Текст книги "Сказания о Русской земле. Книга 4"

Так переписывались между собой в конце 1608 года русские северные посадские и крестьянские миры, чтобы всеми силами стоять сообща против воров и того, кто называется «князем Дмитреем».

После бегства пана Кернозицкого из-под Новгорода Скопин отправил своих воевод Бороздина и Вышеславцева в Вологду, которая вследствие своего выгодного расположения в узле главных путей из Поморья к Москве начала приобретать важное значение для действий против воров, особенно ввиду того, что в Вологде зимой 1608–1609 года случайно собралось множество иностранных и русских купцов с товарами, шедшими через Архангельск и не попавшими в Москву из-за боязни тушинцев. Все купцы, разумеется, оберегая свое достояние, тотчас же перешли на сторону царя Василия Ивановича, который с своей стороны не переставал рассылать грамоты по северным областям.

Такое же значение, как Вологда, получил и Великий Устюг, к коему сходились пути из далеких северо-восточных наших владений и Москвы. Кострома и Галич были городами, где сосредоточивалась главная деятельность против воров на средней Волге; их жители целовали друг другу крест «за один умереть» и собирали ратных людей. В Нижнем Новгороде горячим противником воров и поляков являлся игумен Иоил, он писал через игумена Тихоновской пустыни Иону жителям Балахны, «чтобы они не стояли за воров, а действовали бы с Нижегородцами сообща и стояли бы на том, кто будет на Московском Государстве Государь, тот всем нам и вам Государь…».

Ополчения, выставляемые северными городами, были чисто мужицкими ратями; они избирали своих военачальников всем миром: иногда ими бывали боярские дети, но часто также вдовые попы, священники и другие крепкие люди, хорошо известные посадскому и крестьянскому люду, их выбиравшему.

Конечно, снаряжение этих ополчений от земли шло медленно, при этом они зачастую терпели и неудачи от воровских отрядов, не скоро мог и Скопин-Шуйский дождаться прибытия нанятых им иноземцев и образовать свое воинство, чтобы двинуться на выручку Москвы, а между тем поляки и воры напрягали все свои усилия, чтобы овладеть главным оплотом православия и средоточием всех важнейших путей к северу – обителью преподобного Сергия, его лаврою, выстроенною во имя Живоначальной Троицы, в 64 верстах от Москвы.

Мы видели, что Сапега при своем движении к Троице наголову разбил на Ярославской дороге высланное против него войско под начальством князя Ивана Ивановича Шуйского; затем вместе с Лисовским 23 сентября 1608 года он подошел к лавре, которая со времени Грозного была обнесена на протяжении 642 саженей каменными стенами, вышиной в 4 и толщиной в 3 сажени, с башнями, острогами и глубоким рвом. Вначале у Сапеги вместе с Лисовским было до 30 000 человек войска, но так как осада затянулась, и Сапега вынужден был рассылать отряды в разные стороны, то иногда у него бывало не более 10 000 человек.

Защитников же лавры было всего около 1500 человек, в том числе дворян, боярских детей, казаков и разных собранных в нее людей – 1300 человек и до 200 человек иноков, способных носить оружие, из которых многие были прежде воинами и теперь поверх ряс надели ратные доспехи. В лавру, кроме того, собралось множество стариков, женщин и детей из окрестных деревень и сожженных вокруг монастыря посадов, так что теснота в ней была большая. Затем здесь же находилась бывшая королева ливонская Мария Владимировна, в иночестве Марфа, и инокиня Ольга – в миру царевна Ксения Борисовна Годунова. Архимандритом монастыря был доблестный старец Иосаф, а воеводами – окольничий князь Григорий Борисович Роща-Долгорукий и дворянин Алексей Голохвастов. Неоднократно упоминаемый нами Авраамий Палицын был келарем лавры, то есть представителем ее перед мирскими властями по всем хозяйственным и иным светским делам, во время осады он находился в Москве и оставил нам очень подробное и красноречивое ее описание, к сожалению, однако, далеко не беспристрастное по отношению всех тех лиц, с которыми он имел личные счеты. Вообще, этот Авраамий Палицын был очень ловким человеком, но далеко не прямым, а «кривым», по выражению И.Е. Забелина, и склонным приписывать лично себе чересчур выдающееся значение в важнейших событиях Смутного времени.

