Текст книги "Аграрники, власть и село. От прошлого к настоящему"

В более чем полувековой истории существования советского сельского хозяйства мы можем увидеть реализованными многие предсказания чаяновского совхозного плана: централизованное руководство; мощная механизация; отсутствие существенной разницы (разве лишь в названии) между совхозами и колхозами, их последовательное укрупнение; создание обширного агропромышленного комплекса на основе рационального районирования. Только реализовалась эта система не за 10–15 лет, как предполагал Чаянов, а за 50 лет. Реализовалась с невероятными страданиями и муками, на поверку вышла неуклюжей и неэффективной.

Сам Чаянов в 1930 г. был арестован по обвинению к принадлежности к антиправительственной трудовой крестьянской партии. После пяти лет пребывания в тюрьме он был отправлен в ссылку в Казахстан в Алма-Ату, где пытался работать по специальности.

Реальность колхозного животноводства – «фотография» для выставки

Долгое время считалось, что последние научные работы были написаны Чаяновым в 1929–1930 гг., до его ареста. Реабилитация Чаянова во время перестройки позволила получить доступ к информации о последних годах жизни и деятельности Чаянова в тюрьме и ссылке. Именно тогда выяснилось, что в 1934–1936 гг. у Чаянова была возможность заниматься научно-исследовательской деятельностью в сельскохозяйственных институтах Алма-Аты, а в 1935 г. была опубликована брошюра «Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане», написанная Чаяновым. Имени Чаянова как автора в брошюре не указывалось, а вместо этого сообщалось, что брошюра создана бригадой исследователей Казахского научно-исследовательского института экономики сельского хозяйства и публикуется под редакцией заместителя директора института И. С. Нусинова. Имя ссыльного Чаянова невозможно было тогда упомянуть в числе авторов брошюры, хотя и архивы института, и специальное расследование, проведенное казахскими органами внутренних дел в 1937 и 1956 г., однозначно подтверждают, что автором брошюры был именно Чаянов.

История, связанная с брошюрой «Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане», абсурдна и трагична. В 1935 г. Советское правительство приняло решению об организации Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, которая должна была воочию продемонстрировать всему миру замечательные достижения только что победившего советского колхозного строя. Каждая область и республика Страны Советов должна была подготовить серию материалов о своих достижениях в области сельского хозяйства. Казахстан также готовил свою специальную выставку, а для аналитических материалов выставки было принято решение подготовить специальное исследование о казахском животноводстве, использующим обширные эмпирические материалы, собранные казахскими исследователями по колхозному животноводству Северного Казахстана в 1934–1935 гг. Написание аналитического текста было поручено Чаянову, как самому квалифицированному специалисту среди ученых Алма-Аты. Чаянов обработал материал и написал текст весной 1935 г. Летом 1935 г. брошюра вышла в свет, а осенью 1935 г. вокруг нее разразился скандал. Брошюру признали вредительской. Ее тираж в 3 тыс. экземпляров изъяли из магазинов и библиотек и почти весь уничтожили.[95]95
  См.: Снегин Д. Четыре ведьмы, или Появление профессора «Ч» в Алма-Атинском сельскохозяйственном институте и его исчезновение // Простор. 1989. № 2. С.24–25.


[Закрыть]

Заниматься объективно проблемами животноводства в СССР тогда было весьма опасно. Дело в том, что в ходе форсированной коллективизации крестьяне предпочитали скорее уничтожить скот, чем сдавать его в колхоз. А за крестьянской скотиной, что все же оказалась на колхозных фермах, уход был сравнительно хуже, чем это было в единоличных хозяйствах. В результате первая пятилетка по животноводству оказалась катастрофически провалена. Производство животноводческой продукции в 1934 г. по сравнению с 1929 г. сократилось почти на 50 %. Сталин в это время в своих докладах что-то сердито бормотал о том, что вообще по сравнению с полеводством животноводство отсталая (!?) отрасль, а кроме того кулацкие враги народа особенный урон нанесли в первой пятилетке именно животноводству.[96]96
  См.: Сталин И. В. Собрание сочинений. Т. 11. С. 113.


