Текст книги "Самая страшная книга 2019 (сборник)"

Перова опешила от напора Ульяны: казалось, еще чуть-чуть, и отшельница в исступлении заломит руки и кинется в ноги геодезисту.

– Стрекот не оставит нас в покое! – тараторила Ульяна, и Перова с трудом разбирала ее невнятную речь. – Но я придумала, как его обмануть. Он не знает про Зою! Она родилась здесь, в котловине, когда стрекот нас не слышал. Рано или поздно он доберется до меня, Петра и Миши, но Зою еще можно спасти! Пару дней назад я увидела маленький вертолет. – Ульяна подняла палец вверх, и Перова догадалась, что она имеет в виду квадрокоптер геодезистов. – Он несколько раз летал над лесом. Я поняла, что люди близко.

– Поэтому вы написали призыв о помощи? Чтобы привлечь наше внимание?

– Вы должны увести Зою! – Ульяна, вцепившись холодными руками в ладони Перовой, вперилась в нее взглядом. – Пока стрекот не добрался до нас!

– Ульяна, но почему вы не можете уйти с Зоей сами?

Отшельница сникла и отпустила руки Перовой.

– Петр не даст, – глухо обронила она. – Он хочет провести обряд. Брат считает, что так мы сможем отвратить стрекот. Раньше это помогало.

Дыхание перехватило, и сердце сжалось в ледяной ком. Перова резко поднялась с лавки и пристально посмотрела на отшельницу.

– Что за обряд?

Ульяна перевела взгляд на отрубленные головы у ног мумии, и Перова без слов поняла ее ответ. В голове словно работал отбойный молоток, гремевший одной-единственной мыслью: Сивцовы собираются принести геодезистов в жертву своей матери!

Перова выскочила из дома, не обращая внимания на взволнованный оклик Ульяны. Она стремглав пересекла пустующую поляну, обогнула избу Сивцовых и влетела в сарай.

– Сергей, быстрее вставай! – бросила она Комарину, который с выражением нестерпимой боли на лице распластался на сундуке. – У нас нет времени, надо срочно уходить!

Комарин приподнялся на локте, удивленно моргая.

– Что случилось? – просипел он.

– Объясню по пути!

Перова кинулась в угол с горой хлама. Покопавшись там, выудила старую швабру и протянула ее Комарину.

– Держи! Вместо костыля!

Она помогла Комарину спуститься с сундука, стараясь не обращать внимания на его болезненные стоны и распухшую голень. Одной рукой он оперся на швабру, а вторую положил на плечо Перовой.

– Нам главное добраться до реки, – прошептала она, потянув Комарина к выходу. – Буров наверняка уже вызвал спасателей.

Когда они вышли из сарая, в глаза Перовой ударил яркий свет, а плечо пронзила острая, раздирающая боль – в него с влажным хрустом вошла стрела. Перова покачнулась, сцепившись взглядом с Мишей, который стоял у кромки леса с луком в руках. Что-то закричал Комарин, но его слова исчезли на периферии сознания: в поле зрения возник Петр и, замахнувшись кулаком, резким ударом в голову вырубил Перову.

Тьма отступила, будто с головы сдернули душный мешок. Разлепив веки, сквозь пелену перед глазами Перова увидела перед собой лицо Бурова. На нем плясали янтарные отсветы огня – где-то рядом потрескивал костер.

– Костя… – прошептала она.

Перова лежала на правом боку на стылой земле и не могла пошевелиться – должно быть, мышцы затекли от неподвижности: неизвестно сколько она пробыла без сознания. Левое плечо нестерпимо жгло и ныло, голова пульсировала тупой болью в области лба.

Буров молчал, и Перова снова тихо его позвала. Когда зрение сфокусировалось, она разглядела гримасу чудовищной боли, исказившую лицо старого друга. На его раскрытых в агонии губах запеклась кровь, ее потеки виднелись на бороде. Дыхание перехватило: голова Бурова, лежавшая на боку, заканчивалась пустотой – она была отрублена.