Н. Наровлева. Новгородские торговцы

Продовольствием и боевыми припасами монастырь был снабжен довольно обильно, но было мало заготовлено дров.

Сапега расположился станом по западную сторону лавры, на Дмитровской дороге; с ним были: князь Константин Вишневецкии, пан Казановскии, братья Тышкевичи и другие именитые поляки, а Лисовский, в отряде которого находилось много казаков, стал по юго-восточной стороне обители; сильные польско-воровские отряды заняли остальные дороги, шедшие к Троице.

Архимандрит Иосаф привел воевод и всех ратных людей к присяге у гроба преподобного Сергия, что они будут биться крепко и «без измены» против врагов православия и Отечества, и затем повелел непрестанно совершать богослужение и пение молебнов святому Сергию. Защитники же его обители готовились всеми силами к отражению врага. Одна половина их всегда находилась на стенах и башнях, вооруженных пушками и пищалями, а другая предназначалась для замены убитых и больных и для производства вылазок; во главе этих вылазок часто становились храбрые иноки.

Вместе с тем иноки деятельно рассылали грамоты в неприятельский стан к казакам и русским ворам, убеждая их покаяться и отложиться от врагов нашей веры. Сапега и Лисовский, как мы говорили, думали, что им легко будет управиться с обителью, но скоро должны были убедиться в противном. 23 сентября, в день подхода к лавре, неприятель был встречен смелой вылазкой из монастыря, а затем все его попытки овладеть ею приступом были отбиты. Скоро поляки с негодованием стали писать Вору в Тушино про иноков Сергиевой лавры, что эти черные вороны, сидя в каменном гробу, делают им великие пакости: «Доколе стужают великому твоему благородству граворонове сии возгнездившиеся во гроб каменный, и докуда седатые пакоствуют нам повсюду…».

29 сентября Сапега и Лисовский послали с русским изменником, боярским сыном Бессоном Руготиным, грамоты к Иосафу, монахам и воеводам со служилыми людьми, с предложением покориться «прирожденному» государю Димитрию Ивановичу, грозя в противном случае взять монастырь и предать всех его защитников смерти. «Вы беззаконники, – писали они монахам, – презрели жалованье, милость и ласку Царя Ивана Васильевича, забыли сына его, а князю Василию Шуйскому доброхотствуете, и учите в городе Троицком воинство и народ весь стоять против государя царя Димитрия Ивановича и его позорить и псовать неподобно и царицу Марину Юрьевну, также и нас. И мы тебе, архимандрит Иосаф, свидетельствуем и пишем словом царским, запрети попам и прочим монахам, чтобы они не учили воинства не покоряться царю Димитрию».

Грамоты эти, конечно, не подействовали на доблестных защитников лавры. «Да ведает ваше темное державство, – отвечали Сапеге из монастыря, – что напрасно прельщаете Христово стадо, Православных Христиан. Какая польза человеку возлюбить тьму больше света и преложить ложь на истину: как же нам оставить вечную Святую истинную свою Православную Христианскую веру Греческого закона и покориться новым еретическим законам, которые прокляты четырьмя вселенскими патриархами? Или какое приобретение оставить нам своего Православного Государя Царя и покориться ложному врагу, и вам, Латыне иноземной, уподобиться Жидам или быть еще хуже их?».

