Текст книги "Самая страшная книга 2019 (сборник)"

Они засмеялись обе, их лица слились в одно, Олег почувствовал, что не может дышать, тело затряслось крупной дрожью. Он проснулся в испарине, лежа на полу детской, вцепившись обеими руками в Мишкиного медведя. Голова не поднималась, чудовищно пахло спиртом и какой-то кислятиной. Рука нащупала гладкий стеклянный бок. Олег с трудом различил этикетку: вино. К горлу подступил комок омерзительной отрыжки. Вино. И еще водка.

Ни Олег, ни Маринка не испытывали нездоровой тяги к алкоголю, но в шкафчике на кухне всегда стояла пара бутылок крепкого и не очень на случай гостей или просто внезапного желания немного расслабиться простым и безотказным способом.

После встречи в домике Олег забрал из шкафчика все, что там было: полбутылки вина и непочатый пузырь беленькой. Закрылся в комнате у Мишки и начал готовиться, морально и физически.

Учиться на ветеринара назло матери с ее брезгливой тягой к животным – такое мог придумать только инфантильный подросток, одолеваемый духом противоречия и гневом. И после школы, ощутив некоторую свободу выбора, он распорядился ею как-то совсем неумно. Желая преодолеть нелюбовь к братьям меньшим, а на самом деле – влияние матери и досадить ей хотя бы таким способом, Олег подал документы в ветеринарную академию, выдержал экзамены и поступил.

Сжав зубы, он проучился почти все пять лет, ненавидя то, что приходится делать, и маясь. Животных он так и не полюбил, дисциплины – тоже, но хотя бы научился смотреть на зверей без боязливого отвращения. Когда до окончания оставалось чуть меньше года, мать внезапно скончалась от сердечного приступа. Механически целуя ее в лоб на похоронах, Олег вдруг понял, что сражаться больше не с кем, а уж доказывать кому-то что-то тем более. Под всеобщее недоумение забрал документы и впервые вздохнул с облегчением.

Вскоре он продал маленькую квартиру, переехал в другую, занялся изучением инвестиционных рисков и финансовых рынков, встретил Марину, и все забылось, как дурной сон.

А теперь снова всплыло. Остаточные знания – так, кажется, это называется.

Он засмеялся: пора их проверить. Когда решил, что готов, отправился в ванную. Телевизор из соседней комнаты пищал на одной ноте. Стояла глухая ночь. Олег встал напротив зеркала, достал нож. Продезинфицировал лезвие водкой, остатки выплеснул в горло. Та обожгла пищевод, разлила по венам кураж: давай, парень!

– Я иду, сына, – сообщил Олег помятому мужику в зеркале. – Все будет хорошо, и только так.

Дело почему-то казалось простым. Резать одну плоть или другую, какая разница. Из курса лекций он помнил историю о медике, который прооперировал себе аппендикс. Так что все возможно. Он стоял у зеркала чрезмерно долго.

– Давай-давай, мудила, – подбадривал он мужика. – Это ради сына.

О том, что делать с тем, вторым, глазом, Олег пока решил не думать. Жаль, что водки больше нет.

– Ты и так пьян сверх всякой меры, – заметил мужик из зеркала.

– Завали! – приказал ему Олег. Мужик послушался. Потом Олег взял в одну руку нож, а другой так низко оттянул нижнее веко на правом глазу, что стала видна влажная красная кромка. Мужик поднес белое керамическое лезвие к глазному яблоку и чуть-чуть надавил на слизистую, как бы пробуя на прочность. Надо подковырнуть его, быстро и резко, все! Руки тряслись, ладони потели, и никак не получалось нажать, надавить с нужной силой. Не сдаваясь, он пробовал снова и снова, то медленно поднося лезвие, тыча легонько, примериваясь, то размахиваясь, но рука предательски останавливалась, тормозила у самого финиша. Олег дышал мелко и часто, чувствуя, как подкатывает к губам проглоченный винно-водочный коктейль. Мужик напротив согнулся над раковиной в рвотных позывах. Он смотрел, как стекает слизь по грязной эмали, и думал о том, что так же медленно, но неуклонно течет в бездонный водосток время, унося с собой его мальчика глубоко-глубоко в небытие. Лицо мужчины в зеркале расползлось, он выронил нож и заплакал, некрасиво, по-бабьи сморщившись.