Дрожь сотрясла Перову, слезы брызнули из глаз. Потрясение вернуло тело к жизни, и она смогла немного пошевелиться. Лодыжки и руки, заведенные за спину, были плотно связаны веревками; плечо горело от боли – из него по-прежнему торчала стрела. Ублюдки Сивцовы даже не удосужились ее вынуть и перевязать рану. Впрочем, зачем им это делать, если они все равно собирались убить геодезистов?

Перова осмотрела доступное взгляду пространство, стараясь не останавливаться на голове Бурова, и обнаружила чуть поодаль от себя Комарина: связанный по рукам и ногам, он лежал на земле возле большого костра, вздымавшегося к багровому, словно в потеках крови, небу. Закатное солнце скрылось за лесом, и на поляну между избой Сивцовых и домом, где хранилась мумия их матери, падали длинные тени от деревьев.

– Сережа, – шепотом позвала Перова. – Сережа, ты слышишь меня?

Комарин что-то промычал в ответ. В отсветах костра на его лице темнели бурые ушибы и влажно блестели свежие ссадины; кровь струйками сочилась из разбитого носа и расквашенных губ. Похоже, он сопротивлялся до последнего, но Петр и Миша – Перова не сомневалась, что это были они – жестоко его избили. Она закрыла глаза, стараясь сдержать душившие слезы. Чувство вины жгло сердце сильнее, чем застрявшая в плече стрела: необдуманная вылазка в таежную глушь на сомнительный призыв о помощи привела к страшной смерти Бурова, и совсем скоро подобная участь ждала их с Комариным.

– Сережа, все будет хорошо, – дрожащим голосом проговорила Перова, хотя сама не верила в то, что говорит. – Мы выберемся отсюда. Ты только держись.

Сбоку послышалось шуршание ног по траве, а затем перед лицом возник Петр, который присел возле Перовой. Когда он заговорил, женщину обдало сладковатой вонью изо рта.

– Очнулась? Мы как раз начали.

Он выпрямился и, схватив Перову за плечи – она вскрикнула от боли в ране, – поставил ее на колени перед костром. В глазах поплыло, но Перова различила Ульяну и Зою, с отстраненным видом сидевших на лавке за жарким полотном костра. Миша подошел к Комарину и, не обращая внимания на крики боли, потащил геодезиста к колоде с воткнутым в нее топором. Внутри у Перовой все сжалось, и липкий страх окутал тело.

– Пожалуйста, не надо. – Из глотки вырвался жалобный всхлип, но Сивцовы его будто не услышали.

Миша бросил Комарина возле колоды и отступил в сторону, когда подошедший Петр вытащил топор из толстого обрубка бревна с потеками свежей крови – на нем отрубили голову Бурову, туловище которого с двумя стрелами в спине лежало чуть поодаль от костра. Должно быть, Миша убил его в лагере и притащил на поляну для обряда жертвоприношения.

Перова отвела глаза, не в силах смотреть на обезглавленное тело Бурова, – и наткнулась взглядом на мумию Анны Сивцовой. Труп женщины, украшенный дешевыми бусами и венком на голове, восседал на стуле слева от костра, на самом краю поля зрения – вот почему Перова не сразу его заметила.

Миша подобрал с земли отрубленную голову Бурова и возложил ее у ног матери.

– Матушка родимая, нас защити, – хором проговорили Сивцовы, и Перова содрогнулась от жуткого осознания: подобный обряд они проводили уже не раз.

Словно подтверждая ее мысли, заговорил Петр:

– Когда мы перебрались с матушкой в тайгу, первое время все было хорошо. – С топором в руке он подошел к телу Бурова и оттащил его в сторону. – Стрекот не мог нас найти. Матушка родила Мишу. Мы жили в безопасности. Но потом появились люди. Охотники.

Перова вспомнила отрубленные головы бородатых мужчин. Петр, вернувшись к костру, продолжал:

– Двое охотников. У них была рация. А вместе с рацией пришел стрекот. Он был в ярости, ведь мы его обхитрили. Когда охотники включили рацию, стрекот напал на матушку. Она умерла.

– И в отместку вы убили охотников? – тихо спросила Перова. На нее вдруг навалилось парализующее безразличие: происходящее напоминало чудовищный кошмар, и ей хотелось, чтобы он поскорее закончился.