Сапега быстро убедился, что ему придется провести зиму под стенами обители, и приступил к осадным работам. 30 сентября польско-воровские войска поставили окопы и туры в Терентьевской роще, на горах Волкуше и Красной и выкопали большой ров с высоким валом от Келаревского пруда до Глиняного оврага. Утвердившись, таким образом, с южной и восточной стороны лавры, они открыли по ней 3 октября пальбу из 63 пушек, с тем чтобы разрушить ограду, и вели ее беспрерывно в продолжение 6 недель. Однако, к великому для нас счастью, пальба эта не принесла большого вреда обители; ее доблестные защитники успешно заделывали повреждения в стенах от ядер и с радостию наблюдали, как большинство каленых ядер летело мимо зданий и падало в пустыри или монастырские пруды.

Видя в малоуспешных действиях вражеских пушек явное доказательство милости Божией к обители Святого Сергия, все укрепились духом в ожидании приступа, исповедовались и приобщились Святых Тайн; многие приняли пострижение, чтобы умереть в иноческом чине. Несмотря на неприятельский огонь, вдоль стен обители ежедневно совершались крестные ходы со святыми иконами.

Сапега между тем сильно надеялся на успешное действие своего пушечного наряда и уже в ночь на 13 октября решил идти на приступ лавры всеми силами. Для этого днем 12-го он задал обильное пиршество своим воинам, напоив их допьяна, а затем устроил конские ристалища. С наступлением сумерек полупьяные поляки и воры подошли к монастырю, а ночью устремились на приступ, неся лестницы и катя пред собою деревянные туры на колесах или тар асы. Но храбрые защитники лавры не дремали и всюду успешно отбили осаждающих, которые поспешно отступили, бросив у стен свои лестницы и тарасы; они были втащены в монастырь и пошли там на дрова.

19 октября, видя незначительное количество воров и поляков, забравшихся в лаврский капустный огород, лежавший по наружной стороне ограды, несколько монастырских людей, «не по воеводскому велению, но своим изволением», спустились по веревке со стены, бросились к огороду и смело кинулись на засевших в нем врагов, часть которых были убиты и ранены, а другие бежали. К сожалению, в числе защитников лавры оказался и изменник: Оська Селевин убежал в это время к ворам. Главные воеводы Долгорукий и Голохвастов ввиду успеха вылазки на капустный огород тотчас же вышли из монастыря с конницей и пехотой, чтобы разрушить неприятельские туры и укрепления на Красной горе; здесь произошла жестокая сеча, в которой пало много наших смельчаков; однако в плен никто не попался: доблестные участники этой большой вылазки вынесли из боя всех своих умирающих товарищей и вернулись с ними в лавру, где перед смертью последние успели принять пострижение; особенно сожалели все храброго слугу Троицкого монастыря Василия Брехова, сложившего в этот день свою голову на вылазке.

Вслед за тем пономарь Иринарх имел видение: ему явился преподобный Сергий и предсказал, что к Пивному двору «приступ будет зело тяжел», но чтобы защитники не ослабевали. Действительно, ночью 25 октября поляки и воры пошли опять на приступ всеми силами, зажгли Пивной двор и окружавший его острог. Последнее послужило на пользу осажденным: пламя осветило нападающих, и множество ляхов было избито из крепостных орудий и пищалей. Когда же взошло солнце, и неприятель увидел на крепостных стенах духовенство в полном облачении, иконы и развевающиеся хоругви, то на него напал страх, и он бежал в свой стан.

Через несколько дней наши воеводы сделали удачную вылазку в Мишутин овраг, где захватили в плен литовского ротмистра Брушевского. Этот Брушевский на допросе в лавре показал, что Сапега решил во что ни стало взять обитель и ведет под стены и башни в нескольких местах подкопы, но где именно, он, Брушевский, не знает. Известие о подкопах вселило большую тревогу в защитников обители. Выбрали знакомого с горным делом монастырского слугу Власа Корсакова и приказали копать под башнями так называемые слухи, чтобы слушать из них голоса или стук людей, ведущих подкопы, затем решено было углубить ров, идущий от лавры с востока к северу. Последняя работа привела к двум кровопролитным боям, так как неприятель хотел помешать ей, но оба раза он был отгоняем монастырскими пушками.