[Закрыть] В 1932–1933 гг. страну вообще постиг чудовищный голод из-за тотального изъятия сельхозпродуктов на нужды индустриализации. Особо голод свирепствовал в традиционно плодородных регионах СССР: на Украине, Юге России, Поволжье, Юге Сибири и в Северном Казахстане (где как раз в 1934–1935 гг. проводилось исследование, проанализированное в чаяновской брошюре).

Во второй пятилетке, когда в целом СССР покрылся сетью коллективных хозяйств, Сталин в докладе на XVII съезде ВКП(б) особо подчеркнул, что проблема животноводства «является теперь такой же первоочередной проблемой, какой была вчера уже разрешенная с успехом проблема зерновая».[97]97
  Сталин И. В. Собрание сочинений. Т. 11. С. 117.


[Закрыть] Сталинское руководство ожидало стремительного роста колхозной животноводческой продукции. В этой связи и чаяновская брошюра начиналась со стандартного идеологического заявления: «Социалистическое животноводство Казахстана находится на крутом подъеме»,[98]98
  Нусинов И. С. Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане. Алма-Ата, 1935. С.4.


[Закрыть] впрочем, несколькими строчками ниже читателя предупреждали, что «темой настоящей работой являются главным образом недочеты и ошибки (наряду с достижениями передовых колхозов)».[99]99
  Там же. С. 15.


[Закрыть] Далее на протяжении всей книги в целом объективный и добротный чаяновский анализ казахстанского животноводства будет редко, но все же прерываться идеологически необходимыми ссылками на директивы Сталина и партии.

Хотелось бы подчеркнуть, что эта работа удивляет прежде всего объективностью своего социального анализа, невероятного для повседневной советской обстановки 1930-х гг. Эта брошюра не советского апологета и не антисоветского диссидента. Это исследование профессионального аграрника, который стремился насколько возможно беспристрастно и ясно проанализировать состояние североказахстанского колхозного животноводства. Впрочем, по своим размерам, экономическим показателям, организационным формам, природным условиям, в которых они находились, обследованные казахстанские колхозы были типичными для громадной лесостепной территории СССР, простиравшейся от саратовских и самарских степей до предгорий Алтая и Сибири. Чаянов несколько раз в своей брошюре упомянул, что его анализ есть своеобразная фотография советского колхозного животноводства. Рассмотрим эту фотографию подробней.

Чаяновская брошюра состоит из 10 коротких глав. В первой главе дана общая характеристика 27 обследованных колхозов Полуденской машинно-тракторной станции (МТС) Булаевского района Карагандинской области – территории крайне северного Казахстана, граничащего со всех сторон с РСФСР. В этих колхозах, созданных с 1929 по 1934 г., сельское население состояло в основном из казахов и русских, два колхоза состояли преимущественно из немцев. Основные направления колхозной деятельности: яровая пшеница и мясо-молочное животноводство.

С первых страниц и на протяжении всей чаяновской брошюры мы обнаруживаем, что новый колхозный строй, созданный во имя тотального равенства, содержит в себе самом разнообразную и значительную социально-экономическую дифференциацию. Так, 8 колхозов обрабатывали площадь меньше чем 500 га, 12 колхозов – площадь от 500 до 1000 га и четыре колхоза обрабатывали площадь более 1000 га.

Еще большая дифференциация обнаруживалась в масштабах животноводства. Крупными считались колхозы, в чьем общественном секторе было более 200 голов крупного рогатого скота, мелкими – менее 20 голов. В среднем на один колхоз приходилось примерно 50 голов крупного рогатого скота. Для организации товарной фермы требуется определенный минимум скота, и в трех колхозах крупного рогатого скота было так мало – от 6 до 12 голов, – что там вообще не имело смысла организовывать специальную МТФ (молочно-товарную ферму).

Впечатляющей была и дифференциация в масштабах потерь скота на колхозных фермах. На 1 ноября 1934 г. потери составили:

– по лучшим фермам – 0,3 %;

– по средним фермам – 11,6 %;

– по худшим фермам – 51,4 %.

В среднем падеж всего стада составил 27,6 %.