– Мы принесли их в жертву, – оскалился Петр, будто слова Перовой о мести оскорбили его. – Разбили рацию. И стрекот ушел.

– Но он появился снова! – Ульяна вскочила со скамьи, с вызовом глядя на брата. – Твоего обряда надолго не хватает!

Петр с ухмылкой выдержал взгляд Ульяны, и та, виновато опустив голову, села на место. Зоя, испуганно хлопая глазами, прижалась к ней. Похоже, девочке не впервые приходилось видеть ссору отца и матери.

– Обряд помогал раньше – поможет и сейчас. – Петр, уставившись на Ульяну, хищно облизнулся: алый язык скользнул по узким губам. – Когда я убил охотников, стрекот оставил нас в покое. Но из-за тебя он снова чуть нас не нашел! Зачем ты написала слово на берегу?!

– Я хотела спасти Зою! – с отчаяньем выкрикнула Ульяна, прижав к себе дочь. – Стрекот все равно до нас доберется, матушка сказала об этом во сне! И твои обряды больше не помогут.

Пока Петр и Ульяна выясняли отношения, Перова судорожно соображала, как выбраться из плена сумасшедших фанатиков. Ее руки и ноги связаны, рана на плече кровоточит – далеко ей не убежать, не говоря уже о том, что она просто не сможет бросить Комарина. Оставалось надеяться, что Буров успел вызвать спасателей из Вышегорска, и сейчас их вертолеты и дроны прочесывают лес. Каждая минута имела значение, поэтому Перова решила как можно дольше тянуть время, заваливая Сивцовых вопросами.

– Кем были другие люди, которых вы принесли в жертву матушке? – спросила она, когда Петр с едва скрываемым раздражением отвернулся от Ульяны.

– Еще двое охотников. – Он посмотрел на Перову, и та содрогнулась от холодной решимости в его глазах: ради своих убеждений он был готов убивать. – И двое зэков. Сбежали из колонии, бродили по тайге и нашли наш дом. У них не было рации, но они хотели нас убить. Но матушка родимая нас уберегла. В благодарность мы снова провели обряд.

Перова прикрыла глаза. Она хотела указать Петру на примитивность и нелогичность убеждений Сивцовых, но побоялась спровоцировать его гнев. У нее сложилось представление о безумии, охватившем семейство отшельников. Без матери и отца, оторванные от мира, Петр и Ульяна остались с маленьким Мишей на руках в заброшенной деревне. Они научились охотиться и защищать свой дом от диких зверей и непрошеных гостей. Повзрослев, Петр и Ульяна оказались не в силах противиться зову природы, и на свет появилась Зоя. Одинокие, испуганные и растерянные, Сивцовы придумали собственную веру, чтобы хоть как-то объяснить – и оправдать – сумасшествие матери, из-за которого они оказались изолированными от мира. Ее мумия стала их божеством, и, как любое божество, она требовала жертвоприношений.

– Почему вы не похоронили матушку? – собравшись с мыслями, спросила Перова.

– Мы были потрясены ее смертью. – Петр окинул взглядом родственников: Ульяна и Зоя, притихнув, сидели на лавке, Миша замер возле лежавшего у колоды Комарина. – Оставили ее тело в доме, а когда заглянули в него спустя несколько недель, то обнаружили матушку целой. Она словно говорила нам, что всегда будет с нами. И защитит нас от стрекота.

– Даже если стрекот существует… – начала Перова, но Петр ее резко оборвал:

– Стрекот существует! – гневно выпалил он. – Не смей сомневаться!

– Хорошо. – Перова покорно закивала, лишь бы не выводить Петра из себя. – Но почему он вас преследует? Почему убил вашу маму?

Петр скривился, словно вопрос Перовой показался ему настолько нелепым, что даже не требовал ответа.

– Потому что матушка раскрыла его секрет, – процедил он.

– Какой секрет?

Петр опасливо глянул на мумию матери, словно прося у нее разрешения открыться Перовой. Наконец он пришел к какому-то заключению и ответил:

– Стрекот – это враждебная форма жизни. Он обитает там. – Петр осторожно указал пальцем на темнеющее небо. – Передвигается среди звезд. Ищет пристанище. И если находит его, то рано или поздно уничтожает все живое.