Они прижались друг к другу потными лбами.

– Прости, Мишка, – прошептал Олег. – Прости, малыш. Я не могу.

Только на голубом, а точнее, на синем глазу можно было решить выколупать себе глаз кухонным ножом. Только полному мудиле могла прийти в голову подобная мысль. Спустя несколько часов Олег смотрел все на того же мужика. Один глаз у мужика покраснел и слегка воспалился. Оба глаза выглядели отвратно, что неудивительно. Олег умыл их холодной водой, собрал мусор, оделся и снова оказался на улице, в ноябрьском жидком утре, едва отличимом от ночи. Но надо привести себя в порядок. Аптека, душ, кофе.

Олег поднял воротник повыше, с похмелья колотило, голова отказывалась работать. Все произошедшее казалось бредом. Вероятно, он начал пить, не выходя из дома, все остальное – пьяный сон. Он машинально дотронулся до глаза, веко отозвалось саднящей болью.

Олег повернул к сияющему кресту аптеки и сразу за углом налетел на какую-то маленькую старушку.

– Глаза разуй, алконавт.

– И вам доброе утро, – процедил Олег.

За женщиной на некотором расстоянии, подчеркивая свою полную обособленность от мира, шли две маленькие фигурки близнецов Бровкиных. Олег остановился, словно увидел призраков. В голове точно заворочались, завертелись какие-то механизмы, подкатила тошнота.

– Пришел? – спросила девочка, поравнявшись с ним.

Олег оторопело кивнул, вчерашнее возвращалось к нему во всей полноте, захлестывало волнами прибоя. Запах шерсти, зверя, прелых опилок, тук-тук пластика о стенку, кончик розового языка меж пластмассовых губ. Он зажмурился, стиснул пальцами лоб, словно удерживая все это в голове.

– Все делайте, как он сказал.

– Лизка! – крикнула старушка, и Олег догадался, что это и есть выписанная из деревни бабушка. – Отойди прочь.

Олег поспешил отбежать. Он сам был как чума, болезнь, никого нельзя было касаться, ни к кому подходить.

– Если он пришел, значит, поможет, – услышал он, открывая дверь аптеки.

Через три с половиной часа Олег стоял у двери обычной пятиэтажки, умытый, чисто выбритый, одетый в свежее. Он должен был произвести благоприятное впечатление, хотя те, кто ожидал его по ту сторону, вероятно, привыкли к мужчинам самого разного вида. Чего не ожидал он сам, так это увидеть полную, скорее даже грузную тетку с короткой мальчишеской стрижкой, в медицинском халате и черных чулках, туго обтягивающих тяжелые икры.

– Марьяна, – представилась она с кокетливой грубостью. Голос был ей под стать, низкий и хриплый. – А к вам как обращаться?

– Дэн, – ляпнул Олег первое, что пришло в голову. Тетка ухмыльнулась.

– Будь как дома, Дэн. У нас все готово.

Она повернулась, приглашая за собой. По правому чулку ползла стрелка, сквозь дорожку проглядывала рыхлая белая плоть.

В комнате было душно, полосатые обои с золотом, окна закрыты тяжелым темным, винным бархатом – все в лучших традициях. В середине под ярким светом большой круглой лампы громоздилось гинекологическое кресло.

– Прошу, – что-то коснулось его плеч, запахло латексом. В комнату вошла вторая женщина. Эта была тонкая и сухая, с крашеными волосами, похожими на черную солому.

– Диана. Чего стоишь? Располагайся, – она поправила перчатку.

– Девчонки, мне это…

Они обе смотрели на него с плохо изображаемым интересом.

– Глаз надо вытащить.

Их лица вытянулись, в них впервые проскользнуло что-то живое, вполне человеческое.

Это был своего рода триумф.

– Где глаз, а где писька, мужик, ты соображаешь? – кричала Марьяна спустя пять минут благим матом.

Олег стоял насмерть, в прямом смысле слова, прижав к горлу все тот же нож, который так и носил в кармане.

– Я заплачу, ты не волнуйся. Я отсюда не уйду.

– Вот козел! – возмущалась Марьяна. – Мудила! Сразу не сказать было?

– Не можете сами, давайте того, кто может, – процедил Олег. – Я не уйду. Хотите с трупом разбираться?