В.П. Верещагин. Осада Троице-Сергиевой лавры

1 ноября поляки убили 190 защитников лавры и подвинули свои осадные работы к стенам обители, тем сильно стеснили осажденных, не позволяя им брать воду из прудов за оградой, вместе с тем неприятельские снаряды стали действовать удачнее: ими было разбито несколько икон, поврежден большой колокол и убиты инокиня и инок – старец Корнилий. Сведений же о том, где именно поляки ведут подкопы, все еще не было, несмотря на то, что взятые в плен литовские люди допрашивались под пытками. Тем не менее иноки поддерживали бодрость защитников. Святой Сергий вновь явился в Троицком соборе архимандриту Иосафу: он сказал ему, что Господь не оставит осажденных своею помощью, и приказал всем молиться. Вскоре после этого был взят на вылазке раненый дедиловскии казак. Он точно указал место, где ведется подкоп, и перед смертью успел причаститься. Затем перебежал в лавру другой казак, Иван Рязанцев, и подтвердил те же сведения о подкопе. Против того места, куда он велся, защитники стали тотчас же строить внутренний острог – деревянную стену со рвом и валом, вооруженный пушками, для замены той части монастырской ограды, которая будет взорвана. Вместе с тем после двух благоприятных случаев, а именно после того, когда монастырской артиллерии удалось подбить огромную литовскую пушку Трещеру и после перехода от воров на сторону защитников лавры 500 казаков с атаманом Епифанцем, решено было сделать большую вылазку, чтобы уничтожить работы Сапеги по ведению подкопа.

9 ноября, за три часа до рассвета, получив благословение архимандрита Иосафа у гроба святого Сергия, воеводы во главе отрядов ратных людей и монахов тихо вышли из монастырских ворот; затем, заслышав удары монастырского колокола, все бросились с трех сторон на неприятельские осадные работы с кличем «Святой Сергий!». Такие же вылазки, сопровождаемые каждый раз большим кровопролитием, были произведены и в последующие две ночи, и наконец бесстрашным защитникам лавры удалось добраться до места, откуда велся подкоп. Двое смельчаков, клементьевские крестьяне Шилов и Слота, бросились в него и подожгли порох; раздался страшный взрыв, не повредивший монастырских стен, но оба славных героя – Шилов и Слота – погибли. Вместе с уничтожением подкопа была разрушена и часть неприятельских окопов, а также взяты оружие, туры и тарасы, причем последние пошли опять на дрова для надобностей обители. Однако эти трехдневные вылазки стоили дорого и защитникам лавры: они потеряли до 350 человек убитыми и ранеными; многие из последних успели перед смертию принять пострижение.

В эти же дни погиб и Данило Селевин, брат изменника Оськи Селевина. «Хочу загладить смертью бесчестие нашего рода», – сказал Данило и во главе сотни ратников бесстрашно напал на воровских казаков атамана Чики, изрубил множество врагов, но наконец пал, получив несколько ран в рукопашном бою. Тогда же прославились своим мужеством дворяне Внуков и Есипов, убитые врагами, и Ходырев и Зубов, оставшиеся в живых; монастырский же служка Меркурий Айгустов первым достиг неприятельских бойниц, но был тут же застрелен. Об этих удачных вылазках осажденные послали донесение царю Василию Ивановичу.

С. Милорадович. Оборона Троице-Сергиевой лавры

Между тем наступила зима. Сапега прекратил пальбу из пушек, но продолжал обложение монастыря, рассчитывая вынудить его к сдаче голодом, холодом, изменою и болезнями, и рассылал повсюду свои отряды для сбора продовольствия. В обители началась теснота и нужда, но смелые вылазки не прекращались, главным образом, чтобы раздобыть дров в соседних рощах, причем каждая вылазка оплачивалась кровью; когда варили пищу на добытых таким путем дровах, то в лавре обыкновенно говорили: «Сегодня мы напитались кровью таких-то наших братии, а завтра другие напитаются нашей». Несколько человек вновь прославились своей особенной отвагой: некий Суета, крестьянин села Молокова, великан по росту и истый богатырь по силе и душевному складу, постоянно вступал в жестокие схватки с врагом, увлекая своим примером других, и изрубил множество народа. Монастырский слуга Пимен Тененев ударил стрелой в левый висок Лисовского и свалил его с коня, а знатного польского князя Юрия Горского убил ратник Павлов и привез его труп в лавру.