– Об этом вам рассказала мама?

Петр кивнул:

– Она общалась со стрекотом. Он жил у нас дома – в радио и телефоне. И когда матушка поняла его намерения, то решила о них рассказать. Стрекот рассердился. Он хотел уничтожить всех людей, но матушка могла ему помешать. Поэтому стрекот сначала убил отца и сестру, а потом добрался до матушки.

Перова выдохнула, собираясь с духом: она больше не могла держать в себе то, что давно хотела сказать.

– Петр, – мягко начала она, – с того момента, как вы сбежали в тайгу, прошло уже двадцать восемь лет. Но мир по-прежнему живет своей жизнью – там, за лесом и за горами. Никакой стрекот его не уничтожил. Человечество не исчезло, и если ему что-то и угрожает, то явно не сигнал из космоса.

Гневная судорога исказила лицо Петра.

– Мы живы благодаря матушке родимой! – выкрикнул он. – Она нас защищает!

Петр схватил Комарина за волосы, рывком кинул его на колоду и, замахнувшись топором, мощным ударом отрубил голову. Все произошло так быстро, что Перова не успела осознать увиденное: мгновение назад перед ней стоял Петр, бубнивший свой бред, – и вот уже возле колоды лежит голова Комарина, а из его шеи хлещет кровь, заливая смятую траву. На лице Комарина застыло удивленно-испуганное выражение, будто он до самого конца не понимал, что случится дальше.

Миша расплылся в довольной улыбке и что-то тихо забормотал. Ульяна замерла на лавке с обреченным видом, словно происходящее подтверждало все ее опасения. Зоя спрятала лицо у груди матери; тело девочки сотрясала мелкая дрожь. Петр с окровавленным топором в руке приблизился к Перовой.

– Ублюдки! – закричала она и повалилась на землю. – Нет никакого стрекота! Вы просто больные ублюдки! Твари!

Перова трепыхалась, дергая руками и ногами в тщетных попытках освободиться от веревок. Из-за резких движений стрела с хрустом переломилась, и плечо взорвалось жгучей болью. Перова крутилась на земле, обезумев от страха, бессилия и ярости, раздиравших ее на части.

– Угомонись, – неожиданно мягко сказал Петр, подойдя к ней ближе. – Твоя смерть защитит нас от стрекота.

– Стрекота нет! – проорала Перова, захлебываясь в слюнях и слезах. – Очнитесь! Больные психи!

Петр, не обращая внимания на истерику Перовой, склонился над ней, намереваясь вцепиться в волосы или плечо, как вдруг замер и удивленно посмотрел на небо. Миша, Ульяна и Зоя последовали его примеру, и Перова, перестав вертеться на земле, подняла взгляд.

Над поляной, тихо жужжа, завис квадрокоптер – он был гораздо больше размером, чем дрон геодезистов, и под его брюхом чернел глазок видеокамеры. Беспилотник, словно заметив прикованное к нему внимание, опустился чуть ниже, и Перова с облегчением поняла, что где-то неподалеку им управляет оператор, который в режиме реального времени видит все то, что происходит на поляне. Значит, помощь совсем близко.

Миша взревел так громко и истошно, что Перова дернулась от неожиданности. Схватившись руками за голову, он повалился на землю и, хрипя, забился в конвульсиях.

– Стрекот! – в ужасе выкрикнул Петр. – Стрекот нас нашел!

Замахнувшись, он швырнул топор в квадрокоптер – и промазал. Дрон на мгновение взмыл выше, но потом снова опустился, облетая сборище у костра. Похоже, человек, им управлявший, не мог поверить собственным глазам: происходившее на поляне напоминало безумную пляску смерти.

Ульяна, упав на четвереньки, с животными хрипами ползала по земле, сотрясаемая чудовищными конвульсиями. Из ее ушей, носа и рта струйками стекала кровь, а выпученные глаза превратились в два пунцовых шара. Такое же лицо было у Миши: дергаясь в спазмах, он распластался на земле, разбрызгивая во все стороны кровь и слюни. Петр повалился на живот рядом с ним. Его била крупная дрожь, голова моталась в разные стороны, из горла вырывался сдавленный стон. Лишь только Зоя, замерев на лавке, в оцепенении наблюдала за тем, как один за другим умирают ее родственники. На лице девочки читался запредельный ужас, и на мгновение Перова почувствовала к ней жалость.

