Текст книги "Самая страшная книга 2019 (сборник)"

– Ничего не бредятина! – возразил Паша. – Короче, дядя Саша разъезжал на автобусе по всяким там городам и крутил детям мультяхи. Ему типа нравилось слушать, как они ржут. А потом взрослым взбрендило, что дядя Саша чокнутый и ваще какой-то мутный тип, и детям запретили таскаться к «Колобку», а киношнику накостыляли так, что тот окочурился, и его бросили прямо в автобусе. И короче, прикинь, к «Колобку» приперлись какие-то беспризорники, и проектор сам запустился. Пацаны, короче, залезли в автобус, стали зырить какую-то хрень и ржать и даже не заметили в углу трупешник. Они, короче, так и не вышли из автобуса, а киношник ожил и теперь заманивает новых зрителей, чтобы «Колобок» жрал, а он не подыхал.

– Ты че несешь?! Ты же не веришь в эту туфту?

– Сам ты туфта! Мишка говорит, он видел автобус.

– Трепло твой Мишка! – взорвался Родион. – Навешал лапши, а ты уши развесил!

– Да зачем ему врать? – не успокаивался Паша. – А то ты не знаешь, какой Темыч. Вечно его жопу на приключения тянет. Наверняка увидел автобус и…

– Заткнись! – в сердце Родиона обрушилась волна гнева. Он остановился, схватил Рогова за рукав куртки и развернул к себе. – Никакой сраный дядя Саша не сцапал Темыча! Слышишь?! Он не дебил, в отличие от тебя! Тема ни за что бы не пошел с незнакомым мужиком смотреть дурацкие мультики! Понятно?!

Когда горячая неконтролируемая эмоция схлынула и сознание Родиона прояснилось, он увидел напуганные глаза Паши: они смотрели на него, как на чужого, совершенно незнакомого человека, словно Рогов впервые увидел друга, которого знал с детского сада. Родион не меньше Паши испугался своего внезапного порыва ярости. Его отравленное гневом и чувством вины сердце пылало от стыда.

– Ты че?! – Никита растерялся, не зная, что делать: разнимать друзей или стоять и смотреть.

– Погнали, опаздываем, – Родион отпустил Пашу и быстро зашагал к спорткомплексу, показавшемуся между пятиэтажек.

После тренировки Паша пошел к бабушке Наде. Его родители уже четыре дня не разговаривали и общались через сына. Вражда отца и матери и отведенная ему роль связующего угнетала мальчика. Он не хотел идти домой и при любой возможности сбегал к бабушке. В ее уютной квартирке пахло свежей выпечкой, и здесь он напрочь забывал о проблемах.

Паша обожал бабулю. Добрая и понимающая, она, в отличие от других взрослых, видела в мальчике личность и всегда спрашивала его мнение по любому вопросу. Еще Паше нравилось, как она удивлялась и радовалась, когда он обучал ее играм на планшете или показывал смешные ролики в Интернете. Эмоции старушки были такими заразительными и живыми, что он сам начинал хохотать до колик в животе.

Бабушка Надя жила в старой части города, в конце улицы Мичурина. Узкую дорогу с разбитыми тротуарами с обеих сторон зажимали ветхие двухэтажки – фасады обвалились, трещины расползлись от фундамента до крыши, балконы осыпались, обнажив ржавую арматуру. Домишки держались из последних сил, и казалось, вот-вот рухнут на головы хозяев, но люди продолжали в них жить, десятилетиями ожидая переезда в новые квартиры.

В хвосте вековой улицы, где разруха пировала на широкую ногу, стояло несколько заброшенных малоэтажек, занимаемых полчищами крыс, стаями бездомных животных и бродягами. В глубине одного из дворов ютился наполовину расселенный дом бабушки Нади.

Паша вошел в квартал одичалых двухэтажек и ускорил шаг, он не был трусом, но как любой нормальный человек не испытывал удовольствия от пребывания среди пустующих домов с выбитыми окнами и покосившимися крышами. Каждый непонятный шорох, вырывающийся из недр брошенок, превращался в голове мальчика в жуткого монстра. Страх длинным языком облизывал сердце ребенка, оставляя на нем ядовитую вязкую слюну, и заставлял идти быстрее.

