданную ярость, проявления коей так омрачили вторую половину его царствования и привели наконец к сыноубийству, которым Грозный, но глубоко несчастный царь собственной рукой разрушил все то, что он созидал с таким страстным рвением в течение всей своей жизни.

Русский народ, чуткий и отзывчивый, оценил, конечно, все тяжелые условия, при которых царствовал Иоанн, а поэтому не дал ему названия Кровожадного или Жестокого, а прозвал только Грозным, так же, как и его великого деда – Иоанна III. Поэтому и мы в настоящее время не имеем права судить Иоанна строже, чем судили его современники и подданные. Надо всегда помнить, что он жил в XIV веке, когда взгляды на убийства и на казни были иные, чем в наше время; надо не забывать также, что казни эти совершались им только во имя блага своей земли – для искоренения крамолы, и если при этом гибли иногда невинные, то справедливо карались и виновные; а что крамола и измена была велика, припомним только Курбского, не постыдившегося стать во главе польских отрядов, чтобы вторгнуться в нашу землю, князя Мстиславского, сознавшегося, что он навел крымского хана на Москву, и князя Ф. Вельского, водившего шведов к Орешку.

Перед тем чтобы перейти к изложению событий, наступивших после смерти Грозного, нам необходимо дать краткий очерк состояния Московского государства ко времени его кончины, а также упомянуть, что делалось в это время в Западной Руси, подвластной Польско-Литовскому государству.

Мы видели, что все долгое царствование Грозного было непрерывной борьбой с многочисленными внешними врагами; это вызвало, разумеется, сильнейшее напряжение всех сил населения, поставлявшего как людей для пополнения рядов московского войска, так и снабжавшего царскую казну средствами для содержания этого войска. Мало того, на население возлагались также заготовка ядер и свинца для пушек и пищалей и выделка пороха; в 1555 году царь писал новгородским дьякам: «Как к вам пушкари приедут, то вы немедленно велите Новгородским кузнецам сделать 600 ядер железных по кружалам, какие посланы с пушкарями, и велите кузнецам ядра делать круглые и гладкие и как им укажут пушкари… За пушкарями смотреть накрепко, чтобы они у кузнецов посулов и поминков не брали». Пороху в 1545 году приказано было брать в Новгороде «с 20 дворов по пуду зелья, со всех без исключения… К людям, объявлявшим, что им зелья добыть нельзя, посылались мастера ямчужные (селитряные) и пищальники – указывать им, как варить зелье».

Особенно тяжела была, разумеется, служба для обитателей пограничных с южными степями городов и станиц, которые зорко должны были следить за появлением татар; ввиду важности этой пограничной службы главное заведование ею поручалось самым близким к государю людям: в 1571 году ею ведал князь Михаил Иванович Воротынский, а после него – боярин Никита Романович Юрьев.

Вот некоторые из распоряжений, относящихся к несению сторожевой пограничной службы: «А станичникам бы к своим урочищам ездить и сторожам на сторогжах стоять в тех местах, которые были бы усторожливы, где бы им воинских людей можно усмотреть. Стоять сторожам на сторогжах, с коней не ссаживаясь, попеременно, и ездить по урочищам попеременно же, направо и налево, по два человека, по наказам, какие будут даны от воевод. Станов им не делать, огонь раскладывать не в одном месте; когда нужно будет кому пищу сварить, и тогда огня в одном месте не раскладывать дважды; в котором месте кто полдневал, там не ночевать… А которые сторожа, не дождавшись смены, со сторогжи сойдут, и в то время Государевым украинам от воинских людей учинится война, тем сторожам от Государя быть казненными смертью… Воеводам и головам смотреть накрепко, чтобы у сторожей лошади были добрые и ездили бы на сторогжи о двух конях…».

С. Иванов. Смотр служилых людей

Мы видели, что Грозный щедро жаловал своих военно-служилых людей – боярских детей и дворян, число которых в его царствование выросло в чрезвычайно больших размерах, и что главным видом этого жалования, как и при его предшественниках, было наделение их землею – поместьями, за что они обязаны были служить до конца своих дней; при этом, создав опричнину, Иоанн произвел огромную переборку землевладения во всем государстве: он переводил потомков бывших удельных князей из их родовых вотчин, расположенных преимущественно в середине Московского государства, на окраины, а освободившиеся таким образом земли раздавал на поместном праве военно-служилому сословию.