Ульяна, неловко загребая слабеющими руками, подползла к дочери. Казалось, что глаза отшельницы лопнули: покрасневшие, они сочились кровью, которая стекала по худым щекам; рот пузырился розовой пеной.

– Стрекот… – с трудом, словно горло раздирали осколки стекла, просипела Ульяна, слепо глядя на дочь. – Теперь он знает тебя. – Повернув голову к Перовой, она шепотом прохрипела, разбрызгивая кровь изо рта: – И тебя.

Всхлипнув в последний раз, Ульяна обмякла рядом с застывшими телами братьев. Дрон опустился ниже, облетая трупы Сивцовых и мумию их матери, безразличную к смерти детей. Потом он на несколько секунд завис над Перовой. Слезы вперемешку с грязью жгли глаза, мешали сфокусировать взгляд, но она знала, что спасатели ее видят. Скоро они будут здесь, и этот чудовищный кошмар закончится. Горько зарыдав, Перова нашла силы, чтобы кивнуть квадрокоптеру головой: я здесь, я жива.

Спустя три дня, находясь в палате Вышегорской районной больницы, Перова с трудом могла объяснить, что произошло в тот вечер на поляне позади избы Сивцовых: отшельники – все, кроме маленькой Зои, – умерли в необъяснимых муках, когда из-за леса появился квадрокоптер спасателей МЧС. Возможно, Сивцовы стали жертвой массового психоза или какого-то заболевания.

Именно так Перова сказала следователю, когда тот пришел побеседовать с ней, как только врачи разрешили посещения. Медики извлекли стрелу из плеча, обработали рану и наложили швы – к счастью, крупные сосуды и нервы не пострадали. Перову обещали выписать через несколько дней, и она не могла дождаться момента, когда улетит в родной Питер, – подальше от забытой Богом котловины, в которой она потеряла Бурова и Комарина. При воспоминании о мертвых друзьях у нее сжалось сердце, а на глаза навернулись слезы, но Перова сдержалась и, стараясь быть последовательной, рассказала следователю обо всем, что произошло. Тот внимательно ее слушал, изредка делая пометки в блокноте.

Когда Перова закончила, то на мгновение задумалась – мог ли вымышленный стрекот стать причиной внезапной смерти отшельников? Если верить записям в дневнике Анны Сивцовой и словам Ульяны, мифический сигнал из космоса, будучи пойманным на Земле, обитал в приборах с электромагнитным излучением. Квадрокоптер, подлетевший к поляне за избой Сивцовых, в режиме реального времени передавал видеосигнал по спутниковой связи, а это значит, что стрекот – если предположить, что он существует, – мог таким образом подобраться к отшельникам.

Перова содрогнулась от мысли о том, что сумасшедшие бредни Сивцовых могли оказаться правдой. Она вспомнила скептичную ухмылку следователя, когда передавала ему слова Ульяны и Петра о стрекоте, и устыдилась своих опасений. Сивцовы, Буров и Комарин были мертвы – и ничто теперь не имело значения, кроме одного:

– Как Зоя? – спросила Перова, когда следователь закончил писать в блокнот.

Она знала, что девочку определили в детдом, и собиралась ее повидать перед отъездом в Питер. Перова чувствовала себя навеки связанной с Зоей общей трагедией: девочка потеряла всех родственников, Перова – близких друзей. Они бы не умерли, если бы не отчаянная попытка Ульяны спасти дочь от несуществующей угрозы.

При упоминании Зои следователь вдруг помрачнел. Захлопнув блокнот, он сухо сказал:

– Она умерла. – Следователь поднялся со стула и, направившись к выходу, уже в дверях пояснил обомлевшей от шока Перовой: – Все эти дни она ни с кем не общалась, не подпускала к себе психологов. Сегодня утром ее нашли в комнате под кроватью. Похоже, она забилась туда от страха. Причина смерти выясняется.

Следователь кивнул на прощание и вышел, оставив Перову в ледяном потрясении от услышанного.