Тем не менее положение защитников обители делалось все более и более тяжелым: начался недостаток припасов, что вызвало неудовольствие среди многих ратников, полагавших, что их обижают старцы, и об этом была даже послана жалоба царю; затем пошли болезни и сильная смертность: ежедневно хоронили по несколько десятков человек; вместе с тем часть защитников стала предаваться разгулу; «Крепкие меды, – говорит Н.М. Карамзин, – и молодые женщины кружили головы воинам; увещания и пример трезвых иноков не имели действия». Весною 1609 года Ольга Борисовна Годунова писала своей тетке, что лежит больная и ждет смерти, так как ежедневно хоронят по 20 и 30 человек (больше всего от цинги), и в обители завелась «шатость и измена большая». Последнее сообщение являлось несколько преувеличенным, хотя, несомненно, шатость и измена появились при наступивших трудных обстоятельствах. Двое детей боярских передались неприятелю и сообщили ему, что монастырь получает воду посредством подземных труб, проведенных из нагорного пруда, и Лисовский послал тотчас же разрыть плотину у этого пруда, чтобы спустить из него воду. К счастью, об этом узнали осажденные; они открыли все трубы и наполнили водой запасные пруды в черте ограды, а затем выслали отряд, который перебил рабочих, разрывавших плотину.

Сильные раздоры царили также между старшими воеводами, князем Долгоруким и Голохвастовым, и каждый образовал свою партию. К партии Голохвастова принадлежал монастырский казначей Иосиф Девочкин, сторону которого держала и бывшая ливонская королева Мария Владимировна – старица Марфа. Сторонники Долгорукого подали ему донос, что Девочкин замышляет измену, и тот стал его пытать; только ходатайство архимандрита Иосафа спасло его от казни. Жалобы на Девочкина и Голохвастова Долгорукий сообщил в Москву – своему приятелю, келарю Авраамию Палицыну; последний не постеснялся обвинить их обоих в измене в своем «Сказании». Но, по-видимому, обвинения эти были совершенно неосновательны: Голохвастов до конца осады оставался воеводой в обители и ничем не обнаружил попыток к измене.

Между тем вследствие сильной смертности количество защитников монастыря значительно уменьшилось, и к весне 1609 года их осталось менее трети.

Огнестрельные запасы также приходили к концу, и старцы слали усиленные просьбы царю Василию Ивановичу помочь им. Вследствие настойчивых убеждений патриарха Гермогена в половине февраля 1609 года Шуйский послал в лавру 60 человек казаков и 20 пудов пороха, да Авраамий Палицын выслал 20 человек. Люди эти успешно пробрались через воровское обложение монастыря, но четверо попались в плен; свирепый Лисовский велел убить их перед монастырской стеной. За это Долгорукий приказал в свою очередь казнить на глазах неприятеля 61 пленного, что привело в ужас поляков и возбудило в них сильнейшее негодование против Лисовского, виновника этих казней; они кинулись было его убить, и только заступничество Сапеги спасло его от смерти.

Не видя возможности одолеть лавру силою, Сапега пытался достичь этого путем измены; к нам попался в плен некий лях Мартиас, который скоро вошел в полное доверие воевод, извещая их о всех намерениях Сапеги, и бился на вылазках с большим мужеством против своих. К счастью, в обитель перебежал от Сапеги литовский пан Немко, немой по природе; увидя Мартиаса в большой чести, он заскрежетал от ужаса зубами, а затем объяснил знаками, что это предатель. Мартиаса подвергли пытке, и на ней он сознался, что служит лазутчиком Сапеги, пуская ему стрелы с письмами, и готовится заколотить в одну ночь все монастырские пушки.