«…Странной игрушкой безымянной», – донеслось из ниоткуда. Паша вздрогнул и осмотрелся.

«К которой в магазине никто не подойдет», – потрескивающий голос ушастого мультяшки звучал с противоположной стороны улицы.

«Теперь я Чебурашка, и каждая дворняжка…»

Врожденная осторожность подсказывала Паше бежать со всех ног. Но мальчишечье любопытство не хотело мириться с побегом, пока не выяснится, в чем дело.

«При встрече сразу лапу подает…»

Он пересек дорогу и вошел в соседний двор. У дальнего дома стоял автобус. Нарисованные на нем Малыш и Карлсон держались за руки и махали ему, Бременские музыканты играли на инструментах, а из громкоговорителя на крыше хрипела песня Чебурашки.

– Колобок, – прочел он по оставшимся буквам над головами мультперсонажей.

Паша достал из кармана куртки телефон, сделал несколько снимков, попробовал записать видео, но объектив камеры не фокусировался на автобусе.

Он отправил фотографии Никите и набрал номер Родиона.

– Я… я вижу его. Он здесь, – прошептал Паша. Боялся, что нарисованные мультяшки услышат.

– Че? – протянул Родион.

– «Колобок». Ну, автобус мертвяка. Он тут.

– Блин, заколебал! Давай завязывай!

– Родик, зуб даю. Он правда здесь.

– Фотку кинь.

– Уже. У Некита зацени. Камера, короче, ваще его не видит. Все смазывается.

– Погодь.

Родион задумался, рассматривая цветную размазню. Нет, Пашка не обманщик, он вообще не умеет врать. Просто наивный и сам, конечно, верит в глупую страшилку про мертвеца с кинотеатром. Да и признаться честно, ему было интересно посмотреть, что там за автобус увидел Рогов, на котором камера не фокусируется.

– Родик? Алло?

– Ты где?

– На Мичурина, в заброшенных дворах. Короче, где моя бабушка живет, только на другой стороне.

– Стой там! Мы с Некитом сейчас будем. И это… – Родион замялся, подбирая слова. Он слышал, как дрожит голос друга, и ему хотелось успокоить и приободрить впечатлительного Пашу, но он не знал, что сказать. – Короче, Пашок, не подходи, пока мы не придем.

– Блин, давайте быстрее, – умолял Паша, не отводя глаз от автобуса, ему казалось, стоит на мгновение упустить его из виду, и кинотеатр тут же растворится, сбежит, скроется.

Громкоговоритель ненадолго притих, а потом снова затрещал:

 
Ничего на свете лучше нету,
Чем бродить друзьям по белу свету, —
 

голосили Бременские музыканты.

«Колобок» затрясло. Мальчик насторожился. Двери с грохотом распахнулись, и из кинотеатра вышел Артем. Он помахал рукой и поспешил к другу.

– Темыч? – Паша пристально вглядывался в мальчика, бегущего к нему. – Темыч! – обрадовался он и бросился навстречу, когда уже никаких сомнений быть не могло – это Артем Керенский.

Артем захохотал. Гортанный смех толчками вываливался из перекошенного рта. Он резко развернулся и побежал назад.

– Стой! Ты куда?!

Их разделял всего шаг, но Рогов никак не мог схватить Артема.

Керенский забежал в автобус и скрылся во мраке, разбавленном голубым светом. Паша затормозил у двери, попятился назад, но умиротворяющее свечение и сверкающий детский смех уже захватили его. Мальчик замер, ему казалось, он стоит на пороге чего-то невероятного и там внутри сокрыты сотни миров, заключенные в километры кинопленки. Они доступны каждому ребенку, стоит только пожелать и войти, но он не входил. Далекий, почти неслышимый, но настойчивый голос запрещал приближаться к загадочному свету. А хрустальные голоса мальчишек и девчонок продолжали дразнить. Паша никогда прежде не хотел так сильно посмотреть мультики; казалось, будто он вообще никогда не видел анимационных историй. Зрители в кинотеатре наслаждались волшебством, он был уверен, что это волшебство, ведь ничто на свете не может вызывать такого кристального, сияющего восторга.