Эта всеобщая перетасовка, начавшая усиленно производиться вслед за учреждением опричнины, достигла своей цели: она сокрушила землевладение родовой знати и в корне подорвала ее силу и значение, выдвинув вместо нее военно-служилое сословие и создав во всем государстве однообразные порядки владения землею; в тех обстоятельствах, в которых находился Иоанн, перетасовка эта была, без сомнения, необходима; но, как мы говорили, она производилась чересчур круто и быстро, и поэтому крайне тяжко отражалась на благосостоянии всего населения. Высшее сословие разорилось от этих невольных и внезапных перемещений. Но нелегко было положение и их рабочих – крестьян, которые попадали в зависимость к новым – мелким и бедным хозяевам. Так же тяжело это было для тяглых крестьян, сидевших на государственных землях, которые ввиду огромного роста военно-служилого сословия тоже раздавались в поместное владение боярским детям и дворянам. Ввиду всего этого крестьяне при всякой возможности спешили уходить на новые места, чтобы селиться на льготных для них условиях, причем первоначально само правительство поощряло их передвижения для заселения обширных земель, приобретенных завоеваниями на восточной окраине государства.

По этим причинам уменьшение крестьянского населения в самом сердце Московского государства достигло в последние годы Грозного весьма значительных размеров; по дороге к Москве, «между Вологдой и Ярославлем, встречается по крайней мере до пятидесяти больших деревень, – говорит англичанин Флетчер, бывший там в конце XVI века, – которые совершенно оставлены, так что в них нет ни одного жителя. То же можно видеть и во всех других частях государства…». Конечно, при таком повальном уходе крестьянского рабочего люда на восточные и отчасти южные окраины положение военно-служилого сословия, получавшего поместья в местностях, где не было рабочих рук, стало крайне тяжелым, и оно лишалось необходимых средств, чтобы исправно являться на службу. Описанное явление, естественно, вызвало сильную тревогу правительства, и оно начало прибегать к различным мерам по стеснению крестьянских переходов, которые привели впоследствии к необходимости их полного прикрепления к земле, или к так называемому крепостному праву.

Общее оскудение Московского государства, истомленного беспрерывными войнами и чересчур быстрою ломкою крупного землевладения, было одной из главных причин, почему Иоанн решил окончить войну с Баторием и шведами, потеряв при этом Ливонию и морское побережье. У царя не было средств вести дальше борьбу, казна его опустела, и он оставил после себя крупные долги частным лицам. Потеря морского побережья повлекла, в свою очередь, сильное сокращение нашей внешней торговли. Флетчер в своей книге «О Государстве Русском», изданной в 1591 году в Англии, указывает на это резкое падение нашей торговли и приводит некоторые любопытные данные, например: «Льном и пенькой ежегодно нагружались в Нарвскои пристани до 100 больших и малых судов, теперь не более 5. Причина упадка… закрытие Нарвскои пристани со стороны Финского залива, который находится теперь в руках и владении шведов; другая причина заключается в пресечении сухопутного сообщения через Смоленск и Полоцк, по случаю войн с Польшею…; воск, которого ежегодно отправляли в чужие края до 50 000 пудов… – теперь вывозят ежегодно только до 10 00 пудов… Несколько лет тому назад сала вывозилось ежегодно до 100 000 пудов, теперь не более 30 000… Прежде иностранные купцы вывозили за границу до 100 000 кож, теперь это количество уменьшилось до 30 000 или около того…».

Конечно, разорение, внесенное перетасовкой землевладения и усугубленное страшным упадком торговли, вызвало общую тесноту, обеднение и злобу друг против друга. Знать была недовольна своим насильственным переселением и земельным разорением и виновника этого видела в военно-служилом сословии. В свою очередь, последнее негодовало на более крупных земельных собственников, которые всякими правдами и неправдами, а порой и силой, переманивали на свои земли крестьян из владений мелкопоместных людей. Недовольны были и крестьяне зависимостью, в которую они попали к новым, мелким земельным собственникам; наконец, недовольно было и посадское население городов, так как в городах этих стали во множестве размещаться войсковые части, выживавшие посадских людей из их усадеб и часто чинившие им насилия, хотя Иоанн строго наказывал воевод, которые позволяли своим ратным людям буйствовать в Русской земле.