Несмотря на раздоры среди воевод, внутренние нелады и болезни, защитники лавры продолжали тем не менее делать свое дело, они день и ночь занимали стражу на монастырских стенах и постоянно производили вылазки, в которых особенно отличались своим геройством Ананий Селевин, стрелец Нехорошев и крестьянин Никифор Шилов. Святые Сергий и Никон также не оставляли своим покровительством обитель и неоднократно являлись в видениях архимандриту и братии.

Таким путем дожили до мая; настало теплое время, и болезни стали затихать. Это, разумеется, сильно подняло дух осажденных. Со своей стороны Сапега и Лисовский, заслышав о движении князя М.В. Скопина-Шуйского с севера, сочли нужным покончить скорее с лаврой и решили предпринять вновь общий приступ. 27 мая в польско-воровских войсках, по обыкновению, началось великое пьянство и веселие; музыка гремела весь день. К вечеру же неприятельские отряды окружили со всех сторон монастырь, придвинули к стенам большие тарасы, заготовленные за зиму, и с наступлением темноты, как змеи, поползли к ограде; затем они ударили в бубны и при пушечных выстрелах кинулись на приступ. Но защитники монастыря были наготове: архимандрит и ветхие старцы-иноки пребывали в жаркой молитве перед гробом святого Сергия, а воины, все иноки, способные носить оружие, и женщины стояли на стенах с оружием, камнями, смолой, известкою и серою, чтобы грудью встретить врага.

Скоро закипел бой, который продолжался до самого рассвета; обе стороны дрались с ожесточением, но к утру малочисленные защитники лавры отбили все приступы ляхов и воров и, видя их бегущими от своих стен, тотчас же сделали смелую вылазку, забрав при этом множество пленных, оружия и стенобитных снарядов.

Сапега и Лисовский негодовали и настойчиво требовали из Тушина присылки подкреплений. Вор прислал им на помощь полк пана Зборовского, который стал корить ляхов за их «бездельное стояние» под таким ничтожным «лукошком». 28 июня последовал новый отчаянный приступ всех польско-воровских сил, но он окончился для них так же плачевно, как и предыдущие. Осажденные опять отбили его во всех местах, убив множество неприятеля, а затем опять сделали смелую вылазку и забрали все вражеские «стенобитные хитрости».

После этих кровавых приступов Сапега и Лисовский не отваживались уже больше на их повторения, хотя, как увидим, продолжали еще в течение нескольких месяцев осаду лавры, число доблестных защитников которой уменьшилось до крайности: по словам летописца, их осталось не более 200 человек.

В. Моргун. Поляки ведут Гермогена в темницу

В то время как герои, засевшие в обители Живоначальной Троицы, со славою отбивали все вражеские приступы, борьба мужицких ополчений с поляками и ворами шла с переменным счастьем. Отряд князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского не был еще готов к действиям; шедший же из Астрахани с царскими войсками воевода Ф.И. Шереметев был сильно задерживаем в пути очищением поволжских городов от воровских ратей и двигался поэтому крайне медленно.

Неважно шли дела и в обеих вражеских столицах – в Москве и в Тушине. В Москве по-прежнему царем «играли», по выражению современников, «как дитятем», и позорные переезды перелетов из одного лагеря в другой продолжались. Было и несколько попыток свергнуть Василия Ивановича с престола.