– Смелее, малец, – прошелестел голос за спиной Паши. На плечо мальчика опустилась рука и подтолкнула к распахнутым дверям.

Не оборачиваясь и не замечая ничего вокруг, завороженный дивным подрагивающим светом, Паша покорно поднялся в автобус. Ржавая пасть «Колобка» сомкнулась, клацнув металлом, точно зубами.

– Скажите, как его зовут? Бу-ра-ти-но, – напевал киномеханик, ковыляя к водительской двери.

Первым в заброшенный двор влетел Никита, за ним Родион. Запыхавшиеся мальчишки затормозили у погнутых ржавых столбов для бельевых веревок и стали крутиться на месте, приглядываясь к лишенным жизни домам, прикрывшим грязь и запущенность наползшей синью октябрьского вечера. Ни Паши, ни автобуса здесь не было.

– Па-ша! – позвал Родион.

– Па-ша! – заорал следом Никита. – Ты где?

Мальчишеские голоса пронеслись над разломанными каруселями, над помятым жестяным грибом, над остовами лавок и проржавевшим кузовом «копейки» и утонули в шорохе моросящего дождя.

– Звони ему, – Родион спрятал голову под капюшон.

– Отключен.

– Вот ушлепок! Че за дебильные приколы?

– А если его дядя Саша…

– Блин, Некит! Ты только не начинай?! Нет никакого дяди Саши, и автобуса нет. Понял?

Никита кивнул.

– Погнали, пока не ливануло.

Мальчики вышли со двора и, гонимые усиливающимся дождем, побежали к высоткам на другом конце города.

Впервые за последние две недели Наталье Швец удалось уйти с работы вовремя. Она стояла на остановке, прячась от дождя под козырьком, но мыслями все еще была с пациентами. Слишком много людей этой осенью оказались в инфекционном отделении городской больницы.

Автобус, дребезжа, остановился в луже. Наталья по щиколотку нырнула в грязную воду и вошла в транспорт, ощущая, как намокает носок и сырой холод растекается по стопе. Она заняла кресло рядом с мальчишкой, который болтал с двумя девочками на заднем сиденье. Из окон автобуса на пассажиров смотрели черно-белые лица, среди них Артем Керенский – обаятельная широкая улыбка и большие выразительные глаза с пышными ресницами. Даже на ориентировке, отпечатанной на дешевом принтере, в зрачках Артема горели огоньки озорства.

Фотографии пропавших детей заполонили город. Они были повсюду. Смотрели на прохожих с каждого столба, с каждой остановки, с каждой двери магазина, и почти все жители уже знали потерявшихся ребят в лицо. Наталья старалась не обращать внимания на распечатки с приметами. Она не хотела ничего знать о мальчиках и девочках, не вернувшихся домой. Жуткое происшествие пробуждало детские страхи, возвращая к далеким дням, когда она потеряла близкого человека. Теперь события прошлого будто прорывались через затвердевшие пласты времени, разбивая десятилетия в щепки, и точь-в-точь воспроизводили ужасы осени 1995 года. Наталья много лет убегала от них, переезжая с одного места на другое, но после рождения Родиона осела здесь, в маленьком городе в Поволжье.

– А знаете, что я видел?! – закричал мальчик, чтобы обратить на себя внимание щебечущих подруг. – Автобус-кинотеатр!

Наталья вздрогнула, напугавшись громкоголосого ребенка, и вынырнула из неприятных воспоминаний.

– «Колобок», что ли? – уточнила одна из девочек.

– И ты видела?

– Нет, одноклассник рассказывал.

– А че рассказывал?

– Типа автобус мертвец водит.