– Психованный, – выплюнула Марьяна. – Хоть справки с них требуй. Гемора больше, чем навара.

– Самому яиц не хватает? – поддела Диана. – Может, тебе пришить?

– Да давай вынем, – обернулась она к товарке. – Один хер.

– Сама и вынимай, – огрызнулась Марьяна. – Это же натурально подстава!

– Да посмотри на него, «подстава», – передразнила Диана спокойно и зло. – Цирк с конями.

Она посмотрела на Олега с какой-то почти что жалостливой брезгливостью, как смотрела мать на животных, запертых в тесных клетках зоопарка.

Олег подумал, что она, должно быть, старше, чем кажется. И он, и Диана понимали, что разыгрывают сейчас дешевый и унизительный спектакль. Обоим было ясно, что Олег совершенно загнан в угол, раз ему приходится соглашаться на такую роль. Он опустил нож и устало сказал:

– Я не псих. Я просто человек, который попал в беду.

И все они вдруг успокоились, в комнате стало тихо. Марьяна тяжело вздохнула, посмотрела на Диану, как смотрят друг на друга женщины, когда без слов обмениваются информацией, безошибочно улавливая суть сообщения – есть у них такая телепатическая связь. Диана дернула бровью, вышла, вскоре вернулась, протянула какой-то листок с латинскими буквами.

– Что за шифр?

– Это «Телеграм», дурачина, – устало сказала Диана, и было видно, как все это ей смертельно надоело. – И пароль. Напишешь в начале сообщения.

– С тебя двойная такса, по-любому, – перебила Марьяна.

О даркнете Олег слышал смутно, краем уха. Он знал, что там вроде бы можно найти все что угодно, но времени искать, связываться, рисковать попросту не было. Он напрягся и вспомнил офисную историю, над которой они как-то ржали дружно и весело за полчаса до конца рабочего дня, когда незавершенных срочных дел не оказалось, а новые начинать смысла не было. Стояла весна, все изнывали в предвкушении долгих выходных, были в приподнятом настроении и заказали пиццу.

– Эй, мужики, яйца никому не мешают? – спросил Вадик, разглядывая что-то в мониторе.

– А что, кто-то покупает? – поддержал кто-то шутку.

– Не, тут ты еще и сам приплатишь. Госпоже Марьяне, – присвистнул Вадик.

Под заказанную пиццу долго обсуждали баб, которые кастрируют и унижают желающих мужиков, и мужиков, которые к этим бабам ходят.

– Платить, чтобы тебе по яйцам надавали? Вот это я понимаю – изврат.

– Ты, Феденька, еще не дорос, – ласково сказал Олег. Феденька был детиной – косая сажень в плечах – и мог бы играть богатыря. – Это для искушенных.

Все заржали, видимо, представив Феденьку в роли раба. Чего Олег даже представить не мог, так это что скоро сам окажется у госпожи Марьяны.

Найти статью оказалось делом несложным, и госпожа Марьяна, почуяв запах хорошего навара, была сговорчива, как рабыня.

Олега передернуло. Он трясся в вагоне пригородной электрички под лязг колес. За мутными стеклами ползли унылые ноябрьские пейзажи. Все было какое-то грязное, серо-коричневое. «Как в дерьме», – подумалось ему. Хотелось отмыться от этой унизительной сцены, от своей нынешней жизни и себя самого.

Олег ехал по полученному адресу, плохо представляя, кто его встретит. Но действия, даже такие взбалмошные, возможно не самые умные, были лучше бездействия, придавали хоть какой-то, возможно иллюзорный, смысл этим тягучим дням, заполненным ожиданием и чувством вины. А дни утекали, беспощадно быстро, безрезультатно.

Звонил следователь. Кто-то из прохожих в тот день видел женщину в зеленом пальто, с двумя детьми. Все. Сколько теток в городе носят такие серо-зеленые пуховики?

Олег вышел на перрон в полном одиночестве, быстро отыскал нужную дорогу в маленький коттеджный поселок. Дома поселка были обнесены глухими заборами, сквозь резные калитки просматривались лужайки, неопрятно покрытые опавшими листьями. Сюда не доносилось никаких звуков, кроме стихающего перестука колес и редкого лая невидимых собак.