Первая из них была произведена 17 февраля 1609 года, на Масляной, беспокойным рязанским дворянином Григорием Сунбуловым, князем Романом Гагариным и Тимофеем Грязным. Они собрали 300 человек заговорщиков и потребовали от бояр свержения Шуйского; но все бояре заперлись в своих домах, и только один князь Василий Васильевич Голицын вышел на Красную площадь. Затем заговорщики силою выволокли патриарха Гермогена на Лобное место, толкали его, обсыпали песком и сором, хватали за грудь, трясли и требовали, чтобы он высказался за низложение Шуйского, незаконно избранного своими сообщниками в цари. Но крепкий духом Гермоген, хотя и не любил Василия Ивановича и знал все грехи его избрания, тем не менее непоколебимо стоял за него как за единственную власть, поддерживающую еще порядок в государстве, и не поддался на застращивание заговорщиков, которые, отпустив его, двинулись затем во дворец, но были с такою же твердостию встречены и Шуйским. «Зачем вы, клятвопреступники, – сказал он им, – ворвались ко мне с такою наглостью? Если хотите убить меня, то я готов; но свести меня с престола без бояр и всей Земли вы не можете». Видя, что их не поддерживает народ, и встретив такой ответ, заговорщики убежали в Тушино. Гермоген же послал в Тушино две грамоты к ушедшим туда русским людям с предложением раскаяться и вернуться под власть царя Василия Ивановича, который их простит.

Первая грамота начиналась словами: «Бывшим Православным Христианам всякого чина, возраста и сана, теперь же не ведаем, как вас и назвать. Не достает мне сил, болит душа и болит сердце, все внутренности мои расторгаются, и все составы мои содрогаются, плачу и с рыданием вопию: помилуйте, помилуйте свои души и души своих родителей, восстаньте, вразумитесь и возвратитесь»; вторая грамота начиналась так: «Бывшим братиям нашим, а теперь не знаем, как и назвать вас, потому что дела ваши в наш ум не вмещаются, уши наши никогда прежде о таких делах не слыхали, и в летописях мы ничего такого не читывали: кто этому не удивится? Кто не восплачет? Слово это мы пишем не ко всем, но к тем только, которые, забыв смертный час и Страшный суд Христов и преступив крестное целование, отъехали, изменив Государю Царю и всей Земле, своим родителям, женам и детям и всем своим ближним, особенно же Богу; а которые взяты в плен, как Филарет митрополит и прочие, не своею волею, но силою, и на Христианский закон не стоят, крови Православной братии своих не проливают, таких мы не порицаем, но молим о них Бога».

Вторая попытка свергнуть Шуйского должна была состояться в Вербное воскресенье: его предполагали убить в этот день. Во главе недовольных стал боярин Крюк-Колычев, но заговор был своевременно раскрыт, после чего Колычев был пытан и казнен.

Обложение Москвы тушинцами, хотя и не полное, вызвало весной 1609 года страшную дороговизну хлеба; цены на четверть ржи доходили до 7 рублей (23 1/3 нынешних серебряных); в этом деле Василию Ивановичу пришел на помощь Авраамий Палицын, имевший, как келарь Троицкой лавры, обильные запасы хлеба в столице; он выпустил его в продажу по 2 рубля за четверть (6 2/3 нынешних серебряных), и это сразу успокоило народ.

В Тушине вся зима 1608–1609 года и весна прошли в распрях и восстаниях. Сюда вернулся изгнанный друг Вора – Меховецкий, бывший у него первым гетманом: но Рожинский приказал его схватить и убить; различные отряды, отправлявшиеся для сбора продовольствия, предавались отчаянным грабежам и часто восставали против своих начальников. Поддавшиеся Вору области приходили в ужас от поборов его шаек и докучали ему жалобами вроде следующей: «Царю Государю и великому князю Димитрию Ивановичу всея Руси бьют челом и кланяются сироты твои Государевы, бедные, ограбленные и погорелые крестьянишки. Погибли мы, разорены от твоих ратных воинских людей; лошади, коровы и всякая животина побрана, а мы сами жжены и мучены, дворишки наши все выжжены, а что было хлебца ржаного, и тот хлеб сгорел, а достальной хлеб твои загонные люди вымолотили и развезли; мы, сироты твои, скитаемся между дворов, пить и есть нечего, помираем с женишками голодною смертью, да на нас же просят твои сотные деньги и панский корм, стоим в деньгах на правеже, а денег нам взять негде». Особенно злодействовал над крестьянами какой-то пан Наливайко, который побил множество людей, сажал их на кол, а жен и детей позорил и в плен брал. Слухи о неистовствах Наливайки возмутили даже Вора, и он приказал его казнить; когда же Сапега заступился за него, то «царь Димитрий» отправил последнему письмо с укоризнами.