Уснуть она не могла, поэтому попросила у медсестры снотворное. За окном палаты горели звезды – далекие и равнодушные, они излучали смертельный свет в бескрайнюю черноту.

Мысли о случившемся не выходили у Перовой из головы. Она перевернулась на бок, зацепившись взглядом за старый радиоприемник, висевший на стене. Интересно, работал ли он?

Снотворное, растворяясь в крови, замедляло ход мыслей, превращая их в вязкую патоку. Засыпая, на краю сознания Перова уловила тихий шум – словно то был голос чего-то древнего, чужеродного и враждебного, доносившийся из темных глубин космоса.

Она услышала стрекот.

Юрий Лантан

Пустоты

Катя выпрыгнула из трамвая прямо в грязную снежную кашу. Следом шумно вывалился народ, кто-то толкнул в плечо, выругался неразборчиво. Хлопнули дверцы за спиной, и трамвай загрохотал дальше.

Очень быстро Катя осталась одна. Словно и не было только что всех этих людей в свете подслеповатого фонаря, померещились. Ночь слизнула.

В лицо ударил ветер, осыпая колючими снежинками. Ноутбук на лямке хлопнул по бедру, мол, не стой, замерзнешь. И Катя двинулась вдоль дороги туда, где к окраине города опухолью прирастал новый район.

Он был пугающе огромен и так же пугающе пуст. Не человеческий муравейник, а стройка до самого горизонта, где только-только начали сдавать в эксплуатацию первые дома. Здесь обещали все необходимое для комфортной жизни, игровые и детские площадки, школы и садики, больницы и супермаркеты, но пока зарождающаяся цивилизация соседствовала с полной разрухой. Мусор, бетонные блоки с торчащей арматурой, деревянные мостки на замерзшей грязи и костры за кривыми заборами. Отличное место для ценителей депрессии.

Высоченные дома подпирали ночное небо, и в их окнах отражался звездный свет. Чудилось, что внутри кипит жизнь, собираются на кухнях семьи, мерцают экраны телевизоров или елочные гирлянды. Но это была иллюзия, всего лишь имитация жизни, как и почти везде тут. Громадное пустое пространство не имело души.

Снять здесь жилье стоило недорого по сравнению с центром города и даже с обустроенными окраинами. Транспорт по району еще не ходил, магазинов было мало, шум, гам, постоянные ремонты вокруг – так себе перспективы для начала новой жизни. Но вопрос денег для Кати стоял остро, нужно было жертвовать комфортом ради банального выживания. Она рискнула и заселилась в квартирку-студию на двадцать квадратов.

Произошло это в конце лета, когда Катя окончательно разругалась с родными. Ей давно пора было покидать отчий дом – а точнее, дурдом, – все-таки на горизонте уже вырисовывалась страшная цифра «30». Но как-то не складывалось. Зато сейчас она в полной мере распробовала все прелести самостоятельного существования. Нелюбимая работа (до которой черт знает сколько добираться и которую теперь так просто не бросишь), второе высшее на вечерке и пустая квартира, где ужин сам себя не приготовит. Ах, да – кошки не было. Это немного утешало. Особенно когда тяжелые мысли преследовали каждый вечер по дороге домой.

Она торопливо прошагала от фонаря к фонарю по оледенелому подобию тротуара и нырнула в тень дворов. Вдалеке, над скелетами строительных кранов, показалась ее шестнадцатиэтажка. Через двести метров возник сетчатый забор – в нем кто-то проделал дыру, и прохожие постоянно ныряли через нее на стройку, чтобы срезать путь и выгадать пять – десять минут. По утрам в компании спешащих на работу людей Катя тоже так делала, но в одиночку не решалась. На стройке в вагончиках постоянно обитала так называемая дешевая рабочая сила в виде гостей из Азии, мало ли что им могло в голову взбрести.

На заборе висело грязное тряпье, и издалека было похоже, что это кто-то живой. Кто-то большой и неправильный: на ветру развевались многочисленные рукава и штанины, разбухало громадное брюхо, поблескивала оранжевая каска вместо лица. То ли смешной надувной человечек из рекламы, то ли идол неведомого строительного божества.