– А мертвеца дядей Сашей зовут. Это он похищает детей, – прогнусавила вторая девочка.

– Неправда! – завопил мальчик. – У меня друг ходил в «Колобок» и смотрел мультики.

– Врешь!

– Не вру!

– У мертвеца мультики смотрел? Ну-ну… – засмеялась гнусавая.

– Дура! Мы с ним потом вместе пойдем.

«Откуда они знают про „Колобка“? Может, он все-таки существует… …и ее забрал дядя Саша. В детстве верила. А сейчас? Сейчас верю? Мертвец-киномеханик… Бред, конечно», – Наталья встала и пошла к выходу.

Тусклый свет фонарей, разлинованный каплями дождя, неравномерно стелился по дороге, освещая пузырящиеся лужи. Наталья спряталась под зонт и засеменила от остановки к дому. Она достала из кармана телефон и дрожащими пальцами набрала номер бывшего мужа.

– Алло?

– Ром, это Ната.

– Что-то случилось? – мужчина напрягся. Она никогда не звонила просто так.

– Немедленно забери Родю к себе. Прямо сейчас закажи билет на ближайший рейс…

– Да что происходит? – занервничал он.

– У нас в городе несколько мальчиков и девочек пропали. И я слышала, как дети обсуждали «Колобока» и дядю Сашу.

– Что обсуждали?

– Ну, помнишь в детстве мы рассказывали друг другу страшилку про мертвого киномеханика…

– Ааа, понял, – перебил он. – Ты же не думаешь, что мертвец похищает детей?

Она задумалась.

– Ната? Алло?

– Нет. Конечно, нет.

– Хорошо, – с облегчением выдохнул Рома. – А дети найдутся. У нас этим летом тоже подростки пропали, всех нашли через пару дней на заброшенной даче.

– Нет, это другое… В общем, мне будет спокойней, если Родик поживет у тебя, пока все не выяснится. Приедешь?

В трубке повисло молчание.

– Может, ты сама его привезешь?

– У меня пациенты. Врачей в отделении не хватает, я не могу бросить людей даже на день. А ты сам себе хозяин и вообще…

– Ладно. Завтра вечером буду.

– Спасибо, – сказала она и сбросила звонок.

Наталья зашла под козырек подъезда, сложила зонт и раздраженно стряхнула его. Засидевшийся в городе дождь утомлял, от его запаха тошнило, шорох льющийся с неба воды действовал на нервы, а матово-земляные лужи, чвакающая грязь и сырой воздух выводили из себя.

Она поднялась на седьмой этаж, позвонила в дверь и застыла в ожидании глухого топота Родиона.

Тишина.

Дзынь… Дзыыынь… Дзыыыынь… Дзыыыыыынь… Дзыыынь… – вцепились пальцы в звонок. Сердцебиение ускорялось, грудную клетку сдавливало, а голова шла кругом.

Трясущимися руками Наталья залезла в сумку, долго копошилась, перебирая вещи и скопившийся мусор, выудила связку ключей, открыла замок и, не разуваясь, бросилась в комнату ребенка.

– Родик! Сынок, ты дома?!

В детской никого не было. Наталья исступленно замычала.

– Ты чего, мам?!

Она обернулась. Родион стоял в дверях туалета.

– Слава богу, ты дома! – Наталья кинулась к сыну. – Послушай, завтра в школу не пойдешь, и гулять не пойдешь, и вообще из дома не выйдешь! Понял?

– Почему?!

– Завтра отец приедет.

– Отец? – мальчик захлопал глазами.

– Он заберет тебя в Красноярск.

Родион в недоумении смотрел на нее и не узнавал в дерганой женщине с дрожащими руками и быстрой речью свою мать. Всегда степенная и рассудительная, теперь она выглядела, как поехавшая.

– Это из-за пропавших? – догадался Родион. – Ты боишься, что меня тоже…

– Ты знаешь про автобус с мультиками? – перебила она.