Одним из важнейших событий в тушинском стане за описываемое время было прибытие пленного Филарета Никитича. Мы видели уже из отписки устюжан квологжанам, что он был захвачен ворами осенью 1608 года в Ростове. Когда к Ростову подошел отряд Сапеги, то жители города хотели бежать на север, но были остановлены Филаретом Никитичем и воеводою князем Третьяком Сеитовым; последний мужественно напал на воровской отряд, но был, к несчастию, разбит, после чего еще три часа защищался в самом городе, в то время как митрополит Филарет молился с народом в соборном храме. Воры ворвались в собор, «сего убо митрополита Филарета, – говорит Авраамий Палицын, – исторгше силою, яко от пазуху материю, от церкви Божиа и ведуще путем боса токмо во единой свите и ругающеся облекошя в ризы язычески и покрышя главу Татарскою шапкою, инозе обувше во своя сандалиа». После этого, как мы знаем, его посадили вместе с «женкой» на возок и отвезли в Тушино, «где его ждали, – по словам С. Соловьева, – почести еще более унизительныя, чем прежнее поругание: самозванец, из уважения к его родству с мнимым братом своим Царем Феодором, объявил его Московским патриархом». Несмотря на невыразимо трудное положение, в которое попал Филарет Никитич в Тушине, он и здесь продолжал себя держать с обычным своим достоинством. «Но сей Филарет, – говорит Палицын, – разу на шуее, но пребысть твердо в правой вере». С таким же уважением, как мы видели, отзывался про него и патриарх Гермоген в своей грамоте, посланной в Тушино.

Патриарх Московский и всея Руси Гермоген

Царский титулярник

Стычки под Москвой с войсками Шуйского далеко не всегда кончались в пользу Вора, и в одной из них, в конце февраля 1609 года, гетман Рожинский получил тяжелую рану, от которой не мог оправиться до своей смерти.

В Троицын же день вновь произошло большое сражение на Ходынке: вначале поляки и воры имели успех; они подошли к самым городским стенам и овладели Царским гуляй-городом (щитами, поставленными на телеги, из-за которых стреляли в отверстия стрельцы), но затем были опрокинуты, и московские войска захватили бы и Тушино, если бы их не задержал на речке Химке атаман Заруцкий со своими казаками. После этого сражения множество поляков попалось в руки Шуйского. Одного из них, пана Пачановского, он послал в Тушино с предложением, чтобы все его сородичи ушли из Московского государства, и тогда он отпустит домой всех захваченных в плен. Но бывшие в Тушине поляки не хотели уходить и отвечали: «Скорее помрем, чем наше предприятие оставим; дороги нам наши родные и товарищи, но еще дороже добрая слава». Пан Пачановский вернулся с этим ответом в Москву и был с честью принят Василием Ивановичем; вообще, пленных поляков содержали хорошо; особенно же ласков к ним был царский брат князь Иван Иванович Шуйский.

Между тем наступало лето 1609 года, и князь Михаил Васильевич Скопин был уже недалеко от Москвы.

По договору, заключенному в конце февраля 1609 года стольником Головиным и дьяком Зиновьевым-Сыдавным с Карлом IX, последний обязывался выставить на помощь Шуйскому 2000 наемной конницы и 3000 пехоты и, кроме того, неопределенное количество добровольцев, за что Московское государство заключало вечный мир со Швецией, отдавало ей город Корелу с уездом и должно было действовать сообща против Сигизмунда Польского. Вместе с тем содержание всех упомянутых наемников всецело ложилось на московскую казну.