Нужный дом ничем не отличался от прочих: высокий забор, дверь вместо калитки.

– Слушаю? – как-то вопросительно произнес низкий голос.

– Актеон, – повторил Олег по уговору. – Курьерская доставка.

Домофон запищал, разрешая войти. Чисто выметенная мощенная серой плиткой дорожка вела к крыльцу аккуратного дома. Олег с удивлением увидел на участке ровные ряды теплиц, заботливо укрытые грядки, клумбы, присыпанные еловой хвоей. По столбикам крыльца поднимался сухой вьюнок, на дощатом полу лежал секатор.

Олег ожидал увидеть едва ли не мясника из фильмов, лысого гномоподобного мужика в сомнительных наколках и в резиновом фартуке. Но высокий худощавый мужчина с аккуратной бородой, с русыми с проседью волосами был скорее похож на моряка, бравого капитана, какими их изображают в приключенческих книжках.

– Игорь, – представился он, быстро оглядывая Олега с головы до ног. – Свое имя можешь не говорить, если не хочешь. Но как-то все-таки хотелось бы к тебе обращаться. Вон, тапки надень, – сказал он совсем по-домашнему, точно Олег пришел чай пить.

– Дэн, – Олег не стал изощряться. Влез в клетчатые тапки такого гигантского размера, что снова ощутил себя как в детстве, приезжая к дедушке с бабушкой. Разношенные дедовы тапки соскакивали с ног, но ходить босиком не разрешалось. По мнению матери, это сразу же означало простуженные почки, пневмонию и почему-то глистов.

– Проходи, не стесняйся.

Игорь буднично и просто провел его внутрь, куда-то направо, затем по лестнице, вниз, в подвал. Распахнул дверь. Здесь было прохладно, очень чисто, стояли железные шкафчики, стол, медицинская кушетка.

– Присаживайся, Дэн.

– Прямо здесь?

– А где? А, ты об этом, – Игорь улыбнулся, улыбка у него была приятная, не приклеенная, как это бывает у людей, оказывающих другим услуги. – Не беги вперед паровоза.

Игорь открыл шкафчик, достал какие-то коробочки.

– Давление, температура, давай-ка под мышку. Сейчас заполним небольшую анкету. Ничего личного, – к удивлению Олега, Игорь достал стопку бумаги, расчерченной явно вручную, и принялся задавать простые понятные вопросы, какие обычно задают врачи. Заболевания, аллергия, операции, наследственность.

– Тебя хоть в космос, – подытожил Игорь, разглядывая его исподтишка, но с явным любопытством. – Пошли, если не передумал.

– За это можете не беспокоиться.

Игорь почему-то покачал головой, отодвинул занавеску. За ней оказалась дверь, за дверью – еще одна комната, холодная, с гладкими белыми стенами, операционным столом, большой круглой лампой, ящиками, полками, железным многоэтажным столиком вроде того, что был у Дианы.

– Прошу. Пора переодеваться.

Олег влез в прихваченные из дома старую футболку и треники. Игорь облачился в белый халат, шапочку, и сразу превратился из капитана во врача.

– Устраивайся.

Олег послушно забрался на стол. Ему никогда не приходилось бывать в операционных. Вопреки всем маминым опасениям и паранойе, здоровьем Олег отличался крепким – вот уж точно ей назло. Он лег на спину, и его ослепил пронзительный белый свет, усиленный отражающим покрытием. Теперь он только слышал: вкрадчивое шуршание целлофана, металлический звон, сухой треск вскрываемых ампул. Игорь коснулся его руки, стянул крепко. Олег дернулся.

– Ну ты чего, зафиксирую тебя, не бойся. Чтобы ты не помешал во время процесса.

– Извините. Я это… – Олег не договорил.

– Да не извиняйся. Но взялся за гуж – не говори, что не дюж, – Игорь подмигнул, и Олег улыбнулся этой внезапно всплывшей поговорке. – Могу музыку включить.

– Спасибо, не надо.

Олег смотрел строго на лампу, словно пользуясь возможностью впитать это сияние обоими глазами. Все тонуло в неприветливом голубоватом свете, и Олег старался ни о чем не думать, даже радуясь, что уснет, даст мозгу краткосрочный, но отдых.

– А я скоро проснусь?