– «Колобок»? Мам, это же тупая страшилка для детсадовцев, – он улыбнулся, удивляясь, что ему приходится объяснять матери такую очевидную глупость. – Ты че, веришь в эту фигню? Ну, ладно Пашок, наивный лопух. Но ты, мам?

– Я верю, что какой-то маньяк может разъезжать на автобусе и похищать детей, – поспешно оправдалась Наталья. – Обещай, если увидишь любой старый автобус, ты не будешь приближаться к нему, что бы ни случилось. – Ее серые глаза так яростно сверлили Родиона, что ему стало не по себе, будто на него смотрела чужая женщина, очень похожая на его мать. – Обещаешь?

– Ладно, – ответил мальчик. – Он правда завтра приедет?

– Правда, – мать улыбнулась, знакомым жестом потрепала его непослушные волосы, и Родион успокоился.

Новость об отце затмила прежние тревоги и переживания. В груди разрасталось счастье, большое и теплое, оно крепко обнимало его и наполняло эйфорией. Но он быстро опомнился и устыдился своей радости. Как можно, когда Артем в беде? Да и вообще, чему он радуется? Если бы его лучший друг не исчез, то отец бы не приехал. Выходит, он счастлив оттого, что Артем пропал?! От этой мысли Родиону стало тошно.

– Я к себе, – он поплелся в комнату.

– Ты поел?

– Да.

– Уроки сделал?

– Да, – ответил Родион и закрыл за собой дверь.

Вечер Наталья провела со старым фотоальбомом. На глянцевом снимке размером десять на пятнадцать, снятом на пленочную мыльницу «кодак», с трудом помещалась большая компания мальчиков и девочек. Наталья не помнила имена и фамилии многих ребят со двора, но Данил Болотов, Варя Шипелевская и Эдик Нуриахметов навсегда остались в ее памяти. Эти трое бесследно исчезли двадцать три года назад.

Она перевернула страницу и вытащила из кармашка фотографию – на крыльце начальной школы стояли две одинаковые девочки. Наталья долго всматривалась в нечеткие лица, и если бы не кособокая игрушка в руках одной из них, то никогда бы в жизни не догадалась, где она, а где ее сестра-близнец Алена, которая всюду таскала за собой мягкого зайца, сшитого ею из старой шубы мамы. Алена тоже пропала двадцать три года назад. В ту дождливую осень в Мирном за неделю бесследно исчезли двенадцать мальчиков и девочек, тогда Наталья впервые услышала о дяде Саше и его передвижном кинотеатре «Колобок».

Она смотрела на фотографию, и нехорошее предчувствие царапало сердце.

Взъерошенный, с припухшими веками и полосами от подушки на щеках, Родион, потягиваясь и зевая, прошаркал в кухню.

На холодильнике висела записка.

«Никуда не ходи! Жди отца. Целую. Мама».

Родион налил в бокал сок, вернулся в комнату и взял телефон. Куча сообщений от Никиты.

– Ого! – удивился он и открыл первое попавшееся.

«Ты где? Че молчишь? Возьми трубку! Пашок пропал!»

Он несколько раз перечитал текст, но никак не мог спросонья уловить смысл. Родион открыл второе, третье, четвертое сообщение, содержание во всех одинаковое – Паша пропал. Перезвони. Ответь. Ты где?

Родион кликнул несколько раз по экрану и приложил телефон к уху.

– Блин, Родик! – шепотом ответил Никита. – Ты оборзел? Че трубку не брал? Я уж думал, тебя тоже сцапали. Ты ваще где? Фигли звонишь среди урока? Еле отпросился. Математичка, коза старая, не хотела отпускать, – излишняя болтливость и торопливость речи выдавали сильное волнение Никиты. Стресс делал его агрессивным и легкомысленным.

– Телефон на беззвучном стоял. Че с Пашкой?

– Короче, он вчера к бабке не пришел. Матушка его звонила, спрашивала, где он. А еще Мишка Мартынов пропал. По ходу, реально какая-то фигня творится, училки говорят, комендантский час введут. Короче, после уроков пойдем пацанов искать.