При этом, замечает Чаянов, в домашних хозяйствах колхозников в среднем падеж составил 8,4 %, т. е. в более чем 3 раза ниже, чем на колхозных фермах. Комментарии самого Чаянова к такой дифференциации между падежом в коллективном и крестьянском животноводстве сводились к следующему: «Подобное положение объясняется скверным техническим оборудованием и полной организационной расхлябанностью указанных МТФ. Мы знаем, что колхозники переносят новорожденного телка в теплую хату, а многие МТФ до сих пор не озаботились созданием теплых родильных помещений… Новорожденные телята на этих фермах часами лежат на холоде и массами гибнут от пневмонии. Сырость подстилки, отсутствие чистого воздуха, неряшливость, халатность… губят телят и в дальнейшие месяцы их роста».[100]100
  Нусинов И. С. Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане. Алма-Ата, 1935. С. 20.


[Закрыть]

Значительная дифференциация обнаруживалась и в кормовой базе полуденских колхозов.

Территория Северного Казахстана благоприятна для пастбищного животноводства, в среднем потребность в сене по всем полуденским колхозам была удовлетворена. Но за средними цифрами получалась ситуация, в которой у 14 колхозов зимой имелся избыточный запас сена в 27,6 тыс. ц, а 13 колхозов имели дефицит сена в 11,6 тыс. ц.

При этом в большинстве колхозов превалировали простые и грубые корма. О необходимых для современного животноводства силосе, концентратах, корнеплодах, введении кормовых севооборотов полуденские колхозы не мечтали. В результате в колхозах были низкие удои от 900 до 1300 л в год на корову. По мнению Чаянова, у колхозов имелись все необходимые резервы для поднятия удоев по крайней мере до 1500 л и выше, но Чаянов употребляет здесь язык советской партийной критики: «безответственность и бесплановость» господствуют в кормовом хозяйстве полуденских колхозов.

Отдельная часть брошюры посвящена анализу обеспеченности молочно-товарных ферм постройками и инвентарем. Чаянов отмечает, что в Северном Казахстане зимы суровые, температура здесь порой падает ниже -30 градусов, а постройки для скота в большинстве случаев слабо утеплены. Обычными материалами построек являются березовая жердь и земля, потолки почти всегда отсутствуют.

С 1930 г. полуденские колхозы сделали несколько типовых построек для скота, рекомендованных из Москвы по проекту Колхозстроя. Проект оказался крайне неудачным. Он представлял собой одинарную стену из тонких жердей, обмазанных с одной стороны глиной и с цементным полом, без потолка. В зимних условиях Северного Казахстана температура в таком дворе оставалась такой же, что и на открытом воздухе. На холодном цементном полу такого помещения зимой и даже летом происходили массовые простудные заболевания скота, в особенности телят, приводившие к гибели животных в основном от пневмонии.

Еще хуже обстояло дело с оборудованием ферм. Почти ни на одной из ферм не оказалось бидонов в достаточном количестве, а молокомер являлся предметом роскоши. На некоторых фермах его вообще не было. Не было и посуды для пойки телят, а также термометров. Фермы нуждались в бочках, кадках, котлах. Ни на одной ферме не оказалось весов. По мнению Чаянова, это все не столько проблема материальных затрат, сколько проблема инициативы и ответственности колхозных животноводов.[101]101
  Нусинов И. С. Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане. Алма-Ата, 1935. С. 31.


[Закрыть]

Переходя к анализу организации труда и управление фермами, Чаянов подчеркивал, что эта проблема в колхозах наитруднейшая. По мнению Чаянова, в полуденских колхозах организационные формы пока только нащупываются, а в целом колхозы по-прежнему пребывают в состоянии организационного хаоса.

Бригадир животноводческой бригады в колхозе руководит сразу и коровами, и овцами, и свиньями. Уделяя больше внимания той животноводческой отрасли, к которой у него больше знания и склонности, и не уделяя достаточного внимания остальным отраслям.

Но главная организационная проблема в большинстве колхозов – текучесть животноводческих кадров. Во многих колхозах бригадиры животноводческих бригад меняются по несколько раз в год. Им не хватает зоотехнических знаний, их посылают на краткосрочные курсы, но этого недостаточно. Часто организация труда в бригадах не представляет собой единого процесса, а разорвана на отдельные функциональные фрагменты, – и в результате за животное в целом никто не отвечает.