– Проснешься? Да ты и не уснешь, такое под местным наркозом делают. Но это только звучит страшно, чувствовать ничего не будешь, гарантирую. Да и переносится легче.

Олег задержал дыхание, ощущая, как кожа впускает в себя иглу.

– Сейчас погодим маленько, потом второй сделаем. В глаз. И начнем.

Он шуршал чем-то, Олег слышал, как гулко и громко бьется сердце. В глаз.

– Я под общим не делаю, – продолжил Игорь, фиксируя ноги. – Небось, думаешь, что попал к бандиту? – Олег не видел, но почувствовал, что Игорь усмехнулся. Что-то зашуршало, с коротким звоном шлепнулось в ведро. – Почти так и есть. Я был обычным хирургом. Говорили, хорошим. Оперировал. Хотел людей спасать.

Запахло сладко и резко, Игорь склонился над Олегом, оттянул нижнее веко, рассматривая глаз. Что-то звякнуло, холодно и зло.

– Девчонка умерла на столе. Очень молодая. Жить и жить, все впереди, но аппендицит упустили. В общем, такое дело. Никто меня не винил, даже косо не смотрел, но я на себя смотреть не мог. Смотрел на пациента, а видел ту девчонку. Ну, здравствуйте, чего глаза-то закрыл?

Олег очнулся. Усталость навалилась, как песочная гора, и он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он сморгнул от холодной капли, упавшей в глаз, и в мути успел увидеть отблеск металла.

– Смотри прямо, не дергайся.

Игла вошла под веко легко. На секунду показалось, что он ощущает, как бесконечно длинное острие ворочается прямо под глазным яблоком, проникая все глубже. В затылке заломило, он инстинктивно заскреб пальцами по тонкой ткани одноразовой простыни, запоздало понимая, что почти не чувствует никакой боли – только страх.

– Я же говорил, что не офтальмолог.

– Мне не важно.

– Вроде нормально прошло. – Игорь широко растянул веки, пристраивая что-то между ними, и Олег подумал, что все уже началось, но Игорь исчез из поля зрения, и теперь глаз, не в силах закрыться, тонул в льющемся в него, как в колодец, свете.

– Выключу.

– Оставьте, – предельно суженный зрачок вбирал этот кристальный, чистый концентрат. Олег смотрел, словно заранее хотел ослепнуть.

– Воля твоя. Ждем. В общем, начал я пить. Нехорошо пить, запойно. А для хирурга в начале карьеры это означает ее же конец, сам понимаешь. Хотя чего я тебе все эти ужасы рассказываю. Ты не бойся, я уже десять лет чист. И не бандит.

– Мне не важно, – повторил Олег. Во рту было сухо, лицо начинало неметь, и тело тяжелело. – Я вам доверяю.

– Ишь какой, – Олегу показалось, что Игорь польщен этим неуклюжим комплиментом.

– Ну, в общем, история, сердцу знакомая. Все быстрее на дно. Попросили меня из хирургии, но жрать тоже было надо, пристроили в морг по доброй памяти. Ты вот какого года?

– Восемьдесят третьего.

– Значит, разгул девяностых смутно помнишь, а я вот застал. Расцвет империи. Работы в морге хватало. И там встретил Витька. Это мой однокурсник. На все плюнул после первого года и ушел по кривой дорожке. Как выяснилось, его она вывела куда-то на самые верха. Теперь он звался не Витьком, а Крепким, но я его узнал, он меня тоже. Кого-то там из банды подстрелили, они хотели его со всеми почестями хоронить. Ну, слово за слово. Стал я кем-то типа подпольно-полевого хирурга. В Витьке жизнь кипела всегда, южная кровь, ему всегда надо было в гуще вариться, и он и варился. А я его латал и его друзей, и подружек они своих приводили. Там с Дианкой, кстати, и познакомились. Она в неприятную историю попала. Парня потом Витек с друзьями в лес куда-то увез, а ребенка она почему-то решила оставить. Теперь, наверное, мстит мужикам. Хотя баба она неплохая.

Когда она мне написала, я сначала отказаться хотел от тебя. А потом передумал. Публика остепенилась, повзрослела, практики нет. А случай интересный. Ко мне, знаешь ли, обычно приходили с просьбой что-то вставить и пришить оторванное, а тут вынуть. Да еще глаз. И глаз хороший, чем тебе мешает? Не скажешь, конечно?