Родион и слушал, и не слушал Никиту, его охватила необъяснимая отчужденность, будто все это происходило не с ним. Не его друзья пропадали один за другим; не его мать вчера требовала обещание; не его отец приедет сегодня; и не с Никитой он сейчас говорил.

– Родик? Алло?

– Сегодня не срост. Папка приезжает. Обещал матушке ждать его. Она даже в школу меня не пустила.

– Ну, зашибись! У нас друганы пропали, а ты будешь дома отсиживаться, папочку ждать?!

Родион притих. В нем боролось чувство вины перед пропавшими друзьями и обещание, данное матери. Но если есть хоть малейший шанс найти Пашу и Артема – он непременно должен идти. К тому же нельзя оставить Никиту одного, он ведь зарекался, что больше никогда не бросит друга. «К приезду папки я сто пудов вернусь. Мать ничего не узнает. А если узнает – по фигу, че париться, батек уже сегодня вечером будет в городе, можно больше не надрываться быть хорошим мальчиком», – заключил Родион.

– Позвони, как уроки закончатся.

– Ага, давай, – ответил Никита.

Мальчики бродили между заброшенных двухэтажек на улице Мичурина. Из грязных облезлых стен торчала дранка. Окна скалились кривыми клыками недобитых стекол. Балконы частично рухнули. В крышах громадные дыры, затянутые густой тьмой. Кругом завалы мусора: сгнившие доски с ржавыми гвоздями; помятая газовая плита; обугленная подъездная дверь; разорванные книги; тряпье, кишащее мокрицами. И только воздух роднил это место с другими районами города, здесь так же, как и везде, пахло октябрем – дождем, прелой листвой и сырой землей.

– Па-ша! Па-шок! Паш! – звали мальчики, потом замирали в ожидании ответа, и в наступающем безмолвии прорезался голос запустения: протяжный скрип, глухой удар, слабый треск, невнятный щелчок, будто разлагающийся квартал что-то нашептывал незваным гостям, а его тихую речь перебивал шелест листьев, порыв ветра, карканье вороны.

– Па-ша! – надрывался Родион.

– Па-ша! – подхватывал Никита.

Они дважды обошли дворы, заглянули в окна первых этажей, но ничего не нашли.

– Вчера весь вечер Инет шерстил, – Никита пнул пустую бутылку. – Короче, нарыл пост с фотками. Типа в Союзе были автобусы, переделанные под кинотеатры. Думаешь, никакого мертвяка дяди Саши нет?

Родион пожал плечами и задумчиво произнес:

– Может, он не мертвяк.

– Ладно, валим в парк, пока совсем не стемнело.

Мальчики вышли с другой стороны дворов на пустую улицу Уральскую. Графитовые тучи, похожие на всклоченную паклю, ершились и рычали, лениво бросая на асфальт первые капли дождя. Хмурый день медленно угасал, и тьма плавно проявлялась в воздухе.

– Зырь! – Никита дернул Родиона за рукав.

С Полевой улицы, которая вела к массиву дачных участков, вывернул автобус. Скрежет и грохот клокотали под капотом допотопной рухляди со спущенными колесами. На боках уродливые облупившиеся рисунки, на крыше тринадцать букв – КИ ОТЕА Р КО ОБОК.

Передвижной кинотеатр медленно проехал мимо мальчишек.

– За ним! – Никита бросился за автобусом.

Догнать и перегнать самого быстрого и выносливого юниора секции по футболу Родиону никогда не удавалось. Вот и сейчас Белозеров маячил далеко впереди, а Швец с присвистом хватал ртом воздух, ощущая, как сердце пробивает в груди дыру, еще чуть-чуть, и оно выпрыгнет и поскачет по дороге, путаясь у него в ногах. В правом боку прорезалась острая боль. Тело требовало прекратить пытки, но разум не сдавался, и Родион бежал, стиснув зубы, на помощь Артему и Паше.

Автобус свернул направо. Никита остановился на перекрестке и закричал:

– Шевели булками! Он здесь!