Это недовольство тяглых людей своим положением заставило их усиленно уходить за рубеж, в вольное казачество на Дон, которое стояло в стороне от государства и высылало, как мы видели, временами большие партии воровских казаков, преимущественно на Волгу.

Тяжелому состоянию русского общества в последние годы жизни Грозного способствовал, помимо неудач в войне с Ливонией и страшного набега Девлет-Гирея, также и ряд ужасных моров, сильно опустошавших нашу Родину, хотя правительство, как и при прежних государях, крайне тщательно оберегало границы и прибегало к жестоким мерам для предупреждения занесения заразы; по рассказам англичан, во время язвы 1571 года все дороги были загорожены, а кто пытался проехать непозволенными путями, того сжигали.

Всеобщее обеднение, постоянные войны и частые казни вызвали заметное огрубение нравов, причем развилось сильно разбойничество. В это же время, по-видимому, прочно утвердился судебный правеж. «Правежом, – говорит Флетчер, – называется место, где неисправных плательщиков бьют батогами по икрам. Каждый день от восьми до одиннадцати часов утра их ставят на правеже и бьют до тех пор, пока они не заплатят денег… После годичного стояния на правеже, если обвиняемый не захочет или не в состоянии удовлетворить заимодавца, последнему дозволяется законом продать жену его и детей, совсем или на известное число лет…».

Но рядом с этими темными сторонами русской жизни отнюдь не надо забывать и многих светлых. Мы видели целый ряд подвигов необыкновенного геройства доблестных русских воинов – в борьбе с многочисленными врагами родины, а также деяния славных сподвижников Ермака Тимофеева в Сибири.

С. Иванов. Приезд воеводы

«Что будет из русских людей, – говорит тот же Флетчер, – если они к своим способностям переносить суровую жизнь и довольствоваться малым присоединят еще искусство воинское? Если бы они сознавали свою силу, то никто не мог бы соперничать с ними, и соседи не имели бы от них покою».

Не ослабевала во времена Грозного горячая любовь русских людей и к святой православной нашей вере. Сам Грозный царь, совершив в своем исступлении немало кровавых поступков, был всегда горячо верующим и верным сыном церкви и от глубины души каялся в своих тяжких грехах, когда на него находило молитвенное настроение. Мы указывали уже на заслуги митрополита Макария перед родиной и на мученический подвиг святого Филиппа.

Жили в это время на Руси и другие подвижники. В новопокоренном Казанском царстве, как мы говорили, подвизались в деле просвещения Христовой верой обитавших там магометан и язычников святой Гурий, бывший первым Казанским епископом, и его достойные помощники – святые Варсонофий и Герман. Все они отличались большою святостью при жизни и чудотворениями после смерти. Святой Антоний Сийский прославился своими суровыми подвигами в тундрах дальнего севера.

Преподобный Даниил, Переяславский чудотворец, с детства подвергал себя самым суровым лишениям и истязаниям, а затем посвятил свою жизнь особому подвигу: отыскивать и погребать бездомных людей, умерших в пути, лесах и разных других глухих местах.

С. Кириллов. Василий Блаженный Третья часть триптиха «Святая Русь»

Святой Нил Столбенский подвизался в дремучих лесах острова, расположенного на озере Селигере, в 9 верстах от нынешнего города Осташкова. После смерти преподобного – на месте, где стояла его уединенная келья, возникла общежительная пустынь, в храме которой и поныне почивают открыто его нетленные мощи.

В самой Москве во времена Иоанна жил дивный подвижник, принявший на себя Христа ради тяжелые подвиги юродства; это был Василий Блаженный.