Перед колхозными фермами стоит задача рациональной занятости на одного работника и на основании этого анализ производительности его труда. Но все эти вопросы в полуденских колхозах решаются «на глазок». Есть, конечно, официально рекомендованные нормативы инструкций Наркомзема СССР (на одну колхозную доярку должно приходиться 10–12 коров, а на скотника – 40–50 коров), но эти нормативы расходятся с реальными нагрузками на полуденских фермах. Полуденская женщина-доярка оказывается перегруженной, на нее приходится в среднем 15 коров, и рабочий день составляет около 9–10 час. Нагрузка полуденского мужчины-скотника (в его задачу входит раздача кормов и чистка навоза на ферме) оказывалась ниже общегосударственного норматива – в среднем 38 коров.

В вопросах оплаты труда животноводов преобладает поденщина. Премирование и поощрения почти не применяются. А в целом оплата труда полуденских животноводов оказывается ниже норм, рекомендованных Наркомземом СССР.

Производство молока сильно варьируется от колхоза к колхозу. Достигая максимума в колхозе имени Макса Гельца – 1410 кг в год на одну корову и 450 кг в год – в колхозе «Роте Фане». Но в целом среднегодовой удой молока в полуденских колхозах составлял в 1934 г. 877 кг, чуть ниже среднегодового удоя в местных единоличных хозяйствах. Причины таких низких средних показателей заключались, во-первых, часто в плохом уходе за животными; во-вторых, в значительных сезонных колебаниях в удоях из-за недостатка кормов в зимне-весеннее время, а главное – из-за массового привлечения коров к полевым работ (на коровах пахали землю), из-за недостатка тракторов и лошадей. Например, обследование, проведенное в колхозе имени Калинина, показало, что с 1 февраля по 1 июля коровы, работавшие на посевной кампании, дали среднесуточный удой 3,8 кг, а не работавшие в поле – 7,5 кг. А в целом во всех полуденских колхозах от 50 до 85 % всех коров привлекалось к полевым работам, в это время кривая показателей надоев молока резко снижалась.

По расчетам Чаянова, средний удой полуденских коров при соблюдении элементарных норм содержания и кормления скота в этой природной зоне мог бы достигать 1500–1700 кг, но в колхозной реальности оставался примерно в 2 раза ниже.

Тем не менее, отмечает Чаянов, все фермы выполнили, а некоторые перевыполнили план государственных поставок молока (60 % и выше молока по плану колхозы отдавали государству). Выполнялся план также и по всем остальным направления полуденского животноводства. Вопрос о том, почему при такой низкой организации труда план оказывался выполненным, Чаянов оставил без комментариев.

По сравнению с молочным направлением овцеводство и свиноводство являлись второстепенными направлениями животноводства в полуденских колхозах. Но и здесь наблюдались сходные недостатки, связанные с низким стимулированием труда колхозников и слабой организацией труда на фермах. Вообще среди всех 27 колхозов за весь 1934 г. в животноводстве была выдана всего одна премия в размере 15 руб. (примерно 2 долл. США).

В целом, исследуя вопрос: насколько доходным является животноводство в структуре доходов полуденских колхозов, Чаянов отмечал: «Животноводство в общем балансе трудовых затрат колхозов занимает сравнительно небольшое место. А вот в структуре колхозных доходов доля животноводства значительно выше…».[102]102
  Нусинов И. С. Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане. Алма-Ата, 1935. С. 34.


[Закрыть]

В связи с этим Чаянов считал, что одним из перспективных направлений развития полуденских колхозов могло бы стать такое развитие колхозного животноводства, которое находило бы оптимальный баланс сочетания колхозных доходов от животноводства с производством животноводческой продукции в личных подворьях колхозниках, и тем самым выполнялось бы указание Сталина сделать всех колхозников зажиточными во второй пятилетке.

Анализ Чаянова выявил многие базисные противоречия не только животноводства полуденских колхозов, но и колхозной системы в целом: специфическая социально-экономическая дифференциация, скрываемая за массовыми усреднением и уравниловкой, низкая трудовая мотивация и бестолковая организация труда – все эти проблемы будут преследовать советский колхозный строй до конца его существования.