За забором у куч с песком высилась небольшая церковь. Деревянная, неказистая, похожая на избушку на курьих ножках, невесть как оказавшуюся среди каменного леса. Над крыльцом болтался фонарь, брызгая маслянистым светом в разные стороны. Возле церкви кто-то стоял.

Катя прошла мимо, не задерживаясь. Ей было неуютно, зябко и меньше всего хотелось обращать на себя внимание. В последнее время казалось, что кто-то идет следом. Не случайный прохожий или такой же припозднившийся бедолага, нет – эти кашляли, топали громко и своего присутствия не скрывали. Был кто-то еще. Катя чувствовала взгляд из темноты, мельком улавливала движение неподалеку, слышала шаги, которые тут же замолкали, стоило оглядеться.

Конечно, ночью даже самые обычные вещи выглядят по-другому и звуки воспринимаются иначе. Особенно когда тебя некому встретить. Но все же газовый баллончик Катя теперь носила в кармане, а не в сумке.

Пройдя несколько метров, она обернулась. В воздухе кружили снежинки, по земле взад-вперед каталась пластиковая бутылка. Ветер завывал в ушах, и на зов его откликались собаки в глубине стройки.

В тенях никто не прятался. Ну, или очень удачно прятался.

Катя выдохнула и прибавила шаг. Дома ждали плед, крепкий чай и последний кусок запеканки. Ради этого стоило поторапливаться.

Массивная металлическая дверь подъезда закрыла ее от ветра. В доме было тихо, шум создавали только гудящие на потолке лампы. Катя прошла мимо пустой комнатушки консьержа, вдавила кнопку пассажирского лифта. На экранчике пошел обратный отсчет: 10, 9, 8…

В шахте рядом ожил и пополз вниз грузовой лифт, хотя кнопка вызова не горела. Да и наверху не было характерного при посадке звука закрывающихся дверей. 7, 6, 5… Этот лифт словно увязался за младшим собратом, и теперь парочка должна была финишировать одновременно.

Слева послышался шум, и Катя обернулась. По лестнице спускался мужчина в армейском бушлате, а перед ним семенила собака… нет, не собака, а волк! Катя охнула и попятилась. Волк заметил ее, плавно спрыгнул со ступенек и двинулся навстречу.

– Стоять, Лаки, – сказал мужчина, в котором Катя узнала соседа со второго этажа. – Вечер добрый.

Они виделись несколько раз: механические «здравствуйте», «до свидания» на ходу, ничего особенного.

– Добрый, – робко ответила Катя.

За спиной отворились двери лифтов, стало светлее. Лаки насторожился.

– Вы не бойтесь, он не тронет. Если что, это не волк. Чехословацкая волчья собака, порода такая.

Волчья собака, услышав голос хозяина, гордо задрала острый нос. Но глаза ее внимательно изучали что-то за спиной Кати.

– Лаки, а ну пошли. Или ты меня выдернул на ночь глядя, чтобы с девушками красивыми в гляделки играть?

Лаки шагнул вперед, огибая Катю и подходя к грузовому лифту, раззявившему широкую пасть. Катя оглянулась на кабину, из которой на пол мягко падал свет. Внутренности лифта просматривались на две трети, часть оставалась, так сказать, за кадром. И по поведению собаки можно было решить, что кто-то притаился там, вне зоны видимости, ждет удобного момента, чтобы…

– Лаки!

Катя дернулась, а вот пес и ухом не повел. Он дождался, пока лифтовые двери сомкнутся, потом нехотя развернулся и побрел к хозяину, успев обменяться с Катей взглядами. Умные янтарные глазки в одно мгновение внушили ей какое-то потустороннее спокойствие. Лаки будто подал сигнал, мол, все в порядке, я проверил. Обращайся.

– Вы уж простите, если напугали.

– Да ничего.

– На самом деле Лаки хороший. – Сосед присел рядом с псом и потрепал того за холку. – Вредный, но хороший. Просто привыкнуть надо.

– То есть за бочок не ухватит? – спросила Катя, чувствуя, как потихоньку уходит страх. Как дикий лесной зверь превращается в мудрого Акелу из любимого мультика.

– Не должен. Хотя спать на краю я не рискую. Меня, кстати, Андрей зовут.