Сам Грозный царь с величайшим уважением относился к Блаженному, который всегда говорил ему правду в глаза. Однажды Иоанн стоял в храме и думал, как украсить ему свой новый дворец на Воробьевых горах. После службы Василий зашел к государю и сказал ему: «Я видел тебя в храме, только ты был не в нем, а на Воробьевых горах. А ведь церковь поет: "Всякое ныне житейское отложим попечение"». Будучи раз приглашен на именины Грозного, он 3 раза вылил подносимую ему застольную чашу. Когда же государь рассердился на него, то Василий ответил ему: «Не кипятись, Иванушка, надо было заливать пожар в Новгороде, и он залит». И действительно, в это время как раз был огромный пожар в Новгороде.

Василий постоянно ходил почти нагой как в летнюю жару, так и в трескучие морозы; днем он скитался по московским улицам, а на ночь ложился на церковной паперти. Ни дружбы, ни знакомства у него не было ни с кем. В последние дни жизни Василия, когда он лежал уже на смертном одре, его пришли навестить царь с царицей Анастасией и с детьми Иоанном и Феодором, и испросить молитвы за них. Блаженный, взглянув на малолетнего Феодора, пророчески сказал ему: «Все достояние прародителей твоих будет твоим, ты – наследник», и вслед за тем скончался, имея 88 лет от роду. Царь с боярами нес гроб, а митрополит Макарий совершил погребение. Мощи его находятся под спудом в дивном храме Покрова Божией Матери, более известном под названием Василия Блаженного, причем на гробнице висят его тяжелые вериги.

В последние годы царствования Грозного на улицах Москвы юродствовал и другой блаженный – Иоанн Большой Колпак, так как он носил на голове большой железный колпак и кроме того на теле – тяжелые вериги. Иоанн Большой Колпак посетил затворника Борисоглебского монастыря преподобного Иринарха, о котором мы будем говорить в нашем последующем изложении, и предсказал ему нашествие иноплеменников на Русскую землю в Смутное время. Затем Иоанн Большой Колпак совершил за свою жизнь несколько чудесных исцелений и был предуведомлен о своей кончине. Встречаясь на улице с Борисом Годуновым, он неизменно говорил ему: «Умная голова, разбирай Божьи дела. Бог долго ждет, да больно бьет».

Божья Матерь Казанская. Хромолитография Е. Фесенно

Во времена Грозного царя было славное явление одной из русских величайших святынь – иконы Казанской Божией Матери. В 1579 году в Казани одна 9-летняя девочка по имени Матрона 3 раза видела во сне образ Божией Матери и слышала голос, настойчиво требовавший, чтобы она сообщила властям об этой иконе, причем ей было точно указано местонахождение образа. Власти, однако, не обратили внимания на ее рассказ; тогда 8 июля того же года она с матерью и соседями стала сама разрывать землю в указанном во сне месте. Долго никто ничего не мог найти; наконец девочка стала копать в том месте, где находилась разрушенная печь, – и вдруг перед глазами всех явилась обернутая в ветхое сукно вишневого цвета дивная икона, сиявшая особым несказанным светом. Все присутствующие были глубоко поражены и славили имя Божие; Грозный же, узнав об этом, приказал на месте явления построить храм во имя Пресвятой Богородицы и основал женский монастырь, для чего прислал значительные деньги. В числе самовидцев явления иконы был один священник, впоследствии патриарх Гермоген, который навеки прославился, как увидим при описании Смутного времени, своей непоколебимой преданностью православию и Русской земле и принял за это мученическую кончину. «Сказание» о явлении и чудесах от иконы Казанской Божией Матери написано самим Гермогеном, и подлинник его хранится ныне в Императорской Академии наук в г. Санкт-Петербурге.