В так называемой чаяновской «фотографии» полуденских колхозов оказались запечатленными все характерные гримасы победоносной убогости сталинского колхозного строя. И не удивительно, что власть пришла в негодование от предложенной «фотографии» для выставки советских аграрных достижений, за это ее творца ожидали фатальные неприятности.

В ссылке: жизнь, работа и гибель

Ссылка по отношению к своим политическим противникам широко практиковалась как царской, так и советской властью. В свое время в царской ссылке находились и Ленин, и Сталин. В 1920–1930 гг. Сталин любил высылать именно крупных партийных и научных деятелей в Центральную Азию. Например, в конце 1920-х туда был сослан сам Троцкий. На протяжении всех 1930-х гг. характер сталинской ссылки ужесточался. От ссыльного требовали образцового поведения советского гражданина, окружая его тайным полицейским наблюдением и публичным напоминанием его политической вины.

Местная власть, определяя свое отношение к знаменитому ссыльному, часто оказывалась в затруднительном положении.

С одной стороны, местной власти льстило пребывание в ее краях такого знаменитого человека, кроме того, сама власть могла испытывать по отношению к нему даже личное сочувствие (из гуманных соображений или из фронды по отношению к Москве); местная власть также искала пути органичного включения ссыльного в местную жизнь, часто ожидая получить от него реальную профессиональную помощь, если ссыльный был крупным специалистом в своей сфере деятельности.

С другой стороны, периферийная власть должна была оптимально выполнять волю столицы по отношению к ссыльному, а потому местная власть стремилась всячески предугадать и разузнать отношение Москвы к своему политическому противнику. Вдруг завтра Москва прикажет резко ужесточить меры содержания ссыльного вплоть до требования его ликвидации (такое часто бывало) или, наоборот, что было редко, прикажет вернуть ссыльного в центр, внезапно забыв прошлое и приглашая бывшего ссыльного к широкому сотрудничеству с новыми перспективами.

Ну и, в конце концов, и в Москве и в Алма-Ате не существовало тотальной центральной власти, власть состояла из конкретных живых людей, которые проявляли по отношению к ссыльному свою личную позицию, тем самым лично облегчая или ужесточая жизнь ссыльному. А кроме того, в ссылке существовало и мнении общества по отношению к ссыльному. Партия и ее тайная полиция всячески стремились контролировать это общественное мнение, но этого никогда не удавалось достичь на все 100 %.

И самое главное, существует ведь и личный мир самого ссыльного, его собственная воля, его замыслы и желания. Личность ссыльного вступает в повседневный контакт с окружающим ее миром ссылки, и результаты этого контакта также могут быть переменчивы и непредсказуемы.

Как мы увидим, личные и бюрократические, гуманитарные и полицейские, алма-атинские и московские чаши весов судьбы Чаянова будут неоднократно драматически колебаться, и все же эта персональная кафкианско-азиатская история завершится типично общесоюзным сталинским процессом.

Чаянов прибыл под конвоем ОГПУ в Алма-Ату в июле 1934 г. В местной комендатуре ОГПУ ему объяснили правила режима для ссыльного: один раз в неделю отмечаться, за пределы города не отлучаться, немедленно найти работу и жилплощадь.

В самом первом письме из Алма-Аты, адресованном матери, Чаянов так описывал свои первые впечатления от местной жизни:

«6 июля 1934 г.

Алма-Ата, что по-русски значит "отец яблок", был до революции захолустным уездным городом «Верный». Четыре года назад он стал столицей Казахстана, начал обустраиваться и очень вырос. Сейчас в нем 150 тыс. жителей, однако, по случаю частых землетрясений, все дома маленькие и одноэтажные, он занимает огромную площадь. Его длинные широкие улицы все обсажены пирамидальными тополями и обводнены арыками, – словом, не город, а парк. Главную красоту составляет примыкающий к городу горный хребет со снежными вершинами…

Много магазинов, много газетных киосков, в которых, увы, совершенно нет московских газет, только местные, а еще больше киосков с мороженым и квасом… Заходил в городскую столовую, и за большой кусок хлеба и тарелку манной каши взяли с меня один рубль. Думаю питаться в этой столовой и дальше. Завтра пойду в здешние научные учреждения искать работу… очень взвинчены нервы – от массы новых, давно забытых впечатлений свободной жизни».[103]103
  Чаянов А. В. Избранное: Статьи о Москве. Письма (1909–1936). М.: Издательский дом ТОНЧУ, 2008. С. 227–228.