«Колобок», будто вернувшийся с того света, припарковался недалеко от светофора у бетонного забора котельной.

– Надо, короче, предков звать! – Родион тяжело пыхтел, упершись руками в колени.

– Да он свалит, пока они припрутся, – сказал Никита и перешел пустую улицу на красный свет.

– Тормозни! Нужно что-то для защиты…

Напротив котельной, через дорогу, тянулся неровный ряд гаражей. В проходах между постройками громоздились горы мусора. Мальчики подобрали ржавую трубу, обломки кирпичей и стальной прут.

Они приблизились к автобусу и остановились в нескольких шагах от призывно распахнутых дверей кинотеатра. «Колобок» ждал новых зрителей.

– Готов?

– А то, – соврал Родион, ощущая, как страх, словно червь в яблоке, выгрызает в сердце тоннели.

Никита вошел первым.

Как только мальчики оказались внутри, дверь-гармошка зарычала механизмами, рявкнула, расправилась и отрезала путь к отступлению.

Иссушающий ужас охватил Родиона. Он стоял за спиной друга и не мог ни говорить, ни кричать. Язык окаменел, голосовые связки склеились. Из руки выпал обломок кирпича. Он вцепился в куртку Никиты и замычал.

– Шшшшш, сеанс идет, – прошипел кто-то в черном углу за старым кинопроектором, на котором крутилось что-то склизкое. Из объектива установки бил белый луч, он упирался в грязное полотно с мелкими дырами, натянутое в задней части автобуса, и, переваренный экраном, отражался вздрагивающим голубым светом.

На промятом полу, укрытом истертой резиновой дорожкой, валялись распотрошенные бобины. Кольца кинопленки шевелились, шелестели, расползались по салону. В трещинах и разломах стен, обшитых вздувшейся фанерой, копошились личинки. Родион слышал их влажную возню даже сквозь звонкий смех мальчиков и девочек. Затхлый заплесневелый воздух с приторно-едким смрадом шкрябал по горлу.

Никита выронил ржавую трубу и пошел в зрительный зал. Родион остался на месте.

Несколько рядов деревянных стульчиков занимали смеющиеся дети. Рядышком, плечом к плечу, сидели Артем и Паша. Перфорированные ленты кинопленки неторопливо обвивали и опутывали юных зрителей, подобно лианам, и прорастали сквозь их одежду и тела, переходя от одного ребенка к другому. Экран ничего не показывал, кроме умиротворяющего холодного свечения, но мальчики и девочки все равно смотрели и хохотали.

Родион чувствовал, как голубой свет вливается в него и наполняет восторгом, словно все самые счастливые минуты жизни слились в один нескончаемый миг. Он смотрел на экран, смеялся и хотел только одного – навсегда остаться в «Колобке» с Темычем, Пашком и Некитом.

Тонкие нити воды тянулись с неба к земле. На улицах кипели холодные мутные потоки. Город захлебывался.

Фонари еще не зажгли, и лишь свет из окон разжижал надвигающуюся темноту.

– Родя! Родя! – вопил женский голос, но через гул ливня крики не прорывались дальше нескольких шагов.

Наталья Швец в промокшей насквозь одежде носилась по улицам. Отчаяние и ужас душили ее. Весь день она собиралась позвонить сыну, но работа не отпускала ни на секунду. Да и к тому же в последнее время Родион ни разу не ослушался, делал все, что она велела, и вроде как причин для волнения быть не должно. «Он дома. Обещал ведь», – говорила она себе, каждый раз откладывая разговор с сыном. А вечером, когда бывший муж дозвонился до нее и спросил: «Где Родик?», она, ополоумев, вылетела из больницы в тапках, медицинском костюме и куртке нараспашку и побежала искать своего мальчика.

– Родя! Родя! – звала охрипшим голосом Наталья.