Крепкая привязанность русских людей к православию и пример великих подвижников, обитавших в разных концах нашей земли, были, разумеется, могущественным средством против вторжений к нам разного рода ересей, во множестве распространившихся в XVI веке как в Западной Европе, так и в Польше, Литве и Ливонии. За время Грозного у нас объявилась только одна ересь – Матвея Башкина, который имел весьма ограниченное количество последователей, хотя среди них были и некоторые иноки Заволжских монастырей. Ересь этого Матвея Башкина, жителя города Москвы, было возродившееся учение жидовствующих; его наставниками в ней были литовские протестанты: аптекарь Матвей и Андрей Хотев. Постом 1553 года Башкин, под видом религиозного сомнения, пытался совратить во время исповеди своего духовника – придворного священника Благовещенского собора Симеона и, по-видимому, старался через него проникнуть ко всесильному тогда Сильвестру и даже к самому царю. Но это ему не удалось. Во главе розыска о его ереси стал самолично митрополит Макарий, после чего был созван Церковный собор, осудивший Башкина и его последователей, причем суд этот был очень милостивый: Башкин был заточен в Иосифов монастырь, некоторые из его последователей сосланы в отдаленные монастыри, «да не сеют злобы своей роду человеческому», а менее виновные подвергнуты церковной епитимий; гражданских же казней не было. Из числа последователей Башкина замечательны: распутный бродяга и вор – монах Феодосии Косой и его товарищ Игнатий. Они были захвачены за свои лихие дела в 1555 году в Москве, но затем бежали, и оба скрылись в Литве. Здесь, сбросив с себя монашество, они женились: Косой на жидовке, а Игнатий на польке, и стали усердно проповедовать свое учение, которое имело одно время значительное распространение.

Против учения Косого один из даровитейших учеников Максима Грека – монах Зиновий Отенский – написал целую обличительную книгу, в которой он, между прочим, говорит: «Восток развратил дьявол – Бахметом (Магометом), Запад – Мартыном Немчиным (Лютером), а Литву – Косым».

Почти одновременно с розыском о ереси Матвея Башкина нашему высшему духовенству пришлось произвести розыск и о царском дьяке Висковатом, но по совершенно противоположному поводу. Во время страшного московского пожара 1547 года погибло множество драгоценных древних икон, в том числе и образа Благовещенского собора, кисти Андрея Рублева. Ввиду этого под наблюдением митрополита Макария и Сильвестра стали писаться русскими иконописцами новые иконы, причем Сильвестр сам следил за этим делом и постоянно докладывал о хоас работ государю. Когда иконы были готовы, то дьяк Висковатый вдруг поднял шум и стал смущать народ, говоря, что они написаны несогласно с церковным преданием и правилами; действительно, на некоторых новых иконах было заметно влияние итальянских художников, а другие являлись прямо снимками с образов этих художников (с Перуджино и Чимабуэ), но тем не менее все они были написаны в строго церковном духе и отнюдь не заключали в себе ничего, что было бы несогласно с православием. Висковатый соблазнялся также тем, что царские палаты, расписанные заново с изображениями из Нового Завета, тоже грешили против старины и православия. Лело Висковатого было рассмотрено на Церковном соборе 1554 года, причем Макарий, осуждая его за сильную приверженность к старине, между прочим сказал ему: «Ты восстал на еретиков, а теперь говоришь и мудрствуешь не гораздо о святых иконах; не попадись и сам в еретики; знал бы ты свои дела, которые на тебя положены, не разроняй списков (разрядных, которыми ведал Висковатый)». На него была наложена трехлетняя епитимия. Из дела Висковатого мы видим, что высшее русское духовенство XVI века, ревниво охраняя нашу веру от всякой ереси, вовсе не было против западных влияний в церковном искусстве, если они не противоречили основам православия. Висковатый же являлся представителем тех крайних ревнителей старины, которые считали каждое отклонение от нее прямым преступлением против православия и впоследствии стали известны под именем староверов.

Из людей, способствовавших книжному просвещению во времена Грозного царя, на первом месте, как мы уже говорили, необходимо поставить, конечно, митрополита Макария; ему помогали в составлении его трудов не только духовные лица, но также и миряне; так, часть Великой Четьи минеи написана доблестным воином – московским боярским сыном Василием Тучковым.