[Закрыть]

Чаянов начал искать работу с посещения Наркомата (министерства) земледелия Казахстана. К своему удивлению, он был принят самим наркомом (министром) Сыргабековым весьма благожелательно. Нарком предложил Чаянову стать его личным научным консультантом, а также заняться научной работой в Научно-исследовательском институте социалистического земледелия и преподавательской деятельностью в Сельскохозяйственном институте.

Первые два месяца до начала учебного года, который в советских вузах начинался 1 сентября, Чаянов вживался в ритм и быт своей новой алма-атинской жизни. В своем письме матери от 21 июля 1934 г. Чаянов сообщал:

«Получил в студенческом общежитии сельхозинститута огромную комнату в три окна (на запад), прохладную, светлую, снабженную мебелью, получил также абонементы в столовую секцию научных работников на обеды, подписал договор с наркоматом земледелия на первую работу… Вчера в выходной день ездили на автобусе в горы… – очень высокие отроги Тянь-Шаня. Алма-Атинский пик свыше 4200 м, т. е. выше, чем Юнгфрау в Германии… завтракали на берегу горной речки и лежали на солнышке, на камнях».[104]104
  Чаянов А. В. Избранное: Статьи о Москве. Письма (1909–1936). М.: Издательский дом ТОНЧУ, 2008. С.233.


[Закрыть]

20 августа 1934 г. Чаянов сделал свой первый доклад в Институте сельского хозяйства «О систематическом отборе материалов по организационно-техническим показателям в совхозах и колхозах». Доклад имел полный успех. Как записал в своем дневнике один из казахских коллег о чаяновском выступлении: «Он поставил задачи изучения не просто массовых статистических материалов, а конкретных живых хозяйственных организмов совхозов и колхозов, наметив длительный план работы в опорных пунктах… Доклад произвел прекрасное впечатление блестящим построением, отличными ораторскими приемами, чисто профессорской системой и законченностью речи».[105]105
  Снегин Д. Четыре ведьмы, или Появление профессора «Ч» в Алма-Атинском сельскохозяйственном институте и его исчезновение // Простор. 1989. № 2. С. 244.


[Закрыть]

Буквально в течение месяца Чаянов с головой втянулся в напряженную текучку советских научно-административных будней 1930-х гг.

27 августа 1934 г. в своем письме к жене он сообщал:

«На днях начал писать подробный план топографических описаний совхозов. Не успел его завершить, как за мной приехала машина из института. Проездил там по поводу какого-то плана и опять на машине отправлен домой. Но в час снова был в директорате по поводу разработки пятилетнего плана работы института… обедал в обкомовской столовой… в четыре ко мне пришли помощники для переезда в кабинет, и я до шести переезжал, измотавшись вдребезги… Затем снова за мной машина – участвовать в заседании по поводу МТС (машинно-тракторных станций)… И был отвезен в 12 час. ночи домой. Едва дотащился до постели…».[106]106
  Чаянов А. В. Избранное: Статьи о Москве. Письма (1909–1936). М.: Издательский дом ТОНЧУ, 2008. С. 245.


[Закрыть]

Насколько нравилась Чаянову его новая научная деятельность в Алма-Ате? У него не было свободы выбора, ему предстояло с готовностью и полной отдачей браться за любое направление научной деятельности, которое ему поручили, чтобы обрести твердые позиции в Алма-Ате и в перспективе искать возможность возвращения в Москву. Свое внутреннее психологическое состояние он довольно откровенно описал в письме к тестю от 29 августа 1934 г.:

«Только сейчас в последние дни второго месяца своего пребывания в Алма-Ате я начинаю приходить в себя… я начинаю думать и рассматривать окружающий мир, а он прекрасен. Прямо передо мной огромный букет астр и зеленый египетский натуральный Озирис, найденный мной в городе. За ним огромное венецианское окно, сквозь которое видны верхушки деревьев и над ними снежные вершины… Больше всего я люблю сидеть за столом и, надолго отрываясь от дел, смотреть на изломавшуюся линию гор… просто смотреть, ни о чем не думая… Особенно хорошо просыпаться утром, комната полна света, за окном шумят арыки…

Город сейчас завален яблоками, дынями, арбузами, початками кукурузы и являет собой растительную часть рубенсовской вакханалии изобилия. Ни о чем не хочется думать. Казалось бы целыми днями лениво смотрел бы на качающиеся перед окнами ветви тополей, думал бы о ребятах и Ольгушке (два сына и жена Чаянова. – А. Н.). Но, увы, приходится работать и бегать, зарабатывая себе место в новой жизни в Алма-Ате… Выполненные мною в начале августа две работы для наркомзема имели здесь крупный успех. Этот успех укрепил мое положение, но, увы, также увеличил и рабочую нагрузку. Лекции начинаю 1 сентября курсом вариационной статистики…».[107]107
  Там же. С. 242.


[Закрыть]

Действительно с началом педагогической деятельности занятость Чаянова возросла еще значительней, в том числе в общественной деятельности. Студентам нравились занятия у Чаянова. Хотя вариационная статистика не самый увлекательный предмет, а по математике в середине 1930-х гг. алма-атинские студенты были подготовлены недостаточно, и, как с досадой отмечал сам Чаянов, большинство из них даже не умело брать логарифмы, все же статистику и математические вычисления Чаянов излагал студентам доходчиво и увлекательно. И главное, он принял самое живое участие в студенческой театральной жизни. С участием Чаянова как консультанта-режиссера было поставлено с успехом несколько студенческих театральных пьес. Несколько студентов стали более-менее регулярно бывать в гостях в комнате Чаянова, обсуждая с профессором вопросы живописи, литературы и искусства. В скором времени Чаянову из Москвы родственники прислали собрание западноевропейских гравюр, коллекционирование которых было одним из любимых хобби Чаянова.[108]108
  Самим Чаяновым была написана и опубликована даже специальная брошюра о гравюрах: Чаянов А. В. Старая западная гравюра: Краткое руководство для музейной работы. М., 1926.


[Закрыть] И Чаянов объяснял за чаем алма-атинским студентам особенности искусства старинной западноевропейской гравюры.

Все же главным интеллектуальным направлением для Чаянова оставались не педагогика и искусствоведение, а научно-исследовательская деятельность. Дирекция института, в котором он работал, относилась к нему с уважением, поручая все более ответственные и многочисленные научные задачи. Так, в приказе по учебному отделу КазСХИ за ноябрь 1934 г. говорится:

«На А. В. Чаянова помимо руководства научно-исследовательской работой кафедр института возлагается:

a) организация книгообмена института и периодических книжных выставок библиотеки;

b) научно-литературная редакция трудов института;

c) научно-исследовательские работы по сельскохозяйственному транспорту;

d) консультации по дипломным работам института.

Директор СХИ Чурин».[109]109
  Снегин Д. Четыре ведьмы, или Появление профессора «Ч» в Алма-Атинском сельскохозяйственном институте и его исчезновение // Простор. 1989. № 2. С. 247.


[Закрыть]

Параллельно работая в НИИ социалистического земледелия, у Чаянова сложились особо дружеские отношения с заместителем директора этого института И. С. Нусиновым, с которым Чаянов познакомился в 1920-е гг. в Москве. Нусинов, аграрник и профессиональный партработник, был сослан в Алма-Ату и исключен из партии как правый уклонист, член команды Бухарина, противостоявшей сталинскому курсу на форсированную коллективизацию.

Популярность Чаянова и в научно-административных, и в студенческо-профессорских кругах неуклонно росла, о чем бдительно и регулярно сообщало алма-атинское НКВД в Москву, запрашивая из столицы указаний относительно Чаянова. Москва отвечала в том смысле, что, безусловно, следует ограничивать и жестко контролировать любую самостоятельную деятельность Чаянова: научную, педагогическую, общественную.