– Простите, не могу.

– Да я не лезу. Я за эти годы всякого повидал и наслушался. Жизнь такая штука, в ней все бывает.

Олегу вдруг сжало горло и нестерпимо захотелось рассказать Игорю обо всем. О сыне, Маринке, домике. Поделиться хоть с кем-то. Почему-то казалось, что Игорь поверит, поймет, найдет простые нужные слова. Но все же сдержался: один неверный шаг, и все может быть потеряно.

– Я не психопат, – только зачем-то сказал Олег.

– Знаю, – просто откликнулся Игорь. – Ну как? Действует анестезия? Чувствуешь?

Игорь ткнул куда-то, но Олег не понял, не ощутил ничего.

– Да.

– Тогда начнем.

– А вы не могли бы подробно описывать все, что делаете? Мне так спокойнее, – попросил Олег.

– Понимаю. Расскажу.

Олег пытался сосредоточиться на словах, не обращая внимания на ощущения, противные звуки, бряцанье металла, какое-то чавканье, но мысли уплывали, и Олег плыл вместе с ними, почему-то думая о ребенке Дианы: мальчик или девочка? И вслед за ней – о Мишке. И все могло бы, и должно было казаться сном, но все стало наоборот. Прошлая жизнь обернулась приятной фантазией, которую он сам себе выдумал, далеким берегом, от которого он уплывал в сияющих волнах, закрывая левый глаз.

Настоящее было реально, сконцентрировано в каждой секунде, ослепительной и быстрой. Он ощущал и влажную от пота шею, и тонкую синтетику простыни, и прохладный воздух в комнате, и легкий медикаментозный запах, и видел волоски на руках Игоря там, где заканчивалась перчатка, и кончики острых палочек и крючочков расплывались, приближаясь, и не причиняли боли. Олег лишь чуть морщился от действий, которых не ощущал, а только представлял, слушая голос Игоря.

Там, в рюкзаке, крутился диктофон, который Олег купил по пути сюда. Работа с финансами научила его хоть что-то просчитывать наперед. И тому, что никогда, никто и нигде не может подготовиться к катастрофе. Выставляй дозоры, смотри в бинокль, но трагедию всегда встречаешь безоружным.

– Не спать, не спать, – говорил Игорь, склоняясь над ним. – Сейчас поддену.

Послышался странный звук, скрип, влажное хлюпанье, что-то зашевелилось, отделяясь от тела навсегда, и свет справа перестал слепить, стало темно и черно. Скосив левый глаз, Олег увидел какие-то тонкие красные ниточки и почти с блаженством подумал: «Ну вот и все».

Когда дело было кончено, Олег осторожно сел, свесил ноги, завертел головой, как птица.

– Будет отпускать, начнет болеть. Я тебе напишу, что взять в аптеке, по возможности покажись нормальному врачу. Отдыхай сегодня, никуда не бегай. Голова будет болеть, это все нормально, – Игорь объяснял, одновременно записывая что-то, повернувшись спиной. – С протезом не тяни.

– Спасибо, – тихо поблагодарил Олег, разглядывая столик, где были разложены ампулы и коробки, в лотке лежали влажные красные комки ваты и марли, и рядом в баночке с крышкой, словно муляж, плавал в какой-то жидкости Олегов правый глаз, таращился пусто и бессмысленно.

– Хорош сувенирчик? – Игорь постучал по банке, протянул какой-то листок с перечнем названий, сложенных из длинных цепочек букв.

– А можно мне воды? – попросил Олег.

– Так пойдем. Наверху посидишь, там попьешь.

Эти слова почему-то отдались болью в зияющей дыре справа. Олег машинально поднес к ней пальцы, и те нащупали только шероховатость повязки.

– Я бы лучше здесь, если можно. Очень пить хочется.

– Ладно. Посиди.

Олег дождался, пока захлопнется та, вторая дверь, соскочил на пол, пол пошатнулся, к горлу подкатила тошнота, но ждать, пока пройдет приступ, было некогда.

Олег схватил рюкзак, метнулся к столику и, не глядя, стал кидать в него упаковки, ампулы, выхватил из кюветы крючки, зажимы, железки в подсыхающих бурых пятнах с какими-то склизкими ошметками, глаз в банке.