Сквозь шорох капель послышалось тарахтение. За завесой из воды и сумерек показался автобус, похожий на пассажирский, но что-то в нем настораживало. Фары колымаги не горели, а мотор то ли гремел, то ли скрежетал, издавая странные, не похожие на шум двигателя звуки. Она внимательно следила за ним, всматриваясь в детали, размытые дождем и затушеванные вечерней мглой.

В кармане заиграла мелодия. Наталья достала телефон из куртки и тут же забыла об автобусе. «Господи, хоть бы нашли», – взмолилась она.

– Нашел?! – Ее сердце замерло в ожидании ответа.

– Нет, – сказал Роман. – У полицейских тоже ничего. Послушай, иди домой…

Наталья слушать не стала. Она бросила трубку и побежала дальше по улице.

– Родя! Родя!

Вдоль дороги вспыхивали фонари, прижигая осеннюю тьму. Наталья затормозила на перекрестке и огляделась.

– Родя! Сынок! – Она кинулась через дорогу.

В электрическом свете, за мельтешащей водной пеленой, под забором котельной стояла маленькая фигурка.

– Родя! Господи, – Наталья упала на колени и крепко обняла окостеневшего сына. – Слава Богу! Жив! Роденька, милый, – горячие слезы текли по холодным щекам мальчика. Она прижимала его к груди, но он не реагировал на прикосновения матери.

– Что с тобой, Родя? – она заглянула в глаза сына, заросшие корками ужаса, из-за которых он не видел ни мамы, ни улицы, залитой дождевыми реками.

Сознание Родиона осталось запертым в передвижном кинотеатре «Колобок». Он все еще стоял в автобусе и уже собирался следом за Никитой занять место в зрительном зале. Но из черного угла за кинопроектором на свет выполз киномеханик дядя Саша.

Его лупатые глаза вонзились в мальчика. На желтушных склерах виднелись жирные сгустки запекшейся крови. От орлиного носа сохранились широкая ноздря и оголенный хрящ. Провалившиеся щеки подчеркивали острые скулы, они сильно выпирали, и казалось, вот-вот вспорют сморщенную кожу, похожую на ошметки пересохшего вяленого мяса, заросшего островками черной плесени. Лицо перерезала кривая улыбка. За тонкими губами просматривалось несколько крупных зубов, изъеденных гнилью. На массивном раздвоенном подбородке топорщились жиденькие волосяные пучки. Плешивую голову прикрывала фуражка с козырьком. На высохшем теле красовался мешковатый пиджак и рубашка с расстегнутым воротом, брюки были заправлены в высокие яловые сапоги.

– Извини, сынок, мест нет, – зашепелявил он и протянул к Родиону безобразную костлявую руку, обтянутую растрескавшейся кожей. – Бери, бери. Не бойся. Это тебе подарок от меня, – киномеханик крепко держал на себе взгляд ребенка, хотел, чтобы тот получше разглядел его и навсегда запомнил дядю Сашу.

Мальчик, трепеща от ужаса, принял подарок.

Двери открылись. Родион вышел на улицу под ливень и смотрел вслед удаляющемуся автобусу. А мгновение спустя он опять стоял внутри «Колобка», а из черного угла выбирался хозяин детского кинотеатра и сообщал: «Извини сынок, мест нет». Страшные минуты повторялись снова и снова, и Родион никак не мог разорвать закольцованный кошмар наяву и выбраться в реальный мир.

– Родя, прошу, скажи хоть что-нибудь! – убивалась Наталья. Не в силах докричаться до сына, она взяла его за руки и увидела в зажатом кулаке Родиона грязного самодельного зайца.

Сердце бешено запрыгало от нарастающего ужаса. Наталья хватала ртом воздух и не могла вдохнуть. Она несколько раз ударила себя кулаком в грудь и тяжело захрипела. Потом вырвала у Родиона игрушку, зашвырнула ее в гаражи, взяла сына за руку и повела домой.

– Нет никакого дяди Саши, и никогда не было, – повторяла без конца Наталья, убеждая то ли себя, то ли Родиона. – Не было этого! Понимаешь?! Не было!

Юлия Саймоназари