Весной 1935 г. в казахском сельскохозяйственном институте состоялось торжественное собрание, посвященное 50-летнему юбилею главного советского почвоведа, московского профессора Вильямса. Чаянов, лично хорошо знавший Вильямса, выступил в большой аудитории с увлекательными воспоминаниями о нем. Собрание студентов, профессоров, партработников в ответ отблагодарило его искренними аплодисментами. Немедленно вслед за этим в центральной казахской газете «Казахстанская правда» № 9019 апреля 1935 г. была опубликована статья «Врагу предоставили трибуну», в которой заявлялось:

«Руководители сельскохозяйственного института услужливо предоставили трибуну небезызвестному профессору Чаянову, заклятому врагу колхозов, еще недавно в своих трудах проповедовавшему кулацкий социализм, одному из идеологов контрреволюционной "трудовой крестьянской партии", связанной с интервентами… Некоторые члены партии, присутствовавшие на заседании, наградили Чаянова аплодисментами… Это собрание показало, как настоятельно назрела в институте необходимость коренной перестройки всей партийной работы… усиления подготовки к чистке…».[110]110
  Снегин Д. Четыре ведьмы, или Появление профессора «Ч» в Алма-Атинском сельскохозяйственном институте и его исчезновение // Простор. 1989. № 2. С. 248.


[Закрыть]

Далее через эту газету против Чаянова целенаправленно публиковались угрожающие тексты. Например, статья «Чаяновские гости» в «Казахстанской правде» № 92 от 21 апреля 1935 г. содержала упоминание фамилий студентов и партработников, поддерживавших особо тесные отношения с Чаяновым. В статье указывалась опасность частых и продолжительных бесед с контрреволюционером Чаяновым, коммунистов и комсомольцев призывали к бдительности.

Причины такого свирепого публичного контроля за Чаяновым заключались в том, что подходил к концу срок его ссылки. В Москве и Алма-Ате высокопоставленные безымянные чиновники в традициях романов Кафки и идеологии Сталина решали судьбу Чаянова: что с ним делать дальше? Казахский НКВД запрашивал НКВД СССР, после соответствующего ответа из Москвы последовало официальное заключение НКВД КазАССР от 16 июня 1935 г.: «Имеющиеся материалы дают основание полагать, что идеологически Чаянов не разоружился, а приспосабливается к новой обстановке в стране… Чаянову Александру Васильевичу, отбывающему ссылку в Алма-Ате, продлить срок ссылки еще на три года».[111]111
  Снегин Д. Четыре ведьмы, или Появление профессора «Ч» в Алма-Атинском сельскохозяйственном институте и его исчезновение // Простор. 1989. № 2. С. 250.


[Закрыть]

Чаянов не был особо удивлен этим решением, он достаточно хорошо знал своих противников, его больше встревожила публичная идеологическая агрессивность, которая стала возрастать вокруг его имени. Чаянову запретили любое преподавание студентам. Многие люди, прежде с Чаяновым поддерживавшие отношения, теперь старались избегать с ним любых контактов. В целом продление ссылки Чаянова послужило для окружающих сигналом серьезной опасности иметь хоть какие-то дела с опальным профессором.

Впрочем, руководители алма-атинской академической аграрной элиты по-прежнему старались подержать Чаянова. В конце концов им были достаточно необходимы его талант и профессионализм в развитии казахской сельскохозяйственной науки. Так, Чаянова привлекли к активному участию в подготовке Казахстана к первой Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, которая должна была состояться осенью 1935 г. в Москве и продемонстрировать замечательные успехи нового колхозного строя. Все области и республики СССР, стремясь скрыть свой провинциализм, старались продемонстрировать на выставке всесоюзный уровень своих экономических и научных достижений. Инициатива Чаянова написать аналитическую брошюру о казахском колхозном животноводстве, использующую богатые полевые эмпирические данные Северного Казахстана, была всячески поддержана. И Чаянов фактически в одиночку написал эту брошюру летом 1935 г., естественно по идеологически цензурным соображениям имя настоящего автора в брошюре никак не упоминалось.[112]112
  См.: Нусинов И. С. Основные вопросы организации колхозного животноводства в Казахстане. Алма-Ата, 1935.


[Закрыть]