Игорь оставил все совершенно свободно. Наверное, его посетители не имели тяги к воровству инвентаря: это было западло. Не дожидаясь, пока Игорь вернется, Олег погасил свет, кинулся к железной двери и на лестницу. Он выскочил в коридор. В затылке билась тупая боль, сердце колотилось громко и рвано, и Олег подумал, что вышедший из кухни Игорь со стаканом воды в руке услышит и все сразу же поймет.

– Зачем вскочил? – только сердито сказал он. – Вот вода.

– Спасибо, – Олег осушил стакан залпом. – Извините, я тороплюсь.

– Да погоди, давай такси вызовем.

– Все в порядке, – Олег, заставляя себя дышать медленно и ровно, нарочито спокойно стал одеваться. – Я нормально себя чувствую.

Игорь покачал головой.

– Сувенир-то не забыл?

– Взял, конечно. Скажите, – Олег споткнулся, сомневаясь, стоит ли озвучивать вопрос. – А вы могли бы сделать то же самое еще для одного человека?

– В смысле? – Игорь спросил спокойно, но лицо его изменилось.

– Поехать в одно место и сделать то же самое.

– Нет, парень. Не дури, – голос Игоря стал жестким. – Все только здесь. Конфиденциально. Строго добровольно.

– Я просто. На всякий случай.

– Ты что задумал? – оборвал Игорь с неприязнью, вся приветливость исчезла, словно в замке повернули ключик.

– Я понял. Извините.

Хотелось попрощаться с Игорем по-человечески, отчего-то это казалось очень важным.

– Большое вам спасибо, – искренне поблагодарил Олег, протянул руку, и что-то внутри рюкзака нехорошо брякнуло, но Игорь, к счастью, не заметил. Холодно и быстро пожал протянутую ладонь, и выражение настороженности так и осталось на его приятном лице.

Выйдя за ворота, Олег почти побежал. Им овладел какой-то дурной липкий страх, казалось, как только Игорь заметит пропажу, то бросится за ним, позвонит кому-нибудь из влиятельных друзей, и те кинутся в погоню, выследят его, как охотники добычу. Зря он спросил все это на прощание, да еще так прямо. Мысли путались, на месте глаза зудело едва ощутимо, но явно обещая разойтись во всю силу в ближайшие часы, хотелось пить, и одновременно подкатывала тошнота. Воздух, казавшийся свежим, превратился в морозный. Пару раз Олег споткнулся, оборачиваясь, а когда за спиной вдруг послышалось урчание мотора, почти прыгнул в придорожную канаву. Тут же угодил по щиколотку в какую-то ледяную жижу, но, как зверь, бросился напролом в кусты, где, прижавшись к холодному стволу дерева, наконец согнулся в рвотном спазме, извергая выпитую воду с привкусом горечи.

Но машина, серебристый седан, спокойно проехала мимо и скрылась из виду. Олег некоторое время пробирался по редкому перелеску, потом вылез на пустую дорогу. Левый ботинок был покрыт грязью, между пальцами, просачиваясь сквозь носок, мерзко хлюпала вода.

В электричке, трясясь от холода и уходящего из тела адреналина, он пересчитал деньги. Игорь принимал задаток переводом, а остаток – наличными, и сумма на балансе была так ничтожна, что Олег перед приездом сюда снял все, чему теперь даже порадовался.

От станции до дома он вызвал такси. Поджидавший водитель смерил его неодобрительным взглядом, но быстро совладал с собой, включил радио, равнодушно уточнил адрес.

В зеркальце заднего вида Олег увидел свое белое бескровное лицо с квадратиком повязки на глазу. Волосы неопрятно прилипли ко лбу, из капюшона торчала ветка с сухим листком.

– Сделаем по пути крюк, – велел Олег. Затем крепко прижал к себе рюкзак со всеми своими сокровищами и, закрыв глаз, откинулся на сиденье.

Стоя над булькающей кастрюлей, извергающей пар, Олег кипятил инструменты. Вернувшись домой, он нарочито громко хлопал дверями, шумел и кашлял, чтобы Маринка успела укрыться в своем убежище, но, видимо, она его и не покидала. Из-за закрытой двери пробивался электрический свет и доносилась привязчивая рекламная песенка.