Наперсный серебряный позолоченный крест

Святой Нил Столбенский. Икона. XIX в

Из переписки Иоанна с князем Андреем Курбским мы видели, что оба они были очень начитанными людьми и отлично владели пером. Кроме писем к Курбскому, сохранилось весьма замечательное послание Грозного к старцам Кирилло-Белозерского монастыря. В монастыре этом постригся опальный боярин Иван Васильевич Шереметев, причем в нем проживали также: сын знаменитого Хабара Симского – боярин Хабаров и Варлаам Собакин. Шереметев имел под самым монастырем свой двор с поварней, любил жить хорошо, вкусно есть и угощать монахов. Узнав об этом, Грозный приказал, чтобы по отношению Шереметева не было никаких отступлений от общего монастырского устава, и приказал ему питаться за общей трапезой. Но братия послала государю челобитье и ходатайствовала за Шереметева ввиду его болезненного состояния. На это государь отвечал ей посланием, в котором между прочим писал: «Подобает вам усердно последовать великому чудотворцу Кириллу, предание его крепко держать… Есть у вас Анна и Каиафа, Шереметев и Хабаров, есть и Пилат – Варлаам Собакин, и есть Христос распинаем – чудотворцево предание презренное. Отцы святые в малом допустите послабу – большое зло произойдет. Так от послабления Шереметеву и Хабарову чудотворцево предание у вас нарушено… Но тогда зачем идти в чернецы, зачем говорить: „отрицаюсь от мира, от всего, что в мире“. Постригаемый дает обет: повиноваться игумену, слушаться всей рати и любить ее; но Шереметеву как назвать монахов бартиею? У него и десятый холоп, что в келье живет, есть лучше братии, которые в трапезе едят. Великие светильники – Сергий и Кирилл, Варлаам, Димитрий, Пафнутий и многие преподобные в Русской земле установили уставы иноческому житию крепкие, как надобно спасаться, а бояре, пришедши к вам, свои любострастные уставы ввели: значит, не они у вас постриглись, а вы у них постриглись, не вы их учители и законоучители, а они ваши. Ла, Шереметева устав добр, держите его, а Кириллов устав плох – оставьте его!.. Прежде, как мы в молодости были в Кирилловском монастыре и поопоздали ужинать, то заведующий столом нашим начал спрашивать у подкеларника стерлядей и другой рыбы; подкеларник отвечал: „Об этом мне приказу не было, а о чем был приказ, то я и приготовил, теперь ночь, взять негде; Государя боюсь, а Бога надобно больше бояться…“. А теперь у вас Шереметев сидит в келье что царь, а Хабаров к нему приходит с другими чернецами, да едят и пьют что в миру; а Шереметев, невесть со свадьбы, невесть с родин, рассылает по кельям постилы, коврижки и иные пряные составные овощи, а за монастырем у него двор, на дворе запасы годовые всякие, а вы молча смотрите на такое бесчиние? А некоторые говорят, что и вино горячее потихоньку в келию к Шереметеву приносили, но по монастырям и Фряжские вина держать зазорно, не только что горячее! Так это ли путь спасения, это ли иноческое пребывание? Или вам не было чем Шереметева кормить, что у него особые годовые запасы… А что Шереметев говорит, что его болезнь мне ведома, то для всех леженок не разорять стать законы святые! Написал я к вам малое от многого по любви к вам и для иноческого жития. Больше писать нечего, а впредь бы вы о Шереметеве и других таких же безлепицах нам не докучали: нам ответу не давать…».

Оставил о себе память как писатель и знаменитый Сильвестр. Обыкновенно ему приписывается составление так называемого «Домостроя», известного свода правил житейской мудрости XVI века. На самом деле, однако, книга «Домострой» составлялась постепенно из многочисленных древнерусских сборников церковного содержания (Златоструи, Измарагды и прочих), и только последняя глава ее несомненно принадлежит Сильвестру. Эта глава написана в виде послания к его сыну Анфиму, служившему царским приставом у Таможенных дел, и его жене и вкратце повторяет содержание всех остальных глав, почему называется также «Малым Домостроем». Правила, помещенные в ней, относятся к быту зажиточного человека и отчасти напоминают известное «Поучение» Владимира Мономаха к его детям, с той большой разницей, что в Мономаховом «Поучении» видно в каждом слове, что его писал смелый и доблестный воин, который выше всего ставит отвагу и истинное благородство, для чего советует своим детям всегда прямо и бесстрашно смотреть в глаза смерти.