– Катя.

– Предлагаю сразу на «ты», чего официальщину разводить.

– Я только за.

Андрей был лет на десять старше Кати. Такой классический, чуть помятый русский мужик с большими кулачищами и добрым лицом.

– Ну и отлично. Наконец-то приятное знакомство, да, Лаки? А то ходят тут всякие.

– А Лаки, стало быть, Счастливчик?

– Не совсем. Это сокращение от Волколака.

Катя выгнула брови, и Андрей хохотнул.

– Мне его друзья привезли, они же и называли. Такое вот у них чувство юмора, что поделать.

Под внимательным взором Лаки они перебросились парой фраз, посмеялись над какой-то ерундой и распрощались. Обычный разговор двух малознакомых людей. Но по дороге на свой этаж Катя смотрела в зеркало лифта и улыбалась.

Когда она закрывала за собой входную дверь, в дальнем углу лестничной площадки загудело, прыснуло светом. Грузовой лифт. Катя заперлась на оба замка и прильнула к глазку. Здесь, на двенадцатом этаже, сдавалась только ее квартира. Другие стояли пустыми.

Чертов лифт сломался в первых числах ноября – теперь он был как бы сам по себе, произвольно поднимался и опускался, открывал двери в ожидании случайных пассажиров, а потом продолжал свое странное путешествие. Иногда в шахте грохотало так, будто там не новенький лифт, а доисторическая махина. От этого шума Катя постоянно просыпалась, ей казалось, что на этаж кто-то приехал, топает по коридору, скребется в дверь. Почему-то именно скребется… Лифт откровенно раздражал и не давал выспаться, но ремонтировать его, похоже, никто и не думал.

– Чтоб тебя совсем отключили, – сказала Катя, когда из кабины так никто и не вышел. Сказала негромко, чтобы снаружи не услышали. На всякий случай.

Заниматься делами не хотелось. Вообще ничем заниматься не хотелось, тем более что завтра будильник вновь поднимет в семь утра.

Катя наскоро перекусила, посмотрела очередную серию «Теории большого взрыва» и без сил рухнула на кровать.

Вместе с мокрым снегом к окну липла темнота. Белое крошево гипнотизировало, подталкивало в забытье. Катя медленно проваливалась в сон, уже не различая, что реально, а что нет.

Вдалеке ревела сирена и слышался волчий вой. В лабиринте высоток звонили колокола. В дверь осторожно стучали.

Тук-тук-тук, Пенни.

Под взглядом светящихся лампочек роутера, жутко похожих на умные янтарные глаза, Катя уснула.

Настроение который день было паршивое, потому что погода, работа, учеба – и никуда от этого не деться. Поначалу Катя еще держалась на энтузиазме, окунувшись с головой в занятия и в новую жизнь, но с наступлением зимы соскользнула в состояние, которое нормальные люди называют депрессией, а ненормальные – повседневностью. Каждый новый день казался калькой прошедшего: Катя просыпалась, когда было темно, ехала на работу, потом отправлялась на пары и возвращалась домой, вымотанная до предела, в той же зимней темноте. При таком графике даже выходные не особо радовали, потому что на горизонте всегда маячило серое завтра.

А еще эта церковь…

Из окон Катиной квартиры был виден скос ее деревянной крыши и прямоугольная башенка. Казалось, что в этой башенке постоянно кто-то стоит, будто неведомый служитель церкви осматривает окрестности и подмечает новых прихожан.

Окна не спасали от перезвона колоколов. Катя слышала его по ночам или рано утром, просыпалась раньше будильника и уже не могла заснуть. В Интернете нашлась информация, что церковь в общем-то не должна бить в колокола каждый день. По субботам или по праздникам – другое дело. Но у местных служителей (или как их вообще называть?) было свое мнение.

Впрочем, Катя понимала, что не будь она такая уставшая и раздражительная, ей было бы наплевать и на лифт с церковью, и на другие мелкие неудобства. Этот период нужно просто пережить. Сдать сессию, справиться с новогодней кутерьмой на работе, и тогда можно будет выспаться и побездельничать. Но пока приходилось терпеть, стиснув зубы, и верить в лучшее.