Олег принял душ, обезболивающее, немного поел и почувствовал себя лучше.

Он вытряхнул из рюкзака свою добычу. Бережно обернув бумажным полотенцем банку с сувениром, сунул ее во внутренний карман куртки, остальное, сдернув скатерть, разложил на столе. Достал стремянку, слазал на антресоли. Прорывшись через нагромождение вещей (санки, лыжные ботинки, туристические рюкзаки, ласты, маска, какие-то черепки, обрывки обоев, шахматы), извлек небольшую коричневую коробку. Здесь хранились конспекты и инструменты, оставшиеся с недолгой ветеринарной практики. На последних курсах он не раз вызывался ассистировать на операциях.

Кровь, влажный блеск внутренностей не вызывали ни ужаса, ни омерзения, в отличие от шерсти, сладковато-удушливого густого жирного запаха животных выделений, страха, который безошибочно ощущался животными как запах смерти. Они притихали задолго до того, как игла впивалась в кожу, скулили, издавали низкие утробные звуки.

Олег рассматривал инструменты, заставляя себя вспоминать название и назначение каждого. Ампулы, таблетки, марля, вата, перекись, кабельные стяжки, зажимы, крючки, нитки, перчатки, пинцет, скотч, шприцы, спирт, салфетки, пеленки и прочие предметы ожидали его, как маленькая армия, готовая к игре в госпиталь.

Раньше Олег думал, что «Ютуб» годится только для бездумного пролистывания роликов в ожидании обеденного перерыва, конца рабочего дня или Маринки из душа, но оказалось, что там можно найти буквально все, включая подробный процесс энуклеации глазного яблока.

– Вот как это называется, – бормотал он, почти завороженно разглядывая копошения рук и инструментов в кровавой каше. Запись в диктофоне, получившаяся вполне удачно, обретала зримость, и Олег, поставив на повтор, смотрел ее до тех пор, пока не запомнил все действия точно, до доли минуты. Он изучал записи и разобрался почти со всеми ампулами и упаковками, кроме двух. Их он отложил в сторону, а все нужное он расположил на подносе, вскипятил воду.

Сложнее всего было представить, что это не Марина. Он никак не мог заменить ее в воображении ни на животное, ни на какого-то абстрактного человека, которому он – абстрактный врач – должен провести операцию.

Если что-то пойдет не так, она может умереть, здесь, на кровати, где когда-то был зачат Мишка. И думать об этом, как о чем-то абстрактном, было невозможно, потому что он знал эту женщину, и эта женщина была ему ближе любой другой, и нужно было вернуть этой женщине ребенка, потому что других у нее, вероятно, уже не будет. О последнем они узнали вскоре после родов, и в первое время Олег не мог взять в толк, почему Маринка так долго плакала. Сам он о большой семье не мечтал и отнесся к известию спокойно, но жена переживала его долго, и как-то совершенно случайно из ненароком подслушанного разговора с подругой он с удивлением услышал, как Маринка назвала себя бракованной, словно могла быть испорчена, как негодная техника.

– Ты бы поняла меня, – сказал он сам себе, прислушиваясь под дверью. Заставка из телешоу давно отыграла, было за полночь, но телевизор не умолкал, а полоска света из-под двери ярче обозначилась в темноте.

Ты бы поняла меня, если бы была в домике. Если бы видела розовый, живой язык, шевелящийся на неподвижном пластмассовом лице, как маленькое насекомое.

Олег повернул ручку, потянул дверь на себя и вдруг подумал, что, даже если жена не спит, то сделает вид, будто его нет, будто в комнате она одна. И Олег наверняка мог бы войти, мог бы сесть и даже лечь рядом, а она бы не шевельнулась, уставившись в телевизор и ничего там не видя.

Он вдруг разозлился, и злость придала ему сил. Дверь поддалась легко, Олег вошел. Марина лежала на неубранной кровати и, кажется, действительно непритворно спала. В комнате было душно, стоял затхлый запах нестираных вещей, пота, хотелось распахнуть окна и выбежать вон, но спящая женщина с некрасивым опухшим лицом, утопленным в подушке, в заношенном домашнем костюме с расплывшимся коричневым пятном на коленке не показалась ему чужой, на что Олег втайне надеялся.